ны все басни, которые в истории неизвестных или древних народов искажают сведения об их происхождении и устраняют истину», что «эта полезная книга... проливает свет на часть русской истории, которая имеет ещё много тёмных мест и совсем не обработана», что «вот появилась хорошо изложенная и истинная история русского народа, после столь глупых, ложных и нелепых трактатов».

Речь в «Древней Российской истории» идёт, говорится в предисловии французского издания, выполненного по инициативе П. Гольбаха, о народе, «о котором до настоящего дня имелись лишь очень неполные сведения. Отдалённость времени и мест, незнание языков, недостаток материалов наложили на то, что печаталось о России, такой густой мрак, что невозможно было отличить правду от лжи». Англичанином У. Коксом в 1784 г. было сказано, а его мнение в 1797 г. повторила «Encyclopaedia Britannica», что «Древняя Российская история» представляет собой «сочинение большого достоинства, так как она разъясняет трудный и неясный период в летописях этой страны». Ломоносов, как подытоживал в 1936 г. Д.С. Мореншильдт в монографии, вышедшей в Нью-Йорке, «одним из первых сообщил Франции, что ещё до Петра Россия была организованным государством и обладала своей собственной культурой»²⁵. Однако об этом наш гений сообщил всей Европе и сообщил первым.

2.2.  Дореволюционные норманисты об исторических возможностях Ломоносова

Резко порывая с национальной российской традицией, мнение Миллера и Шлёцера, вычёркивающее Ломоносова из числа историков, с великим энтузиазмом было подхвачено в России самыми авторитетнейшими представителями исторической и филологической наук, литературы, а также, что весьма симптоматично, революционной мысли, ведшей Россию к гибели. Тон в последней задал её «родоначальник» А.Н. Радищев, синхронно с Миллером и Шлёцером привнёсший в разговор о Ломоносове-учёном и Ломоносове-историке пренебрежительно-уничижительные нотки. В своём знаменитом «Путешествии из Петербурга в Москву», вышедшем в 1790 г. и расходившемся затем в списках, критикуя его поэзию за монархизм (т. е. за патриотизм) и сожалея, что этот «великий муж» «не достиг великости в испытаниях природы» (т. к. ничего нового в естественных науках не открыл), в отношении его исторических трудов заключил, с присущей всем судьям Ломоносова категоричностью и апелляцией к только им ведаемой истине: «Следуя истине, не будем в Ломоносове искать великого дееписателя, не сравним его с Тацитом, Реналем или Робертсоном»²⁶.

А в трактате «О человеке, о его смертности и бессмертии», написанном в 1792-1796 гг. и опубликованном в 1809 г., утверждал, опустившись до повторения грязных сплетен, коими так богата жизнь великих, и придавая им вид всеизвестных фактов: «Кто не знает, что Ломоносов наш не мог писать стихов,

Отправить