Кадры решают всё

Перебирая в памяти события уже далёкой и в то же время близкой истории московского района Раменки, я время от времени поглядывал в окно на ужасающее нагромождение небоскрёбов, растущих как грибы там, где ещё вчера зеленели сады, пели птицы, во дворах звучала музыка и отовсюду доносился весёлый шум детворы. Как пел Вилли Токарев:

Неожиданно телефон заиграл мелодию «Smoke on the Water» группы Deep Purple, которую у нас в школе на танцах исполняли под названием «Блюз памяти Яна Гиллана»:

Внезапно в трубке раздался знакомый голос: «Андрюша, привет! Это Слава Шпанкин, генерал-майор СВР».

Честно говоря, я не знал, что Слава генерал-майор. Мы в школе учились вместе в параллельных классах, жили в домах друг напротив друга. В студенческие годы тоже часто встречались по дороге в институт. Потом Слава переехал, и, хотя я знал, что он работает в системе госбезопасности, мы как-то потеряли связь.

Конечно, мы сразу договорились о встрече – тем более что, как выяснилось, Вячеслав Сергеевич собирался лечь в госпиталь. Поэтому уже через несколько дней мы сидели за чашечкой кофе в его уютной квартире как раз на месте бывшей деревни Раменки.

– Слава, в следующем, 2025 году исполняется ровно пятьдесят лет нашему школьному выпуску. Но школу № 38 построили, когда мы учились в 8-м классе. А мы ведь переехали сюда, в Раменки, на улицу Винницкая в 1970 году и вначале учились в старом здании школы № 573, из которой потом сделали комбинат профтехобразования.

– Из неё лучше было бы сделать музей раменской шпаны, которая вся здесь училась. Хотя учёбой то, что они творили, назвать трудно. Ты же помнишь, что каждый день после уроков у дверей школы кого-то били, в том числе и учителей. Одновременно с этим из окон вылетали различные предметы, даже целые парты.

– Это я помню. Правда, у меня с самого начала сложились с ними нормальные отношения. Во-первых, я дружил с Серёжкой Гребневым, а он был раменским. Мы с ним неплохо учились, и остальные списывали у нас. В нашем классе было много «деревенских», а они были круче «раменских», т. е. жителей бараков. Один Филат чего стоил. У него была голубятня, и первую ходку он получил за то, что украл мешок пшена для голубей.

– А ты помнишь, был такой Сурик? Тот вообще считался королём.

– Слава, как же мне не помнить – я же увёл у него девушку. Это была моя первая любовь, Дина Цыбульская. Они приехали из Молдавии и жили в длинном доме на Мичуринском. У неё была шикарная фигура, огромные глаза и чёрные волосы до пояса. Дина была на год старше меня, уже десятиклассница. И гуляла с Суриком. Но когда создали клуб «Дозор», мы как-то сразу оказались в центре внимания. И вот на одном из школьных вечеров она меня пригласила на танец. Как сейчас помню, под Michelle группы Beatles. Песня совсем короткая, и мы договорились встретиться. Я её проводил. Спасибо Серёжке, он потом ходил к Сурику, чтобы со мной ничего не случилось. А мы буквально на следующий день с Валей Юмашевым взяли её на КСП, где были Валера Хилтунен и Юра Щекочихин. А потом поехали к Вале в Переделкино. Была зима 1974 года, и там только что забрали Солженицына. Приехал «воронок» и увёз. Солженицын оставил Вале свой кожушок, т. е. овчинный тулуп. Дина, конечно, была в восторге. В общем, получилось, как в кино «Табор уходит в небо».

– Андрюша, ты помнишь, ведь и Витя Косых – Данька из «Неуловимых мстителей» – тоже учился с нами в 573-й школе. Правда, когда мы пришли, он как раз заканчивал. Жил он на Мосфильмовской улице. А я до Винницкой жил у метро «Аэропорт», в коммунальной квартире на улице Планетная. Эту квартиру получили мои бабушка и дедушка. Мы с мамой туда приехали из Метрогородка. Сам понимаешь, что такое приехать из бараков почти в центр Москвы. Мама растила меня одна. С отцом они развелись, когда мне был годик. Фактически с полутора лет я рос без отца. Когда появилась возможность переехать в отдельную двухкомнатную квартиру на Винницкую, или, как тогда говорили, Раменки-2 – это было счастье. Хотя грязь была непролазная, а до ближайшего метро «Университет» надо было добираться в битком набитом автобусе.

– Мне особенно ездить было не нужно – я в МГУ часто ходил пешком, мимо биофака и химфака, заходил в ГЗ обычно с клубной части.

– Я вначале хотел пойти по стопам мамы и поступить в Московский институт инженеров железнодорожного транспорта (МИИТ). А мой друг, с которым мы жили в одном подъезде, Юрка Тарасов, готовился в МАИ. Неожиданно в наш класс приехали товарищи из Университета дружбы народов (УДН) им. Патриса Лумумбы. И из всех кандидатов на физмат отобрали меня и Юру. Экзамены были трудные, но мы прошли. А в УДН было правило: первый курс подготовительный. Иностранцы учат русский язык, а мы – английский. Люди после спецшкол сразу учили второй язык, как правило – испанский. А я ещё в школе на выпускных экзаменах написал в сочинении, что хочу работать в органах госбезопасности. Возможно, это было результатом просмотра фильмов, которые в те годы появлялись один за другим: «По тонкому льду», «Ошибка резидента», «Мёртвый сезон», «Щит и меч», «Семнадцать мгновений весны». А мама в 1980 году вышла замуж за бывшего кадрового сотрудника ГРУ, который в годы службы был помощником военного атташе в Великобритании. Это мой отчим Советников Николай Алексеевич. К 1981 году, когда я оканчивал УДН, он уже очень сильно повлиял на меня. И когда он увидел, что мои намерения серьёзные, то рекомендовал меня на работу в Научно-исследовательский институт разведывательных проблем ПГУ (внешняя разведка) КГБ СССР. Он был создан в 1979 году, и для работы в нём требовался человек с технической подготовкой, в полном объёме владеющий иностранным языком. А я по диплому был «преподаватель физики высших и средних учебных заведений» и «переводчик с английского». В августе 1981 года я был зачислен в органы как вольнонаёмный на должность старшего библиографа. Это была самая низшая должность в этом институте, который условно назывался Всесоюзный НИИ комплексных проблем и находился в Москве по адресу Флотская улица, дом 15. У меня уже была дочь, которая родилась в мае того же года. Старт у меня был неплохой, уже через два месяца я стал передовиком производства. Именно такая квалификация там присваивалась поквартально за хорошие результаты в работе.

– Ты разве не был офицером?

– Нет, в УДН не было военной кафедры. Поэтому я был призывник. А в то время в КГБ для вольнонаёмных сотрудников брони не было. Но из-за дочки мне пошли навстречу и дали отсрочку на год. За это время я стал младшим научным сотрудником и приступил к изучению испанского языка.

– Это я хорошо помню. Ты мне даже рассказывал, поскольку у меня тоже был маленький сын, что твой товарищ обучает грудного сына сразу двум языкам.

– Этот товарищ готовился работать в особых условиях, то есть стать нелегалом. Он, конечно, скрывал, какие языки учил для работы в особых условиях. Но он владел английским, французским, испанским и немецким.

– А в чём заключалась твоя работа в институте?

– В открытых зарубежных источниках я искал информацию, которая могла представлять интерес для Комитета государственной безопасности с целью подготовки аналитических документов в ЦК КПСС для принятия решений в той или иной области. Я занимался первичной обработкой газет, журналов, монографий и т. д. Мои данные с моей отметкой (штампом) поступали в аналитическое подразделение ПГУ, где все эти данные обобщались и отправлялись наверх.

– То есть речь идёт о научно-технической разведке?

– Не совсем. Было много газет и журналов, которые считались непрофильными с точки зрения научно-технической проблематики, но там иногда появлялись очень интересные статьи. Например, в нашем подразделении выписывали даже Playboy. Оказывается, в Playboy встречались крайне интересные публикации по военно-стратегической тематике. Мы изучали журналы Stern, Quick, U.S. News & World Report и т. д. В них тоже могла появиться важная информация. Или газеты The Times, The Daily Telegraph и т. д. Там тоже могли быть интересные вещи.

– Что например?

– Например, всех интересовал материал кевлар, выпускаемый фирмой DuPont для производства бронежилетов. Но поскольку он применяется и в гражданской сфере, то искали все соответствующие публикации. То же самое по технологии «стелс» для объектов-невидимок. Затем плиты для многоразовых космических кораблей «шаттл». Это технические вопросы. Но то же самое касалось, например, геополитики. Причём ты не просто искал статьи по определённым странам, но те, в которых фигурировали известные учёные. Например, крупный политолог, скажем Збигнев Бзежинский, приехал туда-то и встретился с тем-то. То есть ты ищешь материал, на основании которого можно сделать определённые выводы. Или такой пример: поворот рек вспять. По этой проблематике мы отыскивали всё, что только можно. Чтобы ответить на вопрос: чем это грозит Советскому Союзу? Нужно ли продолжать работы в этом направлении? И один молодой учёный обобщил все эти материалы, как по нашим данным, так и из разведточек за рубежом, и написал прекрасную аналитическую записку. И на основании этой записки было принято решение отказаться от этих планов. Потому что это грозило экологической катастрофой. По итогам этой работы председатель КГБ СССР генерал армии Юрий Владимирович Андропов получил орден Ленина, начальник ПГУ КГБ СССР генерал-полковник Владимир Александрович Крючков получил тоже орден Ленина, начальник НИИ разведывательных проблем ПГУ КГБ СССР генерал-лейтенант Эдуард Николаевич Яковлев получил орден Красного Знамени, начальник отдела НИИ получил орден «Знак Почёта». Когда дошла очередь до учёного, который написал записку, выяснилось, что он вольнонаёмный. Тогда было принято решение: зачислить его в кадры. Тут же вызывают кадровика и ставят ему задачу. И через полгода этот молодой учёный был зачислен офицером. Я его лично знал и имел отношение к этому вопросу.

– Но ведь таких тем огромное количество, как не потонуть в них?

– Очень просто. Был такой документ, который носил скромное название «рубрикатор». Он имел гриф «совершенно секретно». В нём по разделам «политика», «наука и техника», «вооружения» и т. д. были перечислены основные темы. И этот документ направлялся во все подразделения института. То есть мы ничего не брали из головы. Мы работали по определённым темам, у каждой из которых был свой код. Были темы с пометкой «не для всех», которые носили антисоветский характер. А у нас у каждого была своя печать, которую называли «шестигранник». На ней стоял твой номер. И если ты нашёл информацию «не для всех», то ставишь свой штамп. Тем самым ты несёшь ответственность, что ты проанализировал эту информацию и считаешь, что её можно довести до сведения на ступень выше. А там уже решают, нужно ли развивать данную тему. Что-то докладывается на уровне руководства ПГУ, что-то идёт дальше председателю, а он уже докладывает в ЦК КПСС. То есть на основе рубрикатора готовились прогнозы, какие прорывы могут быть в той или иной области. И это самая настоящая разведывательная работа, без погонь и стрельбы, в тиши кабинетов. Мне, например, ближе всего были оптоволокно и лазерная техника, с учётом накачки: химическая, ядерная и т. д., а также средства их размещения в космосе. И мы достаточно быстро продвигались в этой области вперёд. Скажем, наш «Буран» был круче «Шаттла».

– Или, например, наш «Луноход» и американский полёт на Луну. Ведь нашу программу под сомнение никто не ставит. А вот был ли полёт на Луну – это ещё вопрос.

– Ещё один важный источник информации – Congressional Record. Это официальный отчёт о заседаниях и дебатах в Конгрессе США, который постоянно обновляется онлайн и публикуется ежемесячно. А там туфту не обсуждают. И вот в этих отчётах можно было выявить темы новейших разработок, отчётов ЦРУ, военной разведки РУМО и т. д. В то время интернета не было, и мы получали из американской резидентуры отдельные тома в печатном виде.

– А насколько реально было охватить такие объёмы информации? Тогда же не было искусственного интеллекта.

– Зато была очень чёткая организация. Мы были подразделением в более крупном информационно-аналитическом подразделении и занимались «разметкой», т. е. первичной разбраковкой. Нас было десять человек, мы все сидели в одной комнате. Причём, поскольку материалы были открытые, разрешалось обращаться друг к другу и советоваться. Это было очень эффективно. У каждого была своя специализация. С учётом языка. Например, у меня были материалы на английском, испанском, японском и китайском.

– Но ты разве знал японский и китайский?

– Там была своя технология «разметки». На основании графики, иллюстраций, ссылок, по формулам и другим признакам можно было определить, о чём идёт речь. С учётом языка и тематики распределялся весь поступающий материал. У меня, например, помимо всего прочего был Congressional Record. Но работать приходилось много, так что руки были чёрные от типографской краски.

– Ну а когда ты стал военнослужащим?

– В октябре месяце 1982 года я был призван на действительную военную службу. Первый месяц я служил в Тушино матросом. После этого меня направили в Кубинку, в Институт бронетанковой техники (НИИ БТВТ). Мне он дал очень много. Все офицеры института писали кандидатские или докторские диссертации. Со знанием иностранных языков у них были проблемы. Поэтому в первой половине дня я делал переводы из научных журналов, а во второй половине участвовал в испытаниях на полигоне. Это было очень интересно. Вечером я заступал в караул. Там же я стал кандидатом в члены КПСС. Это было сознательное решение. Ни в коем случае не карьерное. Отслужив полтора года, в июле 1984 года я вернулся в НИИ разведывательных проблем, в свой отдел, в то же самое подразделение, в котором работал до армии. При этом снова вольнонаёмным, хотя я уже был офицером запаса и имел звание лейтенанта. Поскольку вакансии мэнээса уже не было, меня приняли на должность инженера. Дело в том, что в этом отделе был лимит офицеров. Предположим, три или четыре. И тут волею судеб меня присмотрело другое подразделение института – отдел кадров и режима. А в институте работало свыше тысячи человек. Началась процедура моего оформления на офицерскую должность. Летом 1986 года я был зачислен старшим лейтенантом и назначен на должность оперуполномоченного. У каждого кадровика были отделы, которые он курировал. Мне достались отделы, которые занимаются оперативной проблематикой. Один из них назывался отделом оперативного искусства, другой был связан с нелегалами и спецтехникой, а третий – с применением этих оперативных методов в нелегальной разведке. Все эти отделы были укомплектованы исключительно офицерами. Как правило, это были так называемые «сгоревшие» разведчики.

– Это имеются в виду провалившиеся разведчики?

– Не совсем. Это были те разведчики, которые по работе контактировали с предателями. На тот момент был список из четырнадцати предателей. И в нашу задачу входило выявить все возможные контакты каждого из офицеров с этими предателями на предмет расшифровки. Каждому предъявлялся список этих предателей, и он писал объяснительную записку: с кем, где, когда, при каких обстоятельствах он встречался и т. д. Устанавливались все личные связи. Изучались личные дела, оперативные дела, докладные записки, и на основании всех этих материалов я писал заключение о степени расшифровки данного офицера. Это вкладывалось в личное дело в части, касающейся спецпроверки.

– Но ведь они уже провалились и были отозваны с оперативной работы.

– Тем не менее важно было установить степень их расшифровки по всем известным предателям. Не его личное мнение, а объективная проверка. Например, каким разведкам тот или иной офицер мог стать известен. Исходя из этого определялась его дальнейшая судьба. По каждому из них я писал заключение. Но это только одна сторона моей деятельности. Другая сторона – это взаимодействие с людьми. Вот именно тогда я познакомился с Козловым Алексеем Михайловичем.

ИНФОРМАЦИЯ К РАЗМЫШЛЕНИЮ.

Алексей Михайлович был начальником отдела, который занимался проблематикой, касающейся ряда вопросов нелегальной разведки. Тогда он ещё не был Героем, но был очень уважаемым человеком. Кстати, когда я работал на «разметке», я и в этот отдел направлял материалы. Поэтому с самого начала у нас с Алексеем Михайловичем установились хорошие, добрые отношения. В отделе у него был заместитель и три сектора. И во всём отделе был только один женатый человек. Все остальные были либо холостяки, либо в разводе. В том числе и Алексей Михайлович. У него же дети погодки. Мальчик и девочка. Все думали, что они близняшки, а они оказались погодками. При этом все в отделе курили. Алексей Михайлович был тоже заядлым курильщиком. А у женатого сотрудника жена оказалась стервой. Она забирала у мужа всю зарплату и не оставляла ему даже на партвзносы и сигареты. Алексей Михайлович мне говорит: «Слава, поезжай и разберись». И когда мы с одним товарищем съездили к ней, Алексей Михайлович потребовал отчёт о проделанной работе. В итоге он остался доволен и поблагодарил нас. В этом коллективе холостяков к Козлову обращались «Лёшка». Вроде того, что, мол, «Лёшка, ну чё ты там». Но авторитет «Лёшки» был непререкаем. Но при этом всё это время его проверяли. К оперативной работе он допущен не был. Даже когда в 1987 году вручали юбилейный знак «70 лет ВЧК – КГБ», то согласовывали на самом верху, можно ли Козлову этот знак вручать. Если же говорить о человеческих качествах Алексея Михайловича, то он, конечно, был сердцеедом и имел успех у женщин. Поэтому та история с секретаршей в ЮАР, конечно, не исключение. И мужики в отделе при случае его постоянно просили рассказать, где и какие дамы. Потому что большинство сотрудников имели за плечами одну-две командировки и были списаны с боевой работы. А Козлов побывал в 86 странах. Он, если можно так выразиться, был «виртуозом». Он легко менял свою личность, перевоплощался, прекрасно умел находить контакт с людьми и мог поехать в любую страну. Я даже возьму на себя смелость утверждать, что, если представить себе условия Великой Отечественной войны, он бы стал кем-то вроде Николая Кузнецова. Их можно сравнивать не только по владению немецким языком, но и по куражу, по умению рисковать. Я не считаю некоторый авантюризм разведчика негативной чертой. Просто иногда нужно принять решение моментально. У Козлова был кураж разведчика, талант мгновенной оценки ситуации и принятия решения. Это во многом врождённые качества. Умение разбираться в людях, найти их сильные и слабые стороны, струны, на которых можно сыграть – всё это отличало Алексея Михайловича Козлова.

– Правда ли, что он, будучи расшифрованным нелегалом, снова выехал на нелегальную работу за границу?

– Алексей Михайлович постоянно просил, чтобы его вернули на работу в особых условиях. Ему нашли женщину, чтобы создать так называемую пару, настоящую русскую красавицу, с которой он заключил брак. Это был 1989 год. Народ на это отреагировал: «Лёха, а что ты нас не пригласил на свадьбу? Боишься, что мы, молодые, отобьём её у тебя?» А там люди были матёрые и выражались без всяких обиняков: «Что, боялся, что-ли?» Но она не смогла взять язык до уровня родного. Поэтому была придумана легенда, что она из числа «зовьетдойче» – советских (этнических) немцев, также как у Николая Кузнецова невеста была из «фольксдойче». По легенде, они были представлены как восточные немцы. Они выехали на нелегальную работу по линии Управления «С», но эта работа являлась проверкой для тех, кого готовили в нелегалы. То есть создавались различные ситуации для будущих нелегалов с целью обкатки молодёжи в особых условиях.

– Это вопрос очень серьёзный, при этом ведь решается судьба человека. Любое неверное решение может сломать ему жизнь.

– Решения, которые он принимал, были судьбоносными. Но и он тоже при этом находился на нелегальной работе, т. е. с другими документами, под легендой и т. д. Он мог предствиться, скажем, журналистом или бизнесменом. Но это не было связано с длительным оседанием в стране. Если раньше речь шла о длительной командировке, то теперь это были краткосрочные выезды. Работал он уже в Управлении «С» (нелегальная разведка), вначале КГБ СССР, затем СВР России. А в качестве начальника отдела в институте его заменил как раз тот человек, которого мы ездили проверять.

– А как складывался твой карьерный рост?

– Как это нередко бывает, на меня обратили внимание в вышестоящей инстанции, т. е. в Управлении кадров ПГУ КГБ СССР. Но меня не хотели отпускать. Я был секретарём партийной организации, в состав которой входило руководство НИИ: начальник института генерал-лейтенант Эдуард Николаевич Яковлев и его заместитель генерал-майор Николай Картерьевич Козырев. А я был ещё только капитаном. Поэтому на всех собраниях я как секретарь всегда смотрел в глаза начальнику, пытаясь определить, правильную ли линию я веду, поскольку против начальника нередко выступал его заместитель Козырев, который был опытным партийным работником. Поскольку в 1977–1981 гг. президентом США был Джимми Картер, то Николай Картерьевич любил повторять, что это не его отец.

– Я могу добавить, что Николай Картерьевич Козырев родился 24 декабря 1928 г. в деревне Дешинское Харовского района Вологодской области в крестьянской семье, после окончания Пустораменской семилетней школы поступил на паровозное отделение Вологодского техникума железнодорожного транспорта и в 1947 г. по распределению был направлен в локомотивное депо станции Печора. В 1950 г. он был призван в армию и служил в Группе советских войск в Германии. После армии он продолжил работу в должности помощника машиниста, но вскоре перешёл на комсомольскую работу, став секретарем комитета ВЛКСМ Вологодского железнодорожного узла. В 1956 г. он был избран первым секретарём горкома ВЛКСМ Вологды, а в 1959 г. направлен на учёбу в Ленинградскую высшую партийную школу, после окончания которой в 1962 г. был избран секретарём парткома Вологодского локомотивного депо. Затем Козырев был направлен на работу в органы госбезопасности и в 1964 г. был назначен помощником начальника УКГБ по Вологодской области. В 1984–1987 гг. Николай Картерьевич участвовал в боевых действиях в Афганистане, после возвращения откуда был направлен в центральный аппарат ПГУ КГБ СССР, с 1987 по 1991 г. был заместителем по кадрам начальника НИИ разведывательных проблем ПГУ КГБ СССР. Умер Николай Картерьевич Козырев в Москве 27 марта 2011 года.

– Всё это уникальные люди. Но когда я в очередной раз пришёл к начальнику института за взносами, он мне говорит: «Да, Вячеслав Сергеевич, жаль, что Вы от нас уходите». А я ещё не знал, что я ухожу. После этого я прихожу к Николаю Картерьевичу, который мне сообщает, что меня берут в «большие кадры».

– Я добавлю, что в то время начальником Управления кадров ПГУ КГБ СССР был генерал-майор Анатолий Александрович Корендясев. Он родился 28 февраля 1946 г. в Моршанске Тамбовской области, в 1967 г. окончил факультет иностранных языков Волгоградского пединститута, работал учителем английского языка, служил на Балтийском флоте, в 1969 г. был направлен на работу в органы госбезопасности, в 1970 г. окончил Высшие курсы КГБ в Минске, работал в УКГБ по Волгоградской области, был лично знаком с Владимиром Александровичем Крючковым, уроженцем Волгограда (Царицына), который 26 декабря 1974 г. был назначен начальником ПГУ КГБ СССР, поступил в Краснознамённый институт КГБ (ныне Академия внешней разведки), после его окончания в 1975 г. работал в ПГУ КГБ СССР, выезжал в загранкомандировки, в т. ч. в 1980 г. работал в резидентуре КГБ в Париже под прикрытием должности 3-го секретаря Посольства СССР во Франции, с 1985 по 1988 г. работал инструктором сектора органов госбезопасности Отдела административных органов ЦК КПСС, в 1988 г. был назначен заместителем начальника ПГУ КГБ СССР по кадрам – начальником Управления кадров ПГУ КГБ СССР (1 октября 1988 г. председателем КГБ СССР стал Крючков Владимир Александрович).

– После перехода в «большие кадры» я продолжал курировать уже весь НИИ разведывательных проблем ПГУ КГБ СССР. Кроме этого я курировал финансовое управление и оргштатные вопросы некоторых подразделений ПГУ. 6 ноября 1991 года на базе ПГУ была создана Центральная служба разведки СССР, преобразованная 18 декабря в Службу внешней разведки (СВР) России. Начальником Управления кадров СВР (но уже не в ранге замначальника Службы) был назначен генерал-майор Лыжин Игорь Васильевич. Мы с ним встретились, и он предложил мне стать его помощником. Это была подполковничья должность, и я дал своё согласие. До этого моя должность называлась старший помощник начальника отдела. В новой должности помощника начальника управления я помимо прочего стал отвечать за материалы проведения директоратов. То есть все директораты СВР для начальника Управления кадров готовил я. Плюс я готовил указы президента о присвоении высших офицерских званий и назначении на высшие офицерские должности.

– Комиссию по высшим воинским должностям, высшим воинским званиям и высшим специальным званиям Совета по кадровой политике при Президенте Российской Федерации возглавлял Юрий Михайлович Батурин.

– Вначале я был знаком с его помощником. С самим Юрием Михайловичем Батуриным мы близко познакомились позднее.

– Я тоже хорошо знаком с Юрием Михайловичем. Следует отметить, что он стал лётчиком-космонавтом (первый полёт в 1998 году, второй – в 2001 году) и получил звание Героя России. Юрий Михайлович является сыном известного разведчика Михаила Матвеевича Батурина и был инициатором написания мной моей первой книги «Незримый фронт. Сага о разведчиках».

– Как помощник начальника Управления кадров я взаимодействовал со всеми подразделениями службы, в том числе и с Управлением «С». Мне приходилось участвовать во встречах с нелегалами. Это, конечно, не действующие нелегалы, а те, которые после своего возвращения работали в центральном аппарате СВР. В это время я снова встретил Алексея Михайловича Козлова, у меня установились хорошие отношения с Геворком Андреевичем Вартаняном.

ИНФОРМАЦИЯ К РАЗМЫШЛЕНИЮ.

С Геворком Андреевичем у нас сложились прекрасные отношения. И тут меня постиг внезапный удар судьбы. В ноябре 1993 года у меня погибает супруга. Её сбила машина прямо напротив цирка на проспекте Вернадского.

– Я узнал об этой ужасной трагедии от моей мамы, она тогда работала в детской поликлинике.

– Твоя мама приезжала к нам на новую квартиру, она же была врач-педиатр. У меня на руках две дочки: одной 12 лет, другой четыре годика. А я вдовец в 35 лет. И я принял следующее решение. У меня был товарищ, который работал в подборе кадров для СВР. Это отдельное подразделение. Он там был начальником направления. Потом он перешёл к нам в Управление кадров и стал начальником отдела. Как-то мы разговорились, и я ему говорю, что девочкам не хватает материнского тепла. Мать, конечно, не заменишь, но женская забота необходима. А здесь, за забором, никого не найдёшь. Вышел, сел на служебный автобус, он тебя довёз до ДК «Высотник» в Раменках, два шага – и ты дома. В свободное время надо заниматься с детьми. Он мне и предложил: «Давай я пойду к твоему начальнику и попрошу его, чтобы тебя перевели на подбор кадров». Потому что подбор кадров находился не в Ясенево, а в городе, на Новослободской. Но это означало, что начальник должен был от меня как от помощника отказаться. А мой товарищ был с ним в хороших отношениях, они вместе были в Германии. Он ему и говорит: «Отпусти человека, ему надо решать семейный вопрос. Глядишь, найдёт там кого-нибудь на подборе или в городе с кем-то познакомится». Лыжин Игорь Васильевич, конечно, не хотел, чтобы я уходил. Но отнёсся с пониманием и попросил, чтобы я кого-то рекомендовал вместо себя. Я порекомендовал такого человека, он с ним побеседовал и меня отпустил. В 1994 году я перешёл на подбор. И там нашёл женщину, которая работала в лаборатории психологом и сумела меня убедить, что будет хорошей матерью моим детям. В 1995 году мы с ней заключили брак.

– С Лыжиным вы больше не виделись?

– По роду новой служебной деятельности я продолжал встречаться с Игорем Васильевичем. Он по-прежнему интересовался моей судьбой. В один прекрасный день пришёл новый заместитель директора СВР по кадрам. Фактически ввели новую должность. До этого кадры курировал Зубаков Юрий Антонович. Он был заместителем Евгения Максимовича Примакова с 1991 года. Когда 9 января 1996 года Примаков был назначен министром иностранных дел, Зубаков ушёл вместе с ним в МИД и стал заместителем министра иностранных дел. 11 сентября 1998 года Примаков был назначен председателем правительства Российской Федерации, и Зубаков стал руководителем аппарата правительства Российской Федерации – министром Российской Федерации. 12 мая 1999 года Примаков был отправлен Ельциным в отставку. Зубакова услали сначала послом в Литву, затем в Молдову, а потом назначили заместителем секретаря Совета безопасности. Мы с ним были знакомы, потому что я был секретарём приёмной комиссии на работу в Службу, а он был председателем этой комиссии. Когда перешли на контрактную систему, именно я как начальник направления ездил к нему подписывать контракты. Когда в 1995 году я женился, ещё находясь на той территории, Юрий Антонович прислал мне со своим помощником бутылку виски и поздравление со вступлением в брак. После того как Примаков и вместе с ним Зубаков ушли, директором СВР был назначен Вячеслав Иванович Трубников.

ИНФОРМАЦИЯ К РАЗМЫШЛЕНИЮ.

Когда Примаков Евгений Максимович уходил в МИД, он поставил условие, что вместо него директором СВР должен быть назначен Трубников. И уже при Вячеславе Ивановиче появился заместитель директора по кадрам. На эту должность был назначен генерал-майор Геннадий Васильевич Новиков, товарищ Трубникова по учёбе в МГИМО, который работал в Китае, был там официальным представителем. Новикову потребовался помощник. Начальник Управления кадров Лыжин, конечно, хотел, чтобы помощником был его человек. Это было нужно, чтобы владеть ситуацией больше, чем того требовала необходимость. И когда я приехал к нему в очередной раз с документами, он предложил эту должность мне. Я сказал: «Да, я готов. Но могу сказать честно: стукачом я не буду. Не может человек быть слугой двух господ. Засланным казачком я не буду». Возникла пауза. Я предполагаю, что в это время Новикову докладывали несколько кандидатур, которые его по какой-то причине не устроили. Во время очередного приезда к Лыжину я спросил: «Игорь Васильевич, а что, в отношении помощника вопрос закрыт?» – «А ты что, готов идти?» – «Если Вы сочтёте нужным, я готов». Он берёт трубку, звонит Новикову и посылает меня к нему. После беседы я иду назад к Лыжину. Он говорит, что ему уже звонили, вопрос решён положительно. Тут же издаётся приказ, и я из подбора кадров перехожу на должность помощника заместителя директора СВР России генерал-лейтенанта Новикова Геннадия Васильевича. Но главное, что, став его помощником, я очень близко познакомился с Вячеславом Ивановичем Трубниковым.

– Это был потрясающий человек, один из моих кумиров. В моём понимании это идеал разведчика. Я обсуждал с Вячеславом Ивановичем написание его мемуаров или совместной монографии, и он отнёсся к этому серьёзно. К сожалению, это был период пандемии, и что-то случилось. Я не могу иначе объяснить его уход.

– Ты же знаешь, у него была страшная трагедия. Во время второй командировки в Индию в Москве был убит его сын Иван. Ему было 24 года. Вышел поздно вечером из дома проводить товарища, на остановке возникла ссора, он попытался вступиться за женщину, и его ударили ножом. Сразу насмерть. Как рассказывала дочь Мария, ей в Индии родители тогда ничего не сказали, а сами уезжали на похороны. По её словам, за сутки волосы отца стали белыми. Мои отношения с Вячеславом Ивановичем сложились в силу того, что мой начальник Геннадий Васильевич и он были очень большими друзьями. Этому способствовало ещё и то, что их жён, которые тоже заканчивали МГИМО, одинаково звали – Наталия Дмитриевна. Поэтому с самого начала мне приходилось исполнять определённые личные поручения. У Вячеслава Ивановича никогда не было никакого апломба. Он не делил люднй по должности, по званию. К людям он относился исключительно человечно, с учётом их профессиональных качеств. Он всегда приходил на юбилеи тех сотрудников, с которыми ему приходилось работать раньше. Независимо от их звания и должности. Я, честно говоря, таких руководителей больше не встречал. У него был такой помощник, Лёша Фомин, который погиб, отдыхая на Байкале. Он вошёл в ледяную воду после бани, и у него остановилось сердце. Он был даже не помощник, а референт – дежурный по приёмной. Вячеслав Иванович вызвал меня и сказал: «В обязательном порядке его сыну, который хочет поступить в Академию ФСБ, обеспечить всё возможное для его поступления». И на похоронах у Вячеслава Ивановича были слёзы на глазах – а ведь человек потерял своего сына. Так близко он воспринимал чужое горе.

– А как скадывались твои новые служебные обязанности?

– После моего назначения помощником заместителя директора СВР мои контакты с величайшими нелегалами, такими как Козлов Алексей Михайлович, Вартанян Геворк Андреевич, Шевченко Юрий Анатольевич, перешли в иную плоскость. Мы стали не только хорошими знакомыми, но и в определённой мере сотоварищами. Вместе с Новиковым я выезжал в учебный центр, в Академию внешней разведки, где мы проводили совместные мероприятия. И вот в один прекрасный день возникла необходимость направить человека в Администрацию Президента России на должность начальника отдела Управления кадровой политики. Речь шла о работе под крышей, нужно было представлять там интересы Службы.

– Руководителем Администрации Президента с 1997 до конца 1998 года был наш одноклассник Валентин Юмашев.

– Он приезжал к нам в Ясенево. Но каких-то личных контактов у нас не было. Новикову там был нужен свой человек, и он решил направить меня. Трубников дал своё согласие. Я уже собирался идти встречаться с начальником Управления кадровой политики Президента Российской Федерации. Это был Мацко Сергей Витальевич.

– Однозначно это было при Юмашеве, поскольку Мацко занимал эту должность с 7 октября 1996 по 15 декабря 1998 года.

– Это был 1998 год. Но перед этой встречей я на три дня вылетел в Норвегию в составе делегации министерства обороны. Это была инспекция по линии ОБСЕ, контроль за сокращением обычных видов вооружений в Европе. Через три дня возвращаюсь и на следующее утро иду к начальнику с последним, как я думал, докладом. И тут я узнаю, что ситуация изменилась. Моё назначение в администрацию отменяется. Для меня это было чувствительным ударом, поскольку такой переход означал для меня значительный карьерный рост. Я спрашиваю, что произошло. «Ты идёшь возглавлять подбор кадров». Спорить нечего, приказ есть приказ. Как выяснилось, ситуация была следующая. Сын начальника подбора, который работал в Службе, написал рапорт на увольнение. А этот начальник всегда заявлял, что, мол, надо наказывать родителей, которые рекомендовали в Службу своих детей, а те потом уходят. Ему, естественно, сказали: всё, вместо тебя придёт другой человек. А ты поедешь помощником посла по безопасности в одну из стран. И в тот же день вместо администрации президента я еду принимать подбор кадров. Пересчитываю пятьдесят с лишним пистолетов, которые будут храниться у меня в сейфе, проверяю все обоймы, все патроны, меня представляют, я получаю печать и на следующее утро заступаю на службу начальником подбора кадров. По рангу эта должность называлась заместитель начальника Управления кадров – начальник подбора. При этом начальник Управления кадров, уже генерал-лейтенант, Лыжин воспринял моё назначение негативно, поскольку меня назначили без согласования с ним. Тем не менее, хотя он обиделся на меня, на этой должности я оставался до 2002 года.

– К этому времени, в 2000 году, Вячеслав Иванович Трубников был снят с должности директора СВР и назначен 1-м заместителем министра иностранных дел. Чем это было вызвано?

– Вячеслав Иванович был назначен 1-м заместителем министра иностранных дел России по делам СНГ и стал спецпредставителем президента в государствах СНГ в ранге федерального министра. Вместо него директором СВР был назначен генерал-лейтенант Сергей Николаевич Лебедев. В ПГУ КГБ СССР он работал в немецком отделе, многократно выезжал в командировки в ГДР, ФРГ и Западный Берлин. В 1998–2000 годах Лебедев был официальным представителем СВР в США.

– С сегодняшних позиций такая должность выглядит немного странно. Статус представителя спецслужбы означает, что речь идёт о дружественной стране, о партнёрстве спецслужб. Например, офицером связи английской разведки МИ-6 в Вашингтоне был Ким Филби. Но при этом представитель разведки тесно контактирует с местными спецслужбами, такими как ЦРУ и ФБР. И после этого его назначают директором внешней разведки своей страны. 5 октября 2007 года генерал армии Сергей Николаевич Лебедев был назначен исполнительным секретарём СНГ, с 2023 года – Генеральным секретарём СНГ. Кстати, интересно отметить, что в том же 2007 году генерал-лейтенант Корендясев Анатолий Александрович был избран депутатом Госдумы от партии «Единая Россия» и стал заместителем председателя Комитета Госдумы по делам СНГ.

– Здесь нужно подчеркнуть, что Лебедев как профессионал, конечно, не идёт ни в какое сравнение с Трубниковым. У Вячеслава Ивановича был огромный опыт руководства резидентурами. Это был профессионал высочайшего класса. Но и его подставили. Причём подставлял его как раз начальник Управления кадров СВР. И он же на место Трубникова предложил Лебедева, с которым они были близкими друзьями. И вот когда он вместо Трубникова поставил фактически своего человека, он смог реализовать свою мысль убрать меня с должности заместителя начальника Управления – начальника подбора, чтобы назначить на эту должность более близкого ему человека. Потому что меня он из близких людей исключил. Тем более что заместитель директора по кадрам Геннадий Васильевич Новиков тоже ушёл, его направили в Болгарию, и Игорь Васильевич Лыжин занял его место. Но сразу меня убрать он не мог, поскольку у меня были хорошие результаты. Не к чему было придраться. Такого подбора в истории вообще никогда не было. Но такая задача стояла. Первый заход был следующим: готов ли я пойти заместителем к Фрадкову Михаилу Ефимовичу, который тогда был директором Федеральной службы налоговой полиции (ФСНП) России. Идёт 2001 год, в ноябре месяце умирает моя мама. И как раз в это время был подготовлен план, согласно которому на одном из собраний заместитель директора по кадрам должен был устроить мне разнос. Мне позвонили и предупредили, чтобы я, поскольку у меня есть уважительная причина, не проводил отчётное собрание в моём подразделении, поскольку на меня собираются «наехать». Но я всё равно решил проводить собрание. В ходе его в какой-то момент я почувствовал, что тучи надо мной сгущаются. Но замдиректора вовремя спохватился: человек-то он был порядочный, только злопамятный. И вопрос с моим снятием повис. Тем временем ситуация менялась. После Примакова Евгения Максимовича министром иностранных дел был назначен Игорь Сергеевич Иванов.

– Кстати, его отец, Сергей Вячеславович Иванов, был командиром 2-го мотострелкового полка ОМСБОН НКВД СССР – спецназа госбезопасности, который подчинялся Павлу Анатольевичу Судоплатову.

– Да, сын чекиста, суворовец. В это время, в декабре 2001 года, Примаков становится президентом Торгово-промышленной палаты и забирает у Иванова человека, который сидел под крышей МИД в качестве заместителя директора Департамента кадров – генерал-майора Куприянова. Это место освободилось, что оказалось прекрасным решением моего вопроса. Меня пообещали наградить знаком «За службу в разведке» (награда нашла своего героя через полгода) и направили в МИД. А первым заместителем министра иностранных дел был Вячеслав Иванович Трубников. Он мне звонит и говорит: «Слава, хочу сказать тебе одну вещь. Тебя хотят обмануть. Тебя назначат не замдиректора Департамента кадров, а главным советником». Я говорю: «Понял». Первым меня принял заместитель министра иностранных дел по кадрам Алексей Леонидович Федотов, затем директор Департамента кадров МИД Станислав Вилиорович Осадчий. Кстати, его отец был начальником отдела ПГУ КГБ СССР, который после того, как Крючков ему сделал выволочку, скончался от инфаркта в своём кабинете. И вот во время беседы я говорю: «Вы письмо получили?» – «Да, получили». – «Что в письме написано?» – «Написано назначить заместителем директора Департамента кадров». Я говорю: «Очень хорошо. Давайте мне проект приказа, я пошёл к замминистра». Иду к Федотову, он визирует приказ. Возвращаюсь к директору Департамента. Мне заявляют: «Вы знаете, у нас принято таким образом, что вначале назначают исполняющим обязанности». Я говорю: «Письмо читайте за подписью руководства СВР, в нём сказано: “Назначить заместителем директора”». Вопрос был решён. 14 января 2002 года я стал первым замдиректора, которого назначили без испытательного срока. При этом все знали, что я от Службы внешней разведки. Потому что, когда послы уезжали в командировку, они все приходили на беседу ко мне и говорили: «Будьте добры, позвоните Лебедеву Сергею Николаевичу, потом Фрадкову Михаилу Ефимовичу, потом Нарышкину Сергею Евгеньевичу – о том, что мы хотим встретиться». И я докладывал руководству, какие вопросы они хотят обсудить. Но основная моя работа заключалась в том, что всех, кто выезжал за рубеж по линии СВР, отправлял я. То есть все разведчики до единого, которые выезжали на боевую работу за границу под прикрытим министерства иностранных дел – атташе посольства, советники, старшие советники – все они проходили через меня. Я проверял, с какой легендой они выезжают за рубеж. И если что-то было не так, я звонил начальнику соответствующего подразделения и говорил, что с такими документами за рубежом делать нечего. Сюда же относились оргштатные вопросы: переброска должностей из одной страны в другую, запрос виз, линия работы в резидентуре и т. д. Потому что они должны занять ту должность, которая закреплена за разведкой. Посол знает, кто к нему едет. Также бухгалтер, советник-посланник, помощник по безопасности и резидент. Главное в страну въехать. Вот это была главная моя задача – чтобы человеку дали визу. На этой должности я находился с 14 января 2002 по 1 июня 2018 года. И за эти шестнадцать с половиной лет не было ни одного существенного прокола.

– Когда Вячеслав Иванович выезжал послом в Индию, он тоже к тебе приходил?

– С Вячеславом Ивановичем мы общались постоянно. Он ко мне заходил, я приходил к нему. Когда он приезжал в отпуск, он обычно заходил со словами: «Виски, который делает Европа, это дрянь. Вот самый лучший виски», – и доставал из большого дипломата Black Dog. Это «мушка», или «наживка». Или «мотылёк». А когда я приезжал в Индию как мидовский куратор, он говорил: «Слава, хочешь, я тебя удивлю?» – «Вячеслав Иванович, может не стоит, потом…» – «Нет, пошли в ресторан». И вот мы в Индии заходим в итальянский ресторан, в котором нас угощают по рецепту Вячеслава Ивановича: суп-пюре из грибов и русские пельмени. Потом он говорит: «Сейчас поедешь в Ченнаи, будешь жить в номере высокого гостя». А в Ченнаи резиденция расположена в бывшем слоновнике – можешь себе представить, какие там потолки. Я звоню ему и докладываю: «Вячеслав Иванович, вот сижу в твоих хоромах…» Всего я объездил более 90 стран. В основном это было связано с тем, что, когда возникало недопонимание между послом и резидентом, я выезжал урегулировать конфликт. Ну а когда командировка Вячеслава Ивановича закончилась, он по большим революционным праздникам приходил ко мне в кабинет. У меня день рождения 10 февраля, а это День дипломатического работника. Он всегда заходил сначала ко мне, потом говорил: «Ну ладно, я пошёл к Лаврову, увидимся на общем фуршете». Потом уже и в санатории вместе отдыхали. То есть наши хорошие дружеские отношения никогда не прерывались. Вообще у нас было два места, где мы не реже одного раза в месяц встречались и обменивались новостями. Это Ulysses Pub у метро Смоленская, а второе место – ресторан «Илья Муромец» на Ленинском проспекте.

– Мы с Вячеславом Ивановичем встречались там же недалеко, на другой стороне Ленинского проспекта – в доме, где раньше был магазин «Спартак». Сейчас это ресторан «Пивнушка». Это чисто баварский ресторан, который Вячеславу Ивановичу очень нравился. Там напротив корчма «Тарас Бульба».

– Вообще, оглядываясь на пройденный путь, я хотел бы сказать, что мне посчастливилось встречаться с уникальными, замечательными людьми, выдающимися разведчиками, которых объединяло, помимо любви к Родине, ещё одно важное качество – их человечность. Это были простые во всех отношениях люди, гениальность которых не удастся оспорить никому. Что интересно, даже в преклонном возрасте они всегда были готовы оказать любую помощь. Например, Геворк Андреевич Вартанян нередко брался подписать тот или иной важный документ для Службы, например, в минфине. При этом он категорически отказывался надевать муляжи «Золотой Звезды», которую держал дома. В этом случае в Музее истории внешней разведки открывали стенд, посвящённый Меркадеру, и он надевал его подлинную медаль «Золотая Звезда» Героя Советского Союза. Когда он приехал в МИД на моё 50-летие, а это был фуршет, я его пригласил присесть. Никогда не забуду его слова: «Слава, дорогой, я ещё по жизни и насижусь, и належусь, поэтому я лучше постою, как все». А ему было 84 года. Таких людей сейчас уже не встретишь. При этом эти люди видели тебя насквозь. От них ничего невозможно было скрыть. Однажды Вячеслав Иванович мне сказал: «О тебе там говорят нехорошие вещи. Посмотри мне в глаза и скажи, это ложь или правда?» – «Вячеслав Иванович, это ложь». Он говорит: «Мне достаточно». И я не скрываю, что именно он рекомендовал меня перед Нарышкиным Сергеем Евгеньевичем на присвоение звания генерал-майора. При этом он нашёл очень точную формулировку, что тем самым мы уважим не только человека, представляющего нас в МИД, но и само министерство, повысив статус своего представителя в МИД до генеральского звания. Это событие мы отмечали как раз в «Илье Муромце». Вячеслав Иванович пришёл, сказал тёплые слова, и я понимаю, что, если бы не его поддержка, наверное, ничего бы не было.

– Но твоя служба завершилась не в МИД?

– После этого, в 2018 году, мне предложили поехать в долгосрочную командировку в Туркмению.

– Надо сказать, нелёгкая миссия. Мне приходилось бывать в Туркмении в 1980-е годы, в бытность молодым. К тому же у меня была мощная поддержка в лице 1-го заместителя председателя КГБ Туркменской ССР Сулеймана Юсуповича Юсупова, который был другом моего отца. И тем не менее это было нелегко.

– В том-то и дело. Как я сейчас понимаю, думали, что я откажусь. В это время возникла необходимость меня заменить. Как посчитали в Службе, столько не живут – особенно «под крышей». Мне было 60 лет, и я поехал под прикрытием должности старшего советника как представитель Службы внешней разведки. Когда мне это предложили, я согласился в течение пяти минут. Я же знал, сколько длятся такие командировки, и что люди, выезжающие в них, вовсе не стремятся возвратиться в Москву на неизвестно какую должность. Это хорошая возможность для завершения карьеры. Уволен я был 11 февраля 2023 года по достижении 65 лет. Это предельный возраст службы для генерал-майора. Что же касается Туркмении, то могу сказать, что, хотя я достаточно посмотрел и мир, и людей, лучше страны я не видел. И в первую очередь с точки зрения безопасности и уважительного отношения к старшему поколению.

– Я вообще никогда не делил страны и народы на главные и второстепенные. Это всё наследие колониального мышления, которому привержены так называемые «цивилизованные» народы.

– Андрей, ну вот такой пример. Ты же помнишь, когда-то считалось ниже своего достоинства вести равный диалог с такими странами, как Буркина-Фасо. Но мы же к этому пришли. Туркмения выступает нашим партнёром, ничего за это не требуя. Мы в Туркменистан ничего не вкладываем. Они сами всё покупают у нас. Даже наш газ, хотя у них есть свой. В геополитическом отношении это южное подбрюшье России, которое в силу богатых запасов углеводородного сырья и неопределённости международно-правового статуса Каспийского моря создаёт предпосылки для подрывной деятельности западных спецслужб с целью подготовки «цветных революций», что может угрожать национальной безопасности России. Для нас очень важно, чтобы Туркменистан сохранял свою приверженность политике постоянного нейтралитета. Тем самым они демонстрируют, что они не за американцев, которые пытаются оказывать на них давление так же, как и на соседние Иран, Афганистан и Узбекистан. В данной ситуации они самодостаточны. И поэтому их нейтралитет и поездки Президента Сердара Гурбангулыевича Бердымухамедова в Россию говорят о том, к кому он больше склоняется. Последнее время мы не видим его визитов в США, его визитов в Турцию. Он умело выстраивает отношения с Саудовской Аравией, с Эмиратами. Это говорит о многом. Поэтому в политике, как и в межличностных отношениях, иногда лучше не навредить. В этом отношении политика постоянного нейтралитета представляется более прогрессивной. Так что, учитывая 50-градусную жару, у меня о Туркмении остались самые тёплые воспоминания.

Возвращаясь от Вячеслава Сергеевича Шпанкина прохладным и дождливым московским вечером, я шёл по той самой дорожке, которая когда-то была центральной улицей деревни Раменки. Она хорошо читается в современном нагромождении асфальта и бетона по двум рядам стройных тополей, которые живут по 80 и даже 100 лет и могут ещё помнить наши приключения среди раменских джунглей. И мне показалось, что, может быть, из-за ближайшего поворота, как в знаменитом фильме «Верные друзья», вынырнет наша лодочка и поплывёт вниз по речке Раменке и Москве-реке: