Глава одиннадцатая. Тереза

Новый Египет был еще молодой колонией, основанной всего пятнадцать лет назад. В системе было две планеты с большими обитаемыми зонами. Школа, где Терезе предстояло поселиться, как и большинство городов, находилась на меньшей планете, четвертой от солнца. Гравитация на планете Аббасия составляла чуть меньше трех четвертых g, а день длился тридцать часов. По неясным пока причинам там было очень сильное магнитное поле, что важно, учитывая активные и частые вспышки на солнце. Даже рядом с экватором можно было наблюдать грандиозные полярные сияния.

На обеих планетах вместе жило меньше людей, чем в столице Лаконии, и они были рассеяны по нескольким мелким городам и рудникам. Лишь треть Аббассии занимал океан, а земли в основном были засушливые, только в высоких широтах северного и южного полушария росли густые дождевые леса.

Пресвитерианская академия Сохаг обосновалась в речной долине на юге, в нескольких сотнях километров от «Нувель эколь», с которой она сотрудничала по научной части. Территория пресвитерианской академии составляла чуть менее тысячи гектаров терраформированной поверхности, пригодной для сельского хозяйства. Здания спроектировал ныне покойный Алваро Пио, они входили в тысячу самых значительных архитектурных сооружений новых миров.

Тереза смотрела на фотографии территории академии, с улыбающимися подростками ее возраста или чуть старше. Она попыталась представить себя среди них. Представить, как будет выглядеть на этих фотографиях. «Теперь здесь будет мой дом. Если не случится никакой катастрофы».

Но похоже, как раз надвигалась катастрофа.

Вся команда собралась на командной палубе у экрана с тактическими данными по системе Новый Египет. Все сосредоточенно смотрели в одну точку — на корабль, который только что прошел через врата в шести АЕ следом за «Роси» и на полной тяге мчался к Аббассии.

— В полученном от подполья расписании этого корабля нет, — сообщила Наоми. — Но в том-то и проблема. Больше не существует согласованных полетных планов, а даже если бы и были, контрабандистам плевать на расписание.

— А по сигнатуре двигателя ничего не понять? — спросил Джим.

— Никаких совпадений в записях, — отозвался Алекс. — Но это ничего не значит. Корабль могли собрать на верфи Бара-Гаона или Оберона или поменять там двигатель. В других системах теперь тоже появились приличные верфи. Не то что раньше, когда все было сосредоточено в системе Сол.

— Да, конечно, — согласился Джим.

Алекс увеличил изображение, но корабль все равно остался слишком мелким, чтобы рассмотреть — всего лишь черная точка и яркий хвост выхлопа. Именно так выглядят несколько десятков метров керамики и углесиликата с дистанции почти девятисот миллионов километров. Удивительно, что хотя бы это удалось рассмотреть.

— Вполне вероятно, что его появление именно сейчас — просто случайность.

— Ага, — произнес Джим таким тоном, что стало ясно — он с этим не согласен.
Амос скрестил на груди мощные руки и улыбнулся. Он вечно улыбался. Тереза по-прежнему иногда воспринимала его как Тимоти. Тимоти всегда улыбался, даже когда прятался в пещере. Джим глубоко вдохнул и выдохнул.

— Но если это лаконийский корабль...

— Все равно, скорее всего, они летят не за нами, — сказала Наоми. — Мы соблюдаем радиомолчание. Даже не передаем данные через сеть местных ретрансляторов. Лаконийцы никак не могли узнать, что мы идем сюда.

— Да, похоже на то, — согласился Амос. — Обычный грузовой корабль. Или пираты. Пираты — тоже хорошо.

— Меня беспокоит не это, — сказал Джим. — Все дело в том, что стоит на кону. Мне совершенно не хочется, чтобы они летели за нами до самой посадки.

— Могу приземлиться с другой стороны планеты, — предложил Алекс. — По-быстрому высадить Терезу и собаку и подняться над уровнем атмосферы, прежде чем они успеют нас отследить. Может, даже не заметят, что мы приземлялись.

Тереза слушала все это с нарастающей тревогой. Как будто что-то сжималось в животе. Или туда положили камень. Тереза даже на вкус это ощущала. Она отстегнулась от кресла-амортизатора и подлетела к лифту. Она точно не знала, куда направляется, но больше не могла слушать, как команда «Росинанта» решает, каким образом ее лучше высадить.

Она прошло мимо камбуза в жилой отсек, где находилась и ее каюта. Тереза услышала вопросительный лай Ондатры, когда проходила мимо, но не ответила, а пошла дальше. Теперь машинное отделение было для нее самым безопасным и уютным местом во всем свете. Тереза достала список заданий, которые поручил ей Амос. Пора проверять химические датчики подачи воды. Тереза никогда раньше этим не занималась, но к заданию прилагались и инструкции. Она прочла их, собрала нужные инструменты и направилась к резервуарам. Она так сжимала зубы, что заболела челюсть. Тереза заставила себя расслабиться.

Путешествия между системами занимают много времени. На «Росинанте» не было кресел-амортизаторов с дыхательной жидкостью, позволявших переносить длительные переходы на полной тяге, с высокими g. Обязанности, которые поручал ей Амос, заполняли пустоту от отсутствия Ильича и других наставников, и Тереза хваталась за поручения обеими руками не потому, что ей они нравились, а потому что было привычно. И потому, что чувствовала себя нужной.

Она сделала примерно половину работы, причем в процессе к ее руке прилип пузырь воды размером с кулак, и тут к ней присоединился Амос. Он ничего не сказал, просто взял маленький ручной отсос и убрал пролитую воду с ее запястья. А потом протягивал нужные инструменты и убирал их, когда они не были нужны. С ним дело спорилось быстрее. В итоге Тереза обнаружила, что два датчика из шестидесяти периодически выдают ошибки. Низковольтные короткие замыкания. Ничего страшного. О качестве воды можно не беспокоиться, даже если из строя выйдет половина датчиков. Но Тереза все равно отметила, что их нужно заменить. Амос считал, что нужно менять детали, прежде чем они окончательно выйдут из строя, а не после этого. Весьма разумное правило.

— Ну так вот, — сказал он, — знал я одного парня на Земле, когда был младше тебя. Его родители одновременно откинулись от передоза. Хорошо, что он был официально зарегистрирован, так что о нем позаботились. Вот только его отдали в приемную семью, а это уже хреново. Там он хлебнул сполна.

— Жестокие приемные родители — обычное дело в агрессивных социальных системах, поощряющих индивидуализм. Два года назад я изучала реформу социальных сервисов. Так что в курсе.

— Точно, но дело не только в этом. Он был из тех, кто хочет пустить корни, понимаешь? Где бы он ни был, он находил за что уцепиться. Забрось его на недельку в новый город, и он тут же найдет любимый парк. Всякую такую шнягу. Только каждые несколько месяцев приемные семьи менялись, и он все это терял.

— Это духоподъемная история про то, как найти настоящий дом в самом себе?

Амос на мгновение застыл, по своему обыкновению, а потом на его лице отразилась досада.

— Вообще-то, он подсел на самодельную наркоту и потихоньку спалил нервную систему. Так что нет, не про то. Я пытаюсь сказать, что ты не единственная в целом свете, кому трудно расстаться с прежней жизнью. Сделать следующий шаг. Ну, даже не знаю. Я подумал, тебе поможет этот рассказ.

— А ты?

— Мне везде хорошо, где бы я ни был, — сказал он. — Только путь к этому состоянию не очень-то приятен. Ты не захочешь его повторить.

Они немного помолчали. Рукав Терезы был еще мокрый и прилип к руке.

— Просто я злюсь, — сказала она.

— Знаю.

— Он как будто меня вышвыривает. Хочет от меня отделаться, потому что я мешаю.

— Я понял.

— Как будто ему все равно, кто я и чего хочу. Я знаю, что психую на ровном месте, но это как заноза, которую я никак не могу выковырять. И она впилась прямо мне в нерв, и стоит ее задеть, как все болит.

— Ага.

Тереза замерла, чувствуя, как бьется жилка в виске, как бешено работает мозг.

— На самом деле я ведь не на капитана злюсь, правда? Все дело в моем отце.

— Эта школа пойдет тебе на пользу, Кроха. Гораздо лучше жить там, чем шататься по старому кораблю, где нет ни одного твоего сверстника.

— Но мне здесь нравится. И тебе ведь тоже нравится, что я здесь, правда?

— Нет, — отрезал Амос. — Я не хочу, чтобы ты осталась тут.

Эти слова были ударом под дых.

— Но...

— Слушай, Кроха, я видел много смертей. Видел, как умирают друзья. Теперь я с этим смирился. Но все равно не готов смотреть, как умираешь ты. А если ты останешься на корабле, то погибнешь. Такой уж это корабль.

— Джим тоже так говорит.

— Да? Ну, мы с ним на многое смотрим одинаково.

— А мне вы кажетесь очень разными.

— Мы разные.

— Вы будете сражаться за судьбу всего человечества. А я — волноваться из-за оценок по алгебре.

— Ну, вдруг тебе повезет, мы победим, и тогда алгебра пригодится. А лет через двадцать-тридцать, появится еще кто-нибудь, желающий всех укокошить, тогда-то ты им и займешься.

Тереза не хотела плакать. Не хотела грустить. Амос наклонился и обнял ее крепкой мускулистой рукой. Его кожа была такой горячей, как будто у него вечно температура. Тереза прижалась к нему и все-таки расплакалась.

Она попрощалась с Алексом и Наоми, как только корабль коснулся поверхности. Они приземлились достаточно далеко от школы, чтобы не повредить территорию, и Терезе пришлось немного пройтись от старой жизни к новой. Она старалась об этом не думать. Гораздо проще притвориться, что она покидает корабль лишь на время. Что не придется начинать жизнь с чистого листа. Она просто ставила одну ногу перед другой, как будто это всего-навсего обычная прогулка.

В качестве меры предосторожности ее провожали Джим и Амос, но они явно были поглощены мыслями о том корабле. Как и охранники из Дома правительства, они надели легкую броню и взяли оружие. А у Терезы с собой был лишь вещмешок с парой сложенных летных комбинезонов и запасом собачьего корма на несколько дней. Ондатра трусила рядом, ее карие глаза встревоженно следили за Терезой и Амосом.

Небо было бескрайним и синим, лишь на горизонте дрейфовали кучевые облака. Впереди расстилалась долина с мягкими изгибами ландшафта — результатом выветривания и буйного роста растительности. Местные растения, высокие и тонкие, устремлялись вверх как острые трехметровые стебли голубоватой травы. Ветер шелестел в них со звуком, похожим на радиопомехи. Школьные здания выделялись на этом фоне прямыми линиями и правильными углами. В воздухе пахло раскаленным металлом.

И ни души кругом.

— Новый семестр начнется только через две недели, — сказал Джим. — Скорее всего, ты прибыла первой.

— Разве это не школа-пансион? — спросила Тереза.

— Между семестрами все равно есть каникулы. Разве не так?

Амос пожал плечами.

— В моем окружении было маловато частных школ. Там знают о нашем приезде?

— Финли нас ожидает, но Наоми соблюдала радиомолчание, на этот счет она строга. Сам знаешь, на всякий случай.

— Конечно, — согласился Амос.

В светло-сером гравии главной дороги в солнечных лучах изредка мелькали всполохи розового, синего и золотистого. На обочине стоял без дела экскаватор. Его здоровенные гусеницы оставили след шириной в полметра. Поврежденная земля была темной и влажной. Солнце еще не успело ее подсушить. Амос улыбался как ни в чем не бывало, рассматривая все вокруг, словно турист достопримечательности. Джим выглядел более напряженным.

Они прошли по дорожке к центральному двору, окруженному зданиями со стеклянными окнами в три этажа и накрытому куполом. Минеральные отложения на каменном фонтане показывали уровень воды, когда она здесь текла.

Тереза читала про это место в рекламном буклете школы — светлое дерево рядом со стеклом, может, и считалось интересным архитектурным решением, но с ее точки зрения выглядело нелепо. Правда, сейчас здесь не было улыбающихся детей и серьезных наставников. Ондатра заскулила и прижалась к Терезиной ноге.

— Ага, псина, — сказал Амос. — У меня тоже мурашки по коже.

В десяти метрах впереди распахнулись двустворчатые двери главного здания, и оттуда вышла женщина. Она раскинула руки в стороны, показывая пустые ладони. Высокая, длинноногая и худая, с резкими скулами и темными глазами. Ее кожа выглядела упругой и натянутой, как у высеченной из дерева скульптуры. Тереза не сумела определить ее возраст, но на ней была форма лаконийских морпехов.

Джим выругался себе под нос.

— Я не вооружена, — сказала женщина. Тереза сразу узнала этот командный тон. Резкий и не допускающий отказа. В отцовском дворце постоянно звучали такие голоса. — Я не собираюсь вам угрожать. Нет нужды усугублять положение.

— Что вы здесь делаете? — спросила Тереза, достаточно громко, чтобы слова долетели на другой конец двора. — Вы знаете, кто я?

Амос положил руку ей на плечо и мягко потянул на полшага назад. Джим смотрел на женщину округлившимися глазами, на лице ни кровинки. Если бы не его спокойствие, Тереза решила бы, что у него паническая атака.

— Да, я знаю, кто ты, — сказала женщина. — Ты Тереза Дуарте. А я — полковник лаконийского корпуса морской пехоты Алиана Танака. А это капитан Холден, если не ошибаюсь. Должна признаться, я немного удивлена. Я думала, вы посадите ее на другой корабль. Яйца и корзины. Сами знаете.

Джим молчал. Буквально остолбенел. «Ого, — подумала Тереза. — А у него и впрямь сейчас начнется паническая атака».

— Я никого не трону, — сказала Танака. — Мне нужна помощь Терезы.

— Я здесь по собственной воле, — отозвалась Тереза. — Если отец...

— Сейчас я гораздо лучше тебя осведомлена о состоянии твоего отца, — прервала ее Танака.

Амос сунул руку в карман, как будто чтобы не спеша почесать ногу, и посмотрел на купол. Тереза услышала тонюсенький далекий голос Алекса: «В чем дело, здоровяк?»

— Если мы просто по-дружески беседуем, — громко произнес Амос, — то почему на крыше засели снайперы?

Тереза посмотрела наверх. И кажется, заметила какие-то тени на куполе. Ее сердце стучало по ребрам, как будто хотело выпрыгнуть наружу. Ондатра заскулила, и Тереза положила руку на спину старой собаки.

— Он прав, — сказал Джим спокойнее, чем ожидала Тереза. — Это недружеский поступок.

Танака и глазом не моргнула.

— Это верно. Если бы я хотела решить проблему силой, то все уже было бы сделано. Но мне кажется, мы все прошли через много перестрелок и знаем, что, когда начинают летать пули, никто точно не знает, куда они попадут. А мне, как и вам, не хочется, чтобы девочка пострадала.

— Где директриса школы? — поинтересовался Джим. — Которая должна была нас встречать?

— Цела и невредима. Если честно, я надеялась, что Тереза уже здесь.

— Мы не знали, что доставляем вам неудобства, иначе изменили бы расписание, — ответил Джим.

Фраза вроде бы беспечная, но голос был натянут как струна, которая вот-вот порвется от напряжения.

— На вашем месте я бы считала ее безопасность главным приоритетом. Вы даже не представляете, с каким облегчением я обнаружила, что не зря сюда прилетела.

— Уверены, что не зря? — сказал Джим.

— Лучше с ней не шутить, кэп, — тихо произнес Амос.
В его голосе звучали опасные нотки, подобные Тереза слышала лишь однажды. «Закрой глаза, Кроха. Тебе не стоит на это смотреть». Его последние слова перед тем, как его убили.

— Никому из нас не нужна драка, — сказала Танака, медленно сделав несколько шагов вперед. Ее руки по-прежнему были раскинуты в стороны, пальцы растопырены, чтобы подчеркнуть отсутствие оружия. — Я не собираюсь вас арестовывать, капитан Холден. И никого из вашей команды. Ни ваш корабль. Вы свободны. У меня очень ограниченные требования.

Тереза посмотрела на Джима, а он на нее. Не отрывая взгляда, он прокричал:
— Откуда мне знать, что вы не откроете огонь, как только заберете ее?

У Терезы не было оснований считать, что Джим блефует. В это мгновение Тереза не сомневалась, что он отдаст ее Танаке, и она почувствовала облегчение, смешанное со страхом. Никто не хочет ее смерти. Теперь Тереза была в этом уверена. И ей не хотелось, чтобы кто-нибудь умер.

— Даю слово, — сказала Танака.

— Мне нужно что-нибудь более веское.

— Я не имею привычки нарушать клятвы. Этого должно быть достаточно.

Джим отвернулся от Терезы и снова посмотрел на Танаку. Амос начал тихо напевать что-то совершенно немелодично. Тени на куполе увеличились, стало четче видно лаконийскую силовую броню.

— Не уверен, что этого достаточно, — сказал Джим, — но готов обсудить другие способы достигнуть соглашения. Вы даете нам вернуться на корабль. Как только мы окажемся в шлюзе, то отпустим девочку.

Танака сурово улыбнулась.

— Позвольте сделать встречное предложение. Как насчет того, что вы делаете, как я сказала, и все остаются в живых?

Джим напрягся. Он уже был готов из страха совершить какую-нибудь глупость, а Танака — перейти к решительным действиям. Терезу учили вести переговоры, включая случаи с захватом заложников. Джим вот-вот все провалит, Тереза решила взять дело в свои руки.

— Я немного утомилась выслушивать разговоры обо мне, как о каком-то чемодане. Вы ведете переговоры не с ним, а со мной. Только я сама решу, на каком корабле покину это место. А не он.

Почуяв ее напряжение, Ондатра начала гавкать и пританцовывать на передних лапах. Танака холодно улыбнулась.

— Хорошо, — сказала она. — Прошу тебя, пойдем со мной. Если ты согласна, взамен я не убью твоих друзей.

— В этом нет необходимости, — тихо сказал Джим, чтобы услышала только Тереза.

И Тереза поняла — что бы ни случилось, даже сейчас, когда они сели на эту планету, чтобы от нее избавиться, Джим по-прежнему готов был умереть, ее защищая. Узел в ее животе рассосался, сменившись приятным теплом. Да, этого должно быть достаточно.

— Я согласна, — сказала Тереза.

Только никто ее не услышал. Ее голос утонул в оглушительном грохоте, который сменил похожий на статические помехи шорох высоких трав. На секунду она подумала, что это землетрясение или топот какого-то стада. Танака что-то беззвучно говорила, судя по ее горлу.

— Считаю до трех, — выкрикнула Танака. — Раз...

— Да пошла ты, — буркнул Амос и заслонил собой Терезу, вытаскивая оружие.

 

Глава двенадцатая. Танака

Девчонка уставилась на нее, вызывающе скрестив руки на груди, с полной уверенностью в своем исключительном положении в мировом порядке. Убежденная в абсолютной необходимости своего существования. Танаке уже доводилось видеть подобных людей, и не раз. А еще она видела удивление и обиду в их глазах перед смертью.

Танака иллюзий не питала.

Каждый может умереть в любой момент, и вселенной плевать. И если стоящую перед ней девчонку защищало только наличие могущественного папаши, Танака носила бронированный костюм из углесиликата, способный задержать любой снаряд, кроме ракеты.

— Я немного утомилась выслушивать разговоры обо мне, как о каком-то чемодане. Вы ведете переговоры не с ним, а со мной. Только я сама решу, на каком корабле покину это место. А не он.

Ох, малышка, да ты и представления не имеешь, подумала Танака. У нее буквально руки чесались, так хотелось просто схватить дочь Дуарте, пока она так близко. С десяток быстрых шагов, и у нее будет девчонка, сбежавший заключенный и террорист, который оказался живехоньким, хотя на Лаконии его застрелили в голову. Однако убийство ребенка не сулит ничего хорошего, да и риск ненулевой. А потому она лишь улыбнулась и раскинула руки еще шире, пытаясь внушить, что от нее не исходит угроза.

Джеймс Холден уже перешагнул рубеж среднего возраста и приближался к старости, но все равно оставался опасным. А к глыбе из мышц и хрящей, известной под именем Амос Бартон, у Танаки накопилось немало вопросов. Не стоило их недооценивать. Собака начала тявкать и подпрыгивать на передних лапах. Не натренированный боевой зверь, а просто старый домашний любимец. Из досье Танака знала, что девчонку будет проще контролировать, если оставить собаку в живых.

«Мы же просто по-дружески беседуем», — улыбалась она, желая, чтобы это было правдой. На случай, если окажется, что это вовсе не так, к ее пояснице прижимался крупнокалиберный пистолет, заряженный разрывными патронами.

— Веном-один, — раздался голос у нее в ухе. — Проверка связи.

— Веном-два в юго-западном углу, Холден на прицеле, — вторил ему другой.

— Веном-четыре в северо-восточном. Беру на себя того здорового урода, — произнес третий.

— Третий на юге.

Танака улыбнулась. Что бы ни случилось, врагам крышка.

— Хорошо, — сказала она Терезе. — Прошу тебя, пойдем со мной. Если согласна, взамен я не убью твоих друзей.

Девчонка явно колебалась. Она не могла поверить, что ей и впрямь может что-то грозить. Но в правдивость угроз своим друзьям она верила. В досье говорилось, что у нее синдром брошенности. Если такого рода проблемы не делают человека сильнее, они делают его слабым.

— Вы это слышите? — спросил Веном-один, его микрофон вибрировал от фонового гула.

Далекий рокот нарастал, высокие стрелы листвы хлестали друг друга, пригибаясь под чем-то, летящим к ним. Девчонка заговорила, но ее слова утонули в грохоте.

— «Ястреб», — сказала Танака, включая костный микрофон в челюсти.

— Мугабо на связи.

— «Росинант» начал движение.

— Уже лечу, — отозвался Мугабо. Он спрятал корабль с другой стороны планеты, чтобы их не обнаружили. Танака знала, что рискует. Но она не сожалела о своем решении. По крайней мере, пока. — Буду на месте через двадцать минут.

Танака окинула взглядом вероятное поле боя. Скорее всего, она не продержится двадцать минут.

— Забудьте обо мне, — приказала она Мугабо. — Ваша цель — «Росинант». Не позволяй ему покинуть планету с девчонкой на борту.

— Вы разрешаете... вступить в бой? Даже если на борту будет девчонка?

Танака не ответила. Ей необходимо было захватить цель, прежде чем появится «Росинант». Она не могла рисковать, подвергая девчонку опасности, если ситуация накалится. Но если ее отряд займется двумя спутниками девчонки, а над головой появится «Ястреб», ситуация накалится до предела.

У нее не было времени и не осталось выбора. Танаку окатила волна удовольствия. Пора принимать решение.

— Считаю до трех, — прокричала она девчонке и поманила ее к себе. Давай же, иди. — Раз...

Бартон заслонил собой девчонку и вытащил пистолет. В поле зрения появился «Росинант», почти касающийся листвы, мощные посадочные двигатели на брюхе подминали все, над чем он пролетал. Шальной маневр произвел впечатление на Танаку. Она так старалась уберечь девчонку, а команда «Росинанта» готова хоть кораблем ее раздавить, лишь бы не отдавать.

— Веном, схватить девчонку, — гаркнула она, перекрикивая оглушительный грохот корабля и плавным, отточенным движением вытаскивая из-за спины оружие. Бартон это заметил и прицелился в нее, отпихивая девчонку к приближающемуся кораблю. Танака нырнула за каменную цветочницу, и успела вовремя — пуля подняла в воздух фонтанчик земли.

— Стреляли, — объявил кто-то из ее отряда.

— Пять миллиметров, безгильзовые патроны. Уровень угрозы низкий, — добавил второй, так бесстрастно, как будто заказывал обед в ресторане.

— Я под обстрелом, — выкрикнула Танака. — Хватайте девчонку!

— Можно открыть огонь? — спросил Веном-один, командир отряда.

— Нет, не стрелять. Разорви этих двоих голыми руками, если понадобится, но не стреляй в сторону девчонки, это рискованно, — заорала Танака и высунулась из-за цветочницы. Холден, Бартон и девчонка были уже в тридцати метрах и пятились. «Росинант» занял позицию метров на двести пятьдесят позади них, по-прежнему зависнув на посадочных двигателях. Чтобы взять их на борт, корабль придется посадить, но пилот пока не рисковал.

Во двор между Танакой и Холденом спрыгнул человек в синем металлизированном костюме и бросился вслед беглецам с такой скоростью, что стал почти невидимкой. С купола приземлились еще трое, окружив Холдена и девчонку. Бартон нацелил пистолет на одного из них и выстрелил.

— Под обстрелом, — объявил Веном-два.

Отряд двинулся в сторону трех целей, не отвечая на огонь, но быстро и напористо. Устаревшие пистолеты марсианского флота, из которых стреляли Холден и Бартон, ни за что не пробили бы лаконийскую силовую броню. Они просто расстреляют все обоймы, а ее люди приблизятся и сломают им шеи. Быстро и аккуратно, не причинив вреда девчонке, если только ее не застрелит Бартон. Однако старый механик стрелял метко и методично. Каждый выстрел попадал в цель, а девчонка держалась у него за спиной.

Веном-три был ближе всех, всего в нескольких метрах от Холдена, и тут прогремел взрыв. Ослепительная вспышка и толчок, как будто кто-то врезал ей по груди. Танака снова нырнула за цветочницу, пытаясь понять, не ее ли отряд открыл огонь, ослушавшись приказа. Но лаконийское оружие было значительно тише. Откуда взялся этот грохот?

Она быстро выглянула из-за цветочницы. Вся четверка из штурмовой группы была убита. Не просто убита — их буквально разорвало в клочья. Танака увидела останки Венома-два, бесформенную груду плоти и оборудования, которые разбросало на несколько метров. Вдалеке разворачивались в поисках новых целей орудия точечной обороны «Росинанта».

«Росинант» задействовал ОТО — при наличии атмосферы и когда между ним и целью находились члены экипажа. Если бы у Танаки было время об этом задуматься, такая дерзость произвела бы на нее впечатление.

Танака вскочила на ноги и, пригнувшись, побежала к одному из школьных зданий, окружающих двор, в поисках укрытия. Она представила, как орудие точечной обороны с безжалостной скоростью машины рыскает вокруг и прицеливается в нее. Если оно выстрелит, Танака даже не услышит, как прилетит снаряд, который ее прикончит. Против снарядов ОТО ее супер-пупер бронированный костюм — как шелковая пижама.

Она добежала до стены здания. Теперь ее нельзя было увидеть с парящего на маневровых двигателях «Росинанта». Вряд ли пилот, прилетевший за Джеймсом Холденом, будет стрелять в нее через здание школы, но на всякий случай она переместилась к другому зданию. Как только начинается стрельба, люди в панике делают то, чего никогда бы не совершили в других обстоятельствах. Лучше не рисковать.

Рев двигателей сменился воем, а потом начал затихать. Корабль приземлился. Ее отряд взорвали к чертям, ей пришлось сбежать, и там явно решили, что все чисто.

Ошибаетесь, сраные говнюки.

Танака помчалась в высокую траву за зданием. Она бежала параллельно тропе, по которой Холден и остальные шли к кораблю, но держалась на расстоянии, чтобы ее не услышали. Если кто-то вообще способен слышать после оглушительного выстрела ОТО «Росинанта» в атмосфере. Даже если они заметят что-либо через тепловизоры, то побоятся застрелить случайного прохожего. Возможно побоятся. Они оказались на редкость безбашенными. С каким же удовольствием она с ними разделается!

Через тридцать метров она притормозила и свернула к трем удаляющимся фигурам. До них оставалось еще с десяток метров, когда Танака заметила темную марсианскую броню Холдена, идущего к кораблю. Холден не смотрел в ее сторону. Сквозь звон в ушах она различила лай собаки, значит, девчонка где-то рядом.

Танака прибавила скорости, чтобы опередить их, но не высовывалась. Крохотные крючки на листьях местной травы цеплялись к одежде, стоило к ним прикоснуться. Один она случайно задела тыльной стороной ладони, и осталась болезненная ссадина, как будто из руки вырвали веревку. Плевать. Она чуяла запах крови, а добыча была всего в нескольких метрах.

Решив, что уже достаточно их опередила, Танака снова вернулась к границе луга и затаилась. Корабль затих. Вокруг снова белым шумом шелестела трава. Чуть дальше на тропе гавкала собака. Танака услышала голос Холдена: «Быстрее. К ним скоро прибудет подкрепление». Они были метрах в десяти и двигались прямо на нее. Они бежали, но она все равно их опередила. Всегда на шаг впереди.

Танака вышла из травы, нацелив пистолет на Холдена. В любом другом случае его удивленное лицо выглядело бы комично. Девчонка встревоженно завизжала и схватила собаку за ошейник, когда та яростно залаяла.

— Я не позволю вам улететь с девчонкой.

Холден держал пистолет в руке, но дулом вниз. Он переместил центр тяжести, как будто готовился что-то предпринять, но Танака лишь покачала головой и прицелилась ему в лицо.

— Если твои ошметки забрызгают девчонку, она перепугается. А если она побежит, все станет еще менее предсказуемым. Никому это не надо.

Холден кивнул и бросил пистолет, а потом его взгляд сместился на левое плечо Танаки.

— Погоди, — сказала она, — а где...

— Я здесь, — раздался низкий голос у нее за спиной.

Вот черт. Теперь на шаг впереди уже не она.

Она уже разворачивалась, чтобы наставить пистолет на новую цель, прежде чем он успел произнести еще что-нибудь. Но тут ей ударили в висок чем-то тяжелым, и она рухнула на землю. Из травы с поднятыми кулаками вышел Амос Бартон.

— Привет, — сказал он, надвигаясь.

Удар был сильным и отдавался в челюсти и внутреннем ухе. Перед глазами все поплыло. Танака откатилась в сторону и нашарила на земле пистолет. Но когда подняла его, ботинок Бартона врезался ей в предплечье, и пистолет отлетел в траву.

— Ты что делаешь? — спросил Холден.

«Позволяю дать себе пинка», — подумала Танака. В голове помутилось настолько, что она решила, будто Холден говорит с ней.

— Думаю, нам стоит с ней поболтать, — отозвался Бартон. — Давай возьмем ее с собой.

— Нет, — простонала Танака и попыталась встать, но опять рухнула. «Вы только посмотрите, как мне хреново». И это было лишь наполовину враньем.

— Быстрее, — сказал Холден и повел девчонку мимо Танаки.

Бартон схватил Танаку за руку и рывком поставил на ноги. Сил у него было немеряно. Это хорошо. Делает его слишком самоуверенным. Танака позволила ему себя поднять и в процессе изо всех сил оттолкнулась ногами и ладонью врезала здоровяку по горлу. Его голова откинулась от удара, но хватка не ослабла.

Бартон замахнулся и впечатал мощный кулак Танаке в лицо. Она не могла даже увернуться, потому что он ее держал, и просто мотнула головой вправо и стукнула его по руке, отталкивая. Кулак все равно врезался в щеку, и вся половина лица онемела.

Здоровяк оказался еще ближе, и Танака отпрянула, чтобы добавить к инерции удара собственный вес и утянуть Бартона вниз за собой.

Бартон выпустил ее руку, машинально пытаясь собраться, и оба рухнули на землю. Он приземлился на Танаку как срубленное дерево, вышибив весь воздух из легких. Но она была к этому готова и выставила локоть, попавший ему прямо в горло. Бартон крякнул как раненая утка и откатился, схватившись за шею. Танака вскочила на ноги и огляделась в поисках девчонки. Мир вокруг качался. Она стиснула зубы, не обращая на это внимания.

Девчонка пряталась за спину Холдена, прижимаясь к собаке и с открытым ртом глядя на схватку. Холден шарил у своих ног в поисках брошенного пистолета.

Свой Танака видела, он лежал в траве неподалеку. Однако схватить его и выстрелить в Холдена было бы слишком рискованно, пока девчонка так близко. Тогда Танака подняла руку.

— Стой, Холден.

— Оставь его в покое, — раздался за спиной голос Бартона, — мы еще не закончили.

Танака развернулась на одной ноге и пнула другой в направлении звука. Громила-механик только небрежно отмахнулся. После удара по горлу, который прикончил бы большинство людей, Бартон выглядел как ни в чем не бывало. Только что-то случилось с его глазами. Они стали совершенно черными. Танака вспомнила, что читала о ком-то с похожими глазами. Но не помнила о ком.

— Я читала твое досье, — сказала Танака, пятясь к Холдену и девчонке.
У нее не было времени на боксерский поединок с этим странным человеком с жутковатыми черными глазами. Тем более, даже самые сильные удары не способны его хотя бы смутить.

— И что? — спросил он, шагнув ближе.

— Там говорится, что мы тебя убили. В любое другое время я осталась бы, чтобы в этом разобраться.

Девчонка была так близко — стоило только найти точку опоры, сделать два шага, схватить ее и сбежать, пока остальные не успеют сообразить, что случилось. Танака была уверена, что они не станут стрелять, если девчонка окажется у нее.

— Время у тебя есть, — сказал Бартон.

Танака повернулась к девчонке и замерла. Перед ней стоял Холден с пистолетом в руке. Его глаза, секунду назад казавшиеся испуганными, теперь были холодными и бесстрастными. Дело дрянь.

— Нет, — сказал он. — Нет у нее времени.

Прежде чем Танака успела пошевельнуться, пистолет Холдена трижды выстрелил. Она почувствовала три попадания в грудь, как будто удары молотком. Все три точно в солнечное сплетение. Смертельные выстрелы. До сих пор Танака не верила, что он на такое способен.

Она сделала два неровных шага к краю тропы и рухнула лицом вниз. Три пули, сплющившиеся в нановолокне подкладки, кинжалами вонзались в глубокие ссадины, которые они оставили. Невзирая на боль, Танака застыла и задержала дыхание.

— Вот блин, кэп, — сказал Бартон. — Я думал, лучше прихватить ее с собой.

— Нужно идти. Пора отсюда выбираться. Быстро! — сердито ответил Холден.
Учитывая то, что Танака вычитала о нем в досье, она готова была поклясться, что он злится не на механика. Он зол из-за того, что пришлось кого-то застрелить. По оценке лаконийского психиатра, Холдену никогда не нравилось насилие, несмотря на все дерьмо, которого он нахлебался.

«Только не осматривайте мое тело», — мысленно обратилась к ним Танака.

— Пошли отсюда, пока не набежали другие, — сказал Холден, и все трое пошли прочь.

Стараясь совершать как можно меньше телодвижений, Танака потихоньку потянулась к оружию. Накрыв пистолет правой рукой, она рискнула повернуть голову и посмотреть, где они. Девчонка шла между Холденом и Бартоном, плечом к плечу. Где-то в сорока метрах. Не слишком большая дистанция для выстрела. Только не для Танаки. На обоих была старая легкая броня марсианского космофлота. Разрывные патроны из ее пистолета легко ее пробьют. Есть риск, что осколки заденут девчонку, но это вряд ли смертельно. Да и черт с ней. Пара синяков пойдет сучке на пользу.

Танака перекатилась на спину и села. Прицелилась Бартону в спину. Он был самым опасным из них двоих. Сначала нужно прикончить его. Она прицелилась здоровяку между лопаток. Сделала глубокий вдох, выпустила половину воздуха и нажала на спусковой крючок.

Пуля ударила его в спину и разорвала грудь, как будто кто-то подменил его сердце гранатой. Танака перевела пистолет на Холдена, который уже разворачивался с пистолетом в руке. Здоровяк сделал еще пару шагов и рухнул. Она прицелилась Холдену в грудь, а потом дернула головой, когда что-то прорезало бороздку в черепе. Через долю секунды она услышала и звук выстрела.

«Он понял, что на мне броня, — догадалась Танака. — Метит в голову».

Она поползла в заросли травы, в укрытие, одновременно пытаясь прицелиться. Холден стоял все на том же месте и медленно разворачивал корпус, чтобы прицелиться. Теперь это была гонка, и когда Танака уже прицелилась в голову, кто-то обрушил на ее щеку кувалду, выбив половину зубов. На краткий миг она ощутила боль, а потом все потемнело.

 

Интерлюдия. Спящая

Она спит, и сон несет ее в бесконечность и глубину. И она сверкает в безбрежном потоке, рассыпая искры, которые становятся мыслью там, где прежде мысли не существовало. А величественная медлительность остается, мягкая и обширная, как холодное необъятное море, и смещается, и плывет, и меняется. Липкая и скользящая, яркая и затемненная, и подвижная — ибо в этой наполненной искрами материи неподвижности не существует. Ее искры становятся разумом. Спящая грезит, и с ней вместе грезят другие — не только те, кто рядом с ней, не только соленые пузырьки, но и танец, в котором они кружатся. Танец снится ей, а она, в свою очередь, снится этому танцу. Эй-эй-эй!

Некогда, отойдя так далеко, что невозможно представить, можно было это увидеть как-то так: шар посреди низа, оболочка по краям верха; между ними медленные танцоры и стремительный танец. Смотри, смотри, шепчут ей праматери, голоса сливаются в хор, этот хор уже произносит нечто иное. Танец обладает желанием, он проталкивается к краю всего, к оболочке вселенной. Танец снится спящей, танец видит сны, его сны переходят в реальность, а реальность меняет сны.

Жажда и желание переплетаются в стремлении двигаться вперед, создавая нечто новое, способное вступить в этот танец. Мозг выращивает связи, формирующие сами себя, мысли перетекают из одного субстрата в другой, а огромная любознательность кружит и создает, и вращается, и обретает навыки, проникает вглубь, в жар на дне всего, поднимается вверх, разбивая холодный небесный свод. Лед и холод верха обращаются в танец и становятся им, и встречают свет, который не есть они.

Но случилось нечто новое. Посторонний свет. Голос Бога, звенящий и яркий, и зовущий, зовущий...

Удар со спины проникает насквозь, разрывая плоть и кости, и дыхание. Спящая делает шаг, а потом другой, а потом с криком падает, и праматери говорят — нет, не то, вот сюда, сюда, посмотри, что случится дальше. Подступает смерть, черней темноты, и спящая в забытьи цепляется за своего брата. Он всегда был рядом, но не здесь, не здесь. Есть другой — мрачный, с глухим голосом. «Все в порядке, не бойся, я рядом».

И она быстрее пузырей всплывает к поверхности, через жар внизу и ледяной холод звезд, и кричит, вырываясь из сна в свое тело, которое принадлежит только ей. И она в смятении от рыданий и рвоты, и от угасания того, что было глубже сна.

Что это было?

 

Глава тринадцатая. Джим

Амос обмяк, его черные глаза были закрыты. Рот безвольно разинут, губы побелели. На спине дыра диаметром с большой палец. Выходное отверстие на груди — шире, чем два сложенных кулака. Из-за черного цвета плоти белые кости позвоночника выглядели как разодранный на части червяк.

— Надо уходить, — откуда-то издалека сказала Тереза. Она потянула его за рукав. — Джим! Надо уходить.

Он обернулся и посмотрел на нее — Тереза нетерпеливо хмурилась, волосы заправлены за уши. Рядом с ней переминалась с лапы на лапу и скулила Ондатра. Или это скулил он сам. Он попробовал сказать «ладно», но почувствовал, что сейчас его вырвет, и едва успел отвернуться.

«Нужно идти, — думал он. — Давай. Соберись».

Он приблизился к Амосу, подхватил здоровяка под колени и за широкие плечи. На Земле Джим никогда его не поднял бы. С тремя четвертями g Аббассии это было тяжело, но возможно. Холден, девочка, собака и труп бросились к «Росинанту». Джим пытался крикнуть «быстрее», но мешал комок, вставший в горле при виде убитого Амоса. Он не оглядывался. Периферийное зрение начало сужаться, он как будто бежал по тоннелю, становившемуся все теснее. Он должен добраться до корабля. Холодная вымокшая одежда прилипла к животу и бедрам. На него лилась черная кровь Амоса.

Впереди уже открывался шлюз. Там ждал Алекс с винтовкой, он махал рукой, подгоняя их. Первой к люку подбежала собака и, неверно оценив гравитацию, поскользнулась на корпусе. Тереза подхватила Ондатру поперек живота и с ней вместе вскарабкалась по ступенькам. Джим под тяжестью Амоса взбирался медленно, и последнюю пару ступенек ему помог преодолеть Алекс. Опустившись на колени, Джим переложил тело на палубу. Веки Амоса чуть приоткрылись во время перебежки, и глаза под ними были пусты. Джим закрыл их.

— Черт, — сказал Алекс. — Что случилось?

— Уходим отсюда, сейчас же.

— Понял, — сказал Алекс. — Сейчас погрузимся и начнем...

Джим покачал головой и открыл соединение с Наоми.

— Мы внутри. Поднимай корабль.

— Вы в креслах?

— Нет, так что постарайся не дергать слишком сильно, но уходим отсюда.
Она не спорила. У Джима застучали зубы от рева маневровых двигателей. Он взял Терезу за плечо и привлек к себе, чтобы прокричать в ухо:

— Отведи собаку в кресло, и сама пристегнись. Я не знаю, насколько трудно придется.

Она смотрела на него с хладнокровием, которого сам он не чувствовал. Тереза ранена, травмирована и напугана. И она ребенок. Как ей справиться с тем, что пришлось увидеть? И что делать ему?

— Он же не пристегнут, — сказала она.

— Ему все равно. Иди.

Палуба накренилась под ними, корабль постепенно переходил из горизонтального в полетное вертикальное положение. Ондатра заскулила, Тереза взяла ее за ошейник и повела. Тело Амоса перевернулось и покатилось. Глаза Алекса наполнились ужасом, и Джим почувствовал прилив гнева. Страдание в глазах старого друга — это уже чересчур. Но и успокаивать Алекса было бы чересчур. Джим и так дрожал и не мог понять, то ли это вибрация корабля, прорывавшегося сквозь атмосферу, то ли его подводит собственное тело. Вероятно, и то, и другое.

— Нужно идти на командную палубу, — крикнул Джим. Алекс сделал шаг к мертвой плоти, бывшей когда-то Амосом, но потом спохватился, и они, пошатываясь и спотыкаясь, побрели к центральному лифту. Палуба тряслась и уходила из-под ног, и они перемещались от поручня к поручню. Из-за гравитации и притяжения планеты у Джима заболели колени и позвоночник. В глазах потемнело. И на грани помутнения он уже толком не понимал, убегают они из Нового Египта или с Лаконии. Добравшись до лифта, он сел на пол, чтобы не лишиться сознания. Пока они поднимались, понемногу стал приходить в себя.

Алекс наклонился к нему.

— Ты как?

— Нас поджидали. Они знали, что мы прилетим.

— Жаль, что так получилось, — сказал Алекс. — Я должен был тоже быть там.

— Она выстрелила Амосу в спину. Подстрелила в спину, пока мы бежали.

Алекс промолчал, потому что сказать было нечего. Джим смотрел на свой летный комбинезон, вымазанный черным от живота до колен. Все руки были в пятнах, тоже черных, пахнущих кровью.

Лифт полз вверх, одна палуба за другой. Приближаясь к командной, Джим то ли взял себя в руки, то ли окончательно растерялся. Понять было трудно.

Когда корабль вышел в верхние слои атмосферы, ход смягчился. Их окружали вихри, но с такой небольшой массой воздуха, что поток скоростью пятьсот километров в час влиял на корабль не больше, чем легкий бриз. Казалось, палуба под ногами стала устойчивее. Наоми сидела в кресле перед экраном с панелями управления. Джим опустился на соседнее кресло, и она оглянулась. Наоми заметила кровь и явно поняла, чья она.

— Амос? — спросила она.

Джим покачал головой, что не значило «нет». Он хотел сказать «не сейчас». Знал, что Наоми поймет.

Алекс пошел наверх, в рубку, винтовка так и болталась у него за плечом.

— Я беру штурвал, — крикнул он минуту спустя.

— Принято, — отозвалось Наоми. — Управляю огнем.

На экране перед ней отобразилось состояние корабельных орудий — ОТО, торпеды, килевая рельсовая пушка. Джим вызвал тактический экран. В нижней части одну сторону заполняла карта Аббассии, другую — схематическое отображение ближайших областей системы Новый Египет. И красным значком на экране «Роси» отметил обнаруженную угрозу, о которой, по его мнению, Джиму стоило побеспокоиться. Ощущая камень в груди, он выбрал значок и извлек идентификацию корабля.

— У нас гости, — выкрикнул сверху Алекс.

— Я их вижу, — ответил Джим.

— Это «Шторм»? — голос Наоми зазвучал сухо и резко, как всегда в тисках кризиса.

Джим просмотрел данные. Теперь остался только один корабль класса «Магнетар», его держали в Лаконии, на страже дома. Хребет лаконийской власти сейчас составляли эсминцы класса «Шторм». Для «Роси» даже одного такого было бы более чем достаточно. Однако этот корабль был меньше и с обтекаемым гладким корпусом, сопло двигателя указывало, что он создан для скорости.

— Нет, — ответил Джим. — Меньше. Может быть, разведчик. Не знаю.

— Он идет на нас. И выглядит угрожающе, — сказал Алекс.

— Можем мы держаться так, чтобы между нами была планета?

— Если я отведу корабль на низкую скоростную орбиту — да. Надолго — нет.

— Тогда дай мне немного времени.

Никого не оповещая, Наоми начала проверять состояние ОТО. Если впереди бой, они будут к нему готовы, как и тот одинокий корабль. А Джиму перво-наперво захотелось развернуться от солнца и на всех парах лететь в сторону врат, прочь из этой системы.

Ничего не вышло бы. Лаконийский корабль создан более быстрым. Если они хотят захватить Терезу, проще всего пробить сопло двигателя «Роси», заставить остановиться, а потом подняться на борт и спокойно её забрать. Бежать, подставляя им хвост, означало облегчать задачу. Лучше постараться её осложнить.

Джим прикрыл глаза. Единственный следующий шаг, который он мог представить, был ему отвратителен. Мысли судорожно метались в поиске новой идеи.

— Ну, Джим? — подал голос Алекс. — Твоё время почти закончилось. Что делаем?

«Черт», — подумал Джим.

— Держи нос прямо на них. Чтобы, если соберутся ударить по двигателю, им пришлось бы пробить все палубы корабля.

Мгновение Наоми и Алекс молчали. Потом Алекс сказал:

— Выполняю.

Отдаленный гул двигателей теперь очень сильно отличался от прежнего рева. Кресло-амортизатор пружинило почти незаметно.

Наоми кивнула и проверила состояние зарядов рельсовой пушки.

— Забавно. До сих пор ты говорил, что тебе неудобно пользоваться людьми как щитом.

— Прошел путь от неудобства до ярости.

Она кивнула. Монитор осветился — поступил запрос по узконаправленному лучу. На экране появилось мужское лицо — широкое, темнокожее, с круглыми щеками и густыми ухоженными усами. Человек был одет в лаконийскую форму, в звании капитана. Он кивнул в камеру так спокойно, словно они вместе стояли в очереди в каком-то учреждении.

— Капитан Холден. Я капитан Ноэль Мугабо с «Ястреба». Будьте добры вернуться на поверхность планеты. Никакого ущерба ни вам, ни вашему экипажу причинено не будет.

— Ваши люди только что пустили пулю в моего механика, — сказал Джим, и Наоми замерла.

— Вы убили четырех лаконийских морпехов, — парировал капитан. — Я здесь для того, чтобы разобраться с конфликтом. Мне приказано вас задержать. Нам необходима помощь Терезы Дуарте, для этого она должна полететь с нами. Мы не причиним ей вреда и не арестуем вас.

— Я вам не доверяю.

— Никакие сомнения нашего положения не меняют. — Джим обратил внимание на это «общее» положение. Формирование взаимосвязи, чтобы стало труднее нажать на спуск, но при этом не отступить ни на шаг. У него случались подобные переговоры, когда он был в плену на Лаконии. — Возвращайтесь на поверхность планеты, и мы все уладим мирным путем.

Его кресло-амортизатор выдало низкоуровневое медицинское предупреждение. Кровяное давление и частота пульса вызывают тревогу. Не опасно, но и не безопасно. Он отключил предупреждения.

— Нет, — сказал Джим. — Думаю, мы оба понимаем, что так не получится.

— Они приближаются, — подал голос из рубки Алекс. — Уходить с орбиты?

Джим приглушил микрофон.

— Пока нет.

— Что вы предлагаете в качестве альтернативы? — спросил капитан Мугабо. — Я готов это обсудить.

— Предлагаю вам приземлиться, так мы поймем, что вы не угроза. После этого мы уйдем. Вместе с девочкой.

— Я могу обсудить это со своим руководством?

Джим кивнул, и Мугабо опустил взгляд, словно набирал текстовое сообщение. Джим открыл тактическое окно. На низкой орбите вокруг планеты метались два корабля, целящиеся друг в друга, как стрелки́ в дешевом боевике. Он понятия не имел, какого рода оружие нес «Ястреб», но был уверен, что сейчас все оно направлено на него.

Появилось второе окно. Управление огнем, рельсовая пушка заряжена и готова, лаконийский корабль по-прежнему в режиме пассивного наведения, чтобы это не выглядело как эскалация. Джим взглянул на Наоми, и она беззвучно проговорила «если понадобится». Он кивнул.

— Хорошо, — произнес Мугабо. — Я согласен на ваши условия.

— А?

— Жизнь этой девочки дорога нам обоим. Если придется продолжить эти переговоры в другой раз — так тому и быть. Можете уходить.

Джим сделал пару глубоких вдохов.

— Вы не начали спуск с орбиты.

— А вы думали, что уже начал?

— Мне не кажется, что вы говорите правду, — сказал Джим. — Думаю, что если включу маневровые двигатели и начну поворот, вы пробьете нам сопло двигателя. И еще я думаю, что вы до сих пор этого не сделали по одной причине — вам пришлось бы пробить все палубы корабля, слишком высок риск задеть и Терезу Дуарте.

— Уверяю вас, это не так, — ответил Мугабо.

— Тогда действуйте первым. Если мы можем уйти, начинайте спуск. Когда я увижу ваше приземление, то буду знать, что вы говорите правду.

— Да, — ответил Мугабо. — Разумеется. Я прекрасно понимаю вашу позицию.

— Вы тянете время.

— Я могу понять ход ваших мыслей, капитан Холден. Я прошу поверить, что мы ничего не сделаем ни вам, ни вашему экипажу, и мое предложение искренне.

Тактический экран вспыхнул, и в тот же миг до Джима донесся спокойный голос Наоми:

— Быстродвижущиеся объекты. Они выпустили торпеды.

На радаре прослеживалась пара торпед, уходящих от «Ястреба» по дуге. Мугабо тянул время, пока его люди подготавливали удар, чтоб торпеды могли обогнуть «Роси» и нанести удар сзади. Поразить двигатель, не задев весь остальной корабль.

Джим нажал «огонь», и на долю секунды, когда двухкилограммовый вольфрамовый снаряд полетел во врага, из-за нескомпенсированного главным двигателем толчка «Росинант» ушел у него из-под ног. Мугабо исчез, соединение по лучу разорвалось. Дрожь и глубокий гул от стрельбы ОТО прокатились по кораблю. Одна торпеда пропала с экрана.

— Заряжаю второй, — сказал Алекс.

Рельсовая пушка пришла в готовность. Пропала с экрана вторая торпеда. Заверещало предупреждение «Роси» еще о двух торпедах.

— Готовятся запустить еще, — сказал Джим.

— Если «Роси» решит, что нам не повезло, у меня реактор настроен на сброс ядра, — сказала Наоми.

— Алекс?

Рельсовая пушка оставалась наведенной на «Ястреб», и для выстрела Джиму целиться не пришлось.

— Думаю, ты его достал, — сказал Алекс.

Джим переключился на внешние камеры. «Ястреб» был все там же, огибал планету по направлению к ним, траектория не изменилась. Но теперь с борта корабля вырывались облака газа и водяного пара. Сигнал наведения стих, потому что торпеды «Ястреба» были неактивны.

— Они могут притворяться, — сказала Наоми.

— Алекс, держи их под прицелом рельсовой пушки.

— Понял.

Алекс выровнял орбиту корабля, чтобы «Ястреб» был в зоне видимости, и подвески кресла-амортизатора едва заметно среагировали. Не было ни нового предупреждения о наведении, ни активного радара, направленного на их борт. Джим опять активировал связь, сам не зная, что скажет, если Мугабо отзовется. Тот не отозвался. Лаконийский корабль продолжал дрейфовать по низкой скоростной орбите. Либо он сейчас восстановится, либо будет летать еще пару недель, пока не провалится в гравитационный колодец и не сгорит, как метеор. Или он только притворяется мертвым и ожидает, когда Джим объявит победу, развернется и получит в двигатель снаряд рельсовой пушки.

— Алекс, — скомандовал он, — отходи назад на маневровых. Если он не начнет разворачиваться за нами... тогда разворачивайся и покидай орбиту. Уходим отсюда.

— Принято, — отозвался Алекс, и «Роси» начал смещаться под Джимом.

Они двигались медленно. Осторожно. Ожидая сигнала тревоги, означающего, что «Ястреб» только притворялся мертвым.

Сигнал тревоги не прозвучал.

— Что теперь? — спросил Алекс.

— Теперь выбираем самый быстрый путь через врата и уходим.

— И куда, например? — спросил Алекс. — В полетном плане значилась система Фирдоус, но...

— Фригольд, — вмешалась Наоми, спокойно и властно. — Нам давно уже требуется пополнить запасы, и реакторной массы на маневровых двигателях мы много сжигаем. И я не против побыть под защитой своих, пока мы разбираемся, что происходит.

— Ага, — угрюмо согласился с ней Алекс. — С незнакомыми добряками у нас как-то не складывается.

Джим услышал, как Наоми отстегнула ремни, ощутил ее приближение. Она погладила его по волосам и он, поймав ее руку, нежно поцеловал пальцы.

— Плохо все обернулось, — сказала она.

— Ага.

Она помолчала минутку и спросила:

— Что произошло с Амосом?

Джим покачал головой. «Мы его потеряли, — пытался произнести он. — Я его потерял».

— Ага, — сказал Амос. — Я круто облажался.

Он шагнул из лифта, в драном летном комбинезоне, таком черном, будто залит чернилами. Выходная рана на груди заросла бледной плотью с черным ониксовым кругом посередине. Амос улыбнулся, но вышло не очень уверенно.

Лицо Наоми застыло.

— Привет, кэп. Мы забрали Кроху, она в безопасности, да?

Джим не сразу поверил, что это происходит на самом деле. Потом ответил:

— Да, мы ее забрали.

— А собаку?

— И ее тоже.

Амос вышел на командную палубу и с кряхтением, как будто от боли, опустился в свободное кресло.

— Хорошо. Кроха очень любит эту собаку. В шлюзе жуткий бардак. Я прибрался бы, но сначала надо поесть. Ужас как проголодался.

Из рубки спустился бледный Алекс, привлеченный голосом Амоса.

— Амос?

— Привет, — сказал здоровяк, поднимая руку в знак приветствия. — Меня вроде там подбили. Я не все помню.

Джим хотел испытывать радость и радовался. Но ощущал и что-то еще. К чувству, возникшему из цепи травм, присоединилось нечто, нарушавшее его врожденные представления о законах вселенной. О том, что возможно.

— Ты был мертв, — сказал он. — Получил выстрел в спину, и он вынес бо́льшую часть груди. Я видел твой позвоночник. Он был разбит на куски.

Амос замер — так же пугающе, как и всегда, потом нахмурился и кивнул.

— А, да. Это я вроде помню.

Джим рассмеялся. Это было недоверие. И, может быть, облегчение. И еще что-то, чему он не мог придумать названия.

— Тебя вообще способно что-то убить?

— Ну, я точно помираю от голода, — сказал Амос.

— М-да, — сказал Алекс. — Вот черт.

А Наоми так и молчала. Амос тронул черный круг на своей груди, изучая его. Это больше не походило на кожу. Чем бы оно ни было, этим в трупе воскресшего Амоса заменилась поврежденная плоть. Интересно, что внутри раны, подумал Джим. Ему в первый раз пришло в голову, что изменения, которые дроны Лаконии внесли в тело старого друга, не закончились после того, как они покинули ту планету. Амос не превратился в нечто иное. Он находился в постоянном процессе. Было что-то жуткое в этой мысли.

Словно прочтя мысли Джима, Амос нахмурился.

— Я понятия не имею, как это работает. Но лучше не делать этого слишком часто.

 

Глава четырнадцатая. Элви

Элви скучала по гравитации. Ей хотелось сидеть у медицинского отсека Кары и чувствовать, как давит усталость. Ощутить, как растягивается шея, когда голова клонится вниз. Тяжесть в руках и ногах. Умом она понимала, что близка к обмороку, но привычных соматических признаков в условиях невесомости не было. Разве что дрожь в крупных мышцах, и сама по себе она ощущалась как страх.

Кара была пристегнута широкими белыми ремнями, не дававшими ей дрейфовать. Глаза закрыты, рот расслаблен и слегка приоткрыт. Между бледных и бескровных, будто восковых губ виднелись края белых зубов и темно-фиолетовый язык за ними. Дыхание глубокое, ровное и медленное. Несмотря на изменения, внесенные в их тела дронами-ремонтниками, на них с Ксаном все еще действовали седативные препараты. Быстрее метаболизировались, но это не страшно. Запасов хватит надолго.

Автодок был запрограммирован на основе десятилетий наблюдений Кортасара за показателями жизнедеятельности Кары и Ксана. Система пыталась привести текущие показатели Кары к обычным, экраны заполняли анализы крови в реальном времени и профили нервной активности. Стандартный автодок был бы озадачен, но этот показывал, что, пока Элви наблюдает за Карой, пьет чай из груши и дрожит, девочка возвращается к своему нормальному состоянию.

Они проводили очередное погружение, просеивая галлюцинаторные ощущения и нечеловеческие воспоминания в поисках решения головоломки о том, как были построены врата и можно ли сделать их безопасными. Элви была уверена, что они подобрались к той стадии развития инопланетного вида, когда он осознал существование вселенной за пределами ледяного панциря родного мира. Элви ждала, что, когда Кара дойдет до этого момента, откроются двери к некоторым столь необходимым практическим ответам. И вдруг Кара начала кричать, что в нее стреляют, а если не в нее, то в кого-то другого. Датчики зашкаливали, ее мозговая активность светилась так, будто кто-то швырнул в ее сознание бутылку с коктейлем Молотова.

Сдерживая панику, Харшаан Ли выкрикивал пункты из инструкции по отключению, не обращая внимания на крики и рвоту Кары. К тому времени, когда они смогли отключиться, Кара потеряла сознание и пришла в себя только сейчас.

Губы девочки пошевелились, и она сглотнула. Глаза под закрытыми веками дрогнули и открылись. Черные зрачки Кары нашли Элви, и девочка попыталась изобразить слабую улыбку.

— Привет, док.

— С возвращением. Как себя чувствуешь?

Кара помолчала, но это не был один из тех жутковатых моментов замирания. Она просто искала ответ на сложный вопрос.

— Выжатой. Я никогда не напивалась, но, возможно, как с похмелья. По-моему, именно так должно ощущаться похмелье.

— Делаешь выводы на основе прочитанного?

Элви взяла Кару за руку. Огненно-горячая.

— Вроде того.

— Ты помнишь, что случилось? Что пошло не так?

— Думаю, это не праматери, — сказала Кара. — Их я чувствовала как обычно. Может, глубже, но так же. Это... это были другие.

— Ладно. Расскажи.

Кара нахмурилась и покачала головой, как делала, когда искала какое-то очень точное слово.

— Я не просто я, когда нахожусь там. То есть, это я, но я не просто Кара. Я — нечто большее.

— Как инопланетяне.

— Нет, как я, наблюдающая за инопланетянами. Я их чувствую, но это похоже на просмотр трансляции. Просмотр чего-то, записанного раньше. Эти другие — как будто остальные зрители в комнате.

— Вроде твоей связи с Ксаном.

— Да, только больше. Их больше. Я думаю, что-то случилось. Что-то плохое. Не знаю, умерли ли они. А потом другая я пыталась успокоить меня. — Глаза Кары округлились, и она до боли сжала руку Элви. — А Ксан? С ним все хорошо?

— Все в порядке, — не дрогнув, ответила Элви. — Он беспокоился о тебе, только и всего. Он был в изоляционной камере, когда все произошло, и, похоже, на нем это никак не отразилось.

Кара расслабилась.

— Ладно. Хорошо. Это хорошо. — Она вздохнула, приходя в себя. — Я наблюдала, как они впервые увидели звезды.

— Не обязательно отчитываться прямо сейчас. Можешь сначала отдохнуть.

— Давайте немного поговорим. Пожалуйста. Пока это еще свежо у меня в памяти.

Элви обрадовалась, но затем ощутила себя виноватой.

— Только немного, а потом будешь отдыхать.

Кара погрузилась в себя, восстанавливая чужие воспоминания. Она делала это с радостью. Или нет, не так. Не с радостью, но с облегчением. Как будто лила воду на ожог.

— Они менялись, эти морские слизни, или медузы, или кто они там. Они брали другие частички жизни, животных или растения, или что там жило у горячего ядра их ледяного мира, и отправляли их вниз, в кратеры, чтобы они могли измениться. Или оно могло измениться.

— И судя по тому, как функционировала протомолекула, они упорно придерживались этой стратегии очень долгое время, — заметила Элви.

Но Кара не слушала. Ее голос был далеким, почти сонным.

— Важной частью был свет.

— Ты это уже говорила. Думаю, так появился разум.

— Коллективный разум.

Элви пожала плечами.

— Честно говоря, никогда до конца не понимала этого термина. То есть, там была электрохимическая структура с множеством полунезависимых тел. Если описать ее так, то мы станем коллективным разумом из нейронов. Но нашло ли оно способ построить эмерджентную когнитивную систему? Думаю, да.

— Когда они увидели звезды, это было все равно что услышать Бога, говорящего на почти понятном языке. Но не совсем. БИМ хотел показать мне больше. Он не хотел, чтобы я... мы, или кто там вообще, уходили. Он пытался задержать нас. А потом это случилось, и... если они — не Ксан, то я не знаю, кто они, но там они ощущались как нечто правильное.

Кара отпустила руку Элви. Она сосредоточилась на чем-то невидимом, будто слышала музыку, играющую лишь для нее одной.

— Не беспокойся об этом, — сказала Элви. — Пока не беспокойся. У нас будет много времени после того, как ты отдохнешь. Я скажу всем, что ты в порядке, и доктор Сандерс зайдет убедиться в том, что ты не пострадала. Выслушав, что он скажет, мы составим план дальнейших действий.

— Я не хочу ждать. Я хочу вернуться.

Элви отпила глоток чая.

— Я тоже этого хочу. Но пока отдохни.

Кара кивнула и закрыла глаза. Элви подождала, пока она уснет, отпустила поручень и поплыла к двери, когда неожиданно бодрым и ясным голосом Кара спросила:

— А Ксану можно меня навестить?

— Конечно, если хочешь.

— Он хочет, — сказала Кара и замолчала.

Элви покинула медицинский отсек.

Все вокруг нее на «Соколе» были подавлены. Команда корабля и научный персонал знали о случившемся, и их беспокойство выражалось в перешептываниях в коридорах, сжатых губах и сгорбленных плечах. Элви отправилась на командную палубу, заставляя себя улыбаться, кивать и приветствовать людей. Она надеялась, что ведет себя как настоящий лидер и излучает оптимизм, но боялась, что выглядит фальшиво.

Харшаан Ли просматривал данные прерванного погружения Кары. Элви подплыла поближе и заглянула ему через плечо. Он подвинулся, чтобы она лучше видела.

— Она говорит, что там вместе с ней был кто-то еще, — сказала Элви.

— Галлюцинаторное присутствие встречается часто. Может быть вызвано воздействием магнитных импульсов на височно-теменную область правой доли.

— Конечно, но мы этого не делали.

— Однако это не значит, что не делал кто-то другой.

— Или ее височно-теменная область отреагировала, потому что там кто-то был. Иногда ты видишь бабушку во сне. А иногда видишь ее, потому что находишься в ее доме.

— Это сложный вопрос, — сухо сказал Ли. — Могу я затронуть менее приятную тему?

Элви не сказала «нет», и Ли принял это за согласие.

— Я бы не хотел выходить за рамки своих полномочий, но, похоже, у нас назревает проблема с командой. Я надеялся, что вы выступите с обращением.

— Что за проблема?

Ли покачал головой, будто извиняясь за свои слова, и тихо продолжил.

— Мы — единственный корабль во всей системе. Пято́к усилителей узконаправленного луча, пара ретрансляторов, врата да инопланетный артефакт, такой огромный, что нас раздавит гравитацией, если окажемся на его поверхности, вот и всё, что тут есть. Даже пылевого облака, из которого можно добыть лед, и то нет.

— У нас заканчиваются припасы?

— Нет. Но если происходит что-то... странное с протоколом исследований, это выступает своего рода катализатором. Напоминает, насколько мы уязвимы. Если, к примеру, откажет рециркулятор воды и его нельзя будет починить, то... Путь к месту, где нам сумеют помочь, будет долгим и трудным, и мы можем не успеть. Если выйдет из строя воздухоочиститель, мы умрем. Никто не придет нам на помощь. Мы знали это с самого начала, но в некоторые дни это становится еще яснее, если вы понимаете, о чем я.

Элви напомнила себе, что дрожь в теле вызвана не страхом. Она просто устала, и у нее появилась еще одна важная задача.

— Конечно, я выступлю с обращением. Дайте только время обдумать слова. И спасибо, что рассказали.

— Конечно, доктор.

Она начинала не с физики. Можно всю жизнь посвятить биологии и лишь шапочно познакомиться с чистой физикой. Но невозможно стать главой лаконийского Директората по науке, не намочив ноги, если под мокрыми ногами подразумевать абстрактную физическую динамику высоких энергий. Один из известных ей, но не до конца понятных постулатов заключался в том, что направление течения времени по-настоящему волновало только второй закон термодинамики. Тепловая смерть вселенной была для Элви лишь шуткой о продолжительности ее диссертации. Мысль о том, что тепло тесно связано со временем, не казалась странной, а некоторые аспекты чрезвычайной странности инопланетных врат ускользнули от ее внимания.

С настенного экрана вещал Дэвид Трухильо, и к четвертому часу своей презентации, три с половиной из которых он посвятил тщательному и подробному блужданию по лесу объяснений и обоснований математических методов, использованных его командой для интерпретации данных, он, наконец, подошел к фазе, которую Элви про себя назвала «упрощением для дебила-биолога».

— Ключевым моментом является разница между реакциями, спровоцированными генератором магнитного поля в системе Сол, и отсутствием реакции в самом пространстве колец. Нам известно об эффекте энергетического усиления технологии врат. Например, энергия, посылаемая в станцию в пространстве колец, вызывает выброс высокоэнергетических частиц через врата, и энергия этого выброса на порядки превышает энергию инициирующего события. Эта асимметрия была использована при проектировании генератора поля. Предполагалось, что это было заимствование энергии из другого места в пределах комплексного локального пространственно-временного континуума. Если, как показывают эти результаты, это не так, и если пространство колец представляет собой ограниченную мембрану внутри нелокального, не непрерывного пространства-времени...

— Он что-то говорит? — спросил Фаиз с другой стороны каюты. — Я слышу только какой-то лай.

Фаиз занимался упражнениями, натягивая пристегнутые к стене резиновые ленты. Ей бы тоже не мешало. Когда все закончится, плотность костей станет проблемой. Но Элви подумает об этом завтра.

— Прости. Я буду слушать по личному каналу.

— Нет-нет. Это я так начал разговор. Привлек внимание своей зазнобы. Высмеял парня, на которого она обратила внимание, сказал, что он лает.

— Он лает о чем-то важном.

— Ты уверена?

Она остановила воспроизведение и потянулась.

— Когда «Буря» уничтожила защиту инопланетной станции в пространстве колец, — сказала Элви, — враг не ответил. — После уничтожения «Паллады» все в системе Сол потеряли сознание, а на «Буре» появилась пуля. Трухильо считает, это показывает, что пространство колец не является частью нашей вселенной.

Фаиз расслабился, и ленты притянули его обратно к стене. Он опять с усилием оттолкнулся.

— Не знал, что такое возможно.

— Генератор поля использует антиматерию, но в паре горстей антиматерии недостаточно энергии, чтобы вдрызг разнести станцию. Конструкция была разработана на основе недостроенного корабля или что там было на орбитальных строительных платформах, когда их включили.

— Того, что назвали «Протеем»?

— По сути, он создает крошечные временные врата, которые даром высвобождают огромное количество энергии. И, очевидно, это нарушает энтропию. То есть, время.

— Энтропия движется лишь в одном направлении. Основы школьной физики требуют трехчасового лая?

— Он говорит, что там, откуда они получают эту энергию, не играют по нашим правилам.

— Как будто мы не знали.

— Мы подозревали.

— А теперь прямо знаем?

— Подозреваем сильнее. Мы ученые. Мы что-то знаем лишь до того момента, пока кто-то не покажет, что мы ошибаемся.

Фаиз усмехнулся, натянул ленты, расслабился. Он ждал, что Элви посмеется вместе с ним, но ей не хотелось. На его лбу и в уголках губ появилась тревога.

— Все хорошо?

— Было еще два.

Он остановился, посмотрел на нее и стряхнул ленты.

— Еще два чего?

— Инцидента. В системе Гэлбрейт произошло кратковременное изменение скорости света.

— Сколько оно длилось?

— Вопрос, не имеющий ответа, но около часа. На Бара-Гаоне все потеряли сознание на восемнадцать минут. Люди говорят, что не было гало, не было визуальных эффектов, просто... — она щелкнула пальцами, — прошло восемнадцать минут.

— Что-то новенькое.

— Оно всё новенькое. Это всё эксперименты, и ни один из них не мой. И это только те, о которых нам известно. Если это тыканье наугад происходит не там, где мы его ждем, оно может происходить гораздо чаще. Например, прямо здесь и сейчас.

Фаиз оттолкнулся и поплыл по каюте. Элви напряглась, готовясь к его прикосновению — ей совсем не хотелось сейчас физического контакта. Но он только зацепился за поручень рядом с ней и посмотрел на лицо Трухильо на экране.

— Как там Кара? — спросил Фаиз.

— Хорошо. Кажется, с ней все в порядке. Меня немного беспокоят «другие», о которых она говорит. Я знаю, что они с Ксаном каким-то образом связаны, но есть и другие. Амос Бартон прошел через то же, что и они, и если они теперь тоже связаны... Голова этого человека — последнее место, где мне хотелось бы оказаться. Но...

Фаиз не торопил. Он позволил молчанию сделать это за него. Элви вздохнула.
— У меня складывается картинка. Я начинаю понимать, кто построил врата и как работал их разум. Коллективный. Пусть я пока не понимаю технологию, но уже вижу препятствия, которые они пытались преодолеть. Для начала неплохо. Но...

— Но ты задаешься вопросом, насколько это хорошее начало, если то, с чем мы сейчас боремся, убило их и теперь идет за нами.

— Я столько всего не понимаю. Например, что такое пули.

— Шрамы там, где их попытки сломать нас навсегда испортили часть реальности?

— Да. Наверное. Но как? Что они делают? Как работают? Можем мы использовать их, чтобы добраться до этих существ? И как они вырубают то одну систему, то сразу все? Почему они игнорируют локальность, а потом оставляют шрам, или пулю, или что бы то ни было, что находится в каком-то месте и привязано к локальной системе отсчета?

— И как тебе их остановить?

Элви смахнула слезу усталости.

— Да, и как мне их остановить. От этого зависит все. Земля, Марс, Лакония, Бара-Гаон, Оберон... Они все погибнут, если я не найду решение.

— Если кто-то не найдет решение, — поправил Фаиз. — Мы — лишь один корабль, и занимаемся многообещающим делом. Но не мы одни ищем разгадку.

Они помолчали, слушая гул корабля. Элви положила голову мужу на руку. Он прижался к ней, поцеловал в ухо.

— Когда ты последний раз спала?

— Что это за «сон» такой, о котором все говорят? Звучит заманчиво.

Фаиз обнял ее за плечи и мягко подтолкнул к раскладной койке, на которой она спала, когда мешка у стены было недостаточно. Элви не стала раздеваться, просто проскользнула между пластинами геля и позволила им мягко прижаться к ней, удерживая на месте, будто гигантская рука. На корабле это был самый близкий аналог кровати с кучей одеял, и как только Фаиз приглушил свет до закатного золотисто-красного, она почувствовала, как сон обрушивается на нее, словно она падает. Как будто она была способна упасть.

— Тебе что-нибудь нужно?

Его голос звучал тихим шепотом ветра в дюнах. Вопреки всему, Элви улыбнулась.

— Посидишь со мной, пока я не усну?

— Дело моей жизни, — отозвался Фаиз.

Элви позволила глазам закрыться, а мыслям блуждать. Она размышляла о том, на что это было бы похоже, если бы Фаиз был внутри ее головы, как были друг у друга Ксан, Кара и, возможно, Бартон. Должен был быть какой-то физический элемент, какой-то центр контроля, использующий те же нелокальные эффекты, позволявшие строителям врат оставаться в контакте, аналог нейрона с другим аналогом нейрона, через какие бы невероятные измерения они ни путешествовали. Возможно, если сравнить морфологию мозга, она сможет его найти. Коммуникации между системами в реальном времени изменят всё. Если, конечно, будет кому говорить.

Элви почти погрузилась в сон, в котором на борту «Сокола» имелся университет, где она готовилась читать лекцию, как вдруг очнулась и захихикала.

— Что? — спросил Фаиз.

— Ли хочет, чтобы я задвинула речь перед командой. Ради укрепления боевого духа. Я обещала.

— И что станешь говорить?

— Понятия не имею, — вздохнула она.

 

Глава пятнадцатая. Тереза

Время — это проблема. Всегда было проблемой.

Как учили Терезу, все началось с того, что одномоментность — это иллюзия, на разных планетах в разных системах «одно и то же время» используется, скорее, ради удобства исчисления, и такой подход годится разве что потому, что люди медлительны относительно скорости света. Но помимо этого, шкала измерения времени заложена историей. В часе шестьдесят минут, потому что математики древнего Вавилона применяли шестидесятеричную систему счисления. А год — это время, за которое Земля полностью огибает солнце, и оно до сих пор в ходу, хотя Тереза никогда не была на Земле и почти наверняка никогда там не побывает. Как и число минут в часе, ширина сантиметра и объем литра, длина года — это веха, с помощью которой человечество рассказывает собственную историю.

И вот, поскольку старая планета в другой системе находилась сейчас относительно своей звезды примерно в том же положении, что и во время осады Лаконии, Терезе Дуарте предстояло проснуться шестнадцатилетней, а не пятнадцатилетней. А поскольку та же планета быстро вращалась вокруг своей оси, было еще раннее утро, и в своей каюте на «Роси» Тереза медленно дрейфовала от сна к пробуждению.

Жизнь на «Росинанте» нравилась ей тем, что здесь циклы дня и ночи были произвольными. Если экипаж решит, что каждый день длится тридцать часов, значит, так и будет. Если решит, что цикл ночи и дня длится шесть часов, значит, так и будет. Экипаж не делал так лишь по собственному выбору, и Терезе это казалось удивительно прекрасным. Так легко можно было все изменить, и ей это нравилось.

Способность вот так дрейфовать была восхитительна. Сейчас, лежа на койке, при созданной полетной тягой гравитации, составляющей лишь крохотную долю привычной с детства, Тереза смотрела на прохладные серые стены, казавшиеся почти черными в тусклом свечении наручного монитора. И в то же время, она находилась на Лаконии, во вспомогательной мастерской, которая примыкала к ее старой спальне и на самом деле не существовала, и конструировала нечто, меняющееся всякий раз, когда она просыпалась и снова впадала в дрему. В последние месяцы она часто видела сны о других пространствах — тайных комнатах, скрытых проходах, заброшенных шахтах. Наверное, они что-то символизировали. Тереза как раз вставляла провод в адаптер вакуумного канала, когда сон резко изменился, словно она переключилась на другую программу.

Она все еще находилась в своей каюте, видела подлинные стены и освещение, но они дополнялись черными спиралями, чьи мелкие детали она видела лучше, чем можно было предположить при тусклом свете. Казалось, они сплетались и переплетались, пока она наблюдала за ними. Нити черных нитей тянулись и находили друг друга, складывались в новую форму, которая составляла часть старой. В постоянно изменяющихся спиралях появлялись и исчезали крошечные голубые огоньки, мерцая, как светлячки. Эти галлюцинации в полудреме, пожалуй, были самыми красивыми из того, что когда-либо придумывал ее мозг. Казалось, она может смотреть на черные спирали вечно и никогда не заскучает.

Рядом с ними стоял отец и смотрел на нее сверху вниз. Его глаза были ясно-голубыми, какими не были в реальности. Он улыбался. Тереза закрыла глаза, желая проснуться. Ей не хотелось видеть этот сон. Когда она снова открыла глаза, спирали исчезли, но отец никуда не делся. Он выглядел странно. Волосы длиннее, чем раньше, и хотя на нем были китель и брюки, в которые Келли одел его на Лаконии, обувь отсутствовала.

Тереза медленно и осторожно села, памятуя о низкой гравитации. Сон даже не потускнел.

— Тереза, — сказал отец, и голос звучал как вода для умирающего от жажды.
Перед глазами встала пелена слез.

— Отец, — сказала она, и он не исчез, хотя она ощущала вибрации горла и была почти уверена, что действительно говорит вслух.

В ней нарастало чувство, что она не спит. Вязкость сна ослабила хватку, но образ отца не померк. Все еще был тут.

— С днем рождения, — сказал он. — Все будет хорошо.

Тереза смахнула слезы ладонью.

— Вообще-то нет, — прошептала она.

— Будет, не сомневайся. Просто нужно еще немного времени, и все мы снова будем вместе. Раньше мои мечты были слишком мелкими. Теперь я это ясно вижу. И ты увидишь.

Тереза покачала головой, и в дверь резко постучали.

— Ты одета? — раздался приглушенный голос Алекса.

— Да, — ответила она, и дверь приоткрылась.

На мгновение Терезе показалось, что сон и реальность столкнутся лицом к лицу, но как только в щель полился свет, отец тут же исчез. Она снова вытерла глаза, пытаясь скрыть следы слез.

— Привет, — сказал Алекс. — Принес кое-что поесть. Проголодалась?

— Еще как, — ответила Тереза. — Погоди минутку.

Алекс кивнул и ретировался, но Ондатра открыла дверь носом и запрыгнула внутрь, едва касаясь пола. Она обвела каюту карими глазами, словно в поисках чего-то, и тихо заскулила.

— Все хорошо, старушка, — сказала Тереза. — Все хорошо.

И это было почти правдой. Во всяком случае, не вполне ложь. «Росинант» находился почти у врат Нового Египта, и хотя «Ястреб» не погиб, он был слишком далеко, где-то в гравитационном колодце местного солнца, и даже на самой безумной тяге не способен их догнать. Предстоящий переход через пространство колец, без ясного представления о трафике через них и с лаконийскими военными на хвосте, в радиусе попадания, казался почти нормальным, по критериям нормы нынешних времен. Зато Тимоти, то есть Амос, вновь бросил вызов смерти, Ондатра по-прежнему была при ней, и в религиозной школе-пансионе в жопе миров учиться не придется.

Тереза удивилась тому, какое облегчение почувствовала, когда планы со школой не осуществились. Сразу после она была в панике и потрясена. Ужас при виде растерзанного тела Амоса, жестокой перестрелки, тревожное ожидание, рискнет ли «Ястреб» выстрелить по «Росинанту», чтобы схватить ее. Но как только все закончилось, Тереза начала больше улыбаться. Она по-прежнему на «Роси», и даже не по собственной вине.

Когда она вошла в камбуз, команда «Росинанта» собралась вокруг маленького стола с унылым желтовато-белым тортом. В нем было воткнуто две свечи в форме единицы и шестерки, отпечатанных из медицинского полимера. Огоньки были почти сферической формы. Жалкое зрелище.

— Увы, почти те же дрожжи и грибы, как и во все остальном меню, — сказала Наоми. — Но там есть и сахар, и выглядит симпатично.

— Это... Вы все такие классные, — сказала Тереза.

В ее горле встал комок, она не понимала почему. Может, от благодарности, или от грусти, или после сумбурного пробуждения от такого яркого сна об отце. Амос и Джим запели, Наоми с Алексом подхватили мелодию, хлопая в ладоши. Выглядело все это дешево, мелко и не впечатляюще, но они постарались ради нее, хотя и не должны были. Когда Алекс предложил ей загадать желание и задуть свечи, Тереза просто задула их. Она так и не смогла придумать, что загадать.

Амос вытащил полимерные свечи и бросил их в утилизатор, Наоми разрезала торт, а Джим раздал всем груши с чаем и кофе.

— Не совсем традиционный завтрак, — сказала Наоми, вручая угловой кусок Терезе. — Но мы хотели отпраздновать, прежде чем начнем переход на Фригольд. Когда окажемся на причале, будет уже не до этого.

— Все, что нужно сделать на корабле, лучше сделать сейчас, — согласился Джим.

Предыдущий день рождения Терезы проходил в бальном зале Дома правительства. Там присутствовали самые важные персоны из всего рассеянного по вселенной человечества, и Тереза была одной из них. Ее отца уже подкосила катастрофа с «Тайфуном» и станцией «Медина», и Тереза ощутила бремя империи на своих плечах. Тогда она знала, какое желание загадать. Выбраться оттуда. И теперь ее желание осуществилось. Хотя она совсем не так это себе представляла.

Тереза попробовала кусочек торта, и он оказался... неплохим. Немного твердоват и слишком сухой, но вполне ничего. Испечен не самыми лучшими кондитерами из тысячи миров, мечтающими произвести впечатление на бога-императора. И никто не произносил официальных речей, тщательно выверенных, чтобы подать верный политический сигнал, никто не дарил вычурных подарков, совершенно не нужных, которые через неделю она и не вспомнит. Тереза и вообразить не могла, что этот день рождения будет так не похож на все предыдущие. Даже если бы экипаж «Росинанта» забыл про ее день рождения, это и то было бы привычнее. Ей частенько казалось, что про нее забыли, даже когда она находилась в центре внимания.

Ондатра ткнулась мокрым носом ей в ладонь и тихо гавкнула, приглашая к разговору. Тереза отломила кусочек торта и протянула ей. Собака громко и радостно зачавкала.

— В чем дело? — спросил Джим, и Тереза не сразу поняла, что он обращается к ней.

— Ни в чем. А что?

— Ты вздыхаешь.

— Правда?

Алекс кивнул.

— Точно-точно.

— Ничего такого, — сказала она. — Я просто задумалась о том, насколько все изменилось по сравнению с прошлым годом. Только и всего.

— Не самое лучшее шестнадцатилетие, — поморщился Алекс. — Нужно было устроить грандиозный праздник.

— О чем это вы? — вмешался Джим. — Это прошлый день рождения был важной вехой. Кинсеанье́ра, так его называют. А шестнадцать — это ерунда.

— Только не там, где я вырос, — возразил Алекс. — На Марсе главный праздник — шестнадцать лет.

— Ты имел в виду кинсе́? — по-дружески поддела Джима Наоми. — Откуда ты знаешь про этот праздник?

Бессмысленная дружелюбная улыбка Амоса означала, что он понятия не имеет, о чем все говорят, и ему, в сущности, плевать, но пусть продолжают болтать, он не против. Порой он напоминал огромного терпеливого пса среди щенков.

— Пятнадцатилетие. Кинсеанье́ра, — сказал Джим. — На большей части Земли это важный ритуал. Для меня все устраивал папа Сесар. Шатер и музыканты, а мне пришлось надеть костюм и научиться танцевать. Куча людей, которых я едва знал, положили деньги на мой образовательный счет. Это было забавно, хотя и слегка унизительно.

— Хм, — сказала Наоми. — А я думала, кинсе́ начали отмечать астеры.

— И ты тоже танцевала?

— Да, мы танцевали. И пили.

— Пили в пятнадцать лет? — удивился Алекс.

— Пятнадцать — это возраст, когда родители теряют налоговые вычеты и начинают платить по полной. Так что в этом возрасте у нас обычно устраиваются на первую работу. По крайней мере, так было до Транспортного профсоюза. Тогда Мичо Па продлила налоговые вычеты до семнадцати. Но вечеринки все равно устраивали.

— Значит, ты ушла от родителей в пятнадцать? — спросила Тереза.

— Еще раньше, — ответила Наоми. — Отца я не знала, а у мамы был долгосрочный контракт на грузовом судне, куда не брали детей. Я в основном жила у теть. С некоторыми я и правда была в родстве, но с большинством — нет.

— А я не помню матери, — призналась Тереза. — Она умерла, когда я была еще маленькой.

— Это тяжело, — сказала Наоми, как будто с чем-то соглашаясь.
Тереза ждала следующего вопроса. Как она умерла? Теперь Тереза уже пожалела, что начала эту тему. Но никто не стал развивать ее дальше.

— Ничего такого не знаю, — продолжил Алекс. — В долине Маринер с размахом празднуют шестнадцатилетие. Или тринадцатилетие. Такое тоже бывает.

— Так вот почему ты так бесился, когда мы пропустили шестнадцатилетие Кита? — спросил Амос.

Алекс опустил взгляд, и болезненная гримаса почти мгновенно сменилась легкой грустью.

— Мы с Гизеллой тогда переживали худший момент. Лучше всего было держаться подальше. Но мне все равно жаль было это пропустить.

Тереза затолкала в рот последний кусок торта, к явному разочарованию Ондатры. Почти целый год Тереза провела с этой четверкой. А после грандиозного провала, которым обернулась попытка спихнуть ее к кузине на Новом Египте, возможно, проведет и весь следующий год. Другие люди приходили и уходили, но костяк команды оставался неизменным. Их разговоры сейчас звучали как болтовня на семейных посиделках. Только это была не ее семья. Отчасти это объяснялось большой разницей в возрасте. Когда они говорили о временах до появления врат, это напоминало просмотр старого развлекательного канала. Мысль о том, что все человечество заперто в одной системе, вызывала почти клаустрофобию. Для них это означало нечто другое, и Тереза примерно представляла, что именно. Однако ее понимание никогда не совпадет с их пониманием.

Она посмотрела на Амоса. Тот не говорил о днях рождениях или родителях. Из всей четверки он больше всех был похож на нее — находился где-то на периферии этого разговора. Но чувствовал себя уютно в этой компании. Хотя ему-то везде хорошо.

А у нее никогда этого не будет. Ее опыт уникален. Никто больше не жил так, как она, и все ее близкие остались на Лаконии или мертвы. Другие люди могут связывать свои истории в одну с помощью аналогий и моделей, например, похожих дней рождения в детстве, но ее жизнь слишком сильно отличается. Нигде во вселенной не найти стола, за которым сидят люди, чьи отцы готовили их направлять судьбу человечества, которым предложили бессмертие, а они его отвергли; чья личная жизнь — синоним функционирования раскинувшегося по всей галактике государства.

Единственная надежда — найти свое место и начать строить там жизнь, если не нормальную, то хотя бы понятную. А потом дождаться, пока все окажется в прошлом, и она тоже сможет рассказывать об этом теплые истории в дружеском кругу.

Сама мысль об этом вызывала нервное истощение.

Вежливо тренькнуло оповещение. Корабль сообщал, что праздник окончен, их ждет работа. Они убрали остатки завтрака с тортом, и Алекс неуклюже и по-быстрому приобнял Терезу, а потом увел Джима и Наоми к лифту. Тереза и Ондатра последовали за Амосом вниз, в машинное отделение.

— Они старались, — сказала Тереза.

— Угу.

В машинном отделении Амос дал Ондатре лакомство и отвел к собачьему креслу, а Тереза уже пристегивалась. Пахло силиконовой смазкой с легкой, но резкой примесью озона от принтеров керамики. Похоже на запах дождя, но без мятных тонов, и это успокаивало. Как же странно — она здесь уже так долго, что даже запах корабля кажется таким домашним. А может, не казался бы таким, если бы ее чуть не бросили с кучкой пресвитериан.

Переход из Нового Египта во Фригольд был быстрым. В теории, любая пара врат соединяется по прямой, и можно установить такой угол вхождения корабля в первые врата, что не понадобится тормозить на тяге. На практике, корабли в основном входили во врата медленно и часто корректировали курс уже в пространстве колец, в пределах видимости конечной цели. Почему-то на полет вслепую через врата, которых не разглядеть, когда малейшая ошибка означает немедленную аннигиляцию, лимбическая система большинства пилотов реагировала неадекватно. Этот же переход был легким — не слишком далеко, не слишком крутой угол. Если что-то пойдет не так, у «Роси» будет время изменить траекторию и выйти через какие-нибудь другие врата.

На текущей скорости дистанцию между вратами они пройдут быстро, а сам переход даже не заметят — в одну секунду они будут в загадочном пространстве врат, а в следующее мгновение уже вылетят в сторону далекой звезды, в знакомой вселенной. Амос пристегнулся напротив Терезы, лениво почесывая грудь в том месте, где ее разворотил выстрел.

— Болит? — спросила Тереза.

Он с невинным видом распахнул темные глаза, похожие на глаза плюшевой игрушки. Тереза показала на его грудь, и в это мгновение начался отсчет времени до перехода. Голос Алекса звучал размеренно, как у опытного пилота, лишь с легким намеком на беспокойство.

— Даже не знаю, — ответил Амос. — Вообще-то нет. Мне не нравится умирать, так что... — Он повел плечами. — Как-то все не так.

Алекс досчитал до нуля, и Терезе показалось, что у нее закружилась голова, но это, скорее всего, была чистая психосоматика. Амос снова заговорил — спокойно и дружелюбно. Вот что ей нравилось в Амосе — он никогда не говорил снисходительно, как заботливый взрослый.

— Думаешь об отце?

— Ты не выбрал это по своей воле. Перемены, которые с тобой произошли. А он сделал выбор. Даже не знаю, на кого из вас я больше похожа. Я решила сбежать. Сюда. Но я не могу столько всего...

— У нас проблема, — раздался голос Наоми по корабельной связи. — Ждите и не отстегивайтесь.

— Понял, — отозвался Амос, и тут же вывел на настенный экран панель управления тактическим дисплеем. На экране появилась система Фригольд, графически упрощенная до понятных символов. Солнце. Планета Фригольд и еще одна внутренняя. Три газовых гиганта. С десяток кораблей-горнодобытчиков, в основном в поясе астероидов или на спутниках газовых гигантов. Тереза выискивала, что так насторожило Наоми, и через мгновение нашла.

«Близкий шторм» — лаконийский эсминец, украденный Робертой Драпер. Флагман тайного флота подполья, острие копья во время осады Лаконии, когда Терезе удалось сбежать. Для адмирала Трехо и остатков лаконийского флота это было унижение и заноза в заднице. Напоминание о веренице потерь. Для подполья корабль был символом уязвимости империи. Корабль, который может пройти через любые врата в любое время и сокрушить любой корабль поменьше. Пожалуй, в качестве напоминания он оказывал не менее мощное воздействие, чем в качестве боевого корабля.

Однако на низкой орбите вокруг Фригольда висел не «Близкий шторм», а другой лаконийский эсминец.

 

Глава шестнадцатая. Танака

Школьный врач был похож на подростка, у которого только что сломался голос. Можно было принять его за студента, если бы Танака не знала наверняка, что это не так. Темнокожий, с пухлыми губами и очень короткой стрижкой. В других обстоятельствах она бы посчитала его привлекательным. А сейчас почти ненавидела. Во-первых, он нервничал. Каждое его предложение звучало с повышающимся в конце тоном, как будто вопрос, даже самое очевидное утверждение. А кроме того, ее лимбическая система отметила, что всякий раз в его присутствии случается что-то неприятное или раздражающее. Смена повязки на искореженной щеке, втыкающиеся иглы, чтобы взять кровь или впрыснуть лекарство, сканирование на древнем школьном автодоке. Что-нибудь в этом роде.

Что хуже всего, Танака, скорее всего, была обязана ему жизнью.

С ее людей — штурмового отряда Мугабо, который она позаимствовала — сняли снаряжение и похоронили. Уинстон Дуарте лично покончил с традицией привозить мертвых на Лаконию для похорон. Вся земля кругом лаконийская, таков был его посыл.

Даже с учетом обширного кровотечения из головы и лицевых ран, она вряд ли умерла бы на земле Аббассии. Но если кто-нибудь всадил бы в нее пулю, убийство вполне могли бы свалить на Холдена и ту неведомую хрень, в которую превратился его корабельный механик. Танака не помнила, как ее нашли и как принесли в медотсек. Она не знала, колебался ли врач или действовал решительно, вспомнив клятву Гиппократа. Одно она знала наверняка — она перед ним беззащитна, доверив свою жизнь этим юным рукам без единого шрама. И ненавидела его за это.

— Я бы настоятельно рекомендовал в ближайшие три недели не совершать никаких маневров с высокими перегрузками? — сказал он, пока Танака собирала свои немногочисленные вещи в мешок. — Регенерирующий гель с трудом держится на подвижных поверхностях вроде щеки?

— Я постараюсь поберечься, — сказала она, проговаривая каждое слово по отдельности онемевшими остатками рта.

Пуля Холдена лишила ее трех верхних зубов слева и большей части правой щеки. Были еще микропереломы от нёба до левой глазницы, и непрекращающиеся головные боли. Хотя это, вероятно, последствия драки с черноглазым механиком. Когда в черепе такое творится, нет нужды выдумывать для каждой раны свою историю.

— Думаю, было бы разумнее подождать? Еще недельку, чтобы гель схватился?

Танака не удостоила его ответом. Ее броня лежала во дворе, аккуратно сложенная для восстановления, вместе с уцелевшим снаряжением штурмовой группы. Танака вышла из лазарета во двор, а медик тащился за ней, как клочок ткани, прилипший к подошве. Кар с «Ястреба» еще пылил в полукилометре от школы. Персонал и студенты уставились на нее из окон и дверей со смесью страха и неодобрения. Для них она была свалившейся с неба женщиной, которая заперла их и превратила школу в поле боя. За такое не положена ученая степень.

При этой мысли она улыбнулась и тут же поморщилась.

Когда кар наконец-то прибыл, в нем сидел Мугабо. Его отточенные профессиональные манеры были гладкими, как накрахмаленная рубашка. И Танаке полегчало. Она почувствовала себя на месте. Пока небольшая группа грузила оружие и броню покойников, Мугабо стоял рядом с Танакой, наклонив голову.

— Я уже заждалась, — сказала она.

— Прошу прощения. Из-за полученных повреждений было опасно входить в атмосферу, а ваш челнок... К сожалению, нам пришлось заменить часть оборудования. Прошу прощения за задержку.

— И как продвигается ремонт?

Мугабо кивнул, просто обозначив, что услышал вопрос, не более.

— Повреждения серьезные, но я уверен, что продолжать полет безопасно. Главный механик рекомендовал вернуться на Лаконию для пополнения запасов.

— У нас что-то закончилось?

— Запасы композитов для корпуса значительно снизились.

— То есть, функция самовосстановления не работает.

— Целостность корпуса в пределах допустимой погрешности, — ответил Мугабо.

Танаке нравилась его манера давать уклончивые ответы. Это не ему хочется вернуться на Лаконию, а главному механику. Корабль не сломан, если Танака не признает его таковым. В полотно лаконийской культуры всегда вплеталась эта нить — готовность принять любую реальность, предложенную командиром. Танака задумалась, каков его внутренний мир. Прячется ли где-то там свободолюбие и своеволие, как у нее, или он весь такой пресный?

Она запрыгнула на переднее сиденье рядом с водителем и посмотрела на школу. Поле боя. Танака проиграла, потеряла свой отряд, цель, потеряла собственную кровь и плоть. И часть репутации. А проиграла она потому, что промедлила с активными действиями. Тереза Дуарте была ценным активом. Незаменимым. Холден готов был ею рискнуть, а Танака нет. Теперь она усвоила урок.

В глубине души ей хотелось запустить в школу ракету с орбиты, стереть это место с лица планеты. И она могла бы это сделать. Уничтожить несколько человек, включая долбаного врача, и никто ее за это не накажет. Правда, люди узнают, об этом. И поймут, что ею двигали растерянность и стыд.

Так что нафиг. Пусть живут.

Отряд Мугабо закончил погрузку, все снова расселись по местам в каре. Из-за особенностей местной атмосферы солнечный свет отражался шестью полосками как на детском рисунке звезды. Танака вспомнила фразу, которую где-то слышала: «Я готов разить даже солнце, если оно оскорбит меня». Она не знала, откуда эти строки. Да и какая разница. Охота еще не закончена.

— Можно ехать, — сказала она.

— Есть, сэр, — ответил Мугабо.

Кар дернулся, развернулся и помчался к взлетной площадке. Поднявшийся ветер имел привкус пыли. Танака утешалась тем, что может прожить полноценную, богатую событиями жизнь, ни разу не вернувшись на эту мерзкую планету. Эта мысль помогла, но лишь отчасти.

Когда они вернулись на «Ястреб» и втопили на полную к вратам, она отдалась на волю медиков. Вошла в лазарет добровольно и на своих двоих, и даже не поморщилась при болезненном осмотре. А после того как обработали рану на голове, соскребли регенерирующий гель со щеки, пришили новую соединительную ткань и опять нанесли порцию геля, ей полегчало. Все болело, но было нечто успокаивающее в том, что Танака могла убедить себя и других в случайном характере этой боли. Всем известна долгая и славная история умерщвления плоти художниками и религиозными фанатиками. Она не причисляла себя ни к тем, ни к другим, но что-то общее, наверное, все-таки было.

Новые нервные окончания зудели, а когда Танака слишком быстро встала во время полета на тяге, в голове запульсировала боль. Не считая этого, она была готова вернуться к работе, и начать следовало с отчета об операции. Танака села за маленький письменный стол в кабинете, и под гул воздухоочистителя и мягкую дрожь корпуса корабля от работающего двигателя стала тщательно вспоминать проваленную миссию в мельчайших подробностях. Отчет она отправила Трехо, словно признание атеиста в грехах. Ритуал очищения, когда лишь в минимальной степени чувствуешь себя действительно очищенным. Покончив с этим, она взялась за работу.

Пока она приходила в себя, «Росинант» ушел в отрыв, проскочив к вратам мимо встречного торгового корабля и газовых гигантов с такой скоростью, что бессмысленно было теперь за ним гнаться. В какую бы систему ни шел «Росинант», когда Танака достигнет пространства колец, он уже будет у цели. Но скорость света он все равно не превысит. Танака отправила сигнатуру двигателя и описание маскировочного контура «Росинанта» в каждую систему, где еще оставались лаконийские ретрансляторы. Куда бы Холден ни отвез девчонку, их будут искать. И может быть, Танаке повезет.

Или нет.

Она целыми днями разбиралась в отчетах о результатах других операций, которые она организовала. Согласно анализу Директората по науке, яйцеобразная штуковина представляла собой безынерционное средство передвижения, и теперь ученые пытались найти способы его отследить. По одной теории, корабль-яйцо должен оставлять за собой след из свободных нейтронов. Танака освободила Директорат по исследованиям и горной разведке от всех других задач и поручила составить отчет обо всех известных объектах инопланетного разума во всех системах.

Куда бы ни отправился Дуарте, он наверняка на одном из этих объектов. Любая активность на них даст отправную точку. Но пока что она не могла похвастаться успехами. По ее приказу Директорат по разведке проверял всех доверенных помощников и бывших любовниц Первого консула — на случай, если их, как и Трехо, навестил Дуарте, но в отчете была только бюрократическая уклончивость, прикрывающая отсутствие результатов.

Она разозлилась. Ничего страшного. Гнев — это хорошо. Полезно. Танака это понимала.

Она с точностью до секунды помнила, когда в последний раз испытывала жалость к себе. Ей было одиннадцать лет, и она жила в Иннис-Дип. В том году умерли ее родители. Мать узнала о своем муже нечто такое, с чем не могла смириться, однажды ночью вывела из строя воздухоочиститель в квартире, и оба задохнулись во сне. Танаку отправили на ночь к тете Акари. Там она и жила, пока не выросла. Если тетя и знала, что именно так разъярило ее мать и довело до самоубийства, то никогда не рассказывала об этом.

Переезд означал смену школы, что усугублялось еще и необъяснимой потерей родителей. Как-то раз после школы Алиана сидела на кровати и плакала, там ее застала тетя и спросила, в чем дело. Алиана призналась, что одна девочка в школе дала ей пощечину и унизила.

Тетя Акари опустилась перед ней на колени. Она служила капитаном марсианского военного флота и была высокой, как все женщины в роду. В безупречной форме она выглядела богиней-воительницей. Алиана ждала, что тетя крепко обнимет ее и скажет, что во всем разберется, как поступила бы мать.

Но вместо этого тетя Акари спросила, по какой щеке ее ударили. Когда Алиана ответила, тетя ударила ее по той же щеке с такой силой, что Алиана снова разревелась.

— Тебе грустно или ты в ярости? — тихо, но настойчиво спросила тетя Акари.

— Не понимаю... — начала она, но тут тетя снова влепила ей пощечину.

— Тебе грустно или ты в ярости? — повторила она.

— Почему...

Тетя Акари ударила ее, прежде чем она успела произнести что-то еще.

— Тебе грустно или ты в ярости?

Она вытерла слезы молча, из страха получить еще одну пощечину. Алиана смотрела на красивое, но суровое тетино лицо, на котором не отражалось ни капли жалости или сострадания.

— В ярости, — наконец ответила Алиана, удивившись, что так и есть.

— Хорошо, — сказала тетя, а потом встала и протянула руку, чтобы помочь ей встать с кровати. — С яростью можно иметь дело. Но грусть, страх, жалость к себе, сомнения? Они направлены вовнутрь. Ты замыкаешься в себе. От них нет никакого толка. Гнев направлен наружу. И требует действовать. Гнев полезен. Ты готова его использовать?

Алиана кивнула. Так было безопаснее, чем говорить.

— Тогда я покажу тебе, что делать.

И она показала.

***

Мугабо стоял, сложив руки за спиной, на его лице играла все та же дежурная и угодливая полуулыбка.

— Мы подошли достаточно близко к вратам, пора сообщить навигационной системе, куда отправимся дальше.

Танака откинулась на спинку кресла. Голова болела, но чуть меньше обычного, и она не приняла болеутоляющие. И не станет, если не припечет. Регенерирующая кость тоже ныла, а новая кожа щеки постепенно приживалась. Восстановление зубов займет чуть больше времени. Сначала нужно нарастить для них твердую основу. Ладно, потерпим.

Конечно, лучше всего было бы вернуться на Лаконию, но это выглядело признанием поражения. Танака всё откладывала решение, эта мысль была пока еще мучительна. Она надавила кончиками пальцев на сломанную глазницу, проверяя, насколько сильно можно нажать, пока не станет больно.

— Пока что будем считать, что пополнение корабельных запасов... — начала она.

Тренькнул коммуникатор. С Лаконии только что поступило важное сообщение. От адмирала Трехо. Не договорив фразу, Танака подняла голову и посмотрела на Мугабо. Он на миллиметр поднял брови — как официант в дорогом ресторане, выжидающий, одобрит ли она предложенное вино.

— Мы еще вернемся к этому разговору, капитан, — сказала она.

— Конечно, — ответил он с резким деловым кивком.

Если он и был раздосадован тем, что его снова отодвинули в сторону, то никак этого не показал. У Танаки возникло чувство, что она может до бесконечности уклоняться и откладывать, а в ответ получит лишь вежливое согласие и повторение вопроса час спустя. Мугабо был человеком без эмоций. Он брал измором, как подтачивающая камень вода.

Он закрыл за собой дверь, и Танака включила в системе режим «не беспокоить», чтобы ей никто не мешал. Сообщение от Трехо было коротким, но к нему прилагался файл с данными. Послание внутри послания.

Смотрящий на нее с экрана Трехо, казалось, за несколько недель сильно постарел. Все дело было в цвете его кожи, бледных губах. А глаза по-прежнему остались яркими и проницательными, голос же как будто принадлежал человеку на тридцать лет моложе. Танака задумалась, не принимает ли он какие-нибудь стимуляторы.

— Полковник, — сказал он, глядя в камеру. — Я просмотрел ваш отчет и... Думаю, мы оба согласны, что операцию можно было провести успешнее. Мы потеряли нескольких отличных солдат, а вы так и не завладели целью. Однако не могу сказать, что мы остались с пустыми руками. Говоря начистоту, я не рассчитывал, что девчонка будет на корабле вместе с главой подполья. Но раз уж Нагата решила положить все яйца в одну корзину, это открывает для нас интересные варианты.

Танака почесала повязку. Но ощутила лишь легкий нажим. Зуд никуда не делся. Трехо поерзал и пропал. Вместо него на экране возникло зернистое изображение корабля, снятое через телескоп. Просто темное пятно на фоне собственного выхлопа.

— Мне хотелось показать вам это. — Трехо явно относился к этому спокойнее, чем она. — Поступило с «Деречо». Им командует Боттон в системе Фригольд. Аналитики считают, что там спрятан «Шторм», и они пытаются его засечь. В указанный вами период в систему вне расписания вошел корабль. Того же размера, что и «Росинант», а сигнатура двигателя... В общем, она не совпадает, но достаточно похожа — ее могли переделать, чтобы сбить нас с толку. Тепловой след очень похож. Вполне могли подделать. И форма корпуса очень похожа. Они называют...

Танака остановила запись и отмотала назад. Ее пульс участился, она изо всех сил старалась не улыбнуться. Это причинило бы боль, а может, даже сместится новая кожа. Но как же хотелось ухмыльнуться!

Мугабо сразу же ответил на запрос по корабельной связи.

— Полковник?

— Пополнение припасов может подождать, — сказала она. — Мы идем к «Деречо» в систему Фригольд. На разумной скорости.

— Есть, полковник, — отозвался Мугабо. — Я оповещу штурмана.
Танака оборвала соединение и все-таки позволила себе улыбнуться до боли, смакуя этот момент. Она запустила послание Трехо с начала.

— ...форма корпуса очень похожа. Они называют себя исследовательским кораблем, работающим по контракту с Обероном, есть подтверждающие эту версию документы. Но в системе Оберон очень глубоко укоренилось подполье, так что это нужно воспринимать очень скептически. Не знаю, последуете ли вы по этому пути, но мне он кажется многообещающим. А если на этом корабле Тереза Дуарте, если там вдобавок Джеймc Холден и Наоми Нагата... Что ж, в таком случае, кажется, у меня есть предложение по стратегии.

Танака подалась вперед. Что-то в голосе Трехо привлекло ее внимание. Не то сожаление, не то предвкушение, а может, и то и другое вместе.

— До сих пор наше взаимодействие с этими людьми оказалось менее успешным, чем я надеялся. Они умны, а что еще хуже — им постоянно везет. Понимаю, звучит как суеверие, но некоторые люди от рождения удачливы. Я в это верю. Как бы то ни было, думаю, стоит сменить тактику. Я включил файл для вашей оценки.

Она открыла приложенный файл в новом окне. Очередное изображение Трехо за тем же столом, и говорил он с теми же интонациями. Голоса наложились друг на друга, слова путались, и Танака закрыла приложение и вернулась к главному посланию.

— ...файл для вашей оценки. Это ваше задание, я не собираюсь командовать с тыла, но думаю, это верное направление. Если вы согласны, воспользуйтесь этой идеей. Ставки очень высоки. Если мы не завершим начатое Дуарте... Мне не хочется покидать этот мир, размышляя о том, на что мне не хватило смелости.

 

Глава семнадцатая. Наоми

Лицо капитана лаконийского эсминца «Деречо» было довольно приятным. Узкое, с высокими скулами и маленькой полоской усов, как из старого фильма о борьбе за независимость Марса. Глаза темно-карие, кожа только самую малость светлее. И, угрожая, он делал вид, что его ранит необходимость угрозы. «Мне так же больно от этого, как и тебе». Такую привычку имели многие лаконийцы. Наоми считала, что это кое-что говорит о Дуарте и стиле его руководства.

— Начинаем отсчет времени. Еще раз повторяю: мы знаем, что «Близкий шторм» находится в этой системе. Он должен сдаться в течение ста часов, иначе нам придется принять меры против гражданского населения. Я обращаюсь к лидерам подполья в системе и призываю обдумать, как мало они выигрывают, отказываясь сдать нам корабль, и как много теряют.

— На самом деле они же не станут, да? — спросил Алекс.

Они все вместе собрались на командной палубе — Наоми, Алекс и Джим. Амос и Тереза остались в машинном отделении, управляли автоматическими зондами, которые проводили бессмысленные работы на поверхности маленького, вулканически активного спутника одного из трех газовых гигантов Фригольда.

— Еще как станут, — ответил Джим. — Они способны и на худшее. Они такие.

— Но это же гражданские, — сказал Алекс.

— Да. Но это наши гражданские. Поэтому к черту их.

Боттон проникновенно смотрел в камеру военного корабля, кружившего по орбите планеты, чье население за многие годы выросло почти до ста тысяч.

— Мы открываем канал для жителей города Фригольд, в надежде, что они достучатся до вашей совести.

На экране появился молодой человек лет примерно шестнадцати, стоящий на поверхности планеты, у него за спиной в кадре виднелся небольшой домик. Когда он заговорил, его голос дрожал.

— Меня зовут Чарльз Паркер...

Наоми выключила трансляцию.

Фригольд был одной из важнейших систем сети подполья. Не особенно богатой и густонаселенной. На втором спутнике того же газового гиганта размещалась Станция «Драпер», очень маленькая для военной базы. Но именно там укрывался «Близкий шторм», и потому база считалась главным центром подполья. Саба знал, что так будет, еще в то время, когда Наоми была всего лишь одним из его помощников, а не главнокомандующим сил сопротивления Лаконийской империи. Уже тогда строились планы, как не выдать Станцию «Драпер» в случае появления лаконийцев в системе.

Поэтому «Роси» готовили к тому, чтобы в любой момент выдать за «Сидпай», работающий на Оберон. В системе имелся даже контракт для поддержки истории, а также составленный задним числом график работ «Сидпая» за три прошлых месяца — исследование четырех участков системы Фригольд на предмет добычи ископаемых минералов. Станция «Драпер» была вторым участком из четырех, и «Роси» собирался подойти к ней, когда она будет полностью скрыта от «Деречо».

Теперь они вынуждены были следовать поддельному протоколу. Приземляться там, где записано. Выпускать зонды. Собирать данные. Наблюдать, не появятся ли признаки, что их опознали, и быть готовыми на всех парах нестись к вратам, если это произошло. Очередной транзит в очередную систему, в надежде укрыться от глаз Лаконии.

Новые перелеты. Новые схватки. И выхода нет. Случались моменты, когда Наоми казалось, что все, достигнутое подпольем, потеряно, и они возвращаются к наихудшим из скверных идей и к власти Лаконии. Осталось лишь надеяться, что где-то в недрах Лаконии адмирал Трехо испытывает не меньшее разочарование, чем она.

Едва она собралась сделать запрос, как Амос уже сам открыл канал связи.

— Как там дела?

Наоми буквально слышала, как он пожимает плечами.

— Если бы нам за это на самом деле платили, профсоюз такими работниками не гордился бы. Но для пары сезонников, непривычных к такой работе... вполне неплохо.

— Сколько времени нужно, чтобы вернуть все оборудование в ангар?

— Пара часов.

Джим смотрел на нее.

— По графику мы должны здесь быть еще два дня.

— Мы постарались, хорошо поработали и досрочно получили все необходимые данные, — пояснила Наоми. — Полагаю, когда вернемся на Оберон, корпорация выдаст нам премию. Собирай барахло, Амос. Нужно уходить.

— Будет сделано, — сказал он. И Наоми услышала, как он отдает команды Терезе по системе связи. — Время вышло. Пора собирать игрушки.

Он говорил почти как тот, кого она знала раньше, до изменения. До того, как все они изменились, так или иначе.

— Я подберу для тебя варианты курса, — сказал Алекс, отстегнулся и двинулся в рубку.

— Благодарю.

Наоми включила связь и подготовила к отправке лаконийцам отчет фальшивого капитана «Сидпая». Она зримо представляла этот экипаж, пытающийся лишний раз не высовываться и выполнить свой контракт на фоне военного преступления, которое вот-вот случится. Так было всегда. Люди всегда старались делать свою работу, несмотря на происходящие вокруг зверства. Избегали зрительного контакта и надеялись, что огонь не перекинется на них.

Джим вздохнул.

— Мы должны что-то с этим сделать. Не знаю, что именно, но... хоть что-нибудь.

Похоже, он был сбит с толку ее улыбкой.

— Потому я и ускоряю наш переход. Попробуем разобраться с этим.

Подтверждение от «Деречо» пришло два часа спустя, и рука человека его не коснулась. Одна корабельная система обменялась сообщениями с другой, гладко и размеренно, как шестеренки в часовом механизме. «Деречо» разыскивал «Шторм». «Роси» не был «Штормом». Даже если они попали под подозрение, лаконийская стратегия оставалась прежней. К голове Чарльза Паркера и еще сотне тысяч таких голов поднесен пистолет, таймер тикает, и счетчик подходит к нулю. Если «Сидпай» и не вполне достоверен, это ничего не меняет.

Транзит к станции «Драпер» был краткой блестящей операцией, продемонстрировавшей, насколько Алекс хорош как пилот. Он плавно прошел траекторию, используя гравитацию спутников газового гиганта, не сделал ничего, что выглядело бы неуместно или неправдоподобно, и все же посадил «Роси» так, что спутник закрыл обзор для «Деречо», а газовый гигант не позволял ни единому кораблю, идущему от врат, увидеть, где именно они приземлились.

Из-за строгого запрета на использование связи, которого требовал протокол, Наоми не знала, что они найдут, оказавшись на месте. Когда поступил первый, едва уловимый сигнал навигационной системы, она почувствовала облегчение. Алекс элегантно завел их в скрытую базу. В те годы, когда он служил пилотом у Бобби, здесь был его дом, хорошо знакомый, а потому и перелет был таким легким. «Шторм» размещался в секретном доке, вместе с двумя маленькими внутрисистемными горнодобытчиками. «Роси» скользнул в свободный причал, и по кораблю разнесся низкий и тихий лязг стыковочных зажимов. Для «Деречо» это выглядело как спуск маленького исследовательского корабля в лавовую трубку.

За открывающимся люком шлюза их ожидала Джиллиан Хьюстон. Она была меньше ростом, чем Наоми помнилось, светлые волосы собраны сзади, но длинные. Одета в куртку военного образца, однако без эмблем и знаков различия. Эта женщина не служила ни в какой армии кроме той, которую они создали вместе.

До времени бомбардировки планеты, обозначенного «Деречо», осталось шестьдесят три часа, и это было заметно по выражению лица Джиллиан.

— Вы пришли в трудное время, — сказала она.

— Мне жаль, что его так мало, — сказала Наоми.

— Отец всегда говорит — за все, что стоит иметь, стоит и сражаться.

Наоми не знала, был ли в этих словах упрек, или она просто услышала то, чего ожидала. Бобби всегда высоко оценивала Джиллиан, хотя временами относилась к ней с осторожностью, она назначила ее своим заместителем, оставив после своей смерти «Шторм» на ее попечение. Однако Наоми — не Бобби. Когда «Роси» в первый раз прилетел на Фригольд, они взяли отца Джиллиан в плен. Союз Фригольда с подпольем стал одним из первых шагов в формировании сопротивления Лаконии, но Наоми не могла избавиться от ощущения, что от того первого знакомства по-прежнему остается заноза.

— Как отец? — спросила Наоми.

— Он на планете.

Иными словами, он вот-вот погибнет.

Все остальные вышли вслед за Наоми — сначала Джим, за ним Алекс, Амос и Тереза. Взгляд Джиллиан задержался на Амосе так долго, что это стало неловким. Потом переместился к Терезе.

— Рад снова увидеться, капитан, — сказал Алекс.

— Добро пожаловать домой, мистер Камал, — сказала она, и Алекс расплылся в улыбке.

— Следишь за порядком на корабле?

— Ты ни пылинки не найдешь, — ответила Джиллиан и снова переключила внимание на Наоми. — Я не знала, какие нужны припасы, но времени у вас мало. Я подготовила все, что смогла. У нас есть казармы неподалеку, там вы сможете отдохнуть. На корабле будет шумновато.

— Могу объяснить вашим техникам, что нам требуется, — сказал Амос. — Нам лучше побыстрее загрузиться и отчалить. Теперь ведь мы такая крутая команда ученых.

Если его внешность и нервировала Джиллиан, она больше этого не показывала.
— Идем со мной. Помогу начать.

На спутнике гравитация существовала лишь в виде намека. Камни коридоров были обмазаны герметиком и укреплены. И ни один из этих камней не был сдавлен гравитацией настолько, чтобы стать крепким. Наоми казалось, что через них можно прорыть путь голыми руками, как через взбитую пену. И только человеческие технологии заставили их стать твердыми.

Работники в доках были разношерстные. Наоми узнавала старую закалку АВП по татуировкам и быстрым, хорошо отработанным после долгих лет работы в вакууме движениям. Но были там и люди помоложе, возраста Джиллиан, пришедшие сюда со дна гравитационного колодца. Их стало больше со времен осады Лаконии. Поражение империи дало многим людям надежду. Но Наоми, скорее, не из их числа.

Еще три-четыре дня «Росинант» спокойно мог пребывать в поддельном статусе исследовательского корабля. Достаточно долго, чтобы заполнить емкости, сменить воздушные фильтры, раствор в воздухоочистителях и сделать мелкий ремонт корпуса. Достаточно долго, чтобы находиться рядом и наблюдать, как гибнет гражданское население на Фригольде.

Когда пополнение запасов и ремонт были согласованы и процесс пошел, оставалось пятьдесят девять часов. Наоми ушла в казармы, о которых упоминала Джиллиан — узкие комнатки с койками и одеялами, сгруппированные вокруг общей кухни и туалета. На «Роси» было просторнее. Удобно свернувшись, Джим дремал. Наоми больше всего на свете хотелось устроиться рядом с ним. Но вместо этого она отправила запрос Джиллиан. В ответ ее направили в офис на базе.

Она подумывала разбудить Джима и взять его с собой. Одним присутствием он иногда мог сгладить острые углы в разговоре. Но ей надлежало нести свою ношу самостоятельно. А он придет позже, если понадобится.

Офис был небольшим, с экранами на двух стенах и рабочим столом. Часть стен, не занятая изображениями «Деречо», Фригольда, картой безопасности станции, а также статусами «Шторма», «Росинанта» и окружающей среды, была окрашена в серовато-оранжевый. Цвет, который хорошо смотрелся бы с синим. Сидящая Джиллиан жестом пригласила ее войти, и Наоми закрыла за собой дверь.

— Не знала, что Фригольд атакован, — сказала она.

Джиллиан не смотрела ей в глаза.

— Этот гад уничтожил наш ретранслятор возле врат и сбросил один из своих, как только они прошли. Возможности поднять красный флаг не было. Приношу извинения.

— Это был не упрек. Боюсь, мы только усугубили положение.

— Не представляю, как такое возможно. Но раз вы здесь, давай обсудим, какие у нас есть варианты.

Правая ладонь Джиллиан сжалась в кулак, разжалась и сжалась снова. Не единственный признак страдания, но самый заметный. Наоми вызвала к жизни ту свою сущность, которая была холодной, безжалостной и расчетливой. Ей никогда не хотелось возглавить армию. Вселенная настояла.

— У вас есть планы?

— План, — ответила Джиллиан. — «Шторм» готов к эвакуации, он уже загружен всеми необходимыми припасами и деталями со станции, которые мы смогли демонтировать и уложить. Вырываемся из укрытия, провоцируем врага на преследование. Уходим через врата, а потом в другую систему, и с нуля начинаем строительство новой базы.

— Это значит, «Драпер» будет покинута навсегда?

— Она никому не нужна, кроме «Шторма», — ответила Джиллиан. — Да и для него теперь не так уж пригодна.

Хмурясь, Наоми дала Джиллиан знак продолжать.

— Стратегическая важность Фригольда заключалась в том, что никто не знал о нашем присутствии здесь. Теперь с этим покончено. Не знаю, в чем дело — то ли у них лучше с анализом трафика, то ли где-то утечка. Черт, возможно, это просто догадка. Но они пришли. И удерживать базу теперь означает действовать вопреки всему.

— И скорее всего, «Деречо» за вами погонится, — заключила Наоми. — Он оставит в покое гражданских и начнет преследовать вас. В этом весь план?

— Мы надеемся. У нас есть... У нас есть записывающие станции во всех больших городах. Если дело дойдет до бойни, тихой она не будет. Мы все повесим на них, передадим во все системы. И они это тоже знают. Может, это их остановит.

— Как насчет прямого противостояния? «Деречо» — корабль сильный, но того же класса, что и «Шторм». А теперь у нас есть еще один боевой корабль. Если к ним добавить другие корабли или планетарную защиту...

— Можем рассмотреть и такой вариант, — согласилась Джиллиан. — Только это несопоставимые величины. У них свежий корабль, полностью комплектный. А наш «Шторм»... Он не в боевом состоянии. Не в таком, как должен быть.

— Почему?

— У нас нет ни лаконийских запчастей, ни ремонтного оборудования, ни опыта. И мы много лет его нещадно эксплуатировали. Корабль хороший, но есть признаки старения.

Наоми понимала, к чему ведет Джиллиан. Намекает, возможно, даже не сознавая. Она уговаривает саму себя, что и потерять корабль, и лишиться базы — не так уж страшно. Ищет способ избежать бойни, даже если это означает капитуляцию.

Неожиданно Наоми пришло в голову, что отчаяние — как фрактал, постоянно изменяется, но при этом остается всё тем же на каждом уровне. Граждане Фригольда, боящиеся, что приходят их последние дни. Джиллиан, цепляющаяся за любую возможность спасти свой народ. Собственная нелегкая и упорная борьба Наоми за то, чтобы корабли не превращались в летучих голландцев, за создание сил, противостоящих авторитарной и порочной империи. Элви Окойе, рискующая своей жизнью в поиске способа остановить то, что прячется за вратами, защититься от исходящих оттуда волн враждебного и таинственного. Независимо от того, насколько расходятся точки зрения, ужас и отчаяние одинаковы на всех уровнях.

Тревога стала неожиданностью для обеих. Джиллиан переключила отображение с «Деречо» на далекое кольцо врат с ярким, как комета, шлейфом корабля, только что совершившего переход.

— Вы кого-то ждете? — спросила Джиллиан, перенаправляя пассивные датчики на новую цель.

Наоми не ответила. Разрешение картинки постепенно увеличивалось, пока изображение не стало почти отчетливым. Лаконийский корабль. Знакомый. И хотя ей придется запросить у «Росинанта» сигнатуру двигателя, она уже точно знала, что она будет соответствовать «Ястребу».

— Он из Нового Египта, — сказала она. — Охотится на нас.

Тихий выдох Джиллиан прозвучал как проклятие. Если до сих пор у них не было хорошего варианта, то теперь нет никакого. Пытаться убежать сквозь врата означало пройти мимо вторгнувшегося врага. Даже если проскользнуть и удастся, «Ястреб» сможет догнать их у кольца врат и доложит, куда ушли. Если они попытаются дать отпор — противник намного сильнее.

«Мне так жаль», — собралась сказать Наоми, когда Джиллиан удивленно хмыкнула.

— Это что? — спросила она.

— С нового корабля? Сообщение.

— Для «Деречо»?

— Нет, не узкий луч, — сказала Наоми. — Это радиовещание. Просто радиочастотная передача.

Наоми нахмурилась. Луч от точки к точке был гораздо безопаснее любой передачи, независимо от качества шифрования. Может, лазер «Ястреба» недостаточно сильный, чтобы достать «Деречо», или из-за повреждений, которые нанес «Роси», у «Ястреба» отказало наведение. Или...

— В системе есть другие корабли? — спросила Наоми. — Сообщение передается шире, не только для «Деречо».

Джиллиан вызвала на свой стол пульт управления с базы, ее пальцы заплясали над экраном. Она нахмурилась, морщинки прорезали лоб и опустились от уголков губ.
— Так и есть. И это открытый текст. Они его даже не прячут.

— Флажок адреса есть? К кому они обращаются?

— К тебе, — произнесла Джиллиан. — Они говорят с тобой.

Она переключила отображение на огромный стенной экран.

Со стены на них обеих смотрел фактический лидер Лаконийской империи. Его поразительно яркие зеленые глаза и улыбку Наоми назвала бы печальными. Когда он заговорил, голос звучал как негромкая тростниковая дудочка.

«Это сообщение для Наоми Нагаты. Меня зовут Антон Трехо. Полагаю, вам известно, кто я и в какой ситуации оба мы оказались. Нам давно следовало поговорить. Я хочу предложить вам альянс...»

 

Отправить