Глава 9
И тощую фигурку поэта перечеркнуло пулями по диагонали. Савелий Натанович замер на мгновение, с изумлёнными глазами, словно до конца не поверив, что это произошло именно с ним, а затем мешком рухнул в грязь возле крыльца.
Я, не раздумывая рванулся вперёд, толкнул застывшего от ужаса Ваню Корюшкина, повалил его на асфальт, прикрывая собой — чисто на инстинкте. На мне, конечно, тоже был бронежилет, но действовал я не рассудком, чистым рефлексом. Однако стрелок явно не собирался целиться в нас, ему нужен был именно Мехельсон.
Машина взревела мотором, звук был злой и мощный, будто это не старая неприметная тарантайка, а специально подготовленная к погоне спортивная тачка с форсированным движком. Промелькнула мысль, что под капотом у неё точно не стандартный агрегат.
В следующую секунду я уже вскочил на ноги, выхватил пистолет и с ходу выпустил несколько пуль вслед удирающему авто.
Бах! Бах! Бах! Пули лишь чиркнули по кузову, где-то высекли искру, будто насмехаясь надо мной. Машина даже не дернулась — и как ракета помчалась дальше, теряясь в глубине ночного города.
Расстояние с каждой секундой увеличивалось критически, теперь уже догнать было почти невозможно. Я выхватил портативную рацию из-под пиджака и заорал:
— Работаем! Серую машину без номеров задержать немедленно!
Но наши опера были слишком медлительны. Машина, стоявшая на подхвате, отечественная «Лада», неуклюже выползла на проезжую часть, будто ей самой это делать было неохота и страшно. Я понял, что догонять совершенно бесполезно.
Одна надежда оставалась на экипаж ДПС, что стоял дальше, на заранее оговоренной улице, и должен был перекрыть возможный маршрут отхода.
Однако машина вдруг не поехала по асфальту, а неожиданно свернула в узкий переулок. Я увидел мелькнувшие фары, будто насмешливо блеснувшие нам напоследок, и исчезнувшие за поворотом.
— Хрен-то там! — процедил я сквозь зубы, осознавая, что весь город перекрыть нереально. — Чёрт!
В этот момент ко мне подбежала Оксана. Из пивной уже высыпали мужики, громко переговариваясь и возбуждённо размахивая руками, обступили тело убитого Мехельсона. Кто-то из наиболее впечатлительных даже грохнулся рядом в обморок. Пить надо меньше.
— Что за херня, Макс? — тихо и зло спросила Кобра. — Нас кто-то слил. Они знали, что мы здесь.
— Сука, — процедил я. — Но кто мог? Кто?
— Не знаю, — растерянно покачала головой Оксана.
Я начал быстро перебирать в голове всех, кто мог нас видеть вместе с поэтом за последнее время.
— В суде были. Судья… Тётка полная такая, с короткой стрижкой.
— Лебедева, — подсказала Кобра.
— Не помню точно фамилию, может, она. В следственном комитете — Паук и этот Бульдог, московский следак Сметанин нас видел.
— Бульдог-то, вроде, кристально чистый, да и Паук вообще-то за нас, — нерешительно сказала Оксана.
— А участковый, тот рыжий телепузик. Он-то надёжный?
— Не знаю уже, Макс, теперь вообще ничего не знаю. Был, вроде, надёжный, но хрен его знает теперь. Я никому не верю кроме тебя.
— Интересно девки пляшут…
— Чёрт! Может, сам Мехельсон нас сдал? — предположила Кобра. — Может, вышел нарочно на улицу, ждал, что его заберут подельники? Ну, он же…
— Может, и так, конечно. Но сомневаюсь. Он всё время был при нас. Телефона при нём не было. Все переговоры шли через короткие сообщения, телефон у меня все время находился.
Я достал кнопочный телефон и показал его Кобре.
— Надо будет пробить его, хотя толку не будет, — сказал я.
— Да, такие симки обычно зарегистрированы на какого-нибудь зэка в отдалённой сибирской колонии, а то и вообще на покойника.
— Да, — кивнул я, — пробивать бесполезно.
Я выдохнул, напряжение сменялось азартом.
— Ладно, будем работать. Тем интереснее охота, чем сильнее наш соперник, — произнёс я почти с улыбкой, с каким-то мрачным вдохновением.
— Мне бы твою уверенность, Макс, — вздохнула Оксана и покачала головой. — Это очень опасные люди…
Я посмотрел на неё, усмехнулся и чуть прищурился:
— Хищника всегда приятнее выслеживать и брать, чем трусливого кролика.
* * *
Оцепление выставили быстро. Пивнушку оперативно зачистили, вытолкали последних упирающихся посетителей, и теперь на подходах к месту происшествия была натянута характерная полосатая лента, которая поблескивала в свете мигалок. Сами мигалки непрерывно и назойливо крутились на полицейских машинах, заставляя ночной пейзаж вокруг переливаться тревожными, мерцающими синими бликами.
На крыльце, в грязи, лежал кровавый труп Савелия Натановича, изрешеченный пулями. Голова неестественно запрокинута, глаза смотрели в пустоту удивлённо, словно даже после смерти поэт всё ещё не понимал, как так получилось.
Возле тела уже топталась бригада скорой, кто-то из медиков возился с чемоданом, нервно бормотал себе под нос, констатируя смерть, хотя и так всё было ясно.
Чуть поодаль стоял Паук и уже вовсю строчил протокол осмотра места происшествия, время от времени косясь на собравшуюся толпу зевак и подъезжающих сотрудников.
Народ громко переговаривался, кто-то украдкой снимал происходящее на телефоны.
Рядом распоряжался Морда, раздражённо разгоняя любопытствующих и стараясь придать ситуации хоть какое-то подобие порядка.
— Давайте-давайте, граждане, расходитесь! Нечего тут глазеть! — командовал он хрипловатым голосом.
Я подошёл к Пауку и пристроился рядом, внимательно наблюдая за его сосредоточенной работой. Он писал быстро, старательно, поджимал губы, явно напряжённо обдумывая каждое слово.
— Ну что, Жень, я же тебе говорил, — тихо сказал я, кивая на труп.
Паук поднял глаза от бумаг и посмотрел на меня мрачно и устало.
— Макс… Блин… и почему в моё дежурство?
— Я тебе сказал сразу — дело возбуждать надо было. Теперь-то хоть веришь?
— Да верил я тебе, только не за что было зацепиться. Основания слабые были, — Паук посмотрел на труп и поморщился. — Жаль, показаний его уже нет.
— Показания есть, — я достал телефон и покрутил его перед глазами следака. — Я всё записал. Будешь оформлять запись выемкой, отправишь на фоноскопическую экспертизу и докажешь, что это голос потерпевшего. И вперёд.
Паук вдруг приблизился и заговорил тише, так, чтобы слышал только я:
— Слушай, тут такие серьёзные замесы пошли… Может, придержим эту запись пока, не будем её сразу к делу цеплять?
— Чего это вдруг? — напрягся я.
— Макс, тут явно замешан кто-то крупный. Ты же видишь, вас слили. Кто-то знал заранее, что тут ловушка.
— И кто нас слил, по-твоему? — спросил я, глядя ему прямо в глаза.
— Не знаю, Макс.
Я не стал даже менять выражения лица.
— А может, ты нас слил?
— Ты что несешь⁈ Мы же с тобой Валета брали… Свой я…
— Да ладно, — похлопал я его по плечу. — Свой, свой… Только странно всё это. Но ты прав. Запись пока придержим. Будет одиночное дело по убийству поэта.
Я взглянул на дальний конец улицы, где отблескивали мигалки ДПС и стояла машина прокурора. Да, нам противостоял сильный, умный и опытный враг, но я почему-то чувствовал уверенность, что мы всё равно его возьмём.
Наверное, для этого Лютый и вернулся. Чтобы очистить этот город.
* * *
Мы с Коброй сидели у неё в кабинете и молча наблюдали, как полковник Мордюков мечется по кабинету, меряя шагами пространство от окна до двери и обратно. Его лицо было багровым, казалось, ещё чуть-чуть, и взорвётся. Наконец он резко остановился и с грохотом хлопнул ладонью по столу:
— Вы что тут устроили⁈ Стрельба посреди города! Это вам что, Чикаго тридцатых годов? Скоро выборы мэра, а у нас тут натуральные девяностые! Вы вообще соображаете, что делаете?
— Товарищ полковник, — спокойно начала Кобра, выдерживая его взгляд, — это была оперативная разработка. Я несу полную ответственность, это целиком моя вина…
— Нет, товарищ полковник, — сразу же перебил её я, — это моя вина, я…
— Молчать — оба! — рявкнул Мордюков, резко прервав нас. — Почему я ничего не знаю? Почему обо всём узнаю в последнюю очередь? Мне уже из главка шею намылили! Что, говорят, у вас в городе творится вообще?
— Товарищ полковник, — чуть тише и ровнее снова заговорила Оксана, — операция проводилась в режиме крайней секретности…
— То есть вы мне не доверяете? — перебил её он резко, испепеляя взглядом.
— Доверяем, — продолжила Кобра ровно и уверенно, — но мы хотели сразу доложить вам уже по итогам операции, с результатами.
— С результатами? — Мордюков нервно усмехнулся и ткнул пальцем в окно. — Вот они, ваши результаты. Труп посреди города, на глазах у граждан. Застрелен человек! И что я должен наверх докладывать?
— Мы действовали, — спокойно и сдержанно вмешался я, — исходя из оперативной необходимости. Всё было предусмотрено, но кто-то нас слил. Иначе никак бы такое не вышло.
— Слил? — недоверчиво повторил Мордюков, напряжённо глядя на меня. — По-моему, просто устроили самодеятельность, черт знает что.
— Это не самодеятельность, товарищ полковник, — холодно произнёс я. — Лютый поступил бы именно так.
При слове «Лютый» Мордюков резко вздрогнул, на секунду замолчал и закусил губу, будто воспоминания нахлынули слишком резко, с болью.
— Откуда ты знаешь, как бы поступил Лютый? — проворчал он уже заметно тише. — Тебя даже в проекте не было, когда он погиб.
— Наслышан от коллег, — пожал я плечами. — Дежурный Фомич рассказывал. Он же с Лютым вместе работал.
— Ладно, — Мордюков раздражённо махнул рукой, словно сдаваясь. — Если как Лютый, тогда чёрт с вами. Работайте. Ох, чую, не дадите вы мне спокойно досидеть до полной выслуги… Но впредь каждый ваш шаг, каждую разработку — всё докладывать мне лично, ясно?
— Конечно, товарищ полковник! — в один голос закивали мы с Коброй.
А про себя подумали одно и то же: «Ну, это мы ещё посмотрим».
— Ладно, — полковник вздохнул и двинулся к двери. — Пошёл я отписки строчить. Надо в Москву ещё спецсообщение отправить по ночному инциденту. Долбонавты из дежурки профукали. Не сделали. Кстати, Столярова-то, этого вояку, нашли уже?
— Работаем, товарищ полковник, — коротко ответила Кобра.
— Да тьфу ты. Работают они, — проворчал Морда, открывая дверь. — Лучше надо работать! Как Лютый!
— Есть как Лютый! — хором ответили мы.
Он вышел и хлопнул дверью так, что стены, казалось, содрогнулись.
— Ну что, — я взглянул на Оксану и усмехнулся, — получила втык?
— А ты? — улыбнулась в ответ Кобра, откидываясь на спинку стула и глядя на меня со смешинкой в глазах.
— Я-то привычный.
— Ой, надо же… И когда это ты привыкнуть успел? — спросила она с легкой насмешкой.
— Оперская работа такая, Оксана. День за три идёт, привыкаешь быстро, — улыбнулся я, собирая бумаги со стола.
— Ну да, — она задумчиво поджала губы, — только нервы треплют нам знатно…
— Собаки лают — караван идёт, — философски изрёк я, вставая со стула. — Работаем дальше.
* * *
Карл Рудольфович Ландер сидел в своей тщательно законспирированной лаборатории. Здесь было тихо, пахло книгами и пылью.
Перед профессором лежал небольшой диктофон, на который он монотонно и размеренно надиктовывал наблюдения. Рядом горела настольная лампа, освещая его усталое, сосредоточенное лицо.
Он поднёс диктофон ко рту и тихо, слегка хриплым голосом начал повторять уже сделанные выводы:
— День третий. Испытуемый по-прежнему демонстрирует явную резистентность к вводимому препарату. Следует рассмотреть повышение дозировки. Когнитивные способности на минимально допустимом уровне, без выраженной динамики.
Ландер выключил диктофон, отложил его в сторону, устало откинулся на спинку офисного кресла и потер переносицу двумя пальцами, чувствуя, как накатывает раздражение и разочарование. Он понимал, что испытуемые не оправдывают надежд. В очередной раз он натолкнулся на стену, за которой скрывалась неудача и необходимость снова и снова искать другие решения. Профессор чувствовал, как время стремительно утекает сквозь пальцы, оставляя после себя лишь мучительное ощущение бессилия перед упрямой природой человеческого мозга.
Он взглянул на часы и снова включил запись. Помолчал.
Но тут же Ландер резко выключил диктофон, бросил его на стол и долго, с мрачным выражением лица смотрел перед собой, пытаясь собрать мысли и придумать новый способ преодолеть возникшее препятствие. Он понимал, что отступать нельзя, цена ошибки была слишком высока. Но именно в этот момент в глубине души он почувствовал неприятный укол сомнения: а сможет ли он вообще когда-нибудь преодолеть эту черту?
Профессор вышел из лаборатории, плотно прикрыв за собой тяжелую дверь. Щёлкнул сложный механизм замка, и за спиной наступила привычная тишина. Карл Рудольфович прошёл через узкую кладовую и толкнул неприметную, почти невидимую снаружи дверь, ведущую в коридор, оттуда прошел в уютный кабинет, где обычно проводил сеансы с пациентами. Здесь, в более комфортных условиях, можно было спокойно обработать результаты исследований и подумать над дальнейшими действиями.
Он устало опустился на диванчик, включил ноутбук и уже собрался было погрузиться в работу, когда внезапно по зданию прокатился гулкий звонок наружной двери. «Та-дам-та-дам», — настойчиво прозвучало где-то в глубине здания, прокатившись эхом по пустому коридору.
Профессор недовольно вздрогнул, посмотрел на часы. Стрелки уже перешли за полночь. Кого это ещё принесло сюда в такое время? Приём давно закончен, это явно не пациент.
Ландер хотел было проигнорировать звонок, но потом подумал: вдруг это люди Инженера? Может, те самые подручные, которые должны были привезти ему очередного подопытного? Но ведь сообщили уже, что у них там что-то не сложилось. Да и новости местные тревожные были — стрельба какая-то в городе, беспорядок. Ландер в тот момент быстро сложил два и два — наследили явно, бестолочи…
Профессор осторожно поднялся с диванчика и приблизился к окну. Он приоткрыл плотную штору и выглянул на улицу. Отсюда открывался отличный обзор на крыльцо. И в этот момент Ландер буквально обомлел от неожиданности. Он даже снял очки, нервно протёр их, снова надел, вновь снял, словно не веря собственным глазам.
— Не может быть, — пробормотал он тихо.
Карл Рудольфович быстро направился к входной двери, поспешно щёлкнул замком и распахнул её настежь. Его сердце внезапно сильно забилось от волнения и радости.
— Ты вернулся, мой мальчик… — с восторгом прошептал профессор.
На крыльце, растворяясь в ночной темноте, стоял высокий человек в длинном плаще с поднятым воротником и шляпой, глубоко надвинутой на лоб. Он смотрел на профессора сверху вниз холодным пронизывающим взглядом единственного глаза…
