Глава 14
Солнечная система, планета Земля. Свердловская область, город Нижний Тагил
Я плавал среди звуков и уверенно говорил на нескольких языках с Шизой, но неожиданно пришла тьма, и я проснулся. Открыл глаза и увидел сидящую рядом Светлану. Лицо ее было заплаканным, глаза от слез опухли. Она дремала, сидя рядом с моей кроватью. Я повертел головой и увидел, что нахожусь в лазарете. Снова в той же палате и на той же кровати. Я легонько тронул ее руку, и Светлана мгновенно открыла глаза, недоуменно на меня посмотрела, потом ее лицо исказилось смешанной гримасой радости и гнева.
– Ты что себе позволяешь? – начала она тихо, но очень нервно, губы ее тряслись. Глаза наполнились слезами.
– В смысле? – спросил я.
– Снова чудишь?
Я поморгал и ответил:
– Не понимаю, о чем ты. И почему я в лазарете? Меня же посадили в штрафной изолятор.
– Да, посадили, но ты там впал в кому, и тебя перевели сюда. Что происходит, Виктор? Ты снова хотел себя убить?
– Вроде нет. Не было причин, моя жизнь стала налаживаться… – Светлана посмотрела на меня долгим изучающим взглядом и, вздохнув, произнесла:
– Странный ты, Витя, человек.
– Ты тоже странная, – ответил я.
– Почему это я странная? – Она выпрямилась.
– А почему странный я?
– Потому что ты не такой.
– Какой не такой?
– А такой…
– Так такой или не такой, ты уже определилась? – улыбнулся я.
– Ты… – Она замялась, беспомощно стала озираться и наконец выдала: – Ты чудной?
– Почему я чудной? – спросил я, слегка улыбнувшись.
Светлана снова на мгновение замялась, а затем ответила:
– Ты не такой, как все. Иногда мне кажется, что ты живешь в каком-то своем мире.
Я задумался над ее словами, но не стал ничего отвечать.
– Что ты молчишь? – нервно теребя платок в руке, спросила она.
– Думаю, что ответить. Я не знаю, что тебе сказать, я такой и ты такая.
– Какая это такая? – Она перестала шмыгать носом и удивленно на меня посмотрела.
– Такая. Тоже чудная, – ответил я.
– Почему это я чудная?
– Потому что связалась со мной. Если я чудной, то и ты чудная. Подобное тянется к подобному. Это закон философии. Не помню, как он называется.
– Да, – тихо ответила она, опустив глаза. – Меня неудержимо тянет к тебе. Мне хочется наброситься на тебя и…
– И что? – спросил я. – Съесть?
– Нет, трахнуть, – рассмеялась она сквозь полившиеся слезы.
– А что со мной было, что я попал в лазарет? – спросил я, отвлекая ее от ненужных мыслей.
– Ты впал в кому.
– В кому? Не может быть, я просто уснул.
– Ничего себе сон, – скривилась Светлана. – Ты почти не дышал, пульс не прослушивался. И ты был холоден, как мертвец. Понимаешь?
– Нет, – ответил я, – я чувствую себя хорошо, ничего не болит и даже есть не хочется. И сколько я провел в таком состоянии?
– Сутки в ШИЗО и трое суток в лазарете. Но это не главное, тебя опять поместят в психиатрическую больницу.
– Зачем? – Теперь пришло время удивляться мне.
– Затем, что начальник колонии очень зол, и он хочет, чтобы там разобрались, ты нормальный или сумасшедший суицидник. Он даже сказал, что лучше бы ты сдох, у него было бы меньше проблем.
– Да, добрый у нас хозяин. Но не дождется, – теперь скривился я и спросил Шизу: «Ты зачем ввела меня в такое состояние? Нас снова засунут в психушку».
«Папочка, твой организм не может быстро изучать языки, я все его ресурсы направила на обучение базам. Ты простив?»
«Нет, но мы напугали других».
«О них не думай, я помогу утрясти все неприятности», – ответила Шиза.
«Как скажешь, дочка», – ответил я.
– Ты чего снова замолчал? – спросила Светлана.
– Да вот думаю, как быть. Хозяин сильно злой?
– Сильно.
– И только из-за меня?
– Нет, еще дома неприятности, дочка хочет поступать в МГИМО, а у нее плохо с иностранными языками. Репетиторы говорят, что у нее нет способности к языкам. – Потом Светлана наклонилась ко мне и сообщила: – Я видела ее, тупая как пробка, и куда лезет? При поступлении нужно знать на хорошем уровне два языка…
– Ну, это не проблема, сообщи полковнику, что я могу помочь его дочке освоить три языка на выбор: английский, испанский или французский. Сколько лет девочке?
– Шестнадцать. – Светлана внимательно и недоверчиво на меня посмотрела: – Ты действительно знаешь три языка?
– Знаю пять, среди них русский.
– Что-то не верится. Или… – Она подозрительно на меня посмотрела. – Тебя научили языкам в шпионской школе? ЦРУшники?
– Света, – покачал осуждающе головой, – почему тебе всюду мерещатся шпионы?
– Ну как? – спросила она. – Я читала твое личное дело, в нем не указано, что ты знаешь иностранные языки.
– И что? Там не указано, что я фокусник, – рассмеялся я. – Ты не забудь между делом намекнуть «полкану» о моем предложении.
– Мне страшно, Витя, – прошептала она. – Я не знаю, как он к этому отнесется. Скажи что-нибудь на английском.
– Svetlana, don't be afraid, I love you, – произнес я.
– И что ты сейчас сказал? Послал меня? – спросила Светлана.
– Я сказал: «Не бойся, Светлана, я тебя люблю».
– Да уж, любишь, – с сомнением произнесла Светлана, но голос ее подобрел. – Лежи, я пойду, доложу, что ты пришел в себя, суицидник.
– Почему я суицидник? – спросил я. – Обижаешь.
– Это не я тебя обозвала, а наш полковник. Пойду, – она нагнулась и поцеловала меня в губы, – узнаю, может, не надо тебя отправлять в психушку.
– Иди, – ответил я и приободрил ее глазами и улыбкой.
В кабинет начальника колонии заглянула секретарь Маша и обратилась к полковнику.
– Товарищ полковник, к вам просится начмед.
– Пусть войдет, – недовольно произнес начальник колонии. Вошла начмед, и полковник рукой указал ей на стул. – Садись, Светлана. Ну что, как там наш больной?
– Здоров, – ответила Светлана Алексеевна, – пришел в себя и ничего не помнит.
– Что, совсем ничего?
– Ну не так чтобы ничего. Он помнит, как его поместили в штрафной изолятор, но не помнит, как он оказался в лазарете. У него провал памяти в четыре дня.
– Вот как… Это нормально? – спросил полковник.
Светлана Алексеевна пожала плечами:
– Не знаю, товарищ полковник. Я не понимаю, что с ним произошло. Он находился в состоянии, близком к коме или летаргическому сну. Может, его психика не выдержала нагрузки и, чтобы не перегореть, перевела его в такое состояние. Он сказал, что все время спал.
Полковник задумчиво покивал, потом поднял взгляд:
– Светлана Алексеевна, напишите на мое имя рапорт о необходимости вновь освидетельствовать Глухова в психиатрической лечебнице. Мне нужно точно знать, здоров он или психически болен, это важно. У вас все?
– Нет, я обмолвилась, что ваша дочка ищет репетитора по иностранным языкам, и он сказал, что может потом обучить ее трем языкам на выбор.
– Три языка? Он что, выучил их, пока пребывал в коме?
– Нет, говорит, что знает, и все, – Светлана Алексеевна нахмурилась, ее голос дрогнул от волнения. – Я знаю, – произнесла она с ноткой тревоги, – что ранее за ним не замечалось подобных знаний. Но и его умение фокусника оставалось тайной до сих пор. Он странный, но не сумасшедший.
– Я подумаю, Светлана Алексеевна, но все же пусть Глухов полежит в психиатрической лечебнице. Опасно, знаете ли, доверять дочь ненормальному – кто знает, что у него случится в голове.
– Я вас поняла, товарищ полковник, разрешите идти?
– Идите, Светлана Алексеевна, и принесите мне рапорт, я его подпишу. Готовьте Глухова к перевозке.
* * *
На следующее утро меня этапировали в психиатрическую больницу. Вывели к проходному КПП и передали конвою из солдат. Посадили в автозак. И вот я снова в знакомых мне больничных коридорах. По первому этажу бродили больные в коричневых пижамах, их оттеснили от врачей санитары – Миша и Василий. Встречали меня два врача: главврач и Тамара, начальник отделения тяжелых больных. Оно располагалось на третьем этаже.
– Вы снова к нам, голубчик, – сложив руки на животе, дружелюбно произнес Айболит. – Что на этот раз выкинули?
– Мусорную корзину, – ответил я с очень серьезным видом.
– Куда выбросили? – добродушно спросил Айболит.
– В мусорный контейнер. За это меня посадили в штрафной изолятор. Я там уснул на четыре дня. В колонии подумали, что я псих. И вот я снова здесь, дорогой мой доктор. Здравствуйте, Тамара Григорьевна.
Она лишь кивнула со строгим лицом, но ее глаза выдавали радость.
– Снова к вам, голубушка? – спросил Айболит, и Тамара ответила:
– А куда еще. Он мой пациент. Будем разбираться, зачем он выбросил имущество колонии, может, это протест против насилия.
– Да-да, Тамара Григорьевна, вы уж разберитесь. Очень интересный больной. – Главврач расписался в ведомости, что забрал под свою ответственность осужденного, и караул покинул больницу.
– Миша, Василий, отведите пациента в третью палату в моем отделении, – произнесла Тамара и отвернулась от меня к главврачу: – Я оформлю его в своем стационаре и принесу больничную карту к вам на подпись.
– Только не задерживайтесь, – поторопил ее Айболит. Мне нужно убыть на совещание в облздрав. – Оба, казалось, потеряли ко мне всякий интерес.
Меня повели по лестнице в закрытый стационар, и Миша, подмигнув мне, спросил:
– Снова решил отдохнуть, Фокусник?
– На этот раз все вышло случайно, – отмахнулся я. – Попал в штрафной изолятор и там уснул на четыре дня. Вот и оказался у вас. Наши начальники хотят понять, псих я или уникум.
– Он псих, – ответил Василий. – Ты будь с ним поосторожней.
Я промолчал и был доставлен в свою прежнюю палату с мягкими стенами, небольшим зарешеченным окошком вверху у торца, той же кроватью с синим потертым байковым одеялом и серой простыней.
Дверь за мной закрылась, и я лег на кровать. Спать не хотелось, выспался. Я стал практиковать с Шизой английский язык – база имелась, но нужна была разговорная практика. Она подсказывала, где я неправильно произношу слова с акцентом, и это было довольно увлекательное занятие.
В обед меня покормили гороховым супом, гороховой кашей с подливой и куском сала. Дали кислый компот из сухофруктов, и я снова лег практиковать разговорную речь на английском, но буквально сразу пришла Тамара. Постояла в дверях, рассматривая меня, и позвала:
– Пошли, неугомонный, ко мне в кабинет, поговорим.
Я встал, улыбнулся, приблизился вплотную к врачу и, прижав ее за талию, поцеловал в губы. Она на поцелуй ответила и тут же отстранилась.
– Пошли, – хрипло произнесла она и повернулась уходить.
За непроницаемой внешностью и большими роговыми очками скрывалась страстная натура, которая могла гореть и подпалить меня. Это был талант.
В кабинете она на ключ закрыла дверь и села за свой стол. Долго меня рассматривала.
– Знаешь, – произнесла она, прервав молчание, – я долго думала о том, что между нами произошло. Хотела тебя забыть… Думала, что справилась с собой, а тут ты снова появился. Растревожил душу. Кто ты, Глухов? Почему имеешь такую власть надо мной? – Она покачала головой. Бледно улыбнулась. – Надо думать, не только надо мной. У вас Светлана – начмед? – спросила она. Я кивнул. – Ты у нее санитаром? Да?
– Да, – снова кивнул я.
– Спишь с ней?
– Не то чтобы сплю, мы имеем близость, – не стал врать я.
Тамара, слушая, кивала.
– Я так и поняла, хотела написать тебе… Потом подумала, что это лишнее. Ты и на зоне не останешься без женского внимания. А Светка шустрая, сразу пристроила тебя у себя. Но знаешь, я не ревную, потому что ты ее не любишь и меня не любишь, просто тебе так удобно.
Я пожал плечами и спросил:
– И что теперь, ты не будешь мне давать?
– Буду, – буднично ответила Тамара, – как же без этого, я уже привыкла к близости с тобой.
Она распустила волосы и распахнула халат, под ним был один бюстгальтер. Я понял: она знала о моем прибытии и готовилась. Как всегда, встреча была жаркой и пылкой. Тамара утолила свою первую страсть и, накинув халат, села напротив. Дунула на упавшую на глаза прядку волос и убрала ее.
– Я вот что подумала, – сообщила она мне. – Я хочу с тобой встречаться, но там Светка. Хочу, чтобы она знала, что ты имеешь близость и со мной. Я буду приходить к тебе на свидания, но только когда защищу диссертацию, там тебе посвящена отдельная глава, – призналась она.
– Света знает, что мы имели близость, – ответил я.
– Вот как… и там ты не соврал. И как она к этому отнеслась?
– Спокойно, как и ты.
– Понимаю, – покивала Тамара. – Она тоже знает, что ты никого не любишь. Если бы любил меня, она бешено бы ревновала. Так. – Она отвернулась. – Хочешь, мы ей позвоним и пригласим вечером сюда, я сегодня остаюсь на дежурство, – произнесла она, смотря в угол кабинета.
– Зачем? – спросил я, не понимая ее мотивов.
– Затем, что нам надо все расставить на свои места, чтобы не было ненужных ссор, ревности, непонимания и обмана. Она баба умная, поймет все правильно, а ты поимеешь двух женщин. Хочешь?
– Не знаю, – признался я, – это так неожиданно.
– Да и для меня тоже, – призналась Тамара. – Надо решать этот больной вопрос, и решать быстро, тебя сюда поместили на неделю. Каждую ночь я оставаться в больнице не могу, еще раз отдежурю – и все. Понимаешь?
– Не совсем, но понимаю, что ты знаешь, что делаешь.
Она кивнула и подняла трубку телефона, набрала номер, подождала.
– Соедините меня с медчастью, это из психиатрической больницы звонят.
Вскоре кто-то подошел к телефону, я внимательно слушал.
– Света, ты? Это Тамара. Разговор есть не для чужих ушей. Выйди за пределы колонии и позвони на мой номер. Запиши, я продиктую. Нет, с этим оболтусом все нормально, поговорить надо откровенно… Хорошо, жду. – Тамара положила трубку. – Через полчаса перезвонит, – сообщила она мне.
Мы сидели, немного поболтали ни о чем. Тамара села мне на колени, и я понял, что она пылает желанием. Она страстно захотела испытать близость. А когда подошли к пику, нас застал телефонный вызов. Она сняла трубку, лежа животом на столе, и хрипло ответила:
– Слушаю. Да, это я. Еще раз привет. Ох… М-м-м… Рада тебя слышать, подожди. – Она выскользнула из-под меня и отдышалась. – Говори, – сказала она в трубку. – Да, он у меня и хочет тебе что-то сказать.
Тамара насмешливо на меня глянула, передала мне трубку и опустилась на колени передо мной. Я хотел сказать: «Света, привет», но только запнулся. Промычал «м-м-м». Тамара стала шалить, и я задохнулся. Затем, собрав свою волю в кулак, с небольшим перерывом произнес:
– Света, привет, я рад тебя слышать. Тамара хочет, чтобы ты пришла вечером к больнице. Зачем? – Я прикрыл глаза и ощутил сильнейший оргазм. Тихо застонал и показал Тамаре кулак. Она вытерла губы и довольно рассмеялась, потом решительно забрала у меня трубку телефона.
– Что происходит? – переспросила она. – Жду тебя после восьми вечера, встречу, все объясню. Пока, – и положила трубку.
Вечер обещал быть томным. После ужина и вечерней поверки больных в больнице воцарилась тишина. К семи часам Тамара вошла в мою палату. Я лежал и практиковался в английском.
– Пошли в ординаторскую, – позвала она.
По пути она заговорила:
– Этаж я закрыла, санитары на первом и втором этажах, так что нам никто не помешает.
В ординаторской был накрыт стол, на тарелках лежали закуски: колбаса, лимон, сыр, и стояла бутылка водки. Я достал из воздуха конфеты и бутылку коньяка. Тамара из-под стола вытащила банку домашних солений.
– Водку будешь? – спросила она.
– Буду, – ответил я, и мы выпили по сто пятьдесят грамм. В голове стало легче, и окружающий мир начал играть яркими красками. Тамара не приставала ко мне, она рассказывала о своей жизни без меня, о коте и рыбках, о том, как кот однажды упал в аквариум.
– Вот смеха-то было, – рассмеялась она пьяненько.
К восьми вечера она собралась, надела плащ и вышла.
– Жди нас здесь, – строго предупредила она.
– Зачем мне это? – спросил я Шизу. – Одна женщина – полбеды, две – настоящая беда, – произнес я.
– Так для тебя будет лучше, – ответила Шиза. – Двенадцать лет – большой срок. Тебе нужна помощь. Они будут помогать во всем…
– Откуда такая уверенность? – не унимался я.
– Есть, и все, – коротко ответила Шиза и, как ее мать, спряталась, не отсвечивая и игнорируя меня.
– Яблоко от яблоньки недалеко падает, – проворчал я и приготовился ко встрече. Но, как оказалось, напрасно переживал.
Светлана пришла веселая, она смеялась и сразу же обняла меня. Я помог ей снять дождевик. На улице шел дождь. Не дожидаясь разрешения, я разлил водку. Мы снова выпили, закусили. Потом открыли бутылку коньяка, а потом мне уже было все равно, что будет дальше.
Проснулся под утро на разложенном диване, посередине. С обеих сторон ко мне спиной спали Света и Тамара. Ночь, можно сказать, удалась, и все остались довольны. Я встал, вылез из-под одеяла и начал одеваться, потом разбудил женщин.
– Пора, – тряхнув за плечо обеих, сказал я. На часах было шесть утра.
Светлана покинула больницу через полчаса. Она обняла Тамару, поцеловала меня и выглядела счастливой. Я понял, что меня поделили, как красивую вещь, которую носят по очереди. Так студенты на свидания ходят, надевая лучшее, что есть у друзей и подруг. Я был не против. Мы использовали друг друга, и это всех устраивало. С одной стороны, для меня это было странно. Я немолодой зэк, с большим сроком. Они свободные женщины, не обретшие семейного счастья. А с другой стороны, я понимал, что к этому приложила свою руку Шиза. Сказала, так надо. Я ей доверял.
Прошли еще сутки моего пребывания в больнице. Вечером после отбоя в палату заглянул санитар Миша.
Заглянул и заинтересованно спросил:
– Коньяк есть?
– Есть, да не про вашу честь, – ответил я.
– А что так строго? – рассмеялся санитар. – Я по делу.
– Если по делу, то заходи, поговорим. – Я сел на кровать. – Что за дело?
Санитар прошел и остановился у кровати.
– Помнишь, ты говорил, что надо искать возможности и нужных людей? – спросил санитар.
– Помню, – ответил я. – И что, ты нашел возможности?
– Вроде бы нашел, хочу поделиться мыслью. Но как реализовать то, что узнал, не знаю.
– Ну-ну, говори. Если что стоящее, мы это обмозгуем, – произнес я и заинтересованно оглядел смущенного санитара. Умом он не блистал, и ждать от него чего-то необычного не приходилось, но было скучно, а беседа скрашивала больничные будни.
– В общем, к нам в больничку иногда ложится один тип, завскладом промтоваров на областной торгово-закупочной базе. Зовут его Роман Маркович Розенблад.
– Интересная фамилия, – произнес я, – многообещающая. Продолжай.
– Так вот, мы с ним иногда выпиваем, и я приношу ему передачи. Коньячок, колбаску копченую, курочку, что передает его жена.
– Он сам, что ли, ложится?
– Да, и часто перед ревизией – типа, нервы подлечить. Главврач – его хороший товарищ.
«Ну, с завскладом промтоварной базы каждый хотел бы дружить», – подумал я и спросил:
– И что интересного в этом товарище Розенбладе?
– Мы недавно выпили, и он огорченно рассказал, что к нему на склад поступил груз брезента из Индии, он открыл ящики, а там вместо обычного брезента джинсовая ткань. Роман Маркович, не будь дураком, эти ящики вывез со склада, а брезент списал как испорченный. Ну, ему наложили денежный штраф в размере трехсот рублей, и он, типа, расстроился и слег в больничку. А на самом деле попросту удрал от ответственности и начальства. О том, что пришла джинсовая ткань вместо брезента, никто не знает. Он где-то часть брезента достал и положил на склад и говорит, вот хорошо бы из нее джинсы пошить, да боится, что его сдадут портные. Что скажешь, стоящая информация?
– Вполне. Зови этого Розенблада, поговорим с ним.
– А что ему сказать? Что его осужденный зовет?..
– Такой человек знает, что в тюрьме не только бандиты сидят, но и уважаемые люди. Скажи, что я заинтересован в решении его вопроса.
– Ты? – не поверил Миша.
– Ты сходи, а там посмотрим. С меня бутылка конька, если он придет.
Санитар обрадованно вскочил и выбежал. Пришли они минут через десять. Сначала заглянул Миша, потом следом вошел невысокий щуплый дядька неопределенного возраста. Он оглядел палату, потом меня и прошел дальше.
– Вы хотели со мной поговорить, товарищ? – спросил он, встав посередине комнаты.
Я достал бутылку коньяка, колбасу, лимон, разложил на табурете, предложил:
– Присаживайтесь, Роман Маркович, может, и сложится наш разговор. Мы люди деловые, и говорить я буду по существу. Миша, вот твой пузырь, – я отдал санитару бутылку конька, – иди погуляй. – Тот радостно ухватил бутылку и вышел.
– Однако, – проговорил Роман Маркович и сел. – Слушаю вас внимательно, молодой человек, – произнес он и опустил глаза.
– Я буду конкретным, – произнес я, понимая, что долго ходить вокруг да около не стоит. – У вас есть ткань, я могу организовать пошив джинсов.
– Вы? – Брови Романа Марковича полезли на лоб. – Вы же сидите… гмх, в тюряге.
– Не в тюряге, Роман Маркович. В колонии, где есть швейное производство. Только я не понимаю, почему вы, имея на руках такое богатство, сами не открыли цех?
– Ха, молодой человек, а ОБХСС вы со счетов сбросили? А то, что цеховики ходят по краю пропасти и к ним часто заглядывают бандиты? Я не хочу получить паяльник в одно неудобное место. Такие случаи уже были, поверьте мне, ваши коллеги, – он выделил это слово, – приходили к моим знакомым. Легкие деньги, они притягивают разных нехороших субъектов.
Я налил в мензурки коньяк, порезал лимон и колбасу. Поднял свою мензурку и выпил. Роман Маркович не церемонился, тоже выпил и зажевал лимоном. Глаза его приобрели задумчивость.
– Предложение интересное, – произнес он. – Только как его реализовать?
– Я имею предварительный план, Роман Маркович. Я работаю в колонии санитаром в лазарете. В подвале лазарета стоят две швейные машинки. Раньше там ремонтировали постельное белье, пижамы и халаты. Начмед – моя женщина. С ней договорюсь. Принесете мне рулон ткани, я организую пошив изделий. Передам вам готовые изделия, а вы реализуете. Сколько сможете реализовать, не привлекая внимания ОБХСС и бандитов?
– Да сколько угодно, молодой человек. Но все это звучит слишком фантастично. Как завезти ткань, как вывезти изделия?..
– Это я беру на себя. Давайте сделаем пробную партию из десяти штук и посмотрим, что получится.
– Хм, как вы это представляете?
– Просто, Роман Маркович. Попросим Мишу, привезите сюда ткань, я ее спрячу…
– Куда вы ее спрячете?
Я щелкнул пальцами, и табурет с закуской исчез. Роман Маркович от неожиданности вытаращился на пустое место.
– А где табурет? – ошеломленно спросил он.
– Я его спрятал. Так же спрячу и ткань, увезу на зону и там организую пошив. Что скажете?
– Ну, один рулон потерять не страшно, а если выгорит то, что вы предлагаете, то это… Это я даже не знаю, как называть…
Табурет вновь появился перед нами, и я разлил коньяк.
– Мишу привлекать не будем, с него хватит и трешки, – тут же озвучил свои мысли Роман Маркович. – Делить доход будем пополам, пятьдесят на пятьдесят. Я, знаете ли, нежадный. Жадность всегда губит самые лучшие планы. Сколько вам надо времени, чтобы организовать пошив изделий?
– Недельки две, может, меньше.
– Неплохо, я сейчас пойду позвоню своему племяннику, он привезет сюда рулон ткани. А вот где вы возьмете молнии, нитки и заклепки? – спросил он и уставился на меня умными проницательными глазами.
– На зоне сделают за чай, сгущенку и сахар. Добудете продукты?
– Да этого добра сколько угодно. Посидите тут, я скоро, – он поспешно вышел. Вернулся через полчаса. – Скоро подъедет Изя, мой племянник, у него Москвич «каблук», он привезет все нужное.
– Тогда давайте обмоем наше предприятие, – произнес я, – назовем его «Рога и копыта».
– Почему рога и копыта? – осведомился Роман Маркович, когда выпил коньяк.
– Для конспирации. Так Остап Бендер назвал свое предприятие по изъятию денег у миллионера Корейко.
– Читал, – рассмеялся мой собеседник. – Вы интеллигентный человек, э-э-э, как вас зовут? А то мне вас Миша представил как Фокусника.
– Так и зовите, Роман Маркович, мое имя вам ничего не даст.
– Ну да, ну да, – покивал он. – Лучше этого не знать, спать буду спокойнее.
Роман Маркович оказался предприимчивым и умел рисковать. Увидев в моем предложении выгоду, он не испугался того, что ткань может просто пропасть, и решил попробовать довериться мне. Я понимал – это не наивность. Он чутьем коммерсанта понял, что со мной можно вести дела. Мы ударили по рукам и обговорили все мелочи.
Оставшееся время в больнице пролетело как один день, и через неделю меня снова этапировали в колонию. От КПП меня повели в здание администрации. Прапор, что вел, выругался:
– Вот черт, курево дома забыл. – Я раскрыл ладонь и подал ему пачку «Мальборо», что подогнал запасливый Роман Маркович.
Все произошло, как он и говорил. Миша и Изяслав принесли рулон джинсовой ткани и коробку с припасами, Изя положил еще и сигареты.
– Я знаю, что на зоне это ценится, – улыбнулся Роман Маркович, – но сам там оказаться не горю желанием. Хотя вижу, что найти себе применение можно и там, главное – быть психически больным. – И он заразительно рассмеялся.
Тамара и Светлана неожиданно стали словно родные сестры. Сдружились и весело проводили со мной время, хотя нечасто. Их глаза, к моему удивлению, горели счастьем. Со Светланой о своих планах я решил поговорить после возвращения в колонию.
– Откуда сигареты, Глухов? – насупился прапорщик. Я знал, что его зовут Григорий Валерьевич, и просто ответил:
– Я же фокусник, Григорий Валерьевич. Если не хотите, я заберу себе.
– Давай, – он буквально вырвал пачку из моих рук. – Я знаю, ты не куришь. Где прятал? Тебя же обыскали на входе.
– Тоже мне спросили, Григорий Валерьевич. Кто же это расскажет? – Я усмехнулся. – Меня к кому ведут?
– К Куму, – ответил он. – Вернулся наш зам по безопасности и хочет тебя видеть.
Я кивнул и пошел дальше молча.
В кабинет я вошел один. Доложил по форме и замер. Майор был сумрачен и немного осунулся.
– Садись, Глухов, – указал он на стул. Я сел. – Рассказывай, что снова устроил и почему?
– Вы же все знаете, гражданин начальник, – ответил я.
– Знаю, но не все, – ответил он. – Как ты устроил себе кому?
– Это не кома. Я пожелал уснуть, и все.
– Просто уснуть?
– Не просто, есть методика вхождения в транс, меня научили сарбозы.
– Кто?
– Солдаты царандоя, – пояснил я. – Там был один пожилой мужик, он буддист, и мы иногда с ним практиковали транс. Удобная штука, гражданин начальник. Я как сел в камеру, сразу же замерз, а сидеть надо было трое суток, я вошел в транс и уже ничего не чувствовал.
– Вот вижу, что не врешь. А поверить не могу, Глухов. Как ты с такими способностями в плен попал и стал шпионом? Может, тебя враги тому научили?
– Меня враги ничему не учили, кроме как убивать их, гражданин начальник, – ответил я, глядя в угол кабинета. – Как было, так и рассказал.
– Ладно, потом поговорим о твоих способностях. За что тебя прессовал мой зам?
– Он хочет сесть на ваше место и хотел, чтобы я сознался в том, что это вы подослали ко мне убийц.
От моих слов Кум оторопел. Он явно не ожидал услышать такие слова.
– Что-о? – растерянно переспросил он. – Ты это серьезно?
– Вполне, гражданин начальник. Я отказался, а остальное вы уже знаете.
Майор долго сверлил меня глазами, потом расслабился:
– Я тебя услышал, Глухов, сейчас тебя ждет начальник колонии. Ты, как я узнал, еще и иностранные языки знаешь.
– Знаю немного, – кивнул я. – Обучить смогу.
Он молча покачал головой и устало махнул рукой:
– Иди. – Я встал и вышел.
К кабинету начальника колонии меня привел тот же прапорщик. Мой пропуск остался в медчасти и его еще нужно было забрать.
– Осужденный Глухов, статья… – начал докладывать я.
– Хватит, – остановил меня полковник. – Я знаю, по какой статье ты осужден. Мне сказали, что ты можешь быть репетитором по иностранным языкам.
– Могу, гражданин начальник, – ответил я.
– Покажи, что можешь.
– Могу заложить вам в память двадцать слов, которые вы выучите за десять минут и никогда не забудете, – ответил я.
– Даже так? Давай, – улыбнулся полковник. – Твори.
– Нет-нет, гражданин начальник. Для успешного усвоения материала вы должны не обедать, и вечером после работы я проведу с вами занятия. Ваш мозг не должен сыто спать, он должен быть активен. Голод – лучший механизм для обучения.
– М-да, – проговорил начальник колонии. – Хорошо, я не буду сегодня обедать, и перекусывать не буду, посмотрим, что у тебя получится. Если наврал, вернешься в ШИЗО.
– А если не наврал? – спросил я.
– Я забуду твои проделки.
– Принято, – ответил я. – Разрешите идти к месту работы?
– Иди, – отпустил меня полковник.
В медчасти меня встретила радостная Светлана. Она обняла меня так крепко, что я почувствовал, как ее тепло проникает в самую глубину души. Ее глаза светились заботой и нежностью, а губы тронула счастливая улыбка.
– Наконец-то, – прошептала она мне в ухо. – Я соскучилась и ждала твоего возвращения.
– Я тоже рад тебя видеть, Света, – шепнул я и поцеловал ее в щеку. – Как тут без меня?
– Все так же. Только теперь к медчасти прикреплен другой оперативный сотрудник. Молодой лейтенант Евгений Степанович Малышев. Только что из школы милиции, полон энтузиазма и надежд. Он скользнул взглядом по подвалу, лишь мельком поговорил с кочегаром. Затем, с чашкой чая в руках, он вступил в беседу с Сытником. Что он ему рассказал – этого я не знаю, но его слова, должно быть, произвели сильное впечатление.
– Ты сама слышала? – спросил я, пытаясь скрыть недовольство. Сергеева я уже знал, а лейтенант – темная лошадка, ему нужен результат, и он будет бить копытом, как стоялый конь, и рыть носом, как крот, чтобы что-то найти, а это угроза моим планам.
– Нет, но поняла: про меня и тебя, – ответила она тихим спокойным голосом, ее лейтенант не волновал, в отличие от меня. – Лейтенант ушел довольный, обещая навещать. С тех пор прошло уже три дня, а его и след простыл. А еще я получила заключение, – произнесла она радостно. – Там сказано, что у тебя нарушение нервной системы и тебе необходимо проходить реабилитацию в стационаре каждые полгода. Не уверена, согласится ли наш начальник колонии на это. Но психически ты признан здоровым, хотя и страдаешь от посттравматического синдрома, полученного во время службы в Афганистане. Все это общие слова, но…
Я улыбнулся.
– Мне это ничего не говорит, – ответил я спокойно. – У меня есть к тебе важный разговор.
Светлана насторожилась. Я заметил, как ее взгляд стал более внимательным, а в глазах промелькнуло что-то похожее на тревогу.
– О чем ты хотел поговорить? О Тамаре?
– Нет. С ней все понятно и просто. О нас с тобой.
– Что-то не так? – прикусила губу Светлана. – Из-за Тамары?
– Оставь Тамару в покое. Она тут ни при чем…
– А кто при чем? – Светлана разнервничалась.
– Разговор о нас.
– А что у нас не так?
– Все так, мой цветочек, но надо, чтобы было лучше, – продолжая улыбаться, ответил я. – Нам надо создать материальную базу будущей семьи.
– Что создать? Для чего?.. – Светлана оторопела от моих слов – видимо, не до конца понимала их смысл.
– Двенадцать лет – не такой уж большой срок для жизни, Света. Года пролетят незаметно. Я выйду из колонии голым и босым. Я хочу подзаработать, чтобы обеспечить нашу семью.
Светлана недоуменно смотрела на меня.
– Ты хочешь на мне жениться?
– Да, – глядя в ее изумленные глаза, ответил я.
Я, конечно, бессовестно врал, но это было продиктовано необходимостью. Кроме того, чем черт не шутит, может, и женюсь… Жизнь, она такая штука, непредсказуемая.
– Ты не хочешь выйти за меня замуж? – спросил я.
– Почему не хочу? Хочу… Очень хочу. Но как ты собираешься создать материальную базу, сидя в колонии?
– А ты мне в этом поможешь. – И я рассказал ей о разговоре с Розенбладом и о наших с ним планах. Она долго недоуменно меня расспрашивала, и я видел, что Света сильно сомневается. Тогда я выложил рулон ткани и показал ей.
– Нужен тот, кто будет сидеть за машинкой и шить. Выбей себе снова швеца, только хорошего.
– Это не проблема, Витя, – задумчиво произнесла она. – Я попрошу того мастера, что работал раньше. Его дадут. У меня в штате есть портной. Но… Я боюсь, что мы погорим на этом. Меня уволят, а тебя посадят в ШИЗО, и мы надолго расстанемся… Я даже навещать тебя не смогу.
– Эту проблему я возьму на себя. Света, доверься мне, – уверенно заявил я. – Ты сможешь провозить ткани и вывозить изделия?
– Смогу, если не много. На КПП мою медицинскую машину не досматривают, я сигареты даю солдатикам. Им главное, чтобы не было посторонних в машине.
– Вот и хорошо, значит, выбивай себе портного, а я поговорю в отряде, чтобы сделали лейблы и кнопки. – Я подмигнул Светлане, она бледно улыбнулась. Я знал, что толчком к тому, чтобы согласиться со мной, были мои слова о замужестве. Женщина, у которой есть стимул, горы свернет. Я это знал не понаслышке.
После ужина меня вызвал к себе полковник, начальник колонии. На зоне полковника звали Хозяин, он тут и царь и бог в одном лице, милует и казнит, как захочет. Но и его можно было купить. Купить можно любого, лишь бы знать цену его желаниям и иметь такие возможности. Я решил использовать свои умения и стать ему нужным хотя бы годика на два, а там посмотрим.
Я пришел и по форме доложил. Он выслушал и, прищурившись, с ухмылкой человека, который сейчас разоблачит шарлатана, произнес:
– Давай учи меня английскому языку, – сделав ударение на первой букве «а».
Я улыбнулся:
– Гражданин полковник, я введу вас в состояние транса и буду говорить вам слова на русском и перевод на английский, вы выучите двадцать слов за пятнадцать минут. Потом у вас немного будет болеть голова, но эти слова вы запомните на всю жизнь. Как вам такое предложение?
– Ты не предлагай, – решительно заявил полковник. Он был крупным мужчиной, полным, высоким, с мясистым лицом и подбородком, выпяченным вперед. Во всех его действиях и словах сквозила собственная значимость. – Дело делай, – он взглянул на часы, – мне еще домой ехать надо. Я засек, у тебя пятнадцать минут.
– Нет, пятнадцать минут это транса, гражданин начальник, – покачал я головой.
– Ладно, начинай свой фокус, Фокусник.
– Смотрите на мои руки, – попросил я и стал сжимать пальцы. Шиза создала мост между моим сознанием и его. Это она мне объяснила, как нужно вводить человека в транс и закладывать информацию на подкорку. Полковник сначала улыбался, потом лицо его обрело безмятежное выражение, и он застыл.
Я начал говорить слова:
Дом – house. Улица – street. Город – city. Страна – country. Мир – world… И так далее, самые простые, легко запоминающиеся. Он повторял за мной. Закончив перечислять слова и их значение на английском, я приказал повторить два раза, и он без заминки повторил слово в слово. Я щелкнул пальцами, и он вздрогнул. Его взгляд стал осмысленным, он поморгал, увидел меня и спросил:
– Ты что тут делаешь?
– Учу вас английскому, гражданин начальник.
– Учит он, голова только болит, шарлатан. – Он потер виски и подался вперед, его глаза гневно блеснули. – Сгною в СИЗО, – прорычал он. А я быстро спросил, как по-английски «мир».
Он, не думая, ответил:
– World.
– А улица?
Он ответил:
– Street, – и вытаращился на меня, как баран на новые ворота. – Это что, я знаю их значение? – произнес он.
Я поспешил закрепить успехи, буквально приказал:
– Скажите двадцать слов на английском. – Полковник без заминки повторил и уже ошарашенно на меня посмотрел.
– Это как, Глухов? – спросил он, не веря услышанному.
– Это наука, гражданин начальник.
– Ты этому в Афгане научился?
– Да, у буддистов, – соврал я.
– Ну надо же… Ты и мою дочь будешь вводить в транс?
– Буду, – ответил я.
– Тебя опасно оставлять с моей дочерью, Глухов, ты странный и непонятный…
– У меня справка есть, – ответил я.
– Какая справка? – вскинул брови полковник.
– Что я нормальный и неагрессивный, только склонен к депрессии.
– Ладно, по вечерам после ужина я буду привозить сюда свою дочь, и ты будешь учить английскому обоих: меня и дочь.
– Так не получится, – спокойно возразил я.
– Почему не получится?
– Потому что у меня нет для этого духовных сил. Только на одного человека есть.
– А ты знаешь такое слово «надо»? – вновь подался вперед Полкан, сверля меня злым взглядом.
– Знаю, но вы не сможете выжать из машины скорость больше, чем она может ехать.
– Ты не машина, Глухов, и был членом партии, а если партия сказала надо – значит, надо расшибиться в лепешку и сделать.
– Не получится, – вновь ответил я, – или вас, или ее учить буду, двоих сразу не смогу, даже если партия прикажет. Тем более что я исключен из нее, и она мне приказать не может.
– Она не может, я могу, – угрожающе произнес Хозяин.
– Понимаю, я в ваших руках, но что вам важнее: знание языка вашей дочерью или я в ШИЗО?
Полкан пробуравил меня взглядом и остыл.
– Ладно, – вновь сказал он, – займись дочерью под моим присмотром. Погляжу, что из этого выйдет.
– Приводите ее три раза в неделю…
– Почему так мало?
– Потому что она не выдержит нагрузку, и ее психика может перегореть.
– Это что, опасно? – вновь напрягся Полкан.
– Нет, если все делать разумно. Я предлагаю разумный вариант и полный успех через полгода. Потом приступим изучать другой язык.
Хозяин поглядел на крышку стола, подумал и произнес:
– Хорошо, три раза в неделю ты будешь ее учить английскому. – Теперь он сделал ударение правильно.
