Глава 5

Религия амазонок

О религиозной жизни амазонок известно довольно много. Мы уже приводили слова Дионисия о том, что царица ливийских амазонок Мирина, попав в шторм, вознесла молитвы Матери богов Кибеле. Богиня услышала молитву и помогла царице добраться до одного из необитаемых островов, а потом явилась ей во сне и дала указания касательно отправления собственного культа. Благодарная Мирина назвала остров Самофракия, что в переводе с греческого означает «священный остров», посвятила его Кибеле и воздвигла на нем алтари богини.

Впоследствии амазонки — уже не ливийские, а евразийские — главной своей богиней-покровительницей считали Артемиду. Недаром Ликофрон называл амазонок «девы Непунидины» (Непунида — один из эпитетов Артемиды). На первый взгляд может показаться, что это совершенно другой культ. Действительно, Богиня-Мать Кибела покровительствовала деторождению и производительным силам природы. Именно от нее зависело плодородие почвы, скота и людей. Казалось бы, вечно девственная Артемида, сурово каравшая своих спутниц за утрату невинности, является ее полной противоположностью. Известно, что Артемида застрелила из лука свою подругу Каллисто после того, как девушка разделила ложе с Зевсом. Правда, злополучная Каллисто к тому времени превратилась в медведицу и застрелить несчастного зверя Артемиду уговорила сама Гера. Но в «Мифологической библиотеке» Аполлодора приводится мнение, что Гера была ни при чем и Артемида застрелила Каллисто только «за то, что она не сохранила свою девственность».

Сама Артемида обет девственности соблюдала строго и, судя по всему, без проблем и страданий. Муки любви и плотские желания были ей неизвестны. В одном из так называемых «гомеровских» гимнов рассказывается о богах, которые были в силах противиться власти Афродиты. Таковых оказалось очень немного (причем все — только женщины). Среди них, помимо Артемиды, перечисляются богиня-воительница Афина и богиня домашнего очага Гестия.

Также не в силах Киприда улыбколюбивая страстью

Жаркой и грудь Артемиды зажечь златострельной и шумной:

Любит она только луки, охоту в горах за зверями,

Звяканье лир, хороводы, далеко звучащие клики,

Рощи, богатые тенью, и город мужей справедливых.

<…>

Этих троих ни склонить, ни увлечь Афродита не в силах.

Однако Артемида, несмотря на декларативную девственность, ведала деторождением, как и Кибела. Едва появившись на свет, она обратилась к своему отцу Зевсу с несколькими просьбами и вскользь упомянула, что первый удел, который назначила ей богиня судьбы мойра, — это помогать роженицам. Юная богиня говорила:

«Батюшка, ты удели мне дар вековечного девства,

<…>

Горы мне все подари, а вот город — какой пожелаешь

Мне уделить; не часто его посетит Артемида.

Жить на высях я буду, людей, города навещая

Только по зову рожающих жен, что в пронзительных муках

Станут ко мне вопиять, мне в удел сужденные первый

Мойрою; им я должна помогать и нести избавленье,

Ибо не ведала мук, нося меня и рождая,

Мать, но безбольно на свет из родимой явила утробы».

Так говорила она и силилась тронуть с мольбою

Подбородок отца, но долго ручки тянула

Прежде, чем дотянулась. Отец же кивнул ей приветно…

Диодор писал, что богиня «открыла, как ухаживать за новорожденными детьми и те виды питания, которые соответствуют младенческому возрасту. По этой причине ее и называют Кормилицей». Помощь Артемиды кормящим матерям была так велика, что на некоторых (впрочем, редких) статуях богиню изображали с несколькими парами грудей.

Павсаний, составивший во второй половине II века подробнейшее «Описание Эллады», видел в Олимпии жертвенник «Артемиды, именуемой Коккока (Дарующая плодородие. — Пер.)». Правда, он тут же оговаривает: «Почему Артемиду называют Коккока, никто мне этого объяснить не мог».

Короче говоря, в плане содействия плодородию и материнству Артемида едва ли не превзошла саму Богиню-Мать. Явная связь Артемиды с Кибелой просматривается и в том, что обе богини любили дикую природу и покровительствовали животным. Охотница Артемида считалась владычицей диких зверей — так называет ее Гомер… Обе богини были связаны с горами: святилища Кибелы, посвященные ей леса и рощи традиционно располагались в горах. Что касается Артемиды, в первом же разговоре с отцом она, как мы уже писали, попросила: «Горы мне все подари…»

Наконец, и Мать богов, и Артемида очень любили кровь. Даже повседневное служение обеим богиням было связано с кровавыми обрядами. Жрецы и верующие кастрировали себя у подножия статуи Кибелы, наносили себе и друг другу кровавые раны. Во славу Артемиды спартанцы бичевали юношей на ее алтаре, и, если кровь лилась недостаточно сильно, деревянное изображение богини в руках жрицы становилось тяжелым — это был знак, что истязание надо усугубить. Не говоря уже о том, что Артемида нередко требовала человеческих жертвоприношений (но об этом ниже).

Исследователи находят явную связь между Кибелой и Артемидой. Таким образом, евразийские амазонки в своих религиозных предпочтениях продолжили традиции амазонок ливийских.

Диодор, рассказывая об амазонках Термодонта, сообщает, что их вторая по счету царица «устроила также пышные празднества в честь Ареса и Артемиды Таврополы». Артемида Тавропола (Таврическая) была самой кровожадной из всех ипостасей девственной охотницы. Культ ее отправлялся преимущественно в Тавриде (нынешний Крым). Здесь стоял храм богини, и, если верить Еврипиду, в нем приносили в жертву всех греков, которым случится доплыть до этих краев.

Артемида (и не только Тавропола) охотно принимала человеческие жертвы. Вообще, человеческие жертвоприношения на землях Эллады совершались по крайней мере до середины I тысячелетия до н.э. И все же в историческое время они носили не слишком регулярный и, во всяком случае, не массовый характер. Олимпийские боги были не особенно кровожадны, и на их фоне Артемида выглядит большой любительницей крови. О приносимых ей жертвах повествуют и мифографы, и древние историки. Особенно широко известна в этой связи история дочери Агамемнона — Ифигении.

Началось все с того, что дед Ифигении Атрей дал обет принести в жертву Артемиде лучшую овцу, которая родится в его стадах. Но случилось непредвиденное: у одной из овец родился золотой ягненок. Отдавать такого замечательного ягненка Атрею было жалко, и он задушил его и спрятал в ларец. Артемида никак не отреагировала на это, но обиду затаила. Когда через много лет сыновья Атрея, Агамемнон и Менелай, собрались идти в поход на Трою, богиня припомнила ахейцам злополучного ягненка. Гнев ее усугубился тем, что Агамемнон, поразив на охоте оленя, сказал, что даже сама Артемида не справилась бы лучше. Оскорбленная богиня отказала ахейским кораблям в попутном ветре, и они не смогли выйти из гавани.

Прорицатель Калхант объяснил все это воинам, которые давно и безуспешно ждали у моря погоды, и сказал, что они смогут отплыть только после того, как Артемиде принесут в жертву самую красивую из дочерей Агамемнона. Тогда Агамемнон обманом заманил свою дочь Ифигению в ахейский лагерь в Авлиде и жертвоприношение свершилось. Правда, в последний момент жестокосердная богиня смягчилась и заменила девушку оленем. Саму же Ифигению она перенесла в Тавриду и сделала своей жрицей.

Но этот акт гуманизма носил случайный характер. В целом же богиня отнюдь не собиралась отказываться от человеческих жертвоприношений. Более того, теперь именно Ифигения как жрица Артемиды должна была проливать кровь на ее алтаре. А кровь на этом алтаре лилась издавна. Диодор, описывая прибытие аргонавтов в Тавриду (за поколение до Ифигении), сообщал: «…у варварских жителей этой страны было в обычае приносить в жертву Артемиде Таврополе прибывавших к ним чужестранцев. И даже, как передают, в позднейшие времена Ифигения, став жрицей этой богини, приносила в жертву ей пленников». В трагедии Еврипида «Ифигения в Тавриде» героиня говорит:

Из старины обычай

Меж таврами ведется и теперь:

Коль эллин здесь появится, богине

Его готовить в жертву я должна.

Приплывшие в Тавриду брат Ифигении Орест и его друг Пилад входят в храм и видят «на алтаре следы ахейской крови», порыжевший от крови карниз и «головы пришельцев умерщвленных».

Ореста и Пилада, как это делалось со всеми чужеземцами, уже собирались зарезать возле статуи Артемиды, когда выяснилось, кем они приходятся самой жрице. Тогда Ифигения вместе с ними бежала обратно в Грецию, прихватив с собой священное изваяние Артемиды Таврополы. В конце концов статуя эта попала в Спарту, но переезд на землю Эллады не смягчил нрав богини. Спартанцам, по сообщению Павсания, «было сообщено божье слово — орошать жертвенник человеческой кровью». То ли в Спарте не хватало приезжих, то ли существовали какие-либо иные причины, но теперь в жертву Артемиде приносились сами спартанцы, по жребию. И только полумифический законодатель Ликург заменил ритуальные убийства жестоким бичеванием юношей-эфебов.

Павсаний писал: «Прежде приносили в жертву того, на которого указывал жребий, но Ликург заменил это бичеванием эфебов, и алтарь стал таким образом орошаться человеческой кровью. При этом присутствовала жрица, держа в руках деревянное изображение. Будучи маленьким по величине, это изображение было очень легким, но, если бывает, что бичующие бьют эфеба слабо, щадя или его красоту, или его высокое положение, тогда для жрицы это деревянное изображение становится тяжелым и она с трудом может его держать; она начинает тогда обвинять бичующих и говорит, что из-за них она чувствует тяжесть. Так продолжают удовлетворять человеческой кровью эту статую после таврических жертвоприношений».

Артемида, алтарь которой спартанские юноши обагряли своей кровью, носила прозвище Орфия (Ортия). Оно, по мнению современных комментаторов, могло означать: «стоящая или охраняющая крутизны», «дающая спасение при родах» и, наконец, «прямо поднимающая члены молодежи». Последнее, впрочем, представляется весьма странным, учитывая, что делали с этой молодежью на алтаре богини. Напомним, что, какой бы дополнительный эпитет ни носила Артемида в Спарте, скульптура, требовавшая крови эфебов, была изображением Артемиды Таврополы.

Юные спартанцы считали делом чести перенести истязание без единого стона; они соревновались друг с другом, кто выдержит больше ударов, и некоторые умирали под бичом. Впрочем, делали они это уже добровольно: Артемида не требовала смертей и готова была ограничиться кровью. Да и юноши шли на смерть не столько во имя богини, сколько ради славы, которую они за это обретали. Плутарх писал: «Мальчиков в Спарте пороли бичом на алтаре Артемиды Орфии в течение целого дня, и они нередко погибали под ударами. Мальчики гордо и весело соревновались, кто из них дольше и достойнее перенесет побои; победившего славили, и он становился знаменитым. Это соревнование называли "диамастигосис", и происходило оно каждый год».

Так преобразовавшийся культ Артемиды Таврополы вышел далеко за пределы Тавриды. Впрочем, Орест и Пилад вывезли изваяние богини в Грецию уже после Троянской войны. Что же касается амазонок, то они воздвигли храм кровожадной богини за много поколений до этого. Непонятно, почему обитательницы берегов малоазийского Термодонта избрали именно ту ипостась Артемиды, которой служили достаточно далекие от них тавры. Вероятно, эта кровожадная Артемида была им чем-то близка. Впрочем, не одни амазонки (а позднее и спартанцы) поклонялись ей за пределами Тавриды. Страбон упоминает культ Таврополы в городе Команы в Каппадокии. (Кстати, оттуда до Фемискиры всего лишь около 100 км по прямой, а до верхнего течения Термодонта и того меньше.) Павсаний пишет, что видел в афинском Акрополе святилище Артемиды Бравронии, культ которой восходит к Артемиде Таврической. А христианский богослов II века Климент Александрийский, ссылаясь на некоего Питокла (Пифокла) Самосского, сообщает, что жители города Фокея «устраивают человеческие всесожжения Артемиде Таврополе». Эту не самую гуманную из богинь и сделали своей покровительницей евразийские амазонки.

Отметим, что Артемида независимо от своей ипостаси (Артемида «вообще») всегда была далека от гуманности. Она легко совершала убийства: вспомним детей злополучной Ниобы, расстрелянных богиней за то, что многодетная женщина похвалилась своим материнством перед Лето, родившей лишь двух близнецов, Артемиду и Аполлона. Богиня считалась причиной неожиданной смерти женщин — говорили, что она посылает невидимые убийственные стрелы. Еще Гомер рассказывал, как Одиссей спрашивал в Аиде у тени своей матери:

Вот что, однако, скажи, и скажи совершенно правдиво:

Что за Кера тебя всех печалящей смерти смирила?

Долгой болезнью ль была ты настигнута, иль Артемида

Нежной стрелою своею, приблизясь, тебя умертвила?

На охоте Артемида убивала значительно больше зверей, чем это требовалось для хозяйственных надобностей Олимпа. Олимпийские боги мяса не употребляли, но его, вероятно, ели люди, попавшие туда живыми или после смерти. Каллимах пишет, что Геракл, став небожителем и женившись на Гебе, не изменил своему земному рациону: «Та же прожорливость в нем, и тот же остался желудок». Тем не менее даже Геракл, разгружая колесницу, на которой Артемида привозила свою добычу, ворчал:

Ты поражай вредоносных зверей, дабы человеки

Помощь узрели в тебе, как во мне; а ланям и зайцам

Мирно пастись разреши. Ну, что тебе лани и зайцы

Сделали? Нет, кабаны, кабаны — вот пажитей гибель!

Да и в быках для людей — немалое зло. Не жалей их!

Несмотря на эти увещевания, Артемида продолжала нещадно истреблять любую дичь. На охоте ее сопровождали многочисленные подруги — и нимфы, и смертные женщины. Среди них, в частности, называли амазонок Келено, Эврибию и Фебу, павших позднее от руки Геракла. Обязательным условием для своих подруг богиня ставила сохранение невинности.

Помимо храма Артемиды Таврополы, амазонки основали еще несколько храмов и святилищ в честь богини-охотницы. Павсаний упоминает храм в городе Пиррихе на юге Пелопоннеса, в Лаконике. Он пишет:

«Из богов в их земле имеют святилища Артемида, именуемая Астратеей, потому что амазонки прекратили здесь свой дальнейший поход (стратею), и Аполлон Амазоний; обе статуи деревянные и поставлены, говорят, фермодонтскими женщинами».

Вероятно, Павсаний имеет в виду первый завоевательный поход ранних амазонок, в результате которого они, если верить античным авторам, покорили значительную часть ойкумены.

Многие авторы сообщают, что амазонки воздвигли храм Артемиды в Эфесе — городе на западном побережье Малой Азии. Например, Каллимах в «Гимне к Артемиде» пишет:

И амазонок народ, возлюбивший брани, у брега,

Подле Эфеса поставил тебе кумир деревянный

В сень священного дуба, и жертвы Гиппо сотворила.

Но остальные плясали вокруг, о владычица Упис,

Бранную пляску сперва, щитами вращая, а после

Хоровод по кругу вели; пронзительный голос

Им подавала свирель, чтоб в лад они били стопами

(Ибо выдалбливать кость оленью тогда не навыкли,

Как то Паллада во вред оленям измыслила). Эхо

До Берекинфа неслось и до Сард, как топотом шумным

Землю разили они, и вторили звоном колчаны.

После ж вокруг кумира того воздвигся пространный

Храм; святее его никогда не видело солнце,

Как и богатством обильней: легко и Пифо превзойдет он.

Интересно, что упомянутая в гимне амазонка Гиппо, хотя и «сотворила» жертвы Артемиде, но плясать в ее честь не захотела, за что и была наказана богиней. Каллимах пишет:

Плясок пусть никто не бежит ежегодных — отвергнув

Танец пред алтарем, и Гиппо вкусила возмездье.

Прочие же амазонки, вероятно, любили танцы и музыку. Марциан Капелла писал: «А амазонки? Разве они не брались за оружие под звуки свирели? А когда одна из них, желая зачать, явилась к Александру, он даровал ей флейтиста, и она удалилась, благодаря его словно за великое благодеяние».

Но вернемся к храму Артемиды в Эфесе. О том, что его основали амазонки, писал, по сообщению Павсания, и Пиндар. Правда, сам Павсаний сомневался в достоверности этой информации. Он считал, что храм был воздвигнут силами местных жителей, но амазонки, во всяком случае, неоднократно его посещали. Павсаний пишет об Артемиде:

«По моемý, по крайней мере, мнению, Пиндар не все точно знал, что касается служения богине, так как он утверждал, что ее храм основали амазонки, отправляясь походом на Афины и на Тесея. Правда, что уже тогда женщины с Фермодонта принесли жертвы эфесской богине — как в этом случае, издавна зная это святилище, так равным образом и тогда, когда они бежали от Геракла; еще в более ранние времена некоторые из них, убегая от Диониса, пришли сюда в качестве молящих о защите. Ясно, что не амазонками основано это святилище; основателями были Корес, автохтон, и Эфес — считают, что Эфес был сыном реки Каистра, — вот кто были основатели святилища, и по имени Эфеса дано и название городу. …Вокруг этого святилища жило много разного народа, пришедшего молить богиню о защите, в том числе и женщины из племени амазонок».

Павсаний же сообщает о храме Артемиды, построенном Ипполитом — сыном афинского царя Тесея и амазонки, взятой им в плен. Разные авторы называют разные имена пленницы. Но как бы то ни было, ее сын, вероятно, унаследовал религиозные традиции матери. Географ пишет о городе Трезене (родине Тесея) на Пелопоннесе:

«Поблизости от театра стоит храм Артемиды Ликейской (Волчьей); построил его Ипполит. Относительно прозвища я ничего не мог узнать у местных эксегетов, но предполагаю, что или Ипполит прогнал волков, много вредивших Трезенской области, или что такое прозвище Артемиды существовало у амазонок, от которых он происходил по матери, а может быть, есть какое-либо иное основание, мне неведомое».

Еще одним важнейшим богом в пантеоне амазонок был Арес — покровитель войны у древних греков. К нему воинственные женщины возводили свой род. Кроме того, некоторых амазонок античные авторы именуют его дочерьми (впрочем, не всегда понятно, имеется ли в виду прямое или переносное значение слова «дочь»). Поэтому скажем несколько слов об этом довольно противоречивом божестве.

Орфический гимн «Аресу» рисует жестокого и непобедимого демона, к которому автор обращается с мольбой унять злобу и найти себе более гуманное занятие:

О некрушимый, о духом огромный, о силой великий

Демон, оружья любитель, кого победить невозможно,

Смертных людей истребитель и стен городских сокрушитель,

В громе доспехов, владыка Арей, обагренный убийством,

В месиве боя ужасный, ликуешь от пролитой крови,

Грубый, лишь меч и копье для распрей тебе вожделенны,

Дикую злобу уйми и труд отложи душегубный!

«Гомеровский» гимн «К Аресу» изображает того же бога защитником правды и оплотом справедливости — он дарует «смелую юность» и сохраняет над людьми сень «неколеблемых мирных законов»:

Apec, сверхмощный боец, колесниц тягота, златошлемный,

Смелый оплот городов, щитоносный, медянооружный,

Сильный рукой и копьем, неустанный, защита Олимпа,

Многосчастливой Победы родитель, помощник Фемиды,

Грозный тиран для врагов, предводитель мужей справедливых…

Но если отрешиться от высоких слов и внимательно рассмотреть реальную биографию Ареса, то он выглядит отнюдь не сильным воином и не «сверхмощным бойцом». Как ни удивительно, но его били все кому не лень — не только боги, но и люди. Например, в «Илиаде» описано, как этого бога посадили в бочку два юных хулигана, От и Эфиальт. Правда, они были детьми Посейдона, но их родила смертная мать и сами они были смертны.

Много Apec претерпел, как его Алоеевы дети

От с Эфиальтом могучим сковали крепчайшею сетью.

Скован, томился тринадцать он месяцев в бочке медяной.

Верно бы так и погиб там Apec, ненасытный войною,

Если бы мачеха их, Ерибея прекрасная, тайно

Не известила Гермеса. Гермес из темницы похитил

Уж изнемогшего в тяжких цепях, ослабевшего бога.

Ареса дважды победил Геракл, который, хотя и приходился сыном Зевсу, в те годы еще был всего лишь смертным и божественной силой не обладал. В приписываемой Гесиоду поэме «Щит Геракла» герой выходит на поединок с Кикном, сыном Ареса. При этом он вспоминает, как бог бесславно проиграл ему битву за Пилос и вынужден был отдать победителю свои доспехи:

Трижды моим пораженный копьем, опирался о землю

Он с пронзенным щитом, но в бедро я четвертым ударом

Силою всей поразил и премного рассек ему плоти.

Долу главою во прах от удара копья он повергся.

Так средь бессмертных ему случилось быть посрамленным,

Дланям моим в удел кровавый доспех оставляя.

Кикн не испугался победителя своего отца, пожелал драться и пал от руки Геракла. Потрясенный его гибелью, Арес кинулся на обидчика, «сильно яряся за гибель сраженного сына родного», но его порыв оказался напрасен. Геракл Амфитриониад без труда, хотя и при некоторой поддержке Афины, вновь победил своего давнего противника:

Амфитриониад, ненасытный грозным сраженьем,

Прямо в бедро, что щит обнажил искуснотворенный,

Мощно его поразил и премного рассек ему плоти,

Твердо уметив копьем, и посредь земли ниспровергнул.

Страх и Ужас коней с колесницею пышноколесной

Тотчас пригнали к нему и с тверди широкодорожной

На колеснице многоискусной его уложили,

Сразу хлестнули коней и на дальний Олимп удалились.

Раненого бога увезли лечиться, а Геракл снял доспехи с тела Кикна.

Арес не проявил себя как воин ни в одной из битв, в которых участвовали другие боги. В дни Титаномахии его еще не было на свете. Это достаточно серьезное препятствие не помешало Нонну назвать его победителем титанов, но что имел в виду автор «Деяний Диониса», не вполне понятно.

Другой крупной военной операцией, в которой участвовали олимпийские боги, стало сражение с Тифоном. Чудовище было побеждено Зевсом, что же касается остальных богов, то большинство из них, включая Ареса, от страха бежали в Египет, превратившись в разнообразных зверей. Арес стал рыбой лепидотом и мирно плавал в водах Нила, пока Зевс не раздавил Тифона вулканом Этна.

Свидетельств участия Ареса в Гигантомахии почти не сохранилось, что само по себе говорит о его весьма скромном вкладе (или вообще отсутствии такового) в эту грандиозную военную акцию. Аполлодор, подробно описавший ход битвы и рассказавший, кто из богов кого из гигантов поверг, Ареса попросту не упоминает. А ведь в этой войне сражалось множество бессмертных, в том числе и женщины: не только воинственная Афина и лучница Артемида, но и Гера, и Геката, и даже почтенные мойры. Правда, Клавдиан утверждает, что Арес (Маворс) первым кинулся в атаку и поверг двух гигантов — Пелора и Миманта. А Аполлоний Родосский упоминает доспех, который в свое время был снят Аресом «с мертвого тела Миманта флегрийца, которого свергнул». Но Аполлодор совершенно недвусмысленно пишет, что «Миманта убил Гефест, метая в него раскаленные камни».

В Троянской войне Арес принимал активное, но очень странное участие. Только за то время, которое описано в «Илиаде» (часть 10-го года войны), бог трижды переходил из одного враждующего лагеря в другой. И при этом его били и люди, и боги. Гера однажды сказала мужу:

Зевс, наш отец! На меня раздражишься ты, если Ареса

Я прогоню из сраженья, его исхлеставши позорно?

Конечно, Гера приходилась Аресу родной матерью, и все-таки странным представляется бог войны, которого женщина (пусть даже собственная мать) собирается прогнать с поля боя, «исхлеставши позорно». Зевс посоветовал Гере не вмешиваться и поручить обуздание Ареса Афине: «Больше привыкла она повергать его в тяжкие скорби». Но и эта привычка богини-женщины говорит не в пользу бога войны. В день, когда боги вышли сражаться друг с другом под стены Трои, Арес вступил в единоборство с Афиной и ударил ее пикой. Богиня не стала даже использовать оружие — она ударила незадачливого воителя камнем, и он упал на землю:

Семь он пелетров, упавши, покрыл, зазвенели доспехи.

Волосы с пылью смешались. Над ним засмеялась Афина…

Как будто для того, чтобы еще больше опозорить бога войны, на помощь ему пришла самая женственная и слабая из богинь, Афродита. Она пыталась увести его с поля боя, но Афина рукой ударила ее в грудь, и Афродита вместе с полубесчувственным Аресом осталась лежать «на земле многодарной».

Под стенами Трои Аресу довелось потерпеть поражение и от смертного героя Диомеда. Правда, Диомеду помогала Афина — она предупредила своего любимца:

Прямо направь на Ареса коней твоих однокопытных,

Бей изблизи, не страшись сумасшедшего этого бога…

Сын Тидея выполнил указания своей божественной покровительницы и ранил Ареса «в низ живота». Надо полагать, это очень болезненная рана, и все-таки напрашивается мысль, что настоящий воин должен был встретить боль несколько достойнее:

… Apec заревел меднобронный

Так же, как если бы девять иль десять воскликнуло тысяч

Сильных мужей на войне, зачиная аресову распрю.

Дрогнули в ужасе все — и дружины троян, и ахейцев;

Так заревел на все поле Apec, ненасытный войною.

Смерть бессмертному богу, разумеется, не грозила, однако Арес немедленно покинул поле боя и полетел на Олимп жаловаться отцу на Афину:

Рану ему показал с вытекавшей бессмертною кровью

И обратил к нему слово крылатое, жалуясь горько:

<…>

«Только проворные ноги спасли меня, иначе долго б

Там я простертый лежал между страшными грудами трупов

Или б живой изнемог под ударами гибельной меди!»

Раздраженный Зевс не слишком уважительно воспринял жалобы сына; он оборвал его: «Будет сидеть и скулить! Душа переметная, смолкни!» — однако же позвал врача, который исцелил мнительного бога.

Этому весьма сомнительному божеству наряду с Артемидой и поклонялись амазонки. Кстати, с Артемидой Ареса роднила страсть к человеческой крови. Мы уже цитировали орфический гимн «Аресу», в котором говорится, что этот бог ликует «от пролитой крови». Не брезговал Арес и человеческими жертвоприношениями. Например, во время Первой Фиванской войны, не удовлетворяясь воинами, погибающими на полях сражений, Арес потребовал себе жертву добровольную, назвав и ее имя. Прорицатель Тиресий сообщил фиванцам, что только в этом случае им будет дарована победа, и «сын Креонта Менекей заколол себя перед городскими воротами». Зачем понадобился Аресу Менекей, если под стенами Фив и без него полегло множество героев, совершенно непонятно. Но из всего этого видно, что амазонки, выбирая себе божественных покровителей, не изменяли определенным критериям.

Справедливости ради надо отметить, что воительницы поклонялись, конечно, не греческим богам. Греки, описывая религиозные традиции других народов, часто давали чужим богам имена более или менее соответствующих им собственных богов. Естественно, что божество войны, которому поклонялись реальные жители Фемискирской равнины, не могло быть греческим Аресом. И уж наверное, греческие От и Эфиальт не сажали его в бочку… Но если исходить из того, что амазонки были личностями сугубо мифическими, то они существовали в рамках греческой традиции, в одном мифологическом пространстве с тем самым Аресом, которому пришлось пострадать и от братьев-хулиганов, и от Геракла, и от Диомеда…

Так или иначе, храм Аресу амазонки воздвигли. Аполлоний Родосский в своей «Аргонавтике» сообщает, что неподалеку от амазонских земель в море находится «остров с берегом гладким», заселенный множеством «птиц весьма непристойных».

Здесь перед битвой Аресу каменный храм учредили

Антиопа с Отрирой, амазонок царицы.

Остров Гиресун существует и по сей день. Что касается птиц, то являются ли они и сегодня «весьма непристойными», этого авторы настоящей книги сказать не могут. Вероятно, старец Финей, который в разговоре с аргонавтами дал им такой нелестный эпитет, имел в виду, что на острове обитали, помимо прочих, стимфалийские птицы. Они, как позднее на себе убедились аргонавты, имели перья, напоминающие «оперенную стрелу» с бронзовым наконечником. Птицы, судя по всему, были, в принципе, уязвимы, но слишком многочисленны. Амфидамант, знакомый с ними еще по Аркадии (их прежнему месту обитания), предупредил аргонавтов, что при высадке на остров им не хватит полных колчанов, чтобы защитить себя. Тогда спутники Ясона решили повторить прием Геракла, некогда изгнавшего этих злокозненных пернатых со Стимфалийского озера, и воспользовались пугливостью своих врагов. Они надели боевые шлемы с развевающимися гребнями, издали «страшный вопль» и стали бить копьями в щиты. Уловка удалась: птицы перепугались и улетели «к земным пределам за море и в горы».

Сегодня на острове Гиресун птиц, похожих на стимфалийских, не наблюдается. Но здесь гнездятся десятки видов пернатых, прежде всего бакланы и чайки; здесь же останавливаются перелетные птицы, поэтому остров получил статус охраняемой территории.

Аполлоний так описывает прибытие сюда аргонавтов:

После того все вместе отправились к храму Ареса,

Чтобы в жертву овец принести. Там алтарь обступили

Быстро. Был он вне не покрытого крышею храма

Сложен из гальки, внутри был черный камень положен,

Перед которым встарь амазонки давали обеты.

Не для того приходили они с берегов супротивных,

Чтобы в жертву взлагать на алтарь быков и баранов, —

Но коней они резали, вы́ходя их для убоя.

О том, что амазонки приносили в жертву коней, сообщает и Гай Валерий Флакк. Он рассказывает про «катящийся со страшным рокотом среди моря Термодонт» и пишет, что это «посвященная Марсу и богатейшая добычей река, которой дарит коней и обетные секиры дева, когда с великим триумфом возвращается через Каспийские теснины, влача в плен массагета и мидянина». Кстати, тот же Флакк очень уважительно говорит об амазонках: «Это — истинное поколение божеской крови, их родоначальник — бог…»

Еще одним божеством, тесно связанным с амазонками, был Дионис (он же Вакх, Иакх, Бромий или Либер). Мы уже рассказывали, что Дионисов в греческой мифологии обычно насчитывают двух или даже трех и что, кроме того, Диодором описан их ливийский тезка. Историк рассказал, как ливийские амазонки вступили в армию Диониса и поддержали его войну с титанами.

Евразийские амазонки имели дело с Дионисом — богом виноделия (реинкарнацией старшего Диониса Загрея), сыном Зевса и Семелы. Это был очень популярный бог, и когда говорят просто «Дионис», то обычно имеют в виду именно его.

Правда, о культе Диониса на берегах Термодонта, насколько известно авторам настоящей книги, никаких сведений не имеется. Амазонки не воздвигали ему святилищ. Впрочем, храмов Диониса и по всей ойкумене известно не так уж много. Служение этому богу происходило не столько в храмах, сколько в лесах. Туда, украсив себя венками из виноградных листьев и захватив побольше вина, убегали почитатели (а чаще всего — почитательницы) Диониса, чтобы пьяными оргиями и танцами восславить своего бога.

Диониса повсюду сопровождали игравшие на флейтах сатиры и танцующие вакханки с кимвалами в руках. Эти его спутницы могли быть нимфами, но среди них встречалось и немало смертных женщин, посвятивших себя Вакху. Впрочем, вакханками не обязательно становились пожизненно — так называли любых женщин, участвовавших в таинствах Диониса. Выпив вина и поносившись по лесам, служительницы бога могли возвратиться к своим домашним очагам и стать примерными дочерьми и женами (или воительницами) — до следующей вакханалии. Диодор писал: «…Во многих эллинских городах каждые три года происходят сборища вакханок, и у девушек существует обычай носить тирсы и, приводя себя в исступление, неистовствовать, выкрикивая в честь бога возглас "эуа". Замужние же женщины группами совершают жертвоприношения богу, справляют его таинства и вообще в гимнах прославляют присутствие Диониса…»

Надо сказать, что амазонки пьянством не увлекались. Античные авторы упоминают, насколько нам известно, лишь двух женщин из этого племени, которые прославились пристрастием к вину. Согласно схолиям к Аполлонию Родосскому, Андрон Теосский, участник походов Александра Македонского, сообщает, что «одна из амазонок, бежав в Понт, вышла замуж за царя тамошних мест; она пила много вина и получила прозвище "Санапа"». В переводе с наречия местных фракийцев это слово означало «много пьющая». В эпоху, когда ни Понтийское царство, ни одноименный римский диоцез еще не возникли, Понтом могли называть северо-восточный район Малой Азии. Поэтому непонятно, откуда бежала Санапа. Впрочем, как мы уже говорили, античные авторы предлагали самые разнообразные места расселения амазонок. Но прибежала она как раз в тот регион, который граничил с традиционным местом их обитания. Город, где она поселилась, стали в ее честь называть Санапа, а потом Синопа, Синоп. Он существует и поныне. Однако это лишь одна из версий, почему он так называется.

Еще одно упоминание об амазонке, злоупотреблявшей дарами Диониса, сохранилось в тех же схолиях к Аполлонию. В них сообщается, что «пьяная амазонка из (этого) города пришла к Литиду, как говорит Гекатей». Впрочем, специалисты считают, что здесь непонятно все. Неизвестно, который из Гекатеев имеется в виду. Неизвестно, кто такой Литид. И неизвестно, в каком городе он проживал. Не исключено, что речь идет о той же самой Санапе, но, опять же, достоверно это неизвестно.

Тот факт, что античные авторы столь редко упоминали пьющих амазонок, наводит на мысль, что воительницы вином не злоупотребляли. Тем не менее амазонки присоединились к войску Диониса, когда юный бог отправился завоевывать ойкумену. Возможно, к Вакху их влекло не столько вино (к которому они были достаточно равнодушны), сколько его пристрастие к крови.

Гесиод называет вино «дарами Диониса, несущего радость». Диодор пишет: «…Дионис стал изобретателем вина и обучил людей разведению виноградной лозы. Обойдя затем почти целиком весь обитаемый мир, он приобщил много стран к земледельческой культуре и по возвращении удостоился за это величайших почестей от всех людей». Расхожее представление рисует бога веселым юношей в венке из виноградных гроздьев, окруженным красивыми полупьяными женщинами — танцующими, смеющимися…

Но идиллическая картина пикника, пусть даже несколько разнузданного, которую так любили живописать художники Нового времени, не вполне соответствует действительности. Недаром вакханок называли «менады», т.е. «безумствующие», а культ Диониса являлся одним из самых кровавых культов в Греции.

Культ бога плодоносящих сил земли и вечно обновляющейся растительности Диониса был неразрывно связан в сознании греков с жизнью и смертью. Кроме того, жертвы богу виноградарства и виноделия приносили не иначе как в состоянии опьянения и вакхического неистовства. Поэтому одним из наиболее древних ритуалов служения Дионису было разрывание и поедание живого мяса. Всем известна печальная судьба Орфея, которого разорвали на куски вакханки за то, что он не почитал Диониса и предпочел ему Аполлона. Впрочем, сам Дионис оказался веротерпимее своих почитательниц — согласно Овидию, он не одобрил такого самоуправства и превратил их за это в дубовые деревья. Однако кровавые оргии на вакханалиях после этого не прекратились. Сцены разрывания и поедания детей и животных в рамках культа Диониса сохранились на греческих вазах V–IV веков до н.э. (Вероятно, что в это время уже только на вазах, — к V веку до н.э. человеческие жертвоприношения совершались греками лишь в исключительных случаях, причем в жертву приносили военнопленных или преступников.)

В своей трагедии «Вакханки» Еврипид рассказывает о том, как юный фиванский царь Пенфей повторил судьбу Орфея — его растерзали женщины за то, что он пытался запретить поклонение Дионису. Видимо, Пенфею, двоюродному брату Диониса, было сложно признать богом собственного кузена. Местные женщины поначалу тоже не признавали Диониса богом и сыном Зевса. Но он наслал на них безумие, заставил уйти в горы и превратил в вакханок. Еврипид описывает лагерь, в котором они идиллически украшали себя зеленью плюща, дуба или цветущего тиса и прикладывали к груди детенышей серны. «И вот одна, взяв тирс, ударила им о скалу — из скалы тотчас брызнула мягкая струя воды; другая бросила тирс на землю — ей бог послал ключ вина; кому была охота напиться белого напитка, тем стоило концами пальцев разгрести землю, чтобы найти потоки молока; а с плющовых листьев тирсов сочился сладкий мед...» Но идиллия продолжалась недолго. Один из героев Еврипида, которому выпало сомнительное счастье побывать в лагере вакханок, рассказывает:

«В положенный час они начали потрясать тирсами в вакхической пляске, призывая в один голос "Иакха"-Бромия, Зевсова сына. И вся гора стала двигаться в вакхическом ликовании, все звери; не было предмета, который бы не закружился в беге. Мы бегством спаслись; а то вакханки разорвали бы нас. Они же, безоружные, бросились на скот, жевавший траву. И вот одна стала производить ручную расправу над вымистой коровой, мычавшей под ее руками; другие рвали на части и разносили телок; вот взлетело на воздух ребро, вот упало на землю раздвоенное копыто; а само животное висело на ели, обливаясь и истекая кровью. Свирепые быки, бравшие раньше на рога всякого, кто их дразнил, теперь валились на землю под тысячами девичьих рук, и покровы их мяса разносились быстрее, чем ты мог бы сомкнуть свои царские очи…»

Потом опьяненные вином и кровью женщины понеслись в селения, лежавшие у подножия Киферона. «Ворвавшись туда, точно враги, они стали разносить и опрокидывать все, что им попадало в руки». Они похищали детей (правда, не причиняя им вреда). А мужчинам, которые пытались смирить их силой оружия, вакханки наносили раны своими тирсами. В конце концов обезумевшие женщины увидели фиванского царя Пенфея, приняли его за льва и, предводительствуемые матерью Пенфея и ее сестрами, разорвали на части:

«Мать первая, точно жрица, начала кровавое дело и бросилась на него. Он сорвал митру с головы, чтобы она, несчастная Агава, узнала его и не совершила убийства; он коснулся рукой ее щеки и сказал: "Мать моя, ведь я сын твой, Пенфей, которого ты родила в доме Эхиона; сжалься надо мною, мать моя, за мои грехи не убивай твоего сына!" Но она, испуская пену изо рта и вращая своими блуждающими глазами, одержимая Вакхом, не была в своем уме, и его мольбы были напрасны; схватив своими руками его левую руку, она уперлась ногой в грудь несчастного и вырвала ему руку с плечом — не своей силой, нет, сам бог проник своей мощью ее руки. То же сделала с другой стороны Ино, разрывая тело своей жертвы; к ней присоединились Автоноя и вся толпа вакханок. Дикий гул стоял над долиной; слышались и стоны царя, пока он дышал, и ликования вакханок; одна уносила руку, другая ногу вместе с сандалией; они сдирали мясо с ребер, обнажая кости, и разносили обагренными руками тело Пенфея.

Теперь части разорванного тела лежат в различных местах, одни — под мрачными скалами, другие — в густой листве леса, и не легко собрать их; бедную же его голову сама мать, своими руками сорвавшая ее, наткнула на острие тирса и, воображая, что это голова горного льва, несет ее прямо через Киферон, оставив сестер в хороводах менад».

На греческом острове Тенедос Дионис носил прозвище Антропоррест — «Человекорастерзыватель». Римский писатель рубежа II–III веков н.э. Элиан писал в своем сочинении «О природе животных»: «Тенедосцы держат стельную корову для Диониса Антропорреста, "Человекорастерзывателя", и, когда ей приходит пора телиться, они заботятся о ней, как о женщине-роженице. Но новорожденного детеныша они приносят в жертву после того, как привяжут котурны к его ногам. В человека же, который поражает его топором, народ бросает камни, и тот бежит прочь, пока не достигнет моря». Историки считают, что теленок стал заменой человеческой жертвы, которую приносили в далеком прошлом.

Согласно Павсанию, жители города Потнии, неподалеку от Фив, однажды, принося жертву богу, «под влиянием опьянения пришли в такое неистовство, что убили жреца Диониса; убившие тотчас же были поражены моровой язвой, и вместе с тем из Дельф к ним пришло веление бога приносить Дионису ежегодно цветущего мальчика; немного лет спустя, по их словам, вместо мальчика бог разрешил приносить им как жертву козу». После этого местный Дионис получил прозвище Эгобол — «Козлопоражающий».

Римский писатель Фирмик Матерн описал празднество, которое раз в два года совершали на Крите в честь Диониса — на этом празднестве критяне растерзывали живого быка.

…Короче говоря, Дионис прекрасно вписался в компанию почитаемых амазонками божеств.

Дионис был самым молодым из олимпийских богов — родился он, согласно «Хронике» Евсевия-Иеронима, в 1388 году до н.э. Его мать Семелу отделяет от Троянской войны всего пять людских поколений. Напомним, что Семела, дочь фиванского царя Кадма, пожелала увидеть своего возлюбленного Зевса в том самом виде, в каком он являлся Гере. Громовержец не смог отказать подруге (он опрометчиво поклялся выполнить любое ее желание), в результате чего Семела погибла в огне, а царский дворец в Фивах изрядно пострадал от молний и пожара. Зевс зашил недоношенного младенца себе в бедро, после чего ребенок в положенный срок вновь родился.

Когда Дионис подрос и осознал свою миссию по распространению виноградарства и виноделия, он предпринял ряд завоевательных походов по всей ойкумене. В тех регионах, где люди отказывались пить вино и почитать юного бога, он внедрял новую религию огнем и мечом. Вакх собрал огромную армию, состоявшую преимущественно из женщин. В нее входили, во-первых, обычные вакханки, т.е. почитательницы Диониса, не имевшие отношения к военному делу и сражавшиеся в основном на пьяном энтузиазме. А во-вторых, к армии присоединились амазонки — собственно, с этого момента их тоже можно было называть вакханками или менадами.

Сенека в трагедии «Эдип» пишет о Дионисе:

Покорил ты, бог, кочевых гелонов,

У суровых дев отобрал оружье,

Фермодонтские вниз лицом дружины

Пали, пред тобой простираясь, —

Каждая тотчас, отложивши стрелы,

Стала менадой.

Но воительницы не сразу покорились власти Вакха. Они пытались оказать ему сопротивление, и молодой бог преследовал их войско по крайней мере до Эфеса. Тацит сообщает о священной роще возле этого города: «…победоносный отец Либер здесь же простил амазонок, которые молили его о пощаде, припав к его жертвеннику». Подобную версию излагает и Павсаний. А Плутарх считает, что Дионис догнал и разбил амазонок на острове Самос. Он пишет:

«Отчего одно место на Самосе называется "Панема"? Возможно, название это вот откуда. Амазонки, спасаясь от Диониса, бежали из эфесской земли на Самос, а он, построив корабли, пересек пролив, завязал бой и очень многих предал смерти в том самом месте, которое очевидцы, дивясь обильным потокам крови, назвали "Панема". Некоторые сообщают, что избиение амазонок происходило у Флея, и показывают там их останки, а еще передают рассказы о том, как даже Флей расселся от громких и пронзительных стенаний».

Потерпев поражение, амазонки признали власть Диониса и присоединились к его походу на восток. Отметим, что хотя бог и простил воительниц, но уже взятую добычу и пленниц возвращать не стал. Нонн пишет, что во время погребальных игр в Индии Дионис выставил в качестве награды не только оружие побежденных женщин, но и амазонку, захваченную им в рабство на берегах Термодонта.

Вот божество [Дионис] назначает награды в конных ристаниях:

Амазонийский колчан и лук, еще — полукруглый

Щит и пленную деву войнолюбивую, кою

Некогда он среди струй нагою застал Термодонта,

В коем она купалась, ее он взял как рабыню;

Резвую также кобылу, соперницу ветра Борея…

В «Хронике» Евсевия-Иеронима индийский поход Диониса датируется 1330 годом до н.э. Правда, Нонн Панополитанский в своей поэме «Деяния Диониса» сообщает, что в этом походе приняли участие некоторые из аргонавтов, и, значит, он мог происходить не ранее середины XIII века до н.э. Однако Нонн явно ошибается (он вообще сильно путается в хронологии). Индийский поход был первым деянием молодого бога, в Греции Вакх появился уже после того, как покорил всю ойкумену. В трагедии Еврипида «Вакханки» бог, впервые попавший в Фивы, говорит:

Богатой Лидии равнины я покинул,

И Фригию, и Персии поля,

Сожженные полдневными лучами,

И стены Бактрии, и у мидян

Изведав холод зимний, я арабов

Счастливых посетил и обошел

Всю Азию, что по прибрежью моря

Соленого простерлась: в городах

Красиво высятся стенные башни,

И вместе там грек с варваром живет.

Я в Азии ввел праздники и пляски

И от людей, как бог, везде почтен.

Здесь почву Греции впервые попираю.

«Поправ» почву Греции, Дионис отправился на ее завоевание. Здесь у него были вооруженные конфликты с несколькими правителями, в том числе с фиванским царем Пенфеем и с Персеем — а они оба жили в XIV веке до н.э. И значит, индийский поход следует отнести к чуть более ранним датам того же века. Да и виноделие в Греции и Малой Азии было в XIII веке до н.э. давно известно, поэтому датировку Нонна стоит признать ошибочной. Справедливости ради отметим, что виноделие и в XIV веке до н.э. было давно известно. Археологи находили каменные винодавильни в древнем Ханаане, в городах Гезере и Мегиддо, где они датируются началом III тысячелетия до н.э. Но амазонки все-таки присутствуют более в мифологическом пространстве, чем в археологическом. А большинство развернутых мифов с участием людей (у богов отдельная история) относится к XIV — первой половине XII века до н.э. Быт мифических людей, живших до этого времени, описан скупо, и можно допустить, что они (в отличие от реальных, исторических греков) действительно не знали вина.

Войско Диониса состояло в основном из женщин: амазонок, ставших вакханками, и вакханок, которых Нонн называет амазонками, потому что они превратились в воительниц. Кроме того, у Диониса были некоторое количество сатиров и отряды из побежденных им по дороге племен. Собственно, вакханки сражались в основном голыми руками, используя в лучшем случае тирсы и побеги плюща. Но впавшие в пьяное безумие женщины и без оружия были непобедимы. Один из участников битвы воскликнул по этому поводу:

Брось, Арей, свои стрелы, копье и щит боевые,

Бегством спасайся, отроги Кавказа оставив, ведь Бромий

Мужеубийц-амазонок других выводит на битву —

Безоружные девы воюют, не с Термодонта

К нам воительниц ярых привели на погибель!

Зрелище странное вижу, верить взорам не смею:

Нет щитов или копий у Вакховых амазонок,

Только оружные девы кавказские так не могут

Биться, как эти — вакханки мечут нежною пястью

Лишь листву плющевую, не нуждаясь в железе!

Отметим, что Кавказ в этой тираде возник потому, что Нонн считал его простирающимся до Индии. Железного оружия в армии тогда, конечно, не было — оставим его на совести Нонна (или автора тирады). Относительно того, что в войске Диониса воевали девы «не с Термодонта», то в нем присутствовали и те и другие. Нонн пишет, что Дионис разделил свое войско на четыре части. По крайней мере одна из них была облачена в медные доспехи. Но многие женщины сражались без всякой защиты. Один из индийских полководцев по этому поводу недоумевал: «…имея медный щит, беззащитным девам в бою уступаю…»

Нонн неоднократно подчеркивает, что войско Диониса сражалось «нежной листвою и ветвью цветущей», но при этом использовало «лезвий медные жала». И сам военачальник призывал женщин не пренебрегать никакими видами оружия.

Часть четвертую в медных доспехах войска владыка

Выстроил у изножья западных всхолмий, откуда

Благоуханный Ганг прибрежный тростник омывает.

Каждой из благопоножных частей он дал полководца,

Вооруженного дивным меднозданным доспехом;

К храброму войску взывая, он так к нему обратился:

"О бассариды, пляшите и здесь в своих хороводах,

Варваров убивайте, с тирсами копья мешая,

К ним и мечи прибавив! Вместо призыва к застолью

Флейта пускай как труба к сражению сáтиров кличет".

Кроме того, по сообщению Нонна, женщины в войске Диониса использовали в качестве оружия змей.

Непобедимые слуги воинственного Диониса!

Бросились Бассариды шумной толпою. Вот эта

Поясом ядовитым из змей шипящих обвита,

Та — в плюще благовонном, кудри ее окружившем,

Третья тирс медножалый схватила крепко рукою,

Яростью обуянна, четвертая распустила

Волосы вольной волною, ничем не скрепив сии пряди,

Без покрывала она, меналида, и над плечами

Вьются, ветром влекомы, свободно кудри густые!

Пятая в роптры бьет и двузвонный шум раздается

И взвиваются кудри над косматой главою,

Эта вот в исступленье ладонями ударяет

В тяжелозвонную кожу огромного барабана

Гулкие звуки рождая, подобные шуму сраженья,

Вместо копий — лишь тирсы, но сулицы лозовые

Прячут в плюще кудрявом лезвий медные жала!

Вот одна из вакханок, влекома к битве кровавой,

Повязала вкруг выи змей огромных и хищных,

Вот другая под грудью, как будто это одежда,

Пеструю шкуру оленью, в пятнышках светлых по шерсти,

Подвязала, оленя, что любит прыгать по скалам;

Подпоясалась дева шкурой узорчатой лани;

Эта львенка прижала косматогривого к грудям,

Укрощенного млеком, что лишь человеку прилично;

Та к непорушенным чреслам кольца змеи прижимает,

Сей невидимый пояс, плотно бедра обвивший,

Тихо шипящий… А если кто-то на деву хмельную

Посягнет, то хранят ее девственность бдительно змеи!

В индийском походе Диониса участвовала и покровительница амазонок — Артемида. Случилось так, что олимпийские боги во время этой войны разделились между воюющими сторонами и стали сражаться друг с другом. Артемида билась против Геры и потерпела постыдное поражение, несмотря на то что была с детства неразлучна с оружием, а Гера знаменовала собой домоседство и семейные добродетели. Правда, Гера использовала в этой битве неожиданный прием: она закрылась облаком, и Артемида не могла хорошо прицелиться. Когда лучница расстреляла все свои стрелы, Гера метнула в нее ледяную глыбу и стала насмехаться над поверженной противницей.

Индийский поход Диониса завершился полной победой бога виноделия (как, впрочем, и все остальные его военные предприятия). Многие цари и племена пытались противостоять ему, но не выстоял никто, и, кроме напрасных человеческих жертв, сопротивление ни к чему не привело (что намекает на тщету и опасность насильственной борьбы за трезвость).

Царство амазонок, хотя и признало власть Диониса, вероятно, оставалось слабым звеном в цепочке подчинившихся молодому богу земель. Поэтому уже по завершении похода Дионис вернулся на Термодонт и провел небольшой акт устрашения.

После сражения с индами их (слонов. — О. И.) Дионис-владыка

По кавказским лугам привел к реке амазонок

И устрашил благошлемных воительниц-жен, восседая

На загривке высоком сих зверей преогромных!

После похода случилось сие.

Слоны в те далекие годы в Греции и в Малой Азии были в диковинку (индийский поход Диониса состоялся за тысячелетие до похода Александра), и вид редкостных животных, вероятно, убедил амазонок. Насколько известно авторам настоящей книги, никаких бунтов против власти Вакха они с тех пор не устраивали.