Глава 15

Сентябрь 1942 г.

СССР.

Москва

Тяжелый бронированный «Packard Twelve»[1] черного цвета летел в сопровождении взвода охраны по загородной трассе от аэродрома в направлении столицы. Сидевший в салоне товарищ Берия, буквально несколько минут как сошедший с трапа самолета, прилетевшего из Тбилиси, мучительно пытался понять, для чего его в строчном порядке отозвали обратно в Москву, хотя незавершённых дел на Кавказе оставалось очень много.

После провала войсками маршала Тимошенко наступления на Харьков, да и всего Юго-Западного фронта, немецкие армады вели одновременное наступление на Сталинград и на Кавказ, где добывалось более 95% всей нефти Советского Союза. Для руководства Третьего рейха Кавказ был в числе приоритетных регионов, способный в дальнейшем восполнить дефицит запасов продовольствия, нефти и другого сырья, которое просто с ненасытной скоростью пожирала «железная машина» вермахта.

На данный момент именно Кавказское, а не Сталинградское направления считалось приоритетным у немецко-фашистских захватчиков. Гитлер бросил на Кавказ в составе группы армий «А» более 170-ти тыс. человек, свыше тысячи танков и около одной тысячи самолетов.

Тогда как с нашей стороны отмечалась острая нехватка сил и средств для обороны столь важного региона: в распоряжении имелось лишь 24 тысячи активных штыков, 94 самолета и ни одного танка. На исходе были боеприпасы, медикаменты и продовольствие.

Именно такие цифры передал в Ставку командующий военным советом Северо-Кавказского фронта маршал Буденный. В этот тяжелейший момент 21 августа 1942 года на Кавказ в качестве представителя Государственного комитета обороны срочно прибыл Лаврентий Павлович Берия для проведения контрмер.

Нарком быстро вник во все недостатки Кавказской обороны, наказал командиров либо снятием с должности, либо понижением в чине, и взял под свой контроль практически все, что относилось к военным действиям на Кавказе. Хотя для Лаврентия Павловича это была первая фронтовая командировка.

Как глава НКВД, Берия занимался борьбой с бандитизмом и дезертирством, охраной тыла и коммуникаций, ведущих в Закавказье. За короткий срок было выявлено и уничтожено 960 банд, ликвидировано 7 488 человек, задержано 17 648 подозреваемых. Только в окрестностях Владикавказа, Грозного, Махачкалы было задержано более девяти тысяч дезертиров, сбежавших с оборонных работ, более тысячи человек нарушителей прифронтового режима.

Как представитель ГКО, Берия занимался мобилизацией и объединением административных, военных, материальных ресурсов для удержания Кавказа от наступающих частей Вермахта. Готовились отряды альпинистов и партизанские отряды (в случае необходимости).

Как следствие от пребывания на фронте столь высокопоставленной фигуры и близкого соратника Сталина, резко ускорилось решение абсолютно всех вопросов. Полномочия у Берии были неограниченные. Он привлекал к исполнению задач, как местные, так и центральные органы власти.

Берия старался вникать даже в самые незначительные мелочи. Так, например, Лаврентий Павлович приказал Микояну, курировавшему снабжение Красной Армии, пересмотреть пайки войск, сражавшихся в горах с целью облегчения их по весу и повышения питательности. Предписывалось добавить шоколад и сгущенное молоко.

Прибывшие вместе с Лаврентием Павловичем работники Генштаба РККА в срочном порядке начали формирование 58-ой армии и нового кавалерийского корпуса, организовали мобилизацию. По личному распоряжению Берии с должности были сняты: начальник штаба фронта генерал-майор Субботин, начальник тыла генерал-майор Ищенко, командующие 9-ой, 46-ой и 47-ой армий — генерал-майоры Марцинкевич, Сергацков, Котов. Снятые с должностей генералы, продолжали службу, правда, уже на менее ответственных постах.

По предложению Берии 31 августа Ставка приняла решение об объединении Закавказского и Северо-Кавказских фронтов. Всем смещенным с постов генералам Лаврентий Павлович давал отрицательную оценку, а генерала Сергацкова и вовсе избил. В течение всего визита Берия был предельно деятелен, решал все вопросы обороны Кавказа. Но их было еще слишком много! И тут еще этот срочный отзыв…

С чего бы? Эта мысль не давала Лаврентию Павловичу расслабиться на всём времени перелёта. Не давала покоя и сейчас. Что могло произойти в Кремле за его отсутствие? Или он что-то неправильно сделал на Кавказе? Но сколько бы он об этом ни размышлял, никаких серьёзных огрехов за собой не увидел.

Может быть, это Будённый мутит воду и шлёт за его спиной жалобы Хозяину[2]? Не слишком ли круто он обошёлся со снятыми со своих постов генералами? Ведь это были люди маршала. Нет! Всё было сделано как должно! И он готов отчитаться перед товарищем Сталиным за каждое своё действие, за каждое отданное распоряжение и приказ! Всё, что он сделал — всё на благо Родины, всё для приближения победы!

Уже пребывая на территории Кремля, Лаврентий Павлович обратил внимание на усиленный досмотр, проведенный личной охраной вождя. И это тоже добавило несколько неприятных предположений в общую копилку странностей, происходящих в последнее время.

А уж когда и начальник всей кремлевской спецохраны комиссар 3-го ранга ГБ Власик, который встретил Берию на пороге кабинета Сталина, на его вопрос «что случилось?» лишь молча мотнул головой — Лаврентий Павлович понял: действительно случилось что-то из ряда вон выходящее! И он приготовился к самому худшему…

Хотя, смерти он уже давно не боялся, опасаясь лишь не выдержать особых методов силового воздействия… Когда можно наговорить много лишнего, совершенно не являющегося правдой… Но морально он был готов ко всему — он постарается выдержать с честью всё, что ему уготовано судьбой. Ему было не в чем себя винить.

Власик открыл дверь в приёмную вождя, пропустил Лаврентия Павловича вперед и зашел следом. В приёмной товарища Сталина оказалось на удивление многолюдно. Кроме привычного Поскрёбышева, восседающего на своем законном месте и старшего майора ГБ Судоплатова, в помещении находилось несколько абсолютно неизвестных наркому людей: молодой парень, лет двадцати пяти с несколько подзаросшей вихрастой шевелюрой; седоволосый старик с умным, но печальным взглядом; незнакомый капитан госбезопасности, едва увидев наркома НКВД «вскочивший» на ноги, опираясь на трость.

«Похоже, инвалид», — мысленно сопоставил факты Лаврентий Павлович, а вслух произнёс:

— Здравствуйте, товарищи!

Но вот что делают здесь все эти люди, он сопоставить никак не мог. Однако, он чувствовал каким-то неведомым чутьём, что все они как-то связаны с его срочным отзывом с Кавказского фронта. Он даже не обратил внимания, как все эти неизвестные люди ответили на его приветствие… Хотя, еще раз бегло пробежавшись взглядом по лицам, Лаврентий Павлович остановился на старике.

Этого человека он точно знал. Как считали коллеги, товарищ нарком внутренних дел обладал феноменальной памятью, и именно поэтому он умудрялся тащить на своём горбу неподъёмный груз государственных дел. Кто другой уже давно бы сломался, но только не Лаврентий Павлович. Но этого старика он точно знал…

Нет, он не был знаком с ним лично, но видел его фотографии… Надо только вспомнить — где и когда? Товарищ Чума, лейтенант госбезопасности Чумаков, заброска в тыл врага… — Всплывали в его памяти образы. — Дело похищенного в 1936-ом спецслужбами Третьего рейха профессора биологии Трефилова, оказавшегося вместе с Чумаковым в немецком плену…

Каким же образом этот престарелый учёный теперь сидел на стуле в приёмной вождя? Лаврентий Павлович еще раз внимательно посмотрел в глаза незнакомцу, отчего старик зябко передернул плечами. Да, не каждый человек способен спокойно выдержать взгляд наркома НКВД СССР. Но это точно Трефилов! Берия уже в этом не сомневался. Но, не из-за этого же его отозвали с фронта? Или…

Пока нарком размышлял над сложившейся коллизией, Поскребышев успел заскочить в кабинет вождя и теперь стоял у приоткрытой двери:

— Лаврентий Павлович, товарищ Сталин вас ожидает…

Берия незаметно выдохнул и решительно вошел в кабинет вождя, заметив краем глаза как Александр Николаевич закрыл за ним дверь:

— Разрешите, товарищ Верховный главнокомандующий?

— А, Лаврэнтий, заходи! — радушно произнёс Иосиф Виссарионович, махнув наркому рукой. — Только тэбя и жду…

То, что вождь назвал его по имени, было очень хорошим знаком. Только к самым близким людям из «ближнего круга» он позволял себе обращаться по имени и на «ты». Во всех остальных случаях только на «вы» и по имени-отчеству, фамилии или званию-должности. Чтобы там после не утверждали «диванные историки» в будущем никакого амикошонства[3] в общении с людьми, а особенно незнакомыми, Иосиф Виссарионович себе никогда не позволял.

— Спешил, как мог, Иосиф Виссарионович, — произнес Берия, проходя к совещательному столу и усаживаясь на своё привычное место — по правую руку от вождя. — Подробный доклад о Кавказе… — произнес он, положив на стол пухлую папку, которую принёс собой, но глава государства его оборвал, не дав даже закончить фразу.

— Слюшай, Лаврэнтий… — Сталин привычно вытащил из ящика стола курительные принадлежности и неторопливо принялся набивать трубку табаком.

А вот едва заметный, но всё равно проскакивающий в речи вождя горский акцент товарищу Берии весьма не понравился. Этот факт всегда говорил о том, что товарищ Сталин волнуется. А ведь обладая поистине железными нервами, Иосиф Виссарионович волновался довольно редко.

Вернее, он волновался, но где-то «глубоко в душе», и так, что это не было заметно внешне. А вот когда в его голосе начинали проскакивать звуковые особенности родного языка вождя, его собеседнику стоило напрячься, потому как товарищ Сталин в этот момент находился в крайней степени возбуждения. И просчитать его действия становилось абсолютно невозможно.

— … вот что бы ты сказал… — Иосиф Виссарионович продолжал невозмутимо набивать трубку, делая многозначительные паузы.

И прожженный аппаратчик товарищ Берия неподвижно замер, внимательно слушая неторопливую речь вождя, поскольку в его голове не было больше ни малейших предположений, о чём же сейчас пойдёт речь. С таким «загадочным» товарищем Сталиным нарком внутренних дел знаком не был.

— … если бы я сейчас взял, да и сдэлал перед тобой стойку на руках? — неожиданно закончил вождь, и пристально взглянул в глаза своего верного соратника по партии.

И Лаврентий Павлович был готов поклясться на чём угодно, хоть на уголовном кодексе, хоть на конституции СССР, что проницательные глаза товарища Сталина смеялись. И это, как ни странно, заставило напрячься Лаврентия Павловича еще сильнее, чем заданный вождем весьма странный вопрос.

Что он этим вопросом хотел сказать, нарком так и не понял, поэтому и ответил максимально нейтрально и состряпав максимально невозмутимую физиономию:

— Это шутка, товарищ Сталин?

— Отчего же? — Весело усмехнулся Иосиф Виссарионович, уже не скрывая своего «игривого» настроя. — Вот ты, Лаврэнтий, сможешь сейчас пройтись по кабинету на руках?

— Я? — Даже опешил от такого предложения нарком НКВД.

— Ты-ты! — Сталин закусил не разожжённую трубку зубами, хлопая себя по карманам френча в поисках спичек.

Хотя, как видел Берия, коробок лежал тут же на столе, рядом с пепельницей. Но Иосиф Виссарионович его, отчего-то, «не замечал». У Лаврентия Павловича уже голова шла кругом от такой нестандартной беседы с Хозяином. Он вообще уже не представлял, куда может завести их этот совершенно неясный и мутный разговор.

— Ну… — Замялся Берия, не зная, как «с честью» отказаться от столь «лестного» предложения вождя. — Я как-то… неподготовлен к таким физическим упражнениям… Возможно, лет десять назад я бы и смог…

— Эх, Лаврэнтий-Лаврэнтий! — Укоризненно, но совершенно беззлобно протянул вождь. — Тебе сколько лэт? — риторически спросил он. — Сорок два! — На память Иосиф Виссарионович тоже никогда не жаловался, поскольку занимался её развитием все годы жизни. — А сколько лэт мнэ, помнишь?

— Так точно, Иосиф Виссарионович — шестьдесят четыре, — ответил нарком.

— Вот! Шестьдесят четыре! — довольно заявил Сталин.

Отложив набитую трубку в сторону, он вышел из-за стола и на глазах ошарашенного Лаврентия Павловича сделал стойку на руках! Мало того, стоя кверху ногами, он несколько раз отжался, едва не касаясь подбородком ковровой дорожки, которой был застелен кабинет.

От такого кульбита, проделанного вождем, у наркома внутренних дел едва не выпали глаза. Грузный и неповоротливый престарелый вождь, отягощенный массой болячек, сделал немыслимое! А, учитывая его поврежденную в детстве и практически неработающую руку — увиденное было просто невозможно!

Берия подскочил со своего места и, протирая глаза кулаками — а вдруг привиделось, кинулся «на помощь» к стоявшему на руках Иосифу Виссарионовичу. Ведь если сейчас товарищ Сталин рухнет и что-нибудь себе разобьет или сломает… Или, не дай Бог, схватит инфаркт, или его расшибет инсульт… Берия даже боялся представить себе, что в таком случае будет.

Как он объяснит товарищам то, чему являлся свидетелем? Ведь кроме него этого никто не видел. Да ему и не поверят. Однозначно не поверят от слова совсем! Такого просто не может быть! Значит, это не с вождем происходит, а с ним — с Берией. Лаврентий Павлович даже головой тряхнул, чтобы отогнать навалившуюся галлюцинацию.

Скорее всего, постоянные стрессы, напряжение и тотальный недосып свели его с ума! А, возможно, это происки его врагов… Как фашистов, так и их пособников в нашем лагере. Кто-то подсыпал ему в пищу или питьё какой-то психотропный препарат, и Лаврентий Павлович попросту свихнулся.

Сейчас товарищ Сталин (который, конечно, в данный момент не стоит перед ним вверх ногами) кликнет охрану, и его — Берию, повяжут, наденут смирительную рубашку и отправят отдыхать на Канатчикову дачу. Если вообще не поставят к стенке по законам военного времени…

Товарищ Сталин, меж тем, оттолкнувшись руками от пола, легко вернулсяв нормальное положение. Оправил руками задравшийся и съехавший на бок френч и весело подмигнул наркому.

— Ну, что, Лаврэнтий, — практически без одышки произнёс вождь, — сможэш повторить такой фокус?

Но товарищ Берия ничего не ответил на этот вопрос — его шаблоны были начисто снесены. Он был бы куда меньше ошарашен, если бы ему сейчас сказали, что Гитлер повесился на собственном галстуке, либо застрелился, а кровопролитная война окончательно закончилась.

Но вид стоявшего перед ним на руках товарища Сталина окончательно доконал. Вот он и стоял, схватившись одной рукой за сердце, открывая и закрывая рот, словно рыба, которую выбросило на берег. Ибо того, что он сейчас видел — просто не могло быть… По крайней мере, во вселенной товарища Берии — точно.

— Лаврэнтий! Лаврэнтий! — обеспокоенно окликнул ближайшего помощника товарищ Сталин. — С тобой всё в порядке? Может, позвать врача?

[1] В 1935 году президент США Франклин Рузвельт, узнав о симпатии своего коллеги к бренду «Паккард», подарил лимузин Packard Twelve 14-й серии. Так в гараже у Вождя появился первое бронированное авто. Подарок так понравился вождю, что на нем он ездил до конца сороковых годов, пока в СССР не начали выпускать аналог — ЗиС-115.

На бронированных Packard Twelve ездили и другие руководители СССР. В 1947 году такие машины были закреплены за Молотовым, Берией, Ждановым, Микояном, Маленковым, Ворошиловым и Андреевым. Затем им пришлось, как и Вождю, пересесть на ЗиС-115.

[2] Хозяин — так называли товарища Сталина за глаза высшие советские чиновники.

[3] Амикошонство — бесцеремонное, неуместно-фамильярное общение под видом дружеского. Происходит от франц. ami — «друг» и франц. cochon — «свинья». Разг., устар.