Глава 18
Папку он мне передал, будто это было некое особое, секретное оружие. Я не стал подыгрывать ему — открыл её так, как открыл бы любые бумаги по текущему делу. Под серой обложкой лежали копии моего личного дела из кадров.
Я перелистал страницы и с ухмылкой поднял глаза на Сметанина.
— Ну и что? Досье на меня покойник собирал. Я-то здесь при чём?
— А при том, — Бульдог потянул уголок рта вверх, — что экспертиза показала: светокопии сделаны на рабочем копире, который мы изъяли в кабинете начальника кадров Зуева.
— Ну и? — я положил папку на край стола, откинулся на спинку стула.
Смотрел на него так, что было ясно — его выводы пока что вели куда угодно, только не ко мне.
— А то, что это ещё одно подтверждение — Зуев был связан с криминалом.
Я сдержанно кивнул, поправив его:
— Не с криминалом, а с Валетом.
— Что, в принципе, одно и то же, — кивнул Сметанин, — но есть нюанс. Эти двое, которых выловили в реке, были людьми Валькова. И у них находится копия вашего личного дела.
Очень захотелось сделать, как сейчас по-современному говорится, фейспалм, но я всё же сдержался.
— И я тут при чём? — чуть ли не по слогам повторил я, раз уж мы заходили на второй круг.
— При том, что слишком много ниток в этой цепочке тянется к вам. Зуев работал на Валета — мы это знаем. Вместе с ним вы убрали самого Валькова.
— Странная формулировка. При задержании бывает, что люди погибают, — пожал я плечами.
— Ну-ну, — скептически протянул он. — У охранников Валькова, которых мы нашли в лесу, в телефоне было видео с вами. У утопленника по месту жительства нашли копию вашего дела. И ещё на записи видно, как вы устраиваетесь работать в службу безопасности Валькова. Какую игру вы затеяли, Яровой?
— Я обычный сотрудник полиции. Я действовал под руководством Зуева, только, естесственно, не как криминальный элемент, а как подчинённый. Остальное — ваши домыслы. Там, где надо было поставить плюс, вы поставили минус, — мне даже захотелось произнести это хриплым голосом актёра Ливанова. — Всё это шито белыми нитками.
— Ну-ну, — повторил Бульдог, покачав головой. — Я выбью санкцию на обыск по вашему месту проживания. Посмотрим, что там. А пока вы задержаны, Максим Сергеевич. Вот, ознакомьтесь и распишитесь.
Он подвинул мне лист — протокол задержания. Я пробежал глазами.
— Дай сигарету.
— В кабинете не курят, — злился следак на мое спокойствие.
— Тогда я ничего подписывать не буду. И без адвоката слова не скажу.
Сметанин вздохнул, но достал пачку, протянул мне. Я поднялся, подошёл к окну, распахнул створку. С улицы тянуло свежим прохладным воздухом, щебетали птицы. Под самым подоконником тянулась толстая ветка дерева — я её приметил ещё, когда шёл сюда.
— Знаешь, Сметанин, — сказал я, чиркнув зажигалкой, — слишком рьяно ты под меня копаешь. Твоя задача — распутать сеть Валета, а ты занимаешься не тем.
— Не вам решать, чем мне заниматься, — отрезал он. — Если вы часть этой сети, значит, мой клиент.
— Одно скажу, — я бросил горящую сигарету на пол и посмотрел ему в глаза. — Я всегда был против криминала. И всегда боролся с ним… Аривидерчи.
Прежде чем он успел ответить, я вскочил на подоконник, шагнул на ветку, ухватился за ствол и ловко спустился вниз. Сметанин вскрикнул, метнулся к окну:
— Задержите его!
В коридоре дверь дёрнули, но она была заперта изнутри — я незаметно провернул защёлку, когда заходил.
Я же обогнул здание, вышел к парковке. У крыльца курил второй ОСБшник. Я сбавил шаг, подошёл, похлопал его по плечу:
— Ты чего тут прохлаждаешься? Тебя следак вызывает.
— Э-э… — округлил тот глаза. — Вас отпустили?
— Ну да. Всё разъяснил, иди. Он тебя ждёт.
Тот затушил сигарету и пошёл внутрь. Я же обошёл здание — там, в тени, стоял внедорожник Грача. Прыгнул на пассажирское сиденье.
— Гони, — сказал я.
— Всё так плохо? — спросил он, выворачивая руль.
— Как и ожидал, — сказал я, глядя вперёд, на оживленную утреннюю дорогу. — Пока, скажем так, всё сложно.
— И куда теперь? — спросил Грач, чуть сбросив скорость перед светофором, будто давая мне время подумать.
Ещё у себя, когда вдруг постучали, я успел отправить ему короткое сообщение. Пока ОСБшники пытались меня «выковырять» из моего кабинета и вежливо препроводить к следаку, я тянул время под предлогом, что не закончил свой утренний кофе. Грач успел подъехать вовремя — как раз, когда я выскочил через окно.
— В общагу мне сейчас точно нельзя, — сказал я. — На старую квартиру тоже… надо подумать.
— А что думать? — Грач бросил быстрый взгляд. — Дача моего дружка сейчас пустует, это на которой я недавно ныкался. Хозяин за границей, ключи у меня. Можешь там перекантоваться. Там точно никто тебя искать не будет.
— Заманчиво, — кивнул я. — Только мне нужны ещё колёса.
"Нивы'-то теперь нет.
— Да не вопрос, — Грач усмехнулся. — Найду что-нибудь.
— Значит, делаем так, — сказал я, чуть развернувшись к нему. — Сейчас ты везёшь меня на дачу. Потом — рысью в общагу. Дам ключ. Заберёшь там все мои пожитки. Деньги — лежат в шкафу, в постельном белье.
— Понял.
— И самое главное — рюкзачок прихвати.
— С оружием? — уточнил он, не меняя тона.
— С ним самым. Не хотелось бы, чтобы его нашли. Не докажут связь с Валетом — так впаяют 222-ю.
— Сделаю, — коротко ответил Грач и прибавил газу.
Машина мягко ускорилась, унося нас подальше от города, в сторону дачных массивов.
* * *
Грач выглядел как престарелый мачо: модные узкие брюки, светлая шёлковая рубашка без единой складки, на глазах — тёмные очки в тонкой оправе, ботиночки без лишних потертостей. Такой персонаж в коридорах общаги МВД смотрелся, как новенькая иномарка на колхозном рынке.
Он шагал уверенно, без оглядок, но прямо в холле напоролся на бабу Любу. Комендант вынырнула из своей каморки и встала на пути, перекрыв проход квадратной фигурой, как бронеплита. Рыжая прическа полыхнула под светом ламп — хоть на перекрёстке ставь вместо светофора.
— Мужчина, — строго проговорила она, вперив в него взгляд поверх очков, — вы к кому?
Её наметанный глаз сразу определил: этот точно пришёл не в гости и не по службе. Ментом он не был — и не из-за отсутствия удостоверения, а потому что от головы до ботинок в нём читалось что-то постороннее, чужеродное. Не тот гардероб, не та осанка и уж точно не тот взгляд. На лице отпечаталась харизма совсем другого толка — негосударственного.
Грач стоял перед бабой Любой, улыбался так, как умел только он — с ленцой, с прищуром, будто знал что-то, чего не знал никто вокруг. Снял очки, глянул прямо в глаза, и у комендантши в голове, похоже, что-то щёлкнуло.
— Боже мой… Какая фактура… — он сказал это так мягко, будто пробовал на вкус слова, — уважаемая, вам когда-нибудь говорили, что у вас редкая осанка?
— Какая ещё осанка? — она чуть растерялась, но подбородок всё-таки непроизвольно подняла.
— Та самая, несгибаемая. Но в ней есть… — он сделал паузу, словно подбирал слово, — изюминка. Это можно усилить. Вы прежде всего — женщина…
— Усилить? — она прищурилась, но не так, как обычно, когда собиралась кого-то прижучить за непорядок, а, скорее, из любопытства.
— Да, — он кивнул. — Я веду занятия… особые. Круг, — произнёс он это так, что слово само по себе стало звучать как обещание. — Мы работаем с внутренней силой, уверенностью… учим открывать то, что делает женщину по-настоящему заметной. У вас это есть. Просто… пока спрятано. И когда вы позволите этому выйти наружу, мужчины будут терять голову.
Баба Люба, которая полжизни ходила в берцах и тянула лямку прапорщика в изоляторе, женской энергией себя никогда не мерила. Но тут Грач глянул на неё так, что ей вдруг вспомнилось, что в паспорте у неё всё-таки стоит пол «женский», и в графе «семейное положение» можно бы и поправку сделать, ведь, страсть, как хочется.
— А-а… — протянула она, — это что, танцы какие, что ли?
— Танцы тоже бывают, — кивнул он, — но главное — это вы сама. Чтобы вас видели и слышали. Как личность, как женщину… Какова вы внутри…
Слово «внутри» он произнёс чуть тише, чем надо, и это отчего-то пробрало её до мурашек.
— Приходите, уважаемая. Хоть сегодня. Уверен, вы удивите не только меня, но и себя. До круга…
— Ага, до круга… — закивала улыбающаяся коменда.
Она так и не узнала, куда он, собственно, шёл и зачем. Махнула рукой, мол, проходи уже, и осталась стоять в коридоре, глядя ему в спину. В голове у бывшей прапорщицы, закалённой в ментовской службе, вдруг закружились самые настоящие бабочки — те, про которые она давно думала, что повымерли.
А Грач шёл дальше по коридору и уже знал: в его Большой Круг скоро войдёт ещё одна женщина. И, может, из всех его «послушниц» эта будет самой дисциплинированной.
* * *
Грач отпер нужную дверь, тихо зашёл и сразу прикрыл её за собой. Плотно, чтобы никто случайно не заглянул. Свет включать не стал — утреннего света из окна хватало, да и так меньше лишних глаз.
Быстро заглянул под диван, там — рюкзак, тот самый. Проверил — оружие на месте. В шкафу, среди аккуратно сложенного постельного белья, лежали пачки денег. Он собрал всё в тот же рюкзак, застегнул молнию.
На полке на стене оказалась стопка виниловых пластинок. Грач потянул одну, провёл пальцем по обложке, присвистнул.
— А неплохо Макс устроился… — пробормотал он.
Коллекция явно была раритетная, редкие издания. Не похоже на обычную комнату в общаге.
Он убрал пластинку на место, взял рюкзак.
— Ничего, — усмехнулся про себя, — на даче поживёт… сортир на улице, печка дровяная — хлебнёт настоящей деревенской жизни.
Когда всё было собрано, он вышел в коридор и начал запирать дверь.
— А вы кто? — раздался за спиной молодой женский голос.
Грач обернулся. Из соседней комнаты вышла девушка в коротком махровом халатике. Миловидная, волосы чуть растрёпаны, но глаза усталые, с тенью хронического недосыпа. Из-за её спины, из приоткрытой двери, доносились детские голоса. «Молодая мамаша», — отметил он про себя.
— Я друг, — кивнул Грач в сторону комнаты, которую только что закрыл. — А вы кто?
— А я соседка, — ответила она, глядя на него внимательно, с явным подозрением.
Оно и понятно: видела, как незнакомый мужчина выходит из комнаты без хозяина, да ещё и запирает её на ключ.
Соседка явно была дотошной. По глазам читалось: вот-вот позовёт комендантшу.
Но Грач чуть улыбнулся — мягко, спокойно, так, что в её взгляде что-то дрогнуло.
— А вы слышали про Большой Круг? — спросил он негромко, почти доверительно.
Вопрос был настолько неожиданным, что девушка на мгновение забыла, что собиралась поднимать тревогу. Она растерянно моргнула, прижимая полы халатика, и почему-то вдруг поймала себя на том, что ей интересно, что же это за «круг» такой.
* * *
Я осмотрелся. Дача оказалась из тех, что на первый взгляд ничем не выделяются. Таких по стране тысячи: шесть соток, обнесённых сеткой-рабицей, за которой в углу дичала старая слива, рядом — вишня и кривобокая яблоня, уцелевшая после всех ураганов. Парник, когда-то гордость хозяина, давно покрылся сорняком и врос в землю, ржавые дуги уже будто бы стенали, прося разобрать его.
Сам домик — двухэтажный, с низким потолком и печкой-буржуйкой в углу. Стены тонкие, рамы деревянные, стекло в одно полотно. Жить тут зимой — замёрзнешь, но до первых холодов сгодится. Внутри пахло старым деревом, чуть прелой тканью и чем-то знакомым, из детства — смесью дачной пыли и яблок.
Мебель советских времён: массивный стол из натурального дерева с отбитыми углами, шкаф с кривыми дверцами, которые закрывались, только если прижать их рукой, тяжёлые стулья с облезлым лаком. В углу — видавший виды диван с накидкой непонятного цвета, который в девяностые называли «гобеленовым».
Но самое любопытное было на низком столике. Стояла игровая приставка «Денди» с жёлтым картриджем, на котором едва читались буквы «Super Mario».
На тумбе — магнитофон «Sharp» с двумя кассетными гнёздами, гордость любой компании в начале 90-х. На полке стопка аудиокассет: «Кино», «Алиса», «ДДТ», «Наутилус Пампилиус», «Любэ»…
Я вытащил одну, чёрную, с белой наклейкой. Подписано от руки: «Наутилус — Зверь». Вставил, нажал «Play». Лента зашуршала, и в колонках зазвучал хрипловатый голос Бутусова.
Я смотрю в темноту, я вижу огни.
Это где-то в степи полыхает пожар.
Я вижу огни, вижу пламя костров.
Это значит, что здесь скрывается зверь.
Я присел на край дивана, слушал и кивал про себя. Слова ложились на моё нынешнее состояние.
Дом этот для меня стал теперь даже не убежищем, а временной норой. Здесь я мог отдышаться, собрать мысли и начать действовать. Надолго задерживаться не собирался. Но пока… пока я в своём укрытии, и охотник ещё не знает, где его добыча. И сам станет добычей для Зверя.
* * *
Зазвонил мой новенький кнопочный телефон, тот самый, что достал мне Грач.
— Да, Оксана, — ответил я, прижимая трубку к уху.
— Макс, это ты? Опять новый номер? Макс, что за херня происходит? Ты где вообще?
— Ну… извини, Окс. Даже тебе я сейчас не могу сказать. Не потому, что не доверяю, а наоборот — для твоей же безопасности. Чтобы потом никто не мог предъявить, что ты покрываешь беглого преступника.
— Вот именно, Макс, — в голосе звенела тревога, — преступника. Ты что творишь?
— Стопэ, стопэ… спокойно. В камеру я не пойду и не собираюсь. Там у меня руки будут связаны. Ты же мне веришь, что я ничего такого не делал?
— Конечно, верю. Но мы подтянули бы адвоката. Есть у меня знакомый… Зачем?..
— Не нужен мне никакой адвокат. Знаю я эти игры. Бульдог под меня копает, причём серьёзно. Не верю я в эту сказку, что он такой правильный и честный, просто «выполняет работу».
— Тогда почему он такой рьяный? — по голосу слышно было, как Оксана нахмурилась, пытаясь сложить в голове картинку.
— На меня поступил заказ.
— Какой заказ?
— Ну сама подумай. Сначала меня пытались убрать, подорвали машину. Теперь Бульдог вдруг берётся за меня. Уверен, что в СИЗО для меня уже был бы приготовлен сюрприз. И вряд ли я дожил бы до встречи с твоим дорогим адвокатом. Так что, Оксан, готовься работать. Только в некотором другом роде. Будем разгребать всё это дерьмо.
— О господи… Кто хочет тебя убрать?
— Знал бы, сам бы его… устранил, — выдохнул я.
— Убил? — удивилась она.
— Образно, — отрезал я, не желая нагнетать. — На мой новый номер звони только с телефона, который дал тебе Грач. Больше никуда с него не звони. Он тебе для связи со мной только.
— Знаю я, — фыркнула она, — не маленькая девочка. Макс, я за тебя боюсь.
— Да ладно… не впервой, прорвемся, — усмехнулся я.
Про себя подумал: бывало в жизни всякое, и подставляли меня по-крупному. Как говорится, битый волк. А волк, как ни крути, остаётся волком. Переделать меня в забитую шавку или шакала никому не удалось.
— И что, какие планы? — уже спокойнее спросила Оксана, но тревога в голосе всё ещё сквозила.
— Есть у меня зацепки. Попробую их отработать. Если что-то нарыть сможешь официально, по своей линии, держи меня в курсе. То, что я заныкался — только к лучшему. Теперь меня никто не достанет. Ни Сметанин, ни те, кто хотел отправить меня к праотцам.
— Бл*дь… Мне всё это не нравится, Макс…
— Прорвёмся, Оксана, — сказал я. — И ещё потанцуем с тобой в каком-нибудь ресторане. Как тогда…
* * *
Ландер аккуратно вынул иглу, бросил взгляд на пациента и, словно делал пометку у себя в голове, тихо произнёс:
— Ну вот и всё, Артур. Я закончил на сегодня. Дозировку мы снижаем по графику — риск накопительной передозировки минимальный, но терапевтическая концентрация препарата сохранена на минимально рабочем уровне. Гомеостаз постепенно стабилизируется, и я вижу отчётливую динамику в показателях твоей силовой выносливости, реактивности и координации.
Он положил шприц на поднос, поправил рукав белого халата и, глядя на Дирижёра с выражением довольного наставника, продолжил:
— Нейромодулятор, который я тебе ввожу, запускает каскад адаптивных реакций. Повышается тонус скелетной мускулатуры, увеличивается объём лёгочной вентиляции, улучшается синаптическая передача в центральной нервной системе. Простыми словами — твой организм переходит в режим пиковых возможностей. При этом — без ущерба для самого организма.
Дирижёр молча надел свежую рубашку, застегнул пуговицы, поправил манжеты. В зеркале отражался ухоженный мужчина — гладко выбрит, аккуратная причёска с проседью на висках, брюки со стрелками, дорогие туфли. Совсем не скажешь, что недавно он был поломан и доведён до состояния зверя. Только чёрная повязка на глазу напоминала, что это уже не тот Савченко, которого знали раньше.
В кабинете стояла мягкая полутьма: плотные шторы задернуты, на стеклянной двери — табличка «Закрыто». Часы на стене тихо отмеряли секунды.
— Теперь ты можешь жить, как цивилизованный человек, — сказал Ландер, подойдя к столу. — Но препарат тебе нужен постоянно. Иначе возможен абстинентный синдром: тремор, тахикардия, когнитивные провалы. Я провёл несколько экспресс-тестов, твой организм адаптируется, и, что важно, курс даже идёт тебе на пользу. Разве тебе не хочется самому стать сильнее?
Дирижёр молчал, глядя в одну точку.
— Ничего, ничего… речевые функции к тебе тоже вернутся, — Ландер чуть склонил голову, изучая его лицо. — Хотя, знаешь, Артур… мне кажется, ты немного притворяешься. Ты же можешь говорить? Ну, скажи что-нибудь…
Он подождал несколько секунд, но отклика не последовало.
— Нет? Ладно, как знаешь.
Ландер вздохнул, подошёл к двери и, отомкнув замок, распахнул её. В проёме открылся тёмный, тихий город.
— Ты можешь выйти. Прогуляться. Я чувствую, тебе это необходимо.
Единственный глаз Дирижёра блеснул, в нём мелькнул хищный огонь.
— Иди, мой мальчик, — профессор улыбнулся. — Порезвись немного. Только… не оставляй следов. Своих следов.
Дирижёр вышел на крыльцо. Над головой сквозь рваные облака медленно выплывала полная луна.
— Сегодня полнолуние, — тихо сказал Ландер, глядя ему вслед. — Возвращайся до рассвета. Я буду ждать.
Дверь за Дирижёром мягко захлопнулась, и твёрдый шаг хищника растворился в темноте улиц ночного города.
