Как работал институт представителей ставки

23 июня 1941 года постановлением Совета Народных Комиссаров СССР и ЦК ВКП(б) № 825 была создана Ставка Главного Командования. 10 июля, в связи с образованием Главных командований направлений, ее преобразовали в Ставку Верховного Командования (председатель И. Сталин). А 8 августа Ставку Верховного Командования переименовали в Ставку Верховного Главного Командования.

Тогда же стали закладываться основы представительства высших органов руководства СССР и его вооруженных сил в действующей армии. Уже в самые первые дни войны ряд должностных лиц был направлен на фронты, где им поручалось на месте выяснить обстановку, принять неотложные меры по ее стабилизации, оказать помощь командованию фронтов в организации отпора агрессии противника.

«Направление своих представителей в войска действующей армии Ставка ВГК практиковала и в последующие месяцы войны. Однако до конца 1941 г. и в первой половине 1942 г. ее представительство носило не системный, а эпизодический характер. Пребывание на фронтах представителей Верховного главнокомандования в то время чаще всего было непродолжительным, документов, определявших их права и обязанности, разработано еще не было. Поэтому цель деятельности таких должностных лиц обычно ограничивалась либо информационно-аналитическими потребностями, либо увязывалась с острой необходимостью решить какие-либо конкретные организационные или оперативные вопросы. (…)

Опыт первых месяцев войны показал, что представлять Ставку ВГК в войсках действующей армии было чрезвычайно ответственной обязанностью. Однако не все направляемые ею высокопоставленные должностные лица смогли достойно выполнить возложенные на них функции. Это было связано с тем, что подбор кандидатов для выполнения функций представителей Ставки ВГК в войсках действующей армии в 1941 г. осуществлялся, исходя из занимаемого служебного положения и общественного авторитета того или иного должностного лица в предвоенные годы, а уровень их оперативно-стратегического профессионализма учитывался недостаточно» (Великая Отечественная война 1941–1945 годов. В 12 т. Т. 11. Политика и стратегия Победы: стратегическое руководство страной и Вооруженными силами СССР в годы войны).

Согласно официальной точке зрения, «начиная с контрнаступления под Сталинградом представительство Ставки ВГК в войсках действующей армии получило еще более широкое распространение. К нему в это время, по сути, перешли функции упраздненных главных командований войск направлений. Выйдя на качественно новый уровень развития в общей системе оперативно-стратегического руководства вооруженными силами, институт представителей Ставки ВГК завершил свое организационное оформление, а предусмотренный постановлением СНК СССР и ЦК ВКП(б) от 23 июня 1941 г. институт постоянных советников Ставки фактически утратил свою значимость. Зародившись в начале Великой Отечественной войны, без предварительного и глубокого теоретического обоснования, представительство Ставки ВГК практически до конца войны являлось наиболее устойчивой, гибкой и результативной формой управления войсками одного или нескольких фронтов. В издаваемых Ставкой ВГК директивах ее представителям стали определяться конкретные обязанности и ответственность за исход военных действий. Их деятельность непосредственно в действующей армии стала регулярной, более продолжительной и конкретной. Представителями Ставки ВГК назначались не просто ответственные должностные лица в структуре вооруженных сил, но преимущественно имеющие высокие военно-профессиональные качества, боевой и управленческий опыт, пользующиеся признанием и авторитетом среди командного состава действующей армии. В большинстве случаев эту роль выполняли члены Ставки ВГК или начальники главных управлений Наркомата обороны – заместители наркома обороны, обладавшие широкими полномочиями и возможностями для оперативного реагирования на возникавшие проблемы при реализации замыслов Ставки ВГК в конкретных условиях обстановки» (там же).

Маршал Советского Союза Г.К. Жуков о своей работе представителя Ставки написал в мемуарах: «Лично мне за годы войны пришлось выезжать в действующую армию в качестве представителя Ставки не менее 15 раз.

Так же много бывал на фронтах и Александр Михайлович Василевский. Нам не раз приходилось вместе выезжать в район боевых действий и участвовать в разработке и проведении таких крупных операций, как Сталинградская, битва на Курской дуге, наступление на Правобережной Украине и освобождение Белоруссии. Все, кому приходилось работать с Александром Михайловичем, отмечают его глубокие знания, четкость и ясность мышления. А.М. Василевский не терпел недоработок и догадок на “авось”, а всегда требовал от лиц, готовивших операцию, твердых, точных данных и обоснованных прогнозов. С большим удовлетворением я всегда вспоминаю нашу дружную работу по организации и проведению операций.

Представители Ставки не командовали фронтами. Эта функция оставалась в руках командующих. Но наделенные большими полномочиями, они могли влиять на ход сражений, в районе которых находились, вовремя исправить ошибки фронтового или армейского командования, конкретно помочь им в получении материально-технических средств из центра. Я не помню случая невыполнения рекомендаций представителя Ставки.

Конечно, следует сказать, что далеко не все они в полной мере обладали одинаковыми возможностями. У многих представителей Ставки не было той власти, которая была, например, у нас с А.М. Василевским: они не имели непосредственного общения с Верховным Главнокомандующим, не располагали необходимым штабным аппаратом и средствами связи и т. д. Это вынуждало их использовать работников и средства связи фронта или армии, которые и без того были перегружены».

Маршал Советского Союза К.К. Рокоссовский на счет представителей Ставки имел свое собственное мнение. И надо сказать, оно значительно отличалось от иных. При этом в компетентности этого полководца и его честности сомневаться не приходится: «Уже после окончания войны во время неоднократных встреч со Сталиным доводилось от него слышать: “А помните, когда Генеральный штаб представлял собой комиссар штаба Боков?…” При этом он обычно смеялся. Да, к сожалению, так бывало. Вместо того чтобы управлять вооруженными силами, находясь в центре, куда стекаются все данные о событиях на театрах войны и где сосредоточены все нервы управления, представители Верховного Главнокомандующего отправлялись в войска. Там они, попадая под влияние “местных условий”, отрывались от общей обстановки, способствовали принятию Ставкой ошибочных решений и своими попытками подменять командующих только мешали им».

Что касается роли Г.К. Жукова и А.М. Василевского под Сталинградом в конце сентября 1942 года, то она бывшему командующему фронтами представлялась вообще непонятной. Вспоминая те дни, маршал Рокоссовский писал: «Жуков с Маленковым сделали доброе дело: не задерживаясь долго, улетели туда, где именно им и следовало тогда находиться.

А вот пребывание начальника Генерального штаба под Сталинградом и его роль в мероприятиях, связанных с происходившими там событиями, вызывают недоумение.

По предложению А.М. Василевского был создан Юго-Восточный фронт, в состав которого вошли войска левого крыла Сталинградского фронта. Происходило это в самый разгар боев. Если такая мера была вызвана предвидением невозможности воспрепятствовать выходу противника к Волге, то она понятна. Командующим Юго-Восточным фронтом назначается генерал А.И. Еременко, а в качестве управления и штаба этого фронта используется штаб 1‐й гвардейской армии. Но буквально через несколько дней (только началось оформление) Василевский, находясь у Еременко, подчиняет ему командующего Сталинградским фронтом Гордова. Нужно к этому добавить, что штаб Сталинградского фронта создавался на основе управленческого аппарата КОВО. Так что он представлял собой, можно сказать, старый сколоченный штаб. И, несмотря на это, его подчиняют другому – слабенькому, только формирующемуся. Вероятно, такое волевое решение родилось лишь потому, что начальник Генерального штаба лично находился в войсках, в данном случае у Еременко.

Вообще случай подчинения одного фронта другому беспрецедентен. А при условии предвидения возможного выхода врага к Волге вообще непонятен. Вот к чему приводит нахождение начальника Генерального штаба не там, где ему следовало быть».

И еще один красноречивый факт, в свое время изъятый из мемуаров Константина Константиновича: «О предстоящем контрнаступлении мы узнали уже в октябре от прибывшего снова заместителя ВГК Г.К. Жукова. В общих чертах он ознакомил нас, командующих Донским и Сталинградским фронтами, с намечаемым планом. Все мероприятия проводились под видом усиления обороны. В период 3–4 ноября в районе 21‐й армии Г.К. Жуков провел совещание с командующими армиями и командирами дивизий, предназначенных для наступления на направлении главного удара. Здесь же отрабатывались вопросы взаимодействия Донского фронта с Юго-Западным на стыках. Подобное мероприятие было проведено и с командным составом Сталинградского фронта.

Меня несколько удивило то обстоятельство, что совещание носило характер отработки с командирами соединений вопросов, которые входили в компетенцию командующего фронтом, а не представителя Ставки.

Другое дело – увязка взаимодействий между фронтами. Здесь могут возникнуть вопросы, которые легче решить представителю Ставки тут же, на месте.

Для увязки некоторых вопросов взаимодействия мне еще пришлось побывать на командном пункте командующего Юго-Западным фронтом генерала Ватутина, где находился и начальник Генерального штаба Василевский. Мне показалось странным поведение обоих. Создавалось впечатление, что в роли командующего фронтом находится Василевский, который решал ряд серьезных вопросов, связанных с предстоящими действиями войск этого фронта, часто не советуясь с командующим. Ватутин же фактически выполнял роль даже не начальника штаба: ходил на телеграф, вел переговоры по телеграфу и телефону, собирал сводки, докладывал о них Василевскому. Все те вопросы, которые я намеревался обсудить с Ватутиным, пришлось обговаривать с Василевским».

В 1968 году в личной беседе писатель К. Симонов спросил бывшего начальника штаба Западного и Третьего Белорусских фронтов генерал-полковника А.П. Покровского о том, что он думает по поводу института представителей Ставки. Ответ оказался для военачальника непростым: «– Вы задаете вопрос, по которому – вы это сами прекрасно знаете – существуют разные точки зрения, существует немало споров. Рокоссовский выступал в печати, критиковал этот институт, отрицательно отзывался о нем. Основное направление его мысли было критическое. Выступали другие военные деятели – Василевский, например, и из их выступлений в печати, статей можно создать себе представление, что институт представителей Ставки играл положительную роль.

Ну прежде всего надо анализировать все в целом. Обычно, когда останавливаются на роли представителей Ставки, то берут только наступательные и удачные операции, как правило, и на их фоне рассматривают роль представителей Ставки. Но представители Ставки были в разных операциях. Представители Ставки были во время Керченской операции. Представители Ставки были и в Крыму в период падения Крыма. Принимали они участие и в целом ряде других операций, оборонительных в том числе, и их деятельность в этих операциях освещена в литературе очень мало. И надо сказать, что я не помню такого случая, чтобы они существенно исправили положение во время этих неудачных для нас операций.

Я, конечно, не претендую на то, что мое мнение объективно. У разных людей разное складывается мнение по этому поводу, подчеркиваю это. Этот вопрос вообще заслуживает гораздо более обширного исследования, которое еще, по существу, не предпринято. Но мое личное мнение, что институт представителей Ставки мало оправдывал себя. Кроме того, надо проанализировать, в каких случаях были представители Ставки, в каких нет. Здесь проявлялся субъективный момент, связанный с дроблением фронтов. На мой взгляд, мы занимались неоправданным дроблением фронтов. Ну, например, перед Белорусской операцией, почему был разделен устоявшийся, сложившийся Третий Белорусский фронт на два фронта – на Третий и Второй? Задача была общая. Полоса наступления не разделена была никакими естественными преградами. Пришлось формировать новое управление фронта Второго Белорусского. На какой базе? На базе корпусного управления, что, разумеется, не могло дать сразу сильного штаба фронта. Развертывать штаб фронта из корпусного управления – должно быть ясно, что это не наилучший вариант развертывания.

Фронт переставал быть фронтом, превращался иногда, в сущности, в усиленные армии. А армии, входившие в состав этого фронта, соответствовали примерно немецким армейским корпусам. В таких условиях человек, который координирует действия двух соседних фронтов, по существу, командовал одним раздробленным на две части фронтом. А в Белорусской операции вышло так, что сначала Третий Белорусский фронт разделили на два – на Третий и Второй. А потом, когда производилась координация, то получилось, что эти разделенные фронты попали к разным координаторам, потому что Вторым Белорусским фронтом и Первым Белорусским фронтом, левее него, занимался как координатор Жуков, а Третьим Белорусским фронтом и Первым Прибалтийским, правее него, занимался как координатор Василевский. (…)

Да и не случайно, конечно, что когда действовали большие фронты, во главе которых стоял Конев, стоял Жуков, то никакой речи о координации действий, о том, чтобы назначить к ним координатора, не было. У них не было координаторов, они действовали самостоятельно. Их действия координировала Ставка, что и было вполне правильно.

В итоге выходит, что это не было принципиальным решением, – координация действий нескольких фронтов, это было решением, во-первых, спорадическим, временным, во время той или иной операции, а во-вторых, это правило, которое существовало не для всех. К одним командующим фронтами назначали координаторов, а к другим нет. Да и координаторы были разные, игравшие более реальную роль и менее реальную роль. Этому тоже есть ряд примеров. Есть и примеры, по существу, формальной координации действий. Такие примеры были.

Проблема дробления фронтов и связанная с нею проблема представителей Ставки для координации действий фронтов как одна альтернатива, и проблема направлений, постоянно объединяющих действия нескольких фронтов, как другая альтернатива – это вопрос, еще недостаточно освещенный в нашей военной истории, но существующий.

И надо добавить, что при дроблении фронтов, при наличии малых фронтов руководство ими со стороны Ставки приобретало слишком оперативный и даже тактический характер, что тоже сказывалось отрицательно.

Донесения, которые шли в Ставку, часто бывали, на мой взгляд, слишком детализированы. Нужно было доносить о каждой детали, о каждом взятом населенном пункте. Вряд ли в этом существовала действительная необходимость. Общее стратегическое руководство такой меры подробности донесений не требует. (…)

Какая отрицательная черта в работе представителей Ставки на фронте? Представитель Ставки едет, конечно, не один. Он едет со своим собственным аппаратом. В этом аппарате у него представители разных родов войск, люди, которые в состоянии контролировать, входить в курс той или иной отрасли деятельности штаба фронта, который координирует координатор. Раз представитель едет со своим аппаратом, то начинается и дублирование. Его сотрудники идут в штаб, один дублирует начальника штаба, другой – связь, третий – разведку, четвертый – оперативное управление, и поскольку они заняты этой деятельностью и должны информировать представителя Ставки обо всем, что они знают, то возникает на фронте получение двойных сведений. Сначала запрашивает сведения штаб. соответствующие отделы, а потом запрашивают те же самые сведения у тех же самых людей, в тех же самых войсках работники аппарата представителя Ставки, В войска следуют двойные запросы, от войск следуют двойные донесения, которые часто не совпадают. Не совпадают, потому что, во-первых, донесение может быть по-разному прочтено и понято, – уже одно несовпадение; во-вторых, одно донесение от другого или одно полученное сведение от другого отделяют час или два: за это время положение уже в чем-то переменилось в ту или иную сторону – снова несовпадение. А в итоге бывают случаи, когда представитель Ставки начинает стыдить тебя в роли начальника штаба фронта: как же, вот вы сообщаете то-то и то-то, а дело обстоит так-то и так-то, ваш штаб плохо работает, что это за штаб!

Надо отметить одно важное обстоятельство. Сталин, назначая своих представителей Ставки для координации фронтов, в то же время не выпускал из виду командующих. Не отпускал командующих с провода, разговаривал не только с представителями Ставки, но и с командующими фронтами. И командующий фронтом имел возможность непосредственно донести ему по любому вопросу, по которому считал это нужным. Это, конечно, облегчало положение командующего фронтом и было правильно при той сложившейся практике, которая была.

А в общем, по моему ощущению, и командующий фронтом, и штаб, и начальник штаба, как правило, вздыхали свободно, когда с фронта отбывал представитель Ставки».