Крепостное право и крепостное бесправие

Прежде чем показать, почему так вышло, надо обратиться к главному вопросу, ради которого этот экскурс в прошлое затевался. Страшное, коварное и таинственное крепостное право стало важнейшей составной частью поместной системы, которая лежала в основе построения армии Московского государства. Дело в том, что земля без работающих на ней крестьян ценности не имеет. По крайней мере, не имела в ту эпоху, когда не существовало аграрного рынка труда и «по свистку» помещика не сбегались безземельные батраки, готовые за гроши пахать его землю. В поместье, полученном от государя, должны были быть мужички, работавшие на барина. Иначе с земли не прокормишься. Если наемная армия на Западе являлась в полной мере частью рыночной системы, поскольку король должен был лишь выплатить солдату честно заработанные деньги, а дальше тот сам мог их отоварить в любом городе, то поместная армия рыночной структурой не являлась. Для превращения земли в хлеб, репу, мясо, квас и боевого коня требовалось административное воздействие на мужичков. Требовалось заставить их работать на помещика, а не только на самих себя.

В принципе, наш бравый дворянин мог и сам, по всей видимости, справиться с закрепощением крестьянства. В те дикие времена мужик был беззащитен перед человеком с мечом и боевыми холопами. Если не будешь работать на барина или, скажем, уйдешь распахивать пустошь для обретения собственной земли, меч быстро объяснит тебе, что так поступать не стоит. На первых порах помещик мог с помощью откровенного насилия установить крепостное право, а точнее, крепостное бесправие. Нигде в законах не было написано, что Федька, Петрушка и Ивашка должны работать на барина, однако все понимали, как жизнь устроена и как следует себя вести. Даже крестьянская община вряд ли готова была защищать нарушителя, поскольку, если бы тот подался в бега, ей пришлось бы пахать на барина за себя и за него.

Но у крепостного бесправия существовало два уязвимых места.

Во-первых, мужик мог на свой страх и риск, вопреки мнению общины, все же отправиться в бега к дальним землям, где, как хотелось ему надеяться, текут молочные реки меж сладких кисельных берегов. Бежали крестьяне довольно часто. Молочных рек, правда, не находили, но находили обычные реки, на берегах которых селились. Так образовалось казачество, которое, с одной стороны, распахивало на русских окраинах новые земли, а с другой — ходило походами на соседей, чтобы поживиться их добром.

Во-вторых, мужика мог сманить у помещика сильный и богатый сосед, поскольку земли было много, а рабочей силы для ее освоения не хватало. Сосед договаривался с мужиком, предлагал ему лучшие условия, чем старый барин, и помогал перебраться на свою землю, отстроиться там, перевезти пожитки, начать новую жизнь. Мужики, видимо, часто соглашались на такие предложения, поскольку в хозяйстве бедного помещика их эксплуатировали явно сильнее, чем в хозяйстве богатого боярина, имевшего возможность не драть со своих крестьян три шкуры. В условиях «своза» крестьян на боярские земли никакой меч не мог вразумить мужичка, поскольку новый хозяин тоже обладал мечом, а скорее даже десятком-другим вооруженных боевых холопов. Попробуй сунься к такому соседу!

В подобной ситуации возникала необходимость государственного вмешательства, если государство желало иметь сильную армию. Иначе при попытке вызвать помещика на войну оно могло столкнуться не с храбрым воином, а с жалким бедолагой, который, размазывая по лицу сопли и слезы, уверял бы, что мужичонки от него разбежались, сам он захудал, проел остатки добра, обносился, обтрепался, заложил меч, а коня боевого запряг, чтобы пашню пахать. Для недопущения подобного безобразия государство и должно было утвердить настоящее крепостное право, чтобы защитить от превратностей судьбы свою надежду и опору — боевого помещика. В первую очередь требовалось прикрепить крестьян к земле, запретив самовольное бегство. Беглых крестьян велено было отыскивать и возвращать по месту «прописки», где им прописывали по первое число, чтобы они никуда больше не бегали. Впрочем, вряд ли подобная практика была эффективной. Страна большая, полиции еще нет, государственная граница в современном смысле не оборудована, да и понятие границы на южных и восточных рубежах было весьма условным. Сбежал мужик далеко — ищи ветра в поле. Но борьба со «свозом» крестьян на землю соседа могла быть организована достаточно эффективно. Там беглеца можно было разыскать и вернуть, если это предписывалось законодательством.

Поначалу борьба со «свозом» скорее представляла собой мягкое урегулирование проблемы. Если крестьянин хотел покинуть старого барина, это можно было сделать в Юрьев день, расплатившись со всеми обязательствами. Государство не столько стояло на страже интересов помещика, сколько минимизировало его ущерб. Однако такие паллиативные меры не могли обеспечить строительство эффективной армии. Требовалась бо́льшая жесткость. И Юрьев день был отменен. Крепостное право сформировалось в полной мере. Государство отстояло интересы помещиков как основы армии не только перед лицом крестьянства, желавшего уклониться от работы на барина, но и перед лицом богатого боярства, желавшего сосредоточить всех хороших работников на своих землях. Московское государство действовало не в интересах господствующего класса, как утверждал марксизм, а в собственных интересах, в интересах строительства армии, поддерживая одну часть «господствующего класса» и ущемляя в известной мере другую его часть. Государство с помощью введения крепостного права производило своеобразное выравнивание этого «класса», поскольку было заинтересовано не в том, чтобы он богател, а в том, чтобы служил ему и богател лишь в той мере, в которой способен служить. Не государство находилось на службе у господствующего класса, а служилый класс выполнял государеву волю, какой бы она ни была.

Тем не менее в сравнении со странами, в которых формировались наемные армии, Московское государство было, пожалуй, более продворянски ориентировано. В европейских странах, расположенных к западу от Эльбы, дворянство, возможно, тоже было бы не прочь крепостное право сохранить, но короли не так нуждались в дворянстве, как нуждался в помещиках наш царь. Королям, как говорилось выше, нужны были деньги. При наличии денег тех же самых дворян можно было нанять на службу, и служили они за звонкую монету гораздо лучше, чем за свои вассальные обязательства. А деньги королям давали в первую очередь богатые города. Однако для процветания города нуждались в притоке работников из деревни. Есть работники — есть доходы — есть налоги. Нет городского плебса — нет в конечном счете и наемной армии. Европейское бюргерство настаивало на том, что «городской воздух» делает человека свободным, то есть крестьянин, переселившийся в город и проживший там определенное время, не может быть вновь закрепощен лендлордом. И государство с такой практикой соглашалось — в отличие от государства Московского, стремившегося отыскивать беглых и возвращать их помещику.

В западноевропейской ситуации ни о каком отстаивании государством крепостного права речи быть не могло. Интересы городской буржуазии, как ни странно это выглядит с точки зрения марксизма, были для монархов важнее интересов землевладельческого класса. Ну, или лучше сказать так: успешное государство Нового времени стремилось соблюсти баланс между «шпагами» и «деньгами», действуя, по возможности, в интересах обеих сторон и обе же стороны ограничивая в неумеренных желаниях.

Так возникли существенные отличия между военно-финансовыми системами внутри Европы. Там, где было больше денег, строились наемные армии. Там, где было меньше денег, строились дворянские армии: поместное войско в Московии, посполитое рушенье в Польше и Литве. И эти дворянские армии нуждались в труде крепостных крестьян. Не потому, что склонность к рабству пронизывала ментальность народов, а потому, что закрепощение было наиболее эффективным по тем временам (хоть и ужасным с точки зрения современного человека) способом военной организации. Впрочем, нельзя сказать, что в этой связи Европа жестко разделилась по Эльбе на две части. Поместная организация явно проигрывала наемной, и потому повсюду осуществлялись попытки оптимизировать армии, насколько это было возможно. Наемные и мобилизационные механизмы сочетались в разных пропорциях почти всюду в Европе, хотя на западе упор делался на первые, а на востоке — на вторые.