«500 дней», которые мы так и не прожили

Серьезные политические реформы в СССР начались только после того, как забуксовала экономическая реформа. В первые годы перестройки Горбачев не осуществлял политических институциональных преобразований. Он менял старые кадры на новые, увеличивал число своих соратников в высшем руководстве страны, сокращая влияние руководителей старшего поколения, подобранных еще Брежневым. Лишь в середине 1988-го, то есть через год после принятия программы экономических преобразований, было принято решение о проведении весной 1989 года выборов народных депутатов СССР по новому принципу. Вместо старых псевдовыборов, при которых на одно место имелся только один кандидат (формально выдвинутый так называемым «нерушимым блоком коммунистов и беспартийных», а на самом деле — советским партийным руководством), проводились реальные выборы из нескольких кандидатов, хотя и с существенными ограничениями, снижающими степень демократичности. Весной 1990 года в СССР уже проводились практически полностью демократичные выборы народных депутатов союзных республик (в том числе Российской Федерации), на которых системы ограничителей не было. В итоге в законодательную власть на союзном и республиканском уровнях попало много новых людей, настроенных на углубление преобразований и не придерживавшихся старых социалистических догм о недопустимости капитализма, конкуренции, рынка.

У нас нет точных данных, позволяющих судить о логике действий Горбачева и его ближайших соратников — в частности, о том, почему политические преобразования были осуществлены после экономических. Однако резонно предположить, что логика здесь имелась. Политическая реформа могла стать своеобразной реакцией на неудачу реформы экономической. Если бы в экономике все шло успешно, вряд ли Горбачеву понадобились бы рискованные политические изменения, которые в конечном счете вышли из-под его контроля и привели к утрате власти. Но в первые год-полтора Михаил Сергеевич власть не терял, а приобретал, несмотря на приход в ряды советской политической элиты большого числа народных депутатов из «низов». Политическая реформа существенно снижала роль старой советской партократии и увеличивала личную роль Горбачева. После выборов 1989 года он сохранил пост генерального секретаря, но одновременно с этим стал председателем Верховного Совета СССР, то есть получил легитимность уже не от партократии, а от реальных народных избранников. В начале 1990 года Горбачев сосредоточил в своих руках максимум власти, заняв пост президента СССР, никогда ранее не существовавший (фактически созданный специально под него).

Надо понимать, что человек, занимавший пост генерального секретаря ЦК КПСС, имел в постсталинский период существенно меньше личной власти, чем русские цари до революции или президенты России сейчас. Генсек был лишь первым среди равных в коллегиальном руководстве, которое осуществляло политбюро ЦК КПСС. Случай Никиты Хрущева, свергнутого с поста партийного лидера по решению Центрального комитета, показывает, что, если мнение вождя по какому-то важному вопросу расходилось с мнением большинства его соратников, существовала угроза внутрипартийного переворота. Таким образом, Горбачев, затевавший большие преобразования, все время должен был считаться с мнением своих соратников, и, если большинство из них было настроено консервативно, генсек не мог продвигать вперед реформы по тому сценарию, который ему виделся наиболее приемлемым. Призрак отправленного в отставку Хрущева наверняка стоял тогда перед его глазами.

Когда Горбачев стал одновременно партийным лидером и парламентским, он оказался относительно независим как от ЦК КПСС, так и от народных депутатов. Горбачев тогда еще был очень популярным лидером, и непопулярные партократы опасались, что он встанет на сторону «народа», бросив КПСС на произвол судьбы или даже объявив ее партией противников перестройки. В то же время народные депутаты опасались, что без поддержки генсека они утратят свое еще очень шаткое положение во власти. Ведь консерваторы по-прежнему руководили силовыми органами, что проявилось, кстати, во время путча августа 1991 года.

Таким образом, Горбачев, успешно сидевший на двух стульях (генсека и президента), мог какое-то время манипулировать и партократами, и депутатами. В конечном счете он проиграл, поскольку ближайшие соратники в августе 1991‑го отстранили его от власти, но в 1990 году позиции Михаила Сергеевича еще были довольно сильны. И характерно, что практически сразу же, заняв президентский пост, он предпринял действия по дальнейшему углублению реформ, переведя их из разряда «совершенствование социализма» в разряд «построение рыночной экономики». Думается, это свидетельствовало о том, что за несколько лет пребывания у власти Горбачев сумел понять недостаточность преобразований, которые были начаты в 1987–1988 годах, но основная масса высокопоставленных партийных лидеров была при этом по-прежнему настроена весьма консервативно. Эти партаппаратчики не решались ломать фундаментальные принципы функционирования старой советской хозяйственной системы. Или, по крайней мере, опасались трудностей, которые сопровождали бы переход экономики из одного состояния в другое.

Для принятия решений об углублении преобразований Горбачев еще весной 1990 года распорядился готовить правительственный проект перехода к рынку. При этом многие народные депутаты уже не доверяли союзному правительству, дискредитировавшему себя неудачной экономической реформой конца 1980‑х. Поэтому позднее, после республиканских выборов, когда Борис Ельцин возглавил Верховный Совет России, была сформирована совместная союзно-республиканская рабочая группа по подготовке проекта (альтернативного правительственному) перехода к рынку. В нее входил ряд авторитетных ученых старшего поколения, но наиболее важным членом этой группы и фактическим ее лидером оказался молодой экономист Григорий Явлинский (впоследствии ставший известным как создатель партии «Яблоко»). Разработанная под руководством Явлинского программа получила название «500 дней» и стала благодаря своему радикализму на некоторое время символом реформаторского движения в Советском Союзе.

Нет сомнения в том, что Горбачев понимал незавершенность экономических реформ и готовился к рыночным преобразованиям. В начале 1990 года он существенно улучшил качество своих экономических знаний. В самых общих чертах и правительственная программа реформ, и «500 дней» исходили из необходимости перехода к рынку, а не совершенствования социализма с его административной хозяйственной системой. Как Горбачеву, так и Ельцину подобный подход импонировал. Но правительственная программа скорее декларировала этот переход, чем реально его обеспечивала. Предполагалось, что в течение сравнительно долгого времени страна будет готовиться к преобразованиям (в частности, устраняя «денежный навес» путем осуществления финансовой стабилизации) и начнет их лишь тогда, когда реформы можно будет провести без особого ущерба для населения. Программа «500 дней» на подготовку к преобразованиям выделяла лишь первые 100 дней и указывала все конкретные сроки реформаторских действий так, чтобы преобразования нельзя было ни заболтать, ни бесконечно откладывать на потом в ожидании благоприятного момента. Думается, что программа «500 дней» в этом смысле отличалась большим реализмом, хотя, конечно, задачи подготовительных 100 дней выглядели почти фантастическими. Подготовить рыночные реформы так, чтобы они прошли безболезненно, было практически невозможно по причинам, о которых говорилось выше. Поэтому реалистичная программа преобразований должна была сосредоточиваться не столько на подготовке безболезненного перехода, сколько на конкретных реформаторских действиях, осуществляемых быстро и энергично. В этом смысле «500 дней» обещала, что при любых удачах и неудачах подготовительного периода реформы будут проведены примерно за полтора года, тогда как от правительственной программы конкретики уже мало кто ожидал.

В конечном счете Горбачев не пошел ни по пути реализации правительственной программы, ни по пути реализации стратегии «500 дней». По-видимому, он испугался последствий «шокотерапии» (хотя этот термин тогда еще не использовался), поскольку начало любых серьезных реформ было чревато шоком для населения страны. Был «принят к реализации» совершенно декларативный текст, обещавший в перспективе построение настоящей рыночной экономики, но не указывавший конкретных сроков проведения преобразований. Явлинский в ответ на это ушел в отставку с занимаемого им поста вице-премьера правительства России, Рыжков принудительно был отправлен в отставку с поста главы союзного правительства. Вплоть до августовского путча 1991 года Горбачев продолжал политическое маневрирование, видимо предполагая, что ему удастся укрепить свои позиции так, чтобы можно было предпринять действия шокового характера. В новых условиях он хотел опереться уже не столько на народных депутатов, сколько на республиканские политические элиты, полностью переформатировав СССР.

Укрепить политические позиции Горбачеву, однако, не удалось. Почти все высшее союзное руководство сплотилось против него, сочтя, по всей видимости, что именно Горбачев со своим маневрированием вносит хаос в систему управления страной. Во всяком случае Валентин Павлов, сменивший Рыжкова на посту главы союзного правительства, входя в августе 1991 года в состав путчистов, явно рассчитывал на укрепление властной вертикали ради проведения реформ, которым суматошная активность Горбачева препятствовала.

Таким образом, мы видим, что практически все перестроечные годы прошли в активных поисках возможностей осуществления экономической реформы. Сначала, ничего, по сути, не меняя, — в попытках добиться успеха. Затем, не меняя сути социалистической системы и не затрагивая интересов широких слоев населения, — в попытках радикально изменить систему управления экономикой. И наконец, когда стало ясно, что социалистическая система сформировала такую экономику, из которой безболезненно не выберешься, — в попытках найти подходящую политическую модель для осуществления радикальных рыночных преобразований.

Почему же доставшаяся в наследство Горбачеву экономика оказалась такой косной, неэффективной и не поддающейся преобразованиям? Почему она создавала проблемы при каждой попытке ее реформировать? Почему Горбачев вместо того, чтобы разгрести хозяйственные завалы, оставшиеся ему от предшественников, воздвиг новые завалы на пути реформ, оставив своим преемникам (Ельцину и Гайдару) огромный «денежный навес»? Было ли это все случайностью? Или в возникновении проблем советской экономики имелась своя логика?

Для ответа на эти вопросы нам придется отправиться еще дальше вглубь того исторического колодца, в который мы забираемся. Причем не в брежневские времена, когда сформировался Горбачев как политический деятель, и даже не в хрущевские, про которые принято сейчас говорить много плохого из‑за волюнтаризма тогдашнего политического лидера, а во времена более далекие — сталинские, когда сформировалась экономика, которую Хрущев и Брежнев, по сути, лишь укрепляли. С того поворота исторического пути нашей страны, который произошел при Сталине, не удавалось вывернуть вплоть до 1980‑х годов.

Не будем рассматривать так называемую косыгинскую реформу середины 1960‑х, которая имеет в целом неплохую репутацию среди историков и экономистов. Эта реформа, несмотря на благие намерения главы советского правительства Алексея Косыгина, представляла собой попытку осуществления преобразований и ничего толком не преобразовала. Тем более нет смысла копаться в сумбурных структурных трансформациях, осуществленных Никитой Хрущевым. Оставим Хрущева историкам оттепели. А мы двинемся прямо в трагическую эпоху Октябрьской революции и выросшего из нее сталинизма.