Глава 7
На следующее утро, едва рассвело, Иван Павлович уже был одет и готовился в путь. Расспросил Аглаю, узнал дорогу до Темнушки. Аглая неохотно, но все сказала как туда добраться.
— Опасно там, Иван Павлович! А если поскользнётесь? Унесет река…
— Я буду аккуратен, — заверил ее доктор. — Осмотреться нужно. Чтобы ситуация не зашла дальше — если кладбище размыло, то ничего хорошего это не сулит.
— Да оно старое совсем!
— Это не важно. Есть определенные санитарные требования… в общем, нужно посмотреть.
Он попрощался с Аглаей, надел резиновые сапоги и двинул в путь.
Дорога к окраине деревни оказалась тяжёлой. Ночной дождь превратил тропы в вязкое месиво, сапоги то и дело проваливались по щиколотку, оставляя глубокие следы в грязи. Приходилось выбирать путь, обходя некоторые лужи за несколько десятков метров. Иван Палыч шёл медленно, опираясь на палку, которую подобрал в небольшом лесочке. Этой же палкой и проверял грязь — глубоко ли?
До старого кладбища добрался примерно за час. Идти пришлось другой дорогой, старой, которая шла северней захоронения и выводила на самые старые могилы. Иван Павлович помнил это кладбище — как-то ходил сюда ночью, когда следил за Феклистовым. Вон и злосчастный склеп… Сейчас же это место Иван Павлович обошел стороной — нужно двигаться прямо, где расположена та самая Красная земля.
Мимо прошла худая коровенка, недовольно посмотрела на путника, замычала. Продолжила сосредоточенно жевать траву у деревянного креста.
Сентябрьское утро холодило спину и голову. Подул ветер, принеся запах сырости и тины. Ага, значит скоро и вода.
Иван Павлович спустился по склону и перед ним открылся вид на Темнушку — реку, обычно ленивую, узкую, мелководную. Теперь же она превратилась в бурлящий поток. Её мутные воды, окрашенные красной глиной, поднялись на метр выше обычного уровня, подмывая берега и унося с собой куски земли.
Иван Павлович осторожно добрался до глинистого высокого берега, где, по словам Аглаи, находилось старое кладбище. Берег, прежде устоявший перед разливами, теперь выглядел разорванным — обвал оставил рваный срез, обнажив красную глину.
Доктор остановился у края, медленно ступая по скользкой поверхности. Срез берега, высотой около двух метров, был глубоко размыт, и в кроваво-красной глине, словно в разрезе археологического слоя, проглядывали человеческие кости и черепа.
Иван Павлович присвистнул.
— И зачем у самой воды хоронили?
И сообразил — захоронение было старым, очень старым. Русло реки тогда здесь не проходило, было дальше. Со временем же вода начала подходить ближе, пока не уперлась в глинистые почвы. Глина некоторое время сдерживала реку, но осенние дожди подняли уровень, придали сил реке и она, словно шкодливый ребенок, начала озорничать и потревожила сон усопших.
Иван Павлович присмотрелся. Жутковатая картина конечно открывается…
Черепа, торчащие из глины, выглядывающие из этой красной земной плоти, и кости, много костей… Кое-где даже виднеются фрагменты одежды, правда сильно истлевшие.
Придется проделать большую работу — понял доктор. Оставлять все так конечно же нельзя, нужно перезахоронить останки. Правда очень рискованно — как достать их с этого разлома? Или дождаться, когда погода сладится и потом заняться этим? Там уже зима не за горами — долбить стылую землю будет тяжело.
Надо бы отправить записку — сообщить Чарушину о ситуации. А может и выше доложить.
Постой, а это что? Иван Павлович подошёл ближе к одной из могил. Разрыта. Это еще что за…
Даже смешно стало — как из какого-то дешевого фильма про зомби! Что это, жители Зарного воскресли? В такую-то погоду не мудрено — лежать в холодной сырой земле даже покойнику нет никакого желания.
Но это конечно же были не зомби. Землю копали лопатами. Потом грузили и везли вдоль всего кладбища, по едва заметной тропинке куда-то в лесок.
Иван Павлович присмотрелся. Сквозь густые заросли виднелся… Забор! Сплетенный из веток и травы, он очень хорошо маскировался среди местности. А вот это уже любопытно.
Иван Павлович пошел по следу. Ага, а вот и ограда. Высокая. Прошелся вдоль, выискивая вход. Не нашел. Вместо этого обнаружил кое-что другое — на одном из заграждений висел человеческий череп, а снизу две кости, на манер веселого Роджера.
А вот это уже не смешно…
Стало понятно, что это вроде знака — не суйся сюда, прохожий. А если не хотят, чтобы сюда шли, значит есть что скрывать.
Пока Иван Павлович размышлял как поступить, из-за зарослей раздался треск веток. Доктор даже струхнул — уж не медведь ли? Кто-то большой, волосатый.
Перед ним возник здоровый угрюмый мужик, бородатый, с широкими плечами, одетый в потёртый зипун.
Прищуренные красные газа внимательно изучали доктор.
— Тебе чего тут надо? — пробасил незнакомец.
В руках он держал лопату, опираясь на неё, как на посох.
«Такой ударит по голове — и пикнуть не успеешь», — подумал доктор.
Сохраняя спокойствие, Иван Павлович шагнул вперёд и представился:
— Здравствуйте, я Иван Павлович Петров, врач здешней больницы.
— Доктор? — мужик вновь осмотрел гостя. — И что тут потерял?
— А вы, позвольте узнать, кто?
— Михаилом меня величают. Артельщик я. Тут у нас заводик небольшой, кирпичи делаем из красной глины.
Иван Павлович кивнул, оглядывая окрестности. Про кирпичный заводик ему уже кто-то рассказывал. Вроде даже просили местные жители помочь с кирпичом, и отец Николай просил для реставрации церкви. И вроде бы даже обещали помочь. Только вот церковь по прежнему была все в таком же разбитом состоянии.
Взгляд доктора вернулся к черепу на заграждении, и он не смог сдержать упрёка:
— Михаил, вы что же, над мёртвыми издеваетесь? Это кладбище, а не место для ваших забав с костями!
— А вам какая разница, доктор? — ответил Михаил, нахмурившись.
Иван Павлович обратил внимание, что рука артельщика сильней сжала лопату.
— Это же не какие-то кости диких животных или скота, Михаил. Это люди.
— И что с того? — артельщик был не пробиваем. И кажется начинает заметно нервничать. — Люди, не люди… им теперь какая разница? Я же не у живого этот череп забрал.
— Но…
— Ладно, доктор, ты не суетись. Не нравиться тебе череп — снимем. Доволен?
— Так я…
— Вот и хорошо. А теперь иди. Тут собаки просто, мы их спустили с цепи. Бегают. Как бы не загрызли вас.
Михаил зыркнул Ивану Павловичу прямо в глаза и доктор понял, что это даже не предупреждение — угроза. Доктор нахмурился, чувствуя, как напряжение нарастает.
— Тут рядом кладбище размыло…
— Видел, — перебил артельщик. — Нам оно не мешает. Нам и так хватает хлопот. Идите.
Иван Павлович понял, что лучше и в самом деле сейчас уйти — в воздухе чувствовалась угроза. Михаил этот был какой-то мутный и подозрительный. А еще он был чертовски силен. А рядом никого нет. Один удар лопатой — и поминай доктора как звали. В старую могилу закинет и никто никогда не найдет. Сейчас — уйти, но просто так не оставить это. Дело тут явно темное.
Иван Павлович пошел прочь под пристальным присмотром артельщика и только когда скрылся за кустами Михаил ушел. Доктор вновь вернулся на берег реки. Накидал примерный план, стараясь выдерживать масштаб — чтобы понимать примерный объем работы.
Собирался уже было идти в Зарное, как вдруг носком ботинка ковырнул что-то, едва не споткнувшись. Присмотрелся. Какая-то доска, или… табличка. Вроде бы даже буквы какие-то видны. Чья-то похоронная табличка с именем?
Доктор аккуратно достал ее из грязи. Нет, точно не именная. Буквы едва угадывались, но одно слово выделялось четко — «смертная». Все остальное утонуло в грязи и годах, сделав табличку неразборчивой.
Иван Павлович нахмурился, поворачивая табличку в руках. Её хрупкость и состояние говорили о том, что она пролежала в земле не один десяток лет, возможно, столько же, сколько и черепа в глине. Выбрасывать не стал — смущало это слово. Просто так его не пишут.
Доктор убрал табличку в саквояж, решив позже очистить и изучить при свете лампы. Последний раз взглянул на темную реку и направился в Зарное.
* * *
В селе уже шептались и все знали.
Сначала остановила старушка Вера Николаевна.
— Иван Павлович, слыхала я про вчерашние дела. Егор Кузьмич улов страшный, говорят, поймал — голову сатанинскую.
— Какую? — не удержался доктор.
— Сатанинскую. Это очень плохой знак. Иван Павлович, а правду говорят, что голова энта еще глазами шевелила и рот открывала, когда ее к вам привезли, словно что-то сказать хотела?
— Вера Николаевна, ну откуда вы это услышали? Врут!
— Все равно это не к добру, Иван Павлович, — вздохнула старушка. — Река мёртвых разбудила, надо очищение проводить. Ритуал нужен — травы, молитвы, чтобы унять гнев.
— Чей гнев то?
— Боженьки!
Старушка протянула узелок доктору.
— Вот, возьмите. Тут нужные травы. И свечки с церкви. Все намолено. Зажжете и три раза прочитаете «Отче наш», а потом…
— Вера Николаевна, я ничего делать такого не буду, вы уж меня простите, — сказал доктор, возвращая узелок обратно старушке. — Это не гнев мёртвых, а просто река подмыла берег. Черепа старые, их вода вынесла, ничего сверхъестественного. Я разберусь, а вы не пугайте себя напрасно.
Старушка ничего не ответила — только перекрестила доктор вслед.
Потом остановил кузнец Никодим.
— Иван Павлович, а правду говорят…
— Никодим, ну ты то куда? Тоже веришь в эти россказни⁈
— Так ведь говорят…
— Вот именно, что говорят! Не верь, Никодим.
Доктор понял, что нужно спешить — иначе просто не дадут дойти до больницы со своими расспросами. Зашел в больницу — а там уже Аглая. Правда смеется.
— Иван Павлович, они уже тут такого напридумывали…
— Ага, уже успел послушать! — ответил доктор, скидывая пальто.
— И что мне им говорить?
— А ничего и не говори!
— Так они еще больше всякого напридумывают! Вон сейчас Дарья заходила, соседка. Под видом кашля начала выспрашивать про эту голову. И такого там нагородила… И дескать призраков видели люди давеча на кладбище, и что звуки какие-то странные были. Говорят, это призраки зовут к себе живых, чтобы под землю утащить. А тут еще эта голова…
— Не обращай внимания, — отмахнулся доктор. — Завтра еще один повод появится для разговора — про голову тут же и забудут.
Иван Павлович глянул в палаты.
— Никого нет?
— Пусто.
— Это хорошо. Я тогда к себе, в лабораторию. Глянуть надо кое-что.
Доктор заперся в комнатке, достал табличку. Аккуратно отерев ее от влаги и грязи, положил на стол. Принялся разглядывать.
Табличка была грубой работы, из еловой доски, уже почерневшей от времени и воды. С одного края она обломилась, на другом ещё держался ржавый железный гвоздь, а середина была испещрена старыми зарубками.
Иван Павлович пододвинул лампу ближе. Да, так и есть. Табличка информационная. Буквы проступали смутно. Пришлось хитрить. Доктор приложил к табличке лист бумаги, осторожно, сильно не надавливая, принялся закрашивать лист карандашом. Мелкие неровности и вдавленности тут же проступали более светлыми пятнами на бумаге. Вскоре у доктора получилось что-то вроде негатива, появились первые строчки: «Здесь от огневицы схоронены…».
Иван Павлович замер, губы сами зашевелились, повторяя каждую букву. Дальше: «рабы Божии, от болезни лютоя».
Сердце кольнуло. «Огневица»… Что еще за болезнь такая? Да еще не абы какая, а «лютоя».
Доктор перевернул в руках табличку. Краска стерлась, но кое-где ещё цеплялся багровый след — быть может, сурик? Но точно не глина. Ни дать, ни взять — караульный знак, запрет, предупреждение.
Иван Павлович стал закрашивать бумагу дальше. Удалось разобрать остаток:
«Не касайся земли сей, болезнь смертная. К троганию и вскрытию не подлежит. Далёко держись».
Вот так новости…
Доктор откинулся на спинку стула, потер виски. Кладбище то не простое оказалась!
* * *
Итак, нужно срочно понять что это за огневица такая.
Иван Павлович сидел за письменным столом, глядел на масляный огонек керосиновой лампы. Лампа коптела, едва освещая стопки старых медицинских журналов и справочников, которые он в спешке потащил с полки. Доктор пролистал все, что у него имелось, но нужного не нашел. Загадочная огневица пока не хотела раскрывать свою тайну…
— Огневица… что за чертовщина? — пробормотал он вслух, откинувшись на спинку стула.
Он вновь потянулся к «Русскому медицинскому словарю» конца XIX века. Перевернул страницы — «огнестрельные раны», «огневое действие», «огневое зелье»… Но ни слова про болезнь. В «Справочнике земского врача» нашлось много чего о холере, тифе, чуме, о сибирской язве — но «огневицы» там не было.
Иван Павлович листал книгу за книгой. Старый «Краткий медицинский лексикон», пожелтевший «Настольный врач для семейного употребления», несколько номеров «Врачебной газеты» десятилетней давности. Всё тщетно.
Может, эта та же выдумка, что была у местных с живицей и скверной? Или нет?
«Огневица… Может, старинное название какой-то лихорадки? — задумался он. — Жар, огонь… может быть, сыпной тиф? Или горячка болотная, малярия? А может, чума?»
Много всего можно отнести к этому корню — если полагать что он связан с повышенной температурой.
Доктор поднялся, прошелся по тесной комнате, чувствуя, как беспокойство нарастает.
Иван Павлович снова взял листик. Неровные буквы дрожали в отблесках лампы.
— От болезни лютоя… смертная… — медленно произнес он. — Выходит, не просто суеверие. Значит, знали, что опасно.
Он снова сел за стол, схватил карандаш и на клочке бумаги начал выписывать варианты:
«огневица = лихорадка»
«огневица = горячка»
«огневица = язва?»
Но каждая из версий казалась ему шаткой. Если бы речь шла о тифе — местные священники и крестьяне называли бы его иначе. Если о чуме — уж точно бы остались в памяти слова о «чумном кладбище».
Он вспомнил, как старики в деревнях говорили про «огневицу» — детскую болезнь, будто бы от сглаза, с жаром и сыпью. Но в старинных книгах это порой соседствовало с описанием скарлатины или кори. И всё же — табличка явно предупреждала о смертельной опасности.
— «Не касайся земли сей…» — повторил он и ощутил холодок по коже. — Болезнь, под которую отдельное кладбище…
Его размышления прервал стук в дверь.
— Аглая! Иван Павлович! Вы тута?
— Кто там? — Аглая уже шла к двери.
— Я, Егор Кузьмич… — послышался сиплый голос за дверью. — Я бы не беспокоил вас, да жена…
Аглая открыла дверь.
— Что случилось?
— Да тут… да ерунда… Аглая, ты мне бумажку напиши пожалуйста, что все хорошо? А то жена послала, беспокоится. А я говорю чего беспокоится? Все нормально. А она…
— Егор Кузьмич, что случилось? — вышел Иван Павлович.
Сразу же отметил некоторую бледность лица рыбака.
— Да вот… — старик протянул руку, и доктор заметил, как на тыльной стороне ладони темнел странный след. Красное пятно с пузырьком посередине, будто ожог, но вокруг кожа отекла, словно распухла. — Сегодня с утра заметил, думал, царапина да пустяк. А нынче зудит, горит, будто уголь под кожей.
Иван Павлович наклонился ближе, разглядывая поражённое место. Пятно действительно выглядело необычно. Ни на нарыв, ни на обычную инфекцию не похоже.
— С утра говорите появилось?
— Ага. Да ерунда! А жена пилит и пилит. Говорит ты рукой этой череп тот проклятый трогал — вот проклятие к тебе и переметнулось. Боится. Вот к вам отправила. Иван Павлович, вы бы мне бумажку написали бы…
Доктор ответить, что бумажку сейчас точно ему никакую не выпишет, так как рана его ему не нравится. Но не успел сказать и слова, как всполошилась Аглая.
— Батюшки святы! — воскликнула она, увидев руку рыбака. — Да это ж она… огневица!
Иван Павлович резко обернулся:
— Постой! Что ты сказала?
— Огневица! — повторила Аглая, крестясь. — У нас в деревне старики помнят… так называли болезнь страшную. Чёрный струп на руке, жар в теле, смерть лютая. Моего деда так унесло ещё в детстве…
Старик-рыбак вздрогнул, сжал шапку в пальцах.
— Не пугай человека, Аглая, — строго сказал доктор, кивнув на побелевшего Егора Кузьмича. — Болезнь надо определить верно. А ты, Егор Кузьмич, не волнуйся, сейчас будем смотреть, как помочь. Ты подожди тут маленько.
Доктор ответ Аглаю чуть в сторону. Спросил:
— Огневица? Аглая, ты знаешь что это за болезнь такая?
— Знаю, — кивнула та, удивленно посмотрев на доктора. — А вы разве…
— Что за болезнь? Как она называется нормально?
Аглая пожала плечами. Ответила:
— Так известно как — сибирская язва…
