Глава 2

Валет расположился на третьем этаже полуразрушенного административного корпуса, где когда-то, много лет назад, сидели всякие начальники, инженеры и бухгалтеры завода, а теперь гнездились разве что голуби и пауки. Он занял позицию в одном из оконных проёмов, из которого открывался идеальный обзор на территорию завода и на прилегающую к нему дорогу и местность. Рядом с собой он положил компактную снайперскую винтовку с оптическим прицелом, тщательно ухоженную и подготовленную. В руках сжимал бинокль и пристально всматривался вдаль.

Солнце уже садилось. На фоне закатного неба очертания заброшенных цехов казались мрачными и зловещими. Всё кругом было в красных отсветах, словно кто-то размазал по старому бетону свежую кровь.

Герман Сильвестрович ждал, чувствуя, как медленно накатывает напряжение, от которого у него чуть подрагивало веко.

— Старею, мать твою, — прошептал он и зло плюнул. — Столько стрелок пережил в свое время, а тут щенка выцепить не могу…

Внезапно вдалеке появилась чёрная машина, и сердце Валета забилось чаще. Машина подъехала к территории завода, остановилась на мгновение, затем сдала назад и свернула в кусты, исчезнув из вида. Валет приподнялся, приник к биноклю и вгляделся в то место, где она скрылась.

Прошло несколько минут, и из кустов появились двое. Один в синем спортивном костюме и синей бейсболке — в одежде, которая ярко выделялась. Он сразу узнал его в бинокль: это Яровой, его заклятый враг.

Валет непроизвольно крепче сжал бинокль, желваки на скулах заиграли от злости. Второй, одетый в серые брюки и серую рубашку, семенил сзади, неуверенно и нервно оглядываясь. Несомненно, кадровик Зуев.

Валет присмотрелся — точно, это он. Расстояние до обоих было вполне рабочее, примерно метров триста, но Валет отлично знал свои силы и понимал, что стрелок из него хоть и неплохой, но далеко не ас. Конечно, он частенько выбирался на полигон пострелять по мишеням, старательно оттачивая свои навыки. Будто всегда чувствовал, что когда-то эти умения очень ему пригодятся — готовился к этому дню. Но всё же такой дистанции он опасался. Валет не любил рисковать без нужды, поэтому сейчас предпочитал выждать момент.

— Ну что, гад, — тихо пробормотал он, улыбаясь удовлетворённо и зло, — подходи ближе. Давай-давай…

Но те двое почему-то не направились к главному цеху по открытой территории, как ожидал Валет. Где он бы без труда снял Ярового. Вместо этого они нырнули в какую-то расщелину между полуразрушенными строениями. Улыбка Валета померкла, на его лицо набежала тень раздражения и нетерпения.

— Чёрт, да куда они? — выругался он сквозь зубы.

Он снова поднял бинокль, напряжённо вглядываясь в оконные проёмы главного цеха, которые просматривались отлично даже сейчас, в лучах заходящего солнца.

Минуты текли мучительно медленно. Валет отшвырнул бинокль, раздражённо хмыкнул и приник уже к оптическому прицелу винтовки. Он слегка прищурился, поправляя приклад, устраивая его поудобнее на плече.

— Ну же, ну же… — едва слышно проговорил он, внимательно следя за окнами главного цеха. — Появись уже, сволочь…

И в этот момент в одном из окон мелькнула синяя фигура. Яровой сделал шаг, другой, ненадолго скрылся за какой-то перегородкой и вновь появился — в следующем оконном проёме. Он остановился и полуобернулся назад, будто проверяя, идёт ли следом кадровик.

Валет замер, задержав дыхание. Прицел плавно остановился на голове фигуры в синем спортивном костюме и бейсболке. Он медленно начал нажимать на спуск, не позволяя себе дрогнуть или поторопиться, и почти гипнотически говорил себе мысленно: «Только не дёрни, плавно, плавно…».

Выстрел прогремел оглушительно, заставив сердце замереть на мгновение. Фигура в синем резко дернулась, бейсболка слетела с головы, и тело беспомощно осело вниз, исчезнув из прицела. Валет не удержался и вскрикнул от радости:

— Есть! Так тебе, сука! Сдохни, падла! Попал!

Он ликовал и больше уже не прятался. Скрывать свою огневую позицию теперь было ни к чему, и он вскинул кулаки, чувствуя, как наполняется адреналином и жестоким восторгом победы. Но, быстро взяв себя в руки, он схватил рацию и с силой нажал кнопку вызова:

— Боря, проверь там. Я снял гада, сходи подтверди. И второго убери. Кадровика.

Рация отозвалась мгновенно голосом верного водителя Бориса:

— Сделаем, Герман Сильвестрович.

— Аккуратнее, там подполковник, размазня эта, может быть вооружённым, пальнёт ещё ненароком. Пристрели его тоже, не рискуй.

— Понял, работаю.

Валет снова подхватил бинокль, пытаясь разглядеть, что происходит в окнах цеха. Но там уже было пусто. Один лежал мёртвым, второй, видимо, пригнулся, спрятался за каким-то завалом или перегородкой. Ничего не было видно. Валет отбросил бинокль и снова приник к прицелу винтовки, напряжённо всматриваясь в окна, но видимость была уже хуже. Темнело.

«Ничего, — мрачно подумал он, стараясь успокоиться. — Боря разберётся. Своё дело он знает отлично. Я сделал самое главное. Чертов Яровой сдох! Амба!»

Но где-то в глубине души странное, вязкое беспокойство шевельнулось и не отпускало его. Казалось, что всё прошло слишком легко, слишком гладко. Но Валет отогнал эти мысли.

Главное, что его враг лежал там, среди бетонных обломков, и больше не доставит ему хлопот. Никогда.

Борис был слишком крупным, чтобы двигаться бесшумно по заваленным мусором коридорам заброшенного завода. Он старался, как мог, но даже при самом большом желании это получалось у него скверно. Сопел Борис тяжело и громко, старательно переставлял свои массивные ноги, отчего его крупная фигура, утянутая в камуфляж и с автоматом наготове, выглядела нелепо и неуклюже, напоминая медведя-шатуна, случайно забредшего в городской лабиринт.

Вот он, наконец, оказался перед главным цехом. Огляделся и шагнул дальше. Посередине огромного помещения, в луже собственной крови, лежал человек в синем спортивном костюме — ничком, неподвижно. Голова прострелена насквозь, волосы слиплись от растекшийся крови, лицо невозможно было разглядеть. Явно труп, мертвее не бывает.

Второго рядом не было. Борис напрягся, чувствуя, как тревога кольнула где-то внутри. Он достал рацию и тихо вдавил кнопку.

— Герман Сильвестрович, — хрипловато прошептал он, стараясь не повышать голоса, — подтверждаю, цель устранена. Второго не наблюдаю.

Рация зашипела, и голос Валета, довольный и резкий, прозвучал в ответ:

— За*бись, Боря! Ты даже не представляешь, какая это ох*енная новость! Ищи второго! Аккуратней там.

— Понял, — кивнул Борис, стараясь скрыть нарастающее волнение.

— Я тебя прикрою, — добавил Валет.

Борис медленно двинулся дальше, всматриваясь в полумрак завода.

Вдруг резкий голос заставил его вздрогнуть и замереть:

— Брось ствол, сука, быстро!

Он обернулся.

Перед ним стоял незнакомый парень лет тридцати в туристическом костюме-горке, высокий и широкоплечий, с пистолетом, направленным прямо ему в грудь. Борис недоумённо вскинул голову, его брови поползли вверх от удивления и досады одновременно.

— Ты ещё, мать твою, кто такой? — пробурчал он хрипло, не сразу осознав реальную опасность момента.

— Ствол бросил! Полиция! — громко и отчётливо произнёс Шульгин, держа его на мушке.

Но Борис уже решился на крайний шаг, надеясь на опыт и реакцию, вскинул автомат и попытался нажать на спуск. Однако в решающий момент Шульгин выстрелил первым.

Бах! Бах!

Два попадания сотрясли тело Бориса, мощный удар пуль в грудь отбросил его на шаг назад. Но он всё равно успел нажать на спуск, посылая длинную очередь, которая вспорола тишину цеха короткой, нервной очередью.

Борис не упал.

«Бронежилет!» — мелькнуло в голове Шульгина. Он уже инстинктивно продолжал стрелять, почти не делая пауз между выстрелами. В какой-то момент одна из автоматных пуль чиркнула оперативника по бедру, но он почувствовал лишь лёгкий толчок, никакой боли, словно это коснулось не его тела. Но вскоре влажное тепло растеклось по ноге, и ткань брюк стала прилипать к коже.

Он упал на бетонный пол, перекатился, продолжая палить в сторону противника, не давая тому опомниться. Борис же уже не мог вести прицельный огонь. Пули сломали ему рёбра, и он с трудом ловил воздух и еле держался на ногах. Он попытался навести ствол автомата, но очередной выстрел Шульгина перебил ему плечо, и оружие с металлическим стуком ударилось о бетонный пол.

— Ах ты, тварь! — заревел Борис, корчась от боли и бессилия.

Отчаявшись, он здоровой рукой подхватил с пола тяжёлый обломок кирпича, замахнулся, но Шульгин успел сделать последний выстрел, и пуля вошла точно в лоб противнику. Кирпич выскользнул из ослабевшей руки и тяжело рухнул ему на голову, словно добивая уже мёртвое тело.

Шульгин тяжело выдохнул и торопливо перезарядил пистолет. Попробовал вскочить, но нога тут же подломилась, и он снова опустился на пол.

— Твою мать, — процедил он сквозь зубы, впервые почувствовав жгучую, нестерпимую боль. — Ногу, сука, прострелил…

Валет слышал выстрелы из главного цеха. Он нервно стискивал зубы, то отрываясь от оптического прицела, то снова прильнув к нему. Но цех предательски не хотел раскрывать ему свои секреты, пряча происходящее за стенами и непроглядными перегородками.

Выстрелы звучали беспорядочно и яростно: короткие хлопки пистолета сменялись глухой очередью автомата. Каждый звук ранил Валета куда сильнее, чем пули — он буквально физически ощущал бессилие и невозможность вмешаться. Пальцы его дрожали, крепко сжимая приклад винтовки. Он ещё сильнее прижался к прицелу, пытаясь краем глаза зацепить хоть какой-то силуэт, хоть малейшее движение.

Что там, мать твою так, происходит⁈

Потом стрельба затихла. Словно кто-то резко опустил занавес, наступила гнетущая тишина. Она давила, проникала внутрь, оглушала ещё больше, чем выстрелы. Валет задержал дыхание и снова, с отчаянием и напряжением, начал вглядываться в окна главного цеха. Палец его лежал на спусковом крючке, готовый к движению в любую секунду, но никого и ничего не было видно. Будто всё это ему только привиделось.

Наконец, он оторвался от винтовки и схватил рацию. Взгляд его стал беглым и нервным. Он поспешно нажал кнопку вызова и проговорил, стараясь придать голосу уверенность, которой в нём не было и в помине:

— Боря, твою мать, что там у тебя? Приём!

Рация ответила ему лишь тяжёлым безразличным шипением помех. Ни звука, ни отголоска. Он раздражённо повторил вызов, чуть повысив голос:

— Боря, бл*ть! Ответь немедленно! Доложи обстановку!

Тишина снова поглотила его слова, издевательски равнодушная. Рация его охранника упорно молчала, и Валет почувствовал, как холодный пот предательски потёк вдоль позвоночника. Он выдавил сквозь стиснутые зубы:

— Сука!

В этот момент он чётко осознал, что нужно срочно уходить, пока не поздно, пока всё окончательно не вышло из-под контроля. Он резко поднялся на ноги, подхватив винтовку, уже собираясь повернуться и бежать, как вдруг за спиной прозвучал грозный голос. Голос, от которого у Валета будто лопнула натянутая до предела струна внутри, прошив его словно электрическим разрядом:

— Ну здравствуй, гнида.

Голос был знакомым до боли, до самого нутра, до самых потаённых уголков души. Он был холодным, спокойным и до жути уверенным. Этот голос не должен был звучать никогда больше, потому что его обладатель совершенно точно был мёртв.

Валет медленно повернулся, пытаясь заставить себя поверить, что всё это какой-то бред и наваждение. Но перед ним стоял Максим, тот самый Максим Яровой, которого он считал мёртвым, которого он сам лично только что убил выстрелом в голову.

И какого черта он в одежде кадровика? В серых брюках и рубашке, а не в синем….

Сука! Он меня переиграл!

Я держал Валькова на мушке, в руке плотно лежал пистолет «Глок», который я прихватил у киллера на стадионе. От моего окрика Валет будто подпрыгнул на месте, вздрогнув всем телом, словно от удара током. Медленно повернулся ко мне, и в тот момент его лицо исказилось такой гримасой ужаса и удивления, что даже я невольно ощутил незабываемое злорадство и удовлетворение. Его глаза расширились, словно он увидел перед собой призрака, возникшего перед ним вопреки всем законам реальности.

— Ты…— прохрипел он пересохшими губами, едва способными произнести хоть слово.— Не может быть…

Он моментально понял всё. Стоило ему увидеть меня, как он осознал, что я переоделся, поменявшись одеждой с кадровиком. Его ловушка, расставленная на меня, обернулась западнёй для него самого. Валет понял это за считанные секунды, и до него дошло, что выхода у него больше нет, что это конец и все дороги отсюда ведут либо в тюрьму, либо на кладбище. Но ему больше нечего было терять, и он сделал последнюю, отчаянную попытку.

Рывком он вскинул винтовку, пытаясь направить её на меня. Но такой ствол быстро не наведёшь на цель, и моё оружие было уже готово к выстрелу.

Бах!

Пуля ударила Валета в плечо, он взвыл от боли, а винтовка тяжело рухнула на бетонный пол, загрохотав металлом, сливаясь с его криком. Он скрючился, прижимая раненое плечо здоровой рукой, лицо его исказилось от невыносимой боли и ненависти.

— Сука! — прошипел он, глядя на меня исподлобья и задыхаясь от боли.— Звони в скорую… Я сдаюсь… Ну!

— Конечно, — улыбался я.

— Что лыбишься, мент! Мы ещё увидимся, ублюдок. Я найму лучших адвокатов. Я тебя засужу, тварь…

Даже сейчас, поверженный и беспомощный, он всё ещё пытался верить в своё всемогущество, в возможность взять верх и выйти сухим из воды.

— Это вряд ли, Валет, — спокойно произнёс я, приближаясь к нему и отшвыривая ногой винтовку подальше. — На том свете адвокаты тебе не пригодятся. Там, куда ты отправишься, другие судьи.

Я подошёл вплотную, и, внимательно посмотрев в глаза, начал говорить. Говорил я голосом Лютого, которого он здесь, на этом самом месте, хладнокровно убил.

Я был им, я стал им.

— Место узнаёшь, Валет? — спросил я спокойно. — Вон там, во дворе, помнишь бетонную плиту? Ты же должен помнить: первое июня девяносто седьмого, вечер. Ты тогда в Лютого пулю всадил. Наверняка думал, что все концы оборвал, и никто уже не вспомнит.

Я замолчал, глядя на него внимательно. Валет всматривался в меня, глаза его расширились, будто он узнал мой голос. На мгновение он даже слегка подался назад, будто увидел что-то невозможное.

— Главная твоя ошибка, Валет, знаешь в чём? — продолжил я тихо. — Ты решил, что смерть — это надёжно. Убрал человека, и всё — долги списаны. Но кое-что ты не учёл: не от всего можно убежать. За Геныча, за маленькую девочку, его дочь, за всех, кого ты сломал, использовал и выбросил, теперь ответишь, тварь…

Валет смотрел на меня, не мигая, и его губы дрогнули. Он прошептал едва слышно:

— Не может быть… Что за херня⁈ Кто ты⁈.

Он потряс головой, пытаясь отогнать наваждение, но взгляд его уже был растерянным и потерянным. Яровой, даже просмотрев видео, никак не мог знать всего. И вот теперь в глубине глаз Германа Валькова застыл испуг, и впервые в жизни он выглядел по-настоящему беспомощным.

— Я… пришел за тобой, Валет… Пришел с того света.

В один миг Валет рванулся к оконному проёму. Одним резким движением перемахнул и бросился вниз.

У меня была возможность выстрелить и остановить его одним нажатием на спусковой крючок, отправить пулю в спину или в затылок. Но я не торопился. Мне хотелось насладиться этим последним актом отчаяния человека, который всю жизнь считал себя непобедимым, который думал, что всегда может уйти от любой расплаты. Я видел, как он, словно крыса, заметавшаяся в клетке, пытается сбежать и спасти свою никчемную, погрязшую в грехах шкуру.

Медленно, без спешки, я подошёл к оконному проёму, перевёл взгляд вниз, готовый в любой момент добить своего давнего врага. Но добивать не пришлось.

Валет лежал внизу, нелепо раскинув конечности в стороны, напоминая раздавленного, но ещё живого паука. Лежал на спине, а из его живота торчал ржавый прут арматуры, залитый кровью, которая быстро пропитывала его одежду и растекалась по серому бетону тёмной лужей. Он беспомощно шевелился, хватал ртом воздух, глядя вверх мутнеющими глазами.

— Не повезло, — хмыкнул я, спокойно и торжествующе глядя на него сверху вниз.

— Добей… — хрипел он. — Прошу… Добей…

Я медленно убрал пистолет в кобуру, глядя на него сверху с лёгкой улыбкой, в которой не было ни грамма сочувствия или сожаления:

— Гори в аду, Валет. Кто сказал, что путь туда должен быть лёгким?

— Ну как он? — спросил я хрипло, едва сдерживая внутреннее напряжение.

Я стоял в приёмном покое больницы, куда доставили раненого Шульгина. В помещении всё пространство заполнял едкий запах антисептика вперемешку с тревогой и усталостью. В глубине, за стеклянными дверями, виднелись коридоры хирургического отделения, по которым сновали медсёстры и врачи в белых халатах.

Со мной разговаривал доктор — плотный невысокий мужчина лет пятидесяти пяти с внимательными, слегка усталыми глазами. Он поправил очки и посмотрел на меня с профессиональной сдержанностью и осторожностью.

— Состояние стабильное, но тяжёлое, — спокойно сообщил он. — Пациент потерял много крови. Задета бедренная артерия. Срочно нужно переливание.

Я раздражённо дёрнул плечом, не понимая задержки:

— Так переливайте, в чём дело-то?

Доктор коротко вздохнул, будто заранее извиняясь за обстоятельства:

— У пациента первая группа крови, но у нас сейчас в наличии ее нет, а никакая другая не подойдет. Мы отправили срочный запрос на станцию переливания, но доставка займёт некоторое время. Счёт идёт буквально на минуты. Сейчас помог бы только донор с идентичной группой крови и резус-фактором, прямо здесь и сейчас.

Я поднял голову. У меня ведь та же самая первая группа: у меня теперешнего и у меня прошлого. Решение пришло мгновенно:

— Первая, говорите? У меня первая. Берите мою.

Доктор оживился, в его взгляде мелькнуло облегчение:

— Правда? Прекрасно! Пойдёмте скорее.

Меня повели в процедурную. Там медсестра бегло опросила о заболеваниях и аллергиях, проверила давление и профессионально наложила жгут на плечо. Игла легко вошла в вену, и тёмно-красная струйка крови потекла в прозрачный пластиковый пакет с антикоагулянтом.

— Сейчас сделаем экспресс-тест на совместимость, буквально минут пятнадцать, — пояснила медсестра.

Эти минуты тянулись невыносимо долго. Наконец она вернулась, улыбаясь ободряюще:

— Всё в порядке, группа и резус идеально совпадают.

Меня отвели обратно в палату, где лежал Шульгин. Он был бледен, почти прозрачный — казалось, жизнь уходила вместе с кровью, покинувшей его тело. Он лежал неподвижно, с закрытыми глазами, рядом на штативе висел пакет с прозрачным физраствором, медленно капавшим в вену. Теперь медсестра разместила рядом ещё один пакет — с моей кровью. Через тонкую трубку капельницы алая жидкость медленно потекла к его руке, возвращая жизнь обратно в ослабевшее тело.

Я сел на стул возле его койки. Ещё недавно я считал этого парня капризным и заносчивым мажором, достойным лишь презрения. Но сейчас, видя его таким слабым и беззащитным, вдруг почувствовал ответственность за его жизнь.

Медсестра поправила капельницу и вдруг улыбнулась мне, словно прочитав мысли:

— Повезло, что у вас та же группа. Вы ему родственник, да?

Я чуть усмехнулся и отрицательно покачал головой:

— Нет, не родственник.

Она удивлённо приподняла брови, а я негромко добавил, не отводя взгляда от бледного лица Шульгина:

— Просто друг.

Медсестра понимающе улыбнулась и тихо вышла. Я остался сидеть рядом, наблюдая, как моя кровь, капля за каплей, медленно возвращает ему жизнь.

Телевизор в кабинете Кобры громко вещал. На экране шел репортаж местного телеканала, и какая-то тётенька с зализанными волосами, стоя на фоне печально знаменитых руин заброшенного завода за Новознаменском, с привычной серьёзностью рассказывала о произошедшем:

— История с кандидатом в мэры и известным в городе бизнесменом Германом Вальковым получила неожиданную и драматическую развязку. Как вы уже знаете из нашумевшей в интернете видеозаписи, Герман Вальков оказался причастен к особо тяжкому преступлению, совершённому ещё в девяностые годы. После публикации компромата, Вальков скрывался от следствия и попытался замести следы, взорвав собственный офисный комплекс. Жертв удалось избежать исключительно благодаря оперативным и грамотным действиям сотрудников специального подразделения Росгвардии, которые вовремя эвакуировали всех людей.

Журналистка выдержала короткую паузу, перехватила микрофон и продолжила:

— Буквально вчера, именно здесь, на территории заброшенного завода, развернулись последние драматические события. Вооружённый Вальков был обнаружен и окружён сотрудниками полиции. К сожалению, задержать его живым не удалось. При оказании сопротивления этот опасный преступник был ликвидирован. Сейчас предоставляю слово руководителю данной операции, начальнику ОМВД России по Заводскому району города Новознаменска, полковнику полиции Семёну Алексеевичу Мордюкову.

Камера дёрнулась и переместилась на знакомое лицо Морды. Полковник выглядел как никогда солидно и важно, будто уже заранее примерял генеральские погоны и ждал очередной звёздочки сверху. Он слегка кашлянул, взял предложенный микрофон и с тщательно скрываемым самодовольством начал говорить:

— Проведённая операция была спланирована заранее. В целях соблюдения режима секретности мной было принято решение на время выйти из руководства подразделением и временно передать исполнение обязанностей начальника отдела моему заместителю по кадровой работе, подполковнику Владимиру Ильичу Зуеву, — он старательно шевелил подбородком, проговаривая каждое слово. — Именно при его непосредственном участии была проведена операция по захвату опасного преступника. К сожалению, в ходе спецмероприятия Вальков и его сообщник оказали яростное вооружённое сопротивление. Один сотрудник уголовного розыска получил ранение. Подполковник полиции Зуев героически погиб при исполнении служебного долга. Мы… глубоко скорбим и выражаем искренние соболезнования его семье, близким и коллегам. Все мы знали Владимира Ильича как честного и неподкупного офицера, преданного своему делу.

Морда выдержал паузу, слегка опустив взгляд, словно почтив память погибшего, затем продолжил:

— В результате блестяще проведённой операции с организованной преступностью в нашем городе покончено окончательно. Вальков погиб. Все второстепенные фигуранты задержаны, проводятся следственные мероприятия: обыски, допросы, очные ставки. Дело принято к производству Следственным комитетом, оперативное сопровождение обеспечивают мои сотрудники.

В кадре снова появилась журналистка с серьёзным лицом:

— Как нам сообщили в пресс-службе Следственного комитета, из столицы в Новознаменск специально прибыл следователь по особо важным делам. Он принял дело к своему производству. Следствие обещает тщательным образом изучить роль и степень участия всех членов преступной группировки и дать принципиальную правовую оценку их действиям. Мы выражаем надежду на объективное и справедливое расследование, чтобы подобные отголоски девяностых никогда более не беспокоили наш город.

Она чуть повернулась вбок, на вторую фигуру в кадре, все её движения были чётко выверены:

— От лица всего города выражаем благодарность правоохранительным органам и лично начальнику ОМВД Семёну Алексеевичу Мордюкову, под чьим чутким руководством была проведена операция по поимке опаснейшего преступника.

Журналистка чуть улыбнулась, добавив уже более мягким тоном:

— На этом всё. Смотрите повтор репортажа в вечернем выпуске новостей в 20:00. Оставайтесь с нами, и мы будем держать вас в курсе всех дальнейших событий.

— Ну, как я выступил? — спросил Морда, как только по экрану телевизора пробежали последние титры новостного выпуска. Он развернулся к нам, сияя таким довольством, словно перед ним только что открыли дверь в начальственный кабинет главка.

— Замечательно выступили, Семён Алексеевич, — вежливо улыбнулась Кобра. — Как будто всю жизнь только этим и занимались.

— Ну, скажешь тоже, — Морда скромно развёл руками, явно стараясь скрыть гордость. — Это вы молодцы, поработали отлично. А я что? Я в театральный кружок в школе ходил, знаешь ли. Навыки остались.

— Театральный кружок — это хорошо, — кивнул я, не скрывая ироничной улыбки.

— А как же, талантов у меня много, — ещё шире улыбнулся Морда и слегка подался вперёд, упёршись ладонями в край стола. — Только вы, вот, конечно, нехорошо поступили. Валькова разрабатывали, а мне ни слова не сказали. Тайна мадридского двора, понимаешь… ёшкин дрын.

— Ну, сами понимаете, Семён Алексеевич, — мягко вставила Кобра. — Оперативная разработка. Да и вы тогда не были в должности…

— Ладно уж, — великодушно вздохнул Морда, помахав рукой. — На первый раз прощаю. А вот ты, Яровой, с завтрашнего дня выходишь в розыск. Звонили из главка, приказ уже готов, завтра выписку пришлют. Поздравляю с новой должностью, товарищ старший оперуполномоченный.

— Служу России, — улыбнулся я, привстав и картинно кивнув.

— Служи, служи, — одобрительно кивнул он в ответ, затем уже серьёзнее добавил: — Знаешь, ошибался я насчёт тебя. Далеко пойдёшь.

Повисла короткая пауза, затем Морда хлопнул по столу ладонью и резко развернулся.

— Ну ладно, пойду я в администрацию, — сказал он с таким видом, будто собирался на приём к президенту. — Там круглый стол по безопасности города. Будут заслушивать мои предложения, а потом газетчики придут интервью брать. Ещё кадетский корпус обещал делегацию прислать. Хотят с героями лично пообщаться, подарки вручить какие-то, поделки там…

Он опустил подбородок, пряча смешок, но от этого звук получился только громче.

— Семён Алексеевич, это замечательно, — осторожно перебила его Кобра, — но у нас столько работы сейчас. Мы никак…

— Да отдыхайте, отдыхайте, — великодушно махнул он рукой. — Герои-то — это я. Ко мне они придут, я ж на телевидении выступал. А вы трудитесь спокойно, не отвлекайтесь. Кстати, как там Шульгин-то?

— Всё хорошо с ним, — ответила Кобра. — Пришёл в сознание, уже на поправку идёт. Организм молодой, переливание вовремя сделали. Жизни ничего не угрожает.

— Ну и замечательно, — Морда важно кивнул. — Только пускай не залеживается там, знаю я вас, филонить любите тоже. Яровой вон сколько на больничном пробыл… Кстати, Шульгин-то теперь замначальника розыска. Этим же приказом назначен. Пошел я… Дел по горло. Надо будет ещё представление подготовить на Зуева в Москву, посмертно на орден Мужества.

— А нам что-нибудь будет? — осторожно спросила Кобра.

— Конечно, — великодушно кивнул Морда, улыбаясь снисходительно, будто раздавал сладости на детском утреннике. — Благодарность выпишу. В личное дело пойдёт, между прочим.

— Спасибо большое, Семён Алексеевич, — одновременно выдохнули мы с Коброй и рассмеялись.

— Всё-всё, хватит, — Морда помахал рукой и направился к двери. — Работайте.

Как только дверь за ним закрылась, Кобра посмотрела на меня и негромко произнесла:

— Вот ведь козёл.

Я усмехнулся, кивнув, и добавил тихо, но чётко:

— Согласен, но — наш козёл… свой.

Мы снова рассмеялись.