Глава 10
За несколько часов до описанных событий, психиатрическая больница специализированного типа с интенсивным наблюдением.
Холодный и безликий коридор с высоким потолком, стерильно-белые стены, покрыте моющейся казённой краской, потускнели от времени и чистящих растворов. Электронные замки дверей матово блестели в тусклом свете ламп дневного освещения. За этими дверями, отделёнными от внешнего мира двойными шлюзами, шла своя жизнь, совершенно особая, оторванная от повседневной реальности. Люди здесь были лишь номерами на пластиковых карточках и сухими строчками в заключениях врачей.
Дирижёр был размещён в отдельной палате, рассчитанной в обычных обстоятельствах на четверых. Но ввиду его исключительной опасности подселять к нему никого не решались. Он лежал на специальной кровати-трансформере, надёжно пристёгнутый крепкими ремнями. Его взгляд был устремлён в потолок, и казалось, что он смотрит не в пустоту, а куда-то глубоко внутрь себя, где ярость переплеталась с бессилием.
Раздался щелчок электронного замка, дверь с тихим шорохом отъехала, впуская медсестру в белом халате, лицо её скрывала медицинская маска. За ней маячил медбрат — здоровый бугай с лицом бывшего борца, привычно сопровождавший её.
Медсестра вкатила процедурный столик, заставленный ампулами, ватой и стерильными инструментами. Обернулась и коротко бросила медбрату:
— Подожди за дверью. Я справлюсь. Ты же знаешь, как он реагирует на тебя, не стоит его нервировать.
Медбрат недовольно хмыкнул:
— Нарушение инструкции.
— Не в первый раз, — парировала медсестра. — Ты его раздражаешь.
Тот ещё раз хмыкнул, пожал плечами и отошёл обратно в коридор. Девушка осторожно прикрыла дверь и медленно приблизилась к кровати. Дирижёр следил за ней тяжёлым, колючим взглядом, сжимая зубы от ненависти. Ему явно хотелось одним резким движением свернуть ей шею, а этот шприц вогнать прямо в её глаз. Но он лишь напряг мышцы и ждал. Ремни слишком крепкие, их не разорвать.
— Тише, тише, — негромко сказала женщина успокаивающим тоном, — не дергайся, камеры всё пишут, но звук не записывают. Слушай внимательно. Я сейчас вколю тебе физраствор, а не Галоперидол, как обычно, и ты сможешь нормально двигаться.
Она ловко и незаметно вложила ему между пальцев миниатюрный скальпель. Он на секунду сжал его в кулаке, и пульс учащённо забился в висках. Дирижер почти незаметным движением подоткнул скальпель под простынь.
— Когда я уйду, перережешь ремни, только осторожно, не вставай сразу. Лежи до вечернего обхода. На вечернем обходе заберёшь магнитный пропуск у санитара. Дверь открывается по отпечатку пальца и пропуску. Приложишь палец санитара. Но она откроется только при подтверждении оператора с центрального пульта. Это тоже учтено — там сегодня дежурит наш человек. На улице тебя будет ждать машина. Мы отвлечём персонал и охрану, у тебя будет время уйти.
Она быстро, ловко протёрла ваткой его вену, игла болезненно вошла под кожу, под давлением поршня по ней побежал физраствор. Взгляд женщины был невозмутим и холоден.
Закончив с инъекцией, она наклонилась ближе, будто проверяла зрачки пациента, и тихо сказала:
— Когда будешь выходить, не оглядывайся. Просто иди, тебя встретят. Главное — все сделать быстро. Если не сможешь уйти — тебя залечат. Это твой единственный шанс.
Девушка выпрямилась, развернула столик и вышла, тихо закрыв за собой дверь.
Дирижёр лежал неподвижно несколько минут, прислушиваясь к собственному дыханию и шуму в коридоре. Потом осторожно, незаметно сжал скальпель пальцами и начал медленно, размеренно пилить крепкий ремень. Лезвие было острым и тут же полоснуло по пальцам, оставив глубокий порез. Боль ударила жгуче, но он лишь сильнее сжал зубы и продолжил пилить. Вскоре первый ремень поддался. Дирижёр быстро и незаметно освободил одну руку, затем вторую, стараясь не делать лишних движений — камера могла его фиксировать, но он помнил, что на центральном пульте сидел свой.
Он усвоил, что оставаться неподвижным нужно до вечернего обхода. Только тогда, когда санитар войдёт в палату, ему можно будет действовать. Напряжение ожидания было мучительным, и Дирижёр уже чувствовал азарт и вкус скорой свободы.
Сейчас главное — не выдать себя раньше времени, — думал он.
* * *
Вечером дверь палаты вновь распахнулась. Вошел врач с привычной издевательской улыбкой, рукава халата небрежно закатаны по локоть, как у мясника, привыкшего выполнять грязную работу. За ним маячил всё тот же здоровяк-санитар с мрачным, равнодушным взглядом.
— Ну что, Артур Богданович, как сегодня самочувствие? — врач ухмыльнулся. — Всё молчите? Признаться, вы доставляете мне много лишних хлопот. Впрочем, ничего. Галоперидола на всех хватит. Знаете, моя задача — сделать вас адекватным и довести до суда. Но, поверьте, никто не скажет мне дурного слова, если вы вдруг останетесь здесь навсегда… как неизлечимый. А ещё такие долго не живут. Препараты, знаете ли, имеют сильную побочку.
Он подошел ближе, внимательно посмотрел в глаза пациента, привязанного к специальной кровати-трансформеру, и чуть склонился над ним с показным сожалением.
— Знаете, ни один пациент ещё не показывал такой устойчивости к нейролептикам. Пожалуй, я дам указание увеличить дозу. Любопытно будет за вами понаблюдать.
Дирижёр мрачно молчал, стискивая зубы. Он с ненавистью смотрел на врача и утешался только тем, что мысленно представлял, как сворачивает ему шею. Ждал…
Ба-бах!
За окном раздался взрыв. Рвануло складское помещение. Через зарешеченные окна виднелись красные отблески начавшегося пожара. Пора.
Дирижёр резко поднялся и вонзил всё тот же скальпель в глаз врачу, пробив глазницу, достал до мозга. Доктор упал замертво.
На пациента кинулся санитар. Дирижер уже был готов. Несколько быстрых движений скальпелем, и нападавший схватился за распоротый живот, придеживая руками собственные кишки — а иначе они непременно бы вывалились.
Палец он ему отрезал, когда тот был еще жив. Снял с доктора халат. Еле втиснулся в него. Снял с доктора очки-хамелеоны, тоже нацепил на себя, чтобы хоть как-то скрыть уродливую, заметную глазницу. Повязку содрал одним движением. Приложил фалангу к считывателю. Дверь пикнула и разблокировалась.
Спрятав палец в карман халата, беглец вышел в пустой коридор. Дверь тихо закрылась.
Коридор казался бесконечным. Дальше была еще одна дверь, за которой — выход. Дирижёр приложил палец санитара к сканеру, и в этот момент завыла сирена пожарной тревоги. Персонал забегал, поднимая шум и крики, и вот никому уже не было дела до человека в медицинском халате.
Дирижёр, не привлекая внимания, быстро направился к выходу. На проходной охранник в панике звонил кому-то, вызывая пожарную службу. Увидев человека в халате, он машинально выкрикнул:
— Эй, маску сними! Пропуск пропуском, а лицо я должен видеть!
— Конечно, — холодно ответил Дирижёр и резко шагнул вбок, хватая охранника за горло железными пальцами. Тот захрипел, беспомощно задергался, обмяк, повиснув беспомощной тряпочкой в хватке Дирижёра. Взгляд бывшего пациента не выражал никаких эмоций, кроме холодной, расчётливой жестокости. Он схватил охранника за волосы и с силой приложил его головой о стену. Потом брезгливо вытер руки о форму своей жертвы и уверенно направился к выходу.
Снаружи в хозпомещениях уже бушевал пожар. Осталось только пройти через периметр. В общей панике и суете Савченко без проблем прошёл наружные ворота, которые как раз открывали для въезда пожарных. Вдали уже слышалась сирена пожарной машины, торопящейся на вызов.
Дирижер быстрым шагом шел прочь. В этот момент возле него резко затормозил чёрный джип с тонированными стёклами и без номеров. Дверь распахнулась, и Дирижёр, не сомневаясь, скользнул внутрь. Автомобиль тут же сорвался с места, оставляя за собой клубы пыли.
* * *
Несмотря на белый день, в кабинете у Паука царил полумрак. следователь Зыков сидел за своим столом, мрачный и угрюмый, нервно вытащил сигарету из пачки и постучал пальцем по столешнице, глядя куда-то в пустоту.
— Что, Евгений Эдуардович, нос повесил? — я вошёл, прикрыв за собой дверь.
Паук коротко глянул на меня, потом кивнул на дверь:
— Пойдём-ка покурим, Макс. Там и переговорим. Хотя… Хрен с ним! Давай прямо здесь! Пошли они все!
Он поднялся с кресла, вышел из-за стола и запер дверь на ключ. Окно распахнул широко, сел на подоконник, под пепельницу приспособил старую кружку с отколотой ручкой. Закурив, он шумно выдохнул и покачал головой:
— Задолбало меня уже по струнке ходить. Слышал про инцидент в соседнем крае, там, где спецбольница? Это же Дирижёр сбежал.
— Да, слышал, — кивнул я.
— И ты так спокойно на это реагируешь?
— А что? Плохо, конечно, но…
— А мне вот неспокойно, сыкотно как-то, — пробормотал он, затягиваясь сигаретой. — Фактически ведь он был правой рукой Валета. Как бы он сюда не припёрся.
— А что ему тут делать? — я пожал плечами.
— Мало ли, вдруг захочет дела свои закончить. Или отомстить нам с тобой, — Паук внимательно посмотрел на меня.
— Может, тебе тоже с пистолетом ходить?
— Ха! Откуда у сотрудника Следственного комитета пистолет возьмётся?
— Ну так получи. Вам же положено табельное.
— Некогда мне сейчас, — отмахнулся Паук.
Он помолчал, затянулся глубже, посмотрел на улицу через облако дыма и продолжил сдавленно, тихо:
— Сметанин этот московский всё копает. Мы уже запарились от проверок отписываться. Как будто всех выжить хочет отсюда. Проверяют, почему плохо работаем, дела прекращаем. По мне сейчас три проверки сразу идут, представляешь? Сейчас меня только одно спасёт — если мы громкое дело раскроем. Может, тогда из органов не турнут.
— Я вообще-то всегда думал, что ты на хорошем счету, — усмехнулся я.
— А! Хороший счёт — это временно. Мы все — винтики, Макс. Один выпал, другой встал на его место. Если захотят докопаться — докопаются и до столба. Система, мать её…
Я согласно кивнул:
— Да, знаю это прекрасно. Что нового по Кабану?
— Вот поэтому-то я тебя и позвал, — Паук замолчал и достал из сейфа листы. — Вот заключение дополнительной судебно-медицинской экспертизы из области. У Шустова в крови обнаружили неизвестное вещество, предположительно — психотропного действия.
Я нахмурился, вглядываясь в заключение:
— Что значит — «неизвестное»? Не смогли, что ли, идентифицировать?
— Идентифицировать удалось лишь частично. Вещество успело, как они говорят, метаболизироваться, остались только продукты распада. Чистый образец обнаружить уже невозможно. Но… Судя по метаболитам, короче, вещество абсолютно новое, оно не значится в Перечне.
Паук, понятное дело, сейчас имел в виду перечень наркотических средств и психотропных веществ, документ обстоятельный, так что поразиться было чему.
— Как это — не значится? — удивлённо переспросил я.
— Вот так. Ну, вообще такое бывает, особенно с наркотиками. Если вещество новое и ещё не внесено в список запрещённых, то и уголовки за него пока нет. Их изомеры раньше так появлялись, лазейки всякие были. Но это-то даже не изомер, это полностью новое вещество.
Я уж не стал говорить, что знаю это и имел в виду другое — тогда пришлось бы объясняться, откуда знаю, так что просто переспросил:
— Откуда оно вообще взялось в нашем захолустье?
— Хрен его знает, — хмуро пожал плечами Паук.
— Ну теперь-то ты понимаешь, что это убийство, а не самоубийство? — пристально глядя на Зыкова, спросил я.
— Понимаю, конечно. Но как это вещество могло заставить его прыгнуть с моста? Не представляю.
— Ну, разрабатывай версии. Может, его зомбировали как-то?
— Зомбировали? Что за слова такие?
Он посмотрел на меня типичным взглядом «опять молодёжь в игры удолбалась».
— А как это по-умному сейчас называется? Нейролингвистическое программирование, гипноз, обработка сознания. Может, кто-то таким образом его и подтолкнул.
— Не знаю… — Паук задумчиво поджал губы. — Разве это возможно?
— Хрен его знает. Но проконсультироваться точно стоит.
Он замолчал, а потом резко встрепенулся:
— Слушай, я тут одного знаю, доктор медицинских наук, профессор Ландер. Психиатр он или психотерапевт, не разбираюсь особо. Проконсультируйся с ним, он опытный, может подсказать. Может, вообще есть в городе люди, которые могли так с Кабаном поступить. Ниточка хоть какая-то.
— Профессор Ландер, говоришь? — переспросил я. — Так дерни его повесткой, сам всё и разузнай, раз есть выход на такого спеца.
— Да, он меня консультировал лет пять назад по социопатам, когда у нас была серия. Важный такой тип, интеллигентный, всё знает, но мы с ним тогда не поладили как-то. Хотя ум признаю, толковый мужик. У него вот и частная практика есть. Ты давай с ним сам.
Паук написал адрес на листочке и протянул мне.
— Ладно, схожу, проконсультируюсь. А ты всё-таки подумай насчёт пистолета, Женя, хотя бы травмат себе прикупи.
— Пока разрешение сделаешь — сто лет пройдёт, — отмахнулся тот.
— Могу тебе нелегальный ствол выделить на время.
— Чего? Нелегальный? — Паук вскинул на меня удивлённые глаза. — Ты серьёзно?
— Серьезнее некуда. Надумаешь — маякни.
Я усмехнулся, похлопал его по плечу и направился к выходу, сунув листочек с адресом профессора в карман. Впереди предстояло ещё много работы.
* * *
Ведомственное общежитие МВД
Я включил виниловый проигрыватель, только-только вернувшись из душа. Комната наполнилась сочным, слегка хрипловатым звучанием старой пластинки, заставившей на мгновение забыть о суете прошедшего дня. Заказал суши — решил, наконец, освоить современные методы добывания себе ужина. Усталость, конечно, сказывалась, хотелось расслабиться и обдумать всё происходящее.
В дверь постучали. Я глянул на часы — наверное, курьер приехал. Поднялся, распахнул дверь — а на пороге вместо курьера стояла Алька Бобр. Я слегка опешил, встретив её взгляд, и невольно улыбнулся.
Рыжие, волнистые, словно языки пламени, волосы спадали на плечи и грудь, подчёркивая загорелую до благородной бронзы кожу. Зелёные глаза, в которых всегда играла хитринка, и сейчас смотрели на меня с лукавым блеском. Лёгкое воздушное платье мягко облегало её точёную фигуру, подчёркивая каждый изгиб стройного тела. На стройных ножках тонкие каблучки, завершающие этот невероятно притягательный образ.
Алька выглядела так, будто её специально создали, чтобы сводить с ума мужиков.
— Ну привет, герой, — она улыбнулась, слегка покачивая пакет в руках.
— Ого, какие люди! — удивлённо протянул я, стараясь скрыть растерянность. — А ты как вообще мой адрес нашла?
— С собаками тебя искала. С полицией, — Алька задорно засмеялась, закидывая назад копну своих волос. — Да ладно, Грач сказал. Потерялся ты совсем, телефон сменил, адрес новый… Сама понимаю, времена такие. Но теперь — все… Конец войне?
— Хорошо, что понимаешь, — улыбнулся я ей в ответ.
— Ну, раз гора к Магомету не идёт, Магомет сам пришёл, — Алька игривым жестом достала из пакета бутылку вина. — Отметим нашу встречу?
Не успел я ответить, как дверь соседней комнаты распахнулась, и на пороге возникла Ирка. Она сначала с любопытством уставилась на Альку, затем на меня и вдруг небрежно бросила:
— Максим, слушай, соли одолжи немного.
Я нахмурился, понимая её уловку:
— Ир, я вчера сам у тебя соль брал. У тебя полная банка была. Куда дела?
Ирка пропустила мою реплику мимо ушей, уставившись на бутылку в руках Альки:
— Ой, вино! Какое классное, мускат! Прямо такое же, Макс, как мы с тобой недавно пили! — она хитро покосилась на Альку, не скрывая торжества.
Алька смерила её злым взглядом, тут же нахмурившись. Ирка же, чувствуя себя победительницей, ехидно спросила:
— А вы вообще кто? Сестра, наверное? Хороший у вас брат.
— Оценила уже? — прошипела на это Алька.
— Уважаемая соседка, не лезь не в своё дело, пожалуйста, — осадил я её, пропуская Альку внутрь комнаты.
Ирка осталась стоять на пороге, вытягивая шею, чтобы заглянуть внутрь, но я решительно захлопнул дверь, отсекая её от происходящего.
Алька поставила бутылку на стол, взглянула на меня с лёгким укором и улыбнулась:
— А ты, я смотрю, времени даром не терял. Совсем освоился тут, да?
— Ну… — начал я, не зная, как ответить, но она тут же прервала меня:
— Ладно, ничего не говори. Господи, Макс, как я соскучилась…
Она приблизилась вплотную, неотрывно глядя на меня, и начала медленно снимать платье, едва заметно покачиваясь в такт тихо звучащей виниловой музыке. Одним лёгким движением она скинула с плеча тонкую бретельку, затем вторую, и платье разом соскользнуло вниз, оголив её идеальное тело. Алька стояла передо мной, полуобнаженная и прекрасная, с вызывающей и одновременно нежной улыбкой, а в её зелёных глазах отражался закат.
Я выдохнул и почувствовал, как всё напряжение прошедшего дня моментально растворилось.
