Глава 13
На утренней планёрке для руководящего состава Мордюков был явно не в духе. Это было видно уже по тому, как он тяжело опустился на своё привычное место во главе стола и принялся рассеянно слушать дежурного, который бубнил суточную сводку. В другой день он бы сразу начал вставлять ему пистон за плохо отработанные материалы по дежурным суткам, за невнятность доклада и упущенные детали, но сегодня лишь мрачно кивал и даже не стал перебивать.
Дежурный, оттарабанив сводку, поджал губу, тоже уловив что-то неладное, и тревожно взглянул на начальника, ожидая привычного разноса. Но Морда лишь несколько секунд молчал, будто собираясь с мыслями, и потом заговорил тяжело и грустно:
— Доигрались, товарищи. К нам проверка из области едет. И не простая проверка — всё вверх дном перевернут. У всех сейфы прошерстят, все дела достанут, каждую бумажку изучат, ядрён патефон, как под микроскопом. Вещдоки незарегистрированные, если есть — немедленно сдать в камеру хранения. Лишнее — срочно уничтожить или официально оформить. По всем материалам, которые заволокичены, срочно принять процессуальное решение. В кабинетах навести порядок. И чтобы никаких неожиданностей. Никаких незарегистрированных заявлений в столах. Ясно⁈
Он обвел всех тяжелым взглядом, помолчал, дав возможность сотрудникам осознать серьёзность ситуации. В кабинете воцарилась напряжённая тишина. Но это, как оказалось, были еще не все плохие новости на сегодня. Начальник продолжил ещё тише и мрачнее:
— Беда к нам пришла, товарищи. Начальник кадров наш, Владимир Ильич Зуев, оказался совсем не героем. Подробностей я вам пока говорить не стану, но суть такова. Мы-то считали — погиб при исполнении, орден уже посмертно хотели дать, представление в Москву ушло, ждали награждения… А теперь вот, получается, что совсем наоборот. Всё вверх тормашками перевернулось. За нас теперь берётся Следственный комитет, серьёзно берётся. Сегодня будут проводить обыск в кабинете Зуева. Он подозревается в особо тяжком преступлении. Вот так…
Народ зашевелился, зароптал, гулом разнелись по кабинету встревоженные голоса, кто-то тихо выругался, кто-то удивленно охнул. Все были ошарашены такой новостью. Никому и в голову не приходило, что погибший Зуев, которого ещё недавно хоронили с церемониалом: под звуки траурного салюта из автоматов Калашникова, с почётным караулом и с флагом, вдруг окажется преступником.
Заявление Мордюкова выглядело совершенно дико и нелепо.
Полковник тем временем поднял руку, призывая к тишине, и невесело продолжил:
— В общем, так, товарищи. Если у кого-то с ним были какие-либо делишки — личные, а не служебные, или ещё какие особые, рекомендую вам прямо сейчас садиться и писать рапорт по собственному. Лучше сейчас уйти по-тихому, чем потом долго оправдываться. Завтра уже будет поздно. Проверяющие настроены очень серьёзно. Да и Сметанин, следователь из Москвы, свое дело знает.
И снова тягостная тишина. Сотрудники угрюмо переглядывались, словно пытаясь определить, у кого рыльце в пушку и кому теперь не позавидуешь. Зуев был для всех авторитетом, строгим и дотошным руководителем. Не знали, кто он на самом деле. Новость эта всех ошарашила.
Я сидел и внимательно смотрел на реакцию присутствующих, пытаясь понять главное: был ли с оборотнем еще кто-то заодно? И какие последствия это принесёт лично мне. В голове вертелась назойливая мысль: «Неужели этот кадровик потянет за собой ещё кого-то? Неужели зацепят и меня?»
* * *
Вскоре в здании ОВД появился Бульдог. С оперативниками из ОСБ, прибывшими из области, они начали обыск в кабинете начальника кадров. Ничего существенного там не нашли, только бумаги какие-то переложили с места на место, шкафчики перерыли, всё изучили внимательно и с понятыми, но пока без результата. Ясен пень, Замполит всё-таки не дурак, компромат на себя в служебном кабинете не хранил. Не зря же но получил такое прозвище — Замполит. Хитрый был гад.
Мордюков, как руководитель территориального органа, лично присутствовал на обыске и повторял, словно молитву:
— Кто бы мог подумать, кто бы мог подумать… Ну, Владимир Ильич, мать твою за ногу… Ох, чую, не дадут мне спокойно на пенсию уйти.
— Не волнуйтесь, Семён Алексеевич, — холодно улыбнулся Бульдог, оторвавшись от заполнения протокола обыска. — Работа наша такая. Оборотней в погонах выявлять.
— Да что ж тут выявлять-то? — дёрнул он плечами. — Он уже на том свете… Гори он в аду…
— Всё понимаю, но дело Валькова у меня, а это — один из эпизодов пособничества. Ваш зам, он же начальник кадров, был с ним связан и получал прямые указания от Валькова. В ходе совместной преступной деятельности.
— Ничего такого мне не было известно, — оправдывающимся голосом проговорил Мордюков.
— Допустим. Мы работаем по этим обстоятельствам… Это подтверждается показаниями свидетелей, распечатками телефонных звонков и некоторыми любопытными документами.
Мордюков сглотнул.
— Какими ещё документами? — с тревогой спросил полковник.
А вот Сметанин не кивал, не глотал, не водил плечами — кажется, даже не моргал никогда, только смотрел на собеседника в упор.
— Этого я пока сказать не могу. Неизвестно, кого еще кадровик потянет за собой.
— Типун вам на язык. В моем отделе была крыса, но крыса эта была одна! — сдавленно воскликнул начальник отдела.
— Ну, посмотрим. А, да, вот ещё… Что вы можете сказать про Ярового?
— А что Яровой?
— Нам нужно знать, он близко взаимодействал с Зуевым?
Мордюков развёл руками:
— Да все мы близко взаимодействовали с Зуевым. Это же начальник кадров.
Но Сметанин, кажется, не посчитал это за ответ.
— Найдите мне его, — бросил он даже не ответ, а указание. — У меня появились вопросы.
— Вопросы? По поводу? — хмуро сдвинул брови Мордюков.
— Извините, Семен Алексеевич. Это я уже с ним буду разговаривать. И кстати, где мне можно будет с ним побеседовать? Чтобы нам никто не мешал?
— Можете разместиться в моём кабинете. Я позову Максима, Яровой скоро придёт.
* * *
Мордюков явно направился сначала ко мне в кабинет, но там, очевидно, не нашёл. А после заглянул в кабинет Кобры. Мы с Оксаной сидели, как всегда, после планёрки, шутили, пили кофе, обсуждали планы на день.
— Прохлаждаетесь, — мрачно пробурчал начальник. — У нас тут такое творится, а вам всё хихоньки-хахоньки!
— Мы работаем, обсуждаем планы оперативных мероприятий, — невозмутимо ответила Кобра.
— У нас проверка! — поморщился Морда, глядя на часы. — Через час будут в отделе.
— Да пускай хоть запроверяются. Вы же знаете, как с ними управляться. Как бы мы ни работали, найдут до чего докопаться. Ублажать их надо, и всё.
— Да знаю я! — повысил голос шеф. — Но сейчас не тот случай. Баня, сауна, выпивка и бабы не прокатят. У них прямое указание всё тут наизнанку вывернуть. ЧП какое на органы! Зуев наш, сука, подставил… Ох, моя это недоработка. Пригрел змею, а я ему так доверял… так доверял…
Мордюков остановился, перестал мерить шагами кабинет, схватился за голову.
— Может, я ему что-то тоже подписывал, я уже не помню. За нарушение гостайны же меня запросто на уголовку могут натянуть. Ох, чую, надо на пенсию уходить.
— Не надо на пенсию, — сказал я. — Он уже мёртвый, вас не потянет.
— Странно, это как же он тогда против Валета пошёл… — Мордюков прищурился: — Это же вы с ним операцию затеяли по поимке Валета?
— Ну да. Наверное, он рассчитывал, наоборот, Валета спасти — а меня убрать. Но попал под шальную пулю. Вполне такое возможно. Мне просто повезло.
— Ну да, тебе всегда почему-то везёт, Максим Сергеевич. Это, конечно, хорошо, но… Ай, хрен с вами! Я чего пришёл-то? Там тебя Сметанин допросить хочет. Через полчаса зайди ко мне в кабинет. Он там ждать будет.
И поскорее развернулся прочь, к двери, будто за ним собаки какие гнались.
— Меня? — с удивлением уточнил я. — Он же допросил.
— Что-то мутит, крутит… Аккуратнее будь, Яровой, лишнего не болтай.
— Да разберусь, товарищ полковник.
— Ох, Яровой, сколько у нас тут событий накручено, наверчено. А всё с твоим появлением. Не Новознаменск, а Чикаго какое-то, ёшки-матрёшки.
Рука Мордюкова потянулась, будто он хотел перекреститься, но потом опомнился, беззвучно плюнул, пробурчал какое-то проклятие и, махнув рукой, вышел.
— Бульдог? — озадаченно спросила Кобра, провожая взглядом дверь. — Чего ему надо?
— Да шоколада, — пожал я плечами. — Разберусь.
— Ты правда аккуратней с ним. Нездоровый какой-то у него интерес. К тебе и к нашему отделу. Если накопал, что кадровик работал на Валета… Не дай бог, ещё чего-то нароет.
— Как нароет, так и зароет, — спокойно сказал я. — Дай-ка мне лучше эту печенюшку, уж больно вкусные у тебя они.
— «Юбилейное» обычное, — улыбнулась Оксана.
— Ну да, — пробубнил я, хрустя печеньем. — Как в советское время.
* * *
Я зашёл в кабинет Мордюкова. В кресле Семёна Алексеевича восседал Сметанин, развалившись свободно и вызывающе, будто кресло это предназначалось ему изначально. Приземистый, с широкими плечами и тяжёлой челюстью, он буравил меня взглядом маленьких, проницательных и красноватых глаз, которые и вправду чем-то напоминали бульдожьи.
— Максим Сергеевич, присаживайтесь, — бросил он, не вставая. — У меня будет к вам несколько вопросов.
Я оглянулся, Морды в кабинете не было. Видимо, побежал в аптеку за валерьянкой или, может, пытался успокоить свои разыгравшиеся нервы сигаретой на улице. Я недоуменно поморщился, сделал вид, что сильно занят работой, и мне нет никакого дела до его внезапного вторжения.
— Что-то срочное? Я же уже давал показания, — заметил я подчеркнуто вежливо, но без лишнего почтения.
Понятно, что когда тобой начинает интересоваться следак из комитета, есть над чем задуматься, но показывать тревогу я не собирался. У комитета есть свои методы, но и у нас свои приёмы.
— Присаживайтесь, присаживайтесь, — настаивал он. — Расскажу некоторые обстоятельства дела Валькова. И, знаете, там обнаружились занятные нестыковочки.
Я опустился в кресло напротив. Сметанин продолжал своим прокурорским тоном:
— Как объясните, Максим Сергеевич, что операцию по задержанию Валькова вы проводили под руководством и по прямой наводке Зуева, а он, по моим данным, как раз и являлся пособником Валькова?
Я пожал плечами, сохраняя полную невозмутимость:
— Не знаю, может быть, что-то не поделили они между собой. Кадровик, Владимир Ильич, мог ведь хотеть избавиться от Валета, чтобы не раскрыть собственную причастность. Может быть, просто решил себя обезопасить. Как вам такая версия? К тому же, Вальков находился уже в федеральном розыске и явно представлял угрозу для Зуева, он-то был при должности. Ну это если, конечно, замполит вообще работал на него. Я до сих пор не уверен в ваших подозрениях.
Сметанин качнул головой, будто не услышал моего ответа, и продолжил своим ровным голосом:
— Вам что-нибудь известно о их совместной преступной деятельности?
— Мне? — сделал я удивлённые глаза. — Нет, конечно.
— Ну да, конечно, — с недоверием произнёс Бульдог. — Значит, вы сами к Валькову отношения никакого не имеете и не имели?
— Никакого, — искренне замотал я головой.
— Хорошо, а вот это вы как объясните? — Бульдог повернул ко мне ноутбук и щёлкнул мышкой.
Экран засветился блеклым холодным светом. Я невольно прищурился, чтобы рассмотреть, что же там такое важное и интересное, что у этого комитетского глаза так и загорелись охотничьим блеском.
На видеозаписи была та самая комната, очень похожая на допросную, в офисном здании Валькова. В тесноте кабинета за столом сидел я сам. И хотя на экране было не разглядеть, что это именно я писал анкету, сам я прекрасно помнил тот момент. Я старательно изображал из себя обычного кандидата на работу, простого парня, решившего сменить унылую службу на тёплое местечко с высоким окладом.
Рядом со мной, нависнув тяжёлой фигурой, стоял Дирижёр. Вот он резко метнул в меня авторучку. Я не успел увернуться или, точнее, не захотел показывать, что мог бы. Он внимательно смотрел на мою реакцию. Затем как бы случайно уронил кружку на пол. Я вздрогнул, сделав вид, что испугался. Проверял меня тогда, подонок.
И теперь мне было очень интересно, каким образом эта запись оказалась в руках Бульдога.
Следователь, не отрываясь, наблюдал за мной, стараясь уловить хоть малейшую реакцию:
— Что вы скажете на это, Максим Сергеевич? Что вы там делаете?
Я поднял на него глаза с самым равнодушным выражением лица, на которое был способен, пожал плечами и ответил без запинки:
— Я устраивался на работу в службу безопасности. Простая история.
— Ах, вот как, — насмешливо протянул Бульдог. — Значит, перебежчик? Из органов в охранники? Или вам там место потеплее предложили?
— И что? — ответил я спокойно, глядя прямо ему в глаза. — Вы же сами понимаете, в современном мире человек ищет, где меньше работы, а больше зарплата. Устал, может быть, погоны носить. Честно скажу, здесь не разбогатеешь. Зачем лукавить?
— Ага, ясно… Но вы же знали, к кому именно идёте устраиваться? К криминальному авторитету Валькову?
— Криминальному авторитету? — переспросил я с искренним удивлением, чуть приподняв брови. — Боже упаси! Я тогда устраивался к кандидату в мэры Новознаменска, уважаемому бизнесмену и меценату. Вот к кому я шёл.
— Интересная логика, — Бульдог недобро улыбнулся, будто пытаясь скрыть раздражение. — А как же вы устраивались, если с предыдущей работы так и не уволились?
— Просто сходил узнать, переговорить, — пожал я плечами, делая вид, что не вижу никакого подвоха. — Сказали, перезвонят — но не перезвонили. Бывает такое, что ж теперь поделаешь. И хорошо, что не перезвонили, потому что сами знаете, чем бы это закончилось.
— Ну да, ну да, — скептически кивнул следак. — Не перезвонили?
— Не-а.
— Вот негодяи…
— Еще какие.
Мы оба ждали, сколько ещё будет верёвочка виться, когда подойдёт к концу. Следователь замолчал, набивая по клавишам ноутбука мои показания.
Я же наблюдал за ним. Изучал. Кто ты, воин? Какого ляда прицепился. Накопал? Нет, если бы накопал на меня, то скрутили бы уже.
— И самое интересное, — медленно произнёс Бульдог, тщательно смакуя каждое слово и снова впившись в меня взглядом, — знаете, откуда эта видеозапись? Ведь здание было взорвано, как только вы вошли туда со следователем Зыкиным, и видеорегистратор там тоже сгорел. Но, вот номер, запись успели скопировать раньше.
— Ну и где же она хранилась? — нарочито равнодушно хмыкнул я, поднимая взгляд на следователя, словно мне было просто любопытно послушать занятную историю, раз уж я всё равно тут сижу.
— Её нашли в телефоне одного из убитых, той троицы трупов, что недавно откопали в лесу. Ничего не хотите по этому поводу уточнить?
— У каждого свои извращения, коллега, — хмыкнул я снова, демонстрируя полное безразличие. — Мало ли кто скидывает себе на телефон видео с камер наблюдения.
А про себя я уже понимал, что эту запись троим охранникам Валькова загрузили специально, чтобы они могли изучить меня, запомнить внешность, подготовиться. Перед тем, как идти в спортзал к Грачу и убрать нас обоих. Получается, эти ребята видели меня заранее, знали в лицо. Но это не помогло им остаться живыми. Я смотрел на Бульдога и думал, что цепочка его расследований получается очень длинной и скользкой.
Бульдог постучал пальцами по столешнице и продолжил:
— Вот ещё момент. Вы приезжали на осмотр места, где были найдены три трупа в лесу. Это оказались охранники Валькова, те самые, которые работали в здании, где вы проходили собеседование. Интересное совпадение, не находите?
Я отрицательно мотнул головой.
— Были изъяты следы пальцев с пакетов, где находились тела. И удивительное дело — следы оказались непригодными для идентификации.
— Это уже вопросы не ко мне. Я дактилоскопические исследования не провожу, — с насколько мог искренней невинностью ответил я.
А про себя отметил: молодец, Корюшкин, хорошо сработал, справку написал, что следы непригодны, и не раскололся, не сдал. Надо все-таки свести его с Иркой, что им по отдельности мыкаться.
Бульдог хмыкнул, откинулся в кресле и, сцепив руки в замок, внимательно взглянул на меня:
— Знаете, Максим Сергеевич, слишком уж много странных совпадений вокруг вашей персоны. Но я докопаюсь до истины. Будьте уверены.
— Не сомневаюсь, — я пожал плечами с деланой усталостью. — Но, боюсь, ничем вам помочь не могу. Да и, признаться, не очень горю желанием. У нас, вон, кражи велосипедов за сутки ещё не раскрыты, а тяжкие телесные в баре «Звездный» повисли висяком. Работы, как вы понимаете, выше крыши. Мне не до прошлых дел, не до Зуева вашего, и не до Валькова. Я ловлю реальных преступников, злоумышленников, а не тех, которые в земле лежат. Для меня это гораздо важнее.
— Интересный вы человек, Максим Сергеевич, — усмехнулся Бульдог, сдвигая папку с бумагами на край стола. — И дерзкий.
— Да нет, самый обычный, — пожал я плечами. — Просто не люблю, когда меня в чём-то подозревают.
— В чём-то? — резко переспросил Бульдог, повысив тон. — Связь с преступным сообществом — это не «что-то». Это десять лет строгого режима. Вы — человек в погонах и должны…
— Лекции мне читать не надо, — резко оборвал я его, не позволяя закончить нотацию. — Будет что конкретное — предъявляйте. А пока я пошёл. Где расписаться?
— Я вас не отпускал, — процедил он сквозь зубы, глаза его сузились до щёлочек.
— Считайте, я сам себя отпустил.
— Я могу отстранить вас от занимаемой должности.
— Да? Это каким образом? Вы можете вынести постановление об отстранении только на основании предъявленного обвинения, а я этого постановления не видел и нигде не расписывался. Где оно? Не вижу. Нет? Ну, раз так, значит, официально я продолжаю оставаться старшим оперуполномоченным Заводского ОМВД.
Бульдог промолчал. Скрипнул челюстью. Затем резко придвинул мне листок протокола допроса.
— Распишитесь.
Я кивнул, демонстративно, не торопясь. Бульдог потянулся к ручке, хотел передать её мне, но я только улыбнулся и, достав из кармана свою, медленно и аккуратно поставил подписи.
* * *
— Я сейчас введу тебе препарат. Ты очень хочешь, чтобы я сделал это. Ты ждал его, ты нуждался в нём всё это время. Этот препарат дает тебе силу, он дает тебе выносливость, энергию. Ты почувствуешь, как твой организм наполняется новым зарядом мощи, новым зарядом жизненных сил.
Голос профессора Ландера был негромким, вкрадчивым, чуть хрипловатым и очень спокойным. Он сидел на табурете в той самой тесной камере, где был заперт его нынешний подопытный — Столяров, бывший военный, а теперь простой инкассатор, по воле судьбы попавший в лабораторную мышеловку. Ландер внимательно смотрел на него, не отрываясь, гипнотизируя даже взглядом, словно пытаясь проникнуть в его сознание ещё до начала настоящего гипноза.
— Ты расслаблен, очень расслаблен, — продолжал профессор ровным голосом, похожим на течение спокойной реки. — Сейчас ты войдёшь в состояние полного покоя и абсолютного подчинения. Мои слова — это твои мысли, мои желания — это твои желания. Ты будешь слушать только мой голос. Всё, что было до этого момента, исчезает. Ты сосредоточен только на моём голосе, на моих словах. Вдохни глубоко, выдохни медленно…
Он вколол шприц резко, без подготовки, без дезинфекции, прямо в плечо. Дезинфекция была лишней тратой времени. Организм Столярова, в отличие от предыдущих подопытных, начинал работать так, как надо. Он становился прочнее, сильнее, мобилизовались скрытые резервы, ускорялась регенерация, и препарат входил в эту новую схему работы тела, как ключ в замочную скважину.
— Ты ощущаешь препарат, чувствуешь его. Он течёт по венам, проникает в ткани, пробуждая всё, что дремало внутри. Ты наполняешься мощью, уверенностью. Твой организм становится совершенным механизмом, способным выполнять любые задачи. Ты будешь бесстрашен, вынослив, готов к любой нагрузке.
Через несколько минут, когда действие препарата стало очевидным по расширившимся зрачкам Столярова и лёгкой дрожи в мышцах, профессор Ландер продолжил:
— Теперь слушай меня очень внимательно. Ты будешь подчиняться только моим приказам, только моим указаниям. Ты не можешь существовать без моих команд. Когда ты проснёшься, моя воля станет твоей волей. Тебе нужна новая доза препарата, без него ты не способен ни думать, ни действовать, ни жить. Твои мысли направлены только на одно — выполнение моих приказов.
Голос профессора стал ещё тише и проникновеннее, словно он шептал тайну, которую никто не должен был услышать, кроме Столярова:
— Сейчас ты в моей власти, и тебе это нравится. Ты хочешь выполнять мои поручения, тебе это необходимо. Ты испытываешь удовлетворение и покой, когда подчиняешься мне. Только тогда твой организм работает правильно, только тогда ты чувствуешь себя по-настоящему живым. Иначе ты пуст, иначе ты ничто.
Профессор Ландер на мгновение замолчал, давая препарату и словам проникнуть глубоко в сознание и подсознание Столярова, а затем закончил:
— Теперь запомни это состояние и прими его как истину. Истины не обсуждают, с ней не спорят. Это единственно верный путь для тебя, единственно возможный. Ты подчиняешься, и это твоя новая жизнь.
Объект не шевелился.
— А теперь, — размеренно проговорил Ландер, — я досчитаю до пяти, и ты проснёшься. И после того, как проснёшься, будешь беспрекословно выполнять любые мои указания. Один… два… три… четыре… пять.
Профессор щёлкнул пальцами, звук коротко резанул слух. Столяров, до того неподвижно лежавший на жёсткой кровати, медленно открыл глаза. Его взгляд, казавшийся вполне осмысленным, был только каким-то странно затуманенным, как у человека, который глубоко задумался о чём-то важном, но не мог вспомнить, о чём именно. Он смотрел прямо перед собой, не мигая, не выражая никаких эмоций, будто ждал сигнала или приказа.
— Отлично, — довольно проговорил профессор, потирая руки с удовлетворением.
Его эксперимент явно приносил нужные результаты. Ландер потянулся в карман плотного медицинского халата и достал маленький диктофон. Нажав кнопку записи, он тихо, почти шёпотом, словно боясь потревожить застывшее состояние подопытного, произнёс:
— Образец номер четырнадцать дробь шесть проявляет высокий уровень внушаемости. Сочетание препарата и гипнотического воздействия оказало должный эффект. Субъект демонстрирует абсолютную податливость, подавление собственной воли и полную мобилизацию физиологических ресурсов организма. Наблюдаются все признаки эффективного внедрения нужных установок. Теперь он — послушный исполнитель любых приказов.
Профессор снова внимательно посмотрел на Столярова, словно проверяя свои выводы, и, удовлетворённо хмыкнув, убрал диктофон обратно в карман. Он выпрямился и твёрдо скомандовал:
— Встань.
Столяров поднялся с железной койки сразу, без промедления и даже без малейших признаков усталости или скованности после долгого лежания. Его движения были плавными, но в то же время механическими, словно внутри него включился некий отлаженный аппарат.
— Иди за мной, — скомандовал Ландер.
Они двинулись к двери. Но это была не та дверь, что вела в лабораторию. Профессор приложил палец к замку на потёртой металлической двери. Система считала папиллярный узор и издала короткий электронный писк. Замок щёлкнул, дверь медленно отворилась, открывая темноту другого помещения. Оттуда потянуло густой прохладой подземелья.
Они вошли в подвальное помещение. Стены были покрыты мшистым белым налётом, воздух наполнен затхлостью, словно впитавшейся навечно в старый бетон. Над головой висела одинокая лампочка, её слабый жёлтый свет едва рассеивал тьму, тускло колеблясь и отбрасывая неровные тени на стены и потолок.
В дальнем углу, скрытый полумраком, неподвижно высился плечистый силуэт человека. Он стоял неподвижно, как статуя, или, скорее, как тень.
— Убей его, — холодно и без колебаний приказал профессор Ландер, взмахнув рукой в сторону силуэта, жестом точно указывая цель своему подопытному.
Столяров не вздрогнул и не проявил эмоций. Он, не меняя выражения лица, медленно направился к неподвижному силуэту.
