Глава 16

Я спокойно сидел на стульчике в приёмной вождя, закрыв глаза и делая вид, что мирно подрёмываю и что всё происходящее в кабинете товарища Сталина меня особо не волнует. После того, как в кабинете скрылся Лаврентий Павлович (а не узнать незабвенного товарища Берию — того самого страшного и ужасного, было невозможно), я раскинул магическую сеть и принялся наблюдать за действиями высшего руководства страны.

А Виссарионыч оказался еще тем шутником! Я понял это, когда он перед товарищем Берией, обалдевшим от такого поворота, исполнил свой цирковой трюк — встал на руки, да еще и отжался от пола в таком положении пару раз. Нет, ну вы самим-то представьте себе эту картинку. Представили?

А вот Лаврентий Павлович явно не мог всего этого уложить в своей голове. Во-первых — это переворачивало с ног на голову, как и сам товарищ Сталин, всю его картину мира, а во-вторых — слишком вымотанным оказался Лаврентий Павлович за последнее время. Поэтому, когда он побледнел и схватился рукой за сердце, я не стал ждать, а резко подскочив на ноги, кинулся к дверям в личный кабинет Сталина.

Не обращая внимания на предупреждающие крики Поскрёбышева и удивленные лица моих соратников, я ворвался в кабинет вождя, на ходу выплетая малую целительскую печать. Я метнул её с ходу в товарища Берию, которого подхватил под руку Иосиф Виссарионович, не давая своему первому помощнику свалиться на пол. Что там случилось с Лаврентием Павловичем — инфаркт или инсульт, разбираться было некогда. Хотя, судя по застывшей на его лице кривой улыбке с опущенными уголками губ, товарища наркома накрыло инсультом. Но малая целительская печать вполне способна справиться с этой «неприятностью», к тому же и времени прошло всего-ничего, буквально несколько секунд.

А вот если я бы не поспешил, в этом случае отделаться малой печатью не получилось бы. Но даже и в этом случае не случилось бы ничего страшного — просто мне бы понадобилось чуть больше времени, чтобы запитать уже подготовленный полуфабрикат нашей с Глафирой универсальной целительской печати, которую я подготовил для Лазаря Селивёрстовича. А этот магический конструкт и мертвеца (шучу) на ноги поставит.

Так что самое главное — чтобы «пациент» не успел отправиться в мрачные чертоги моего четвертого братишки из банды «Всадников Апокалипсиса» — Смерти. Ведь вытащить оттуда кого-нибудь я бы, наверное, не сумел. Хотя… я еще не пробовал этого провернуть. Ведь умудрялись же некоторые личности из сказок, мифов и легенд совершать подобные подвиги, вытаскивая с того света людей. А я, скажите, чем хуже?

Лицо Лаврентия Павловича порозовело, он перестал криво улыбаться и вздохнул полной грудью расправив плечи. Я прекрасно видел магическим зрением, как внедрившаяся в его тело печать восстанавливает поврежденные структуры мозга. А у него, кстати, и сердечко тоже барахлило, не критично, но всё-таки.

Вот заодно и его подлечим. Будет как огурчик! Не такой, конечно, как товарищ Сталин после применения универсальной печати, но всё-таки. Да и рановато ему капремонт в сороковник устраивать, пусть еще так небо покоптит. Для него и малой целительской печати за глаза — на несколько лет эффекта хватит, а там поглядим.

— Мне уже лучше, товарищ Сталин… — наконец выдохнул нарком, которого действительно отпустило.

А иначе и быть не могло после такого лечения. Да ни в одной даже самой лучшей больничке СССР так поправить потрепанный человеческий организм не сумеют. А это всего лишь малая печать!

— Ну, и напугал ты мэня, Лаврэнтий Павлович, — произнес вождь, отпуская руку Берии. — А вы, товарищи, зачэм толкаетэсь в дверях? — приподнял он одну бровь, обращаясь к «застрявшей» в дверном проёме охране. Это они меня пытались перехватить. — Закройте двэрь с обратной стороны! — распорядился Иосиф Виссарионович. — Если будет нужно я позову.

Телохранители вождя попятились, а после закрыли дверь, оставляя меня с первыми лицами государства наедине.

— Ваша работа, товарищ Чума? — поинтересовался вождь, имея ввиду мою «скорую помощь» Берии.

— Да, моя, товарищ Сталин, — не стал я отнекиваться. — Слишком уж вы круто взяли в оборот Лаврентия Павловича — вот нервишки и не выдержали. Инсульт на ровном месте заработал. Но, не переживайте, я уже успел починить товарища наркома.

— Да понял я ужэ, что пэрэстарался… — Было видно, что Иосиф Виссарионович весьма переживает за судьбу своего ближайшего соратника.

Слишком многое их связывало как раньше, так и сейчас. И лишиться столь ценного кадра в годы войны, было бы большой потерей не только для товарища Сталина, но и для всей страны. Ведь именно кадры решают всё!

— Спасибо вам большое, товарищ Чума! — от души поблагодарил он меня. — Садитесь, товарищи, — предложил он. — Поговорим прэдметно… — Дождавшись, когда мы с Лаврентием Павловичем усядемся за столом, вождь вновь вооружился так и не раскуренной трубкой, которая осталась на столе. — Ты как себя чувствуешь, Лаврэнтий Павлович? — поинтересовался Иосиф Виссарионович.

— Странно… — после небольшой паузы произнёс Берия. — Такое ощущение, что я… словно заново родился… — несмело признался он. — Совершенно ничего не болит, не тянет и не ломит…

— А! Теперь ты мэня сможешь хорошо понять, генацвале! — довольно воскликнул товарищ Сталин. — Товарищ Чума — настоящий кудэсник! — на полном серьёзе заявил вождь. — Он так мэня сумел починить… Да что я тебе рассказываю — ты и сам всё видел, Лавэнтий Павлович!

— Настолько починил, Иосиф Виссарионович? — не скрывая изумления переспросил Берия.

— Лаврентий Павлович, — я вытащил из кармана оберег на шнурке, который изготовил в свободное время и протянул его товарищу наркому, — наденьте это на шею…

— Что это? — поинтересовался Берия, разглядывая моё рукоделие, состоящее из и сложного переплетения нитей, в которые был вложен магический конструкт, запитанный силой.

— Это оберег, — ответил я. — Он позволит вам сбросить с глаз пелену магического морока. И вы увидите всё в истинном свете…

— Магического морока? — Всё ещё не понимая, как ему реагировать на мои слова, Берия бросил умоляющий взгляд в сторону вождя, дожидаясь подсказки.

— Надэнь эту штуку, Лаврэнтий! — Вождь усмехнулся в усы. — Если товарищ Чума говорит, что надо — значит надо! Будэт, чему удивиться.

После этих слов нарком безропотно надел на шею мое рукоделие и вновь взглянул на товарища Сталина. Судя по тому, как расширились его зрачки, а сердце ускорило свои сокращения, Лаврентию Павловичу действительно было чему удивиться. Однако, за его здоровье я теперь не переживал — даже этой маленькой целительской печати наркому хватит на пару-тройку лет. Его организм еще не был столь запущенным, как у Иосифа Виссарионовича. Да и возраст еще вполне себе молодой.

— Как это возможно?.. — Прошептал Берия на выдохе — обновленный вид вождя его поразил не меньше, чем хождение Иосифа Виссарионовича на руках.

— Товарищ Чума утверждает, что это магия, — вновь прикусив нераскуренную, но набитую табаком трубку зубами, произнёс Сталин. — А он сам — ведьмак.

— Ы-ы-ы… — Издал какой-то неопределенный звук Лаврентий Павлович.

— На-ко вот, товарищ Берия, ознакомься, — произнес Иосиф Виссарионович, подвигая к наркому внутренних дел две толстых папки.

Лаврентий Павлович судорожно раскрыл первую и погрузился в изучение информации, собранной старшим майором ГБ Судоплатовым. Обладающий навыками скорочтения Лаврентий Павлович буквально проглатывал сухие строчки доклада, только листки шуршали. Вождь с хитрым прищуром наблюдал за своим ближайшим соратником, продолжая «грызть» резной мундштук трубки.

— Это немыслимо! — воскликнул он, когда первая папка опустела.

— Читай дальшэ, Лаврентий Павлович, — произнес товарищ Сталин, указав на следующее собрание документов.

А вот в следующей папке содержался труд, над которым я корпел в течении последних дней. Это была краткая «история магического мира», которую я составлял по той скудной информации, содержащейся в веде и лете, а также консультируясь по некоторым непонятным моментам с моим рыжим шотландским братишкой — Томом Бомбадилом.

В итоге у меня получилось создать что-то наподобие Библии для детей. Но и этого на первое время было достаточно, если не сказать большего — чрезмерно. Ибо для советской философии и идеологии этот труд выглядел весьма и весьма неоднозначно.

Ведь в нем прямым текстом говорилось о той стороне жизни, которую большевики все эти годы старались если не полностью уничтожить, то уж низвести до весьма жалкого состояния. О религии. О существовании Высших Сил. О движущей силе магии. Об одарённых… Да много о чём я написал. А вот принимать или не принимать эти факты (а это были именно факты, а не досужие домыслы), было отдано на откуп советского руководства.

Когда в папке оставалась лишь пара листов, товарищ Сталин снял трубку с телефонного аппарата и набрал внутренний номер:

— Александр Николаевич, пригласите пожалуйста товарищей в мой кабинет!

Несколько секунд спустя дверь открылась и в кабинет потекли струйкой мои нынешние соратники по магической деятельности: Судоплатов, Фролов, профессор Трефилов и мой дедуля. Бомбадил от посещения вождя отказался, он увлеченно пытался освоить мою универсальную печать исцеления, секретом которой я с ним поделился. Никто, собственно и не настаивал, поэтому Том с радостью остался на базе вместе с товарищем Летнабом, который что-то готовил для наших дальнейших занятий.

— Здравствуйте, товарищи! Устраивайтэсь поудобнее! — радушно пригласил вошедших товарищ Сталин, поднявшись на ноги.

— Здравия желаю, товарищ Сталин! — почти синхронно ответили на приветствие вождя чекисты, и лишь Бажен Вячеславович произнес:

— Добрый день, Иосиф Виссарионович!

А вот товарищ Берия присутствия новых посетителей кабинета казалось и не заметил вовсе — настолько он был поглощен написанной мной историей мира. Наконец он перевернул последнюю страничку и вскинул голову, вновь находя взглядом желтоватые глаза вождя:

— Но как же быть с Богом, товарищ Сталин?

— А что с ним не так, товарищ Берия? — Иосиф Виссарионович поднялся на ноги, и принялся по привычке расхаживать вокруг стола, заложив одну руку за спину, а в другой по привычке держа так и неразожженую трубку. — От нашего признания или непризнания Он быть не перестает. Это я вам всэм, товарищи, — вождь обвел взглядом каждого из присутствующих в его кабинете, — как бывший слушатель Тифлисской духовной семинарии ответственно заявляю.

— А как же тогда наша антирелигиозная борьба? — нервно сглотнув, прошептал Лаврентий Павлович, обескураженно глядя на соратников. — Против попов и мракобесия… Которое, судя по вот этим бумагам… — И товарищ нарком указал рукой на пухлые папки, все еще лежащие перед ним. — И не мракобесие… вовсе…

Да, мне даже не нужно было прибегать к ментальному дару и магическому зрению, чтобы уловить мысли и чувства пламенных большевиков, собравшихся в этот «скорбный час» в кабинете вождя. Да в их глазах просто светился этот вопрос: за что же мы боролись?

— Я понимаю, о чем ты, Лаврэнтий… — остановившись, произнес вождь. — Вернее, о чём все ви сэйчас подумали. Вспомните, — призвал он, — ведь сверженным царским режимом религия использовалась как проверенный инструмент подавления классовой сознательности и содержания трудящихся масс в покорности!

Люди в кабинете слегка оживились и в их глазах вспыхнуло понимание. Иосиф Виссарионович крепко знал своё дело, и те кнопки, на которые стоило нажимать в нужный момент. Мощно задвинул, молодца! Но на этом вождь не остановился, а продолжал рубить правду-матку.

— А ведь ви, товарищи чекисты, — Иосиф Виссарионович ткнул мундштуком трубки поочерёдно в каждого сотрудника ГБ, — не хуже, а то и лучше моего знаете, что церковный бюрократический аппарат на заре нашей совэтской власти был кузницей контрреволюционной деятельности! Ибо лишились попы реальной власти и благ вполне земных. Не так ли, товарищ Берия?

— Всё так, товарищ Сталин, — поднялся на ноги Лаврентий Павлович. — Благодаря нашим усилиям, церковь так и не сумела стать идейным оплотом российской контрреволюции.

— Вот! — довольно произнес Иосиф Виссарионович. — Но нэ стоит и забывать, товарищи, что всэго этого не произошло бы, если всэ наши начинания нэ поддерживались значительной частью нашэго народа! А срэди низших слоёв насэления Российской Империи церковь задолго до рэволюции утратила свой авторитет. И утратила она его нэ по причине веры или рэлигиозных воззрэний, а потому, что была казённой структурой, служившей нуждам импэриализма — аристократии и буржуазии, и никогда нэ откликавшэйся на нужды простого трудового народа. Вот против чэго была направлена эта борьба! А, отнюдь, нэ против веры… Понимаете, товарищи?

— Понимаем, товарищ Сталин! — ответил за всех так и оставшийся стоять на ногах Лаврентий Павлович. — Выходит, что не стоит отталкивать тех церковных иерархов, что ратуют именно за народ, за страну, за веру?

— Верно, товарищ нарком, — согласно кивнул Иосиф Виссарионович, — точно так же когда-то мы не оттолкнули некоторых генералов царского режима, и они позволили нам сохранить жизненно важный опыт военной науки в молодой Красной армии. Посему нужно разделять личные убеждения человека, его приверженность советскому народу и вопросы веры. Все мы, Лаврэнтий, из прошлого. И это прошлое висит на нас тяжёлым грузом, временами утягивая на самое дно глубокого тёмного омута… Но нам куда важнее настоящее, а особенно — светлое будущее… По сему нужно сбросить этот ненавистный груз и взлететь к самым небесам!

Ого! А товарищ Сталин решил вспомнить свою романтическую юность? Вона, как жжёт глаголом! Глядишь, и стихи вновь писать начнёт. Или на него так моя печать исцеления подействовала?

— Товарищ Сталин, может быть, в свете вновь отрывшихся данных вопросы веры стоит пересмотреть? — быстро сориентировался в происходящем товарищ нарком. Уж в чём, в чём, а в угадывании замыслов вождя товарищ Берия собаку съел.

— Думаю, ты прав, Лаврэнтий Павлович, — ответил Сталин, — в нынешних тяжёлых для всего нашэго народа условиях войны Советская власть и церковь должны осознать необходимость объединения усилий для защиты Отечества. Необходимо в ближайшее время проработать условия нашей встречи и дальнейших переговоров с высшим духовенством для восстановления нашего дальнейшего и плодотворного сотрудничества[1].

— Сделаю, товарищ Сталин! — отрапортовал Берия, возвращаясь на своё место вслед за Иосифом Виссарионовичем.

— Кстати, а что вы скажете по этому поводу, товарищ Чума? — обратился ко мне вождь

— Боюсь вас огорчить, товарищ Сталин, — пожал я плечами, — но ничего. Я, как бы, по другому ведомству прохожу… — Я криво усмехнулся. — И силы мои, отнюдь, не божественного происхождения, а как раз наоборот. Поэтому, я просто прикроюсь политикой невмешательства в дела простаков — вы всё это сами решили.

— Хм… — Сталин задумался. — Дэйствитэльно не подумал… А что скажет на это наука?

Бажен Вячеславович нервно покрутил головой, поерзал на стуле, но повинуясь жесту вождя остался сидеть:

— Я считаю, товарищ Сталин, что материалистическое мировоззрение и наука не должны бояться непознанного, но обязаны его изучать с максимальным прилежанием, дабы поставить еще неизвестные законы природы на благо народа.

— Замэчательно сказали, товарищ Профессор! И ваше изобретение является самым прямым тому подтверждением! — Сталин удивленно покосился на незажженную трубку в своей руке, которую не раскурил до сих пор. После магического лечения тяга к табаку у него весьма уменьшилась. — стало быть, нам нужно новое течение в науке, а, следовательно, нужно воспитывать новые кадры. Потому что кадры, товарищи, решают все!

[1] На самом деле эта тайная встреча митрополитов Сергия (Страгородского), Алексия (Симанского) и Николая (Ярушевича) с И. В. Сталиным состоялась в Кремле 4 сентября 1943 года. В результате положение Церкви значительно облегчилось: власти разрешили открыть часть церквей, монастырей и даже семинарий, издавать официальный журнал Московской Патриархии и наконец-то избрать Патриарха.