Глава восемнадцатая. Джим

Паника была глубокой и иррациональной. Казалось, будто вибрировала вся станция, и Джиму пришлось физически удостовериться, что на самом деле это он дрожит. Он понимал, что воспроизводится сообщение, но не мог разобрать, о чем оно. Запустил с начала, сделал глубокий вдох и постарался удержать себя в руках, чтобы снова не лишиться рассудка.

«Это сообщение для Наоми Нагаты. Меня зовут Антон Трехо. Полагаю, вам известно, кто я и в какой ситуации оба мы оказались. Нам давно следовало поговорить. Я хочу предложить вам альянс.

У нас есть разногласия, и я здесь не ради того, чтобы их недооценивать или отрицать. Мы оба имеем доступ к определенной информации, показывающей, насколько мы уязвимы, и пытаемся с этим бороться, каждый по-своему. У нас есть общая проблема. Медленная зона и неизвестные сущности внутри нее несут угрозу для существования всего человечества. Для сдерживания этой опасности мы вынуждены контролировать доступ к вратам. И кроме того, мы с вами знаем, что вежливые попытки сподвигнуть людей на добровольный отказ от собственных нужд ради общего блага почти никогда не удаются».

Трехо развел руки в жесте, обозначавшем бессилие. Что за условия они предлагают? У Джима заныли руки, и он заставил себя разжать кулаки.

«У меня имеется копия написанного вами документа. Протоколы безопасности для системы врат. У меня также имеются собственные данные анализа трафика, по которым видно, как хорош ваш проект. С ним разбирались мои лучшие люди, и должен сказать, что работа на редкость достойная. Основательная. Будь она внедрена, мы значительно продвинулись бы в сдерживании угрозы. Не хватает только методов принуждения. Из соображений заботы о человечестве в целом, в знак признания общности нашей истории и моральных уз, я хотел бы предложить свои силы в ваше распоряжение. От имени Лаконии и ее Первого консула Дуарте я предлагаю подполью не просто перемирие, но и сотрудничество.

Мы должны покончить со всеми мелочными дрязгами и разборками. Думаю, вы это понимаете. И я готов на это пойти. Больше того, обещаю разместить внутри пространства колец два лаконийских эсминца, невзирая на риск, которому, как мы оба знаем, они подвергнутся. Их единственной миссией станет принуждение к соблюдению вашего протокола транзита. Мы не будем предпринимать агрессивных действий. Мы не будем ограничивать или контролировать торговлю. Я гарантирую безопасность любому кораблю, использующему врата, и предоставлю полную амнистию для подполья.

И я начну с перенаправления на эту миссию сил, находящихся в данный момент на Фригольде, — продолжил Трехо. — Таково мое предложение. Объединенный фронт против крупнейшего врага человечества. Единственное, о чем я просил бы вас в знак доверия и доброй воли — передайте нам свою пассажирку. Вы, как и я, прекрасно понимаете, что у нас ей ничего не грозит. Мы хотим лишь доставить ее домой. В случае нашего примирения ей незачем жить в изгнании».

Сообщение кончилось, и еще мгновение Джим отсутствовал в этом мире. Комнатушка на станции «Драпер», койка, мягкая гравитация — все было по-прежнему, просто сделалось менее вещественным и реальным, чем тюремная камера где-то в недрах Дома правительства на Лаконии. Страх был настоящим, но его перекрыло двойственное чувство отчаяния и ответственности. Убежденности, что все зависит именно от него, а он бессилен. Будто смотришь, как падает что-то хрупкое и драгоценное, понимая, что не успеешь вовремя подхватить. Все должно рухнуть, и хотя он ничего не мог сделать, бремя горя давило, словно он один его нес.

Он потратил столько сил, так старался, и так мало ему удалось. Теперь они приходили, задавали вопросы и выколачивали из него ответы до тех пор, пока боль не заставит сказать хоть что-нибудь. Или даже не спрашивали ничего, просто били, чтобы он понимал, что он в их власти и пощады не будет.

Маленькая, затаившаяся часть его разума, наблюдавшая за всем остальным, отметила, насколько это странно. Когда Джим был в плену на Лаконии, ему удавалось как-то держаться. Он делал все от него зависящее, строил планы, придумывал схемы. Он даже страдал с решимостью, какой сейчас не мог в себе отыскать. Он чувствовал эйфорию после побега. Спокойным и невредимым он возвращался к жизни, на которую уже не надеялся.

Но этот медовый месяц истек, оставив после себя израненную и сломанную версию прежнего Джима. Нет, он не чувствовал себя слабым. Он чувствовал себя уничтоженным.

Пропали целые годы, годы тюремного заключения и страданий, и годы, когда он изображал почетного гостя, в то время как смерть следовала на шаг позади. Годы жизни танцующего медведя. Они были худшими, поскольку разрушили его представление о себе. О том, кто он такой, и о том, что есть правда. Джима Холдена, поднимавшего тревогу на станции «Медина», больше нет. Джим Холден, который вместе с Элви Окойе замышлял заговор против Кортасара, изначально был наполовину фальшивым. Он нынешний — это все, что осталось. Осколки себя самого. Обрывки.

«Джим. Джим, вернись ко мне».

Его сознание переключилось, и маленькая комнатка опять оказалась в фокусе, как будто кто-то настроил экран. Рядом была Наоми. Он не заметил, как она вошла. Она держала его за руку.

— Привет, — сказал он, стараясь, чтобы это прозвучало весело и задорно. — Ты здесь, ну надо же.

— Значит, ты просмотрел сообщение?

— Ага. Да, конечно, я просмотрел.

— А я надеялась, ты еще спишь. Мне следовало первым делом идти сюда.

— Нет, — сказал он. — Всё в порядке. Справляюсь с маленькой старой травмой. Подумываю, что выбрать на ужин. Всё как всегда. Что я пропустил?

— Нам не обязательно говорить об этом сейчас.

— Не поможет, — ответил он, сжимая ее пальцы в своих. — Не говорить об этом? Нет, не поможет. Ты здесь, и со мной все будет хорошо. А вот разбираться с этим — как раз поможет. Я обещаю.

Он не был уверен, что это правда, но и в обратном не был уверен.

Он понял это, когда Наоми решила ему поверить.

— Он сдается, — сказала Наоми.

— Но только при условии, что они станут твоей полицией, — заметил Джим. — Сдаваться — это немного другое.

— Я прочла присланное им соглашение, — сказала она. — Он в самом деле изучил мой протокол контроля трафика. Местами там слово в слово. Его корабли перейдут под мое командование.

— Понятно.

— Он хочет сделать подполье новым Транспортным профсоюзом. Мы будем сами выбирать курс. И будем независимы от Лаконии. У нас будет право отказывать лаконийским кораблям в переходе.

— И что ты думаешь?

— Что нам пудрят мозги. Звучит слишком хорошо, чтобы быть правдой. Но... Как еще заключают мирные договоры? Такое случается, правда? В истории полно войн, которые кончались потому, что люди решали с ними покончить. Мы нанесли Лаконии тяжелый удар. Сломали строительные платформы, их не восстановить. Во всяком случае, в обозримом будущем. Дуарте был архитектором всего этого, и он вне игры. А глюки, которые уничтожают людей и меняют физические законы — они угроза.

— Угроза, да, — согласился Джим.

Наоми покачала головой.

— Во мне всё кричит, что это ловушка. Но что, если нет, а я отклоню предложение? И если это не та возможность, которую я искала, то даже не знаю, чего мы от них хотим.

Из открытой двери в маленькую общую комнату доносились перекрывающие друг друга голоса Алекса и Терезы. Один раз негромко тявкнула Ондатра. Наклонившись к Джиму, Наоми прижалась лбом к его лбу, словно они оба были в шлемах и она хотела сказать что-то так, чтобы слышал только он.

— Со мной все будет хорошо, — сказал Джим. — Мне лучше. Все хорошо.

— Эй, вы там, — позвал Амос. — Обсуждаете дело?

— Мы сейчас, — сказал Джим как можно громче.

Наоми положила руку ему на макушку, будто мягко обняла, и потом они вышли вместе. Алекс и Тереза держались у стен, Амос, сидя на полу, лениво почесывал шею Ондатры, а та скалилась в добродушной собачьей улыбке и переводила взгляд с Амоса на Терезу и обратно.

— Как идет пополнение припасов? — спросила Наоми.

— Хорошо, — сказал Алекс. — Тут хорошая команда механиков. И всегда была.

— Я все забываю, как долго здесь был твой дом, — сказал Джим. — Я эту часть пропустил.

— Тут хорошие люди, — ответил Алекс.

Джим подумал о том, как много семей Алекс приобрел на своем жизненном пути. Его служба во флоте, первая жена, экипаж «Кентербери». Может, он не умел построить крепкий брак, зато у него был талант создавать дом. Или находить его.

— Но ремонт — дело другое, — вмешался Амос. — Может затянуться. Некоторые работы, если начать, удержат нас на земле, пока не закончим. Это может занять больше времени, чем есть у Фригольда. Я считаю, надо притормозить, пока не будем уверены.

Наоми кивнула и прижала большим пальцем губу, как обычно, когда задумывалась. Она выглядела постаревшей, что соответствовало действительности. Они оба постарели. Но еще она выглядела суровой, а Джим не был уверен, что они такие уж суровые. Разве что им обоим слишком много раз приходилось действовать жестко. И они неплохо справлялись — как она, так и он.

— Что и возвращает нас к делу, так? — сказал Джим.

— Да, — ответил Амос.

— Что думаешь? — спросила Наоми, словно Амос был тем же человеком, что раньше.

— Он не сказал, что случится, если ты откажешься от его предложения. Я думаю, это много значит в нынешней ситуации

— В таком случае, у нас есть чуть больше двух дней до того, как «Деречо» начнет убивать, — сказал Джим. — Чуть больше до того, как нам придется покинуть Фригольд, конечно, если наша маскировка полностью не раскрыта.

— Уж конечно, давно раскрыта, — ответил Амос. — Я так думаю, это было раз плюнуть.

— Да, — согласилась Наоми. — Вариантов у нас немного, да и те паршивые.

— Ты о чем? Вы меня сдаете? — спросила Тереза. — Это вы обсуждаете? Ну понятно, сдаете.

— Тут всё немного сложнее, Кроха, — ответил ей Амос.

Девочка нахмурилась.

— Я не стою сотни тысяч человек.

Джим поднял руку, как студент на занятии.

— То есть, ты хочешь вернуться обратно?

— Не хочу. Та жизнь меня убивала. Только ведь я одна, а тут почти вся планета. Вы решили выдать меня. Вы просто обязаны.

— Я не обязан, — обманчиво мягко заметил Амос.

Джим услышал за этим тоном готовность драться, а Тереза, похоже, нет.

— А мы правда верим тому, что говорит Трехо? — спросил Алекс. — Просто прикиньте, как это всё будет. Мне совсем не нравится. Возвращать Терезу означает показаться им на глаза. Может, даже стыковаться с другим кораблем. А мы видели в действии их силовую броню. Если решат брать нас на абордаж, то пройдут сквозь корабль, как нож сквозь бумагу.

Тереза подняла брови.

Любопытно, думал Джим, она знает Лаконию изнутри, как никто другой, и при этом инстинктивно им доверяет. Если сделку предложил Трехо, значит, сделка честная, он не может лгать. Не надежнее ли довериться ее чутью, а не их с Наоми сомнениям, спросил он себя. Что вернее — свежий взгляд юных глаз или опыт, который видит ловушки?

— Трехо был марсианином до того, как стал лаконийцем, — продолжил Алекс. — Он предал свой народ. Не уверен в том, что он и теперь сдержит слово.

— Мой отец тоже был марсианином, — парировала Тереза, но без особой запальчивости. Было больше похоже, что она о чем-то задумалась.

— Вопрос в том, можем ли мы доверять его обещаниям, — сказал Джим. — Ответ только в голове Трехо, а туда у нас доступа нет. Значит, делаем ставки. На что?

— Не только в этом вопрос, — возразил Амос. — Если мы сдаем Кроху, останемся ли мы на стороне добра? Это тоже вопрос.

— Это да, — признал Джим.

— Если выбор у вас между одним человеком и сотней тысяч, то все просто, — сказала Тереза. — А я даже не умру.

Но взгляд Наоми был обращен внутрь. Сработало что-то в словах Терезы. Джим увидел, что решение принято — Наоми подняла брови и едва заметно кивнула.

— Понимаете, о чем речь? — сказала она. — Он перекладывает на меня ответственность за то, что творит. Тереза права. И она рассуждает примерно так, как должна я. Один человек против множества. Но не я намерена их убить. Это он. Если сделаю, как он говорит, то спасу людей, которых он уничтожит, если я откажусь.

Смех Амоса по тембру и ритму почти совпадал с негромким лаем Ондатры. Он заговорил, подражая мягкому, но угрожающему нытью агрессивного любовника.

— Глянь, до чего ты меня довела, малышка. Зачем же ты так меня рассердила?

— Оно самое, — сказала Наоми. — Я не сразу это поняла, но как раз потому и не вправе подчиниться. Он же приставляет к головам людей пушку и при этом делает вид, что мне одной решать, нажать ли ему на спуск. Нет, это не тест на доверие. Просто очередная угроза.

— Не забывай про капитуляцию. Про амнистию, — сказал Джим. — Не только дубина, есть еще и морковка.

— Когда он по-прежнему держит в руках дубинку, морковка не имеет значения, — отозвалась Наоми. — Хватит с меня дубинок. Дубинки вне игры, всё. Вот если бы он начал с вывода «Деречо» с Фригольда, тогда другое дело. Но нет. Он предпочел вот так, и я ему не доверяю.

Джим улыбнулся ей.

— И кроме того, он требует от нас отдать девочку, которая этого не желает. Так что пошел он. Отказываемся.

— Ага, пошел он, — согласился Амос.

Все остальные молчали. Наоми сжала губы и, продолжая внутренний диалог, почти незаметно покачала головой. Джим думал о том, с кем она сейчас говорит. И у него было чувство, что, кем бы ни был ее собеседник, ему приходится несладко.

— У нас есть два хороших корабля, — сказал он.

— У нас просто есть два корабля, — произнес Амос. — Мне оба нравятся, но «Роси» уже стар, а «Шторм» давно нуждается в обновлении.

— У нас есть два корабля, вполне годных, — ответил Джим. — Во всяком случае, не плохих. — Берем на борт всех со станции «Драпер», летим на тяге к вратам, уводим за собой «Ястреб», если он попробует нас остановить. Когда «Шторм» будет в небе, причин бомбить Фригольд больше нет. По крайней мере, планета останется цела.

— Лучший план из плохих, — сказала Наоми.

Джим двинулся к двери. Он ощущал себя почти прежним. Да, страх и паника не ушли, но отступили. И стали управляемыми.

— Прежде всего, надо проверить, что снаряды для рельсовой пушки загружены полностью, — сказал он и потянул ручку двери. Дверь не подалась, на запорной панели всплыло аварийное предупреждение. Сбой настолько неуместный, что Джим еще дважды попытался открыть, прежде чем осознал, что видит. «Аварийная блокировка. Опасность. Вакуум».

— Хм, это странно, — произнес он.

Наоми уже взялась за свой ручной терминал.

— Джиллиан? Что происходит?

Голос Джиллиан ответил, хрипло и резко:

— Понимаю, как вы расстроены.

— Что ты сделала?

— При всем моем уважении к гражданской ветви подполья, которую вы представляете, это дело военных. Враг подверг опасности сотню тысяч человек и готов пощадить их в обмен на единственную девушку, которую и пальцем не тронет. В обмене пленными нет ничего постыдного.

— Ты правда считаешь, что Трехо просто уйдет, как только получит ее? — спросила Наоми. Ровным голосом, несмотря на ярость.

— Если верить нашим самым надежным источникам, этот человек сдержит слово, — ответила Джиллиан.

— Ты не вправе принимать такое решение, — сказала Наоми. — Это мое дело.

— При всем уважении, как капитан «Шторма», флагмана нашей боевой ветви, я имею право военных решений. Это именно такой случай.

— Джиллиан, — заговорил Алекс, достаточно громко, чтобы его голос уловил ручной терминал Наоми. — Не делай этого. Бобби так не поступила бы.

— Капитан Драпер понимала, что один человек не может препятствовать общему благу, мистер Камал. Будь она здесь, она бы сделала то же самое.

— Говори себе так, сколько хочешь, солнышко, — усмехнулся Амос. — Правдой это всё равно не станет.

— «Ястреб» с представителем Лаконии уже на пути сюда. «Деречо» вместе с ним, как усиленное сопровождение, с учетом того, что оба корабля покинут систему после завершения передачи. До тех пор я запираю вас всех в казарме, — объявила Джиллиан. — Как только все кончится и вы справитесь с эмоциями настолько, что убедитесь в правильности решения, я готова обсудить, хотите ли вы расколоть управление подпольем, или признаете мои права.

— Джиллиан... — начала Наоми, но связь прервалась.

Общая комната стала вдруг тесной как тюремная камера, и у Джима по спине заструился ужас, такой живой и грозный, словно и не уходил никогда. Остальные говорили, голоса перекрывали друг друга. Алекс утверждал, что сможет переубедить Джиллиан, если только получится опять ее вызвать. Амос вслух прикидывал, сколько времени потребуется на то, чтобы пройти по коридору в вакууме, и выживут ли остальные, если он это сделает. Наоми повторяла имя Джиллиан, пытаясь связаться с ней. Он один сохранял молчание. Нет, Тереза тоже.

И она смотрела так, как будто они остались одни. Джим кивнул ей. Она кивнула в ответ.

 

Глава девятнадцатая. Кит

Их каюта на «Прайсе» была такой маленькой, что если Рохи стояла, Кит не мог пройти, не задев ее.

Металлические переборки покрывала толстая ткань неаппетитного оливкового цвета с вплетенными в нее оранжевой нитью данными о техническом обслуживании. Настенный экран был едва больше двух наладонников, и его защитное покрытие всегда казалось грязным, сколько бы Кит его ни протирал. Гель в неудачно сконструированных амортизаторах был старый, они были встроены в ящики в стенах и прищемляли пальцы, если не быть осторожным. Конструкция приваренной к палубе кроватки Бакари была гораздо удачнее, новый металл еще блестел.

Таким было их единственное личное пространство на следующие несколько месяцев, пока «Прайс» идет к вратам в систему Ниуэстад, к Фортуне Ситтард — столице главной обитаемой планеты.

Они делили общий камбуз, микроспортзал и душевые с шестью другими каютами. Кто-то вывесил флаг их нового дома: зеленый и красный с черно-белым кругом в центре, подозрительно похожим на футбольный мяч. В каюте напротив жили братья из Брич-Кэнди, оставившие старую компанию своей матери ради контракта на Ниуэстаде. Они бросили семейное ремесло — ломать старое оборудование для терраформирования — чтобы создавать контролируемые среды в незнакомой биологической среде нового мира. Кит беспокоился, что плач Бакари мешает братьям спать, но они не жаловались.

Одну из дальних кают занимала женщина с дочерью лет десяти, и Рохи, похоже, задалась целью узнать ее получше. У Кита создалось впечатление, что женщина бежит от неудачного брака, а девочка посещала психотерапевта четырьмя палубами ниже.

Кит чувствовал неловкость даже от этих скудных сведений, но понимал, что его нежелание слушать чужую семейную историю было в основном проекцией. Бо́льшую часть жизни он избегал разговоров об отце, и слушать рассказы о чужом казалось немного опасным.

Кит расположился в центре кадра, затем сместился, чтобы было видно спящего Бакари, и начал запись.

— Привет, пап. Не знаю, где ты и когда это получишь, но я просто хотел узнать, как дела. Медвежонок тоже здесь, со мной.

Кит сдвинулся, чтобы показать лицо Бакари — тугие завитки черных волос, полные мягкие губы, шевелящиеся во сне, темные веки, будто на них кто-то нанес тени. Кит дал отцу, где бы тот ни находился сейчас, хорошенько рассмотреть внука, затем вернулся обратно в кадр.

— Мы в невесомости уже пять дней. Он справляется лучше, чем я. В корабельном лазарете есть камера с гелем сопротивления, которой он может пользоваться, но мы не единственная семья на борту, поэтому приходится планировать время. Рохи считает, что это важно. И, наверное, она права. В любом случае, ему это не нравится, но после он спит как убитый. Так что это хорошо. У меня все в порядке. У Рохи все в порядке. Думаю, если мы все еще сможем выносить друг друга, когда прилетим на Ниуэстад, то нам суждено остаться женатыми навсегда. Я не привык жить с кем-то настолько близко.

Он помолчал, раздумывая, не начать ли запись заново. Шутки насчет развода и корабельной жизни могут задеть отца, а он этого не хотел. Но Бакари зашевелился. Он не будет спать вечно, а с бодрствующим малышом записать сообщение будет еще сложнее.

Кит снова почувствовал напряжение — он пытался защитить и отца, и сына. Он всегда оказывался посредником между матерью и отцом, матерью и Рохи, работой и семьей. Мать говорила, что инстинкт миротворца достался ему от отца. Может, это правда, но он не знал Алекса Камала с этой стороны.

Кит понял, что уже долго молчит, и улыбнулся в камеру.

— Как бы там ни было, доктор говорит, что мальчик здоров. Мы не будем давать адаптационный коктейль. Говорят, таким малышам он приносит больше вреда, чем пользы. Если он будет заниматься упражнениями, и мы проследим, чтобы он как следует отдохнул, когда прибудем на планету, он адаптируется быстрее нас. Здесь все хорошо. Все идет по плану. Совсем скоро мы пройдем через врата. Это единственная по-настоящему страшная часть всего путешествия. Но Бакари сделает свои первые шаги на Ниуэстаде и даже не запомнит Марс. Надеюсь, у тебя будет возможность его увидеть. Не знаю, много ли это будет значить для него, но для меня это важно. Тебе понравится Рохи, и ты полюбишь нашего медвежонка. Надеюсь, где бы ты ни был, с тобой все в порядке и дела не пошли еще более странно, чем следует. Береги себя, дедуля.

Кит закончил запись и пересмотрел ее. Пауза, когда он ушел в себя, оказалась не такой заметной, как ему казалось, поэтому он сохранил сообщение, зашифровал и поставил в очередь на отправку по адресу подполья, который дал ему Алекс. Кит не знал, куда сообщение отправится дальше. Он не лез в политические вопросы, если семейные дела этого не требовали.

Риск был, но небольшой. Алекс понимал, что если за Китом придут лаконийские силы безопасности, он согласится на сотрудничество, чтобы спасти себя и семью. Но пока этого не произошло, за исключением встречи, на которую вызывали мать Кита год назад. Похоже, лаконийцы не замечали Кита, и он надеялся, что после переезда в колонию совсем исчезнет с их радаров. В том числе и по этой причине он хотел заключить этот контракт. Причина, которую он не обсуждал с Рохи.

Бакари зевнул, не открывая глаз, и пошевелился на руках у Кита. Скоро он проснется, а значит, потребуется молоко и смена подгузника. Кит отправил сообщение Рохи: «Он просыпается».

У них была смесь, но Рохи верила в грудное вскармливание, и хотя Кит мог сам заботиться о ребенке, он был этому рад. Кроме того, он мог пойти в крошечный спортзал на ежедневную тренировку.

Бакари наморщил нос, как делал с тех пор, как они увидели его на УЗИ, и открыл блестящие темные глаза. Его взгляд немного поблуждал, пока не нашел Кита. Малыш тихо сказал «бап», не столько лепет, сколько просто бормотание себе под нос. Если он и не испытывал особой радости при виде отца, то, вероятно, потому, что Кит почти всегда был рядом. И чувствовал странную гордость от того, что его воспринимают как данность.

Кит размышлял, отправить ли еще одно сообщение Рохи или развести смесь, когда дверь каюты открылась. Увидев лицо жены, он сразу понял — что-то случилось.

— Детка? — спросил он.

— Я здесь.

Она указала на Бакари, и Кит вынул его из компрессионных пеленок. Бакари довольно задвигал ручками и ножками, как будто летать в невесомости для него было совершенно естественно. Рохи обхватила его рукой и подтянула поближе. Малыш, зная, что сейчас будет, начал хватать ее за комбинезон. Будто лунатик, Рохи расстегнула комбинезон и приложила ребенка к груди.

— Детка, что случилось? — снова спросил Кит.

Рохи набрала воздуха, как дайвер перед погружением.

— Был еще один инцидент. В системе Сан-Эстебан.

Кит почувствовал, как у него сжалось нутро, но лишь слегка. Пришельцы из колец отключали его разум уже раз пять. Как и у всех в Соле.

— Насколько серьезный? — спросил он.

— Они мертвы. Все в системе. Они просто умерли.

 

Глава двадцатая. Элви

Система Сан-Эстебан была одной из колоний первой волны, обследованных и изученных прежним работодателем Элви — компанией «Роял чартер энерджи». В ней имелась одна обитаемая планета, а также спутник газового гиганта с пригодной для дыхания атмосферой. В десяти городах жили восемнадцать миллионов человек. Здесь была первая параллактическая станция, которая определила взаимное расположение систем врат в галактике, а также полуавтономная акваферма размером с Гренландию и исследовательская станция в застойной зоне гелиосферной мантии. Система подошла к возможности самообеспечения три года назад, но все еще импортировала многое из Сола, Оберона и Бара-Гаона.

Именно поэтому «Аматэрасу», корабль из системы Сол, с грузом промышленных реактивов высокой очистки и оборудования для перегонки рискнул пройти во врата Сан-Эстебана.

Элви просмотрела снимки, присланные раненым корабельным врачом. Она видела их уже раз десять, слушала его записи и читала результаты вскрытия.

Мертвец с ее экрана сейчас летел в каком-то мешке на Лаконию в Директорат по науке для более тщательного исследования. Элви наклонила голову и рассмотрела влагу на спине его комбинезона, натянутую из-за вздутия ткань и запавшие глаза, отдавшие воду воздуху. Согласно удостоверению личности и генетическому образцу, он был стажером-инженером на станции снабжения и одним из первых тел, которые они обнаружили. Когда-то он был человеком по имени Алехандро Лоури. А теперь — просто СанЭстебанТруп-001.

Голоса, звучавшие, когда она просматривала тела, были не из Сан-Эстебана. Элви уже поняла, что капитан и врач «Аматэрасу» мало что могли ей рассказать. В поисках озарения она пошла дальше. Сейчас она слушала Джеймса Холдена и женщину с тягучим акцентом, который Элви считала присущим уроженцам долины Маринер, но сейчас он стал в некотором роде лаконийским.

— Расскажите о том, как гасли системы, — сказала женщина, ведущая допрос.

— Сначала была только одна, — ответил Джим. — И... групповое сознание? Консенсус? Я не знаю, как правильно это назвать. Хор. Они не особенно обеспокоились. Сперва.

Элви переключилась на внешнее. Пожилая женщина с седыми, растрепанными волосами лежала в лучах солнца. Рядом с человеческим телом лежало незнакомое Элви животное. Нечто напоминающее маленькую, насекомоподобную свинью. Сложные глаза по обеим сторонам длинного образования, похожего на череп. Значит, это хищник, и, судя по всему, умер одновременно с женщиной. Элви нашла статью об этом виде и о том, что было известно об анатомии и физиологии древа жизни Сан-Эстебана.

— Потом было еще несколько. Штуки три-четыре. И даже тогда это вызвало всего лишь любопытство, — сказал Джим.

— Что оставалось в системах? Там были тела? Или инопланетяне просто исчезли? — спросила женщина.

— Ничего похожего, — сказал Джим. — Системы просто гасли. Все равно что потерять канал связи.

— Тогда откуда они знали, что системы мертвы?

— Они все были связаны. Если кто-то отрежет вам руку, она будет мертва? Так что да, системы были мертвы.

«Потому что, — подумала Элви, — строители, или римляне, или космические медузы, световые сущности, не знали, что такое одиночество, с тех пор как научились светиться в древнем ледяном океане». Они были индивидуумами и единым целым одновременно. Суперорганизм, связанный так же тесно, как она со своими органами и конечностями. Элви нашла статью, в которой говорилось о внутренней передаче сигналов у насекомоподобной свиньи, и пробежалась по ней глазами, не погружаясь в детали.

— И они решили только на этом основании уничтожить целые системы? — спросила женщина.

— Это как срезать плесень с куска сыра. Или раковую опухоль с кожи. Они выжигали плохое место. Оно им было не нужно. Они думали, что так это прекратится.

— Что именно прекратится?

— Темнота. Смерть.

— Привет, — сказал Фаиз, и Элви остановила запись.

— Привет, — вздохнула она.

Фаиз парил в дверях ее кабинета. Он выглядел устало. Все сейчас так выглядели. Все устали.

— Спасательный дрон из Лаконии только что прошел через врата, — сказал Фаиз. — Еще пара недель, пока он выйдет на орбиту, и мы будем есть то же самое, что и сейчас, но с вкраплением других атомов.

— Хорошо. Будем надеяться, что доживем до того времени.

Она хотела пошутить. Черный юмор. На вкус слова отдавали мелом. В глазах мужа мелькнуло страдание, но он все же решил улыбнуться.

— Что слушаешь?

Элви посмотрела на вмонтированные в стены динамики, будто они могли помочь ей вспомнить.

— Э-э-э... Джеймса Холдена. Его допросы на Лаконии. Я пытаюсь получить записи, сделанные после открытия врат. Насколько мне известно, в Алигарском мусульманском университете есть архив, но я пока не добилась от них ответа.

— Ищешь что-то конкретное?

— С годами воспоминания меняются. Я просто хочу посмотреть, соответствует ли то, что он говорит сейчас, тому, что говорил раньше.

— Вдруг удастся понять, почему мы до сих пор еще живы?

— У меня есть пара теорий на этот счет.

Фаиз оттолкнулся и вплыл в комнату, ухватился за поручень и устроился рядом с женой. Светлая щетина припорошила его щеку легким снегопадом. Элви взяла его за руку левой рукой, а правой вывела на экран данные по очистке воды из системы Сан-Эстебан. График эффективности был не слишком сложным.

— И на что я смотрю? — спросил Фаиз.

— Увеличение количества солевого осадка совпадает с моментом, когда все умерли, — сказала Элви. — Похоже, механизм, который придумали темные боги, заключается в том, чтобы сделать ионные связи чуть-чуть более прочными. Это продлилось достаточно долго, чтобы отключить нейроны. Местная фауна также использует ионные каналы для передачи сигналов, хотя это больше похоже на вакуумные каналы, чем на нервы. Но они все равно прекрасно испортились. Хотя можно сказать, что этот способ не уничтожает микробиоту.

— Откуда можно это сказать?

— Вздутие. Там внутри пукают микробы.

— Совершенно жуткая история кончается туалетным юмором, и теперь я не знаю, как реагировать.

— Это не шутка. Но как только все закончилось, очистка воды снова заработала. «Аматэрасу» прошел во врата всего через несколько часов после инцидента. Все разрушения на снимках произошли, пока он добирался до посадочной площадки.

— И что это значит?

— Кажется, враг не знает, что это сработало. Вот, послушай.

Элви нашла помеченную аудиозапись и включила ее.

«Ничего похожего. Системы просто гасли. Все равно что потерять канал связи».

«Тогда откуда они знали, что системы мертвы?»

«Они все были связаны».

Элви остановила запись.

— Строители не отправились на поиски. Им это просто не требовалось, они и так были связаны. Потеряв систему, они сразу знали, что там никого не осталось. Они использовали врата, чтобы перемещать материю, когда требовалось, но это вроде того, как мы проталкиваем пищу по кишечнику. Практически бессознательно. Они этого не планировали, у них не было торговых путей. Так что, если в системе нечего было поддерживать, не было и трафика.

— Трафика?

— Как «Аматэрасу». Враг делал ход, и движение останавливалось. Что, если так враг узнавал, что ход сработал? Но в нашем случае трафик не прекратился. Я думаю, что мы для них так же сложны для восприятия и осмысления, как и они для нас. Поэтому часть того, что мы можем сделать, это портить их данные. Они чувствуют все наши случайные, несогласованные перемещения. Все равно что слышать шуршание крыс в своих стенах и травить их разными ядами, пока шум не прекратится. Прекращение шума — вот так вы узнаете, что ваши меры сработали. И поскольку мы все еще совершаем переходы через врата, они не могут знать, что яд подействовал.

— Потрясающая теория.

— Ага. Или.

— Или?

Элви переключилась на другую аудиометку. Сначала та была единственной.

— Или все это находится в пределах погрешности, и они скоро убьют нас всех. — Она не смогла сдержать отчаяние в голосе. Даже если бы смогла, Фаиз бы услышал. Слишком давно они знали друг друга. — Нужно настойчивее искать ответы.

— Еще настойчивее?

Элви отпустила его руку и потерла глаза. На ресницах осталась соль от высохших слез.

— Я поговорю с Карой, — сказала она. — Спрошу, готова ли она.

— Поговори и с Ксаном. Он просидел в камере катализатора дохрениллиард часов. И хотя он молчит, это сводит его с ума.

«Мы все сходим с ума», — пронеслось в голове у Элви, но она промолчала.

Когда Фаиз заговорил снова, осторожная жизнерадостность исчезла. В голосе слышались ужасная усталость и разбитость. Точно такие же, как у нее. Настоящие.

— Я не говорю тебе, что делать. Просто...

— Говори.

— Кортасар много лет держал их в клетке. Он проводил тесты, не заботясь об их состоянии.

— Я получила согласие Кары...

— Эти погружения меняют ее, и мы не понимаем, как именно. То, что они ей нравятся, меня вообще не успокаивает.

Элви вспыхнула, но это же был Фаиз, а ей не хватало сна и с избытком хватало продуктов распада адреналина. Вроде бы это миндальная кислота, подумала Элви, но без уверенности. Когда Фаиз продолжил, она постаралась слушать, а не просто реагировать.

— Я знаю, что сейчас нахожусь не в самом здравом уме. Мы застряли на этом корабле слишком надолго, все просто разваливаются, и это жуть как страшно. Я это понимаю. Понимаю. Но именно для этого существуют этические нормы. Чтобы, когда все становится мутным, что-то могло указать нам путь.

— Думаешь, я нарушаю этические нормы?

— Да. Я тебя люблю, но да, нарушаешь. Совершенно точно.

Фаиз сделал извиняющееся лицо.

Элви глубоко вздохнула. «Сокол» тихо гудел, будто тоже ждал, что она скажет.

— Я знаю, — сказала она.

Произнесенные вслух, слова принесли облегчение.

— И что будем с этим делать?

Элви скрестила руки на груди.

— Помнишь доктора Негилу?

— Имя из преданий старины глубокой. Она преподавала в университете Калабара?

— Я вместе с ней посещала семинары по этике. Мы читали историю о прекрасной утопической стране, где все было чудесно, просвещенно, приятно и справедливо, за исключением одного ребенка, который должен был жить в страданиях. Лишь один ребенок в обмен на рай для всех остальных.

— Я ее знаю. «Омелас».

— У нас здесь совсем не то, — продолжила Элви. — Я работаю на авторитарного диктатора в системе, где люди страдают, обманывают, убивают друг друга. Я рискую собой и своими сотрудниками, отправляя результаты исследований политическим врагам своего босса. Мы не создаем прекрасную и благодатную утопию. Если мы победим, спасенные жизни останутся той же смесью дерьма, разочарования и абсурда, как были всегда.

— Это верно.

— Ребенка в той истории принесли в жертву ради качества жизни. Если я жертвую Карой, а я признаю, что, возможно, я это делаю, то не ради качества. А если мне придется пожертвовать ей ради того, чтобы количество человеческих жизней отличалось от нуля? Это дешево. Даже если придется отдать всё, это будет выгодная сделка.

Слова тяжким грузом легли на плечи Фаиза. Он опустил голову.

— Да. Ясно.

— Если ты не можешь в этом участвовать, это нормально. Я организую для тебя транспорт на Лаконию, в Директорат по науке. Ты можешь заниматься своими исследованиями там с тем же успехом, что и здесь.

— Милая, ты же знаешь, что я так не поступлю.

— Я пойму, если поступишь.

— Не поступлю. Я просто хотел убедиться, что мы делаем то, что собирались. Если сейчас правильно делать то, что неправильно, я все равно планирую просыпаться рядом с тобой, пока мы этим занимаемся. Это и есть дело моей жизни.

Они молча парили несколько секунд, не прикасаясь друг к другу.

— Тебе надо лечь, — сказал Фаиз. — Уже очень поздно, мы оба страшно устали.

— Сейчас. Нужно отправить Трехо отчет о Сан-Эстебане, а Очида ждет перераспределения ресурсов в соответствии с новым планом.

— Ах да, и доктор Ли хотел с тобой поговорить, если найдешь время. По личному вопросу.

Элви вопросительно мотнула головой.

— Кажется, у физиков сложился дисфункциональный любовный треугольник. Возможно, им требуется внушение от босса.

— Это что, шутка?

Фаиз развел руками.

— Все, что мы совершили, мы совершили, будучи приматами. То, что мы способны на умопомрачительные чудеса, не означает, что мы перестали быть машинами для секса и убийства. Организм не меняется.

— Ладно, я загляну на мостик. Можешь сделать мне одолжение?

— Все, что угодно.

— Спасательный дрон должен был обновить меню. Посмотри, не научился ли камбуз изображать что-то похожее на сааг панир?

— Если так, он будет в каюте.

Он подплыл ближе и поцеловал ее, прежде чем отправиться в коридор. Элви снова обратилась к снимкам из Сан-Эстебана. Теперь в каждом теле она видела Фаиза. Или себя. Или Джеймса Холдена. Или Антона Трехо. Или Уинстона Дуарте.

Она начала запись.

— Адмирал Трехо. Как я поняла, Сан-Эстебан становится еще одной приоритетной задачей. Все, что могу предоставить прямо сейчас — наш обзор, некоторые предположения и мой план дальнейших действий...

За полчаса удалось записать устроившую ее версию, и она сделала копию для отправки Наоми и подполью. В этом деле они все — союзники, даже если сами об этом не знают.

К тому времени, когда она отправила свой план перераспределения средств Очиде и поговорила с Харшааном Ли о том, как не дать любовной драме на «Соколе» выйти из-под контроля, прошло два часа. Фаиз спал в их каюте. Ее ждал тюбик сааг панира, рядом — груша с чаем без кофеина. Элви поела, попила и пристегнулась, чтобы поспать.

Ей снился океан, полный акул, которые съедят ее, если она будет двигаться слишком быстро.

Кара парила в лаборатории, пока техники настраивали шапку датчиков на ее голове. Все вокруг бурлило, но Элви казалось, будто они с Карой абсолютно неподвижны. Око бури. На экранах двигались и моргали данные мозговой активности девочки, пока экспертные системы сопоставляли то, что видели сейчас с тем, что было раньше. Это называлось «нормализация». Как будто еще существовали какие-то нормы.

— Как ты себя чувствуешь? — спросила Элви.

Абсолютно черные глаза Кары повернулись к ней, замерли на секунду, и девочка улыбнулась. Элви хотелось верить, что улыбка была искренней. И возможно, задержка между стимулом и ответом казалась фальшивой и преднамеренной только потому, что Элви пыталась воспринимать девочку так, будто она такая же, как другие люди. Как будто она тоже примат. «Организм не меняется», — всплыли в ее памяти слова Фаиза, и теперь они казались предостережением.

Организм изменился.

Будто услышав ее мысли, Кара спросила:

— Вас что-то беспокоит?

— Я думала... о когнитивных изменениях, которым подверглись вы с Ксаном. Ты помнишь, как было раньше?

— Раньше?

Один из техников прикоснулся к проводам датчика, и на всех дисплеях загорелся зеленый цвет. Готово.

— До изменений. До всего этого, — ответила Элви.

Она не сказала «до того, как вы умерли».

— Не знаю. Наверное, как у всех. Это было так давно.

Элви заставила себя улыбнуться, пытаясь представить, где она была, когда Кара последний раз сбежала в дебри Лаконии. Кем она была, когда Кара была человеком?

— И для меня давно, — сказала она, и собралась с мыслями. — Ладно, на этот раз мы попробуем немного иначе. Нужно усовершенствовать поиск. Попытаться найти определенные ответы на вопрос том, как возникли врата. Нужно перевести БИМ из режима лекции в режим вопросов и ответов. Если сможем.

— Из-за Сан-Эстебана?

Элви поискала ответ помягче, но не нашла.

— Да.

— Я могу попытаться, — сказала Кара. — Только не знаю, понравится ли ему.

— Если что-то пойдет не так, скажи только слово, и мы тебя вытащим. Я буду следить за твоим уровнем стресса. Если станет плохо, даже если не сможешь говорить, я увижу. Ладно?

— Я смогу. Я этого хочу.

Элви взяла девочку за руку. Она казалась такой тонкой и хрупкой.

— Я тоже.

 

Интерлюдия. Спящая

Спящая сознательно проваливается в сон, плавно, все глубже и глубже, слой за слоем погружается в бездну. Она триедина, но одного по-прежнему не хватает, а сон говорит ей о распространении в пустоте и о звездном свете, и о клетках, о разуме, о мерцании, притягивающем, как песни и поцелуи, которые и есть свет. Кто не чувствует зова звезд, выпадает из сна, остальные растут и мудреют, становятся шире и полнее океана. Им уютно в вакууме, где их греет только собственный тлеющий жар.

Да, она видит сны, она словно плывет по течению. Но врата? Как возникли врата?

А праматери беззубо шепчут: посмотри сюда, и я все тебе расскажу. Посмотри сюда, здесь свет становится всем, посмотри, как свет обучается мыслить.

Да, и снова да, но как же врата? Тьма? Как настал конец?

Свет преломляется, как в стеклянной бусинке, которую старуха протягивает на ладони ребенку. Посмотри, на что способен свет! Каким насыщенным он может быть! Разве это не чудесно, разве не прекрасно? Разве ты не хочешь поглотить его целиком, чтобы он мог поглотить тебя, расширяя-сжимая всю полноту цветения?

Но врата. Врата. И нечто в конце.

А праматери улыбаются, улыбаются и кивают, и опять улыбаются. Сон меняется, как удар в лицо. Все богатство света преломляется, появляются дыры в спектре. Бесконечные дыры, больше тьмы между светом, который больше, чем свет. Спящая задыхается. Реальность врывается в нее, словно приступ рвоты, как припадок или оргазм, а праматери держат стеклянную бусину — ее голову — и она готова взорваться.

— С ней точно всё в порядке? Не пора ее вытащить?

— Еще нет.

А во сне свое место занимает новая физика. Да-да-да, обезьяны начинают с дуги камня, летящего в воздухе, они всё узнают не так, как спящая во сне — это тот, что в синем. Свет приходит плавно, с лаской воды и соли, у него иные начало и продолжение, и другая насыщенность, с ногтями в трещинах между этим и вечным снаружи.

Смотри, смотри, как все когда-то происходило, говорят праматери. Смотри, и все повторится. Раскололась холодная крыша мира, и возникли звезды. Точно так же разрывается вакуум, и показывается внешняя реальность, более старая, более необъятная.

Тело Бога. Небеса, где все ангелы ненавидят нас.

Спящая ощущает дрожь, ощущает потерю контроля над мочевым пузырем и кишечником. Не буди меня, не буди меня, нет.

Ты же хочешь знать.

Новая физика порождает новые проблемы, а проблемы пробуждают новые сны. Второй всплеск, расцвет жизни, на сей раз более обширной. Инструменты – это всего лишь инструменты, служащие для того, чтобы быстро внедрить жизнь туда, где она расцветет и когда-нибудь вернется с дарами для праматерей, которые ее породили. Бесконечно терпение тех, кто чрезмерно холоден, слишком медлителен и слишком огромен, чтобы когда-либо умереть, слишком непредсказуем для того, чтобы время его коснулось. В дыры светового спектра выдувается пузырь, и, как поцелуи, тысячи, тысячи и тысячи семян разлетаются к поющим звездам. А потом...

Спящая трепещет. Тело где-то начинает отказывать, и она ощущает, как под ней разверзается нечто более глубокое, чем сон. Все, что начинается, когда-то закончится, и конец уже покашливает в коридоре. Заберите меня отсюда. Вытащите, вытащите меня.

«Что это?» — говорит синий. Спящая отбивается, но это больше не ее сон. Праматери что-то щебечут и разбегаются, тянут ее тысячей пальцев. Эхо говорит: «Извини. Не хотелось тебя в это втягивать. Просто попытайся расслабиться». Но оно говорит не с ней.

Ядро огромного атома, пылающий часовой механизм в его сердце. Энергия миллиона солнц, полученная из древней вселенной. «Да-да-да, — говорит синий. — Теперь я понимаю. Покажи мне, как всё происходит, и праматери это сделают».

Ее хватают.

И вытаскивают.

А синий кладет ей на голову мягкую руку и ласково удерживает под водой. Система отключается, и небольшое количество из квадриллионов голосов умолкает. Сотня систем. Они идут на войну, война проиграна, но мне показывают, где зарыто оружие. И праматери всё сделают играючи.

«Да, — говорит синий. — Да. Вот это и было мне нужно. Спасибо».

 

Глава двадцать первая. Танака

Девчонка на экране была одета в нечто вроде военной формы, держалась с нарочитой военной выправкой, а говорила официальным тоном, который, видимо, должен звучать властно.

— Я принимаю предложение адмирала Трехо и разрешаю одному эмиссару с вашего корабля войти на станцию «Драпер» и забрать Терезу Дуарте, — сказала Джиллиан Хьюстон. — Как только передача состоится, «Ястреб» и «Деречо» должны уйти из системы Фригольд, пока мы не придем к окончательному соглашению о дальнейших действиях.

— Ну и ну, — произнесла Танака. — Мы должны уйти.

— Да, сэр, — отозвался Мугабо. И спустя секунду добавил: — А выглядит она совсем зеленой.

— Еще молоко на губах не обсохло. Поверить не могу, что мы так долго не могли выследить девчонку, которая до сих пор спит со своим плюшевым мишкой.

— Полагаю, «Штормом» до последнего момента командовал марсианин, пока они не напали на Лаконию.

— А во время нападения командовала Нагата, — сказала Танака, наклонив голову. — Тогда почему сейчас с нами говорит не она?

— У меня нет правдоподобных теорий, — признался Мугабо, хотя Танака на самом деле говорила не с ним.

Трехо придумал смелый план, в этом ему не откажешь. Но, как и у всех смелых планов, в нем было одно слабое место. Если Нагата согласится с условиями, Трехо позволит ей командовать, пока не нарастит утраченную силу. А если окажется, что Дуарте невозможно контролировать, вероятно, придется даже оставить ее номинальным руководителем на вечные времена. Это был элегантный способ положить конец войне — отдать врагу видимость власти, но оставить истинные бразды правления себе, а потом наблюдать, заметит ли она.

Если бы она не согласилась и послала ответ с отказом, были еще открыты двери для дипломатии. А дипломатия предоставляет возможность выудить у врага больше информации. Или враг выудит информацию у тебя. Танака не любила дипломатические игры, но разбиралась в них.

Однако нынешнее положение было чем-то средним. С одной стороны, предложение приняли, якобы от имени подполья, но говорила не Нагата. Переговоры об условиях, но не самых главных. Однако Танака уже получила важные данные: точное местоположение секретной базы подполья и подтверждение, что «Близкий шторм» или, как минимум, его командир, находится там. Наверняка там же и Тереза Дуарте. Девчонка-капитан вела себя так, как будто Тереза там. Наверняка так и есть. Прошедший из Нового Египта через врата корабль очень похож на «Росинант». И он направился к спутнику, где находится вражеская база. А если «Росинант» там, наверняка там Джеймс Холден и Наоми Нагата.

Если бы ответила Нагата, ничто не предвещало бы подвоха.

Но он здесь явно был.

— Я лично этим займусь, — сказала она. — Лечу за девчонкой.

Если она и ожидала от Мугабо возражений («В прошлый раз с вами был отряд морпехов, и вы все равно оказались на волоске от смерти, сэр»), то он ее разочаровал. Однако разочарованной она себя не чувствовала. Скорее, ее это позабавило.

— Прикажите Боттону вести «Деречо» на сближение с нами, — сказала она — Если после всего мы все-таки улетим, будет похоже на жест доброй воли. Если придется драться, пусть будет поблизости.

— Есть, — ответил Мугабо. — Не хочу менять тему, но вы видели рапорт о Сан-Эстебане?

— А что там?

Теперь едва заметная улыбка Мугабо стала меланхоличной. Из него вышел бы хорошей официант. Такое слегка смущенное лицо как бы говорит клиенту, что фирменное блюдо заведения уже закончилось. Танака встретилась с ним взглядом.

— Той операцией занимаются другие. А у нас есть свое дело. Если появится Мессия, он найдет нас за работой. Все понятно?

— Яснее ясного, сэр.

— Если я понадоблюсь, то буду в арсенале.

Танака не взяла с собой бронекостюм для быстрой разведки, о чем сильно сожалела. На «Ястребе» имелся штурмовой бронекостюм последнего поколения, но, пока он лежал на палубе в ожидании, когда она закончит последние приготовления, костюм и близко не был похож на элегантный «Сталкер». В обеих руках были встроены пулеметы Гатлинга для высокоскоростной стрельбы мелкокалиберными разрывными патронами. К левому плечу крепился встроенный гранатомет на случай, если пара пулеметов не справится с задачей.

Да и сам костюм, по сути, был оружием. Надев его, Танака могла расплющить машину. В лаконийской силовой броне оторвать человеку руку или ногу — плевое дело. Костюм предназначался для штурма дверь за дверью, коридор за коридором. Вершина лаконийской инженерной мысли, а если в костюме будет Танака, она может разделаться с военной базой вроде станции «Драпер» в одиночку. Пока не попадет под обстрел ОТО.

Танака медленно и методично проверяла контрольный список дел, который за много лет впечатался в мозг. А когда закончила финальную подготовку силовой брони, погрузилась в размышления о предстоящей схватке. Если она будет.

Танака была готова к схватке.

Она прошлась языком по дыре на месте зубов и отвратительному шраму с внутренней стороны щеки. Рана больше не болела, но Танака ощущала странную гладкость не до конца заживших порезов в том месте, где пуля Холдена разорвала половину лица. Рана зудела, но не физически.

Но Танаку мучили и физические раны. Голова по-прежнему болела, если спать в неправильной позе. И даже после полной регенерации щеки все равно не будут прежними. Отсутствующая кость нарастет только через несколько месяцев, а зубы — еще позже. Некоторые люди, даже в лаконийской армии, и с меньшими травмами претендовали на повышенную пенсию. Но это еще не самое худшее.

Страшнее всего — позор.

Танака принадлежала к верхушке лаконийской армии. Одинокий стальной атом на острие копья. Опытная, профессиональная и в прекрасной форме, несмотря на возраст. Она отправилась на простейшее задание, с целым штурмовым отрядом за спиной, а Джеймс Холден надрал ей задницу. И Танака понимала почему. Она осторожничала, чтобы уберечь девчонку, а он — нет. Она старалась не задействовать боевой корабль вблизи гражданских, а он — нет. Она могла бы дождаться, пока девчонку оставят в школе, но пошла на разумный риск, просто ситуация обернулась не в ее пользу. Танака сделала все правильно, комиссия по расследованию и бровью бы не повела. Но она проиграла, а он — нет.

Танака набила патронташ смесью разрывных и бронебойных патронов для пулемета в правой руке. Когда она зарядила его, раздался приятный металлический щелчок. Убей их всех или не убивай никого.

Если во время передачи начнется заварушка, Танака точно знала, в кого стрелять первым делом.

Она велела Мугабо оставить «Ястреб» достаточно далеко от спутника, чтобы у них было время уклониться от выстрела из рельсовой пушки, а потом с помощью внешнего двигателя штурмовой брони спустилась на поверхность в заданной точке. Небольшой скальный выступ, покрытый льдом, скрывал вход в шлюз от кораблей на орбите, но на поверхности был четко виден. Внешняя дверь была открыта — ее ждали.

Станция «Драпер» была всего-навсего ледяной пещерой, залитой изоляционной пеной, и находилась на крохотном спутнике лишь с намеком на гравитацию. Она напоминала, скорее, не военную базу, а пиратскую станцию на Поясе. Сама мысль о том, что адмиралу Трехо, крупному военачальнику и лидеру страны, приходится вести переговоры с этими жалкими мятежниками, выглядела оскорбительной.

— Я вхожу, — передала она по радио Мугабо.

— Понял, сэр. Мы на связи.

Танака хмыкнула и закрыла канал. Несколько секунд спустя она прошла через шлюз в большой зал с оборудованием. Вдоль стен стояли шкафчики и полки со скафандрами. Потолок был покрыт той же дерьмовой изоляционной пеной, что и стены, но на полу — металлическая решетка, и Танака включила магнитные ботинки.

В зале ее ждали пятеро. Все при оружии.

— Я Джиллиан Хьюстон, — сказала женщина, стоящая в центре.
На ней был простой рабочий комбинезон без знаков различия. Четверо рядом с ней держали винтовки, как своего рода почетный караул.

— Полковник Алиана Танака из лаконийской морской пехоты.
В процессе обмена пленными существуют определенные ритуалы, и Танака решила их придерживаться, пока девчонка не окажется у нее в руках.

Джиллиан Хьюстон, похоже, смутило, что Танака замолчала. Повисла неловкая пауза. Джиллиан откашлялась. Танака посмотрела на шлемный дисплей — разного рода тепловые и визуальные датчики и радар бронекостюма построили карту внутренней части станции. Электромагнитный датчик, способный определять местоположение людей по сердцебиению, также показал, где находятся люди в пределах его радиуса действия.

— Трехо сказал...

— Адмирал флота Антон Трехо, — вмешалась Танака, и голос из встроенных динамиков бронекостюма раскатился эхом, отразившись от стен.

Лицо Джиллиан стало суровым. Пусть она совсем еще зеленая, но явно не любит, когда ее поправляют. Даже стоя лицом к лицу с Танакой в боевой броне, она совершенно не растерялась. Лишь ускоренное и неровное сердцебиение выдавало нервозность.

Танака подождала, наблюдая, как напряглись охранники. Похоже, Джиллиан решила вынудить Танаку говорить первой. Игра мускулами. Ну ладно. Бронекостюм доложил, что в основном закончил создание карты станции, и отметил местоположение всех людей в радиусе семидесяти метров. Танака выключила внешний динамик и сказала:

— Огонь разрешен. Танака.

Оружие бронекостюма с щелчком вышло из безопасного режима, и звук снова раскатился эхом. Охранники нервно переглянулись.

— Адмирал флота Трехо, — сказала Джиллиан, все-таки первая нарушив молчание, — гарантировал, что, если мы отдадим вам девочку, все лаконийские силы уйдут из системы Фригольд и не станут атаковать. Он дал слово.

Танака снова включила внешние динамики.

— Я не вижу Терезу Дуарте. Где она?

— Прежде чем я ее отдам, мне нужны более четкие заверения в том, что вы ведете честную игру.

— Это что, новые требования по ходу дела? — спросила Танака.

— Мне нужны более четкие заверения, — повторила малявка Хьюстон.
Явно дошла до конца сценария.

— Где Нагата?

— Простите?

— Адмирал сделал предложение Наоми Нагате. Вы — не она. Терезы Дуарте здесь нет. Что вообще происходит?

Хьюстон вздернула подбородок, как будто Танака ее в чем-то обвинила.

— Наоми Нагата руководит действиями гражданской части подполья. А я командую «Близким штормом», и потому военные решения принимаю...

— Чушь собачья.

— Мне не нравится ваш тон.

Вот оно. Дипломатия не сработала в Новом Египте. Жизнь — это риск, и Танаку слегка опьяняло понимание, что, даже если все пойдет кувырком, для нее лично это не будет иметь последствий.

Она не застрелит девчонку Дуарте. И они тоже вряд ли будут. Что-то может произойти только по случайности, но даже если девчонка словит пулю, то с большой вероятностью поправится.

Как только начнется стрельба, они попытаются эвакуировать пленницу, на такой случай у Танаки наготове стояли два корабля, чтобы обезвредить врага. Вывести Терезу с базы — скорее всего, самый безопасный для нее путь.

Танака осознала, что уже долго не отвечает. Сердцебиение Джиллиан Хьюстон участилось, отражая ее нетерпение.

Что ж, так тому и быть. Или любезничать с врагом, или делать очевидное.

— А знаете, у нас ведь тоже есть бронекостюмы, — сказала Джиллиан, указывая на ее броню. — Но мы не надели их в качестве жеста доброй воли.

— Даже если бы надели, это роли не играет.

Катись оно все к чертям.

— Ладно, — сказала Танака, по очереди заглянула в глаза всем четырем охранникам, и касанием пальцев к перчаткам определила их как мишени. — Я сама за ней схожу.

— Нет... — начала Джиллиан.

— Огонь, — приказала Танака.

Оба рукава бронекостюма прицелились гораздо быстрее и точнее, чем она смогла бы вручную. Как только пулеметы встали в одну линию со стоящими по краям охранниками, они выпустили короткую очередь из пяти разрывных, снеся головы. Рукава тут же встали в новую позицию и выстрелили во второй раз. Два человека рядом с Джиллиан исчезли из поля зрения. Все это заняло меньше полутора секунд.

Помещение заволокло дымом, и по залу еще раскатывался грохот пулеметов, когда Джиллиан Хьюстон развернулась и рванула по коридору за своей спиной. Танака лишь смотрела ей вслед. И пока смотрела, она сотню раз могла бы превратить девчонку в дергающуюся и окровавленную тряпичную куклу.

— Отследи ее, — велела она бронекостюму, и учащенное сердцебиение Джиллиан Хьюстон получило специальную метку на шлемном дисплее. Если Хьюстон и впрямь командует базой, она точно знает, где девчонка. Только Тереза Дуарте, ценная заложница, могла сохранить им жизнь. А тем временем у Танаки были другие дела.

Неспешной походкой она двинулась вслед Хьюстон по коридору, магнитные ботинки крепко удерживали ее на полу. А вокруг с бешеной скоростью бились сердца мечущихся в панике обитателей станции. Ну и ладно. Ее план не нужно было держать в секрете. Пусть мятежники подготовятся. Пусть вооружатся и окопаются. Все это не играет роли. Пусть защищают свой последний оплот, как мечтают романтики. Оплот все равно окажется последним.

Она оказалась на перекрестке коридоров, и бронекостюм предупредительно запищал за несколько микросекунд до того, как на нее обрушился шквал пуль слева. Бронекостюм отметил три цели, все с легким автоматическим оружием, скрываются за импровизированной баррикадой. Танака тронула кончиком пальца перчатку, и левый рукав костюма вздернулся и трижды выстрелил. Из-за укрытия выплыли три изрешеченных тела, разбрызгивая в воздух шарики артериальной крови.

Счетчик боеприпасов левого пулемета отсчитал еще пятнадцать патронов. Танака отметила это без тени тревоги. В обоих пулеметах был полный боезапас. Хватит на всех. А если нет... Что ж, этот вариант был грязнее, но не лишен привлекательности.

— Мы с легкостью могли это сделать и в Новом Египте, — сказала она, представляя Нагату, Холдена и их команду. — Сами напросились.

При этих словах она улыбнулась, и натянутая рана на щеке сложилась в перекошенную гримасу. Но болело не слишком сильно.

Танака двигалась по станции, коридор за коридором, метр за метром. Первым делом она направилась к большому скоплению бьющихся сердец. Понадеявшись, что в центре сопротивления найдет героев с «Росинанта», но ошиблась. Борцы сопротивления сражались упорно и храбро, надо отдать им должное. Они шли в бой, не заботясь о собственной жизни, и некоторые контратаки были довольно хитроумными. Хотя, поскольку ее неистовство не предвещало, что сдача в плен приведет к спасению, она вела бы себя на их месте в точности так же.

Куда бы они ни шла, детектор сердцебиения улавливал в радиусе семидесяти метров новых людей, прячущихся или готовых сражаться. Танака шла к ним и раз за разом предлагала амнистию, если они сложат оружие и отдадут девчонку. Не сказать, чтобы она ожидала от них такого. И вряд ли перестала бы стрелять, если бы они согласились.

В какой-то момент Танака поняла, что потеряла след от бьющегося сердца Хьюстон. Она на секунду остановилась, но только на секунду. Завернув за угол, она оказалась в самом большом герметичном зале и сосредоточилась на шлемном дисплее, разыскивая на карте места, где мог пришвартоваться корабль. Это было огромное пространство больше сотни метров в длину и десяток в высоту, заставленное контейнерами с припасами и запчастями. Тайная сокровищница революционного подполья. Все украдено у Лаконии.

Бронекостюм предупредил, что сзади к ней приближаются трое, и когда она взглянула на дисплей, там появился вид сзади. Три астера толкали тележку с массивным баллоном сжиженного газа. Танака только начала разворачиваться, когда один астер стукнул по баллону, и тот полетел в нее как таран.

«Ого», — успела подумать Танака, когда импровизированный снаряд сшиб ее с ног, подкинув в воздух.

Она отключилась всего на мгновение, но когда пришла в себя, в бронекостюме вспыхивало с полдюжины предупреждений. Она почти на полметра врезалась в покрытую пеной стену ангара. Импровизированный снаряд из кислородного баллона прижимал ее к стене, так что она стояла прямо.

Бронекостюм предупредил о потере контроля над вторичным приводом верхней части корпуса и тридцатипроцентном заряде аккумулятора, а потом занялся ликвидацией протечки. Кроме того, у нее было сломало четыре ребра и вывихнуто левое плечо. Танака включила медицинский модуль, и бронекостюм вколол ей полную дозу обезболивающих и амфетаминов. Она даже почти гордилась своими врагами. Прекрасная работа, малята. Отличная попытка.

Три астера осторожно приближались. После попадания снаряда Танака не шевелилась, и они, несомненно, надеялись, что дело сделано. Один астер держал в руке портативный плазмотрон. Видимо, собирался вырезать ее из костюма и добить, чтобы наверняка.

— РПГ, — сказала она, посмотрев на мужчину в центре.

Бронекостюм поднял над плечом гранатомет и прицелился. У трех астеров была лишь секунда, чтобы вытаращить глаза от удивления, а потом граната калибра двадцать миллиметров врезалась астеру в корпус и превратилась в облако шрапнели, способной убить все вокруг в радиусе десяти метров.

Часть осколков брызнула на щиток ее шлема с таким звуком, будто по металлической крыше забарабанил град. Через полсекунды за шрапнелью выплеснулись кровь и мозги.

— Получайте, говнюки, — сказала Танака и правой рукой отбросила с груди кислородный баллон. Бронекостюм с честью выдержал его вес, и через несколько секунд она уже снова стояла на своих двоих, не чувствуя боли, взбудораженная лекарственным коктейлем в венах.

— Предлагаю сделку! — выкрикнула она, установив динамики бронекостюма на полную громкость, так что все, находящиеся в ангаре, вероятно, на время оглохли. — Я сохраню жизнь тому, кто отдаст мне Терезу Дуарте. Только этот человек сможет выйти отсюда целым. Если она у вас, лучше будьте первым, кто ее приведет. Потому что все остальные сдохнут.

Глава двадцать вторая. Джиллиан

Джиллиан сразу же поняла, что ей крышка, едва лаконийка вступила на базу. Она пыталась убедить себя, что это нервы, и переговоры пройдут, как было обещано, но в глубине души уже знала, что нет.

Скрючившись и опустив голову, она притаилась во вспомогательном коридоре. Через ткань рубахи сочилась кровь, и от этого порез на ребрах казался серьезнее, чем на самом деле. Издалека донесся усиленный эхом голос лаконийки, но Джиллиан разобрала только несколько слов. Дуарте. Первым. Сдохнут. Левой рукой она извлекла из кармана ручной терминал и с выдержкой, которой всегда гордилась, пробежалась по меню. Ей хотелось заняться заключенными лично, но вместо этого она открыла соединение.

— Джиллиан? — спросил Камал.

Хотя связь была только голосовая, Джиллиан представила его встревоженное лицо.

— Я совершила ошибку, — сказала она и нажала «наддув». Шипение воздуха, врывающегося в коридор за их комнатами, звучало так громко, что слышно было по связи. — На лаконийке была штурмовая броня. Вероятно, она за мной гонится.

— Ты цела?

Господи, в этом весь Камал. Джиллиан заперла его в камере, объявила себя главой подполья, привела на базу врагов — а Камал беспокоится, все ли с ней в порядке.

— Я получила по заслугам, — сказала она. — Глупость должна причинять страдания. Тащи своих людей на корабль и убирайтесь отсюда.

— Где нам взять оружие? Можешь провести нас...

— Забирай своих, и улетайте, Камал. Чтобы удирать со всех ног, оружие ни к чему, а вам нужно удирать со всех ног. Я вас прикрою.

Она слышала позади него голоса остальных — Нагаты, Холдена, черноглазого монстра, девочки. По одышке Камала она понимала, что они бегут.

— А когда поднимемся, нас встретит пара кораблей Лаконии?

— Да. Один уже здесь, и один на подходе.

Пауза. Может быть, он думал. Может быть, бежал.

— Ладно.

— Свяжись со мной после взлета. Постараюсь облегчить его вам, насколько смогу.
Она разорвала соединение, и кусок стены за спиной разлетелся на куски. Ее обнаружили.

Опустив голову, Джиллиан подалась вперед в полубеге-полускольжении на микрогравитации базы. Воздух вокруг нее осы́пало градом пуль, Если бы лаконийка хотела убить ее, Джиллиан уже была бы мертва. А сейчас цель врага — напугать, обездвижить. Она этим воспользовалась.

Лицо горело от стыда и ненависти. От стыда за себя и от ненависти к врагу. И от страха тоже, но она не собиралась давать ему волю. Это после — если оно наступит.

Джиллиан добралась до Т-образного перекрестка и, схватившись за поручни, развернулась, уводя врага от Камала.

«Ну, гонись за мной, гадина, — думала Джиллиан. — Попробуй, возьми меня».

Станция «Драпер» — маленькая, но это ее дом. Джиллиан могла с закрытыми глазами ориентироваться здесь в любом месте, как на ранчо, где выросла. На ручном терминале загорались красным тревожные предупреждения и сообщения о сбоях — некоторые от персонала станции, некоторые от автоматизированных систем. Тревога расползалась по базе, как адреналин в крови. Меньше часа назад Джиллиан бросилась бы разбираться с каждым предупреждением. И сейчас в глубине сознания опасалась, что придется делать все это позже. Но при этом сознавала реальность. Это тоже оставлено на потом.

Продолжая бежать, она вызвала панель экстренной связи и нажала на кнопку включения прямой трансляции экипажу «Шторма».

— Станция «Драпер» атакована изнутри. Подготовьте «Шторм» к срочному вылету через... пять минут.

Но она не получила ответа.

Позади неё лаконийка кричала что-то о Терезе Дуарте, но Джиллиан слышала в этом громком механическом голосе только удовольствие. Мысленно она была уже далеко. Вверх на два уровня, и дальше туннель, поворот, ведущий к ангарам. Если ей удастся вырваться вперед, туннель защитит ее от вражеских пуль. Она добралась до лестницы, с трудом поднялась на следующий уровень и захлопнула за собой люк. Врага он задержит в той же степени, что и рисовая бумага, но смысл был не в том, чтобы остановить. Просто задержать. Выиграть несколько лишних секунд для Камала и для себя.

Лаконийка ненадолго отстала, будто отвлеклась на что-то. Когда Джиллиан почти прошла длинный участок туннеля, позади раздался взрыв выбитого люка, а за ним все ближе слышался скрежет брони. Джиллиан остановилась и свернула направо. Переход к шлюзу «Шторма» находился на два уровня ниже, но она не могла ждать, пока доползет лифт. Еще на ходу она нажала кнопку отмены, и когда подошла, двери шахты были уже открыты.

Она бросилась вниз, но получалось не быстро. За спиной стреляли — в бой вступили остатки сил обороны станции «Драпер». Люди, которых Джиллиан знала, за которых несла ответственность, погибали из-за того, что она решила обменять девчонку Дуарте, а не дожидаться, пока сожгут всю планету. На столах с высокими ставками ошибки обходятся очень дорого, а у Джиллиан было много фишек.

Опустившись на два уровня, она оттолкнулась ногами от задней стенки и вплыла в проход к шлюзу. Внешний люк «Шторма» был уже открыт в ожидании. Джиллиан ворвалась в корабль и поспешно нажала кнопку «закрыть». В коридоре показалась боевая броня. Внешний люк «Шторма» начал закрываться, крик врага, усиленный лаконийским бронекостюмом, ощущался почти как боль.

К Джиллиан метнулась реактивная граната, и время, казалось, замедлилось. Темная граната с огнем позади напоминала корабль со шлейфом от двигателя. Джиллиан отпрянула, словно это могло ее спасти. Люк с шипением закрылся и сейчас же загудел будто гонг. Вероятно, обшивка «Близкого шторма» была единственным объектом на станции, который лаконийцам не под силу пробить. Еще четверть секунды — и граната разорвалась бы у колен Джиллиан. Но об этом тоже потом.

— Мостик, говорит капитан Хьюстон. Доложите.

Когда внутренний люк шлюза открылся, в ее ручном терминале зазвучал голос Каспара.

— Двигатель подготовлен, но отсутствует часть экипажа.

— Уже слишком поздно. Теперь нет возможности их забрать. «Росинант» взлетел?

— Нет, еще в доке.

«Черт возьми, где же ты, Камал?» — подумала она.

А в ручной терминал сказала:

— Готовься к вылету.

— Есть, капитан, — ответил Каспар, и она услышала страх в его голосе.

По дороге к лифту она просмотрела отчет службы безопасности. Восемнадцать высокоприоритетных оповещений отмечали путь лаконийки от места, где она в первый раз открыла огонь. Временны́е коды взломанных дверей и сообщений о стрельбе прорезали пространство и время как червоточина дерево. Джиллиан попыталась прикинуть, куда могли пойти Камал и его товарищи. Поступил новый сигнал тревоги, но на этот раз не от системы. Станционная охрана запрашивала, каков план. К горлу подступил ком, Джиллиан не знала, что отвечать. Станция в опасности, и это ее вина. Ей в какой-то момент показалось приемлемой сделка — одна пленная в обмен на тысячи жизней гражданских — и вот к чему это привело. Вскрытие и подробный анализ своей ошибки она тоже оставила на потом.

— Камал, где вы? — спросила она, и ужасные полсекунды опасалась, что он не ответит.

Но микрофон щелкнул и зашипел. Камал ответил, тяжело дыша на бегу.

— Возле водяных баков. Направляемся к доку.

— Добирайтесь туда и летите, — сказала она. — Я расчищу путь.

Когда она наконец попала на мостик, Каспар уже ждал в кресле. У панели связи пристегнулась в кресле Аманда Фейл, а Наташа Ли взяла на себя панель управления оружием, хотя сидела на своем обычном месте. Остальные кресла-амортизаторы были пусты. Джил уселась в то, которое занимала после ухода Драпер. И впервые ощутила себя не на своем месте. Неожиданно кресло стало слишком большим для нее.

— Запуск по готовности, — приказала она. — Ли, бери «Ястреб» на прицел, как только выйдем из дока.

— Подбить или уничтожить?

— Убить его на хрен.

«Шторм» под ней тронулся с места, наклонил ее кресло-амортизатор, а потом вжал в него, покидая дом — как сейчас понимала Джиллиан, в последний раз.

Позади горела станция «Драпер».

Вся ирония в том, что Камал ей даже не нравился. Никогда. За поддельным добродушием старичка всегда слышалась насмешка над людьми вроде Джиллиан. Она не забыла об угрозе, с которой на Фригольд когда-то пришел «Росинант», и о том, как они забрали отца. Может быть, в глубине души она не простила этого Камалу. Или просто пытается сейчас найти паршивое оправдание, потому что стыдится того, как все вышло. Брось монетку и выиграй.

«Шторм» ударил дважды, из пусковой установки вырвались две торпеды. На экране Ли они выглядели двумя крошечными точками, несущимися к ромбу мишени, над которым плавало название «Ястреб». «Деречо» был того же класса, что и «Шторм», но имел преимущества — свежий ремонт, пополнение боеприпасов, знания и опыт его создателей. «Ястреб» меньше, и он получил повреждения в Новом Египте.

Джиллиан переключилась на тактическую карту системы Фригольд. Ее необъятность упорядочивалась крошечным диском солнца. Схематичное отображение, но полезное. Вот врата. А здесь — корабли подполья в этой системе — полдюжины горнодобытчиков и один допотопный ледовоз. Ни один из них не готов к полномасштабному бою. А вот — «Шторм».

Она видела корабли врага, нацелившиеся на нее и на станцию «Драпер», индикаторы двух своих домов — базы и корабля, — все еще расположенные так близко, что перекрывали друг друга. Джиллиан до боли прижала кончики пальцев к губам. То была ее планета, ее семья, все, с кем она вместе росла и кого эти твари собрались сжечь дотла. Дальше были планеты системы Фригольд, лишенные жизни.

Здесь, на карте, была проблема. Если Джиллиан удастся ее решить, может быть, она выживет, если нет — умрет.

— Статус «Ястреба»? — спросила она.

— Подбирается к нам. Уничтожил первые две торпеды и сейчас находится вне зоны поражения.

— Будь любезен, изложи мне план уклонения от «Деречо», — попросила она.
Каспар с Фейл обменялись взглядами. Они знали — если Джиллиан становится вежливой, значит, дело плохо.

— Если рванем вперед на полной тяге, — ровным голосом сказал Каспер, — они смогут выпустить ракеты дальнего действия через восемнадцать часов и пятнадцать минут. С этого момента вариантов мало.

— Каков статус станции «Драпер»?

— Связи с ней нет, капитан, — ответила Фейл.

Джиллиан ощущала присутствие Бобби Драпер. Не как дух или призрак — как воспоминание. А ее усмешка, давно погасшая, могла быть приговором идиотской ошибке Джиллиан, или шуткой Всевышнего, или, может быть, и тем и другим сразу.

Если «Росинант» не выберется — если Камал, Нагата и все остальные погибнут на месте — тогда возможны разные варианты. Предположим, эта лживая представительница Трехо выживет, это значит, что одному из их кораблей придется остановиться и подобрать ее. Если это будет «Ястреб», он отстанет и даст «Шторму» фору. Если же за Танакой вернется «Деречо», значит, «Ястреб» продолжит бой в одиночестве, а его, как считала Джиллиан, можно победить. И тогда ей удастся сбежать.

С другой стороны, Фригольд не сможет сбежать. А когда она уничтожит один из вражеских кораблей, погонится ли «Деречо» за ней или же повернет назад, покарает подполье и сравняет с землей колонию? Сможет ли помешать ему хоть один из оставшихся кораблей подполья? Вот если бы удалось втянуть лаконийский эсминец в бой одновременно и с ней, и с остатками ее сил... Да, тогда ледовозу не выжить, но возможно, на пределе сил ей удастся выиграть эту схватку. А оставшись один на один с врагом, «Шторм», пусть даже и поврежденный...

— Ничего, капитан, — сказал Каспар, и Джиллиан подняла на него взгляд. Ее губы онемели под прижатыми к ним пальцами, а она и не замечала. На лице пилота было написано сочувствие. — Ничего. Мы же понимаем.

Джиллиан подавила желание отстегнуться, подойти и ударить его. Обругать. Задать трепку, хоть как-нибудь. Если они это переживут, у нее будет с ним разговор, неприятный и долгий — о морали и доверии своему командиру, но это потом. А сейчас надо действовать.

— «Росинант» ушел со станции «Драпер», — доложила Фейл. — У них получилось.

На дисплее появилась третья иконка, наложилась поверх «Шторма» и станции «Драпер», словно все они объединены в одну группу.

— Дай мне узкий луч, — приказала Джиллиан.

Через несколько секунд на экране появился Камал. Джиллиан рассматривала его лицо, так хорошо знакомое — темная кожа век, белизна щетины на шее и подбородке, морщинки от улыбки в уголках губ. Если он и напуган, то не показывал этого.

— Как у вас дела? — спросила Джиллиан.

— Все на корабле. Девочка и собака тоже. Было тяжелее, чем хотелось бы, но мы справились.

— Раненые есть?

— Мы все целы.

Карта системы у нее на экране обновилась, но ни один из значков не сдвинулся с места. «Росинант» — всего лишь одна фигура на этой доске, однако он изменил всю логику происходящего. Теперь Джиллиан ясно видела изъяны в собственных планах и свои ставки в этой игре. Отчаяние ощущалось почти облегчением.

— Понятно, — выдохнула она. — Держите курс к вратам. Я выиграю для вас столько времени, сколько смогу. Скажи Нагате, что я сожалею.

— Она со мной рядом, и если ты...

— Нет, — отрезала Джиллиан. Сделай это вместо меня.

Она сбросила соединение, глубоко вдохнула и медленно выдохнула, а потом проверила текущее состояние. «Деречо», набирая скорость, рванул за ними — ведь теперь в игре Тереза Дуарте. «Ястреб» тоже перемещался, явно снова собираясь ударить по «Росинанту». Свести счеты. Значит, выбор цели несложен.

— Держи нас между «Ястребом» и «Росинантом». Столько g, сколько надо, — уверенно и спокойно приказала она. Когда «Шторм», как и кресло, качнулся под ней, и тело отяжелело от перегрузок, она продолжила: — Как это повлияет на возможность поражения от «Деречо»?

— Продолжительность эффективного ракетного поражения «Деречо» составит около двух часов — если он останется на нынешнем курсе. Сменим курс — выйдем из зоны досягаемости через пятнадцать минут, если резко не затормозим, или не затормозят они.

— Смена курса не вариант, — сказала она. — Будет бой.

Она окинула взглядом палубу. На лицах команды не видно потрясения. Поднимая корабль, они уже знали, что шансов вернуться назад немного.

— Открыть огонь из ОТО по их траектории?

— Побереги боезапас, Ли, — ответила Джиллиан. — Мы не перестанем стрелять, пока есть хоть один патрон, но еще рано начинать.

— «Росинант» взял курс на врата, — сказал Каспар.

Джиллиан собралась с духом и встала. На секунду голова закружилась из-за дополнительной половины g, но она с этим справилась.

— Буду в своем кабинете, — сказала она. — Если хотите отправить кому-нибудь личные сообщения, сейчас самое время.

Они отдали честь, и Джиллиан покинула мостик. Кабинет был маленький, но зато ее. Жаль, что не получалось проводить здесь больше времени. Она вызвала активный тактический дисплей. «Шторм» набирал скорость, и расстояние между ним, «Росинантом» и станцией «Драпер» медленно увеличивалось. Вражеский корабль приближался. Она вспомнила, как в детстве отец учил ее признавать ошибки, даже те, которые уже не исправить. «Ты должна поступать по-взрослому».

Джиллиан отправила сообщения всем боевым единицам системы, разрешила им покидать орбиты и дальше действовать по собственному усмотрению — как хозяин, который оставляет открытыми ворота для собак, уходя на войну. Она выпила последнюю порцию бурбона, но мысль о нем оказалась лучше, чем вкус.

Весь корабль гудел от напряжения, сокращая необъятные расстояния системы Фригольд. Ее станция звякнула, и раздался голос Фейл.

— Поступил запрос по направленному лучу от «Ястреба». Принимать или отказаться?

— Принимай, — ответила Джиллиан.

У мужчины, появившемся на экране, было худое лицо и смешные усы. И смущенный вид.

— Капитан Мугабо с «Ястреба».

— Хьюстон с «Близкого шторма».

— У вас нет реальной возможности победить. Я уполномочен предложить вам почетную капитуляцию. Вас возьмут в плен, но обращаться будут достойно. Передайте нам оперативные коды удаленного управления, и позвольте взять корабль под контроль. Мы гарантируем вам безопасность.

Джиллиан вздернула подбородок. Даже после всего, через что ей пришлось пройти, у нее еще оставалась надежда. Точно так же, как и когда Трехо предлагал сделку. Признавать ошибки означает не делать их снова.

— Благодарю вас за предложение, — сказала она. — Но Танака, ваша коллега, уже дала мне понять, чего стоит честь лаконийца.

— Не могу отвечать за ее действия, капитан, но могу заверить в своих. Даже если вам удастся уничтожить мой корабль, «Деречо» вас достанет. Это вам не по силам. Я не намеревался вас оскорбить. Мы оба понимаем сложившуюся ситуацию. У таких, как мы, нет места иллюзиям.

Улыбка Джиллиан была словно нож. Если ей суждено умереть, она рада захватить с собой и этого лизоблюда.

— У нас есть еще пара минут. Успеете послать сообщение. Я хотела бы, что бы ваше начальство знало — открывая огонь по станции «Драпер», полковник Танака убила не только нас. Она и вас убила. Я надеюсь, оно того стоило.

— Капитан...

Она сбросила соединение, выплеснула остатки ненужного больше бурбона на пол каюты, где никто теперь убираться не станет, и поднялась, чтобы пойти на мостик.

Никакого «потом» для нее больше не было.

 

Глава двадцать третья. Джим

«Роси» шел полным ходом, и от перегрузки болели глаза, тело вдавливалось в кресло-амортизатор. «Сок» жег вены — и холодный, и горячий одновременно, заставлял ощущать терпкий запах, на самом деле не существующий. Каждый вдох был борьбой с непривычным весом, словно грудь сдавило тяжелой рукой. И так продолжалось часами.

А могло тянуться и дни.

Время от времени они делали перерыв, чтобы поесть или сходить в туалет. В молодости, когда Джим служил во флоте, он вполне мог с аппетитом поесть, выпить кофе и даже сыграть партию в покер на камбузе, пока длился такой перерыв. Больше он не пытался, желудок стал уже не так устойчив, как раньше.

По пути Джим то проваливался в сон, то опять приходил в себя, но уснуть мог только наполовину. Он постоянно ждал появления на экране предупреждения об угрозе и глубокого рокота пушки, пытающейся сбить ракеты врага прежде, чем они уничтожат и Джима, и большинство тех, кто ему дорог. Этот страх и физическое напряжение были знакомы, как старая и многократно спетая песня. Гимн о цене насилия.

Джим с Наоми летели на командной палубе, в креслах рядом друг с другом. Алекс — прямо над ними, в рубке. Амос и Тереза с Ондатрой оставались внизу, в машинном отделении, и в теории были готовы сразу перейти к действиям, если с кораблем что-то пойдет не так. Амос был по-прежнему чертовски хорошим механиком, а Тереза, молодая и умная, обучалась под его руководством почти с самого отлета с Лаконии.

Тем не менее, Джим надеялся, что все будет в порядке.

Он уже потерял счет часам, проведенным в полете к вратам Фригольда и пропущенным в перерывах между жесткими перегрузками обедам, когда на экране всплыло сообщение, и он с трудом сосредоточился. Сообщение было от Алекса: «Может, уже хватит драпать?»

Джим положил руки на давно знакомые кнопки управления и включил тактический дисплей «Роси». Вся обширная система Фригольд выглядела пустой. Если бы дисплей имел реальный масштаб, никакой корабль не отображался бы и одним пикселем, но спустя многие десятилетия Джим отлично разбирался в тонкостях полуабстрактного интерфейса «Роси». И он не нуждался в пояснениях. Острый красный треугольник — лаконийский эсминец, оставшийся позади. Он не гнался за ними, а тормозил в направлении станции «Драпер». Белый треугольник, труп «Ястреба», удалялся от них, но только со скоростью полета «Роси». А зеленой мигающей индикацией было помечено поле обломков, бывших прежде «Близким штормом», флагманом сил подполья.

Карта выглядела достаточно просто. На Фригольде недостаточно кораблей или баз для укрытия, чтобы опасаться уловок. Джим включил расчет времени перехода — насколько они опередят врага возле врат, если продолжат двигаться на тяге, и насколько, если тягу сбросят, и на какое расстояние им надо оторваться, чтобы пройти через пространство колец в другую систему без хвоста. Он на всякий случай просканировал лидаром пространство на пару световых минут впереди, прежде чем позволил себе прийти к тому же выводу, который хотел сделать сразу, как только увидел вопрос.

«С виду чисто. Можем снова включить тягу, если потребуется».

В ответ гравитация рывком уменьшилась до половины g, и у Джима в позвоночнике что-то хрустнуло над крестцом, вставая на место. Он пошевелился, осторожно, словно пробуждаясь от долгого тревожного сна, и перекатился на бок.

Наоми уже заблокировала свое кресло и села. Губы мрачно сжаты в тонкую линию. На экране перед ней был инженерный отчет по главным системам «Роси» — реактор, система жизнеобеспечения, резервуары с водой, ракеты, ОТО, энергетика, — и она изучала цифру за цифрой, проверяя, все ли работает как следует, ведь их жизнь зависела от состояния корабля. Джим хотел потянуться к ней и взять за руку, но это требовалось только ему. А Наоми уже делала то, что должно улучшить ее самочувствие.

Он открыл канал связи с машинным отделением.

— Как дела внизу? Все в порядке?

Жутковатая запинка в речи Амоса уже стала такой привычной, что почти не казалась жуткой.

— Вроде всё хорошо, только собака немного подволакивает задние лапы. Мы решили пару минут подождать, пусть походит. Не поможет — отведем в медотсек и вколем стероиды.

— Понял, — ответил Джим и разорвал соединение.

Наоми переключила экран на воспроизведение боя. Гибель «Шторма». Уничтожение «Ястреба». Обреченное пикирование прямо в зубы надвигающемуся «Деречо». Вероятно, Алекс его тоже смотрел, только видел как-то иначе. Он служил на «Шторме» несколько лет, знал людей, которые там погибли. Джим смотрел на экран Наоми и пытался думать о том, как бы видели это другие. Как увидел он сам.

Два лаконийских эсминца неслись друг на друга, выпускали торпеды и стреляли из ОТО до тех пор, пока взрывы не закрыли все поле обзора. «Деречо» опять появился первым, все еще на тяге, но на корпусе у него виднелось множество пылающих шрамов от яростных атак Джиллиан. А потом, когда с другой стороны облака огня показался разрушенный корпус «Шторма», Джим тяжело вздохнул. Это видео с низким разрешением запечатлело смерть подполья. Боевую, славную смерть. Но все-таки смерть.

— Прощай, Джиллиан, — тихим шепотом, как молитву, произнесла Наоми.

— Потрясающе храбрых людей мы собрали, да? — сказал Джим. — А теперь смотрим, как они погибают.

Наоми отбросила волосы с лица и посмотрела на него.

— Я думала, Трехо — человек слова.

— Так и есть, — сказал Джим. — Ну, то есть, он готов на любое зверство. Он не из добряков. Но случившееся — не его рук дело.

— Тем не менее, это произошло.

Наоми с трудом выговаривала слова.

— Я был совершенно уверен, что прикончил Танаку в Новом Египте. А теперь это напоминает вендетту.

— Может быть, он тоже плохо умеет держать людей под контролем, как и я? — спросила Наоми и продолжила, не дожидаясь ответа: — Джиллиан подставила нас своей громкой героической смертью. Мы в дерьме.

Поежившись, Джим представил, как эти слова отзовутся для Алекса.

— Она приняла неправильное решение. То есть, я понимаю ее ошибку. Всем известно, что и я иногда действую по собственному усмотрению.

Он помедлил пару секунд прежде, чем продолжить.

— А когда она увидела, как все обернулось, она спасла нас. И погибла, спасая нас.

— Она лишила нас станции «Драпер», — сказала Наоми. — В ту минуту, когда заговорила с Лаконией, она отняла у нас эту базу. Даже если бы они выполнили условия сделки, то никогда просто так не забыли бы, что у нас есть база на том спутнике. Они не собирались делать вид, что не знают про «Шторм» в системе Фригольд.

— Но они собирались бомбить города. Тех людей, кого она знает и любит. Ее семью.

— Это вражеская армия, — сказала Наоми. — Мы что, каждый раз исполняем то, что они нам велят, когда собираются действовать как враги? Если таков наш план, тогда мы давным-давно идем не по тому пути.

— Я не это хотел сказать.

— Тогда что? Нам надо было отдать Терезу? Или мы неправы?

— В том, что не было хорошего варианта, вины Джиллиан нет. — Джим увидел, как Наоми невольно содрогнулась при этих словах, что заставило его притормозить. Теперь он заговорил мягче: — И твоей вины в этом тоже нет.

Блеск в ее глазах сказал ему все без слов — здесь и горе, и полное изнеможение, и отчаяние, и все же решимость. Осознание того, что они десятилетиями вели эту игру без правильного ответа, что она продолжится и, как история, переживет их всех.

В лучшем случае.

Медленные шаги Алекса послышались сначала над ними, а потом на трапе. Джим знал своего пилота бо́льшую часть жизни, видел Алекса во всех состояниях, от ликования до ярости. Никогда до сих пор он не видел его таким тихим, таким подавленным. Его щеки после побега с Фригольда начали обрастать белой щетиной, напомнившей Джиму снег.

Алекс опустился в свободное кресло, развернул его так, чтобы видеть и Наоми, и Джима. Они не спросили, как он, но он все же ответил. Просто пожал плечами, вздохнул... и перешел дальше, к следующему вопросу.

— Технически траектория нашего побега не идеальна. Если прямо сейчас эсминец врубит максимально возможную скорость, будет очень непросто пройти через врата Фригольда, а потом успеть уйти сквозь другие, чтобы нас не засекли.

— В их команде есть раненые, — возразила Наоми. — И, скорее всего, им нанесены какие-то структурные повреждения. И они до сих пор не забрали Танаку со станции «Драпер».

— Не думаю, что они успеют, — продолжил Алекс. — А если попробуют, мы заставим их потрудиться. Джиллиан заправила все наши баки. Но я предпочел бы поменьше давить на скорость, поберечь реакторную массу.

Он не стал добавлять «я не знаю, когда нам теперь удастся ее пополнить». Было незачем. Задавать вопрос о том, куда они направляются или каковы дальнейшие планы, он тоже не стал. Они просто сидели втроем, «Роси» тихо позвякивал, как гонг, которого касаются пером — мелодичный шепот старого доброго корабля. Джим и сам не знал, что их ждет, и уместным казалось только молчание. Когда Алекс снова заговорил, голос звучал увереннее.

— Бобби всегда говорила, что за Джиллиан нужно присматривать. Слишком уж ей нравилось своевольничать. Независимость, да, но отчасти и вредность. Понимаете?

— Вся в отца, — сказала Наоми.

— Джиллиан была умнее отца, — сказал Алекс. — И стала бы отличным капитаном, будь у нее еще несколько лет для этого. А «Шторм» был хорошим кораблем. На втором месте из тех, на каких я летал.

— Правда? — спросил Джим.

Алекс покачал головой.

— Нет. Он был жутковатый. Лаконийские корабли все какие-то жуткие. Но я только что видел смерть друзей, и поэтому мне тоскливо.

Прежде чем Джим успел ответить, открылся канал связи. В разговор вмешался голос Терезы, вперемешку с тревожным лаем собаки.

— Нужна помощь. Я в медотсеке. У него опять приступ.

Медицинская система сделала для Амоса все, что смогла — в основном это был машинный аналог пожатия плечами и слов «выглядит странно», впрочем, Амос всегда странно выглядел. Он лежал в автодоке, с маленькой белой подушкой под головой. Чернота, целиком заполнившая глаза, не давала возможности отследить его взгляд, но Джим был уверен, что механик глядит на него.

— Сколько я был в отключке?

— Где-то полчаса, — сказал Джим. — Как ты себя чувствуешь?

— Пожалуй, в спортзал не пойду. Эта дрянь утомляет.

— Это стало случаться чаще?

— Вроде нет.

— А похоже, что да.

— Ладно, да. Но не потому, что мне поплохело. Это док становится настойчивее.

Джим растерянно перевел взгляд на автодок. Амос покачал головой.

— Окойе. Она жжет напалмом, пытаясь вытянуть ответы из артефакта системы Адро, а поскольку все мы... — Он указал на свои глаза — все мы как-то связаны между собой, это выливается и на меня.

— В самом деле?

— Точно. Каждый раз после судорог я прихожу в себя, зная больше.

— Например, чего?

— Ничего полезного, — сказал Амос. — В спектре есть дыры, где ломается сама идея существования в определенном месте. И какой-то, типа, мыслящий свет. Наверное, интересно, но толку в этом ноль.

— А ты можешь сказать, у нее есть прогресс?

— Это не похоже на узконаправленный луч. Мы ничего не обсуждаем, — отозвался Амос. — То есть, не совсем так. — Он нахмурился. — Я типа слышу, как кто-то занимается фигней в соседней каюте. И... ты знаешь, как бывает, когда люди с тобой в одной комнате и ты знаешь, что они там, даже если не смотришь на них? Вроде того. Нас там всегда трое.

— Девочка и ее брат, — сказал Джим.

— Насчет этого не уверен, но трое. Понимаю, то, что я в это влип — просто заноза в заднице, но не думаю, что могу тут что-нибудь изменить. Кроме разве что обучать Кроху, чтобы прикрывала меня.

Джим собрался было сказать «не хотелось бы, чтобы наша жизнь зависела от механика шестнадцати лет», но из коридора донесся радостный лай. В медотсек вошли Тереза с Ондатрой. В одной руке девушка несла тубу с камбуза, в другой грушу с напитком. Волосы у нее были собраны в тугой пучок, чтобы не лезли в глаза в невесомости. Магнитные ботинки выключены, хотя и надеты. А собака радостно скалилась и описывала широкие дуги хвостом.

— Тебе лучше? — спросила Тереза.

Джим был поражен тем, как уверенно и свободно держится девочка. Несмотря на то, что она была уже почти год у него в команде, он не мог избавиться от воспоминаний о той Терезе, с которой когда-то впервые встретился на Лаконии — чересчур серьезный ребенок с грузом всей империи на плечах, но все же просто ребенок. А теперь она достаточно взрослая, чтобы встать на долгий путь ученичества. Если бы она жила на Земле, то уже могла бы заявить о своем праве на эмансипацию, могла требовать для себя базовых прав. И достаточно взрослая, чтобы видеть, как страдает ее единственный друг в этом мире, и выдержать это как подобает.

— Я уже прихожу в себя, — сказал Амос.

— Я взяла тебе белого киббла и лимонад. Соль, вода и сахар. Ты же знаешь, электролиты.

При мысли о еде у Джима свело живот. Непонятно, от голода, от тошноты или от всего понемногу.

— Спасибо. — Амос протянул руку, и Тереза ловко шлепнула тубу в его ладонь, словно подала инструмент. — Занимаешься аварийной инвентаризацией?

— Как раз сейчас начинаю, — сказала она, а потом в первый раз обернулась к Джиму, встретила его взгляд и кивнула перед уходом.

Ондатра ткнулась и к Джиму, и к Амосу, требуя, чтобы почесали за ушами, а потом потрусила вслед за Терезой. Если старая собака после циклов жестких перегрузок и имела проблемы с лапами, Джим их не заметил.

— О чем задумался, кэп?

— Думаю, каково это, когда тебе шестнадцать и ты важен настолько, что люди из-за тебя убивают друг друга.

— Да уж. Это может ее испортить, — по-дружески согласился Амос. — Но других вариантов у нас и не было.

— Не отдавать ее?

— Да.

— Согласен, — со вздохом ответил Джим. — Хотя у нас возникнут проблемы. Не представляю, чтобы Танака сдалась.

— Она напоминает мне Бобби, — словно соглашаясь, произнес Амос.

— Наоми все гадает, собирался ли Трехо с самого начала обмануть нас.

— А ты сомневаешься?

Амос потянул киббл из тубы и кивнул Джиму, чтобы тот продолжал.

— Я ни разу не слышал, чтобы Трехо лгал. Как не слышал, чтобы Дуарте лгал, а ведь именно он задавал тон всему этому. Он был напыщенным. Безжалостным. Кое в чем он был гением и ошибочно из-за этого считал себя мудрым во всем. Но, по-своему, он поступал правильно.

— Такой тип запросто запихнет тебя в измельчитель отходов, но не кинет со своей половиной платы за выпивку в баре, — сказал Амос. — Я видал таких.

— А полковник Танака? Я так думаю, она в бешенстве от того, что не справилась с нами в Новом Египте. Да еще я выстрелил ей в лицо.

— Ага, — согласился Амос. — Само собой.

— Ты считаешь, она успокоится, если я объясню, что просто пытался убить ее?

— Выглядит так, будто правое щупальце не ведает, что творит левое, — сказал Амос. — Высшее командование много хочет, а рулить галактической империей — трудное дело. Может быть, насчет Трехо ты прав. Может быть, Танака позволила себе сводить личные счеты и все изгадила.

Они долго молчали, потом Джим снова вздохнул.

— Вся проблема с охотничьими собаками в том, что как только спустишь их с поводка, ты их отпускаешь. Они не остановятся, пока не схватят добычу.

На мгновение Амос затих. Джим не мог понять — он задумался или это одна из его жутковатых пауз. Когда он шевельнулся, это выглядело так, будто снова включился.

— Сам я, когда жил на Земле, никакими охотничьими собаками не занимался, — наконец заговорил Амос. — Но когда был мелким, знал я одного парня, который тренировал полицейских собак. Это ж вроде бы то же самое, да?

— Я не знаю, — ответил Джим. — Может быть.

— В общем, к тому времени, как мы познакомились, он успел порядочно напортачить. Торчал на разной дряни и от этого медленно умирал. Но собак все равно любил. Так он говорил, что весть процесс обучения сводится к поиску таких, которые по своей волей не бросятся на людей. Поэтому он выбраковывал любого щенка, который не обучался как надо, а на тех, кто прошел отбор, потом тратил уйму времени. Получались на редкость хорошо обученные и умные твари, но в этом и была проблема. Собаки были настолько умные, что отличали тренировочное задание от настоящего. И тот парень все повторял, что пока не пойдешь на дело, никогда не знаешь, что у тебя за собака.

— То есть, ты считаешь, что Танака будет преследовать нас до тех пор, пока не добьется своего.

— Или мы сумеем ее убить, — согласился Амос. — Не уверен, что по большому счету есть разница.

— Я не представляю, как мы с этим справимся.

— Увидишь, справимся. Все умирают, обычное дело. Вопрос только в том, сумеем ли мы не помереть все разом.

— Если так случится, кончится цивилизация. И придет конец всему, что сделало человечество.

— Ну, зато об этом жалеть будет некому. — Амос вздохнул. — Ты себя накручиваешь, капитан. Существует настоящее и миг, когда свет для тебя погаснет. Время между ними — вот и все, что у тебя есть. Как его провести — вот единственное, что имеет значение.

— Я просто хочу уйти, зная, что без меня все будет хорошо. Что жизнь продолжается.

— И что не ты пропустил этот мяч.

— Ага.

— Или, может, — продолжил Амос, — ты не такая уж важная персона, и исправить вселенную тебе не по силам?

— Ты всегда умеешь подбодрить.

 

Отправить