Погружение в глубины следствия

В начале 2019 года меня пригласили принять участие в работе Общественного Совета объединения правоохранительной направленности «Безопасная столица», руководителем которого являлась на тот момент председатель комиссии Мосгордумы по безопасности, ныне сенатор, представитель города Москвы, с 2023 года вице-спикер – заместитель председателя Совета Федерации Инна Юрьевна Святенко. Активисты «Безопасной столицы» участвуют в обеспечении правопорядка в общественных местах, например, проводят рейды по борьбе с ночной продажей алкоголя, проверяют торговые точки методом «тайного покупателя» и участвуют в других мероприятиях по предупреждению и пресечению преступлений и административных правонарушений, осуществляют взаимодействие и оказывают содействие в работе антитеррористических комиссий. Я, естественно, поинтересовался, что помогает им решать стоящие перед объединением задачи, осуществлять свою деятельность в точном соответствии с законодательством. Как мне объяснил председатель Общественного Совета, заместитель руководителя объединения «Безопасная столица» Дмитрий Евгеньевич Галочкин, это прежде всего 5-томный труд профессора Валерия Иннокентьевича Шестакова «Негосударственная сфера безопасности, охранная деятельность, частный сыск». Я этому очень обрадовался, потому что знаю Валерия Иннокентьевича очень давно. Он полковник КГБ в отставке, дружил с моим отцом, часто бывал у нас дома и подарил папе упомянутый выше пятитомник со своей дарственной надписью. Поскольку мне приходилось слышать много интересных рассказов дяди Валеры о его жизни, работе в следственных и оперативных подразделениях Комитета государственной безопасности и его последующей научной и законотворческой деятельности, я позвонил ему, и мы встретились у меня дома.

– Дядя Валера, я конечно помню немало Ваших рассказов и о таёжных, и о морских приключениях, и о работе следователем в органах госбезопасности, но всё же хотелось бы услышать их ещё раз.

– Начнём с того, что я родился 5 октября 1941 года. Уже шла Великая Отечественная война, и мой отец Иннокентий Фёдорович ушёл на фронт. Родился я на золотом прииске Целик Усть-Карского района Читинской области. Посёлок расположен на реке Кара, которая впадает в реку Шилка. Слияние Шилки и Аргуни образует Амур. Район богат полезными ископаемыми и, прежде всего, золотом. Поэтому его население в основном занималось золотодобычей. Для этого использовались различные приспособления: драги, бутары, двухколёсные самоопрокидывающиеся тележки (таратайки). Наряду с государственными организациями добычей золота занимались единоличники, именуемые старателями, которые по своей психологии похожи на героев рассказов Джека Лондона о «золотой лихорадке». Там никто прямо не скажет, где он нашёл золото, а будет долго темнить, ходить вокруг да около. Самое чистое золото 95-й пробы находили в долине реки Кара. Сданное старателями золото оплачивалось бонами по курсу: за один грамм чистого золота старатель получал один бон. Боны принимались в оплату в золотоскупках, специальных магазинах с широким ассортиментом товаров, многие из которых нельзя было купить в обычных магазинах. За день можно было намыть порядка трёх граммов золота. А иногда и ничего. Особенностью этих мест, где я родился, является то, что здесь находилась Карийская каторга. О том, как содержались каторжане, подробно рассказал русский писатель и врач Владимир Яковлевич Кокосов.

ИНФОРМАЦИЯ К РАЗМЫШЛЕНИЮ.

Вот отрывки из книги Владимира Яковлевича Кокосова «На Карийской каторге» (Чита, 1955):

«У правого берега реки Кары, над пространством в четыре тысячи квадратных саженей, окруженном обработанными промывкой грудами песку и гальки, нависло густое облако желтой пыли, поднявшейся от движения тысячи шестисот человеческих ног. Двигаются каторжные работники с носилками, нагруженными породой, наклоняются для ударов железным пудовым ломом, взмахивают руками с кайлами, железными лопатами. Выпрямляются спины для новых ударов закованных по ногам людей, с грязными, потными лицами, с ошельмованными бритыми головами, в рваных рубахах и портах; в глотках у всех пересохло, томит нестерпимая жажда. Гудит в воздухе разнообразнейшая масса звуков от движения толпы, покрываясь лязгающим звуком цепей, топаньем ног о твердую почву».

«В конце апреля эпидемии тифа и цынги приняли грозные размеры. Захваченный сыпным тифом, в полубессознательном состоянии, я подписал врачебному инспектору (в Читу) телеграмму: “Ежедневная прибыль тифозных, цинготных двадцать-тридцать, смертность – восемь-двенадцать, фельдшер Андреев [от] тифа умер, сам заболел тифом”. В течение двадцати пяти суток моего бессознательного состояния цифра больных в лазарете достигла шестисот человек. <…>

Судьба, или “фарт”, как говорит каторга, вынесла: организм мой болезнь выдержал. Придя в сознание, получил возможность передвижения. Волей-неволей приходилось браться за заведование лазаретом и подачу медицинской помощи. Обессиленный, с трудом передвигая ногами, опираясь на березовую палку… в начале июня начал я обходить лазаретные палаты.

Картина лазаретных палат была незабываемо-трагична. Сотни тифозных, цынготных больных в собственных тюремных одеяниях, с кандалами на ногах, валялись на полу. От дверей внутри палат к окнам приходилось пробираться с большой осторожностью, чтобы не придавить руки, ноги, головы лежавших в отупении людей, бредивших, распухших от цынги. Оконные рамы, снаружи забитые железными решетками, отворялись подъемом нижней половины, но мало помогали проветриванию воздуха. Запах экскрементов, специфический запах цынготных, разлагавшейся мочи, карболки, хлорной извести ошеломлял, одурманивал привыкших ко всему фельдшеров, лазаретную прислугу из военной каторги (вымер двойной комплект). Мириады вшей ползали по больным, по полу, по стенам. Раза четыре в сутки приходилось осматривать палаты для выноса умерших (“выгрузка упокоенных!” угрюмо говорил фельдшер Морозов), места которых заполнялись вновь прибывшими. И в этом аду люди выживали, выздоравливали, через пять-восемь лет оканчивали сроки каторги, выходили на волю!

Около двух месяцев не выходя из пределов лазарета, я не видел обстановки тюрем, казарм, каторжных работ, но я знал: каторга была полуголая, изморенная недоеданием, обессилевшая, изможденная… Несмотря на существование эпидемии тифа и цинги, обессиление людей, наказания плетьми, розгами продолжались… Не один десяток болевших тифом каторжных умирал в лазарете с незажившими от плетей, розог “травматическими повреждениями”».

«В 1863 году сидел в нашей Верхне-карийской тюрьме – до решения дела – бессрочный каторжный Путин. Из каторги Путин бегал много раз… Курчавый, черноватый, с небольшой бородкой, с серьгой в ухе, лет сорока, громадной силы; зубы на всех скалит, всегда говорит с усмешечкой. <…>

Подошли мы к карцерной двери: я впереди, за мной урядник, за урядником сторож; отворили дверь, я ногу на порог поставил.

– Здорово, Путин! Каково поживаешь?

Он ка-ак уда-ри-ит меня кандальным замком по голове! Я на спину свалился, затылком урядника с ног сшиб – оба упали. Путин через нас, мимо казаков, в дверь, на крыльцо и… пошел улепетывать! <…>

На другой день к вечеру захватили Путина: ножные кандалы сбил, ручных сбить не мог, руки окровянил, мясо клочьями висит, до кости изрезано. Нашли верст за восемь, под колодиной: лежит, согнувшись в три погибели, тут его и накрыли! Разыскали по следам крови: из пораненных рук кровь текла ручьями. Избили его ружейными прикладами, волоком всю дорогу тащили, били по чему попало; бить били, убить не могли – такова его планида! Отдышался, отлежался в карцере, кровью долго харкал: сейчас жив, в тюрьме находится, зубы скалит по-старому, усмешечки не бросил. Этим дело не кончилось! Месяца через три вышло решенье – “полняк, сто ударов плетью”. Все думали: конец пришел Путину, не выдержит! Начальство злобилось, милости не окажет.

– Выдержал, господин доктор, Путин и сто плетей, – как бы очнувшись, продолжал рассказ старик, – сто ударов выдержал… это значит триста концов человеческая душа выдержала… больше часа били при всей каторге…

Стонал, стонал, пощады у начальства не просил, потом и стонать перестал, замер… Увезли в лазарет замертво; месяца через три отдышался, снова появился в тюрьме. Есть в таких делах много непонятного для человеческого разумения…

Спрашивал я Путина: за что ты меня изувечил?! Что я тебе худого сделал?

– Виноват я перед тобою, Тарас Титыч, прости Христа ради! Не я тебя бил, видит бог, не я! Дума моя о вольной волюшке била, не был я в себе властен, терпеть дольше сил не хватило! Прости меня, родной, прости Христа ради…

– То-то и оно-то! – вздохнув, закончил рассказ старик. – Думаю я, что Путин человек особой категории: души своей не продаст, дорожит ею больше всякого телесного благополучия…»

ИНФОРМАЦИЯ К РАЗМЫШЛЕНИЮ.

– Андрей, в 40-градусный мороз политических заключённых приковывали к тачкам и заставляли возить руду. Поэтому, когда меня спрашивают, где я родился, я говорю: «На каторге». О женской тюрьме напоминают клочья женских волос, которые здесь можно найти. В марте 2001 года был открыт Усть-Карский поселковый краеведческий музей. Его спонсором стал Валерий Павлович Котельников, генеральный директор ОАО «Прииск Усть-Кара», уроженец этих мест. Первым директором музея была моя одноклассница Тамара Петровна Кузьмина, учитель с 40-летним стажем, ещё в молодости собиравшая экспонаты и фотографии среди местных жителей посёлка. К сожалению, в 2012 году она ушла из жизни. После неё должность директора музея занимали Алёна Перебоева, Вера Луцок, Надежда Власова, Инга Цыганкова, Оксана Кустова. Сегодня музеем руководит Олеся Шадрина.

– Одним словом, место суровое. А как там с природой?

– Природа прекрасная, величественная. Вокруг горы, тайга. Шилка река судоходная, по ней ходили колёсные китайские пароходы. Здесь были верфи, строили суда и сплавляли в сторону Тихого океана на понтонах. В то время в посёлке Целик была средняя школа-десятилетка, которую я окончил. Сейчас её уже нет, да и сам посёлок почти полностью исчез, так как по его территории прошли драги и для добычи золота перемыли породу. Отец вернулся на первом году войны контуженным. Сам он не ходил, его привезли санитары. Врачи оказались бессильны, его вылечила мама: деревянная кадка, в ней берёзовые веники и раскалённые докрасна камни, сверху одеяло. И сажали туда отца. Через месяц он пошёл. Отец был классным сапожным мастером, к нему с заказами приезжали даже из Читы. Работал он на дому. А я после 8-го класса пошёл в вечернюю школу. Зимой учился, а с мая и до октября уходил с геологами в тайгу. Вначале с читинской экспедицией на поиски урана и золота, затем со львовской. Сплавлялись по реке на пароходе, потом ехали на вьючных лошадях, в сложных условиях, без дорог. Я был радиометристом.

ИНФОРМАЦИЯ К РАЗМЫШЛЕНИЮ.

– Я начал работать в геологической экспедиции в полевой сезон 1956 года. У нас было семнадцать лошадей, и мы уходили очень далеко. Вокруг полное безлюдье, шли тропами, лошади вязли. Брали пробы воды в ручьях и реках, отбирали образцы пород, всё это документировали, упаковывали и отправляли в лабораторию. Я ходил в паре с геологом, нёс рюкзак, заполненный образцами, который к вечеру становился неподъёмным. Так что приходилось оставлять его за километр до лагеря, потом идти к палаткам подкрепиться хлебом и чаем и только затем возвращаться за рюкзаком. Начальник отряда был настоящим романтиком, у него был вьючный ящик с книгами таких известных в то время авторов, как Джек Лондон, Эрнест Хемингуэй, Теодор Драйзер и многих других. Именно он привил мне любовь к книгам.

– Но всё же после школы Вы выбрали службу в армии.

– В то время служба в армии считалась действительно почётной, и молодые люди призывного возраста не только не пытались уклониться от призыва, а, наоборот, даже скрывали от призывной комиссии свои болезни, чтобы быть признанными годными к службе. Такому отношению к службе в армии способствовало и общественное мнение. Главной моей мечтой было служить на флоте. У меня два брата, один шесть лет отслужил на флоте, другой пять, а я четыре года. Когда меня призвали, нас только до Владивостока везли три или четыре недели. Вагоны для перевозки скота, в них нары, на нарах – солома. Так и ехали. Но никто не жаловался. Наоборот, все были счастливы, ведь служба на флоте во все времена считалась элитной. Но оказалось, что есть ещё элита из элит – подводники. Чтобы попасть туда, нужно было пройти медкомиссию. В результате из 500 человек отобрали около ста. Многие срезались на барокамере. Тех, кто остался, направили в 51-й Учебный Отряд Подводного Плавания УОПП-51 (в/ч 25151), расположенный во Владивостоке на возвышенности между бухтой Золотой Рог и бухтой Малый Улисс. В процессе обучения прежде всего отрабатывалась борьба за живучесть корабля. Нас учили, что необходимо сохранять хладнокровие, уметь быстро находить и устранять неисправности, быть готовыми к действиям в аварийных ситуациях, в том числе борьбе с пожарами, с поступлением забортной воды внутрь корпуса через пробоины (например, при столкновениях), через повреждённые трубопроводы и арматуру. А на глубине 50 метров струя воды пронзает человека как шпага. Единственная возможность заделать пробоину – это задраить все люки, сравнять давление в лодке с забортным. В любом случае, личный состав должен до последней возможности пытаться сохранить корабль и лишь в крайнем случае обеспечить собственное спасение. Пройдя полный курс подготовки и получив специальность рулевого-сигнальщика подводной лодки, я прибыл, как сейчас помню, 12 апреля 1961 года, когда Юрий Гагарин совершил первый в истории полёт в космос, на базу подводных лодок в бухту Малый Улисс. Там мне говорят: «Сейчас вот к тому пирсу подойдёт для заправки топливом подводная лодка, на которой вам предстоит дальнейшая служба». А на пирсе крики: «Гагарин полетел!» и всеобщее ликование, что мы первые.

– Это знаете, дядя Валера, есть такой известный актёр, мой земляк Юрий Гальцев, худрук Театра эстрады имени А.И. Райкина в Санкт-Петербурге. Он родился 12 апреля 1961 года. По его словам, через час после его рождения по радио объявили, что Юрий Гагарин полетел в космос: «На следующий день к маминой койке подходит делегация из горкома: “Ваш сын появился на свет в такой исторический момент, хорошо бы назвать его Юрием”». У Гальцева есть такая песня:

– Вот так и мы – прямо, не заходя в казарму, сразу вышли из бухты за боны и отправились в поход. И вернулись мы из него только в сентябре, практически через полгода. Ходили в водах Тихого и Атлантического океанов, подо льдами Северного Ледовитого океана.

– А вы знали, что идёте подо льдами?

– Я всё знал, потому что мой боевой пост в рубке был рядом с командиром. При всплытии я снимал штурвал, поднимался на мостик, там его снова надевал, так что моё место даже выше, чем у командира лодки. Я должен наблюдать за горизнтом и докладывать командиру, какие цели справа, слева и прямо по курсу. По другую сторону находятся или старпом, или вахтенный офицер. Мне приходилось невольно слышать их разговоры, и я думал: «Какие же они умные!» Особо хочется отметить роль командира подводной лодки. На подводной лодке командир – это и отец, и бог. Он пользуется абсолютным авторитетом, неподдельным уважением всего экипажа. Поэтому члены экипажа обращаются к нему не по званию, как это принято по уставу, а по должности: «Товарищ командир». Для меня до сих пор капитан 3-го ранга Слёзкин – идеал мужчины и офицера. Не было на подводной лодке и так называемой «дедовщины», характерной для других родов войск. Матросы 4-го года службы («годки») пользовались уважением, но не злоупотребляли своим статусом. Они были настоящими профессионалами, заинтересованными передать свой опыт принимающим у них эстафету молодым матросам. По существу, они занимались на подводной лодке их профессиональной подготовкой и делали это качественно, порой сурово, но справедливо, не унижая при этом достоинства молодых матросов. Например, командуют: «Пролезь через всю лодку по трюму!» Или: «Вот эта труба – посмотри, куда она идёт». Или: «Вот этот клапан для чего?» и т. д. Свою специальность «годки» знали досконально и были правой рукой офицеров. Между «годками» были свои отношения, существовал свой негласный кодекс, но морской, а не уголовный. Все понимали, что от каждого на лодке зависит судьба всего экипажа. Не тот клапан открыл – вода пошла в цистерны, рули в подводном положении не так поставил – дифферент на нос, и лодка пошла вниз, может затонуть.

– Всё это, наверное, очень пригодилось вам в боевых условиях во время Карибского кризиса в октябре 1962 года.

– Когда начались эти события, мы находились на берегу, в казарме. На самой лодке условий для отдыха нет – я три года спал на торпеде, в первом торпедном отсеке. Особенно плохо в надводном положении – лодку мотает как бочку. Но зато, когда лодка погрузится на глубину более тридцати метров, качка прекращается и наступает приятная тишина и блаженство, так как в подводном положении дизеля не работают. Первый и шестой отсеки подводной лодки являются жилыми. В них находятся подвесные койки, расположенные между и над торпедами. Для того чтобы забраться на койку, нужно подтянуться на клапанах и занять горизонтальное положение. При этом для того, чтобы изменить положение тела на койке (повернуться на другой бок), нужно спуститься с койки и проделать ту же операцию, так как, когда лежишь на койке, тебе в бока с обеих сторон упираются клапана и различные приборы. Первый и шестой отсеки служат для рядового состава и необычной столовой, именуемой «бочок». На торпеды, расположенные по правому и левому борту отсека, кладут толстую доску, хранящуюся в этом же отсеке, на которую ставят посуду из дюралевого шкафчика и принесённую из камбуза пищу. Питание любое, вплоть до варенья – но аппетита нет. Хотя в морской паёк входит бутылка портвейна «777» и шоколадка. Но не хочется, и без того мутит. В плавании кок вечером нередко обходит всех членов экипажа, включая матросов, и спрашивает, что приготовить на следующий день. Самое ценное – это таранка в запаянных банках и сухари. Частые проблемы с личной гигиеной, особенно когда лодка уходит в дальнее плавание. Душ вообще не предусмотрен, а умываться можно только при наличии пресной воды, которой нередко хватает только на три-четыре дня. Потом для этого используется морская вода, которая вредит коже. Поэтому умывание прекращается. Врач утром берёт бачок со спиртом и вату и предлагает протереть вам лицо. Поэтому после похода на берегу первым делом экипаж везут в баню.

– Почти как шахтёров после забоя.

– Да, грязь приходилось буквально отскребать. После дальнего похода подводную лодку встречают комбриг и оркестр. В столовой бригады для команды накрывают стол, на нём по традиции поросёнок. После этого команду направляют в дом отдыха на двухнедельный отдых. За время службы было много интересных походов, различных достойных упоминания случаев. Но, наверное, самый яркий и запомнившийся на всю жизнь был поход во время Карибского кризиса. Наша подводная лодка принимала в нём непосредственное участие и, по мнению руководства, успешно справилась с поставленной задачей. В тот день в четыре часа объявили боевую тревогу. Но подготовка лодки к этому походу осуществлялась заранее. Были загружены торпеды, пополнен запас питания, заправлены цистерны с питьевой водой. Накануне закрасили бортовые номера, сняли флаг, сварщики заварили аварийно-сигнальный буй, который лодка в случае аварии выбрасывает с глубины для связи со спасателями. Это означало, что помощи не будет. Всех построили на пирсе. После этого выходит комбриг: «Товарищи матросы, вам предстоит дальний поход. Это боевой поход, связанный с выполнением особо важного задания Родины. Если кто-то отказывается, прошу шаг вперёд. Никаких последствий для вас не будет». Тишина, никто не шелохнулся. «Тогда желаю успеха, хорошего вам похода!» Прозвучала команда: «По боевым местам!», отошли от пирса, вышли за боны – и сразу погружение. Наша задача состояла в том, чтобы через Корейский пролив выйти в Тихий океан и у берегов Австралии перехватить и сопроводить два американских авианосца, следующих, по данным разведки, в Токийский залив. Но Корейский пролив заминирован. Его можно пройти только в надводном положении. Поэтому мы приблизились к нему в сумерках и пошли в надводном положении. Я стою на мостике рядом с командиром. Вдруг с Хоккайдо приближаются американские самолёты, пускают осветительные ракеты и запрашивают: «Чья подводная лодка». Мы набираем полный ход, чтобы уйти и погрузиться. Нас начинают бомбить. Как мы потом узнали, у идущей за нами подводной лодки оторвало рубку, и она была вынуждена вернуться назад. Проскакиваем минные заграждения, поворачиваем на север и ложимся на грунт. А американцы, видимо, думали, что мы пойдём на юг. Мой пост находился в первом отсеке, и было слышно, как работают винты противолодочных кораблей. Замполит ходит по отсекам и успокаивает, мол, не опозорим наш флот, в 1905 году здесь в Цусимском сражении наша эскадра осенила себя вечной Славой. А я думаю: «Зачем он это говорит, каждый и так знает, что нужно делать в этой ситуации». Несмотря на реальную опасность, страха не было. Было ощущение, что всё это происходит на учении. Видимо, возраст такой, что не верится, что можно погибнуть. И трое суток мы пролежали на грунте. Поднимаемся на перископную глубину, командир запрашивает радиста: «Как горизонт?» Тот отвечает: «Горизонт чист!» Тогда мы всплываем и идём полным ходом в надводном положении. Через некоторое время радист докладывает, что слышны шумы судна большого водоизмещения. Это были американские авианосцы. Их эскорт составлял 140 кораблей и вертолёты. А у нас на борту находились сотрудники КГБ СССР, которые слушали и записывали переговоры американских лётчиков между собой и с командованием кораблей. Мы поднырнули и в подводном положении следовали между авианосцами и в случае приказа готовы были применить торпеды. Так, в подводном положении, мы благополучно сопроводили их до Токийского залива, где они встали на рейде, а мы остановились у входа в залив в подводном положении. Спустя какое-то время кризис миновал, и нам последовала команда: «Отбой!» Но назад через Корейский пролив мы уже не пошли, а возвращались на базу через пролив Екатерины. Встретили нас торжественно, с оркестром. Командир доложил комбригу о выполнении поставленной задачи. После этого экипаж отправили в дом отдыха, и мы там две недели были на полном обслуживании. На этом мое участие в Карибском кризисе закончилось, а служба продолжалась.

– Но Ваша служба уже подходила к концу. Какие у Вас были планы на будущее?

– На 4-м году службы я решил поступать в Дальневосточный государственный университет. Для подготовки к поступлению мне и ещё двум сослуживцам разрешили посещать во Владивостоке подготовительные курсы. Поскольку я уже работал в геологии, то решил поступать на геологический факультет. Но мои товарищи предложили ехать вместе с ними поступать в Воронежский государственный университет, мотивируя это тем, что если мы провалим экзамены, то должны будем возвращаться на лодку дослуживать, а это стыдно. Если же мы не поступим в Воронежский университет, то нас направят дослуживать в близлежащие к Воронежу воинские части. Поскольку в Воронежском университете был геологический факультет, то я согласился. Но когда мы приехали туда и пришли в приёмную комиссию, то мои товарищи говорят: «Раз уж мы вместе приехали, давай вместе поступать на юридический факультет». Конкурс туда был 20 человек на место, и набирали всего 25 человек. Я подумал – и согласился. Я успешно сдал вступительные экзамены, набрав даже полбала лишних. Мои товарищи, к сожалению, не прошли по конкурсу, и один из них поехал дослуживать в одну из подмосковских воинских частей, а другой был зачислен с имеющимися баллами в Воронежский педагогический институт. Таким образом, начался новый и необычный этап моей жизни – студенческий. На курсе все 25 человек были военные, и, по крайней мере, первый год мы ходили в военной форме, поскольку ничего другого у многих не было. Учились мы очень прилежно, много работали в библиотеках города. Я жил на квартире, так как общежитие можно было получить только на третьем курсе. Особо хотел бы подчеркнуть высокий профессиональный уровень профессорско-преподавательского состава юридического факультета Воронежского госуниверситета. Они не просто давали знания, но и учили думать, размышлять, не принимать на веру те или иные факты. Многие из них затем были приглашены в ведущие вузы Москвы. На старших курсах я поработал на общественных началах в органах прокуратуры и милиции. Стажировку я проходил в прокуратуре Ленинского района Воронежа. До сих пор вспоминаю их с благодарностью и признательностью. Это были следователи с большой буквы, к тому же с хорошей теоретической подготовкой. На последнем курсе встал вопрос о моём распределении. Мой однокурсник, тоже моряк, предложил обратиться в Управление КГБ по Воронежской области, что мы и сделали. В отделе кадров Управления нас выслушали, записали наши данные и сказали, что, мол, продолжайте учиться, а мы вам сообщим, берём мы вас или нет. После этого меня приглашали на беседу ещё несколько раз, уточняли данные, однако конкретного решения о зачислении на службу не принимали. Тем временем наступили зимние каникулы перед последним семестром. Я поехал в Тюмень, где жили два моих брата. Приехав к ним, я зашёл в Управление КГБ по Тюменской области, поговорил с начальником отдела кадров, и он меня заверил, что, мол, не беспокойтесь, мы Вас берём. Я приезжаю в Воронеж, а там заявляют, что они тоже решили принять меня на службу и не отдадут. Они звонят в Тюмень и требуют объяснений, почему у них забирают кадры – но успеха не добились, и мне пришлось ехать в Тюмень. Это был 1968 год.

– Я в 1964 году в Тюмени пошёл в школу № 25 прямо напротив Управления КГБ на улице Володарского, где работал мой отец, и учился там до 1967 года. А потом мы переехали в Москву.

– Да, с Юрием Андреевичем мы познакомились позднее. Когда я по распределению приехал в Тюмень, меня пригласили к начальнику Управления полковнику Лобанову. Во время беседы присутствовал и его заместитель по кадрам.

ИНФОРМАЦИЯ К РАЗМЫШЛЕНИЮ.

– Дядя Валера, папа оставил следующую характеристику начальника Управления Лобанова и его заместителя (помощника) по кадрам Матросова: «Помощником начальника Управления по кадрам был полковник И.С. Матросов. Он приехал из Москвы в составе кремлевской охраны, сопровождая тело В.И. Ленина, в 1941 году. Очень скромный, культурный человек. Хорошо знал свое дело. С принимаемыми на работу беседовал очень обстоятельно. Уже при первой беседе со мной мне он сразу показался симпатичным человеком. С начальником Управления (полковником Лобановым. – А.В.) у него не сложились отношения… и Матросов, подав рапорт на увольнение, вскоре уволился. В дальнейшем он много лет работал в “Тюменьнефтегаз”. Был там на хорошем счету. О Лобанове у него осталось самое плохое впечатление, как о самодуре, бестактном и бескультурном человеке. Для такого суждения у Матросова были основания. По заданию начальника Управления Матросов проводил очень непростые беседы с женами молодых сотрудников, разъясняя им специфику работы их мужей, например, как научиться вести себя спокойно при неожиданной встрече с мужем, идущим по улице с женщиной, помня, что это его работа. Естественно, не всегда беседы Матросова приносили те результаты, на которые рассчитывали организаторы этих мероприятий. Нередко эффект был с точностью наоборот. У меня о Матросове И.С. сохранились самые добрые воспоминания».

– Мне тоже запомнилась первая беседа с начальником Управления и его замом по кадрам: «Валерий Иннокентьевич, а Вы знаете, что у нас есть агентура?» – спрашивают они. Я говорю: «Знаю». Начальник округляет глаза – и замолкает. Через некоторое время он спрашивает: «А откуда Вы знаете?» Я говорю: «Я же практику в прокуратуре проходил, знаком с внутрикамерной агентурой». То есть в то время само слово «агент» было секретом, его даже произносить было нельзя. По-видимому, мои ответы понравились, потому что Лобанов сказал: «Вас направили к нам следователем. Но у нас практика, год-полтора поработайте на оперативной работе. Тогда я Вас снова переведу в следственное подразделение». И меня определили в 5-й отдел – борьба с идеологической диверсией. Там мы познакомились с Петром Сергеевичем Никулиным, который работал в этом же отделе. Он был очень эрудированным человеком, обладал глубокими научными знаниями во многих сферах, владел английским языком. Пётр Сергеевич познакомил меня с Юрием Андреевичем Ведяевым, который в то время уже был в аспирантуре Высшей школы КГБ СССР в Москве.

– Это был друг отца. К сожалению, в прошлом году его не стало. Я помню, в Тюмени я ещё в школу не ходил и часто оставался у бабушки с дедушкой на Семакова, 15. Они с папой заходили вечером перекусить, дядя Петя вынимал из пистолета обойму и давал его мне поиграть.

– Пётр Сергеевич рассказал мне много интересного о твоём отце, о его новых идеях в контрразведке, об использовании научных знаний при решении стоящих перед органами госбезопасности задач. Меня это очень увлекло. Я впервые узнал, что в Москве есть Высшая школа КГБ, где занимаются наукой, теорией контрразведывательного искусства, защищают диссертации, становятся кандидатами и докторами юридических наук, профессорами. Для меня это было открытием, оказалось, что есть интересная перспектива. В самом отделе все сотрудники были с высшим образованием, настоящие интеллектуалы. Здесь царила прекрасная рабочая атмосфера. Сегодня я часто вспоминаю имена тех людей. Этот период работы, как и служба на флоте – самые лучшие годы в моей жизни. Примерно треть отдела составляли фронтовики. Но какие это были люди – кристальной чистоты. Как же они относились к работе – несмотря на ранения и тяготы войны, это были увлечённые преданные своему делу люди. Помимо всего прочего – люди душевные. Мой первый начальник Степанов Юрий Фролович был мне как родной отец. Он меня устроил жить на квартиру к матери нашего сотрудника. И хотя она была уже в возрасте, но ухаживала за нами, заботилась о нас. Это было действительно трогательно. Почувствовать моральный климат в коллективе можно на таком примере. У нас была такая статья, как «Оперативные расходы». Например, нужно было в интересах дела сходить в ресторан. Особенно если встреча с иностранцем. При этом начальник отделения всегда подчёркивал: «Имейте в виду, это деньги народные. Поэтому будьте скромнее». И все это неукоснительно соблюдали. Свои деньги можешь тратить – а это статья святая. Важной задачей органов госбезопасности в то время была борьба с идеологической диверсией, осуществляемой враждебными нашей стране зарубежными государствами и их спецслужбами, антисоветской агитацией и пропагандой. Идеологическая диверсия – это по своей сути информационная война против СССР. При этом главный акцент в работе КГБ по этому направлению делался на профилактику. В тот период в большинстве управлений вообще не возбуждалось уголовных дел за антисоветскую агитацию и пропаганду. Поэтому, когда рассказывают все эти небылицы о массовом привлечении к уголовной ответственности за это преступление, – всё это выдумки. Уголовные дела по статье 70 УК РСФСР возбуждались в основном в Москве, Ленинграде, на Украине и составляли мизерную часть от иных уголовных дел, возбуждаемых органами госбезопасности. Вот и все репрессии «кровавой гэбни».

– Я напомню, ст. 70 УК РСФСР «Агитация или пропаганда, проводимая в целях подрыва или ослабления советской власти либо совершения отдельных особо опасных государственных преступлений, распространение в тех же целях клеветнических измышлений, порочащих советский государственный и общественный строй, а равно распространение либо изготовление или хранение в тех же целях литературы такого же содержания» предусматривала лишение свободы на срок от шести месяцев до семи лет и со ссылкой на срок от двух до пяти лет или без ссылки или ссылкой на срок от двух до пяти лет. Те же действия, совершённые с использованием денежных средств или иных материальных ценностей, полученных от иностранных организаций или лиц, действующих в интересах этих организаций, либо лицом, ранее осужденным за особо опасные государственные преступления, а равно совершённые в военное время, – предусматривали лишение свободы на срок от трёх до десяти лет и со ссылкой на срок от двух до пяти лет или без ссылки.

– Наиболее эффективной мерой в борьбе с идеологическими диверсиями в то время было официальное предостережение, основания и порядок объявления которого были определены в соответствующем указе Президиума Верховного Совета СССР. Официальное предостережение выносилось лицам при осуществлении ими действий, создающих условия для совершения правонарушений, либо в целях недопустимости продолжения антиобщественного поведения и применялось только в случаях, когда в действиях таких лиц отсутствовали основания для привлечения их к уголовной или административной ответственности. Для вынесения такого предостережения лицо официально вызывалось в орган КГБ СССР, где в присутствии оперработника, следователя, а иногда и прокурора ему сообщалось о совершаемых им действиях, которые хотя пока и не содержат признаков преступления, отнесённого к ведению органов госбезопасности, однако их совершение в дальнейшем может перерасти в преступление. Далее, гражданину разъяснялось, что государство не заинтересовано в том, чтобы этот этап наступил, и поэтому информирует его, к каким правовым последствиям может привести продолжение совершения им указанных действий. После этого профилактируемому лицу предлагалось ознакомиться с протоколом вынесения официального предостережения и подписать его. Помимо индивидуальной профилактики, органы государственной безопасности занимались и общей профилактикой в борьбе с идеологическими диверсиями. Для этого сотрудники КГБ были обязаны выступать с лекциями о противодействии идеологической диверсии перед коллективами предприятий и организаций. Борьба с идеологической диверсией была лишь одним из направлений деятельности органов госбезопасности. Я остановился на работе по этому направлению подробно лишь по той причине, что непосредственно участвовал в ней. Не менее важными в работе органов были и другие направления. Это, например, обеспечение экономической безопасности, защита государственной тайны. Эти направления были особенно характерны для УКГБ по Тюменской области. В тот период в Тюменской области как раз открывались мощные месторождения нефти и газа. Зарубежные разведки проявляли повышенный интерес к запасам этих месторождений, их качественным характеристикам и другой стратегической информации. Тюменские чекисты успешно справились с поставленными перед ними задачами в этом направлении. В марте 1969 года я был назначен на должность следователя следственного подразделения УКГБ при СМ СССР по Тюменской области. Поскольку в тот период в Управлении уголовные дела, отнесённые к подследственности следователей органов госбезопасности, возбуждались довольно редко, то основная моя работа состояла в оказании правовой помощи оперативным подразделениям (правовая оценка полученной ими информации) и пересмотре дел по архивным уголовным делам, рассмотренным в 1937–1953 годах. Кроме того, часто приходилось выезжать в командировки для участия в расследовании сложных и объёмных уголовных дел в других регионах страны. Эти командировки длились иногда по полгода и более. При расследовании таких уголовных дел формировались в соответствии с уголовно-процессуальным кодексом следственные группы, в которые включали следователей из других регионов. Благодаря этому решались две задачи – оказание помощи в расследовании дел и повышение квалификации прикомандированных следователей. Более длительными у меня были командировки в Следственный отдел КГБ при СМ СССР, где я был в составе следственной группы по расследованию уголовных дел по статье «Нарушение правил о валютных операциях» (ст. 88 УК РСФСР). В тот период КГБ при СМ СССР по поручению ЦК КПСС начал борьбу с валютчиками, преступная деятельность которых представляла угрозу финансовой безопасности государства, и добился серьезных успехов. Так, например, вошли в историю уголовные дела в отношении крупных фарцовщиков Файбишенко, Яковлева, Рокотова. Особо хочу остановиться на работе следователей того времени по пересмотру уголовных дел в отношении лиц, осужденных в период 1937–1953 годов. Речь идёт об уголовных делах, рассмотренных в указанный период в судебном и внесудебном порядке («тройками», «двойками» и даже единолично). В процессе пересмотра проводилась проверка каждого конкретного дела, запрашивались справки из других дел и архивов, по возможности проводился повторный допрос свидетелей. По окончании проверки следователь выносил заключение, в котором на основании собранных материалов высказывал свою позицию: «Полагал бы прекратить уголовное дело за отсутствием состава преступления или за отсутствием события» или «Оставить приговор, постановление в силе», и направлял прокурору. На основании этого прокурор выносил своё заключение, которое направлял в суд. И уже суд принимал окончательное решение о прекращении уголовного дела и выплате осужденному или его родственникам соответствующей компенсации или об оставлении решения по делу в силе. За период участия в этой работе через мои руки прошло не менее десяти тысяч уголовных дел. Что хочется сказать по поводу этой работы. Об этом периоде в истории нашей страны, а точнее СССР, много написано, только ленивый не высказал своего мнения. При этом оценка тем событиям давалась, как правило, в зависимости от политической ситуации в стране, позиции и партийной принадлежности автора. Поэтому об объективности здесь говорить не приходится. Особенно это касается количества репрессированных в те годы. В 1990-е годы, в период «разгула» демократии, по существу шло соревнование, кто из так называемых «счётчиков» назовёт большую цифру репрессированных. Что могу сказать по этому поводу? Отрицать, что репрессии были, глупо. Оправдывать их – надругательство над справедливостью и памятью невинно пострадавших. С другой стороны, не стоит и спекулировать на этом, используя горе людей в неблаговидных целях.

– Дядя Валера, с подачи правозащитников и диссидентов период рассмотрения уголовных дел во внесудебном порядке принято называть периодом беззакония. Но ведь «тройки» создавались на основе законов того времени и действовали на законных основаниях. Такова была воля государства по защите своих граждан в совершенно особых обстоятельствах в новый исторический период. Как Вы можете прокомментировать эту ситуацию?

– Внесудебные органы создавались на основании постановлений Центрального исполнительного комитета СССР, НКВД СССР, в соответствии с которыми право на внесудебные рассмотрения уголовных дел предоставлялось Особому совещанию при НКВД СССР и его органам на местах. Особое совещание при НКВД СССР состояло из заместителя наркома внутренних дел, уполномоченного НКВД СССР по РСФСР, начальника ГУРКМ, прокурора СССР и его заместителя. Дела рассматривались заочно. Тройки создавались на местах из 1-го секретаря обкома или ЦК, начальника соответствующего органа НКВД, прокурора края, области или республики. Так что нормативная база была. Поэтому формально они действовали на основании законодательства. Вопрос мне кажется в другом, была ли необходимость в установлении такой формы рассмотрения уголовных дел и именно в той конкретной исторической обстановке. Это отдельный вопрос, и он требует серьёзного, всестороннего, объективного и беспристрастного исследования. Кроме того, как говорил один из моих коллег, к любому закону нужна еще и голова. Наши доблестные правозащитники, учёные, историки и некоторые журналисты при оценке тех событий нередко забывают или не хотят применять принцип историчности. Невозможно дать объективную оценку тем событиям и действиям, исходя из современной обстановки и действующего законодательства. Приведу для примера одно уголовное дело 1937 года, которое я пересматривал. За поджог колхозной скирды сена гражданин был приговорён к высшей мере наказания. Если оценивать его действия и причинённый вред с позиций сегодняшнего дня, то любой скажет, что это жестоко и несправедливо. Мол, что там сено по сравнению с человеческой жизнью. А в то время в результате этого «теракта» в колхозе погиб скот. Создалась угроза голода. Есть разница? Поэтому сегодняшние реалии нельзя автоматически переносить на прошлое и судить о тех днях по дням нынешним. Да, были сфабрикованные дела. Я помню, осудили женщину на пять лет за подрыв моста. Я приезжаю в этот населённый пункт и спрашиваю старожилов: «У вас здесь был мост?» Они говорят: «Никогда не было, реку всегда вброд переходили». Я дал заключение о прекращении дела «за отсутствием события преступления». Однако из рассмотренных мной дел примерно в 30 % случаев на основании вновь собранных материалов я делал заключение, что приговор обоснован, т. е. вынесен справедливо. В других случаях дело переквалифицировалось, то есть изменялась статья обвинения. Например, одного руководителя органов НКВД осудили по статье 58–10 «Пропаганда или агитация, содержащие призыв к свержению, подрыву или ослаблению советской власти или к совершению отдельных контрреволюционных преступлений». Он вызывал к себе жён своих подчинённых и насиловал их. Его расстреляли. Хотя не по той статье. Но разве это было несправедливо?

– Это как сейчас любого спросить, что делать с педофилом. И не важно, по какой статье.

– Но если разобраться, то и по статье 58–10 заключение вынесено справедливое. Ведь этот нерадивый руководитель своими действиями компрометировал государственные органы и, следовательно, способствовал ослаблению советской власти. Так что приговор был вынесен справедливо. А одна из задач уголовного процесса – это как раз и есть назначение справедливого наказания.

– Вы по-прежнему работали в Тюмени?

– Да, в Тюмени в должности следователя я работал до декабря 1972 года, после чего решил вернуться в Управление КГБ СССР по Воронежской области. В Воронеже у тёщи оставался мой сын, он уже собирался пойти в школу. Я прихожу к полковнику Лобанову и прошу меня отпустить. Доложил ему все обстоятельства, и он дал своё согласие. За что я ему искренне благодарен. В Управлении КГБ по Воронежской области я был назначен на должность следователя следственного отделения, начальником которого был полковник Поцелуев Михаил Иванович. Тоже фронтовик. У меня с ним сложились хорошие деловые отношения. Следственная работа мало чем отличалась от той, которой я занимался в тюменском Управлении, разве что её объемом. Учитывая, что часть Воронежской области в годы Великой Отечественной войны была временно оккупирована немецко-фашистскими захватчиками, то, естественно, велась работа по выявлению нацистских пособников и карателей, а также лиц, перешедших на сторону противника. Розыском таких лиц занимались не только оперативные работники, но и следователи. Некоторые из них могли работать в других территориальных органах, куда и направлялись материалы для возбуждения уголовных дел и их расследования. В мою бытность один из карателей был установлен на территории Воронежской области следователями из УКГБ по Псковской области. Как сейчас помню, накануне 9 Мая из Пскова к нам приезжает следователь Агибалов Валентин Иванович и докладывает начальнику Управления генерал-майору Минаеву Николаю Григорьевичу, что в Воронежской области проживает бывший каратель, которого он приехал арестовывать.

ИНФОРМАЦИЯ К РАЗМЫШЛЕНИЮ.

– Получается, что начальник воронежского Управления КГБ генерал-майор Минаев хорошо знал начальника тюменского Управления КГБ полковника Лобанова, так как они вместе работали: Минаев был начальником Управления КГБ по Омской области, а Лобанов – его заместителем. Это, наверное, сыграло свою роль и в Ваших перемещениях по службе между Воронежем и Тюменью.

– Вполне возможно, хотя я тогда об этом не знал. Как я уже сказал, накануне 9 Мая меня вызывает генерал-майор Минаев и говорит, что после праздника Победы мне необходимо с оружием выехать вместе со следователем Агибаловым на задержание нацистского пособника, занимавшегося в годы войны карательной деятельностью. Во избежание непредвиденных обстоятельств мы решили для его задержания пригласить участкового милиционера. Это оказалось весьма кстати. Как выяснилось, участковый его как раз вызывал по какому-то делу, а тот не приходил. Приезжаем в село и видим – бывший каратель вскапывает огород. Участковый ему: «Слушай, ты чего не приходишь? Я же тебе повестку посылал, ты получил?» – «Да вот, некогда всё, дела» – «Ну-ка садись в машину, поехали в райотдел». Такое приглашение не вызвало у него никакого подозрения, и он спокойно сел в машину. Поскольку он был изрядно выпивши, то всю дорогу разговаривал. Рассказал, что жена у него работает директором местной школы, а он конюхом в колхозе. Мы в участок не едем, высаживаем участкового и едем дальше в сторону Воронежа. Тут он замолк, о чём-то напряжённо думая, а затем произнес: «Я всё понял, вы везёте меня в Воронеж». По приезде в Воронеж его поместили в камеру, предъявили ему постановление о привлечении в качестве обвиняемого и допросили. Он признал, что в годы войны принимал участие в массовых расстрелах советских граждан, и назвал село в Воронежской области. Для проверки его показаний в селе был проведён следственный эксперимент с его участием. Об этом стало известно жителям этого села, которые стали собираться в месте проведения следственного эксперимента, вооружившись вилами и лопатами. Пришлось следственное действие прервать. Как выяснилось, задержанный принимал непосредственное участие в расстреле жителей этого села, и селяне его узнали. После этого его этапировали самолётом в Псков, там состоялся суд и объявление приговора – высшая мера наказания. В самолёте произошел курьёзный случай. Поскольку он летел в наручниках, то, чтобы не шокировать пассажиров, руки с наручниками накрыли пиджаком. Стюардесса разносит еду и протягивает ему поднос. Он машинально поднимает руки, пиджак падает, стюардесса видит наручники и роняет поднос с едой прямо на него. Вот такие бывали случаи.

– У нас с тех времён на память осталась книга «Воронежские чекисты рассказывают…», Центрально-Чернозёмное книжное издательство, Воронеж, 1976, под общей редакцией генерал-майора Н.Г. Минаева с дарственной надписью: «Юрию Андреевичу от Валерия Иннокентьевича и Дмитрия Васильевича в знак глубокого уважения, г. Воронеж, 1976 г. (подписи)».

– В этой книге акцент сделан на деятельности воронежских чекистов по пресечению идеологической диверсии. В ней описывались проводимые мероприятия, в которых принимал участие и я. В то время после подписания Хельсинкских соглашений 1975 года заметно активизировались правозащитники, инспирируемые западными подрывными центрами. В связи с этим увеличилась нагрузка на оперативные подразделения и потребность в правовой оценке оперативных материалов. Меня вызывает генерал-майор Минаев и просит поработать в 5-м отделе. И я стал там разработчиком дел оперативного учета. Это означает следующее. Дело оперативного учета на стадии его завершения передаётся мне для оценки и реализации (вынесение официального предостережения, вынесение постановления о возбуждении или об отказе в возбуждении уголовного дела). С точки зрения закона к оценке подходили очень строго. Без санкции следователя начальник Управления ни одно постановление о проведении профилактики не подписывал. Например, ознакомившись с материалами, я пишу: «Признаков преступления в представленных материалах не имеется». На этом основании выносится официальное предостережение или принимаются иные профилактические меры. Законность принятого следователем решения проверяет прокурор области по надзору за деятельностью органов госбезопасности. Следует подчеркнуть, что начальник Управления доверял следователям, не вмешивался в их процессуальную деятельность и при возникновении спорных вопросов с работниками оперативных подразделений поддерживал следователя.

– Что Вам запомнилось из того периода, когда Вы были старшим следователем?

– На должность старшего следователя я был назначен в марте 1974 года. В этот период страна переживала не лучшие времена. Низкий уровень жизни, недостатки в снабжении продуктами, предметами первой необходимости, расхождение между реальной действительностью и информацией в средствах массовой информации, воровство и коррупция вызывали недовольство населения. Это использовали зарубежные антисоветские центры в своей пропаганде против СССР, что приносило свои плоды. Появилась масса анекдотов, порочащих социалистическую систему, высмеивающих героев Гражданской и Великой Отечественной войн. Издавались разного рода «исследования», в которых принижалась роль нашей страны в разгроме нацистской Германии, а иногда доходило до того, что в нападении Германии на нашу страну обвиняли СССР. Активно насаждались западные ценности, очернялось всё русское. Активизировалась и так называемая оппозиция, поддерживаемая и управляемая зарубежными центрами. В связи с этим возросла и роль органов госбезопасности в борьбе с идеологической диверсией. Сотрудники КГБ отслеживали ситуацию и постоянно информировали соответствующие государственные и партийные органы о существующих негативных процессах: нарастающей напряженности в межнациональных отношениях в ряде регионов страны (проблемы крымско-татарского населения, ситуация в Абхазии, беспорядки в городе Фрунзе (ныне Бишкек), крупные волнения в Чимкенте Казахской ССР), росте коррупции в партийных и государственных структурах, разбалансированности планов развития экономики, утаивании правды средствами массовой информации. Однако действенных мер по нашей информации не принималось и вследствие этого обстановка в стране постепенно ухудшалась, что в конечном счете привело к развалу СССР. Хочу отметить, что зарубежные антисоветские центры работали на все слои населения, в том числе и на представителей интеллигенции. Чтобы не быть голословным, приведу всего лишь один пример. Однажды мне передали материалы на преподавателя одного из вузов, который распространял клеветнические сведения в отношении нашей страны, поступавшие из-за рубежа. Я пригласил его в Управление, беседую с ним. В ходе беседы в кабинет врывается начальник Управления генерал-майор Минаев. Как принято у начальников, он строго поговорил с ним и пригрозил ему арестом. По завершении беседы я выписываю пропуск, и преподаватель уходит. Через какое-то время звонит дежурный: «Валерий Иннокентьевич, к Вам гражданин». Я спускаюсь – а там этот мой друг с узелком. Я пытаюсь понять, в чём дело, а он мне заявляет: «Начальник же сказал, что меня арестуют – вот я и пришёл». – «Да нет, никто Вас арестовывать не собирается». – «Как же так, я уже во все зарубежные центры сообщил, что меня сегодня арестуют». Я говорю: «Вот теперь идите домой, звоните им и передайте, что никто Вас арестовывать не собирается».

– Вы сами в то время уже тоже занимались научной работой?

– Да, благодаря Юрию Андреевичу Ведяеву и Петру Сергеевичу Никулину я прикрепился соискателем в Высшей школе КГБ по кафедре уголовного права и уголовного процесса. Прошло три года, я сдал кандидатский минимум, выбрал тему диссертационного исследования, но времени на написание диссертации не было. Чтобы уйти с работы в 18 часов, нужно было разрешение начальника. И в субботу был рабочий день. Я понял, что написать диссертацию в таких условиях не смогу, и нужно было принимать какое-то решение по поводу дальнейшей работы над ней. Я решил посоветоваться с начальником кафедры Высшей школы КГБ, где я значился соискателем. Как раз мне был предоставлен очередной отпуск. Перед уходом в отпуск меня вызвал начальник Управления и объявил: «Валерий Иннокентьевич, я доволен Вашей работой, назначаю Вас начальником следственного отделения». Я поблагодарил за доверие и поехал в отпуск в Москву, зашёл на кафедру. И здесь от начальника кафедры узнаю, что появилось место в очной аспирантуре. Он предлагает перейти на очное обучение. Предложение заманчивое, но для его реализации необходимо было получить разрешение руководства Управления, причём в ситуации, когда я только что был назначен начальником следственного подразделения. Тем не менее, вернувшись в Воронеж, иду к Николаю Григорьевичу Минаеву и докладываю, что меня приглашают в очную аспирантуру в Москву. Это был 1977 год, мне 36 лет, а предельный возраст приёма в аспирантуру 37 лет. Он вызывает начальника отдела кадров и говорит: «Ну вот, в аспирантуру просится». Тут выясняется, что начальник Аннинского райотдела, мой однокашник Василий Иванович Кравцов, тоже просится в аспирантуру. Начальник отдела кадров, хотя прямо не возражал, но высказал опасение, где найти замену сразу двум начальникам подразделений. Тогда Минаев говорит: «Не будем портить людям карьеру, давай отпустим». Мы вместе с Васей Кравцовым приезжаем в Москву. Поскольку у нас был сдан кандидатский минимум, с нами побеседовали и зачислили в аспирантуру. Он готовил диссертацию по административному праву, а я – по уголовно-процессуальному праву. Начальником кафедры уголовного права и уголовного процесса в то время был доктор юридических наук, профессор Василий Яковлевич Дорохов. Его докторская диссертация, защищённая в 1975 году, называлась: «Понятие доказательства, оценка и проверка». Это был просто светило юридической науки. Его перу принадлежала книга «Обоснованность приговора в советском уголовном процессе». Он был требователен к качеству диссертационных исследований аспирантов. Выступая как-то на кафедре, он сказал, обращаясь к аспирантам: «За три года защитить диссертацию по уголовному процессу невозможно. И не пытайтесь». К сожалению, он ушёл из жизни 7 октября 1981 года. Как он и говорил, для защиты понадобилось пять лет. То есть я защитился только в 1982 году, уже два года работая преподавателем на кафедре уголовного права и уголовного процесса Высшей школы КГБ СССР, куда я был распределён по окончании аспирантуры в 1980 году. Спустя 4 года я был назначен старшим преподавателем. Преподавал в основном на следственном факультете, а также на факультете повышения квалификации. Преподавательская работа мне нравилась. Поскольку я поработал и на следственной, и на оперативной работе, то мне было о чем рассказать слушателям. Не прекращал заниматься и научной работой. Подготовил ряд статей по проблемам уголовного процесса, учебное пособие. Под моим научным руководством было защищено пять кандидатских диссертаций. В Высшей школе КГБ, как и в других вузах страны, в тот период царила творческая атмосфера. Научные дискуссии велись везде, где только было возможно, в том числе и в коридорах. Поэтому нередко, прежде чем дойти до аудитории, приходилось принять участие в нескольких таких дискуссиях. Обсуждение научных работ, подготовленных сотрудниками кафедры, велось демократично, на высоком профессиональном уровне и принципиально. При этом должностное положение, учёная степень и звание автора научной работы не имели значения. Для объективности первыми должны были выступать аспиранты. К 1986 году я был исполняющим обязанности заместителя начальника кафедры. Начальником был Дьяков Сергей Васильевич, крупный учёный в области уголовного права, хороший организатор, блестящий лектор, пользующийся уважением как в научном сообществе, так и на практике.

ИНФОРМАЦИЯ К РАЗМЫШЛЕНИЮ.

В Высшей школе КГБ СССР был факультет № 6 (подготовка дипломированных специалистов и повышение квалификации оперативного и руководящего состава органов безопасности дружественных стран). На 1989 год на нём обучалось 900 слушателей из Восточной Европы, Азии и Латинской Америки. Занятия проходили на объекте, расположенном по улице Хавская. Однажды меня вызывает начальник кафедры профессор Дьяков и говорит: «Валерий Иннокентьевич, пойдёте начальником спецкафедры № 21 (уголовное право, уголовный процесс, криминалистика) на этот факультет». Я попытался отказаться, ссылаясь на то, что административная работа не даст возможности в полной мере заниматься научной работой. Однако мои аргументы не были приняты во внимание, и приказом начальника Высшей школы КГБ в августе 1988 года я был назначен на должность начальника спецкафедры, где проработал до августа 1992 года. К этому времени я получил учёное звание доцента и воинское – полковника. Работа оказалась интересная, через факультет прошли подготовку многие руководители и рядовые работники органов безопасности соцстран. При факультете была также аспирантура, которая готовила научные кадры для этих государств. 24 августа 1992 года на основе Высшей школы им. Ф.Э. Дзержинского и Академии пограничных войск была создана Академия Министерства безопасности Российской Федерации (ныне Академия ФСБ России). Я был назначен на должность профессора кафедры уголовного права и уголовного процесса.

– В то время Вы часто бывали у нас дома, эти встречи запомнились надолго.

– Это был круг интересных любознательных интеллектуальных людей, единомышленников, патриотов, среди которых Юрий Андреевич Ведяев, Пётр Сергеевич Никулин, Яков Фёдорович Семенов – человек-легенда, настоящий герой, но при этом настолько скромный, что даже в узком кругу старался не упоминать о том, что брал дворец Амина в Кабуле во главе группы «Зенит». Наши встречи всегда носили научный характер, мы стремились взглянуть на вещи всесторонне, с системных позиций. Вот именно тогда я приобщился к законотворческой работе. Как говорил профессор Василий Яковлевич Дорохов: «Законотворческая деятельность – это венец научной работы». В 1989 году первым законопроектом, в подготовке которого мы приняли участие, был Закон СССР «Об органах государственной безопасности», принятый в мае 1991 года. Такой закон принимался впервые. Нас вместе с Никулиным, Ведяевым и ещё несколькими сослуживцами поселили в мае месяце на одной из подмосковских дач, где мы приступили к работе. А там была ещё одна команда, примерно из четырёх человек, но с ними мы разошлись и в итоге подготовили альтернативный проект, которому отдали предпочтение депутаты Верховного Совета СССР. Возникла конфликтная ситуация. Послышались голоса, как это так, законопроект, подготовленный комиссией центрального аппарата, оказался хуже альтернативного законопроекта. В то время Сергей Васильевич Дьяков, заместителем которого я был в бытность его начальником кафедры, уже являлся помощником председателя КГБ СССР Крючкова. Он мне звонит: «Валерий Иннокентьевич, ну что вы там какую-то возню затеяли. Приезжайте, Крючков поручил мне с вами переговорить». А перед этим мне позвонил начальник Высшей школы КГБ Постников Леонид Андреевич: «Валерий Иннокентьевич, почему звонят из Центра по поводу законопроекта о КГБ, что там у вас за партизанщина?» Я отвечаю, что мы считаем наш проект более правильным. Он начинает выражать недовольство, тогда я говорю: «Хорошо, в таком случае я не буду участвовать в этой работе». Он: «Нет, Вы должны участвовать». Я говорю: «Хорошо». Приезжаю к Дьякову. Он говорит: «Руководство предложило назначить Вас руководителем рабочей группы по разработке закона о КГБ. Но надо сделать один проект». Я посоветовался со своими коллегами, и мы согласились при условии, что наша позиция будет учтена. И действительно, в дальнейшем нам удалось достичь компромисса. В данном случае председатель КГБ показал себя мудрым руководителем. Ведь он мог просто приказать нам отозвать наш законопроект, и мы были бы вынуждены подчиниться. Но вместо этого он предпочёл найти сбалансированное решение сложной проблемы.

– А в чём была особенность вашего проекта?

– Мы подготовили законопроект с учётом происходящих в стране перемен, потребности практики, научных достижений в сфере обеспечения безопасности. Акцент был сделан на неукоснительное соблюдение законности при осуществлении деятельности органами госбезопасности, на её соответствие объективным процессам развития общества. Особое внимание мы уделили вопросу использования результатов оперативно-розыскной деятельности в доказывании по уголовному делу. После принятия данного законопроекта Уголовно-процессуальный кодекс был дополнен статьёй 89 (Использование в доказывании результатов оперативно-розыскной деятельности).

– В дальнейшем Вы продолжали заниматься законопроектной работой?

– Да, и более интенсивно. После 1992 года, когда я вернулся со спецфакультета на кафедру уголовного права и уголовного процесса, у меня появилось больше времени заниматься этой работой. Так, в начале 1992 года я принимал участие в подготовке первого в Российской Федерации Федерального закона «О безопасности», принятого 5 марта 1992 года. Он закреплял правовые основы обеспечения безопасности личности, общества и государства, определял систему безопасности и её функции, устанавливал порядок организации и финансирования органов обеспечения безопасности, а также контроля и надзора за законностью их деятельности. Специалисты в области безопасности до настоящего времени отзываются о нём положительно, несмотря на то, что в 2010 году был принят новый федеральный закон с аналогичным названием. Начиная с 1994 года, я являлся помощником депутата и экспертом Комитета Государственной Думы по безопасности и противодействию коррупции. Руководством ФСБ России я направлялся в рабочие группы, создаваемые указанным Комитетом для подготовки законопроектов, затрагивающих интересы ФСБ. Так, в 1995 году была создана рабочая группа во главе с генерал-майором Ипполитовым Ксенофонтом Христофоровичем по подготовке к первому чтению проекта Федерального закона «О частной детективной и охранной деятельности», внесённого Правительством Российской Федерации. В ходе этой работы в законопроект было внесено более двухсот поправок. Правительство с некоторыми из них не согласилось и отозвало законопроект.

ИНФОРМАЦИЯ К РАЗМЫШЛЕНИЮ.

– Валерий Иннокентьевич, я знал Ксенофонта Христофоровича как большого учёного, патриота и замечательного человека. У нас дома есть его книга «Экономическая безопасность: стратегия возрождения России» (1996) с дарственной надписью моему отцу: «Юре в память о долгих годах совместной работы с лучшими пожеланиями успехов. 29.02.05 (подпись)». Эта книга рекомендована в Московском государственном институте международных отношений (МГИМО) МИД России по программе курса «Национальная экономическая безопасность России». Какими законопроектами Вам ещё приходилось заниматься?

– За подготовку проекта Федерального закона «О Следственном комитете Российской Федерации» в составе межфракционной рабочей группы Госдумы приказом Генерального прокурора Российской Федерации Юрия Яковлевича Чайки я был награждён именными часами. В общей сложности мною были подготовлены и внесены депутатами Государственной Думы более двадцати законопроектов о внесении изменений в Уголовно-процессуальный кодекс Российской Федерации, Налоговый кодекс Российской Федерации, Федеральные законы: «О полиции», «О ведомственной охране», «О частной детективной и охранной деятельности в Российской Федерации». Довольно часто по просьбе депутатов приходилось давать заключения на законопроекты, в том числе и на заседаниях Комитета Госдумы по безопасности и противодействию коррупции в 1990-е и начале 2000-х годов. По просьбе законодательных органов Киргизии и Казахстана оказывалась помощь в подготовке законопроектов «О негосударственной (частной) охранной деятельности». Совместно с директором Независимого научного фонда «Институт проблем безопасности и устойчивого развития» Ананьевым Виктором Алексеевичем, в котором я являюсь на протяжении ряда лет руководителем Научного совета, мы подготовили проекты федеральных законов «О частной охранной деятельности», «О частной детективной деятельности» и «О частных военно-охранных организациях». Важным этапом законопроектной работы считаю подготовку проектов модельных законов в МПА СНГ и ПА ОДКБ, где я являюсь экспертом постоянных комиссий по социально-экономическим и правовым вопросам. Одной из основных задач этих международных организаций является подготовка модельных законов, которые хотя и носят рекомендательный характер, однако имеют важное значение для унификации законодательства входящих в эти объединения государств. В 2017 году в МПА СНГ были приняты подготовленные совместно с Ананьевым Виктором Алексеевичем проекты модельных законов «О негосударственной (частной) детективной деятельности» и «О негосударственной (частной) охранной деятельности», а в 2019 году в ПА ОДКБ был принят Модельный закон «О негосударственных субъектах обеспечения национальной безопасности». Кроме того, был подготовлен проект Модельного закона «О национальной безопасности», который пока ещё не принят.

– Но как получилось, что Вы заинтересовались негосударственной сферой безопасности?

– Это произошло в 1990-е годы во время подготовки первого российского федерального закона «О безопасности». Тогда было много споров о понятии «безопасность», её системе, субъектах обеспечения безопасности. В них превалировало мнение, что под безопасностью следует понимать только государственную безопасность, а под субъектами её обеспечения лишь государство. Подобные взгляды уже не отвечают реалиям нашего времени. Члены рабочей группы решили глубже вникнуть в эту проблему с учётом современных научных взглядов. Поэтому в законопроекте наряду с государственными органами к субъектам обеспечения безопасности были отнесены граждане и организации. После принятия указанного законопроекта научная работа в сфере безопасности продолжилась в рамках Института проблем безопасности и устойчивого развития. Большую помощь в понимании проблем безопасности (национальной безопасности) оказали научные взгляды профессора генерал-майора Алексея Александровича Прохожева, заведующего кафедрой национальной безопасности Российской академии государственной службы при Президенте Российской Федерации (РАНХиГС), который разработал общую теорию национальной безопасности. На её основе был сделан вывод о том, что система национальной безопасности состоит из двух подсистем – государственной системы национальной безопасности и негосударственной системы национальной безопасности. Негосударственная система обеспечения национальной безопасности является неотъемлемой составной частью целостной общей системы обеспечения национальной безопасности Российской Федерации. Основу её составляет гражданское общество. Среди его субъектов особое место занимают граждане и организации, которые осуществляют коммерческую деятельность, непосредственно связанную с обеспечением безопасности. В разработанной нашим институтом концепции такие граждане и организации отнесены к негосударственным субъектам обеспечения национальной безопасности. К ним относятся, например, частные охранные организации, частные детективы, частные коммерческие организации, выполняющие работы и оказывающие услуги в области пожарной безопасности, частные коммерческие организации, выполняющие работы и оказывающие услуги в сфере информационной безопасности. Среди субъектов негосударственной сферы безопасности особое место в обеспечении национальной безопасности занимают частные охранные организации и частные детективы, которые по существу являются её сферообразующими элементами. Это объясняется целями осуществляемой ими деятельности (защита прав и законных интересов) и имеющимися у них значительными потенциальными возможностями для участия в обеспечении национальной безопасности. Изложенные в Концепции идеи были реализованы в Модельном законе «О негосударственных субъектах обеспечения национальной безопасности», в котором прописано, в чём конкретно выражается их участие в обеспечении национальной безопасности.

– Валерий Иннокентьевич, переходя к текущим событиям, что, на Ваш взгляд, необходимо сделать в законотворческом плане для укрепления национальной безопасности?

– Наверное, дело не только и даже не столько в законодательстве. Необходимо организационно обеспечить одновременное функционирование государственной и негосударственной систем обеспечения национальной безопасности. Это требует определенных усилий и, прежде всего, принятия мер организационного характера. Применительно к субъектам негосударственной сферы безопасности они организационно не объединены, так как нет государственного органа, который бы занимался этими вопросами. По мнению экспертов, общая численность работников негосударственной сферы безопасности насчитывает более трёх миллионов человек, но при отсутствии единого организационного центра их потенциальные возможности в полной мере не реализуются. Особо в их помощи нуждаются на территориях, прилегающих к Украине. Например, в условиях СВО в Курской и Белгородской областях эти силы должны быть включены в единую систему национальной безопасности и по сигналу тревоги сразу же принимать участие в общих мероприятиях по защите гражданского населения и отражению внешней и внутренней угрозы. Широко известно, как 10-летний Федя вывел из-под обстрела украинской разведывательно-диверсионной группы двух маленьких девочек-первоклассниц и сумел доставить их в школу, сам получив при этом пулевое ранение в спину. Это произошло в приграничном селе, школьные автобусы сейчас там не ходят из-за близости дороги к границе, поэтому каждое утро местных ребят в школу возил на личном автомобиле односельчанин. Но этим могли бы заниматься и сотрудники охранных предприятий, многие из которых имеют служебное оружие, которое в соответствии с законодательством они могут использовать для уничтожения беспилотников. В эту же работу могут быть включены айтишники, которые в процессе работы получают необходимую информацию, и другие специалисты, которые могут действовать против тех же беспилотников.

– Что бы Вы могли сказать по поводу ЧВК?

– Проблемой частных военных компаний (ЧВК) наш институт занимается уже более двадцати лет. Нами подготовлен проект закона «О частных военно-охранных организациях». Мы не используем термин ЧВК, поскольку в нашем Гражданском кодексе нет такой организационно-правовой формы, как «компания». Этот законопроект мы обсуждали с представителями ряда иностранных посольств в Российском союзе промышленников и предпринимателей (РСПП). Все нас поддержали в том смысле, что российский вариант ЧВК необходим. Но СВО показала, что в настоящий момент статус ЧВК не определён. Официально таких ЧВК, как Группа Вагнера, Славянский корпус, РСБ-Групп, Мар, в России нет, как и не существует нормативных правовых актов, запрещающих или разрешающих деятельность ЧВК. Президент России Владимир Владимирович Путин на заседании международного дискуссионного клуба «Валдай» сказал, что «в России нет частных военных компаний, потому что нет закона о частных военных компаниях. У нас же их не существует и не существовало. Тот опыт, который был, он и был таким корявым, потому что он не был основан на законе». В соответствии с нашим проектом такого закона ЧВК могут заниматься охраной, защитой людей и объектов, разведывательной деятельностью, организацией логистики в районах боевых действий, обучением личного состава и консультированием. Но как коммерческие структуры они не могут быть участниками боевых действий, не могут ходить в атаку, их сотрудники не имеют воинских званий, они не комбатанты, на них не распространяется международное гуманитарное право. Заказчиками услуг ЧВК может быть государство, международная организация, в т. ч. ООН, транснациональные корпорации и негосударственные структуры. В настоящее время в связи с отсутствием законодательства, регламентирующего деятельность ЧВК, Россия вынуждена нанимать зарубежные ЧВК для обеспечения безопасности и имущества своих граждан, работающих в других странах (например, строителей, нефтяников, геологов) и платить за это огромные деньги. По некоторым данным, годовой оборот услуг военного консалтинга может достигать 400 млрд долларов. Капитализация одной только британской G4S достигает 29 млрд долларов. Основной документ, регулирующий деятельность ЧВК в мире, – «Документ Монтрё» от 17 сентября 2008 года. Он не имеет юридической силы и носит рекомендательный характер. Его подписали США, Великобритания, Франция, Германия, Китай и ещё ряд государств. К 2018 году членами соглашения были уже 54 государства. Однако к 2021 году только в ЮАР, Израиле, Великобритании и США деятельность ЧВК регулировалась национальными законодательствами, тогда как российские ЧВК оказываются вне закона. С учётом возможной легализации подобных компаний можно ожидать, что в скором времени интересы многих стран, в том числе СНГ, будут представлять не военнослужащие по призыву, а наёмники-добровольцы, готовые отправиться в любую точку мира для защиты интересов своего нанимателя. Как сказал Сергей Викторович Лавров, речь идёт о защите государственных интересов без участия государства. Вот именно с проектом такого закона «О частных военно-охранных организациях» мы и выступили на Парламентской Ассамблее ОДКБ, но пока не добились успеха.

– Остаётся только надеяться, что Ваши законодательные инициативы найдут необходимое понимание. То же самое касается и Вашей творческой деятельности. Над чем Вы сейчас работаете?

– В настоящее время я работаю над новой книгой «Частная охрана: теория, практика, законодательство». В ней будут отражены фундаментальные теоретические положения, в том числе о зарождении новой науки «Охранология», предметом исследования которой будет профессиональная охранная деятельность в целом. Эта идея высказана в моей статье «Охранология – новая наука о профессиональной охранной деятельности: первое знакомство», опубликованной в журнале «ПРАВОПОРЯДОК: история, теория, практика». В статье обосновывается тезис о том, что частная охранная деятельность – это составная часть единой охранной деятельности, которой в России занимаются множество структур: Федеральная служба охраны (бывшее 9-е Управление КГБ СССР), Ведомственная охрана (бывшая ВОХР), Вневедомственная охран Росгвардии (ОВО Росгвардии), ФГУП «Охрана» Росгвардии, частные охранные организации. Всё это единая система охранной деятельности в Российской Федерации. Соответственно, есть основания для выработки общих подходов к решению проблем охранной деятельности. В книге раскрывается правовая природа частной охранной деятельности, высказаны концептуальные подходы к её правовому регулированию, обоснована необходимость в формировании новой отрасли права – охранного права. Значительное место в книге отводится практическим вопросам, а именно, толкованию норм, представляющих сложность на практике, грамотному использованию институтов административного и уголовного права в охранной деятельности, законодательства, регулирующего охранную деятельность, применение специальных средств и огнестрельного оружия, и другим практическим вопросам. Другими словами, эта книга – итог многолетней работы в области национальной безопасности, охранной и детективной деятельности. Что касается ближайших целей в законотворческой работе – это подготовка проекта Федерального закона «Об охранной деятельности», продолжение работы над проектом Федерального закона «О частных военно-охранных организациях».

Ну а мне остаётся лишь пожелать профессору, полковнику в отставке Валерию Иннокентьевичу Шестакову, большому другу нашей семьи, успехов в научной и практической деятельности, и чтобы его подводная лодка, отправившаяся в поход на реке Шилка, уверенно двигалась в глубинах российского правового океана.