Глава двадцать четвертая. Маяк и Смотритель

Танака почти не была на действительной службе. Был даже момент, когда она, шестнадцатилетняя студентка высшей школы Института Имахары, была звездой на своем потоке и всерьез думала о карьере искусствоведа. Она проучилась три курса, и все складывалось отлично. А понимание связи картин с историей делало куда интереснее и историю, и искусство.

Одно из ее последних эссе было посвящено картине Фернанды Дате, которая называлась «Воспитание Мико Третьей». Истощенная женщина с картины смотрела прямо на зрителя. Масляные краски, которыми пользовалась Дате, создавали жуткое впечатление зрительного контакта. Женщина восседала на троне из черепов, одинокая прозрачная слезинка катилась по ее левой щеке. Танака писала об этом образе в контексте жизни Дате — о неподдающемся лечению раке, с которым в то время боролась художница, о растущей угрозе войны между Землей и Марсом, где Дате выросла, о ее восхищении синтофашистской философией Умодзи Ги. Страдания Мико Третьей отражали результаты ее самопознания и принятия собственной несовершенной природы.

Много лет Танака не думала ни об этой картине, ни о том, насколько иначе сложилась бы жизнь, если бы на старте она приняла другое решение.

Капитаном «Деречо» был сухопарый человек по имени Боттон. Корабль трясся под ними, от высокой перегрузки у Танаки слегка кружилась голова. Но она не ложилась в кресло-амортизатор, как и капитан.

— Если мы изо всех сил не постараемся догнать врага... — начал Боттон и тут же потерял нить своей мысли. Недостаточный приток крови к мозгу.

Танака подождала с ответом, пока он не пришел в себя.

— Мы не догоним их, прежде чем они пройдут сквозь врата. И прежде чем покинут пространство колец. Будем соответствовать их ожиданиям относительно нашей скорости, пусть чувствуют себя в пространстве колец в безопасности. А как только они пройдут через врата Фригольда, ускоряемся до предела. Близко к максимуму для корабля. Наша цель — достичь пространства колец раньше, чем полностью рассеется шлейф от их двигателя. Так мы определим, сквозь какие врата они сбежали.

— Значит, мы могли бы пока... сбросить скорость.

— Тогда придется сильнее ускориться позже.

Боттон начал было кивать, но потом передумал. Вне кресла на такой тяге нужно аккуратно обращаться с позвоночником. Танака подавила улыбку.

— Меня беспокоит, полковник, — сказал Боттон, — что запаса препаратов для высоких g может... может не хватить.

Она вывела на экран таблицу, отражавшую состояние и распределение резервуаров с «соком» для экипажа. И под взглядом Боттона сбросила свой резервуар в ноль. Под давлением гравитации капитан своим страдальческим видом напоминал побитого пса.

— Я не стала бы подвергать других риску, на который не иду сама, — сказала Танака.

Неправда, но это придало ее словам убедительности. Она чувствовала себя сильнее капитана и увереннее, чем он. И ей надоело слушать его нытье.

— Есть, полковник, — ответил он.

Отдал честь, развернулся и вышел из бывшего своего кабинета, осторожно перенося вес, чтобы не выбить колени. Дождавшись, пока он уйдет, Танака позволила себе раскинуться на кресле-амортизаторе. А вернее, на своем троне из черепов.

***

«Прощение» начинало жизнь как корабль колонистов, построенный на Палладе-Тихо, в том году, когда вратами рулил Транспортный профсоюз. Обладавшее почти двумя миллиардами квадратных метров грузового пространства и жилыми помещениями как у внутрисистемного шаттла, «Прощение» предназначалось больше для грузовых перевозок, чем для пассажирских. Экко подписал контракт в пятнадцать и с тех пор, за исключением года, проведенного на Фирдоусе для получения командирского сертификата, на «Прощении» и оставался. В должности капитана корабля он пережил Транспортный профсоюз, выдавший ему сертификат. Пережил управление по контролю трафика на станции «Медина». Пережил железный кулак Лаконийской империи — более или менее.

Но с другой стороны, оказалось, что главный пайщик «Прощения» собирался, похоже, досаждать Экко до конца дней. Маллия Курран финансировала капитальный ремонт корабля частным кредитом, который поддержало правление, и, хотя ее доля в корабле не превышала пятидесяти процентов, она создала коалицию при помощи пары звонков и одной беседы за кофе. А поскольку она была племянницей Коми Туана, магистрат прикрывал все ее полулегальные действия. Большую часть времени она, подобно старым богам Земли, игнорировала Экко и «Прощение», а когда вспоминала, это всегда было скверно. Пять часов назад она затребовала отчет о состоянии, и с тех пор Экко раздумывал, что отвечать.

Он расположился в своей каюте, проверил, как выглядит на экране, и приступил к записи.

«Я всегда рад вас слышать, магистра Курран. С кораблем все отлично, как и всегда. У нас полный трюм руды и образцов для Бара-Гаона, и я полностью уверен, что когда доберемся, нас уже будет ждать груз на обратный путь. Ожидаем лишь разрешения на переход, как положено по протоколу. — Он попробовал беззаботно улыбнуться, но вышло натянуто. — Вы же знаете, как бывает, когда возишь крупные грузы. Хочется быть уверенным, что все по правилам. Доложу, как только получу подтверждение».

Он закончил запись и сейчас же отправил, чтобы не давать себе времени усомниться. До Фирдоуса четыре часа, да еще, может быть, сообщение придет, как раз когда она спит. Это даст ему еще пару часов до того, как она устроит разнос. А это уж непременно.

Он заранее знал ее аргументы: протоколы подполья — это рекомендация, а не закон; инфраструктура для их поддержки существует только частично; и какого черта он медлит, раз все в порядке? Просто так болтается у причала, ожидая согласованного разрешения на полет, а другие тем временем подкупают службу снабжения на Бара-Гаоне, забирают почву, топливные гранулы и производственные принтеры, так нужные на Фирдоусе?

Впрочем, в чем-то она права. Грузовой корабль, который не везет груз, почти ничего не стоит.

— Твою мать, — сказал он, ни о чем конкретно и обо всем в целом. И открыл канал связи с постом пилота на две палубы ниже.

— Аннамари? Ты там?

— Да, — сказала пилот.

— Давай четверть g в сторону врат, поняла? Нам пора выдвигаться, с разрешением или без.

— Поняла. Выполняю, — отозвалась она и разорвала соединение. Через несколько секунд включилось предупреждение о коррекции тяги. Если капитану никто не ответит, ему придется решать — включать торможение или без разрешения ускоряться в направлении врат, зная, что сейчас там целая армада независимых кораблей, выполняющих те же расчеты.

Но и правда — какого черта. Жизнь — это риск.

***

— Он уже совсем близко, — заметил Джим. — Мы уверены насчет этого?

— Можем двигаться и дальше с опережением, — ответил по связи с верхней палубы Алекс. — Они понимают. Если подойдут слишком близко, мы прибавим скорость, и им тоже придется. Или мы решим сделать паузу, и они поймут, насколько близко мы готовы их подпустить. Тот корабль готов сбросить реакторную массу прямо сейчас, а я нет. Чему быть, того не миновать.

— Рассуждаешь прямо по-философски.

Джим услышал улыбку в голосе Алекса.

— Я всегда любил эту часть. Не в восторге от того, что в итоге мы поубиваем друг друга, но в предшествующей игре есть своя поэзия. И приходится принимать кое-какие решения.

Джим обернулся. Наоми уже смотрела на него. Амос и Тереза были на связи из машинного отделения.

— Отклонение с текущего курса к системе Нуриэль — всего десять градусов, — заговорила Наоми. — Не потребуется экстренного торможения. А в системе есть кое-какие силы подполья.

— Но Танака поймет, что торможение мы не включали, — возразил Алекс. — Мы могли бы проскочить насквозь пространство колец за пару минут, если я выберу правильный угол, только это все равно что прочертить стрелку, указать, куда мы пошли. При входе на меньшей скорости разброс конечных систем куда больше.

Весь корабль гудел и звенел, резонансы движка исполняли знакомую протяжную музыку. На экране у Джима лаконийский эсминец несся вперед, сокращая расстояние между ними. Перехват все равно произошел бы намного позже, чем они пройдут сквозь врата и нырнут в какие-нибудь другие. Паника, сжимавшая горло Джима, жила только в его голове и других причин не имела.

— Кроме того, мы же не хотим проходить настолько быстро, чтобы стать летучим голландцем, — продолжил он, больше чтобы порассуждать вслух, чем сообщить остальным нечто новое. — И еще там, в медленной зоне, могут быть другие лаконийские корабли. Откуда нам знать, что их нет.

— Я не знаю, как с этим справиться, — сказала Наоми. — Но можем нацелиться на системы, где за нами, вероятно, будут меньше следить. Это лучшее, что тут можно сделать.

Рисков было много. Если у Лаконии там стоит корабль-наблюдатель, их обнаружат. Если враг наблюдает за ними с солнечной стороны врат, в которые они войдут, как «Деречо» на Фригольде, их схватят. Если Танака, дышавшая им в затылок, придумает какой-нибудь трюк, о котором он не догадывается — их схватят. Если переходить слишком быстро и одновременно со слишком большим количеством кораблей — они погибнут. Если слишком надолго задержатся в медленной зоне, а внутри врат опять все вскипит, им конец. Ну, а если все получится... что тогда? Гибель или плен означали провал. А что можно назвать успешным исходом, Джим даже не знал.

Вероятно, просто еще один шаг. Не имеет значения, что он не знает, как все закончится — до тех пор, пока знает, что впереди новый шаг. Можно проехать тысячу километров, если есть хоть одна горящая фара. Мама Эльза так говорила, когда он был маленьким. Как давно он не вспоминал о ней. И когда вдруг до него так ясно донесся ее голос, это выглядело знаком, только непонятно каким.

— Кэп? — позвал его Амос.

— Да?

— Нам пора повидаться с доком.

Он секунду помолчал.

— В систему Адро?

— Там только лаконийские корабли, — сказала Наоми.

В разговор вмешалась Тереза:

— Они все подчиняются доктору Окойе. И других там нет. А полковник Танака такого не ожидает.

— Мы недавно заправились, — сказал Алекс. — Если собираемся тихо где-нибудь переждать на плаву, сейчас самое время.

— Кэп, — опять сказал Амос. Было что-то странное в его голосе. — Нам пора повидаться с доком.

Джиму не хотелось этого делать, и он сам не знал почему. Нет, неправда. Знал. Элви была их последней надеждой в борьбе против тьмы, и если он увидит, что она потерпела поражение, у него даже этого не останется. Недостаточно веский повод оставаться в стороне.

— Алекс, составляй маршрут самого быстрого перехода в систему Адро.

***

Кит проснулся. Кресло-амортизатор пустовало. Сначала он решил, что Рохи решила покормить Бакари. Нет, младенец лежал, пристегнутый в своей собственной маленькой колыбели, глаза закрыты, руки плавают впереди, словно он еще не покинул околоплодный пузырь. Сын выглядел совершенно спокойным. И хорошо, поскольку больше никто здесь спокоен не был.

Кит как можно тише отстегнул ремни и синхронизировал ручной терминал с системой каюты. Она направит все внимание на Бакари и предупредит отца, если младенец хотя бы срыгнет. А потом как можно тише Кит выскользнул из каюты и направился к общему камбузу.

Освещение было приглушено по ночному режиму, и ручной терминал Рохи подсвечивал ее лицо снизу. Флаг их будущего дома повис тенью над ее правым плечом. Глаза Рохи были прикованы к маленькому экрану. Киту незачем было спрашивать, он знал, что она ищет. Репортажи из системы Сан-Эстебан.

Кит подплыл к ней поближе, не включая магнитных ботинок. Рохи подняла на него взгляд и невесело улыбнулась. Грустно, может, даже слегка обиженно.

— Мы уже почти возле врат, — сказал Кит. — Еще пара часов.

Рохи кивнула, но лента новостей на экране переключилась на что-то новое и опять привлекла ее взгляд. Ужасные репортажи о гибели целой системы снова и снова повторялись и комментировались на десяти языках сотней политиков-радикалов. Научные каналы вещали о способе смерти. Религиозные — о ее духовном смысле и о воле Бога. Политические — о том, что во всем виновата чужая идеология. А Рохи просматривала все, словно ожидала найти что-то среди изображений трупов. Может, смысл. Или же надежду.

— Тебе нужно хоть немного поспать, — сказал Кит. — Малыш скоро проснется, а он чувствует твое настроение сильнее, чем мое.

—Не чувствует, что тебе плохо, — отозвалась Рохи. — Младенец, а уже понимает, что я расстроена.

— Мы с тобой для него — весь мир.

— Может быть, нам не следовало этого делать?

— Чего, детка?

— Всего этого. Отправляться к другим планетам. Летать к звездам. Что, если Бог этого не хочет?

— Ну, тогда надо было раньше сказать, а теперь уже поздно.

Усмехнувшись, она отключила ручной терминал. Кит почувствовал облегчение. Он не знал, как поступил бы, не оторвись она от этих каналов. Вернулся бы один в каюту, наверное.

— Как мы можем? — пробормотала она. — Они только что погибли, а все продолжают жить как ни в чем не бывало.

— А другого выбора нет. Продолжаем жить, потому что живы. — Кит вытер пленку слез, собиравшихся вокруг ее глаза. — Все будет хорошо, — сказал он, понимая, как мало стоят его слова. И как слабо он сам в них верит. — Пойдем в постель.

***

С одной стороны, гонка выглядела достаточно примитивно. «Роси» тормозил, еще несся в сторону врат Фригольда, но все медленнее и медленнее. К тому времени как корабль к ним приблизится, «Роси» достаточно затормозит, чтобы отклонить траекторию на тридцать четыре градуса — к вратам Адро или к любым из сотен других. «Деречо», лаконийский эсминец, набрал бо́льшую скорость и только начинал тормозить. Ему предстояло миновать врата Фригольда, двигаясь быстрее, а потом сильнее затормозить, нагрузить мощный лаконийский двигатель с риском погубить часть собственного экипажа. Может быть, лаконийцам удастся узнать, сквозь какие врата ушел «Роси». Или догадка будет неверной. Может быть, ради поиска «Роси» им придется пойти на убийственное торможение в пространстве колец. Или, черт возьми, может случиться сбой, корабль вместо врат попадет в поверхность сферы, окружающей медленную зону, и будет аннигилирован. До сих пор Джиму везло.

Но, с другой стороны, эта гонка была нереально сложной. Одним взглядом Джим мог превратить дисплей в вероятностную трехмерную карту, на которой отображались все возможные траектории «Роси» и точки принятия ключевых решений, где соотношение таких факторов, как время, вектор направления, отклонение скорости, эластичность человеческих кровеносных сосудов и положение корабля в пространстве, определяло момент, изменяющий возможное будущее. Джим балансировал между двумя картинками — кривой предполагаемого пути «Роси» и конусом возможных траекторий «Деречо».

Замысловатая паутина событий, вероятных, но пока не произошедших, все сильнее сжималась с каждой секундой, оставляя за собой тонкую нить, называемую историей. Челюсть Джима ныла от торможения. Уже много часов все молчали, и его головная боль была, скорее всего, просто болью. Ведь инсульт так долго не длится.

«Подготовка к переходу», — Алекс передал сообщение всей команде.
Для наружного телескопа кольцо врат диаметром в тысячу километров было все еще слишком мало и едва различимо. Джим смотрел, как оно растет, пока не сделалось размером почти с ноготь на его вытянутом большом пальце, а потом все звезды вселенной разом погасли — это значило, что они прошли сквозь врата и оказались в пространстве колец.

Весь пузырь с вратами был размером чуть меньше объема звезды из системы Сол. Его не заполнили бы миллионы Земель. На такой скорости «Роси» пробудет здесь недолго.

«Роси» начал смещаться под ним, разворачиваясь по идеальной дуге, соединившей врата Фригольда и Адро путем сложного математического построения, которое мощь корабля обращала теперь в физическую реальность. Если вдруг возникнет заминка с подачей реакторной массы, они сойдут с курса. Если промахнутся, не попадут во врата Адро — все дальнейшее станет чьей-то чужой проблемой. Джим не знал, от страха ли так бешено колотится сердце, или просто изо всех сил пытается поддержать кровоснабжение мозга.

Слева от него что-то проворчала Наоми, это прозвучало тревожно. В нем внезапно вспыхнуло воспоминание о медицинской тревоге, взвывшей, когда Фред Джонсон умер в том же кресле, где сейчас сидит Наоми. Сердце Джима нашло способ биться еще быстрее. Медицинской тревоги не прозвучало, но ему пришло личное сообщение от Наоми.

«Слишком много кораблей».

Он опять сменил формат на дисплее. Схема трафика в пространстве колец. Виден десяток кодов маячков — «Безумие Тирана» из Сола, «Таиф» из Хондея, «Прощение» из Фирдоуса. И вдвое больше безответных запросов для неопознанных двигателей. Джим собрался было изменить параметры анализа, чтобы включить в него всех, но получил еще одно сообщение от Наоми.

«Это какое-то безумие. Они завалят переход. Что они творят???»

Но она-то знала, что и почему. То же, что и всегда. Каждый сам видит риск, сам решает, есть ли смысл бросать кости. Теперь некому было отслеживать, сколько кораблей вошло во врата и не вышло с другой стороны. Если «Роси» исчезнет, Джим не знал, когда это обнаружат. Может быть, никогда.

Он переключил систему на оценку угрозы, и ответ пришел тут же. До того, как «Роси» достигнет Адро, пространство колец собирались покинуть два корабля — корабль-колония без радиомаячка, находящийся почти у врат Беренхольда, и «Прощение», тяжелый грузовоз из Фирдоуса, который должен уйти в Бара-Гаон всего на пару минут раньше, чем «Роси» приблизится к вратам Адро. Если допустить, что врата в базовом состоянии, «Роси» переживет переход. При условии, что в этот момент никакие другие корабли во врата не войдут.

В общем, много допущений, на которые у Джима никаких причин не имелось.

***

Звезды снова вернулись. Все те же звезды, что дома, но расположены чуть иначе. Экко опять уронил голову в гель аварийного кресла. Мгновение он почти ничего не понимал и не чувствовал. Потом его затопило глубокое облегчение, волной поднимая вверх сердце и с легкостью опуская обратно.

По негромкому ритму французской ругани Аннамари Экко понял, что канал связи открыт. Пилот говорила не с ним, и вообще, похоже, ни к кем конкретным. Может, с Богом.

— Народу сегодня собралось многовато, да? — сказал Экко.

Аннамари перешла на английский.

— Чтоб тебя, старик, это было уже чересчур.

Экко снова рассмеялся. Расслабление ощущалось почти как после оргазма. Он был здесь, на своем корабле и в системе Бара-Гаон, а не где-то в дикой пустоте, пожирающей корабли, которые вытянули короткую соломинку.

— Я увольняюсь, — объявила Аннамари. — Найду на Бара-Гаоне жилье и приличную работу, уйду на пенсию и нарожаю детей, и в жизни больше не пойду через эти чертовы врата, будь они прокляты. — В ее голосе Экко слышал усмешку, и он знал, что она еще не в себе. — Я не шучу, капитан. Кто-то сдохнет к чертовой матери, если здесь останется такая загрузка.

— Справедливо, но не для нас. Не сегодня. Дай мне узкий луч с управлением трафиком и с клиентом. Пусть узнают, что мы уже здесь.

— Что мы живы и спалим себе задницу в другой раз, — продолжила Аннамари. — Выполняю. Дам знать, когда будет контакт.

***

«Росинант» стонал. Сварные швы приближались к грани допустимой нагрузки. Массивные углесиликатные платы корпуса прогибались, глубоко вонзаясь в опоры. Двигатель выл, толкая вперед пузырь из керамики, металла и воздуха. Хоровод звезд на дальней стороне врат Адро почти скрылся за шлейфом их двигателя.

«Какой глупый способ умереть», — подумал Джим.

Челюсть у него ныла, а время по-прежнему ускользало. Алекс направил шлейф двигателя «Роси» в сторону врат Адро, чтобы за несколько секунд до перехода сбросить скорость насколько возможно, в надежде, что это изменит положение. «Деречо» — с другой стороны пространства колец, совсем близко. Всё может обернуться плохо множеством способов, и что тогда?

Малыш мамы Эльзы из Монтаны, прошедший через войны, чужие солнечные системы, любовь и отчаяние, должен умереть вот здесь, столкнувшись с опасностью, много лет так хорошо знакомой. Слишком глупо даже для иронии.

На экране Джима появилось сообщение от Наоми — «Ты цел?», и он с трудом удержался от того, чтобы обернуться и посмотреть на нее. Под такой перегрузкой неизвестно, сможет ли он повернуть голову обратно. Кровь сдавила затылок, и Джим был уверен, что только противное электрическое покалывание «сока» защищает его от немедленного инсульта. Он стал отвечать, но потом забыл, что делает. А врата приближались и росли, сперва медленно, потом быстро, а потом все сразу.

Перегрузка начала снижаться, постепенно по ходу движения, чтобы избежать реперфузионных повреждений, возникающих, когда кровь слишком быстро приливает к обескровленным тканям. Лицо и руки жгло. Он опять увидел сообщение от Наоми и вспомнил, что до сих пор не ответил.

Джим попробовал сказать «всё хорошо», но издал только хрип. Помассировал несколько секунд горло, возвращая на место хрящи и мышцы, и попробовал еще раз.

— Всё хорошо, — выговорил он. — Всё прекрасно. Ты как?

— Горжусь тем, что не сижу в какой-нибудь луже, — сказала она, но в шутке слышался гнев.

«Роси» скинул тягу до одной g, а потом и до половины. Джим взглянул на Наоми. Ее губы были сурово сжаты.

— Они не следуют протоколу, — произнес он.

— Надо было мне принять предложение Трехо. Пока кто-то не заставит соблюдать протокол, так и останется. Не хватает кооперации.

— Сейчас — да. Но это не значит, что всегда так будет.

— Они же люди, — устало произнесла Наоми. — Мы пытаемся работать с людьми. Недальновидность закодирована в нашей ДНК.

Ответа у Джима не было. Спустя миг снова ожила связь. Амос и Тереза доложили, что занимаются постполетной проверкой. Алекс начал настраивать узкий луч на «Сокол», а Наоми проверила, не подхватил ли корабль какие-нибудь послания от подполья во время прохода через пространство колец.

Джим остался с ней, чтобы помочь при необходимости, но в его голове, как навязчивая мелодия, крутились слова Наоми. «Мы пытаемся работать с людьми».

***

«Деречо» прошел сквозь врата Фригольда в пространство колец на пределе допустимых возможностей двигателя, значит, то же самое можно было сказать и об экипаже. «Деречо» мог позволить набрать достаточную скорость, не жалея этих кожаных мешков с соленой водой. Для того чтобы схватить добычу, Танака была готова пожертвовать чьей-то жизнью. Если это выглядит кровожадно — пусть. Она вечно чего-то жаждет. Почему бы и не крови.

Едва пропало искажение врат, она стала настраивать корабль на сканирование вакуума возле тысячи трехсот врат, не успев еще отдышаться. Шлейф от двигателя «Росинанта» может исчезнуть, но облако отработанной реакторной массы по-прежнему там, оно постепенно рассеивается, смешиваясь с частицами кислорода, водорода, озона и водяного пара, которые составляют основную часть физической массы пространства колец. Со временем частицы войдут в контакт с границей пространства и аннигилируют, но пока они есть, информация остается. Такой едва заметный палец, указывающий, куда ушел враг.

Успеть бы только пройти до того, как он слишком рассеется и станет совсем невидим...

Двигатель «Деречо» резко сбросил скорость, и корабль лег в дрейф, а Танаку охватила волна тошноты. Стараясь не обращать на это внимания, она вывела на экран тактический дисплей. Пространство колец было ужасающе переполнено. Кораблей все же меньше, чем на подходе к военной базе Каллисто в прежние дни, но на Каллисто никогда не приходилось бояться, что какой-то кошмар из другого измерения пожирает корабли при посадке. Да, контекст — это всё.

«Деречо» уже просканировал и отклонил все результаты — ни один не был «Росинантом». Тем не менее, Танака стала изучать визуальные профили и сигнатуры двигателей. Алгоритмы распознавания, конечно, блестящие, но они — не человеческий глаз. Что обманет одного, нередко не обманет другого.

— Полковник Танака? — запросил голос Боттона с экрана связи.

— Что?

«Деречо» отметил выброс частиц световых и высокоэнергетических частиц из врат Сол. Первый слабый шлейф двигателя какого-то корабля, собирающегося совершить переход.

— У нас медицинская чрезвычайная ситуация... — Боттон помедлил, переводя дух, — с несколькими членами экипажа. Если можно сделать паузу чуть дольше, чтобы переместить их в медицинский отсек...

— Выполняйте, — сказала Танака.

— Благодарю, полковник.

— Где же вы, мелочь паршивая? — пробормотала Танака.

Врата Сол вспыхнули мерцающим светом.

***

Бакари капризничал, потому что был выведен из равновесия. Педиатр предупреждал Кита об этом еще до старта. Время, проведенное при низкой гравитации, немного ослабит мышцы и кости Бакари. Не настолько, чтобы он не восстановился, когда снова окажется в нормальных условиях, но после высокой перегрузки малыш обнаружит, что не может делать того, что мог раньше. Их еще на первой встрече предупреждали, что участок торможения в пространстве колец — место, где младенцы возраста Бакари, вероятно, будут испытывать трудности. Но в то время это не пугало.

А теперь — да.

— Ну же, медвежонок, — уговаривал Кит, улыбаясь маленькому, гневно глядящему на него личику. — Все хорошо. Хочешь, споем? Вот, послушай.

Шел уже третий час как малыш проснулся. Первые два взяла на себя Рохи. Но теперь она ушла в корабельную лавку, купить острого карри для братьев из Брич-Кэнди в качестве извинения за плач и крик. Остальные пассажиры были так любезны, что не жаловались и вежливо принимали подношения. После этого Рохи собиралась провести час в спортзале. Они оба не соблюдали график положенных тренировок и заплатят за это, когда «Прайс» дойдет до Ниуэстада.

— Слушай, — запел Кит, — слушай, слушай, мальчик, как поет твой усталый папа.

Он издал горловую трель — что-то вроде того, как делал его отец в давние времена, еще до развода. Бакари вздрогнул и уставился на него, словно у Кита выросла еще одна голова.

— Ой, тебе нравится? — проворковал Кит и выдал еще одну трель.

Маленький ротик растянулся, и, словно чудо, явленное истинно верующим, малыш засмеялся. Кит улыбнулся ему, и Бакари заулыбался в ответ.

— Перегрузка почти кончилась, — запел Кит, сочиняя мелодию на ходу. — Скоро мы пройдем сквозь врата.

Бакари поерзал на спине, а потом протянул руку вверх, как всегда, еще с тех пор, когда был в животе у Рохи. Скоро он уснет, Кит уже испытывал предвкушение. Ведь когда сын спит, ему тоже можно вздремнуть. Боже, как ему нужен сон.

— Закрой глазки и спи, сынок, — пел Кит, осторожно покачивая маленькое кресло-амортизатор. — Ничего тут нам не нужно...

Веки Бакари трепетали, поднимаясь и опускаясь. Было что-то странное в блике света на круглой маленькой щечке, и Кит забылся, зачарованный структурой кожи своего сына. В свете проявлялось так много деталей, складок гладкой кожи и блеска масел, что Кит как-то провалился во все это, углубившись во фрактальную сложность. А когда понял, что в этом что-то не так, уже было поздно.

Бакари оставался там, совсем рядом, как раньше, но его мальчик превратился в комплекс сложных вибраций — атомов и молекул, сгруппированных в паттерны, слишком вычурные, чтобы различить, где один переходит в другой. Кит упал на то, что когда-то было его коленями. Боль бежала от нерва к нерву крошечными электрохимическими искорками, как костяшки падающего домино. В воздухе мерцал крик Бакари. И Кит тоже закричал, ощущая царапание каскада острых, как бритвы, атомов, проносящихся по горлу.

В мешанину атомов, бывших когда-то стеной, проскользнуло нечто более твердое и реальное, чем они. Волокно обладавшей сознанием темноты, никогда не знавшей света, его противоположностью. Кит пытался сомкнуть облака, которые были его рукам, вокруг облака, когда-то бывшего его сыном, смутно чувствуя, что в этом нет смысла. Он и сам не прочнее стены.

Темнота вилась, приближалась и рассеивала его. Темнота рассеивала его сына.

И раздался шепот голоса, необъятного, словно горы...

***

Танака заметила сигнал тревоги. У врат Сол что-то шло не так. Чтобы разобраться в увиденном, ей потребовалась пара секунд. Поток быстрых частиц внезапно упал до нуля. Это значило бы резкое выключение двигателя, если бы поток фотонов не продолжил движение сквозь врата. Тот корабль не совершит переход. Он уже начал превращаться в летучий голландец, хотя люди, наверное, еще этого не понимали.

Но ее это не касалось. Даже если бы касалось, все равно она ничего не смогла бы поделать. И Танака вернулась к анализу следов и поиску «Росинанта». Существует более чем сорокапроцентная вероятность, что какой-то корабль прошел в Бара-Гаон за указанный период времени...

— Вот дерьмо, — сказала она себе.

Предоставив «Деречо» продолжать молотить свои цифры, она снова переключила экран на систему Сол. Поглядеть на крушение поезда. Световое пятно становилось меньше и ярче. Двигатель почти у врат. Она тяжело выдохнула, не сознавая этого. Куча людей должна вот-вот умереть только из-за того, что не повезло с трафиком на пути. Танаку охватило сочувствие. Как-то мелочно со стороны врага продолжать жрать корабли, когда вокруг апокалипсис.

— Покойтесь с миром, бедолаги, — произнесла Танака, когда двигатель в последний раз мигнул и угас, уходя туда, куда канули все пропавшие корабли.

Заверещала аварийная сигнализация, и на миг Танаке подумалось, что это из-за гибели корабля с Сола. Но об этом «Деречо» не волновался. Он поднял тревогу из-за всего остального. Танака поглядела на данные, и у нее сжалось сердце. Она открыла канал отображения с наружных телескопов. Вся поверхность между кольцами сияла жемчужно-серым, и по ней скользила рябь темноты, наводя на мысль об акулах, плавающих в мутной воде. Танаку затопил мощный выброс адреналина, с таким сильным головокружением, что она подумала о неисправной работе двигателя.

— Боттон, — начала она, предоставив «Деречо» самому догадаться, что нужно открыть канал связи. — У нас проблемы.

Поверхность сферы с кольцами-вратами шевелилась. Выгибалась. Бурлила.

Инопланетная станция в центре запылала крошечным солнцем.

Что-то происходило и с Танакой, она словно проснулась, хотя до этого не спала. Изменялось сознание, раскрывалось, становилось чем-то новым. Она оставалась в своем кресле-амортизаторе, но была в то же время и в медицинском отсеке, мучаясь головной болью, и в каюте Боттона с грушей виски в руке и жжением в горле. Она видела тысячью глаз, ощущала тысячу разных тел, считала своими тысячу разных имен.

Алиана Танака закричала.

***

И раздался шепот голоса, необъятного, словно горы...

Он прошептал: «Нет».

Рассыпающийся мир застыл в кружении хаоса. Нити тьмы стояли на месте, извивались, вибрировали, но не в силах были прорваться сквозь частички и облака бывшей материи. Часть сознания, еще считавшая себя Китом, расплывающаяся, сломленная и растерянная, видела свою боль, свое горе и мерцание угасающих импульсов нейронов собственного ребенка. Что-то, аналогичное звуку, грохотало и ревело, и вихри тьмы истончались. Становились черными струнами, влажными как сгустки крови. Потом нитями. Потом струйками дыма.

А потом — ничем.

Те пути, по которым тьма разбросала частицы, заструились назад, как в видеосообщении, медленно воспроизведенном в обратном режиме. «Будто сливки, вымешанные обратно из кофе», — подумало нечто, которое, кажется, было Китом. Непостижимая в своем разнообразии вибрирующая мешанина атомов и молекул начала разделяться. Медленный и мутный поток, кружащий, как река у илистого берега, превращался в струю воздуха из вентилятора. Или в кровь, текущую по артериям. Плотность постепенно становилась реальной.

Появлялись поверхности. За ними возникали объекты, а потом Кит понял, что глядит в широко распахнутые испуганные глаза Бакари. Сердце Кита затрепетало, сбитое с толку, как человек, на полуслове забывший, о чем говорил, а потом застучало так сильно, что казалось, он видел каждое биение пульса. Бакари закричал, и Кит крепко обнял его, укрывая от угрозы, которую не понимал и не знал, откуда она исходит.

И другой человек, не здесь, не в каюте, устало ссутулился и прикрыл глаза. Дверь рывком распахнулась, и в каюту ворвалась Рохи с горящими испуганными глазами.

— Ему больно! — закричала она. — Кит, ты делаешь ему больно!

Нет, хотел было сказать Кит, нет, я только держу его. Он плачет просто от страха. Он не смог найти слов, а, взглянув вниз, понял, что слишком сильно сжал руки. Он заставил себя их расслабить, и плач Бакари сделался громче. Кит позволил Рохи забрать сына. Его тело сотрясала глубокая пульсирующая дрожь.

— Что это было? — спросила Рохи, в ее голосе звенел страх. — Что сейчас произошло?

***

«Сокол» находился недалеко от алмаза Адро, хоть и не на противоположной стороне от местной звезды, но и не в ближайшей к вратам точке орбиты. Световая задержка составила шестьдесят две минуты, значит, до подтверждения соединения по лучу оставалось сто двадцать четыре. Джим, конечно, мог бы послать сообщение по лучу суперкогерентного света еще до того, как произойдет виртуальное рукопожатие, но это выглядело как-то невежливо. Войдя в эту систему, они вывалили на голову Элви здоровенную кучу проблем. Предоставить ей возможность отказаться с ним разговаривать — это минимум того, что он мог бы сделать с точки зрения этикета.

До того как будет установлено соединение, Джим коротал время в медотсеке, на обследовании у автодока. Медицинская система трижды модернизировалась с той поры, когда «Роси» был одним из флагманов марсианского военного флота, и хотя сейчас появились более совершенные технологии, оборудование, которое стояло у них, оставалось на редкость хорошим. Уж конечно, лучше того, на каком он вырос.

Он позволил системе проверить себя на наличие небольших разрывов и кровоизлияний после длительной перегрузки, влить суспензию таргетных антикоагулянтов и специализированных гормонов регенерации. Худшим из всего этого было почти формальдегидное послевкусие, остававшееся во рту еще пару дней после лечения. Небольшая плата за снижение риска инсульта на восемь процентов.

Внутрь вплыла Наоми, с грацией, приобретенной годами практики, перемещаясь от поручня к поручню. Улыбнувшись, Джим указал ей на кресло автодока рядом с собой, словно приглашал сесть на соседний стул в кухне. Она мягко покачала головой.

Он едва не спросил, что ее тревожит, но знал и так. Много кораблей в медленной зоне. Он едва не сказал, что ее вины здесь нет. Конечно, но и это она тоже знала. Ей от этого было не легче.

— Может быть, корабль Танаки превратился в летучий голландец, — сказал он.

Как он и надеялся, Наоми усмехнулась.

— Хорошо бы. Но такое никогда не случается с кем надо.

— Может быть, и так.

— Понимаешь, хуже всего, что мы знаем ответ. Есть решение. Может быть, целая дюжина. Для этого нужно только, чтобы люди согласились принять и соблюдать хоть одно. Кооперация. И я могла бы...

Голос Алекса зазвучал по корабельной связи.

— Все это видят?

Наоми нахмурилась.

— Видим что? — спросил Джим.

— Врата.

Джим попытался протянуть руку, но автодок жалобно пискнул. Наоми активировала настенный экран и переключилась на наружные телескопы. Врата Адро позади них были такими же, как и все другие врата — зона темной спиралевидной материи, сформированная неведомыми силами протомолекулы неисчислимые мириады столетий назад. Но сейчас там не было темноты. Было свечение. Круг врат целиком сиял голубовато-белым, и потоки энергии лились из него, как северное сияние.

Наоми тихо присвистнула.

— Началось всего пару минут назад, — сказал Алекс. — И я также фиксирую излучение. Ничего опасного — много ультрафиолета и радиоволны.

— Амос? — позвал Джим. — Ты на это смотришь?

— А как же.

— Слушай, ты же знаешь то, что не должен знать. У тебя есть мысли по этому поводу?

Джим буквально услышал, как здоровяк-механик пожимает плечами.
— Похоже, кто-то там включил свет.

 

Глава двадцать пятая. Танака

У капитана «Прайса» было плоское лицо с белой кожей и больше похожая на щетину борода, не скрывающая двойной подбородок. Он уже два десятилетия перевозил колонистов к новым мирам, а теперь плавал в кабинете Танаки, и по его лицу ничего невозможно было понять. Вроде он должен был перепугаться. Но казался просто ошеломленным.

Волевым усилием Танака перестала барабанить пальцами по бедру. Ей не хотелось показывать свою нервозность, даже перед человеком, который явно не собирался ничего замечать. В конце концов, этот разговор, как и все другие, записывается.

— Я принимал... — сказал он, помедлил, облизал губы и продолжил: — Психоделики. Я много что видел, понимаете? Но это совсем другое. Совсем.

«Прайс» пришвартовался к «Деречо» и был первым в очереди среди кораблей, ожидающих, когда лаконийцы встретятся с экипажами, скопируют информацию с датчиков и систем связи и прочешут все до последней пылинки. Но «Прайс» был самым важным из них. Единственный корабль за всю историю, который уцелел, побывав летучим голландцем.

И если Танака лелеяла хоть какую-то надежду, что капитан знает причину, теперь пришлось эту надежду похоронить.

— В корабельном грузе было что-то выбивающееся из привычного ряда?

Его взгляд расфокусировался, но потом все же остановился на Танаке. Пожатие плечами и кислая мина были идеально синхронизированы — результат многолетней практики, и как бы говорили: «Да откуда ж мне знать?»

— Мы просто прошли через врата, все как всегда. Обычно первым делом это затрагивает шлейф двигателя. Но мы не заметили ничего странного. Шлейф никуда не делся, понимаете?

— Понимаю, — кивнула Танака. У нее заныла челюсть. — Но должно же что-то быть. Какие-то изменения. Что в последнее время изменилось на корабле?

— На Ганимеде мы взяли новые воздушные фильтры. Заряженный графен с перекрестной структурой. Они должны служить в два раза дольше, чем прежние, их можно промывать дистиллированной водой. А потом снова пять или шесть раз использовать.

— Другого нового оборудования не было?

— Нет, с последнего полета.

— А как насчет пассажиров? Кто-нибудь перевозил нечто необычное?

Он опять пожал плечами. И нахмурился.

— Строительное и климатическое оборудование. Понятия не имею.

— Может быть, это оборудование основано на протомолекулярных технологиях?

По его лицу промелькнуло нетерпение.

— Да все сейчас основано на протомолекулярных технологиях. Обшивка корпуса — протомолекулярные технологии. Биопленки вокруг реактора — тоже. Половина продовольствия сделана на оборудовании, основанном на этой дряни.

Танака глубоко вздохнула и выдохнула сквозь зубы. Он прав, но от этого не легче. Однако должна же быть какая-то причина, по которой этот человек здесь, висит в воздухе рядом с ее столом, а не сожран голодной пустотой во время неудачного перехода.

Надо успокоиться.

— У вас были... какие-то особенные ощущения во время инцидента?

Танака сумела говорить ровным тоном, словно готова принять любой ответ в равной степени. Словно от вопроса у нее внутри все не напряглось.

— О да. Еще какие.

Танака выключила запись.

— Расскажите все, что помните. Не пытайтесь найти логическое обоснование. Просто вспомните, как это было.

Капитан тряхнул головой. Не отрицание, а удивление, граничащее с недоумением.

— В общем, это было как... Даже не знаю. Как будто ты посреди океана, но вода — это другие люди. Знаете, так бывает во сне, когда представляешь себя кем-то другим. Когда тебе снится, что ты старик, хотя на самом деле ребенок. Или ребенок, когда на самом деле ты старик. А это было, словно видишь тысячу таких снов одновременно.

Танака кивнула. Вообще-то, это было на редкость хорошее описание. Волевым усилием она расслабила челюсть.

— Вы до сих пор помните те ощущения в подробностях? Или они со временем стираются, как бывает со снами?

Он снова пожал плечами, но едва заметно. Как будто был напуган или печален. А когда заговорил, тон был почти скорбным.

— Скорее... обрывками. Например, я помню, как был женщиной со станции «Л-4», это происходило лет десять назад. Я только что получил повышение и напился с друзьями.

— Вы когда-нибудь бывали на «Л-4»?

— Нет, но в тот момент был. Она была. Она была там, а я был ею. Не знаю, как объяснить, вот такая фигня.

— Вы помните об этой женщине что-то еще?

— У меня была очень темная кожа. Прямо черная. И что-то не так с правой ногой.

— Ладно. Хорошо. — Танака снова включила запись. — Вам придется задержаться, пока мы не опросим всех на борту и не сделаем полное криминологическое сканирование.

Танака ожидала, что он возразит, но он не стал. «Прайс» придет на Ниуэстад с задержкой, и капитан как минимум лишится бонуса. А то и получит штраф за опоздание. Если его и тревожила потеря денег, он это не показал. Танака решила, что на фоне случившегося экономическая реальность выглядела менее значимой. Она часто с таким сталкивалась во время подобных бесед.

Перебирая руками поручни, капитан «Прайса» выплыл из кабинета в коридор, где ждала охрана. Танака нажала на кнопку, и дверь за ним закрылась. Данные по всем экипажам и пассажирам задержанных кораблей уже были в компьютерной системе «Деречо». Но неполные данные. На некоторых кораблях объявили, что во время инцидента часть данных была утрачена, системы повреждены. А значит, они просто что-то скрывают — контрабанду, контакты с подпольем или сведения о проходе «Росинанта» через медленную зону. Танака не была наивной и не верила, что эти люди — достойные граждане империи.

Но этим она займется позже.

Ее собственные ощущения напоминали просто временное помутнение. Она смотрела, как погибает во время перехода «Прайс». А в следующее мгновение ее уже закрутило ураганом незнакомых сознаний, которые набросились со всех сторон. Когда она пришла в себя, оказалось, что «Деречо» автоматически остановился. Вся команда была ошеломлена и растеряна. Танака припомнила, как проходила мимо одной женщины в коридоре — та плавала в позе зародыша, у ее глаз собрались пузыри слез, словно выпуклые очки из соленой воды.

Временное отключение сознания часто сопровождалось визуальными и слуховыми галлюцинациями. Это была новая вариация, но и только. Танаке хотелось в это верить, и поэтому она решила дважды все проверить, как и все, во что ей хотелось верить.

Первоначальные критерии поиска были достаточно просты. Женщина, находившаяся на «Л-4» от восьми до тринадцати лет назад. Найти медицинские записи с упоминанием правой ноги.

Она обнаружило только одно совпадение. Анет Димитриадис, старший механик на «Прекрасной жизни» — грузовом судне, курсирующем между системами Корасон саградо, Сорока и Панкаджа. Танаке не понравилось, как напряглось ее горло, когда она запрашивала данные по этой женщине.

Кожа Анет Димитриадис была такой черной, что система изменила контраст изображения, и черты лица стали более отчетливыми. Танаку окатила волна страха, словно ушатом холодной воды.

— Твою мать, — пробормотала она.

В пространстве колец из врат полился мягкий свет, лишенный теней. А электромагнитное излучение на разных частотах заполнило пустоту, как глушилка сигнала. «Деречо» записал все это, заполнив свободную память необработанными данными со всех имевшихся датчиков. Корабли, находившиеся в пространстве колец, когда «Прайс» каким-то образом вернулся из мертвых, дрейфовали, ожидая своей очереди на допрос и разрешение уйти. Горстка других кораблей прошла через врата — медленно, неуверенно, словно мыши, которым пригрезилось мяуканье.

Желания и возможности Танаки расходились слишком сильно, чтобы быть независимыми переменными. Пришлось бы потратить много лет, допрашивая в своем кабинете каждого человека со всех кораблей, запугивать их, угрожать. Выяснить, что они помнят. У нее не было столько времени.

А самое главное — это вообще не входило в ее обязанности. Она охотилась за Уинстоном Дуарте, или кем там он стал, чтобы вернуть его (эту сущность) на Лаконию. Здесь произошло нечто завораживающее. Возможно, самое важное событие во вселенной. Но это не имело значения, потому что не входило в ее задачу.

Правда, она обнаружила кое-что поважнее своей задачи. Дважды в день Танака ела на камбузе «Деречо», но лишь поскольку какая-то глубинная, первобытная часть ее мозга считала, что в окружении других приматов безопаснее. Одиночество в кабинете слишком напоминало об уязвимости. Но и среди экипажа находиться было неприятно. Она ела яично-рисовую смесь, пила чай и возвращалась обратно в кабинет, ощущая облегчение от того, что вновь оказалась одна, но в то же время и тревожась. Она ненавидела себя в таком состоянии.

Танака велела Боттону послать представителей на каждый корабль, чтобы провести опросы, а к ней направлять только капитанов, ученых и сотрудников информационной службы. В перерывах между собственными опросами она слушала десятки чужих, досконально сравнивала их, как пес вгрызается в кость, чтобы добраться до костного мозга. Она переключалась между каналами, выхватывая пару вопросов, пару фраз и двигалась дальше. «К примеру, как ты чувствуешь, типа, что болит нога, да? Типа того, но в другом теле, усекаешь?» Танака переключилась на другой канал. «Меня вдруг охватила паника, только не моя паника, а кого-то другого, но я ее чувствовал».

Она снова переключилась. «Со мной был кто-то еще, только не в каюте. И не просто со мной, не просто рядом». Она убеждала себя, что это скучно, но врала. Ей было не по себе, а это совсем другое. Хотелось напиться, врезать кому-нибудь или потрахаться. Сделать хоть что-нибудь. Чтобы сосредоточиться на собственном теле и забыть обо всем, кроме себя.

Не то чтобы сообщение от Трехо было неожиданным, но Танака позволила себе надеяться, что оно, возможно, и не придет. Она достала грушу красного вина под свой вкус, сухого и терпкого, и выпила половину, прежде чем просмотреть послание.

Запись была плохого качества, с рябью и низким разрешением, система связи автоматически заполнила пропуски, насколько сумела, борясь с помехами от врат. Но даже несмотря на это, Танака заметила, как паршиво выглядит Трехо. Его неестественно зеленые глаза помутнели почти до молочного оттенка. Волосы стали белее и поредели. Синяки под глазами говорили о недостатке сна. Теперь Антон Трехо воплощал Лаконию, а он уже понял, что это место слишком велико для него. Неудивительно, что он так хотел вернуть Дуарте. Танака узнала его кабинет в Доме правительства. Она отсутствовала на Лаконии всего несколько месяцев, но казалось, будто это какие-то детские воспоминания.

— Полковник Танака, — сказал он, кивнув камере, словно смотрит прямо на нее. — Хочу поблагодарить вас за рапорт. Не буду вас обманывать. Я рассчитывал на другой исход миссии в системе Фригольд. Но на месте вам виднее. Я не собираюсь оспаривать ваши решения. Что касается остального... Что ж, это вызывает беспокойство.

— Хорошо сказано, сэр, — ответила она записи и выжала еще немного вина в горло.

Во время полета в невесомости все было не так, как надо, приходилось выдыхать пары изо рта в нос, чтобы ощутить вкус напитка.

— Я приказал еще трем кораблям Директората по науке поспешить к пространству колец, чтобы произвести полное исследование. Ваши данные будут переданы им, а также докторам Очиде и Окойе. Если в принципе возможно докопаться до причины этих явлений, они справятся.

В его голосе проскальзывало раздражение. Вероятно, на нее. Или на вселенную, на несправедливость случайности. А может, он просто слишком давно не занимался сексом. Она ведь ничего не знала о его жизни. Танака собралась, готовясь принять удар, каким бы он ни был.

— Конечно, я понимаю, насколько это интересно и тревожно, но также и отвлекает от вашей изначальной цели.

Изначальная цель. Он не произнес имя Дуарте. Даже сейчас. Какая неуместная секретность. Тереза Дуарте делит хлеб с врагом вот уже почти год. Наоми Нагата и все подполье давно знают, во что превратился Дуарте. Возможно, они не знают, что он решил воскреснуть, хотя, скорее всего, знают и это.

Трехо пытался сохранить все секреты, даже когда по всем статьям выходило, что его карты раскрыты. У нее засосало под ложечкой. Танака поняла, что Трехо продолжает говорить, а ее мысли блуждают где-то далеко, и она перемотала запись назад.

— ...от вашей изначальной цели. Вы должны сосредоточиться на задаче, полковник. Сейчас мне приходится жонглировать кучей задач, и хотя я ценю вашу активность, не забывайте, что вы — часть чего-то большего, гораздо большего. Доверьте это дело мне, что бы это ни было. И займитесь своим заданием. Мне вместе справимся с этой чертовщиной, как и всегда. Чем больше вы будете отвлекаться от своей миссии, тем меньше пользы от нее будет для Лаконии.

Сообщение закончилось. Это была не совсем угроза, уже хорошо. Но и ничем другим не назвать. Займись своим делом, или я лишу тебя статуса «омега». Он этого не сказал. В этом не было необходимости.

Танака медленно выдохнула в неподвижный воздух кабинета: «жопа», выжала остатки вина из груши и пошла на мостик. Она уже мысленно составляла ответ. «Я вернулась к поискам нашего объекта. Убеждена, что она — самый верный путь к выполнению задачи». Но прежде чем послать сообщение, она должна была на самом деле отправиться в путь.

И только остановившись на мостике, Танака поняла, что не была здесь после происшествия. За пультами сидели несколько человек в идеально синей лаконийской форме и слишком сосредоточенно пялились в экраны. Танака вдруг окунулась в ужасные воспоминания, как на младших курсах университета вошла в аудиторию, и там вдруг установилась тишина. Она не знала, то ли над ней смеются, то ли боятся. Шрам на щеке зачесался, и Танака с гордостью позволила раздражению перерасти в боль, но не почесала щеку.

Она оглядела мостик, как будто смотрит через прицел. Отметила мельчайшие недочеты — потертости на креслах и места, где новая ткань выделяется на фоне старой. Но почему-то это несовершенство успокаивало.

За капитанским пультом сидел Боттон, пристегнувшись к креслу-амортизатору, хотя тяга отсутствовала. Увидев Танаку, он отстегнулся, кое-как встал и включил магнитные ботинки. Она кивнула, и Боттон расслабился.

— Я получила послание от адмирала Трехо, — сказала она.

Боттон кивнул. Неужели он пытался скрыть улыбку? Сама того не желая, Танака припомнила вкус виски на его языке, более насыщенный и терпкий, чем когда она пила сама. Ощущение тепла в его горле. Она плыла в какофонии многочисленных сознаний, но это конкретное узнала сразу. Находясь внутри Боттона, она чувствовала интимную связь с ним — сильнее, чем при самом лучшем сексе. А он? Испытал ли он то же самое с ней? А может, прямо сейчас вспоминает одно из ее похождений с неподходящими мужчинами? Внезапно она почувствовала себя оскверненной, выставленной напоказ, хотя Боттон не сказал ни слова.

Когда Танака заглядывала внутрь подлинного разума Боттона, она чувствовала себя прекрасно. Но если другие люди копаются в ее личных воспоминаниях, познают ее так же глубоко, как она себя, хотя бы на мгновение... Все равно что проснуться и обнаружить, что тебя трахает незнакомец. Она всю жизнь балансировала между личным и общественным, не нарушая тонкую грань. Сама мысль о том, что эта мембрана может быть вскрыта, граничила с почти животным страхом.

Она поняла, что слишком долго молчит.

— Директорат по науке посылает исследовательские корабли, чтобы заняться инцидентом и сопровождавшими его галлюцинациями.

Слово «галлюцинации» она подчеркнула чуточку сильнее, чем следовало. Танака хотела сказать: «Вы что-то чувствовали, что-то вспомнили, что-то испытали. Но не считайте, что это реально».

— Понял, полковник, — ответил Боттон. — Я немедленно отзову людей с других кораблей.

Танака посмотрела на экран, за которым он работал. Там был скан пространства колец, который «Деречо» сделал в тот момент, когда случилась эта хрень. Танака мотнула подбородком на экран и вопросительно подняла брови.

Боттон покраснел. Вот это неожиданно.

— Я тут... пересматривал инцидент, — сказал он. — Это было нечто потрясающее.

— И что вы об этом думаете? Можете поделиться мыслями со своим командиром? — холодно спросила она.

Не угроза, если Боттон не поймет именно так. Значит, пусть и будет угрозой.

Боттон не услышал предупреждения. Его поза смягчилась, взгляд расфокусировался. Танака гадала, что могла бы найти за этими глазами, если бы инцидент произошел в этот момент.

— Галлюцинации... Они показались мне очень неприятными.

— Мне тоже, — согласилась Танака.

— Именно, полковник. И думаю, если я лучше пойму, что произошло, то быстрее сумею выбросить это из головы. А мне бы очень этого хотелось.

Танака наклонила голову. В его голосе звучало эхо ее собственных страхов. И тут до нее дошло, что не только она ощущает произошедшее как надругательство над собой. Конечно, у Боттона тоже есть свои тайны, которые он лелеет и оберегает. Теперь Боттон стал нравиться ей чуть больше.

— Уверена, Директорат по науке лучше нас оснащен, для того чтобы разобраться в этом, — сказала она. — Сколько нам нужно времени, чтобы двинуться дальше?

— Понадобится несколько часов, чтобы вернуть весь экипаж на борт.
Звучало как извинение. Это ей тоже понравилось.

— Как только все прибудут, проинформируйте все корабли, что им следует оставаться здесь, пока не появятся исследовательские группы и не опросят всех, кто на борту.

— Вряд ли им это понравится. Некоторые капитаны ясно дали понять, что хотят как можно скорее покинуть пространство колец.

— Любой корабль, отбывший без разрешения, будет считаться пиратским, и лаконийские силы его уничтожат, — сказала Танака.

— Я прослежу за тем, чтобы они это поняли.

Танака глубоко вздохнула. Остальные члены команды, сидящие на своих местах, как будто находились в другом измерении, судя по реакции на их разговор. На экране Боттона врата вспыхнули белым. Как и инопланетная станция в центре пространства колец. Датчик «Деречо» снизил чувствительность, чтобы его не ослепило. Когда через секунду изображение снова появилось, врата выглядели светящимися точками по всей медленной зоне.

«Я что-то упустила». Эти слова звучали шепотом в ушах. Какие-то слова капитана «Прайса». Или что-то насчет светящихся врат. Или Боттон случайно обронил какую-то фразу, которая поможет разгадать тайну, а то и даст Танаке возможность взять ситуацию под контроль.

— У нас есть свидетельства, что какой-то корабль совершил переход в систему Бара-Гаон примерно в то же время, — сказал Боттон. — Стоит копать дальше?

— Да, — ответила Танака. — И сообщите мне, когда вернутся все члены экипажа.

Она включила магнитные ботинки, развернулась на одной ноге и пошла обратно к лифту. За ее спиной послышалось учащенное дыхание, словно все задерживали воздух в легких, пока она была на мостике.

Бара-Гаон — активная система. Если «Росинант» сбежал туда, значит, надеялся воспользоваться контактами подполья, чтобы скрыть переход. Любые данные, полученные из официальных источников, следует дважды проверить лично на предмет подмены. Мысленно Танака уже пустилась в погоню и тут же почувствовала облегчение.

Ей хотелось пойти в спортзал и попинать тяжелую грушу. Ведь в молодости она занималась боксом. Мысль промелькнула в голове, словно кто-то ее произнес. Но голос принадлежал не ей. Танака отбросила эту мысль. Нужно поесть. Отправить ответ Трехо. Выследить «Росинант». Нужно найти Уинстона Дуарте или кем там он стал. Чувство долга закрывало ее разум как жалюзи, отсекая все, что уводило от цели.

У нее было задание и личный счет. Танака машинально почесала раненую щеку.

Она что-то упустила.

 

Глава двадцать шестая. Джим

Джим не мог уснуть. Он лежал в кресле-амортизаторе, погруженный в гель, с мягкой гравитацией в одну треть g, и старался заставить себя ощутить умиротворение и покой, но они не шли. Рядом, спиной к нему, свернулась Наоми. Когда-то он спал, совсем отключив освещение, но то было еще до Лаконии. Теперь он оставлял слабый свет — не больше одной свечи, но достаточно, чтобы, очнувшись от ночного кошмара, убедиться — его окружают знакомые стены каюты. Однако кошмар ему не приснился. Джим вообще не спал.

Наоми что-то пробормотала во сне, подвинулась, устраиваясь поудобнее. За долгие годы он уже знал, что так она погружается в самый глубокий сон. Что-то снова пробормотав, она вздрогнула, как будто удерживаясь от падения, и засопела.

Он мечтал о такой жизни во время тюремного заключения. Он думал, что лишился этого навсегда — мучений от легкой бессонницы, со спящей рядом возлюбленной. То, что вселенная возвратила ему все это, когда он уже потерял надежду, переполняло глубокой признательностью — когда не пугало. Ведь все это было таким тонким, таким хрупким и драгоценным.

Они оба смертны. И наверняка он знал лишь одно — это не будет длиться вечно. Когда-нибудь они с Наоми в последний раз поужинают. Когда-нибудь для него настанет последняя бессонная ночь. И последний момент, когда он будет слышать вокруг гул двигателей «Роси». Может быть, он будет осознавать, что время пришло, может, все поймет, только оглянувшись назад, или это может так быстро закончиться, что не будет времени замечать короткие потерянные мгновения.

Наоми дернулась, снова затихла, а потом засопела, тихо и мягко. Несмотря на усталость, Джим улыбнулся, досчитал до двухсот ее вздохов, чтобы дать ей время полностью погрузиться в сон, а потом выбрался из своего кресла и в полумраке оделся. Когда он открыл дверь в коридор, Наоми обернулась и посмотрела на него. Несмотря на широко распахнутые глаза, она толком не проснулась.

— Не тревожься, — сказал он ей. — Спи.

Она улыбнулась. Она была так красива, когда улыбалась. Она красива всегда. Джим закрыл дверь.

Они проделали уже три четверти пути к «Соколу» и скоро должны были начинать торможение. А сообщение, которое прислала им Элви — о том, что они могут пристыковаться, и она проследит, чтобы не было проблем, и что их уже ждут — оставляло ощущение нормальной жизни, которое совсем не соответствовало ситуации. И даже после того, как в ответ Наоми передала траекторию их полета и координаты ожидаемого пересечения, Джим был смущен абсурдностью отношения как к простому визиту в гости на ужин, в то время как на самом деле эти действия больше походили на заговор и государственную измену. Однако «Деречо» не пошел за ними через врата, а здесь спрятать корабль негде. Когда-то на системе Адро могла существовать жизнь. Сейчас осталась лишь звезда, зеленый алмаз размером с газовый гигант, плюс «Сокол» и «Росинант».

Пробравшись к лифту, Джим медленно проехался на нем вверх сквозь сонный корабль, на командную палубу. Алекс стоял возле кресла-амортизатора, держал в руке грушу с напитком, а на экране перед ним сияли врата. Теперь они остались достаточно далеко позади, и, выйдя наружу, Джим не различил бы их среди миллиардов звезд. А телескоп показывал исходящие от них волны энергии, подобные северному сиянию.

— Привет, — сказал Джим.

Алекс оглянулся через плечо.

— Ты что не спишь?

— Не мог уснуть. Решил посмотреть, не хочешь ли ты, чтобы я постоял на вахте.

— Я в отличной форме, — ответил Алекс. — Ритм сбился, и кажется, сейчас послеобеденное время. Не хочешь пива?

— Послеобеденного?

— Не утреннего же.

Алекс извлек из своего кресла еще одну грушу. Джим подхватил ее на лету, отломил пробку и сделал большой глоток.

— Никогда не понимал тех, кто любит пить пиво без гравитации, — сказал Алекс. — Это же не напиток, а просто какая-то слабоалкогольная пена.

— Не спорю, — ответил Джим и кивнул на экран. — Что там?

— Ничего нового, вот только... — Алекс указал на сияющее кольцо. — Не знаю. Все смотрю на него. И гадаю, что за чертовщина там происходит.

— Ну, оно все же нас не убило. Для начала неплохо.

— Это точно, могло быть хуже. Но... Вот ты думаешь, будто что-нибудь понимаешь, да? А потом оказывается, что ты просто привык. Оно раз за разом что-то делает, и через некоторое время ты думаешь, что так оно и работает. А потом раз – и оказывается, что это нечто совершенно другое

— Как использовать микроволновку вместо светильника, потому что внутри у нее есть свет, — сказал Джим.

Он пытался вспомнить, где услышал этот пример.

— Ага, точно, — ответил Алекс. — Думаешь, что понимаешь суть, а оказывается, это просто поверхностное знакомство.

Джим глотнул еще пива. По понятным причинам хмель отдавал грибами.

— Я надеюсь, Элви что-то об этом знает. То есть, я имею в виду, понимает лучше, чем мы.

— Будем надеяться, — согласился Алекс, выжал из груши остатки пива и забросил ее в утилизатор. И рыгнул, удовлетворенно и громко.

— Сколько ты уже выпил? — спросил Джим.

— Так, чуток.

— Ты что, напился?

Алекс подумал.

— Немного есть. — Он тяжело опустился в кресло-амортизатор. — В детстве у меня была реально дерьмовая нянька. Мне было девять, а ей шестнадцать. Мы смотрели ужастик. Под землей жил здоровый котяра-монстр, и его разозлили какие-то сейсмические исследования. Он вылез на поверхность, стал раздирать города и рушить туннели. Напугал меня до смерти.

— В детстве что только ни пугает, — заметил Джим.

— Да я знал, что это не по-настоящему. Я был мелкий, но не дурак же. Но я все равно боялся его, и кое-какие слова отца помогли с этим справиться. Знаешь какие? Он доказал, что кот настолько не масштабируется.

— Не масштабируется?

— Объем исчисляется кубометрами. Такой здоровенный кот, способный раздербанить город, не поднимется на лапы, даже при марсианской гравитации. Его кости сломаются под собственным весом. И мне этого оказалось достаточно. Я перестал бояться, потому что понял — так не выйдет. И сейчас прямо как тот кот — это не масштабируется.

Джим на секунду задумался.

— Либо ты перепил, либо я недопил. Я не понимаю.

— Все врата. Все системы. Это слишком много для нас. Больше, чем мы вообще можем объять. Я хочу сказать — ты когда-нибудь думал, каково наблюдать за всеми системами, сколько их там сейчас? Даже просто увидеть, где мы? Тысяча триста семьдесят три штуки врат...

— Семьдесят одна. Танджавур и Текома пропали.

— Тысяча триста семьдесят одни врата, — согласился Алекс. — А теперь допустим, ты планируешь лететь так, чтобы не тормозить, входя во врата. Разгоняешься до самых врат, а потом тормозишь всю дорогу до планеты. Тебе может понадобиться целый месяц.

— И реакторной массы не хватит.

Алекс отмахнулся от этого возражения.

— Ну, допустим, ты запасся перед полетом. И реакторной массой, и топливом, и едой, всем. И еще жидким гелием для избавления от избыточного тепла.

— Значит, игнорируем все возможные ограничения?

— Да. Пять миллиардов километров за месяц, и так каждый месяц. Совсем без дрейфа. Не останавливаясь на планетах. Только...

Он выбросил вперед руку, изобразив скорость.

— Ладно.

— Сто пятнадцать лет. Начинаешь с рождения и заканчиваешь стариком, не увидев в жизни ничего, кроме корабля изнутри. Пусть ещё по неделе на каждой планете — не в каждом городе, не на каждой станции, просто как турист, на планете. Добавляем ещё двадцать восемь лет. Итого тебе уже около ста сорока. Это целая жизнь, только чтобы взглянуть. Получить общее представление. И ни разу не увидеть то же место во второй раз.

Джим об этом думал. Между работой на Транспортный профсоюз в давние времена и полетами для подполья он успел побывать в бо́льшем количестве систем, чем почти все знакомые ему люди, тем не менее, таких систем было меньше трех десятков. Джим знал, сколько их ещё, сколько он никогда не увидит, сколько систем пыталась скоординировать Наоми. Алекс прав, это очень трудно. Может быть, нереально.

— И это еще не самое худшее, — продолжил Алекс. — К тому времени, как закончишь миссию, там, откуда ты начал, за столетие все изменится. Прежним там ничто уже не останется. Все места, где бываешь, начинают изменяться в ту минуту, как ты покидаешь их.

На экране мерцали и переливались врата. Условными цветами на карте отображались исходящие радиоволны и рентгеновские лучи. Джим никак не мог избавиться от представления о вратах как о глядящем на них огромном глазе.

— Это все тоже чересчур велико для людей, — сказал Алекс. — А насчет того, кто это построил... Может, им и под силу справиться, но мы созданы не для таких масштабов. Мы стараемся стать достаточно крупными, но ломаем ноги, едва попытавшись подняться.

— Хм-м... — протянул Джим и спустя секунду добавил: — У тебя пиво еще осталось?

— Не-а.

— А ты хочешь?

— Ага.

«Сокол» с выключенным движком поначалу казался просто маленьким астероидом странной формы. Он находился чуть менее чем в трехстах тысячах километров от алмаза Адро и вращался по орбите вокруг него как крошечная луна. Артефакт выглядел устрашающе — необъятно огромный, зеленый, то и дело мерцающий мрачным внутренним светом, словно глубоко в недра объекта проникла буря. И планета, и хранилище информации.

Джим достаточно знал о работе, предварительно проделанной Элви, и поэтому мог оценить в высшей степени неестественные свойства объекта: он не разрушился от собственной массы, был связан с теми же принципами нарушений пространства, что и врата и он обладал способностью хранить много больше информации, чем произвело человечество за тысячелетия своего развития. «Сокол» — тускло-белый, наполовину органический, как и все лаконийские корабли, вызывал бы раздражение в любой другой обстановке. Здесь же Джим ощущал странное родство с ним. Может быть, технологии корабля и чуждые, но конструкция в основном человеческая.

Алекс вывел «Роси» на совпадающую орбиту и аккуратно маневрировал до тех пор, пока не стало казаться, что корабли уже соединились, связанные общей скоростью и притянутые друг к другу. Пока Амос готовился выдвигать стыковочный мостик, вся команда «Роси» собралась у шлюза.

— Знаете, что забавно? — произнес Джим. — Мне все время кажется, что когда этот люк откроют, нас встретит Танака с кучей лаконийских морпехов в силовой броне, готовых к атаке.

Тереза закатила глаза, но Наоми засмеялась.

— Этого не случится.

— Разумеется, нет. Но я уверен, что так и будет. Странно, правда?

Наоми взяла его за руку, на мгновение сжала и сказала, глядя в глаза:

— Все в порядке. Элви на нашей стороне, и а этим кораблем командует она.

— И вообще, — вставил Алекс, — даже если не она, у них была куча времени вызвать подмогу. А здесь нет никого, кроме наших двух кораблей.

Джим кивнул. Он и сам понимал, что эти страхи иррациональны. Правда, это не мешало их ощущать, но немного помогало легче к ним относиться. Они выдали свою связь с Элви ее экипажу в тот момент, когда переместились в эту систему, и, насколько могли судить, никто не забил тревогу. Так что стыковка двух кораблей и переход с «Росинанта» на «Сокол» были мелочью в сравнении с тем, что они уже сделали.

Амос защелкнул последний фиксатор стыковки и запустил протокол синхронизации. Легкое шипение и вибрация означали, что мостик выдвигается, образуя коридор между двумя кораблями.

— Тем не менее, я считаю, что всем не следует переходить туда, — сказала Наоми. — По крайней мере, не сразу.

— До тех пор, пока не узнаем, какая там ситуация, — согласился Алекс.

— И вообще никогда, — сказала Наоми. — Кто-то должен всегда оставаться на «Роси». Это правило. Элви я доверяю и уверена, она знает свою команду. Но нам я доверяю больше.

Алекс поднял руку, как школьник, отвечающий на вопрос.

— Буду рад присмотреть за хозяйством, если все вы хотите пойти.

— Я считаю, Амос тоже должен остаться на «Роси», — сказала Наоми.

— Лучше мне пойти с вами, — возразил Амос. — Здесь не происходит ничего такого, за чем не смогла бы приглядеть Кроха.

Наоми поколебалась, и Джим на мгновение представил, что случится, если она все же прикажет Амосу остаться. Вероятно, у Наоми имелись те же сомнения.

— Хорошо, — сказала она. — Алекс и Тереза пока остаются. Остальные — идем знакомиться.

Наоми поймала взгляд Джима и подняла бровь. Она полагала, что это ему не нужно идти. Он пожал плечами. Он считал, что нужно.

— Это мне подходит, — объявил Амос, втискиваясь в шлюз. — Наш визит одобрен, есть стыковка и приглашение.

Джим проследовал за Наоми в шлюз и похолодел до костей, когда люк за ними закрылся. Страх перед Танакой сменился другим. Теперь в глубине души он ожидал, что внешний люк шлюза распахнется в вакуум, воздух испарится, внутрь ворвется смерть. Вместо этого шлюзовая камера тихо звякнула, раздалось мягкое, будто выдох, шипение газа, выдвинулся трап. Внешний шлюз «Сокола» был уже открыт, и они втроем устремились к нему. Воздух пах иначе. Остро и терпко.

Когда внешний люк «Сокола» закрылся, открылся внутренний, и за ним стояла Элви Окойе. Рядом с ней дрейфовали Фаиз и черноглазая девушка. Элви улыбалась, но выглядела ужасно. Кожа стала пепельной, а руки и ноги заметно атрофировались.

— Наоми, Джим, — произнесла она, подплывая к ним, как неудавшаяся пародия на ангела. — Рада снова вас видеть. И Амос. — Элви остановилась для рукопожатия, взгляд метнулся к Амосу, и на миг у нее в глазах появилось что-то похожее на голод. Интерес ботаника к очень важному новому виду. — Мне бы очень хотелось провести медицинское обследование, пока вы здесь. Вы не против?

— Если это чему-то поможет, док, — сказал Амос, а потом обернулся к черноглазой девушке. Черты ее лица были совсем другими, чем у Амоса, но одинаковые чернота глаз и сероватый оттенок кожи заставляли мозг Джима искать фамильное сходство. — Привет, Искорка.

Девочка нахмурилась, собралась сказать что-то, но остановилась.

— Ну что ж, — сказал Фаиз, — все это чертовски неловко, правда?

Словно приходя в себя, Элви сделала приглашающий жест.

— Пожалуйста, проходите. Я подготовила маленькую приветственную вечеринку, и нам нужно о многом поговорить.

 

Глава двадцать седьмая. Элви

«Росинант» прошел через врата Адро. Они засияли, словно костер радио— и рентгеновского излучения, и Элви поняла, что игра изменилась. Она пока не знала, во что играет теперь и каковы будут последствия, но, без сомнения, образ ее действий только что устарел.

Первой реакцией на «Соколе» была едва сдерживаемая паника. Вражеский боевой корабль в системе. «Сокол» далеко не беззащитен, но будет ли бой? Сбросит ли подполье ядерные бомбы на БИМ так же, как на строительные платформы? Как они изменили врата? Сначала Элви просто подавала пример. Она не паниковала, и это позволило остальным тоже не паниковать. Затем пришел первый луч с «Роси», Наоми ввела ее в курс дела, и Элви потребовалось принять некоторые решения.

Первым шагом, от которого будет зависеть все остальное, стал разговор с Харшааном Ли.

Ли парил в ее кабинете со скрещенными лодыжками, сложив руки за спиной. Он слушал со спокойной сосредоточенностью исследователя, получающего новые сведения. Только эти сведения полностью меняли его жизнь и перспективы выживания.

— Извиняться я не намерена, — говорила Элви. — Адмиралу Трехо прекрасно известно, как я отношусь ко всем этим политическим и военным разборкам перед лицом экзистенциальной инопланетной угрозы. Если он узнает... Когда он узнает, то не будет удивлен. Но и счастлив тоже не будет.

Доктор Ли медленно выдохнул сквозь зубы — то ли вздохнул, то ли сдулся.

— Уж конечно, не будет.

— Если хотите, могу посадить вас в карцер. Когда все это всплывет, честно скажете, что ничем не могли помешать.

Ли надолго замолчал, задумчиво глядя по сторонам. Элви восхищалась умом и профессионализмом этого человека. Она не знала, каким будет его ответ, но если ей действительно придется искать ему замену, это будет нелегко.

Когда Ли заговорил, в голосе слышалась смесь обреченности и веселья.

— Я офицер Лаконии и патриот. Вы — мой командир и глава Директората, в котором я служу. Ваше сотрудничество с врагом неординарно. Возможно, после Сан-Эстебана неординарность жизненно необходима. Я понимаю ваши доводы. Можете на меня рассчитывать.

— Спасибо, — сказала Элви. — И еще одно, Харшаан. У меня есть доступ к системам связи и устройства слежения, о которых не знают даже наши связисты. Не играйте со мной. Я здесь для того, чтобы победить, вам ясно?

— Яснее некуда, — ответил он.

При его поддержке остальные члены экипажа быстро перешли от страха к замешательству. Элви такого не ожидала, но работа в такой системе, где к субординации относятся почти с религиозным рвением, имеет кое-какие реальные преимущества. По крайней мере, когда главной была она.

Связь через врата всегда была нестабильной. В системе Сол или Лаконии — и все чаще в более развитых колониях, таких как Оберон и Бара-Гаон — ретрансляторов хватало для надежных решений по маршрутизации. Если один из них выходил из строя, другие замечали это и направляли сигнал в обход. В системе Адро была единственная цепочка ретрансляторов, которые «Сокол» сбросил по дороге обратно, и еще один у врат, который время от времени уничтожали подпольщики, пираты или вандалы.

Хлынувший от врат поток радиосигналов действовал как глушитель и сделал систему еще менее надежной. Но постепенно, в периоды низкой активности и на частотах, которые новая активность кольца как будто бы игнорировала, перед Элви начала раскрываться более глубокая картина произошедшего. К прибытию «Росинанта» она понимала новый статус-кво яснее, чем кто-либо, кроме, возможно, Очиды и Трехо. Более того, у нее появился план. И заручиться поддержкой доктора Ли было гораздо проще, чем заставить «Росинант» принять на себя риски этого плана.

Элви ждала в шлюзе вместе с Фаизом и Карой. Она бы пригласила доктора Ли и Ксана, но они не смогли бы присутствовать на брифинге. В ее лаборатории не хватит места на всех. Элви чувствовала, как в груди сжимается пружина тревоги. Парившая рядом Кара сжимала и разжимала руки. Заламывала их. Раньше Элви считала это выражение просто фигурой речи.

— Еще можно дать задний ход, — сказал Фаиз.

— Нет, нельзя, — ответила Элви.

— Ты права. Нельзя.

Внешний люк шлюза закрылся, и с легким щелчком открылись защелки внутреннего. Дверь скользнула вбок, и за ней были они.

Наоми сильно изменилась с тех пор, как они виделись в последний раз. Тогда обе они были моложе, и Элви помнила Наоми мягкой, почти отстраненной, имевшей привычку прятаться за водопадом темных вьющихся волос. У женщины в шлюзе было жесткое лицо, снежно-белые волосы и никакого намека на замкнутость. Камеры не передавали серьезность, с которой она держалась. Каким-то образом за несколько десятилетий Наоми Нагата стала человеком, которого Элви вполне могла представить сидящим за столом напротив Антона Трехо. Интересно, знал ли об этом Трехо.

С другой стороны, Джеймс Холден выглядел самим собой, только старше. Конечно, она видела его на Лаконии намного позже и успела привыкнуть к следам прожитых лет на его лице и рассеянному, озадаченному взгляду.

— Наоми, Джим. Приятно видеть вас снова, — сказала она. Человек рядом с ними дружески улыбнулся. Возможно, почти беззвучный вздох Кары ей только показался. — И Амос. Я слышала, вы изменились, как Кара и Ксан. Мне бы очень хотелось провести медицинское обследование, пока вы здесь. Вы не против?

— Если это поможет, док. Привет, Искорка.

Они помолчали. Преступники и заговорщики, которым поручено спасти человечество от него самого и от врагов, стремящихся его уничтожить.

— Ну что ж, — сказал Фаиз, — все это чертовски неловко, правда?

— Пожалуйста, проходите. Я подготовила маленькую приветственную вечеринку, и нам нужно о многом поговорить.

Команда изо всех сил старалась не замечать чужаков, когда они проходили по кораблю. Элви попыталась представить, что чувствовала бы на месте подчиненных. В их доме принимают врагов. Интересно, кто из них догадался, что Тереза Дуарте находится на корабле гостей. Если бы Элви вдруг захотела устроить проверку на вшивость, чтобы узнать, сдадут ли ее Трехо, лучше ничего и не придумать. Она надеялась, что ни у кого нет секретного канала, о котором ей неизвестно. Иначе... Иначе все станет еще интереснее.

Они дошли до лаборатории, и Элви завела всех внутрь, будто она снова в колледже, устраивает вечеринку в своей комнате в общежитии. Зайдя последней, она закрыла за собой дверь.

— Добро пожаловать в мой уютный мирок, — сказала она, жестом обводя лабораторию.

Наоми ухватилась за поручень и одобрительно осмотрелась. Элви настолько привыкла к полудюжине многофункциональных рабочих мест, к тяжелому воздухоочистителю, созданному для улавливания опасных химикатов и тушения пожаров, что с появлением новых людей как будто увидела оборудование впервые. Оно стало таким же привычным, как собственное тело, и так же с легкостью воспринималось как должное. В системе Адро «Сокол» занимался в основном медицинскими сканированиями Кары и геологическими сканированиями алмаза, но корабль был построен для любых задач, от электронной микроскопии до вивисекции.

— Здесь здорово, — сказал Джим, почти искренне.

— Это хренова тюрьма, — улыбнулась Элви. — Но она моя.

Она поморщилась, осознав, что говорит это человеку, которого несколько лет пытали в настоящей тюрьме, но на лице Джима ничего не отразилось. Если он и заметил ее оплошность, то милосердно не стал заострять внимание.

— Сожалею, что мы поставили вас в сложное положение, — сказала Наоми. — Я знаю, что вы сильно рискуете, принимая нас здесь.

Элви отмахнулась левой рукой, а правой вывела на стену экран.

— Это было правильно. Когда вселенная в огне, нужно делать то, что должен.

— А она в огне? — спросила Наоми.

— Весьма интересный вопрос. Вы знаете о новом инциденте?

— Мы соблюдали режим тишины, — ответила Наоми. — Мы знаем только то, что рассказали вы.

— Ну, что бы это ни было, вы в нем поучаствовали, — Элви вывела на экран кольцевые врата в их новом, сияющем виде. Сбоку бежали колонки аналитических данных. — Во всяком случае, вы стали частью триггера. Бо́льшую часть прямых данных я получила от полковника Танаки.

— Той, что не прекращает попытки нас уничтожить?

— Именно, — сказал Фаиз. — Пока вы были на пути сюда, она составляла отчеты и отправляла нам исходные данные. Ее сканеры в реальном времени прочесывали медленную зону в поисках следов вашего прохода, когда началась вся катавасия. И даже наблюдала за ней.

Элви махнула рукой, и на экране появился знакомый пузырь с равномерно распределенными по поверхности вратами. Она увеличила изображение одних врат, расположенных под косым углом к телескопу, передающему изображение — кольцо врат, искаженное перспективой, превратилось в овал. В центре врат светлячком мерцал проблеск света. Шлейф двигателя корабля, тормозящего перед проходом.

— Врата Сол, — сказала Элви. — На них до сих пор приходится почти половина трафика.

— Вообще-то, полно другого трафика, — мрачно сказала Наоми. — Включая нас.

Элви пошевелила рукой, и мерцание во вратах замедлилось. Судя по показаниям, замедление составило несколько тысяч раз, но картинка не была прерывистой. Джим скрестил руки и нахмурился. Амос и Кара наблюдали с одинаковым интересом и неподвижностью. Мерцание становилось все ярче, пока экран не стал чисто белым.

— Это был корабль колонистов. — Элви говорила быстро, отрывисто и тревожно. — Он попытался пройти во врата через несколько секунд после появления корабля Танаки. Мы не знаем, сколько переходов произошло до этого, но это и не важно. Достаточно, чтобы превысить порог безопасности.

Свечение стало ярче... и погасло. Элви почувствовала радостное волнение, но только потому, что она уже знала — люди, за гибелью которых она сейчас наблюдала, остались живы. Каким-то чудом они спаслись. Шлейф двигателя вернулся, сгущаясь в пространстве колец, словно корабль все-таки прошел во врата, хотя он явно исчез за несколько мгновений до этого.

— Что это за хрень? — пробормотала Наоми.

— Корабль стал летучим голландцем, а потом вернулся. Но это лишь разминка, — ответила Элви. — Поглядите, как это понравилось сущностям во вратах.

Край медленной зоны пузырился, светлел, бугрился. Элви уже видела это раньше, и прошлый раз изо всех кораблей пережил только «Сокол». Когда она заговорила, ее голос стал более напряженным и высоким.

— Мы видели такое, когда потеряли «Медину». Прямое нападение сквозь барьеры кольцевого пространства. Оно уничтожило «Медину». Оно уничтожило «Тайфун».

— Жаль, что не Танаку, — заметил Амос.

По пространству колец пробегали всполохи, похожие на злобное северное сияние, и сквозь свет двигалась тьма. Элви поймала себя на том, что горбится, будто защищая живот от удара, и усилием воли распрямилась.

— А потом — вот это, — сказала она.

Как единое целое, врата и станция вспыхнули белым светом, ослепившим телескопы на жуткие и долгие три секунды. Когда свет померк, пространство колец, будто после длинного, медленного выдоха, снова стало собой со всеми двигателями, маячками и трафиком, которые были здесь раньше. Включая корабль колонистов, за исчезновением и преобразованием которого они только что наблюдали.

— Засветились не только врата Адро, — сказала Наоми.

— Нет, сразу все. И кроме того, был когнитивный эффект. Большинство данных полковника Танаки касаются именно его.

— Когнитивный эффект вроде потери памяти? — спросила Наоми.

— Нет, — ответил Фаиз. — Совсем, совсем другой.

— Похоже, сознания людей в пространстве колец соединились в сеть, — продолжила Элви. — Всех экипажей на всех кораблях. Очевидно, это было совершенно ошеломительно. Но есть свидетельства, что все эти люди участвовали в воспоминаниях и переживаниях друг друга.

Амос почесал подбородок.

— Похоже на то, что у нас с Искоркой.

— И очень похоже на то, о чем ты, Кара, рассказывала после погружений в БИМ.

— БИМ? — спросил Амос.

— Алмаз. Библиотека.

— Почему БИМ? — поинтересовался Джим.

Элви нахмурилась и покачала головой.

— Суть в том, что, когда мы увидели такое у вас, — она указала на Амоса и Кару, — то предположили, что это связано с тем, как вас модифицировали дроны-ремонтники. Но то, что произошло в пространстве колец, случилось с немодифицированными людьми. Эффект продлился недолго, на самом деле, всего лишь мгновение. Однако воспоминания оказались яркими и стойкими. Излучение от врат тоже интересно. Взгляните на это.

На экране появилось нечто похожее на невероятно сложную паутину. Элви жестом повернула ее и посмотрела на Джима.

Он кивнул.

— Понятия не имею, что это.

— Коммуникации между вратами, — сказала Элви. — Мы считаем, что структуры в излучении установили синхронизацию между вратами, похожую на ту, что мы наблюдаем здесь между Карой и... алмазом.

— Врата общаются друг с другом? — спросила Наоми.

— Мы использовали их как систему транспортировки материи, которой они, собственно, и являются. Вполне логично, что они также являются коммуникационной сетью.

У Джима по шее пробежали мурашки, и он вздрогнул.

— Амос говорил что-то про свет, который может мыслить.

— Да. Под эту архитектуру хорошо подходит одна модель — нейронная сеть. Очень маленькая, но обработка сигнала имеет некоторое реальное сходство. Если это полносвязная сеть, где каждое соединение действует как синапс, то их чуть меньше миллиона. То есть, примерно одна десятая ума плодовой мушки. А если они устанавливают связи между вратами с различными частотами, действующими как отдельные связи, то им потребуется порядка десяти миллионов различных частот, чтобы потягаться интеллектом с домашним котом...

— Хотите сказать, врата живые и самостоятельно мыслят? — спросила Наоми. Дрожь в ее голосе подозрительно походила на страх.

— Нет. Но я и не утверждаю обратного. Однако если говорить о биологических системах, то они достаточно просты. — Она помолчала. — Я пыталась вас успокоить.

— Похоже, не получилось, — заметил Джим.

— Да, — согласилась Наоми. — Совсем не получилось.

Элви выключила настенный экран и с помощью поручня повернулась к ним.

— Простите. Я так долго со всем этим вожусь, что просто счастлива обнаружить что-нибудь, не сводящее с ума своей сложностью. Когда-то у меня был друг, который целых пять лет моделировал белковые цепи в печени форели. А я должна делать аналитическую работу той же глубины за полчаса по пять раз на дню. Это просто бесчеловечно.

— Я руководила партизанским правительством с дерьмовой связью, тринадцатью сотнями изолированных систем и буквально миллиардами людей, убежденных, что их дела — самые важные на свете, — заметила Наоми. — Мне понятны ваши чувства.

— Давайте я попробую еще раз, — сказала Элви. — Есть хорошие новости. С тех пор как кольца стали так светиться, ни в одной системе не было инцидентов. Ни потери сознания. Ни изменений базовых физических констант или законов физики. Ни Сан-Эстебанов со внезапной массовой гибелью людей.

— Что-то не сходится, док, — произнес Амос. — Они не могли это остановить.

— Они? — переспросила Наоми.

Амос махнул в сторону погасшего экрана, как будто тот мог объяснить смысл его слов.

— Те, что сотворили все это. Их убили. У них не было способа остановить то, что началось. Они отключили врата, закрылись от всего мира. Но атаки не прекратились.

— Они не могли, — согласилась Элви, — что делает ситуацию еще интереснее. И есть еще один фактор — общее сознание. Одним из последствий стало то, что у людей появились воспоминания из чужой жизни. Отдельные эпизоды. Уверена, что данные полковника Танаки породят миллиард докторских диссертаций по парадигмам голографического кодирования памяти, но в них постоянно всплывает присутствие человека, которого на самом деле там не было. О нем говорили больше двух процентов переживших этот инцидент. И в моих данных он тоже есть. Кара его видела. Другого.

Все повернулись к девочке. На мгновение она показалась младше, уязвимее. Как та девочка, которой она когда-то была. Элви ждала, что Кара заговорит, но за нее ответил Амос.

— Дуарте. Вы думаете, что это Дуарте.

Фаиз пожал плечами.

— Он был значительно изменен с помощью протомолекулярных технологий. Он вытащил себя из комы и пропал. А теперь вот это. Да, это наше самое адекватное предположение.

— Пропал, значит, он испарился? Он теперь протомолекулярный призрак? — спросил Амос. — Обитает в сети?

Джим выглядел больным, и Наоми слегка сжала его локоть. Кара посмотрела на Амоса, и Элви не могла понять, то ли девочке не по себе от его присутствия, то ли она ищет у него защиты.

— Я не знаю, что с ним случилось на физическом уровне, — сказала Элви. — Но вполне возможно, что он использует нашу здешнюю работу в своих целях. Что ему известно то же, что Каре и Амосу, и он нашел этому какое-то иное применение.

— Что он вытащил себя из комы еще более могущественным, чем прежде, — пробормотал Джим.

— Это лишь теория, — сказала Элви.

— А что мы будем делать, если вы правы? — спросил Джим.

Элви взяла себя в руки.

— Думаю, нужно попробовать двойное погружение. Поместить Амоса и Кару в отдельные массивы датчиков, вывести катализатор и отправить их обоих в библиотеку. До сих пор опыт Амоса был ограничен их связью. Если Кара и Амос будут вместе, это может дать им больший контроль.

— Контроль — это хорошо, — заметил Амос. — А что будем делать, когда получим контроль?

— Попробуем поговорить с ним.

 

Отправить