Глава 11
Сентябрь 1942 г.
СССР.
Подмосковье.
Испытательный полигон
НКГБ СССР
Бабах! — И в толстой стене полуразрушенного кирпичного строения, имитирующего на секретном испытательном полигоне НКГБ двухэтажный особняк, образовалась огромная брешь. У наблюдателей, стоявших на самой границе полигона, бывшего некогда карьером по добыче песка, складывалось такое ощущение, что здание сначала заминировали, а затем подорвали.
Только вот никакого заряда в этом испытании задействовано не было. Стена разлетелась на кусочки, словно сама собой, без каких-либо причин и в полной тишине. Нет, звук, конечно, имелся — все ж таки кирпич раздолбало в крошку! Но, по сравнению с подрывом боезаряда — он был совершенно незначительным.
Несмотря на то, что наблюдатели находились довольно далеко от имитации строения, мимо них со свитом пролетело несколько мелких камешков. Сама же стена разлетелась по округе разнокалиберными кусками строительного мусора и густым пылевым крошевом густо-оранжевого цвета.
— Сильно он на этот раз, однако! — Изумленно покачал головой крепкий мужчина средних лет, облаченный в пыльную офицерскую военную форму, однако без всяких знаков различия. Он отнял от глаз мощный бинокль и, опираясь на тросточку, добавил:
— Не иначе — насквозь прошел! Что думаете по этому поводу, товарищ Профессор?
После того памятного совещания в кабинете Судоплатова, на проект «Геральт» был наложен гриф «совершенно секретно». В связи с чем, всем участникам этого необычного начинания были присвоены оперативные псевдонимы. Так Бажен Вячеславович Трефилов превратился в Профессора, а дедуля — в Студента.
Мой старикан поначалу попытался ерепениться по поводу несолидной «партийной клички». Типа: «ну какой я теперь студент?». Но быстро получил серьёзный отлуп от Судоплатова, которому было просто лень перетирать псевдоним, уже зафиксированный у него в бумагах.
Я это четко уловил в его мыслях. По мне так хоть горшком назови, только в печку не ставь. К тому же, дедуля на данный момент являлся самым молодым членом нашей команды. Так что кличка «Студент» ему как нельзя лучше подходила. Том Бомбадил, отказавшийся депортироваться из Советского Союза и пожелавший остаться подле меня, так же вошел в проект под псевдонимом «Консультант».
Правда, я предлагал обозвать моего боевого напарника «Синей бородой», но товарищи чекисты не поняли моей шутки — борода-то у Тома была рыжей! Ну, и ладно — Консультан, так Консультант. Фролов, которому вменялся неусыпный надзор за нашей разношерстной командой от лица НКГБ, получил псевдоним Контролёр.
Ну, а мне псевдонима и не требовалось, он у меня уже был. Товарищ Чума, и точка! Менять его на что-то другое я бы отказался наотрез, но мне никто этого и не предложил. Пару раз Судоплатов порывался узнать моё настоящее имя и год рождения — наивный. Чтобы раз и навсегда пресечь эту попытку, я сменил несколько личин, находящихся в моей коллекции «двойников», предложив разобраться: кто из этих людей настоящий я?
И с чего они решили, что обличье Романа Перовского, в котором я находился большую часть времени, является моим, так сказать, изначальным обликом. А под самую концовочку в разговор вмешался Бомбадил и произнёс сакральную, на мой взгляд, фразу:
— У Чумы, как у Войны, Голода и Смерти — нет своего лица! Если хотеть их видеть — надо просто посмотреть в зеркало…
Вот уже несколько дней мы жили на какой-то жутко секретной загородной базе, принадлежащей НКВД. База была оборудована всем необходимым для комфортного проживания нескольких человек. Небольшая гостиница, а вернее — офицерская казарма с однокомнатными номерами. Столовая с персоналом из двух человек — повара и его помощника. Имелся даже спортзал для рукопашки.
А еще — полигон для испытания новых видов вооружения, расположившийся рядом с базой в старом заброшенном песчаном карьере. На сегодняшний день новым видом вооружения считали нас — новоявленных ведьмаков. И первым делом здесь решили проверить наши необычные способности, чтобы поточнее разобраться, с чем придётся работать в будущем.
В общем, сейчас на полигоне в очередной раз гоняли Студента — моего дедулю, проверяя возможности «аварийного режима». Ну, и пытались повторить эффект, используемый дедом и профессором при побеге из лаборатории эсэсовцев.
— Насквозь, говорите? — переспросил Бажен Вячеславович, оглядывая разбитую в хлам стену, из которой продолжали высыпаться отдельные кирпичи. — Очень в этом сомневаюсь, товарищ Контролёр — слишком велика инерционность абсолютного времени. Для Студента она — непреодолимое препятствие! Для того, чтобы ему пройти, как вы выразились, сквозь пробитую стену — надо синхронизироваться с абсолютным течением времени. То есть выйти из режима…
— Для чего? — воскликнул Фролов, не понимая доводов Профессора. — Вот же она — дыра! — Он торопливо направился в сторону разрушенного строения, прихрамывая и опираясь на тросточку.
Раны, полученные в том давнем столкновения с группой немецких диверсантов, все еще давали о себе знать болезненной ломотой, сковывающей движение. Я собирался буквально в ближайшие дни починить товарища Контролёра, просто захвативший нас круговорот событий не давал подготовиться к этой процедуре. А в запасе полуфабриката печати исцеления у меня не было.
— Как же он мог стену насквозь пробить, а сам насквозь не пройти? — продолжал недоумевать Фролов.
— Лазарь Селивёрстович… э-э-э… Товарищ Контролёр, — поправился Трефилов, семенящий рядом с хромающим Фроловым, пытаясь подстроиться под его шаг, — так я уже вам уже сто раз объяснял: находясь в «режиме длинного времени», испытуемый ощущает окружающий мир практически, как статистическую «картинку»!
— Давайте попроще, товарищ Профессор! — попросил капитан госбезопасности Фролов, продолжая ковылять к строению, загребая плохо работающей ногой полигонную пыль. — Я пытаюсь уловить, что вы хотите до меня донести, но иногда теряюсь, — честно признался он.
— Товарищ Контролёр, — подключился я к обсуждению, — Профессор хочет вам сказать, что в том состоянии, в каком находится Студент, мир для него неподвижен и неизменен. Чтобы стена развалилась, нужно время. Пусть незначительный отрезок, но нужно. А для Студента оно стоит, — попытался как можно проще объяснить я. Но, похоже, что и у меня это не очень получилось.
Неожиданно рядом с нами прямо из воздуха «соткалась» раскрасневшаяся физиономия запыхавшегося деда, потирающего ушибленное плечо. Но при этом выглядела физиономия Студента очень довольной, хоть и одежда на его плечах слегка дымилась.
— Сколько? — бухнул он, скидывая воняющие гарью шмотки и падая на горку кирпичного крошева, возле разбитой стены.
— В этот раз, — Фролов поднял к глазам руку с часами на запястье, — почти полчаса! А если точно — двадцать восемь минут!
— Фух, ну и запарился я там, — произнес дед, взъерошивая руками вспотевшую и отросшую сверх меры шевелюру. — Даже выскочить один раз пришлось на мгновение… Такое ощущение, что десяток вагонов с чугунными чушками в одного раскидал! — Немного отдышавшись он принял из моих рук вещмешок с новым комплектом одежды.
— Временная инерция, — с видом знатока кивнул Бажен Вячеславович, — на её преодоление нужно затратить много сил. А у тебя получилось замедлить собственное ускорение относительно абсолютного течения времени?
— Вроде бы получилось, — пожал плечами дед, — по ощущениям я там не больше нескольких часов провел… Терпел до последнего… Но, братцы — жуть меня от этого такая берет, что аж волком выть хочется! — зябко передернув плечами, пожаловался он, просовывая голову в новенькую гимнастерку, защитного цвета. — Словно в загробное царство попал — ты один живой, а вокруг тебя мертвецы с косами стоят…
— Товарищ Студент, отставить панику! — шикнул на него Контролёр. — Нет никакого загробного царства! Брехня все это поповская! Опиум для народа!
Ага-ага! Вот только товарищ капитан госбезопасности при разговоре с товарищем Сталиным не присутствовал. Да, и никто не присутствовал, ни из моей команды, ни из сотрудников госбезопасности. Это мы уже с глазу на глаз с Виссарионычем перекинулись парой слов в самом конце нашей «встречи на высоком уровне» о вопросах веры. Когда все поднялись со своих мест, чтобы уйти, вождь произнес, как в том кино «про немцев»:
— А вас, товарищ Чума, я попрошу остаться…
— Есть отставить панику, товарищ Контролёр! — Тяжело поднялся на подрагивающие ноги мой старикан. — Только вот насчет Царствия Небесного, есть оно, либо нету его — никто ничего не знает, — возразил он Фролову. — Не хотелось бы после смерти опарафиниться… Хотя, мне на небо попасть совсем не светит… — печально вздохнул дед. — Не праведник я, совсем не праведник…
— Отставить! Закончили обсуждение вопросов веры! — прекратил на корню разгоревшийся «философский диспут» Фролов. — Не к лицу сотруднику НКГБ СССР о поповских бреднях рассуждать! А тебе совет, Студент: если что почудилось — держи язык за зубами!
— Есть держать язык за зубами, товарищ Контролёр! — Напялив на голову пилотку, «козырнул» дед.
— Что скажете по сегодняшнему результату, товарищ Профессор? — поинтересовался Фролов.
— Со слов Студента — налицо отличный прогресс! — степенно ответил Бажен Вячеславович. — Но… все это, конечно, хорошо, если бы не было настолько субъективно.
— Поясните, — потребовал Контролёр.
— Все, чем мы можем оперировать на данный момент, — ответил Трефилов, — это лишь слова Студента, основанные только на его ощущениях. Для чистоты эксперимента нам необходимо установить разницу в скорости движения абсолютного потока времени, по умолчанию принятого за константу… То есть неизменного, и скорости проистечения личного, либо заемного течения времени испытуемого. Но этого мы как раз и не можем сделать, потому что не имеем подходящего прибора.
— Я как раз об этом помню, — согласился Фролов, — мы уже пытались надеть ему на руки часы. Но в момент перехода Студента в «режим длинного времени» они останавливались…
— Они не останавливались, — поправил его Бажен Вячеславович, — просто часы, как и одежда, оставались в течении «основного» хронопотока — в так называемом «абсолютном» времени, а изменение объективных ощущений у объекта, в данном случае того же Студента, происходило на внутреннем уровне. Внутри самого человеческого организма, использующего «заемное» время. Ибо задействовать в этом случае «личное» время не позволит инстинкт самосохранения — это ведь преждевременная старость и смерть! Вот поэтому, такие люди как Студент, что могут самостоятельно включать «режим» за счет собственных, а не заемных ресурсов — большая редкость! Для того, чтобы его обнаружить, мне понадобились годы экспериментов и масса людей для выборки!
— Понятно… Простите, Бажен… Профессор, но что-то я сегодня устал больше обычного, — признался Трефилову Лазарь Селивёрстович. У меня после ранения временами бывает… То кости ломит, то голова трещит… Уже намного лучше, но… Наверное, скоро погода изменится…
— Не в погоде дело, товарищ Контролёр, — вмешался я в разговор, — а в том самом «заемном» времени, которым пользуется Студент…
Дело в том, что сегодня я первый раз отправился на полигон вместе с дедом, профессором и капитаном госбезопасности Фроловым. Просто захотелось немного отвлечься от составления подробного «трактата» для товарища Сталина на тему существования в нашем насквозь материальном мире потусторонних сил, нечисти, нежити, дивных существ и прочей мифической и легендарной хрени, которой и быть-то на свете не должно.
И то, что я увидел на полигоне в магическом зрении, меня отнюдь не обрадовало — находясь в «аварийном режиме» дед во всю тянул силы из своего ближайшего окружения. Неосознанно, да (я успел проверить его мысли — и ничего не это счет не обнаружил) — но тянул «личное время» из простаков! Тянуть из одарённых у него бы, наверное, не вышло — слишком еще он слабый… Вот только слабый кто? Неужели упырь?
Но от упырей, как утверждал в свое время леший, так мертвечиной и тянет. Да я и сам чуял, чем смердит волшба Вилигута, когда вступал с ним в противостояние. Но от деда мертвечиной не пахло! Вот, ну нисколечко не пахло. Да и Бомбадил молчал. А чтобы Том с его-то нюхом не уловить «тонкие оттенки разложения» — ни за что не поверю. Но поговорить с рыжим ведьмаком на эту тему нужно обязательно. Это я удачно сегодня на полигон зашёл!
— И какое же заемное время использует наш Студент, товарищ Чума? — с интересом уставился на меня Профессор.
— Чужое! — ответил я. — После попытки побега и последующих столкновений с эсэсовцами резерв товарища Студента пуст! И он приноровился тянуть время из своего ближайшего окружения…
— Это что же выходит… — опешил Фролов. — Это же выходит, что он тянет его из нас с вами?
— А вы не заметили, что после испытаний с участием Студента, вы чувствуете себя усталым и разбитым, как никогда раньше? — спросил я Лазаря Селивёрстовича. — Вспоминайте, товарищ Контролёр, вспоминайте!
— А ведь и правда, — наскоро освежив свои воспоминания, а память у Фролова была развита как у настоящего чекиста, согласился он с моими доводами. — Каждый раз после упражнений на полигоне со Студентом я словно мешки таскал. Да и голова трещит, как будто с крепкого бодуна…
— Да и ребята из охраны полигона жаловались… — Нервно сообщил дед, который мгновенно прикинул кое-какие моменты, которые не укладывались у него в голове.
— Так почему же не доложили? Во тля! — выругавшись от души, накинулся на деда Лазарь Селиверстович, не дав ему даже закончить фразу. — Ты должен был немедленно поставить меня в известность! Не-мед-лен-но! — по слогам прокричал Фролов. — И не только меня, но и товарища Чуму и Профессора! От этого зависят наши жизни и здоровье! Ты решил подставить под удар всю группу, Студент? Хочешь, чтобы мы все тут передохли?
От такого напора дед даже слегка опешил, поскольку тоже начал понимать, чем всё могло закончиться.
— Да… я… товарищ Контролер… Я даже не представлял, что могу…
— И я не подумал, а ведь… — Задумчиво произнёс Бажен Вячеславович.
— Что «ведь»? — вкрадчиво поинтересовался Фролов. — Договаривайте, товарищ Профессор, раз начали!
— Я ведь тоже после полигона всегда чувствовал недомогание, — признался Профессор. — Но списывал его на усталость, возраст, погоду… А ведь наше самочувствие улучшалось, едва мы покидали полигон…
— Как и у пацанов из охраны, — вставил свои «пять копеек» мой старикан.
— Мне надо было догадаться! — Схватился за голову Трефилов. — Ведь Ваня мог «заимствовать» чужое время еще до всех опытов с «накопителем»! Я просто не подумал об этом, считая, что он до сих пор использует время бедного доцента Сергеева…
— Его резерв был пуст еще в Берлине, Бажен Вячеславович! — произнес я. — Как, собственно, и ваш. Имей вы хоть каплю энергии в резервах, Вилигут держал бы вас в бессознательном состоянии…
— Постойте, товарищ Чума, — воскликнул Бажен Вячеславович, — если резерв Вани… Студента был пуст уже тогда, откуда он взял время, чтобы разрушить эти формулы на стене в Берлине? И как вообще пополняют резерв «обычные» одарённые. Ну, вот вы, например? — засыпал меня вопросами Трефилов.
— Студент попросту слегка опустошил Хорста…
— Серьёзно? Тряхнул самого Хорста на личное время? — обрадовано уточнил у меня дед.
— Да… Черт! — выругался я, хловнув кулаком в раскрытую ладонь. — Мне надо было сразу пойти с вами на полигон… Товарищ Контролёр, это полностью моя вина — я должен был лично проконтролировать… Я бы увидел…
— Нет, моя! — твердо заявил профессор Трефилов, сделав шаг вперед. — И я готов за это ответить по всей строгости!
— Возражаю! — Не остался в стороне и мой старикан. — В итоге, это всё я же натворил…
Фролов не без некоторого удивления молча переводил взгляд с одного участника спора на другого, а затем, наконец, произнес:
— Поздравляю, вас, товарищи! Такое единство… Вы превратились в настоящую слаженную команду!
