Глава 19
— Что за шум, а драки нет?
На плечах у фотографов повисает краснорожий развесёлый Димон. Не думал, что буду так рад его видеть. Бородатый ещё держится неплохо, а вот долговязого типа в жилетке начинает клонить к земле.
— Не пускают, — говорю, — не верят, что я гость, и меня тётя Света забесплатно попросила отфоткать.
— А ты гость? — не врубается с ходу Димон.
— Конечно, — киваю, — я Колин братишка троюродный. Он что, не рассказывал?
— Толин, — машинально поправляет свидетель.
— Толин, — продолжаю. — Из Калининграда приехал, чтобы свадьбу снять. А эти двое говорят, что наша невеста и без моих фотографий обойдётся.
— Мы не говорили, что обойдётся! — пищит “борода” неожиданно высоким голосом, — просто не положено!
— Я тебя счас самого уложу! — ревёт Димон ему на ухо. — Что вылупился?! И тебя тоже! Ляжете рядышком, как две шпалы.
— Мы будем жаловаться, — хрипит тот, что в жилетке.
— Да хоть в Лигу Наций, — говорю. — Проход освободите, лишенцы.
На лестнице пробиваемся через толпу наших и чужих гостей. Для меня они все на одно лицо. Димон перед нами раздвигает народ плечами словно ледокол.
— Шагай, дружище, а то там Танюха из твоего братана всю душу вынула. “Где Алик? Без Алика не начинаем!” — передразнивает он, — А ты правда с Калининграда? Я на Балтике служил, мы туда чиниться заходили. Ох и девчонки там у вас!
— Нет, конечно, — говорю. — Я нарочно сказал, чтобы эти два упыря отстали.
Подскакиваю от сильнейшего удара по плечу.
— Силён! — Димон ржёт мощно, словно внутри него работает дизельный двигатель, — я как “бланш” увидал, сразу понял, что ты свой пацан!
Фингал мне замазали ещё утром в доме невесты. Светлана Юрьевна решила, что раз допускает меня до церемонии, то выглядеть я должен прилично. Истратили половину тюбика тонального крема. Импортного, кажется, польского.
Оказалось, сработали некачественно. От опытного взгляда Димона фингал не скрылся.
— А ты железнодорожник, что ли? — спрашиваю из вежливости, — так мощно про шпалы завернул. Со знанием дела.
Устанавливаю дружеский контакт.
— Нет, я с автобазы, — отвечает свидетель. — С Толиком вместе работаем. Он начальство возит, а я больше по грузовой части.
Многое становится понятным. Например, как такой скромняга, как Анатолий познакомился с Татьяной, которая, судя по всему, та ещё оторва. Возил её мамашу, вот и примелькался в семье.
Удивительно, что Авдеева-старшая одобряет этот союз. Для новой советской “аристократии” это неравный брак. У тех, кто “выбился в люди” в первом поколении, гонору зачастую больше, чем у потомственных лордов. При этом жениху в доме Авдеевых радуются, словно родному сыну. В этом я чувствую какую-то неправильность, но рассуждать об этом неохота. Без меня разберутся.
— Вытяните губки и изобразите лёгкий ненавязчивый поцелуй, — доносится до меня, — Невеста, что вы вся такая всклокоченная? Мне же вас надо красивой сделать!
Татьяна бесится. Анатолий пытается её успокоить. Вокруг них бегает кругленький, словно колобок, фотограф. Его лысина сверкает в свете люстр как бильярдный шар.
— Дима, сможешь удалить товарища? — прошу я.
— Легко, — заявляет мой новый друг.
Он нависает над “колобком” и шепчет тому на ухо. Фотограф меняется в лице и быстро укатывается прочь, бормоча под нос что-то нецензурное.
— Альберт, — кидается ко мне невеста, — А нам сказали, что здесь нельзя снимать посторонним.
— Вас ввели в заблуждение, — говорю. — Я фоторепортёр. Мне везде можно.
При этом блефую. До времён первых стрингеров и “папарацци” ещё лет десять. Работа в газете не даёт мне никаких преимуществ. Снимать я могу только по редакционному заданию, и только то, что от меня требуется для издания.
Именно поэтому я не стал размахивать “корочкой” перед местными фотографами. Они вполне могут настучать заведующей ЗАГСом, та отправит запрос Подосинкиной на тему: “что за самодеятельность развёл её сотрудник в чужом районе”, и тогда неприятностей не избежать.
Но Татьяна — другой случай. Выяснять она ничего не будет, а пустить “пыль в глаза” заказчику — милое дело. В идеале потом ещё и маме своей расскажет про лихого фотокорреспондента, который может пройти туда, куда больше никого не пустят.
Хороший понт дороже денег, тем более что денег как раз и не предвидится.
В ЗАГСе светло. Высокие окна забраны узкими решётчатыми рамами. Главный зал выстлан паркетом. Успеваю заглянуть туда, пока внутрь входит предыдущая пара.
Приходит мысль, что раньше здесь возможно устраивали танцы. Провинциальные кавалеры кружили в вальсе уездных мамзелей в пышных платьях. Может, даже плясали какую-нибудь мазурку или краковяк.
Сейчас паркет выкрашен бурой половой краской и сильно вытерт. Посередине проложена узкая ковровая дорожка. По ней молодожёны идут к своему будущему супружескому счастью. Дальше дверь захлопывается.
ПА-РА-РА-РАМ… ПА-РА-РА-РАМ… ПАМ… ПАМ… ПАРАПА… — вступает оркестр, который я не успеваю разглядеть.
Гулко ухает тромбон. Трагически дребезжат медные тарелки. Молодые при этих звуках волнуются ещё больше, как перед кабинетом зубного врача.
В холле стоит кадушка с фикусом и плакат “Советская семья — ячейка социалистического общества”. Вот и вся фотозона. Здесь и планировал запечатлеть новобрачных “колобок”.
Свадебное фото в это время считается “низким жанром”. Не более художественным, чем фото на пляже с обезьянкой. Это прибежище халтурщиков всех мастей, а главный признак мастерства — поставить каждую новую пару в абсолютно одинаковые позы — как манекены, и снять с минимальным расходом плёнки.
Конечно, надо было приехать в ЗАГС заранее, чтобы выбрать подходящие локации. Вспоминаю недобрым словом Людмилу Леман, которая устроила мне этот цейтнот. Приходится импровизировать.
— Жень, — говорю, — перекрой лестницу снизу.
— Как?! — лупит он глаза.
— Очень просто, — объясняю, — кладёшь руки на перила, делаешь физиономию кирпичом и на все вопросы отвечаешь: “Технический перерыв. Пять минут”.
— А если не послушаются?
— Если не послушаются, подключим Диму.
Свидетель своим ржанием повторяет трюк с работающим дизелем.
— Перекрываешь сверху, — говорю ему.
— Сделаем!
Лестница — самое красивое, что есть в интерьере. Широкая, с деревянными перилами она изгибается полукругом.
— Идёте снизу… на меня не смотрите… говорите друг с другом…
— О чём говорить? — спрашивает Анатолий.
Я, наконец, выучил его имя.
— Кого вы хотите, сына или дочку?
— Сына, — говорит жених.
— Нет, дочку! — упрямится Таня.
— Давай тогда двоих? Сына, а потом дочку?!
Татьяна смеётся.
— Стоп! Снято!
Сверху к нам проталкивается Авдеева-старшая.
— Сколько можно?! — начинает отчитывать нас она. — Мы и так опоздали… нас все ждут…
Дальше оркестр… ковровая дорожка… “дорогие молодожёны, в этот знаменательный день”… смущённое “да”… кольца…
Отрабатываю всё дежурной репортажной съёмкой. В такой ситуации фотограф как врач, принёсший клятву Гиппократа. “Не навреди”.
Можно запороть постановочную фотосессию, корпоратив, выступление на сцене. Но если своими экспериментами “убить”, кадры регистрации, то тебя точно не поймут. А, скорее всего, ещё и не простят.
Вижу, как удивлённо косится на меня тётка в тёмно-синем бархатном платье. От озорства подмигиваю ей. Остановить церемонию у дочки второго секретаря райкома она не рискнёт.
Финальный кадр на ступеньках ЗАГСа. Радуюсь, что успел купить широкоугольный объектив. Иначе эта толпа в кадр просто не поместилась бы.
Дальше обязательный заезд к “Вечному огню”, прогулка под ёлками на центральной аллее, чахлый фонтан, возле которого изнывают от жары три местные дворняги.
Снимаю, а сам поглядываю на небо. Ветер растаскивает на нём последние тучки, которые, время от времени прикрывая солнышко, дают превосходный рассеянный свет.
— Пацаны, по капушке! — подруливает к нам Михаил, отец невесты.
В руке у него две стограммовые стопки по краешки заполненные подозрительно мутной жидкостью. В нос бьёт запах свежего теста, мокрой соломы и мощный спиртовый дух.
— Михаил Батькович,— говорю, — Простите, не знаю как по отчеству Вас. Без обид. Сначала отработаю, а потом можно и расслабиться.
— Так шабаш! — отвечает он. — Сворачивайте свои стекляшки. Сейчас в школу поедем!
— Зачем в школу?! — удивляется Женёк.
У него с этим местом не самые лучшие воспоминания. Только вырвался на свободу, сдал экзамены… И тут снова за парту упечь хотят.
— Куда ж ещё?! — удивляется Михаил.
Вспоминаю, что гулянка состоится не в ресторане или столовой, а прямо в здании местной школы. Авдеева рассказывала об этом с большим пафосом. Мол, если бы не связи и влияние, то не видать бы ей такого “козырного”варианта.
— А как же фотосессия?!
— Светлана Юрьевна сказала — шабаш! Никаких сессий! — важно цитирует он супругу. — Пора ехать. Люди ждут… водка греется!
Через окошко автомобиля видно недовольное лицо Авдеевой. Свадьба выбивается из графика. Важные люди уже сидят за столами. Ждут повода для произнесения тостов. А мы тут ерундой страдаем. Фотографии делаем.
Взывать к совести и напоминать про договорённости бесполезно. Она для себя уже всё решила. Пожертвовать самым ненужным с её точки зрения этапом — фотосессией.
Задолбала меня Авдеева. На пару со своей приятельницей Людмилой Прокофьевной Леман. Обе и задолбали.
Одна ставит перед фактом, не давая времени на подготовку. По сути, подстава чистейшая, в которую я вписываюсь только благодаря профессиональному упрямству.
Вторая “железная леди” колхозного разлива плюёт на все договорённости и заранее решает за всех — как им будет лучше. Бедняга Анатолий. Хотя на него плевать, может, он таким образом карьеру себе делает.
Мне себя пожалеть надо. Что я привезу с этой свадьбы? Пару снимков на лестнице? Дворняг у фонтана?
Кстати, я их снял. Отличный кадр получился.
Где “Вау-эффект”?! О чём будет говорить “сарафанное радио”? Как эта бесплатная съёмка, ради которой я упахиваюсь вторые сутки продвинет мой личный бренд? Где те фото, увидев которые люди скажут: “Ай да Ветров! Ай да сукин сын!”
— А я что, эту штуку зря клеил? — добавляет Женёк последнюю каплю к переполненному колодцу моих мыслей.
— Да не переживай ты так, — лыбится Михаил, — От работы кони дохнут. Накати, и тебя разом попустит…
— Сейчас, — говорю, — накачу. Вы только стаканы не убирайте. Подержите, я вернусь сейчас.
— Алик, ты чего?! — первым чует неладное Жендос.
— Эй, — машу рукой новобрачным. — По машинам! Сворачиваемся!
Толик и Татьяна идут к первой “Волге”. После ЗАГСа, по давнему, хотя и непонятно кем заведённому обычаю, они едут на одной машине.
Возле “Волги” ловлю Димона. Кажется, я нашёл здесь человека не менее безбашенного, чем я.
— Ты ведь хочешь, чтобы наши новобрачные были счастливы?
— Какой базар?! — удивляется он.
— Тогда слушай…
* * *
Когда свадебный кортеж проезжает мимо школы, передовая машина вдруг даёт по газам. Вторая “Волга”, уже приготовившаяся зарулить на стоянку, бросается в погоню. Следом тянутся остальные.
Мы с Жендосом не спешим и катим на мопеде в хвосте колонны. Когда прибываем на место, невеста и её мама уже орут друг на друга, уперев руки в бока.
— Ты понимаешь, какие люди у меня за столом сидят, тебя дуру дожидаются?! — кричит старшая Авдеева, — у меня там сам товарищ Иванцов У меня там Акулина Петровна из области… я же для тебя стараюсь!..
— Ах, для меня?! Вот и выдавай замуж свою Акулину Петровну! — не отстаёт младшая, — Не нужна мне твои подачки! Вот уеду с Толей на БАМ, на комсомольскую стройку! Ты своих внуков до конца жизни не увидишь! Даже фото тебе не пришлю!
Оба мужчины, и отец невесты Михаил, и молодой муж Толик стоят в сторонке, опасаясь встревать. На лицах у обоих написано желание нажраться.
— Поглядите на неё, люди добрые?! — со второго секретаря слетает весь её начальственный лоск, — нешто можно так с матерью разговаривать?!
В этот самый момент появляемся мы с Жендосом. Видя, что противостояние с дочерью заходит в тупик, Авдеева находит новую жертву.
— Это ты затеял?! — кидается она ко мне. — Задурил голову девке своими фотосессиями! Откуда ты на мою голову свалился, Ветров?! Эта стерва Леман не иначе как нарочно тебя подсунула.
— Вы меня сами пригласили, — говорю. — И мы работаем по утверждённому плану. Не знаю, как у вас в Телепене, а я привык, что люди держат слово.
— Да ты знаешь, с кем разговариваешь, сопляк! — из Авдеевой лезет начальственная дурь, — Ты завтра же вылетишь из своей газеты со свистом!
Не люблю, когда мне угрожают. Делают это с досадной регулярностью, но я до сих пор к этому не привык.
Меня обещали закатать в бетон, скормить свиньям, сломать ноги, выкинуть из окна, отравить неизвестным науке ядом, прикопать в лесопосадках, зарЭзать, утопить в ванне, задушив при этом галстуком, подстроить автокатастрофу или взрыв бытового газа.
Мне угрожали губернаторы, мужья и любовники моделей, конкуренты олигархи, бандиты, силовики, террористы и просто долбоклюи неопределённого рода занятия.
Однажды я так кого-то допёк, что он довёл свою угрозу до финала. Я умер и появился здесь. Но даже после этого не поумнел.
Медленно присаживаюсь на камень и прищуриваюсь на солнце. В отличие от всех остальных, я никуда не спешу.
— Сделайте одолжение, Светлана Юрьевна, — говорю. — Меня товарищ Молчанов на эту должность несколько дней уговаривал. Не смог я отказать такому уважаемому человеку. На институт плюнул. Собственной мечте на горло наступил. Вы уж побеседуйте с ним, может, он отпустит меня на инженера учиться?
— И побеседую! — Авдеева продолжает, но уже без былого запала, — посмотрим, что он скажет про твои художества!
— Про какие?! — удивляюсь. — Денег я с вас не беру, ничего незаконного не делаю. Я к выставке готовлюсь, мне натура нужна. Комсомольская свадьба, создание новой ячейки советского общества! А ваши пьянки, пляски и прочее мещанское разложение мне снимать не интересно. Не будет съёмок на скалах — я человек свободный, сел на мопед и уехал.
— А плёнки?! — соображает первой невеста.
— Прости, Татьяна, — отвечаю, — Но мне нет никакого смысла на них даже реактивы тратить.
— Знаете, что, — говорит вдруг Анатолий. — За то время, пока мы спорим, давно бы уже сфотографировались. Пошли, Танюша. Товарищ фотограф, куда нам встать?
На него все оборачиваются, словно заговорила статуя. Он протягивает невесте руку и ведёт её к скалам.
— Вот это конструктивный подход, — встаю я, — Женёк, расчехляй приблуду.
Что может быть хуже полудня? Только июньский полдень. Мелкие облачка, которые выручали раньше, бесследно расползлись. Небо выглядит накалённым, как голубая эмалированная кастрюля.
— Повезло вам, — дипломатично заявляет отец невесты. — Распогодилось,. Вона, солнышко какое.
За эти слова ни в чём не повинного Михаила хочется задушить. Солнце даёт угольно-чёрные тени, которые ложатся провалами вдоль носов, глаз и подбородков. Пускает весёлые зайчики от запотевших лбов. Светится весёлыми нимбами вокруг голов и заставляет щуриться.
По мне — лучше дождь, чем такое солнце. Но я верно предполагал накануне, что на рассвете мне снимать не позволят, а к закату новобрачные будут не в кондиции, и из за столов их никто не отпустит. Поэтому я подготовился.
В руках Жендос держит отражатель. В девяностые мы клеили такие из тетрапаковских пакетов с соком. С изнанки у них была фольга, которая прекрасно отражала свет.
Здесь с материалом оказалось хуже. Внутренняя поверхность молочных пакетов оказалась просто белой, но при этом ламинированной полиэтиленом. Блик она давала не такой яркий, зато по сравнению с фольгой более мягкий.
По моим корявым чертежам Женёк склеил из пакетов круг, пробил по краям люверсами и натянул эту конструкцию внутри пластмассового хула-хупа.
Агрегат получился лёгкий, ухватистый и поражающий воображение телепенских аборигенов своей технологичностью. Даже Авдеева-старшая, демонстративно стоявшая в стороне подходит поближе.
— А это чё?! — спрашивает самый впечатлительный из присутствующих, Димон.
— Бумеранг, — говорю, — его кидаешь а он возвращается.
— А зачем?
— Пока летит, солнце закрывает и можно фотографировать.
— Не лезь к товарищу фотографу, — отстраняет свидетеля Натаха, — не мешай своими глупостями человеку работать. Может вам помочь чем-нибудь, товарищ фотограф? — говорит она с придыханием, — подержать чего, пока ваш помощник занят.
— Вынужден отказаться, — говорю тактично, — на скалах слишком опасно. Не хочу подвергать вас риску.
Спешу покинуть эту парочку, а то Димон уже начинает вращать зрачками, ища в Натахиных словах подвох и повод для ревности.
Татьяна обижается на меня за угрозу насчёт плёнок, поэтому стоит надув губы и гордо приподняв подбородок. Её это только красит, так что я цинично откладываю объяснения до более поздних времён.
Я ставлю пару под углом к солнцу. Контровой свет золотит невесте волосы, придавая объём без всяких расфокусов и чётко “отбивая” фигуру от задника.
— Женёк, поднимай и наводи на них солнечного зайца.
— Нифига себе заяц, — поражается тот. — Это целый солнечный кабан!
Большое пятно отражённого света накрывает молодожёнов целиком, высвечивая лица, убирая тени и давая идеальную ровную картинку.
— Солнечный кабан! — не выдерживая прыскает Татьяна, — да ты сам представляешь себе солнечного кабана?!
Хохочем всё вчетвером. Если вчерашние кадры на этих скалах были возвышенными и романтичным, то сейчас молодожёны жизнерадостны и полны позитива. Нельзя повторить то, что уже случилось. Войти в ту же реку или отснять ту же сцену. Жизнь, это вечное изменение. Этим она и прекрасна.
Краем глаза слежу за Авдеевой-старшей. Я рассчитывал получить в её лице сторонника, который будет меня продвигать. Получил практически врага. Уверен, что она злопамятна. И всё же чувствую, что её ещё можно перетянуть на свою сторону.
Для этого нужен “вирусный” снимок. Тот, что не оставит равнодушным её простую и упёртую натуру. Которым она будет хвастаться перед знакомыми.
И я выпускаю джинна из бутылки.
— Татьяна, — говорю, — протяни ладошку. Чуть вбок, словно на ней что-то лежит.
Нет, мне ни чуточки не стыдно. Стоп. Снято!
* * *
— А бумеранг так и не бросили, — сокрушается Димон.
— Ветра не было, — объясняю, — без ветра он бы не вернулся.
— Эх…
Жендос хохочет. Я украдкой показываю ему кулак. Только разочарованного свидетеля нам не хватало для полного счастья. Свадьба катится к своей кульминации, к апогею, к коде.
Уже сказаны тосты, принесены подарки, сорваны глотки в криках “горько”, и подъедены салаты.
Столы накрыты прямо в школьном спортзале. Над головой у молодых висит баскетбольное кольцо, но это смущает только меня. В сервировке административный ресурс переплетается с сельским изобилием. Деликатесные шпроты соседствуют с домашним салом, а дефицитные крабовые палочки с гусём начиненным яблоками.
Молодёжь пляшет на улице под “АББУ”. Колонки установлены прямо на школьном крыльце. Гостей постарше в зале развлекает гармонист. Уже спет “Ой мороз… мороз… “ и “Виновата ли я…”.
Подвыпившие дамы заводят “Огней так много золотых…”, многозначительно поглядывая на парней. Те стойко игнорируют намёки, сражаясь с алкоголем. Битва выходит неравной.
Поначалу я ещё пытаюсь делать снимки несмотря на лезущий в кадр спортинвентарь. Но скоро лица гостей теряют солидность, а фоторепортаж становится похож на компромат.
Авдеева-старшая сменяет гнев на милость и усаживает нас с Женькой за стол. Не покормить фотографа или бояниста в те времена, всё равно что в дремучие Средние века не поставить мисочку с кашей для домового. И то и другое — может здорово попортить карму.
Нас по очереди пытаются напоить: свидетель Дима, отец невесты Михаил, отец жениха, имя которого я не могу запомнить вместе с приятелем с отвисшими усами, свидетельница Натаха с подружками, и ещё какие совершенно незнакомые люди.
Мы с переменным успехом сопротивляемся, но всё же несколько стопок каким-то волшебством оказываются во мне. Голова шумит от усталости и недосыпа. Тёплая водка ситуацию не улучшает.
Хочу выйти проветриться, а лучше смыться под благовидным предлогом. На пороге меня перехватывает свидетельница.
— Альберт, мне нужна твоя помощь.
Свидетельница уже изрядно навеселе. Её упитанные щёчки разрумянились, а глаза приобрели шалый блеск.
— А Дима помочь не может? — говорю. — Он, как бы, свидетель. Ему по должности помогать положено.
— Ой… — пренебрежительно машет рукой Натаха, — да какой с него толк? Зенки залил свои и песни горланит.
Грудь бодипозитивной свидетельницы повторяет вслед за рукой возмущённый жест. Я с трудом могу отвести взгляд. Вру, не могу. Его притягивает как магнитом. Можно сколько угодно восхищаться идеальными пропорциями, стройностью и изяществом. Но есть в таких выдающихся формах что-то, что минуя сознание действует сразу на организм. Какой-то древний и могучий инстинкт.
Натаху моё внимание ничуть не смущает. Скорее наоборот.
Странно, свидетеля Диму я видел совсем недавно. Выглядит он для своей непростой роли вполне бодро. На ногах стоит, выражается связно — что ещё надо?
— Это ведь ненадолго? — уточняю. — Скоро ведь торт вынесут. Мне надо присутствовать.
— Ой, да успеется, — снова машет она. — Мы мигом.
Ещё одно магическое покачивание вторит её словам.
До торта ещё прилично, но я не люблю, когда меня вмешивают во всякую свадебную суету. Туфли, свидетельства — это всё развлечения для гостей, я же здесь наёмный работник.
— Если мигом, то ладно, — сдаюсь я этому сиськогипнозу. — Что сделать надо?
— У нас сюрприз для молодых заготовлен, — говорит она. — Надо помочь его со второго этажа вниз спустить. Ты парень крепкий…
Отчётливо понимаю, что я не самый крепкий из собравшихся. Тот же Дима-свидетель со второго этажа может хоть пианино спустить при желании. Но грубая лесть, странным образом, находит свою цель.
— Пойдём, — она поднимается по лестнице впереди меня, натягивая платье пухлыми бёдрами.
Кажется, что торжествующая плоть вот-вот прорвёт тонкий ситец и вырвется на свободу. Прямо бразильские формы — как два футбольных мяча. Или краснодарские — как два арбуза.
Захожу вслед за Натальей комнату. Кажется, это кабинет географии. На стене висит карта. Успеваю разглядеть Северный Ледовитый океан.
— Дверь прикрой за собой, — говорит свидетельница. — К сюрпризу подготовка нужна.
Оборачиваюсь назад, и волнующая пышная грудь как минимум четвёртого размера припирает меня к двери.
