Глава 20
— Альберт, — говорит Натаха, — вы такой творческий! Я никогда таких не встречала…
От её низких грудных интонаций пробирают мурашки. Или это не в голосе дело, а странные вибрации идут напрямую — через грудь. Для таких размеров она удивительно крепкая и упругая.
— Я тоже, — говорю, — таких не встречал. Роскошных, в смысле.
— Какой вы обходительный, — млеет она — У нас тут все пацаны только и знают, что за жопу ухватить. А у вас натура возвышенная… Сразу видно — художник…
Её пальцы тем временем пытаются справиться с ширинкой моих “Левисов”. Я притиснут так, что сопротивляться нет ни возможности, ни желания. В джинсах и так уже тесно, а жаркое дыхание Натахи ещё добавляет эмоций.
— На болтах? — удивляется она.
— Угу… фирменные…
— Вы такой модный… у нас таких брюк ни у кого нет…
У меня в сознании всплывает Димон с его пудовыми кулаками, красной рожей и глазами-щёлочками. Вспоминаются его ревнивые взгляды, когда Натаха предлагала мне объектив подержать.
И я думаю, а какого хрена?! Обручальных колец у них на пальцах не имеется. Да и по традиции свидетель и свидетельница не должны быть женаты. А, может, и не по традиции. Я слышал, раньше со свидетелей даже штраф брали, если молодые разведутся. Мол, не уследили.
Я ему не сват и не брат, чтобы следить за его ненаглядной. Так что моральных обязательств не испытываю.
Конечно, если телепеньский Отелло нас застукает, бить меня будут всей свадьбой.
— Наталья, — шепчу ей на ухо, — Нужно дверь проверить. На предмет щеколды.
С обеспечением интимной обстановки всё печально. Древний шпингалет висит на одном шурупе. Зато сама дверь мощная, из цельного массива, покрытая многими слоями белой масляной краски. Что за безрукие люди здесь работают? Не могли шпингалет нормальный сделать?! Трудовика здесь что ли нету?
От свидетельницы пахнет чем-то сладким и уютным. Словно домашним яблочным пирогом с корицей.
— Никто не заметит, — убеждает меня Наталья, — все самогонку хлыщут… А до торта ещё час, не меньше… ммм…
Она справляется с пуговицами и с торжествующим видом спускает с меня джинсы. Отступать некуда.
Придвигаю к двери школьную парту. На неё грудью укладываю Натаху. Теперь нас, по крайней мере, врасплох не застать.
— Ой, а разве так можно?.. Неудобно же…
— Не спорь с фотографом… я в позах лучше тебя разбираюсь…
— Оохх…
Это я рывком задираю на Наталье юбку и вся её великолепная задница оказывается в моём распоряжении.
А ещё говорят, что у славянок не бывает выпуклых ягодиц, и получить бразильские формы можно только под ножом хирурга. Нагло лгут! Прямо передо мной попа, увидев которую любая танцовщица сальсы бросила бы своё ремесло и удалилась в монастырь. Какие там футбольные мячи?! Тут целые глобусы!
И пластика здесь точно ни при чём. Всё благодаря парному молоку, квашеной капусте и прополке картофельных грядок.
— Ты чего замер? — волнуется Натаха.
— Попой твоей любуюсь…
— Ох… ты такой художественный… такой необычный… а у нас парни могут только… оооооо…
“Необычный, это точно про меня”, — думаю, приступая к делу.
Снизу гулко бухает музыка. “Петух Варвары хмур! Варвара жарит кур!”, — орёт из колонок “Бони М”. Повизгивает молодёжь. В спортзале перекрикивает друг друга старшее поколение. Пахнет картоном, географическими картами, и ещё каким-то специфическим запахом, который поселяется в пустых классных кабинетах.
Натаха приноравливается к позиции и начинает ритмично всхлипывать. На нас с осуждением смотрят портреты. Узнаю заросшего бородой по самые глаза Миклухо-Маклая. Рядом какой-то тип в берете, наверное, Васко да Гама.
— Глубже… да… пожалуйста… — подвывает свидетельница, — не боИсь… у меня дни безопасные…
Не удержавшись звонко шлёпаю её по роскошному заду.
— Айй… ты чего?… нет… не останавливайся… ещё… какой ты изобретательный!
В голову лезут голоса снизу, кажется, они стали громче. Не нас ли потеряли? Чувство опасности и азарт усиливают возбуждение. Двигаюсь как ненормальный. Натахины стоны переходят в крик…
— Она наверх вроде пошла… — слышу вдруг совершенно отчётливо.
— Зачем? — отвечает другой голос, — чего тут делать?
Стук каблуков в пустом здании гулко разносит эхо. Кто-то поднимается по лестнице к нам на второй этаж. Точно сюда, других этажей у здания нет. Дверей здесь немного, с десяток, не больше. Школа в Телепне старая, послевоенной постройки. С высоченными потолками и окнами, но узкими и длинными коридорами.
Голоса женские, молодые. Наверно подружки Натаху потеряли. На кой-то хрен она им понадобилась срочно.
— Не знаю, — говорит первая, — Видели как сюда пошла.
— Одна? — хихикает вторая.
— А кто рискнёт? — отвечает первая, — Димка ж отбитый, он всех лупит, кто на Натаху глянет только.
— Да ладно?!
— Так его даже в ментовку забирали, когда он Пашке с маслозавода руку сломал. А тот Натаху только до дома проводил… Не целовались даже…
— А если б целовались?
— Тогда совсем убил, наверное.
— Вот дурак, — говорит первая с завистью.
— Ничё ты не понимаешь… любовь у них… — вздыхает вторая.
Зажимаю свидетельнице рот ладонью. Она глухо мычит сквозь мои пальцы. Пытается кусаться. Теперь уже я едва держусь, чтобы не заорать.
— Слышала? — радуется голос. — шуршит где-то…
Они начинают пробовать все двери, одну за другой, приближаясь к нашей. Везде закрыто, и голоса не скрывают своего разочарования.
— Димон не то что Толик… — сплетницы уже возле самой двери, — тот ни рыба ни мясо… И что Танюха в нём нашла?
— Да она всю свадьбу на него и не смотрит… с фотографа городского глаз не сводит…
— А он хорошенький, хоть и молоденький совсем! — заявляет первая, — так бы его и затискала!
— Деловой такой… командует ходит… — соглашается вторая, — у меня от него аж мураши по спине.
— И у меня мураши!
Натаха от возмущения мычит мне в ладонь. Ревнует, не иначе.
— Точно! Здесь шуршит! — голоса приближаются и замирают прямо за дверью.
— А чего она за Толика пошла, раз на других заглядывается?
— Так брюхатая она!
— Брешешь?!
— Верно говорю, — обижается голос, — и говорят не от Толика, а от…
— Погоди, тут вроде открыто…
Изо всех сил наваливаюсь на свидетельницу сверху, пытаясь удержать парту на месте. Дверь утыкает в неё и дальше не идёт.
— Застряла, — говорят с той стороны. — Рассохлась, наверное. Помоги толкнуть.
Два крепких девичьих плеча давят из коридора. И это не городские “кисейные барышни”, а те, что “коня на скаку”.
Я изо всех сил давлю обратно, удерживая дверь на месте. Отлично представляю себе, что будет, если нас запалят, так что мотивация у меня хорошая.
Но моё действие имеет и побочный эффект. Натаха вдруг начинает ёрзать подо мной, а потом впивается мне в запястье зубами. Её накрывает оргазм.
Внутри у неё все сжимается, и я, не выдержав, кончаю сразу вслед за ней.
Кровь с каждым ударом сердца гремит в ушах. Тишина стоит такая, что, кажется ,этот грохот в моей голове слышен даже за дверью.
— Тоже закрыто, — разочарованно заявляет голос.
— А что шуршало тогда? — удивляется второй.
— Крыса, наверное…
— Фу, ненавижу крыс…
— А говорили, что наверх пошла.
— Наврали… пошли во дворе поищем.
Мы не двигаемся с места. Даже не шевелимся до тех пор, пока шаги не затихают внизу.
— Ты как? — спрашивает Натаха.
— Как в космос слетал, — говорю чистую правду.
— Вот сучки, — возмущается она, — всем кости перемыли. Ты про Танюху не верь. Она на турбазе в прокате работает, на выдаче инвентаря. Вот и болтают про неё дуры всякое. От зависти в основном. Место-то блатное. А с Толиком они со школы вместе. Вот только мать не одобряла раньше.
— А теперь одобряет? — удивляюсь.
— Теперь, да, — рассказывает Натаха, — сначала на автобазу его устроила, а потом к себе в райком продвинула, начальство возить.
— И с чего такая любовь проснулась?
Свидетельница только пожимает плечами.
— Нам надо по очереди спуститься, — она уже деловито поправляет платье. — Сначала я пойду, разведаю всё, а ты уже…
Крики внизу становятся громче. Да что у них там случилось? Приоткрываю дверь и прислушиваюсь.
— Невесту! Невесту украли!!! — доносится снизу.
— Проворонила, — говорю, — свидетельница. Хотя там же Дима следить должен.
— Неа, не следит, — простодушно заявляет легкомысленная Натаха.
— Я ему нарочно водяры принесла из дядь Мишиных запасов, чтоб он нам здесь не мешался. Он сейчас, небось, в клюку.
Я аккуратно выглядываю в окно. Народ перед крыльцом бегает в неподдельной панике. На свадебные забавы, за которые потом приходится отдуваться свидетелям, происходящее совсем не похоже.
— Пошли, — предлагаю, — нас сейчас никто не заметит.
* * *
— Где ты была?! — кидается к Натахе Светлана Юрьевна. — Ты Татьяну когда в последний раз видела?! Да что же это вообще творится на белом свете?!
Как только мы оказываемся внизу, нас подхватывает водоворот событий. Странным образом, я оказываюсь самым трезвым из присутствующих. А неожиданно возникшая и тайная для всех, но явно ощутимая эмоциональная связь с Натахой превращаем меня чуть ли не в исполняющего обязанности свидетеля.
Все гости, ещё не потерявшие способность передвигаться высыпают на улицу и собираются у крыльца. Даже Димон выползает из за стола и повисает на плечах у корешей. Правда взгляд у него мутный и без проблесков сознания. Хороши свидетели. Один пропил невесту, вторая “пролюбила”.
Жених на вид почти трезв, но морально подавлен.
— Пацан подошёл какой-то, — рассказывает он, — мелкий шкет, незнакомый… Попросил Танюху на улицу выйти… мол, поздравить её хотят… а зайти стесняются… я подумал, может, из соседей кто…
— Да кто из них стесняется? — накидывается на него свежеиспечённая тёща, — ты на них сам погляди!
Она тычет рукой на столы, за которыми выпивает и дремлет совершенно разномастный народ. Стеснением здешние соседи явно не страдают.
Анатолий от её крика втягивает голову в плечи.
— Думаю, это шутка какая-то… — бормочет он, — гости пошутили… на свадьбах же всегда невест воруют…
На шутку происходящее похоже всё меньше. В краже невесты никто не признаётся. Условий свидетелям не выдвигает, танцевать или пить в качестве выкупа от них не требует.
— Он и украл! — тычет в меня пальцем тётка с тремя подбородками и ярко-красными бусами под ними.
— Я?! — изумляюсь такому предположению.
— Курей кормлю вчерась под вечер, — рассказывает она, — смотрю, к Таньке в окно кто-то лезет. А сейчас вижу — точно он! Я штаны евонные запомнила! У наших таких ни у кого нет!
На мне скрещиваются недобрые взгляды. Гости ощутимо сдвигают плечи и я чувствую себя словно в ловушке.
— Не мог он! — заявляет Натаха!
— Почему это не мог?! — тычет в меня пальцем жених.
Идея того, что кто-то за день до свадьбы лазал в окошко к его ненаглядной, Анатолию чрезвычайно не нравится.
— Я с ним… я его… — Натаха теряется, — видела его… он один был…
— Где был?! — встревает Димон.
У него заплетаются и ноги, и язык, но мысль он ухватывает цепко. Натаха смотрит на меня виновато, но я и сам понимаю, что наше алиби не стоит выеденного яйца.
— Я всё видел! — проталкивается Женёк. — Мы тут с Олей в сторонку отходили… она мне достопримечательности показывала… — он слегка краснеет, — и тут гляжу, невеста идёт…
Женька держит за руку остроносая, довольно симпатичная девица. Вид у неё, как и у Женьки, растрёпанный и довольный.
— Я — Юля, — сообщает она.
Неугомонная натура моего приятеля помогает восстановить ход событий. Выясняется, что невеста отошла поговорить на соседнюю улицу с незнакомым парнем. Сначала беседовали мирно, потом на повышенных тонах, а в итоге парень запихнул невесту в УАЗ-буханку, следом запрыгнул сам и скрылся в неизвестном направлении.
— Может, он врёт?! — говорит Димон, — Может, они оба с фотографом заодно?!
— Димочка, ну что ты такое городишь?! — наседает на него Натаха, умудряясь при этом мне подмигивать. — На уважаемого человека напраслину возводишь. Вон и Юлька видела, как Танюху увезли…
Длинноносая меланхолично кивает.
— Может, и её подговорили, — бурчит Димон, но его уже не слушают.
Жених от волнения раздувает ноздри. С него слетает растерянность, словно до этого момента он только притворялся рохлей.
— Парень выглядел как? — спрашивает он.
— Высокий, черноволосый, кучерявый… — вспоминает Женёк, — на свадьбе я его не видел.
Я вижу, как мрачнеет мать невесты, словно это описание ей кого-то напоминает. А вот жениху оно, похоже, ни о чём не говорит.
— Номер заметил? — продолжает Анатолий.
— Тряпкой был замотан… Светло-серая, переднее крыло помято и слева стоп-сигнал не горит.
— На турбазовскую похожа была, — говорит кто-то, — там похожая буханка в хозяйстве есть.
— У той все фары горят, — возражают ему, — а такая без фары на маслозаводе.
— Так у той крыло не помятое…
— Так может помяли?
— А, может, фара перегорела!
— Надо ехать, — решительно говорит Анатолий.
— Куда ты попрёшься? — заступает ему дорогу Авдеева.
— На маслозавод! А потом на турбазу!
— Я машины отпустила, на чём вы поедете? — спорит тёща, — у деда Макара мерина запряжёте?!
— Пешком пойдём! — рвётся в бой жених.
— Вы тут пьяные всё, устроите там драку, потом позора не оберёшься. Лучше я сейчас в милицию позвоню.
— Вам что важнее, — кипятится жених, — позор или собственная дочь?!
— Если тряпкой замотан, то это неспроста, — гудит толпа.
— В милицию надо…
— Да пока они спохватятся, Таньку уже увезут…
— Куда увезут-то?
— Известно куда… На Кавказ… это на Кавказе невест воруют…
— Да нахрен она там сдалась? Что у них своих мало?
— У них свои — страшные… а Танька у нас красавица… Еще и блондинка… они, говорят, по-блондинкам с ума сходят…
— Ой верно… знала я одного грузина… горячий был… правда потом евреем оказался…
— А правда что у них?.. Ой срамота-то какая…
— ТИХО ВСЕ!!! — орёт жених, — Пацаны, кто со мной?!
— Толян, ща мы им глаза на жопу натянем! — ревёт Димон.
Что-то вертится у меня в голове. “Украсть тебя пришёл…”, “влюблённый джигит…”. Аккуратно подхватываю под руку Авдееву-старшую.
— В чём дело?! — кипятится она. — Что ты себе позволяешь?! Ты что не видишь, что не до тебя сейчас?!
— У меня есть к вам разговор, — отвечаю со всей возможной убедительностью, — и в наших общих интересах, чтобы его никто не слышал.
Вокруг такой шум, что на нас никто не обращает особого внимания. Жених агитирует гостей на "Крестовый поход" в поисках невесты, и толпа все более впечатляется его доводами. Самые деятельные уже примериваются к штакетинам школьного забора, чтобы не идти с пустыми руками.
— Вы понимаете что будет, если они в таком состоянии на турбазу придут? — продолжаю, — или на маслозавод?! Это ЧП районного масштаба будет.
Она смотрит недоверчиво, но, в конце концов, кивает. Мы отходим за угол школы. Окон на эту сторону не выходит и шум от крыльца тоже почти не слышен. На газоне здесь вытоптан почти ровный круг, на котором обильно валяются окурки. Вот где на переменах ныкаются от педагогов школяры, чтобы навредить своему здоровью. Укромней места для разговора не найти.
— Ты что-то знаешь? — догадывается Авдеева.
— Скорее вы что-то знаете и скрываете от всех, — я вижу её возмущение и спешу продолжить. — Расскажите мне, Светлана Юрьевна, кто такой Николай?
