Хроники чекистского периода

Особое место в структуре Второго главка (контрразведка) КГБ СССР, которым руководил генерал-полковник Григорий Фёдорович Григоренко, занимало Управление «А» (аналитическое), созданное в конце 60-х годов на базе Службы № 2. Помимо других функций Управление «А» включало в себя розыск, которым занимался 2-й отдел. Поэтому начальник Управления «А» одновременно являлся заместителем начальника Второго главка КГБ СССР.

Структура Управления «А» имела следующий вид:

• • руководство (начальник, заместители начальника, партком),

• • группа консультантов,

• • 1-й отдел (разработка методов агентурной связи противника),

• • 2-й отдел (всесоюзный розыск),

• • 3-й отдел,

• • 4-й отдел (курирование 2-х отделов территориальных органов).

Первым руководителем Управления «А» (тогда ещё Службы № 2) был опытнейший контрразведчик полковник Алексей Михайлович Горбатенко, человек исключительного розыскного таланта, отличавшийся необычайной душевностью и интеллигентностью. Он был руководителем и другом моего отца, и я о нём уже рассказывал в первых главах этой книги.

12 августа 1967 года, вскоре после назначения Юрия Владимировича Андропова председателем КГБ при СМ СССР, полковник Горбатенко, с 27 октября 1967 года генерал-майор, становится заместителем начальника Второго главка, а 19 июня 1968 года – старшим консультантом Группы консультантов при председателе КГБ Юрии Владимировиче Андропове. В этой должности он оставался до ухода Андропова в ЦК КПСС в 1982 году.

Наибольший успех в деятельности Управления «А» пришёлся на 1970-е и 1980-е годы, когда была достигнута, по словам его начальника генерал-майора Вадима Николаевича Удилова, стопроцентная раскрываемость. «В 70-х годах я возглавлял довольно большой коллектив, – пишет он в своей книге “Записки контрразведчика” (1994). – К основной тематике, то есть вскрытию и пресечению на территории СССР агентурной разведки вражеских спецслужб, добавилось руководство подразделением по всесоюзному розыску особо опасных государственных преступников. Как это ни странно, я до сих пор не могу дать четкого определения понятиям “розыск” и “поиск”. Ясно, что розыск предполагает что-то конкретное. Скажем, розыск преступника, предмета, документа. Поиск – это более широкое понятие. Например, поиск действующей в нашей стране вражеской агентуры. Во втором случае задействуется комплекс, иными словами, специальная система контрразведывательных мер, в результате чего в поле зрения органов попадают прямые признаки чьей-либо шпионской деятельности. По признакам составляется портрет шпиона, и начинается его розыск. Особенно ярко элементы поиска и розыска проявились при проведении всесоюзных мероприятий по делу “Взрывники” в 1977 году».

Вадим Николаевич Удилов был потомственным чекистом, участником Великой Отечественной войны, профессиональным сыщиком и талантливым аналитиком, внёсшим немалый вклад в совершенствование контрразведывательного искусства. Он родился 25 ноября 1924 года в Ташкенте в семье сотрудников ОГПУ Николая Прокопьевича и Татьяны Романовны Удиловых, уроженцев Пржевальска, расположенного вблизи горного озера Иссык-Куль в Киргизии. Начальником Николая Прокопьевича Удилова был бывший латышский стрелок Фёдор Иванович Эйхманс, заместитель Глеба Ивановича Бокия, начальника Особого отдела ВЧК Туркестанского фронта. В 1920 году Эйхманс был назначен председателем Семиреченской областной ЧК (Чуйская, Нарынская и Иссык-Кульская области), сотрудниками которой были супруги Удиловы.

В 1921 году чекисты во главе с Эйхмансом под руководством полномочного представителя ВЧК в Туркестане и начальника Ташкентской ЧК Якова Христофоровича Петерса – видного чекиста, одного из создателей и первых руководителей ВЧК, имевшего знак «Почётный работник ВЧК – ОГПУ (V)» под № 2 – разработали и провели первую в истории отечественных спецслужб спецоперацию по нейтрализации белого главаря, атамана оренбургского казачества Александра Ильича Дутова. Он был назначен генерал-губернатором Семиреченской области, а командование Оренбургской армией передал генералу Андрею Бакичу (Андрија Бакић). Отступая под натиском РККА к границе, Бакич грабил банки и церкви, вывозил фамильные драгоценности и антиквариат местных дворян.

Вадим Николаевич Удилов пишет: «Особо следует сказать о работе чекистов в Джаркенте – конечном пограничном пункте с Китаем. Начальником Джаркентской ЧК в двадцатые годы был латыш Федорелис. Именно к нему прибыла опергруппа, в которую входили киргизские чекисты: Удилов, Шурупов Крот, Третьяков и Кучма. На группу было возложено особое задание. Переодевшись в офицерскую форму белой армии, они нелегально выехали в Китай, в район города Кульджа, где располагались воинские подразделения белой эмиграции. Как известно, благодаря деятельности таких групп, были уничтожены злостные враги советской власти, в том числе атаман Дутов. Некоторых удалось тайно вывезти на нашу территорию».

В ходе спецоперации в окружение Дутова были внедрены несколько чекистов во главе с Касымом Чанышевым, выдававших себя за националистов. Они вошли в доверие к Дутову и попытались выманить его на советскую территорию. 2 февраля 1921 года, находясь в Суйдуне, Чанышев написал Дутову записку: «Господин атаман. Хватит нам ждать, пора начинать, все сделано. Готовы. Ждем только первого выстрела, тогда и мы спать не будем», – и отправил её со своим курьером Махмудом Ходжамьяровым. В штабе курьера знали по предыдущим визитам, поэтому пропустили прямо к Дутову в кабинет. Ходжамьяров передал пакет и, как только Дутов начал читать, в упор расстрелял его. Как вспоминала Татьяна Романовна Удилова, «при этом удалось захватить награбленные Бакичем ценности. Золото, серебро, драгоценные камни, дорогие церковные оклады, картины мастеров мировой живописи и другие ценности были доставлены на нескольких бричках и сданы в казну». Вся чекистская разведывательно-диверсионная группа без потерь вернулась на свою территорию, что говорит о хорошем оперативном планировании непростой спецоперации, за которую её организаторы и исполнители получили государственные награды.

Вот выдержка из характеристики, данной Удилову Эйхмансом: «Товарища Удилова Николая Прокопьевича знаю по совместной работе с ноября 1920 года, когда Удилов работал по ликвидации восстания. Благодаря энергичной и самоотверженной работе тов. Удилова, все мятежники были выловлены и разоружены. По выполнению вышеуказанной задачи тов. Удилов был мною командирован в район расположения отрядов белогвардейского генерала Бакича, где провел исключительно крупную операцию по вылавливанию и разоружению белых шаек, за что тов. Удилов Реввоенсоветом Туркфронта был награжден орденом Красного Знамени (№ ордена 525). В июле 1921 года тов. Удилов был переброшен прямо через горы из Семиречья в Фергану, где успешно работал по борьбе с басмачеством. Тов. Удилов, благодаря своей энергии, выдержке, точному исполнению возложенных на него задач, является одним из лучших организаторов чекистской работы. Ф. Эйхманс».

В 1922 году Удилов со своей опергруппой был снова переброшен в Пржевальск с целью пресечения вооружённой деятельности басмаческих шаек, а также различных контрреволюционных группировок, спекулянтов и контрабандистов. Однажды за изъятие крупной партии контрабанды – 45 лошадей везли 66 пудов чистого опиума, золото и серебро, – Удилов едва не поплатился жизнью. Как вспоминала его жена, «его днем подкараулили на лошадях бандиты и прямо на улице стали бить камчами со свинчаткой. Он уже ничего не видел, так как был весь залит кровью, когда я, будучи беременной на девятом месяце, выскочила на улицу и с криком бросилась к всадникам. Это их на мгновение остановило. Удилов успел забежать в дом, где сумел продержаться до приезда наряда местных чекистов».

По воспоминаниям Татьяны Романовны, «наши мужья работали, не имея ни выходных дней, ни отпусков. Не получали даже зарплаты, а только скудный продпаек… Так мы с Удиловым и грудным ребенком выехали по заданию из Джаркента в Чилек. Это верст семьдесят. Жара стояла жуткая. Бричка в дороге все время ломалась. Пока чиним – стоим. Тут беда случилась: пролили воду. Напоить ребенка было нечем. Так и умерла наша первая доченька от безводья в дороге. Похоронили, поплакали и поехали по назначению. А ездили не по дорогам, а чаще по волчьим тропам, чтобы быстрее пройти через перевалы. Именно так мы, например, пробирались из Нарына в Джалал-Абад».

Свой последний подвиг Николай Прокопьевич Удилов совершил в 1930 году в Алайской долине, на территории Ошской области. Он пошёл без оружия к басмачам, чтобы избежать лишнего кровопролития и убедить главаря банды Гаипа Пансата добровольно сдаться. Действовать таким образом ему приходилось неоднократно, поэтому и тогда он надеялся на успех. Трудно сказать, что произошло – когда бандиты уже готовы были сложить оружие, по ним был открыт огонь. Уцелевшие бандиты сумели оторваться, уведя с собой связанного Удилова. По показаниям пойманных впоследствии басмачей из банды Гаипа Пансата, Удилов был ими зверски замучен и еще живым брошен в костёр. Позже у убитого басмача Алояра нашли орден и именные золотые часы Николая Прокопьевича Удилова.

Потеряв отца, маленький Вадим Удилов оказался в детском доме – поскольку его мать направили под видом кухарки в китайскую провинцию Синьцзян для восстановления связей мужа с людьми, которые ранее помогали ему в чекистской работе. Как вспоминал об этом сам Вадим Николаевич, «мои детские годы – период общения с беспризорниками, хулиганьем, ворами, с одной стороны, и закаленными чекистами, товарищами отца, которые постоянно навещали меня в детском доме, – с другой, оставили глубокий след в моей жизни, выработали характер и стиль поведения. Этот период научил меня безбоязненно общаться с представителями блатного мира… Выбирая свой дальнейший путь, не сомневался: пойду по стопам отца и матери. Хотя в то время пользовался уважением у блатных».

Однако, прежде, чем стать чекистом, Вадиму пришлось овладеть ещё одной специальностью – начиналась Великая Отечественная война. Как и многие его сверстники, он прибавил себе возраст. Майор, вызвав его из строя новобранцев, спросил:

– В анкетных данных вы указали – ученик десятого класса. Правда это?

– Да, товарищ майор.

– Идите в штаб. Вам дадут направление в танковое училище. Мы не можем так свободно разбрасываться людьми с таким высоким образованием.

Так Удилов стал курсантом 1-го Харьковского танкового училища…

«Я всегда тщательно готовился к бою, – пишет Вадим Николаевич. – Еще с крымских боев носил трофейный пистолет парабеллум, с длинным стволом и двумя обоймами, маленький дамский вальтер и свой, отечественный, безотказный наган. Партийный билет находился в специальном, крепко пришитом изнутри гимнастерки кармане. Поэтому в левый верхний карман, как бы защищая билет и сердце, укладывался вальтер. В широкие голенища кирзовых сапог втыкался наган. Перед самой атакой я расслаблял поясной ремень настолько, чтобы можно было, повернув пояс, разместить парабеллум в сидячем положении между ногами. А то, не дай Бог, зацепишься за что-нибудь в танке, если придется выскакивать из горящей машины».

После окончания войны Удилов был уволен из армии с должности командира танковой роты и принят на работу в МГБ Узбекской ССР. Учитывая его фронтовой опыт и смекалку, руководство МГБ приняло решение назначить Удилова начальником группы по оперативному обслуживанию интернированного в СССР отряда иракских курдов под командованием генерала Моллы Мустафы Барзани. Курды были разбросаны мелкими группами по всем областям Узбекистана как спецпоселенцы наравне с сосланными в эти районы крымскими татарами. Грозный генерал Барзани был сослан в Муйнакский район Каракалпакии и под контролем комендатуры МВД пристроен весовщиком в одном из хлопковых совхозов…

В 1951 году в соседнем Иране демократически избранный премьер-министр Мохаммед Мосаддык национализировал иранскую нефть, выслал всех английских специалистов и советников, а затем в октябре 1952 года разорвал с Великобританией дипломатические отношения. Англичане обратились к американцам, и те с помощью ЦРУ стали готовить его свержение. Сталин решил не допустить этого и вспомнил об отряде Барзани. По указанию Сталина курдов снова стали собирать в отряд, место дислокации которому определили на территории садсовхоза № 9 Янги-Юльского района Ташкентской области. Появилась необходимость иметь своих осведомителей в руководстве отряда, которые могли бы сообщить о том, как поведёт себя отряд, если его используют в национально-освободительном движении на Востоке.

Решить эту сложную задачу помогло то обстоятельство, что за время пребывания на спецпоселении курды отвыкли от рабского, беспрекословного повиновения, ежедневных поклонений и рапортов шейхам, совершения утренних и вечерних намазов. И когда они попали в среду крымских татар, девушки и женщины которых были весьма красивы и ходили с открытыми, без паранджи, лицами, сердца курдов начали оттаивать, они стали более покладистыми, и с ними стало возможно вступать в оперативные контакты. «Не буду кривить душой: к отдельным руководителям из отряда мы сознательно подослали женскую агентуру, которая постепенно влияла на них в нужном для нас направлении, – пишет Удилов. – Женщины-агенты шли на это добровольно и вполне сознательно: черноглазые, высокие и стройные курдские мужчины не могли им не нравиться».

В конечном счете удалось установить, что основная масса курдов – это бесстрашные бойцы, готовые по приказу Барзани броситься в огонь и воду. Верхушка же состояла из зажиточных шейхов, баев, использовавших национально-освободительную борьбу для того, чтобы прибрать к рукам нефтяные месторождения Абадана и Киркука. История подтвердила эти выводы. После свержения короля и революции в Ираке курды вернулись на свои земли и снова начали вооруженную борьбу. После очередного поражения в 1975 году Молла Мустафа Барзани бежал в Иран и в том же году выехал на лечение в США, продолжая прилагать усилия для борьбы за независимость курдов. Он ещё застал весть о свержении шаха в Иране, но в этот момент здоровье его резко ухудшилось, и 1 марта 1979 года Барзани умер в Вашингтоне. Его тело было похоронено близ ирано-иракской границы, а в 1993 году прах был перенесён в родовое селение Барзан.

Через некоторое время Удилова переводят в Москву в центральный аппарат контрразведки. Он начинает работать в 1-м (американском) отделе 2-го Главного управления КГБ при СМ СССР, начальником которого был подполковник, с 17 октября 1955 года полковник Алексей Михайлович Горбатенко. Удилову передали дела на бывших агентов немецких спецслужб, заброшенных на советскую территорию во время войны, которые были затем перевербованы и включены в оперативные игры.

Смысл проведения оперативных игр заключался в том, что чекисты получали таким образом достоверные сведения об устремлениях разведок главного противника, о методах и приёмах их работы по сбору разведывательной информации, о технических средствах, входивших в разведывательно-шпионскую экипировку, о каналах связи между противником и его агентами на территории СССР. Имели место случаи выманивания на себя других шпионов из-за рубежа или задержания с поличным официальных сотрудников ЦРУ, работавших в СССР под прикрытием посольства США в Москве.

Начальник американского отдела Алексей Михайлович Горбатенко не без основания полагал, что немецкой агентурной сетью в СССР попытаются воспользоваться спецслужбы США и Англии, которые стремились оказать поддержку националистическому бандподполью в западных районах Украины и Белоруссии и в Прибалтике. В задачи западных спецслужб входили также сбор сведений о советских вооруженных силах, закрытых ядерных центрах, объектах ракетостроения и других оборонных предприятиях.

Исходя из того, что забрасываемые на территорию Советского Союза шпионы наверняка будут искать связи с известной на Западе немецкой агентурой, разработка её агентурных связей открывала самый короткий путь к розыску шпионов противника. «Не могу назвать точного количества всех захваченных органами госбезопасности шпионов, но фамилии тех, которые сохранились в моей памяти или черновых записях периода моей работы в американском секторе, могу назвать с указанием географии их заброски в начале 50-х годов», – пишет Вадим Николаевич Удилов и приводит длинный список американских шпионов, в основном из числа бывших граждан СССР, заброшенных на территорию Молдавской ССР, Волынской и Житомирской областей Украинской ССР, Краснодарского края, Западной Белоруссии, республик Прибалтики и на Сахалин.

В мае 1954 года над территорией Латвии был сброшен с самолёта бывший преподаватель американской разведшколы в городе Кемптен на юге Баварии латыш Леонид Бромберг. В школе он числился под фамилией Андресонс и имел кличку «Энди». Перед Бромбергом, закодированным ЦРУ как CAMBARO/2, была поставлена задача встретиться с агентом CAMUSO/2 (Эдвин Озолиньш) и проинспектировать созданную им агентурную сеть из 12 субагентов. После этого через 3–4 месяца оба должны были вернуться, перейдя пешком границу СССР с Норвегией в районе Мурманска. Однако в ЦРУ и не подозревали, что Озолиньш был давно перевербован сотрудниками МГБ и получил оперативный псевдоним «Пилот». Произошло это следующим образом.

26 августа 1952 года недалеко от латвийского города Сабиле (до 1917 года Цабельн) с американского самолёта была сброшена группа из трёх человек. Возглавлял её кавалер Рыцарского креста Железного креста, бывший унтерштурмфюрер Латышского добровольческого легиона СС Альфред Риекстиньш (Alfrēds Riekstiņš), псевдоним «Имант», который родился 30 января 1913 года здесь, в городе Цабельн Тальсинского уезда Курляндской губернии Российской империи. Перед войной он служил в 7-м Сигулдском пехотном полку, в 1942 году добровольно вступил в 24-й Талсинский полицейский батальон и в его составе участвовал в карательных операциях против мирного населения Белоруссии. Затем батальон был переброшен под Ленинград. В мае 1943 года на основе шести латвийских полицейских батальонов (16, 18, 19, 21, 24 и 26-го), действовавших в составе немецкой группы армий «Север», была создана Латышская добровольческая бригада СС в составе 1-го и 2-го латышских добровольческих полков. 24-й батальон стал 1-м батальоном 2-го латышского добровольческого полка СС «Иманта». Одновременно был произведён набор добровольцев 1914–1924 года рождения в 15-ю Латышскую добровольческую дивизию СС (1-ю латышскую), три полка которой (3, 4 и 5-й латышские добровольческие) были сформированы к середине июня 1943 года. В феврале 1944 года за счёт дополнительной мобилизации Латышская бригада СС была развёрнута в 19-ю Латышскую добровольческую дивизию СС (2-ю латышскую). В июне 1944 года наименование «добровольческая» было заменено на «гренадёрская». Соответственно, полное наименование 15-й дивизии звучало теперь как 15. Waffen-Grenadier-Division der SS (lettische Nr. 1), а 19-й – как 19. Waffen-Grenadier-Division der SS (lettische Nr. 2). На базе 15-й и 19-й дивизий был сформирован Латышский добровольческий легион СС (Latviešu SS brīvprātīgo leģions).

Первый раз обе латышские дивизии СС совместно участвовали в боевых действиях против наступающей Красной армии 16 марта 1944 года в районе реки Великой юго-восточнее города Остров Псковской области. Осенью 1944 года немецкая группировка, в состав которой входили 15-я и 19-я латышские дивизии СС, попала в «Курляндский котёл». 19-я дивизия продолжала сражаться там даже после капитуляции немцев в Берлине, а 15-я дивизия была переброшена в Пруссию и приняла участие в боях за Нойбранденбург. Разведывательный батальон 15-й дивизии в конце апреля 1945 года был переброшен в Берлин, где участвовал в последних боях за столицу Третьего рейха. 3 мая 1945 года последние бойцы батальона покинули позиции в министерстве авиации. До этого они оставили рейхстаг как последняя часть, его оборонявшая.

В боях против Красной армии Риекстиньш был награждён Железным крестом 2-го класса и дослужился до звания унтерштурмфюрера СС (соответствует армейскому званию лейтенанта) – вначале в качестве командира взвода, затем – батальона. В феврале 1945 года в составе окружённой группировки вермахта в Курляндии он получил Железный крест 1-го класса. 5 апреля 1945 года его наградили высшей наградой Германии – Рыцарским крестом Железного креста. После капитуляции курляндской группировки в мае 1945 года Риекстиньш на лодке бежал в Швецию, где поселился в районе Гётеборга.

В 1951 году Риекстиньш был завербован английской разведкой MИ-6 для совместных с ЦРУ операций на территории Латвийской ССР. После окончания американской разведшколы в баварском Кемптене Риекстиньш 26 августа 1952 года был заброшен в свой родной город Сабиле. Его сопровождали Эдвин Озолиньш, псевдоним «Герберт» (для связи с правительственными учреждениями США – Herbert Okolo, криптоним CAMUSO/2), родившийся в 1914 году в Риге, и Николайс Балодис, псевдоним «Борис», криптоним CAMUSO/3, 1916 года рождения, сын богатого мельника. Балодис с 1938 года служил в латышской армии в звании капрала, с февраля 1941 года работал грузчиком в рижском порту, после вступления немцев в Ригу записался в латышскую полицию, где «работал» до августа 1941 года, истребляя коммунистов и евреев. Затем он жил на своём хуторе, а осенью 1944 года присоединился к немецкой диверсионной группе, которую в ноябре 1944 года перебросили в Германию. Через некоторое время группу забросили в советский тыл, откуда он пробрался назад в Германию и сдался англичанам, после чего находился в лагерях для перемещённых лиц, где и был завербован в американскую разведшколу.

При десантировании группы Риекстиньша 26 августа 1952 года Балодис погиб. Через несколько дней дом, где укрывалась группа, был окружён. 11 сентября, расстреляв все боеприпасы и понимая, что даже в родном живописном местечке Сабиле, где на Винной горе расположен самый северный в мире виноградник, ему не уйти, Риекстиньш раскусил ампулу с цианистым калием…

Оставшийся в живых Озолиньш был перевербован чекистами, о чём в ЦРУ, естественно, не знали. Прибывший к нему с ревизией Бромберг также дал согласие на работу под контролем. Поэтому у советских контрразведчиков родилась идея оперативной игры «Метеор», суть которой состояла в том, чтобы вначале убедить американцев в невозможности агентов самостоятельно перейти границу. А поскольку их арест неизбежно означал бы провал всей созданной ими агентурной сети, оставался только один выход – прислать за ними самолёт, который, в свою очередь, будет захвачен и предъявлен мировому сообществу как доказательство вероломства Белого дома.

Решение первой задачи облегчалось тем, что американцев уже поставили в известность о мнимой травме Бромберга при приземлении – повреждённом колене и вывихе лодыжки. Это было необходимо, чтобы сдвинуть сроки его возвращения и получить дополнительное время на проработку всей игры.

Из сообщения 28 июня 1955 года директору ЦРУ Аллену Даллесу: «Как только условия [продолжительность] темного времени суток и местности стали подходящими, два агента предприняли попытку ухода <…> Они без затруднений добрались до Мурманска. Однако там они столкнулись с чрезвычайно строгими мерами безопасности из-за того, что маршрут был скомпрометирован в результате поимки двух агентов-эстонцев летом [того же года]. Агенты попытались задействовать резервный план и пересечь реку Тулома в 40 километрах к югу от Мурманска. Однако, перемещаясь ночью по каменистой местности, CAMBARO/2 [повторно] вывихнул ранее поврежденную лодыжку. Дальнейшее продвижение стало невозможным. О тяжести его травмы можно судить по тому факту, что 40 километров туда агенты прошли за 2 ночи, а на возвращение им понадобилось 7 ночей. Они смогли безопасно вернуться в Ригу поездом, преодолев примерно 1200 миль и затребовали от нас дальнейших инструкций».

Председатель КГБ при СМ Латвийской ССР полковник, с 14 января 1956 года генерал-майор Ян Янович Веверс был фигурой легендарной. В годы войны капитан госбезопасности Веверс был соратником Павла Анатольевича Судоплатова. С 20 февраля 1942 года он являлся старшим оперуполномоченным сначала 6-го (латвийского) отделения 2-го отдела, затем с 1 июня 1942 года – 4-го (латвийского) отделения 1-го отдела 4-го Управления НКВД СССР. Начиная с 14 мая 1943 года он был уже заместителем начальника 4-го (латвийского) отделения 2-го отдела (террор и диверсии на оккупированной территории Белорусской ССР и Прибалтики) 4-го Управления НКГБ СССР. Рассказывая впоследствии о ходе радиоигры «Метеор», Веверс писал: «На территории Норвегии неподалеку от условленного места близ границы шпионов долго ждал представитель разведслужбы [США]. И, конечно, не дождался!»

Тем самым КГБ подталкивал ЦРУ к мысли, что вызволить обоих агентов из СССР можно только с помощью самолёта. И ЦРУ действительно на это купилось: «Был сделан вывод, что лучший доступный на данный момент метод – эвакуация агентов на самолете», – говорится в рассекреченном документе ЦРУ.

По словам Веверса, «в феврале 1955 года центр (ЦРУ) поручил Бромбергу подготовить надежную площадку для приземления в Айзпуте, Кулдиге или близлежащих районах. Площадку выбрали и подготовили чекисты. Началась длительная переписка с центром о времени приземления самолета. Эта операция по не зависящим от нас причинам не состоялась». Как выяснилось, причиной послужило то, что ЦРУ не смогло вовремя получить у шведов разрешение на дозаправку самолёта на острове Готланд.

Вторая попытка ЦРУ была уже масштабной международной операцией сразу нескольких разведслужб. 27 августа было получено согласие датской разведки на использование аэропорта Каструп в Копенгагене в качестве базы операции и аэродрома в Ронне на Борнхольме в качестве «аэродрома подскока». Датчане прикомандировали к группе американцев двух своих специалистов-разведчиков и двух связистов и помогли оборудовать временную штаб-квартиру. Они посодействовали и с подбрасыванием командованию собственных сил ПВО легенды о возникновении в Балтийском море некоей магнитной аномалии, требующей изучения. Легенда была нужна, чтобы под прикрытием «магнитной аномалии» осуществить ночной полёт неопознанного борта и не вызвать воздушной тревоги. Датчане также выделили тральщик своего ВМФ, задачей которого было проведение спасательной операции на море, если какой-то из американских самолетов будет сбит советской авиацией. ЦРУ привлекло к операции три самолёта – транспортник С-54 и два одномоторных L-20. Первый L-20 должен был заниматься исследованием «магнитной аномалии» и эвакуацией агентов, второй стоял наготове на американской базе в Висбадене – на случай, если с первым что-то произойдёт.

Столь же тщательная подготовка велась и на советской стороне. На построенном КГБ лётном поле в Курземе, которое было устроено таким образом, что на него можно было сесть, но нельзя взлететь, 10 сентября 1955 года находились: начальник 2-го Главного управления КГБ при СМ СССР генерал-лейтенант Пётр Васильевич Федотов, заместитель начальника 2-го Главного управления КГБ при СМ СССР полковник Олег Михайлович Грибанов, председатель КГБ при СМ Латвийской ССР полковник Ян Янович Веверс, заместители начальника 2-го отдела (контрразведка) КГБ при СМ Латвийской ССР майор Янис Константинович Лукашевич и майор Якоб-Альберт Янович Бундулис, а также спецагент Эдвин Озолиньш («Пилот»), выделявшийся на фоне других высоким ростом, и ещё несколько молчаливых фигур.

Операция ЦРУ была проведена в ночь на 11 сентября, когда самолёт L-20 под покровом темноты вошёл в воздушное пространство Советского Союза. В 04.19 он вернулся на Борнхольм без агентов. По словам членов экипажа, они не стали приземляться, потому что сигнальные огни не были расположены в форме буквы «L», как было условлено.

Судя по всему, Бромберг хотя и выдал чекистам условленные сигналы о работе под контролем, но утаил правильную форму сигнальных костровых знаков. Отсюда и провал операции.

Лукашевич в конспекте оперативной игры «Метеор» записал: «Анализ показал, что Бромберг предупредил ЦРУ о том, что он находится под контролем КГБ. Были получены сведения, что он готовится к побегу». Поэтому 18 января 1956 года Бромберг был помещён в тюрьму – до этого он содержался на конспиративной квартире КГБ. Во время следствия были назначены семь научно-технических экспертиз изъятой у него радиоаппаратуры, средств тайнописи, оружия и других предметов. Все вещи Бромберга были разобраны до мельчайших деталей, одежда распущена до последней нитки, а документы исследованы всеми возможными химическими способами. Назначенная КГБ оружейная экспертиза при проверке боевых патронов нашла дополнительные средства тайнописи, о которых Бромберг умолчал.

11 июля 1956 года Военный трибунал Прибалтийского военного округа приговорил Бромберга к высшей мере наказания – расстрелу, который 8 августа был заменён на 25 лет тюремного заключения и 5 лет высылки. Американский шпион Леонид Бромберг умер в лагере «Потьма-12» в Мордовии 28 июня 1970 года.

Параллельно с оперативной игрой «Метеор» проходила масштабная операция по противодействию английской разведке на территории Прибалтики, в которой активное участие принимали уже упоминавшиеся выше сотрудники МГБ – КГБ Латвии Янис Константинович Лукашевич и Якоб-Альберт Янович Бундулис.

Передо мной на столе лежит двухтомник под названием «Чайки возвращаются к берегу», Военное издательство Министерства обороны СССР, Москва, 1971 год. Авторами этой увлекательной повести, основанной на реальных событиях и подлинных архивных документах, являются Николай Асанов и Юрий Стуритис. На развороте первого тома дарственная надпись моему отцу: «Юрию Андреевичу от участника чекистской операции “Янтарное море” и одного из авторов этой книги. Ю. Стуритис (Узлов). 12 октября 1971 г.».

В 1949 году МИ-6 начала операцию «Джунгли» (Jungle) по подготовке и засылке на территорию республик Прибалтики разведывательно-диверсионных групп из числа бывших граждан этих республик, оказавшихся на Западе, базой для которых должны были послужить бандформирования «лесных братьев». Руководил операцией директор Североевропейского департамента SIS Гарри Карр (Harry Carr), с 1920-х годов возглавлявший резидентуру SIS в Хельсинки, куда входила и Прибалтика. Вторым человеком, отвечавшим за подготовку и заброску агентов, стал шеф Балтийской секции Североевропейского департамента SIS, кадровый английский разведчик, по происхождению шотландец, предки которого жили в России, перебравшийся после революции в Эстонию и занявшийся торговлей лесом. Звали его Александр Васильевич Маккиббин (Alexander «Sandy» McKibbin).

Маккиббин отправился в Бельгию и в лагере для перемещённых лиц нашёл себе трёх латышей с руками по локоть в крови. Латвийскую секцию английского разведцентра в Челси возглавил оберштурмфюрер СС Рудольф Силарайс (Rūdolfs Silarājs), бывший заместитель гауптштурмфюрера СС Бориса Янкавса.

В мае 1944 года по указанию рейхсфюрера СС Генриха Гиммлера был сформирован специальный орган для выполнения особо важных заданий по проведению террора, шпионажа и диверсий в расположении войск противника «СС-Ягдфербанд» (SS Jagdverband). Он подчинялся непосредственно Гиммлеру. Оперативное руководство и комплектование возглавлял начальник группы VI S (саботаж) VI управления (СД-Заграница) РСХА оберштурмбаннфюрер СС Отто Скорцени.

В октябре 1944 года в составе «СС-Ягдфербанд» было сформировано специальное подразделение «СС-Ягдфербанд-Ост» для проведения диверсий в тылу Красной армии на территории Прибалтики. Одной из самых крупных операций «СС-Ягдфербанд-Ост» стало создание так называемой Курляндской группы, известной также как отряд «Лесные кошки» (латыш. Mea kai; нем. Unternehmen Wildkatze). Отряд был сформирован в том же октябре командиром балтийских егерей СС «Ягдайнзатц Балтикум» штурмбаннфюрером СС Манфредом Пехау. В него вошли латыши, служившие в полицейских карательных батальонах, члены националистической организации «айзсарги» и эсэсовцы из 15-й и 19-й латышских добровольческих дивизий СС, прошедшие специальную диверсионную подготовку в учебных центрах «СС-Ягдфербанд». Начальником штаба «Лесных кошек» был назначен гауптштурмфюрер СС Борис Янкавс.

21 апреля 1945 года Главным управлением контрразведки «Смерш» была выпущена директива № 32500 об усилении контрразведывательной работы по розыску и аресту сотрудников и агентов германского разведоргана «СС-Ягдфербанд». В этом документе среди прочего говорилось: «“ЯГДЕЙНЗАТЦ-БАЛТИКУМ” 15. Пехау Манфред, 35 лет, житель гор. Берлина, немец, доктор юридических наук, штурмбаннфюрер [СС], руководитель разведоргана “Ягдейнзатц-Балтикум”. Среднего роста, худощавый, волосы с проседью, близорук… “КУРЛЯНДСКАЯ” ГРУППА ДИВЕРСАНТОВ 29. Янкавс Борис, около 30 лет, уроженец и житель гор. Риги, латыш, являлся взводным командиром полицейского батальона, награжден немцами орденом Железного креста 2-й степени… унтершарфюрер [СС], командир группы диверсантов. Низкого роста, худощавый, брюнет…»

Значительную помощь в задержании Янкавса оказал арест 11 сентября 1945 года его сожительницы, участницы «СС-Ягдфербанд-Ост» Зиедане Мартинсонс («Зайги»). Она назвала чекистам ряд участников «Лесных кошек», находившихся на нелегальном положении, а также явки, где скрывался Янкавс, и пароли. 25 января 1947 года оперативно-войсковой группой МВД в Кулдигском уезде в лесу в специально оборудованном бункере Янкавс был обнаружен. В ходе перестрелки он был ранен и после выздоровления детально допрошен – как по поводу своей службы у немцев, так и об оставшихся на свободе бандитах.

Как видно из протокола допроса Янкавса, именно Скорцени был «крёстным отцом» латышских лесных «братьев» и «кошек». Вот как об этом рассказал сам Янкавс: «Скорцени в личной беседе мне тогда сообщил, что в результате успешного наступления Красной армии для Германии складывается довольно неприятная обстановка. В связи с изложенным руководящими кругами гитлеровской Германии принято решение об организации в советском тылу на освобождаемых территориях повстанческого подполья по типу партизанских отрядов, которое должно развернуть широкую диверсионно-террористическую и другую подрывную деятельность, и предложил мне приступить к формированию так называемого оперативного штаба в Латвии…»

Всего за время своего существования «СС-Ягдфербанд» подготовил около 5 тыс. агентов, ещё столько же составили примкнувшие к ним бывшие каратели, полицейские и служащие оккупационной администрации. В Латвии в послевоенное время они совершили 6529 террористических актов против мирного населения, убив около 3000 человек, 147 семей ими были вырезаны целиком.

Заместителем Янкавса был Рудольф Силарайс, ставший теперь руководителем латышской секции английского разведцентра в Челси и куратором латышской части операции МИ-6 «Джунгли». Кроме него, Маккиббин нашёл ещё двух латышей – это бывший эсэсовец Витольд Беркис и Андрей Галдиньш, каратель из печально известной «команды Арайса».

Возглавить эстонскую секцию пригласили обладателя Рыцарского креста Железного креста с дубовыми листьями штандартенфюрера СС Альфонса Ребане (Alfons Vilhelm Robert Rebane). Он родился 24 июня 1908 года в Валке (ныне Валга) Лифляндской губернии Российской империи, в 1929 году окончил Высшую военную школу в Таллине, служил в 1-м полку бронепоездов, 1 августа 1940 года был назначен командиром взвода лёгких танков Таллинского автотанкового полка Эстонской армии. После присоединения Эстонии к СССР Ребане некоторое время служил в 22-м стрелковом корпусе РККА, сформированном 17 августа 1940 года в Таллине на базе частей бывшей эстонской армии, из которого он был уволен и уже в мае 1941 года организовал отряд «лесных братьев», чтобы воевать против Красной армии. После прихода немцев он поступил к ним на службу и был определён в 15-ю лыжную роту 184-го эстонского полицейского батальона. В июне 1942 года Ребане было присвоено звание майора. В марте 1943 года он был назначен командиром добровольческого 658-го Восточного батальона. Этот батальон совершал карательные операции против мирного населения в районе Кингисеппа, где были сожжены несколько деревень, среди них Бабино, Хабалово, Чигиринка и другие. В январе 1944 года на фронте батальону удалось закрыть брешь в районе Вашково под Новгородом. За это 23 февраля 1944 года Ребане был награждён Рыцарским крестом Железного креста. Затем батальон был переброшен в Эстонию и вошёл в состав 20-й добровольческой пехотной дивизии СС (1-й эстонской). В апреле 1944 года Ребане стал командиром 2-го батальона 47-го пехотного полка СС, а 26 июля 1944 года возглавил 46-й пехотный полк СС, который участвовал в битве под Нарвой, где эстонцы были наголову разбиты. После того, как Красная армия освободила Эстонию, дивизия была выведена в Нойхаммер для пополнения. 9 ноября 1944 года Ребане получил звание оберштурмбаннфюрера СС, в марте 1945 года – штандартенфюрера СС и был назначен заместителем командира 20-й гренадёрской дивизии СС. К этому моменту дивизия вела тяжёлые бои в составе немецкой группы армий «Центр» и оказалась в окружении, при прорыве из которого 19 марта погиб командир дивизии, австриец, антисемит, член НСДАП с 1930 года (№ 360 700), бригадефюрер СС Франц Аугсбергер (Franz Xaver Josef Maria Augsberger). Исполняющим обязанности командира дивизии стал Альфонс Ребане. За этот «подвиг» он был награждён Рыцарским крестом Железного креста с дубовыми листьями, которым за всю историю Третьего рейха были награждены только девять иностранцев, и 8 мая 1945 года сдался союзникам. После переговоров с Маккиббиным Ребане принял предложение МИ-6 и переехал в Англию, где стал инструктором разведшколы SIS в Челси.

Литовскую секцию поручили возглавить профессору истории Стасису Жимантасу (Stasys Žymantas). За этой фамилией скрывался организатор холокоста в Вильнюсе в 1941 году, бывший доцент Вильнюсского университета Стасис Жакявичюс.

В отличие от ЦРУ, которое в рамках операции «Red Sox» забрасывало в СССР своих агентов самолётами, англичане решили использовать для тех же целей быстроходные катера с высадкой на берег. А поскольку операция тайная, то, чтобы не бросать тень на Лондон, для прикрытия в английской зоне оккупации была создана полугосударственная общественная организация BBFPS (British Baltic Fishery Protection Service) со штаб-квартирой в Гамбурге, целью которой являлась защита западногерманских рыбаков на Балтике от «произвола советских пограничников». Это должно было послужить объяснением нахождения быстроходных катеров вблизи государственной границы СССР в случае их обнаружения.

Первым на немецком катере Kriegsmarine Schnellboot S 208 к заброске британских шпионов приступил бывший офицер кригсмарине Ганс-Гельмут Клозе (Hans-Helmut Klose), во время войны командир немецкой 2-й учебной флотилии быстроходных катеров, доставлявших диверсантов абвера за линию фронта на восточное побережье Балтийского моря. В 1952 году в операцию введут второй такой катер, также бывший немецкий Kriegsmarine Schnellboot S 130, но оборудованный средствами радиоэлектронной разведки (SIGINT).

Однако уже на стадии подготовки операции советский разведчик Ким Филби, член «Кембриджской пятёрки» и один из руководителей МИ-6, который с 1949 по 1951 год возглавлял миссию связи в Вашингтоне и отвечал за координацию совместных действий спецслужб США и Великобритании по борьбе с коммунистической угрозой, сообщил в Москву о планируемой операции. Разработку мероприятий по сковыванию активности МИ-6 на территории Прибалтики поручили заместителю начальника отделения 2-го отдела МГБ Латвийской ССР старшему лейтенанту Янису Константиновичу Лукашевичу и заместителю начальника отдела «2-Н» (борьба с националистическим подпольем) МГБ Латвийской ССР майору Альберту Яновичу Бундулису.

23 октября 1945 года, во время ликвидации отряда «лесных братьев» на севере Курземе, в руки НКГБ попал некто Видвуд Швейц, бывший студент из Риги, который охотно согласился сотрудничать с советскими органами госбезопасности и получил оперативный псевдоним «Апогс» («Сыч»). В соответствии с разработанной для него легендой, 11 октября 1948 года он «уходит» от пограничников и бежит на шведский остров Готланд, где налаживает контакты с английской и шведской разведкой, представившись членом руководства некого вымышленного «Латвийского движения сопротивления». Выдержав все проверки и пройдя спецподготовку в Англии, Швейц был включён в состав первой группы, высаженной вечером 1 мая 1949 года с быстроходного катера у побережья Литовской ССР в районе Паланги. Старшим группы был литовец Йонас Декснис. Кроме него и Швейца в группу входили литовцы Вольдемарас Бредис и Казимирас Пиплис и эстонцы Игорь Эплик и Эндель Суустер. Добравшись до берега на двух резиновых лодках, незваные гости скрылись в дюнах. Швейц, незаметно отстав от группы, предупредил местные органы госбезопасности. В результате чекистам, представившимся «лесными братьями», удалось задержать всех, кроме Пиплиса, который сумел уйти и примкнуть к одной из действующих в этом районе банд. По некоторым сведениям, он погиб в 1952 году. Эплик умер в больнице, получив при задержании удар рукояткой нагана по голове.

Арестованные Декснис и Бредис были перевербованы МГБ Литовской ССР и использованы в радиоиграх со штаб-квартирой в Лондоне: «Волна» в 1949 году и «Лес» в 1950 году. Это позволило МГБ Литвы перехватить на своей территории пять высадок британских агентов с катеров в 1949–1952 годах, в результате чего семь шпионов было арестовано и один убит. Эстонец Суустер согласился на сотрудничество с МГБ Эстонской ССР в качестве радиста. Это позволило начать радиоигру со шведской разведкой под кодовым названием «Явка».

В ночь на 1 ноября 1949 года на побережье Курземе в 12 км южнее Ужавского маяка между Вентспилсом и Лиепаей с катера S 208 были высажены латыши Витольд Беркис («Крауя»), бывший эсэсовец из Латышского легиона СС, и Андрей Галдиньш («Меднис»), бывший каратель из «команды Арайса». Они зашли в дом пастора и, назвав пароль, направились прямиком в Ригу, на подготовленные для них Швейцем конспиративные квартиры, где оставались до весны 1950 года. Им были нужны «лесные братья».

Чтобы убедить англичан в том, что в лесах Курземе и Видземе действительно бродят отряды «национальных партизан», которые на тот момент уже были в основном ликвидированы, чекистам пришлось создать несколько фиктивных бандформирований, в частности, отряд «Максиса», роль которого играл майор Бундулис. Правой рукой «Максиса» и главарём «лесных братьев» был «Гарайс» – на самом деле спецагент МГБ Арвид Гайлитис (оперативный псевдоним «Гросберг»).

2 мая 1950 года томящихся ожиданием эмиссаров Лондона наконец вывезли в глухой лес в районе Энгуре на западном побережье Рижского залива, что в 25 км от Тукумса и в 50 км от Юрмалы. В книге «Чайки возвращаются к берегу» авторы, которые сами были участниками описываемых событий, пишут: «По лесу шли долго. Где-то гулко ухала сова. Хрустели сучья под ногами, порой начинала хлюпать вода… – “лесные братья” забрались в такие дебри, где и болота, и мелкие речки, и чащоба служили им добрую службу охраны. Но вот словно из-под ног послышался окрик. Лидумс произнес отзыв, и лес как будто раскрылся, как бывает на театральной сцене при повороте декораций. В самой гуще елей возникла открытая дверь, слабо освещенная изнутри светом керосиновой лампы, над дверью – беспорядочное нагромождение маскировочного лапника, а внизу, в теплой и чисто убранной землянке, – двое настороженных внимательных людей».

Прибывших шпионов разместили в бункере вместе с остальными «братьями», правда, уложив их на нарах таким образом, чтобы между гостями лежали двое с автоматами по бокам.

На другой день пришельцы поведали о своей миссии: «Половину задачи, поставленной перед нами, мы выполнили – связались с лесом. Кратко говоря, мы должны открыть при вашей помощи столбовую дорогу для англичан и, если они захотят, американцев в Советский Союз. Здесь мы организуем первую станцию нашей будущей дороги… Об этом говорили и наш соотечественник Силайс (на самом деле Силарайс – в книге имена изменены. – А.В.), находящийся на официальной службе в английской разведке, и чиновник англичанин из прибалтийского отдела “Норд” – из “Сикрет Интеллидженс Сервис”. Советский Союз всячески затрудняет действия англичан и американцев. Попытки английской разведки засылать своих людей под видом туристов, представителей деловых кругов и разных групп по обмену на основе дипломатических соглашений дают очень ограниченные результаты. А мы должны сплотить национально мыслящих людей не только в Латвии, но и в соседних республиках, проникнуть далеко на восток России, одним словом, это акция долгая и далеко направленная. Затем нам нужны и чисто разведывательные данные о положении в Латвии».

Для этого в отряде должен был быть свой радист. Эсэсовец Беркис выбрал себе в подопечные Казимираса Кипурса, лейтенанта МГБ, и три месяца обучал его работе радиста и шифровальщика. В октябре 1950 года по предложению Беркиса англичане зачислили Кипурса в штат МИ-6 с окладом 20 фунтов стерлингов в месяц. Деньги переводили на счёт, открытый на имя радиста в одном из лондонских банков. По указанию Москвы Кипурс передавал в Лондон только несекретные экономические, военные и политические сведения. Эти «разведданные» готовили для него в МГБ Латвии в Риге.

Ещё одна подпольная группа «Робертс» (Robertts) была легендирована в 1950 году в Видземе. В неё вошли люди, проживающие в Риге и по тем или иным причинам не ушедшие в лес. В ноябре 1950 года майору Лукашевичу удалось отправить в Лондон агента МГБ Латвии Станислава Крейца (псевдоним «Лист»), инсценировав его «побег» на шведский остров Готланд, где он представился членом группы «Робертс». 15 января 1951 года Маккиббин и Силарайс убедили «Листа» пройти подготовку в лондонской разведшколе. Маккиббин даже назвал группу «Робертс» штабом будущего антисоветского сопротивления в Латвии и главной подпольной силой во всей Прибалтике.

В ночь на 29 сентября 1951 года в бухту недалеко от Ужавского маяка скоростной катер доставил новую группу шпионов. Высадившиеся на латышский берег эстонцы Лео Аудова («Антс»), Март Педак («Отто») и Питанс привезли с собой радиопередатчик, шифровальные блокноты, фальшивые документы, три автомата, шесть пистолетов, 2 тыс. патронов и 150 тыс. рублей. Они отправились в лагерь «Максиса» для встречи со связным из Эстонии. И в дело включилось МГБ Эстонской ССР.

Одновременно катеру предстояло забрать Беркиса и Галдиньша, проведших в лесных бункерах «Максиса» почти полтора года. Отпустить их было необходимо, чтобы завоевать доверие лондонского центра. Но «король джунглей» Лукашевич пошёл дальше – он предложил отправить с Беркисом вместо Галдиньша командира лесного отряда Гайлитиса, для англичан «Гарайса». Так ещё один агент МГБ побывал на берегах Темзы.

20 апреля 1952 года катер S-208 привёз его назад, а вместе с ним высадил на латвийском берегу ещё троих. Среди них был эстонец Эрик Хурма («Георг»), доставивший 60 тыс. рублей, бланки советских паспортов и лекарства. Его переправили в Эстонию, где также был организован лагерь эстонских «лесных братьев», и поместили в один бункер с Аудовой.

29 октября с катера S-208, который не смог подойти к берегу, на надувных лодках в районе Ужавского маяка высадились три шпиона, и тем же способом катер забрал офицера МГБ Латвии Яниса Климканса («Дубин»), который 15 сентября 1951 года на организованной чекистами встрече командиров подпольных групп с участием эмиссаров Лондона Беркиса и Галдиньша был избран главой «национальных партизан». В Лондоне он убедил английских кураторов, что Запад может рассчитывать на «скрывающихся в лесах антикоммунистов в случае возникновения новой войны», и даже подписал от имени латышских «лесных братьев» так называемое Лондонское соглашение, в котором был оговорён состав правительства независимой Латвии, которое будет создано после завершения новой войны.

Тем временем МГБ Эстонии продолжало радиоигру «Явка» со шведскими спецслужбами, а также начало совместную с МГБ Латвии масштабную оперативную игру «Университет». Для этого на территории Эстонии были построены ещё несколько бункеров «лесных братьев», организацией которых занимались сотрудники эстонской контрразведки И.И. Мяги, У.А. Каск и В.Я. Росин. Роль главаря банды исполнял К.К. Кянд («Карл»). Легендированный эстонскими чекистами подпольный националистический центр стал известен на Западе как «Эстонский освободительный комитет» (ЭОК). Как только соответствующие радиограммы ушли в Лондон, 20 сентября 1952 года Хурма («Георг») был арестован. Живший с ним в одном бункере Аудова («Антс»), видимо, что-то заподозрил и скрылся на соседнем хуторе, прихватив рацию и оружие. Его арестовали 21 января 1953 года, а в Лондон сообщили, что Аудова пьянствовал на одном из хуторов и был задержан чекистами. Поскольку от сотрудничества оба они отказались, Хурма и Аудова были расстреляны по приговору суда.

Весной 1954 года через Крейца («Лист»), который в 1951 году проходил спецподготовку в Лондоне, SIS поставила перед группой «Робертса» задачу добыть пробы воды из реки Тобол, где, как считали в Лондоне, находился советский ядерный центр. Выполнение этой задачи было поручено сотруднику КГБ при СМ Латвийской ССР Я. Эрглису («Хуго»). В конце марта 1954 года катер S-208 высадил в Курземе нескольких агентов SIS и забрал «Хуго» с бутылкой воды. «Игра закончилась плачевно из-за малой, казалось бы, оплошности, – пишет в своих воспоминаниях генерал-майор Вадим Николаевич Удилов. – По заданию СИС агент должен был выехать в конкретный район Северного Урала, на месте взять пробу воды и ила и нелегально переправить ее за границу на исследование. Ясно было одно: противник устанавливает таким образом наличие в этом районе наших промышленных термоядерных объектов. Поскольку их там не было, а местность была малозаселенной, приняли решение путем дезинформации направить деятельность противника по ложному пути, заставить его работать вхолостую. Для этого во взятые с Северного Урала пробы воды и ила решили добавить радиоактивные вещества. Так и сделали, но без тщательной консультации с атомщиками-физиками. Пробы ушли к противнику, и его первый ответный вопрос агенту, кажется, ничем не настораживал. Он в числе прочего запросил, как удалось получить эти пробы? “Отдыхал на реке, ловил рыбу и любовался красотами природы”, таков примерно был ответ агента. Игра на этом закончилась! Оказывается, в желании угодить сотруднику КГБ товарищи из физлаборатории напичкали в пробу такую дозу радиации, что в воде не могло сохраниться никаких живых организмов, а растительность вокруг должна была бы выгореть на десятки километров».

В апреле 1955 года англичане приняли решение прекратить операцию «Джунгли» в Латвии и Литве. 22 июня 1956 года штаб группы «Максиса» получил сообщение от Силарайса из разведцентра в Челси: «Мы не можем больше помогать вам. Оставайтесь на месте. Путешествие слишком опасно и поставит под угрозу другие наши организации. Уничтожьте все радиопередатчики и коды. Это последнее сообщение. И да поможет вам Бог».

Однако в отношении Эстонии операция была продолжена. 1 ноября 1954 года новый скоростной катер производства бременской фирмы Fr. Lürssen Werft GmbH & Co. KG доставил на побережье Сааремаа, самого большого острова Эстонии и Моонзундского архипелага, агента МИ-6 Р. Янтру («Харри») и забрал агента КГБ при СМ Эстонской ССР Вальтера Лукса («Юхан»), которого подготовил и рекомендовал МИ-6 перевербованный ранее эстонец Педак («Отто»). Лукс был подвергнут интенсивным допросам сначала в Гамбурге, затем в Лондоне, после чего им занялся лично штандартенфюрер СС Ребане – шеф эстонской секции английского разведцентра в Челси. Поскольку эсэсовец посчитал агента пригодным для обучения в разведшколе, это позволило КГБ Эстонии начать новую оперативную игру «Беркут».

Янтра скоротал зиму в бункере и через три месяца после своего прибытия в Эстонию был арестован КГБ. В 1955 году он дал согласие на вербовку и получил псевдоним «Тийт». Лондонский центр не проявлял беспокойства и поддерживал связь с ним и с перевербованным Педаком.

В ночь с 20 на 21 апреля 1955 года к побережью Сааремаа подошёл немецкий скоростной катер и высадил возвращавшегося из английской разведшколы Лукса, который передал «Карлу» – шефу «лесных братьев» и офицеру КГБ при СМ Эстонской ССР 440 тыс. рублей, радиопередатчики, оружие и спиок агентуры, завербованной SIS ещё в довоенный период. На борт катера поднялись агент МИ-6 Хейно Каркманн («Альберт»), последний из эстонцев, прибывших в Эстонию через Курляндию, где он высадился ещё 11 сентября 1953 года, и лейтенант КГБ О. Юриссон («Пиилу»).

Однако в КГБ Эстонии решили форсировать события и в том же 1955 году направили в Лондон от радикального крыла якобы расколовшегося ЭОК агента «Талу», который в годы войны служил в 20-й дивизии СС и был командиром взвода в батальоне, которым командовал Ребане. Возможно, со стороны КГБ это было ошибкой, поскольку «Талу» по прибытии в Лондон признался своему командиру в том, что он перевербованный агент КГБ. Ребане не стал сразу извещать англичан о провале, а решил попытаться вернуть из Эстонии своих агентов, выманив и захватив «Карла». В августе 1956 года Ребане в сопровождении Каркманна прибыл в Финляндию, якобы приняв предложение Лукса отправиться на катере в Эстонию для переговоров. Затем Ребане сообщил Луксу, что прибыть не сможет и приказывает «Карлу» как главе эстонских «лесных братьев» прибыть к нему в Хельсинки. Однако в КГБ не стали рисковать и ответной радиограммой Ребане сообщили, что «Карл» пропал без вести.

Ребане приказал сместить «Карла» и поставить вместо него Хурму («Георга»). Но Хурма уже был расстрелян. Поэтому через несколько дней Педак («Отто») сообщил в Лондон: «По нашим данным, Георг провалился… О Карле вестей нет… Полагаем, что его выдал Георг… Люди собираются разойтись. У меня есть знакомая девушка… В Англию возвращаться не намерен». В ответной радиограмме Ребане заявил: «У тебя есть таблетки с ядом. Родина тебя никогда не забудет. Станешь героем». Это означало конец оперативной игры.

Однако на эстонской стороне ещё оставался агент МИ-6 Янтра («Харри»), а в лондонской разведшколе проходил подготовку агент КГБ Юриссон («Пиилу»). Руководство МИ-6 выразило готовность отправить «Пиилу» в Союз, если Янтра сможет покинуть Эстонию. КГБ это устраивало, поскольку Янтра уже был перевербован чекистами и получил оперативный псевдоним «Тийт». 5 сентября 1956 года его забрал катер и доставил в Финляндию, а оттуда – в Лондон, где он признался, что завербован КГБ. Юриссон был высажен в ночь с 29 на 30 августа 1956 года в 31 км от оговорённого места и задержан пограничниками.

В конце декабря 1956 года группа «Карла», легендированная КГБ при СМ Эстонской ССР, получила радиограмму из английского разведцентра о прекращении контактов с ней, поскольку в ряды «лесных братьев» внедрились чекисты.

За шесть лет советские контрразведчики арестовали или ликвидировали 42 шпиона, заброшенных английской разведкой МИ-6 в Прибалтику. Многие из них были перевербованы и включены в оперативные игры с западными спецслужбами. Как пишет член Общества изучения истории отечественных спецслужб Михаил Юрьевич Крысин, в МИ-6 оценили результаты операции «Джунгли» как полный провал. Маккиббин был уволен из разведки без пенсии, а Карра понизили в должности.

В ходе контрразведывательной операции, носившей кодовое наименование «Люрсен-С», Янис Константинович Лукашевич получил звание майора и в июне 1953 года был назначен заместителем начальника 1-го отдела (контрразведка) МВД Латвийской ССР, а в апреле 1954 года – заместителем начальника 2-го отдела (контрразведка) КГБ при СМ Латвийской ССР.

Янис Константинович Лукашевич родился 24 марта 1920 года в Латвии, по национальности латыш, в органах госбезопасности с 1942 года, с марта 1944 года – радиооператор, с сентября 1945 года – старший радиооператор отдела «Б» НКГБ – МГБ Латвийской ССР. После окончания операции «Люрсен-С», в августе 1959 года, Янис Константинович был назначен начальником 1-го отдела (внешняя разведка) КГБ при СМ Латвийской ССР, в феврале 1963 года – заместителем председателя КГБ при СМ Латвийской ССР, с 1972 по 1980 год был резидентом КГБ СССР в Лондоне (под именем Яков Константинович Букашев), имея звание генерал-майора госбезопасности.

Якоб-Альберт Янович Бундулис родился в 1909 году в городе Виндава (ныне Вентспилс) Курляндской губернии Российской империи в семье докера, по национальности латыш, в 16 лет примкнул к коммунистическому движению, в 1928 году вступил в подпольный комсомол Латвии, был избран членом Вентспилского райкома, в 1928 году был арестован Политическим управлением МВД Латвии, в 1930–1931, 1933–1937 и 1939–1940 годах находился в тюрьме, член Компартии Латвии с 1933 года и ВКП(б) – с 1940 года. После присоединения Латвии к СССР в 1940 году Бундулис начал работать в органах госбезопасности в должности оперуполномоченного, с апреля 1941 года – старшего оперуполномоченного в Вентспилском уездном отделе НКВД – НКГБ Латвийской ССР. После начала войны он находился в эвакуации, до августа 1942 года работал следователем в Красноярском ИТЛ НКВД, с сентября 1943 года – оперуполномоченным опергруппы НКГБ по Латвийской ССР в Павловском Посаде Московской области. После освобождения Риги с октября 1944 года Альберт Янович работал старшим оперуполномоченным 2-го отдела (контрразведка) НКГБ Латвийской ССР, с января 1946 года – заместителем начальника 1-го отделения 2-го отдела НКГБ – МГБ Латвийской ССР, с апреля 1946 года – заместителем начальника Вентспилского уездного отдела МГБ Латвийской ССР, с апреля 1949 по март 1953 года – заместителем начальника отдела «2-Н» (борьба с националистическим подпольем) МГБ Латвийской ССР, с мая по октябрь 1953 года – начальником, с октября 1953 по апрель 1954 года – заместителем начальника 1-го отдела (контрразведка) МВД Латвийской ССР, с апреля 1954 года – заместителем начальника 2-го отдела (контрразведка) КГБ Латвийской ССР. В 1957 году подполковник Бундулис был назначен начальником, затем с 1959 года – заместителем начальника 2-го отдела КГБ Латвийской ССР.

Янис Константинович Лукашевич, Альберт Янович Бундулис и Ким Филби ушли из жизни почти одновременно в 1988 году.

1 августа 1975 года был подписан Хельсинкский заключительный акт Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе. Генеральный секретарь ЦК КПСС Леонид Ильич Брежнев торопился доказать всему миру торжество своей политики «мирного сосуществования», которая к тому времени, по данным внешней разведки КГБ, уже начинала давать явные промахи. В Хельсинки предполагалось достижение договорённостей о закреплении политических и территориальных итогов Второй мировой войны, нерушимости границ, согласовании мер укрепления доверия в военной области. Однако своё участие в совещании Запад обусловил так называемой «третьей корзиной», куда вошли соглашения по пресловутым «правам человека». Советская сторона вынуждена была принять эти условия, хотя было ясно, что Запад тем самым стремится создать в СССР плацдарм для ведения психологической войны, прежде всего с целью поддержки националистических движений в союзных республиках и разрушения целостности Советского Союза. И результаты не заставили себя долго ждать.

8 января 1977 года в Москве стояла прекрасная зимняя погода. Была суббота, у школьников продолжались зимние каникулы. Москвичи отправлялись в кинотеатры и на новогодние ёлки, а то и просто погулять, наслаждаясь пушистым снежком и лёгким морозцем. В парках и скверах было многолюдно. Работали катки, закусочные, буфеты и многочисленные кафе.

Первая бомба ворвалась в 17.33 в третьем вагоне метро между станциями «Измайловская» и «Первомайская», когда состав оказался на открытом перегоне. Вместе с родителями с новогодних ёлок возвращались дети. Состав остановился, погас свет. В полной темноте раздались крики и стоны раненых, просьбы о помощи. Среди пассажиров началась паника. Три последние станции Арбатско-Покровской линии метро немедленно закрыли, состав с взорванным вагоном переместили на станцию «Первомайская».

К месту происшествия срочно выехала оперативная группа КГБ СССР. Первичная информация выглядела слишком поверхностной. Кроме подтверждения самого факта взрыва и весьма противоречивых данных о количестве погибших, никаких сведений не поступало.

Спустя 32 минуты прогремел второй взрыв. Бомба взорвалась в торговом зале гастронома № 15 на улице Дзержинского (ныне Большая Лубянка), недалеко от здания КГБ. Сработало безоболочное взрывное устройство без поражающих элементов. К счастью, обошлось без жертв – контузило продавца у прилавка-рефрижератора, а некоторые посетители получили лёгкие ранения осколками разбившейся витрины.

Ещё через пять минут прогремел третий взрыв – на этот раз бомба была заложена в мусорной урне возле продовольственного магазина № 5 на улице 25 Октября (ныне Никольская) – в нескольких сотнях метров от здания КГБ. В результате этого взрыва никто не пострадал: урна была изготовлена из качественного чугуна на оборонном предприятии и выдержала удар, а взрывная волна как из жерла пушки ушла вверх. Осколки взрывного устройства упали на крышу Московского историко-архивного института.

Сухие сводки новостей сообщали, что в результате трёх взрывов в Москве погибло семь человек и тридцать семь ранено, многие тяжело. К сожалению, среди них были и дети. Погиб ученик 10-го класса Коля Абузяров, приехавший в Москву на каникулы. По оценкам экспертов, если бы первый взрыв произошёл, когда поезд метро находился в тоннеле, жертв было бы в разы больше.

Взрывы ошеломили не только общественность, но и сотрудников правоохранительных органов. Последний диверсионно-террористический акт, направленный исключительно против мирных жителей, был совершён в Москве еще на заре советской власти.

Незамедлительно по указанию Юрия Владимировича Андропова был создан штаб по розыску террористов и обобщению всех материалов по этому делу, который возглавил генерал-майор Вадим Николаевич Удилов. Все результаты тут же докладывались начальнику Второго главка КГБ СССР генерал-лейтенанту Григорию Фёдоровичу Григоренко. Анализировалась вся информация, ежедневно поступающая со всех уголков страны, на предмет связи с произошедшими терактами. Каждый полученный органами сигнал о противоправных действиях отдельных лиц сопоставлялся с событиями в Москве с точки зрения возможной причастности этих лиц к взрывам.

Отрабатывалась рабочая гипотеза – действовал очень жестокий, непримиримый, матёрый враг. Время для взрывов террористы выбрали не случайно. Всего три недели назад, 19 декабря 1976 года, в Москве и по всей стране прошли торжества, посвящённые 70-летию генерального секретаря ЦК КПСС Леонида Ильича Брежнева, на которые в Москву прибыли сотни зарубежных делегаций. Торжества прошли громко, масштабно, без единого инцидента. Москва погрузилась в послепраздничное и новогоднее затишье.

Чтобы выяснить приметы преступников и составить их фотороботы, оперативники опросили около 500 потерпевших и свидетелей. Однако никаких результатов в отношении установления личностей преступников это не принесло. Они будто растворились в большом городе, не оставив следов.

Опергруппа по крупицам собирала вещественные доказательства по остаткам взрывных устройств и средствам их упаковки. Для этого снималась даже обшивка вагона метро, в котором была взорвана бомба, с тем чтобы найти застрявшие в ней осколки. С крыши Московского историко-архивного института, куда забросило часть чугунной урны, собрали в специальные ящики весь снег, затем его растопили и отыскали дополнительные улики. Из тел убитых также извлекались осколки, чтобы по ним установить, что собой представляли бомбы. Одним словом, вещественные улики по делу «Взрывники» собирались с особой тщательностью, ибо по ним, и только по ним, предстоял в дальнейшем тяжелый, кропотливый и в то же время интенсивный розыск преступников.

В результате выяснилось, что бомбу в вагоне метро террористы оставили в дорожной сумке бежевого цвета. Как пишет Вадим Николаевич Удилов, специалисты достаточно быстро и точно определили, что сумка сделана из искусственной кожи, выпускаемой на заводе в Горьковской области: «Определили торговый ярлык, ГОСТ, куда эта кожа рассылалась. Результат был малоутешителен: в 40 городов!».

По остаткам сумки смоделировали и сделали несколько её копий, фотографии разослали во все территориальные органы КГБ. Предстояло определить, где такая сумка могла быть изготовлена и поступить в продажу. Поскольку ответы из территориальных органов были отрицательные, из штаба пошла новая команда – искать похожие сумки по фотографиям среди пассажиров в аэропортах, на железнодорожных, морских, речных и автовокзалах, а также в магазинах и на рынках. Впоследствии это решение сыграло важную роль в расследовании.

Дал свои результаты и анализ собранных на месте взрывов осколков. В теле мужчины, погибшего от взрыва в метро, был обнаружен чугунный осколок, покрытый синей эмалью, напоминающий часть от кухонной посуды. В ходе его дальнейшего изучения удалось установить, что в качестве оболочки взрывного устройства преступники использовали чугунную утятницу. Два месяца ушли на поиск предприятия, которое выпускало подобную продукцию. Поиски привели оперативников в Харьков. Мастер подсобного цеха завода лентотранспортного оборудования, взглянув на предъявленные ему фотографии, с уверенностью заявил: «Эту утятницу сделал я!» Однако, как оказалось, завод выпустил большую партию этих изделий, которые были поставлены в 45 городов страны.

Экспертиза других осколков, найденных в вагоне метро, позволила ещё больше сузить круг поисков. Чтобы усилить поражающее действие, преступники начинили взрывное устройство металлическими предметами. Анализы обломков показали, что значительная их часть содержит природную примесь мышьяка. Руда такого состава, как было установлено, добывалась в районе Керчи и либо перерабатывалась на месте на Камыш-Бурунском железорудном комбинате в агломерат, так называемые «окатыши», либо отправлялась на Украину (Мариуполь), в Закавказские республики и Литву. Эксперты пришли к выводу, что дальнейшие поиски следует вести в этих регионах, поскольку металл для начинки взрывного устройства скорее всего использовался местный.

Исследованию подвергались и все другие детали, найденные на местах взрывов: гайки, болты, шпильки, провода, латекс, часовой механизм и т. д. Списки городов, куда высылалась соответствующая продукция, тщательно сверялись на предмет повторяемости. В сводном перечне чаще других фигурировали Харьков, Ереван и Ростов-на-Дону. Присутствие регионов с устойчивыми националистическими традициями заставило высказать предположение о связи террористов с украинскими националистами, литовскими экстремистами, последователями грузинских меньшевиков и армянской организации АРФ «Дашнакцутюн».

Одновременно проводилась работа по составлению портрета предполагаемых террористов. Исследование самодельных часовых механизмов давало основание считать, что их изготовил специалист, разбирающийся в электромеханике на уровне инженера. Кроме того, оказалось, что все сварочные работы при изготовлении взрывных устройств были выполнены специальным электродом, который используется только в оборонной промышленности. Отсюда можно было предположить, что одного из преступников следует искать в привязке к номерному заводу.

Объём информации, ежедневно поступающей в оперативный штаб, был колоссальным. Отрабатывались все сигналы, представляющие оперативный интерес, поскольку преступники могли продолжить свою деятельность. Так, в доме лесника Лобова в Тамбовской области при вскрытии посылки произошёл взрыв, погибли жена и две его дочери. При обыске у Платова, подозреваемого в убийстве, изъяли часы с приваренными к ним проводками, как это имело место в часовых механизмах, использованных преступниками в Москве. На допросе Платов признался, что кроме посылки Лобову он совершил взрывы в Москве. Однако он не сумел ответить ни на один из поставленных ему вопросов относительно того, в каких местах Москвы были совершены взрывы и что использовалось в качестве оболочек взрывных устройств. Как выяснилось, Платов был сторожем и инвалидом, глушил рыбу на реке Цна, а бомба леснику Лобову была послана им из мести за постоянные оскорбления и вымогательство взяток. При этом взять на себя взрывы в Москве Платову посоветовал начальник тамбовской милиции.

Время шло, а выйти на террористов не удавалось. Делом о взрывниках лично интересовался Брежнев, высказывая своё недовольство ходом расследования председателю КГБ СССР Андропову. Накануне празднования 60-летия Великой Октябрьской социалистической революции в Москве ввели дополнительные меры безопасности. Были организованы круглосуточные дежурства сотрудников госбезопасности и милиции на вокзалах, в метро и других местах массового скопления людей. В каждом городе, каждом районе действовали оперативные штабы под руководством сотрудников КГБ. Невыполнение плана мероприятий влекло за собой самые жёсткие взыскания вплоть до увольнения.

И наконец все эти меры дали первый результат. Молодой сотрудник, проходивший стажировку в КГБ Узбекской ССР, дежурил в ташкентском аэропорту и обратил внимание на женщину с хозяйственной сумкой. Пока он вспоминал, женщина прошла на посадку самолета Ташкент – Бухара. И тут он вспомнил, что видел фотографию этой сумки при инструктаже перед выходом в наряд. Женщину догнали, и она добровольно обменяла свою сумку на другую. Внутри изъятой сумки на ярлыке было написано: «Кожгалантерейная фабрика города Еревана».

По указанию Андропова на его самолёте в Ереван срочно вылетела оперативно-следственная группа во главе с начальником Управления «А» Второго главка КГБ СССР генерал-майором Удиловым Вадимом Николаевичем. В её распоряжении был психологический портрет террористов, включая наличие у них технического образования, работу в оборонной отрасли промышленности и принадлежность к националистическому экстремизму.

В тот же день из Еревана в Москву отправились два неприметных с виду человека. Их багаж состоял из дорожной сумки, содержащей самодельные взрывные устройства. Как пишет Вадим Николаевич, «разыскиваемые нами преступники тоже не дремали. Взяв на вооружение диверсионно-террористические методы борьбы с советской властью (а если сказать точнее – с русским народом) и почувствовав безнаказанность за совершенные ими преступные деяния, они подготовили новые, более усовершенствованные бомбы для производства очередных взрывов в Москве. Позднее эксперты установят, что усовершенствование коснулось часового механизма, а также была увеличена поражающая сила зарядов путем накручивания вокруг каждой из трех изготовленных бомб 200 штук шрапнелей в специальной упаковке… В Ереване мы, опираясь на местные правоохранительные органы, начали подготовку к негласному прочесыванию районов и кварталов города по нашему поисковому плану. А в это же время преступники уже искали, в каких общественных местах Москвы заложить новые бомбы. Видимо, почувствовав напряженность обстановки в городе, они решили взорвать все три бомбы на Курском вокзале».

Взяв обратные билеты на поезд Москва – Ереван, террористы коротали время в зале ожидания вокзала. Они планировали включить часовой механизм взрывного устройства за двадцать минут до отправления поезда. В зале было многолюдно, стояла духота. Один из террористов снял с себя куртку и шапку и сунул их в сумку, намереваясь забрать при выходе на перрон. Ожидание прервал милицейский наряд, проверявший документы у всех присутствующих. Раздумывать было некогда. Один из преступников наощупь включил часовой механизм, придвинул сумку к багажу сидящих рядом пассажиров с детьми, после чего оба террориста покинули зал.

Взрывное устройство было сконструировано таким образом, что при повороте тумблера влево ток от батарейки шёл на электрическую лампочку. Если же тумблер повернуть вправо, то ток шёл на электродетонатор и происходил взрыв. В данном случае часовой механизм был запущен по первому варианту. В сложившейся ситуации это оставляло больше шансов уйти и предполагало, что когда сотрудники милиции откроют бесхозную сумку и увидят в ней провода, горящую лампочку и тумблер, то поспешат переключить его в обратную сторону и тем самым произведут взрыв.

Однако расположившееся рядом многочисленное семейство и его багаж не вызвали подозрений у сотрудников милиции, и они прошли мимо. Сами же пассажиры обнаружили чужую сумку только на следующее утро. Заглянув в неё и увидев её содержимое, они решили сообщить о ней в милицию. И первое, что сделал дежурный милиционер – это повернул тумблер вправо… По счастью, проработавшая 16–17 часов лампочка разрядила батарейку, и для срабатывания детонатора силы тока оказалось недостаточно.

Найденные в сумке синяя спортивная куртка с олимпийской символикой и шапка с приставшими к ней чёрными курчавыми волосками оказались важными уликами: преступник без шапки, без вещей, с чёрными курчавыми волосами, одет, возможно, в синие трико, едет из Москвы в Ереван! Быстро перекрыли все аэропорты и вокзалы, а также шоссе Тбилиси – Ереван и Баку – Ереван. На ряд поездов южного направления оперативники подсаживались прямо по ходу их движения с промежуточных станций. Одна из таких опергрупп прибыла на пограничную станцию между Грузией и Арменией, когда московский поезд уже тронулся. При проверке документов в третьем вагоне оперативники обратили внимание на пассажира, который лежал на голой полке, делая вид, что спит. Волосы его соответствовали ориентировке, а из-под верхних брюк выглядывали синие спортивные тренировочные. При проверке он назвался Степаняном, документов у него не оказалось. Вещей и шапки у него тоже не было. Здесь же с помощью пассажиров выявили и напарника, с которым Степанян ехал из Москвы. Им оказался Багдасарян, тоже без вещей и документов. Оба были задержаны.

По прибытии поезда в Ереван Степаняна и Багдасаряна доставили в здание КГБ Армении. Было заметно, что это их сильно взволновало. Поэтому допрос решили провести сразу с учетом их психологического состояния. Первый вопрос Степаняну был такой:

– Куда же ты свою сумку дел?

Не задумываясь, Степанян ответил:

– Это не моя сумка.

– А чья же?

– Не знаю. Подошёл какой-то русский мужчина и попросил временно покараулить её.

После этого на допрос привели Багдасаряна и разыграли перед ним такую сцену. Когда он вошёл, то стал свидетелем окончания разговора между сотрудниками КГБ, из которого можно было заключить, что задержанных решили передать в милицию. После разговора как бы между прочим Багдасаряну сказали:

– Твой друг уже в милиции. Он там мёрзнет в камере. Просит свою куртку, а какая его – мы не знаем. Где его куртка и шапка?

Багдасарян подошёл к подоконнику и среди разложенных на нём вещей отыскал шапку и куртку Степаняна. И только по вспышке фотоаппарата понял, что поступил опрометчиво.

– Нет! Нет! – закричал он. – Я ничего не говорил!

Но было поздно, и факт опознания был внесён в протокол.

В этот момент в КГБ Армянской ССР позвонили из ЦК Компартии Армении. Звонил первый секретарь Карен Серобович Демирчян и тоном, не терпящим возражений, потребовал прекратить следственные мероприятия. «Сейчас делегация Армении вылетает в Москву на торжественное заседание, – заявил он, – и там я выскажу свое неудовольствие поведением московских чекистов в Ереване. А пока требую все следственные мероприятия прекратить, задержанных отпустить под подписку. Когда мы вернемся из Москвы, рассмотрим действия москвичей конкретно».

Но если освободить Степаняна и Багдасаряна под подписку о невыезде, все улики наверняка будут уничтожены, и расследование зайдёт в тупик. Это было тем более обидно, что мать Степаняна уже опознала сумку, доставленную из Москвы. Необходимо было срочно провести обыск на квартирах задержанных, но всем было ясно, что санкции на это в таких условиях ни один прокурор не даст. Поэтому в разговоре с одним из работников КГБ Армении Удилов заявил, что указания первого секретаря ЦК Компартии Армении будут выполнены и задержанные лица немедленно отпущены, но только после обыска на их квартирах. Он позвонил в Москву и подробно изложил суть проблемы. Григоренко выслушал его и в конце разговора спокойно сказал:

– Вадим, ты хорошо знаешь, что надо делать. Вот и действуй, другого решения я от тебя принять не могу.

На руках у Удилова было два ордера на обыск, на которых вместо местного прокурора подписался он сам как руководитель оперативно-следственной группы КГБ СССР – хотя юридической силы его подпись не имела. Зато подпись заместителя председателя КГБ Армянской ССР, которую ему удалось получить, придавала ордерам законную силу. И хотя это считалось нарушением, Удилов распорядился произвести обыски ночью, потому что утром могло быть уже поздно.

Ночь прошла в напряженном ожидании. Вадим Николаевич ждал в номере гостиницы результатов обыска. Любой срыв в получении вещественных доказательств мог стоить ему головы – учитывая, какие лица были вовлечены в расследование этого дела. Не сомкнул глаз в своём кабинете на Лубянке и Григорий Фёдорович Григоренко. Нервы были на пределе.

Звонок в гостинице раздался в шестом часу утра. Сотрудник с редкой фамилией Ремигайло сообщил о найденных в квартире Степаняна аналогах бомб по 17 позициям. Совпадали корпуса, заглушки, шпильки, провода, изоляционная лента, шрапнель и многое другое.

Во время обыска оперативники незаметно установили прослушивающее устройство. И это тоже дало свои результаты: в разговоре отца и старшего сына (младший Степанян был арестован) всплыла фамилия организатора терактов: «Папа, знаешь что? Если это связано с Затикяном, то я боюсь, что мы нашего брата больше не увидим…»

Степан Затикян родился 20 июня 1946 года в Ереване, окончил школу с золотой медалью и поступил на химфак Ереванского политехнического института (ЕрПИ). В 1965 году он участвовал в демонстрациях, посвящённых 50-летию геноцида армян, а в следующем году вместе с художником Айказом Хачатряном и студентом Шагеном Арутюняном основал нелегальную «Национальную объединённую партию Армении» (НОП), ставившую своей целью создание независимой Армении с включением земель Западной Армении. Члены НОП имели собственную подпольную типографию и выпускали газету «Парос» («Маяк»). В 1968 году основателей НОП, а также несколько их последователей арестовали. Верховный суд Армянской ССР приговорил Затикяна к четырём годам лишения свободы. После отбытия срока в исправительно-трудовой колонии Затикян был освобождён и в 1972 году поступил работать сборщиком трансформаторов на Ереванский электромеханический завод. В 1975 году он подавал заявление о лишении его советского гражданства и выезде из СССР, но получил отказ.

Затикян был женат на сестре нового лидера НОП Паруйра Айрикяна, который в 1966–1969 годах учился в ЕрПИ, был арестован по делу НОП, получил четыре года строгого режима, после возвращения в Ереван в 1973 году находился под административным надзором, за нарушение которого в 1974 году получил два года лагерей, более 300 дней провёл в карцере. В 1988 году Айрикян стал последним диссидентом, высланным из СССР (в Эфиопию). В 1990 году он нелегально вернулся в Армению, был лидером национально-народного движения СССР, избирался председателем международной организации «Демократия и независимость», депутатом Верховного совета Армянской ССР и парламента Армении, председателем комиссии по вопросам прав человека Армении, дважды баллотировался в президенты Армении.

Когда обыск в квартире Степаняна завершился и уже наступило утро, в оперативном штабе Еревана раздался грозный звонок из Москвы. Трубку взял генерал-майор Удилов. Звонил первый заместитель председателя КГБ СССР генерал армии Семён Кузьмич Цвигун. Звонил, как он сам сказал, из Кремлёвского Дворца съездов – следовательно, ему уже пожаловался Демирчян. «Посыпалась целая серия незаслуженных упреков в моем своеволии, строптивости, неумении прислушиваться к указаниям партийного и административного руководства, – вспоминает Удилов. – Имея веские доказательства, слушал я его весьма спокойно. Когда он наконец выговорился, я спросил:

– Так как мне поступать, Семён Кузьмич, может быть, действительно отпустить на свободу тех преступников, кто взрывал бомбы в Москве?

Несколько секунд трубка молчала, затем Цвигун спросил:

– Что? Есть доказательства?

Достав из кармана газету “Правда”, я стал диктовать записанные на ней доказательства по всем 17 позициям. Сообщил также о полученных данных на Затикяна.

– Арестовали его? – спросил Цвигун.

– Нет! Никто санкции не дает! Даже срок задержания Степаняна и Багдасаряна кончается через два часа, а продлить некому…»

Затикян был задержан. Обыск в его квартире, помимо различных деталей-аналогов от бомб, позволил обнаружить под клеёнкой на кухне схему взрывного устройства, использованного 8 января 1977 года в вагоне метро. Позднее экспертиза установила, что эта схема исполнена лично рукой Затикяна. Была найдена также фотография Затикяна с лидером партии АРФ «Дашнакцутюн», которая борется за независимость Западной Армении посредством «народной войны против турецкого правительства» и в качестве методов допускает саботаж и индивидуальный террор.

Первый секретарь ЦК Компартии Армении Демирчян выполнил своё обещание: по возвращении из Москвы в Ереван он вызвал Удилова в два часа ночи в здание ЦК для разбирательства. Удилов взял с собой три портфеля: в одном лежали детали бомбы с Курского вокзала, в других – детали-доказательства, изъятые у Затикяна и Степаняна. Отличить их было невозможно.

Слушания по делу «Взрывники» проходили в Верховном суде СССР с 16 по 20 января 1979 года. К их началу следствие приготовило более 60 томов уголовного дела. По версии правозащитников, у заседаний был сверхзакрытый режим. Но на видеозаписи, которая велась по указанию советского руководства, видно, что в зале присутствовало довольно много людей. В одном из своих выступлений Затикян заявил, что «жидороссийская империя – не есть правовое государство».

24 января все обвиняемые были признаны виновными и приговорены к высшей мере наказания – расстрелу. 30 января Президиум Верховного Совета СССР отклонил ходатайство о помиловании, и в тот же день приговор был приведён в исполнение.

Руководство Армении пыталось скрыть этот факт от населения. По указанию Демирчяна ни одна газета, выходившая на армянском языке, не опубликовала сообщения о терактах в Москве. По мнению бывшего первого заместителя председателя КГБ СССР генерала армии Филиппа Денисовича Бобкова, за терактами стояла действующая в Армении международная террористическая организация «Армянская секретная армия освобождения Армении» (Armenian Secret Army for the Liberation of Armenia – A.S.A.L.A.). С помощью терактов по всему миру АСАЛА намеревалась «вынудить правительство Турции публично признать свою ответственность за гибель 1,5 миллиона армян, выплатить репарации и уступить территории исторической Армении». В результате нападений и убийств АСАЛА погибло 46 и было ранено 299 человек.

Вадим Николаевич Удилов вышел в отставку в 1984 году и занялся литературной деятельностью, опубликовав в 1994 году книгу воспоминаний «Записки контрразведчика. (Взгляд изнутри)». Вместе с Григорием Фёдоровичем Григоренко и Виталием Константиновичем Бояровым он участвовал в создании Ассоциации ветеранов контрразведки «Веткон».

Карен Серобович Демирчян оставался первым секретарём ЦК Компартии Армении до 1988 года. В 1998 году он создал и возглавил Народную партию Армении, которая в составе избирательного блока «Единство» победила на парламентских выборах в июне 1999 года, а сам Демирчян был избран спикером парламента – Национального Собрания Армении.

27 октября 1999 года в Ереване, во время сессии Национального Собрания, когда на трибуне находился министр финансов Армении Левон Бархударян, в зал ворвались вооружённые люди. Они потребовали от парламентариев отключить сотовые телефоны и лечь на пол. Террористы заявили, что это государственный переворот. Их лидер Наири Унанян, член АРФ «Дашнакцутюн», подошел к премьер-министру Армении Вазгену Саркисяну и бросил ему в лицо: «Хватит пить нашу кровь», на что тот спокойно ответил: «Всё делается ради тебя и будущего твоих детей». В ответ на это Унанян открыл огонь по нему и спикеру парламента Карену Демирчяну, убив обоих. Кроме них в результате теракта погибли вице-спикеры парламента Юрий Бахшян и Рубен Мироян, министр по оперативным вопросам Леонард Петросян, депутат парламента Армен Арменакян и академик Национальной Академии наук Армении депутат Микаел Котанян. Ещё один депутат – председатель редакционного совета газеты «Айастан» («Армения») Генрик Абрамян, находившийся в здании парламента, умер от сердечного приступа.

Стрельба была слышна за стенами парламента на улицах Еревана. Через полчаса после первых выстрелов у здания парламента стали собираться люди и подъезжать машины скорой помощи и полиции. Здание оцепили подразделения внутренних войск. Террористы взяли в заложники около пятидесяти депутатов и членов правительства и потребовали, чтобы для переговоров к ним прибыл лично президент Армении Роберт Кочарян. Эти переговоры начались в тот же день, а на следующий день заложники были освобождены. Террористов арестовали и доставили в Министерство национальной безопасности Армении – бывшее здание КГБ Армении. Националист Наири Унанян – бывший член «Дашнакцутюн», ярый националист, выпускник филологического факультета Ереванского государственного университета, его брат Карен Унанян, Эдуард Григорян, Врам Галстян, Дереник Беджанян и Ашот Князян были приговорены к пожизненному тюремному заключению. По словам судьи Самвела Узуняна, смертной казни преступники избежали лишь в связи с обязательствами Армении перед Советом Европы.

Примерно в это же время, в конце 1990-х годов, Вадим Николаевич Удилов выступил в печати со своей версией судьбы сына бывшего советского лидера Никиты Хрущёва – старшего лейтенанта Леонида Хрущёва. Эта версия вызвала немалый резонанс и оживлённые дискуссии в обществе.

Хрущёв ненавидел Сталина и чекистов по личным мотивам. Это было связано с его сыном от первого брака, оказавшимся… предателем. Как пишет Арсен Беникович Мартиросян, «всю правду о старшем лейтенанте Леониде Никитиче Хрущёве никто и никогда не узнает. И всего лишь по той простой причине, что проклятый кукурузник, получив доступ к архивам, провел в 1953–1956 годах их чистку и изъял из личного дела сына протоколы допросов в немецком плену и другие компрометирующие Леонида документы».

В частности, Николай Добрюха, который помогал писать мемуары бывшим председателям КГБ Семичастному и Крючкову, задается вопросом: «Почему из “личного дела” сына Хрущёва так в наглую выдраны страницы, касающиеся тех военных лет, когда в судьбе его Лёньки появились вопросы? А взамен, хотя и наспех, но уверенно выдранных, от которых, правда, остались клочки, через 10–15 лет после войны вдруг возникли новые, датированные уже 60-ми годами…»

Чего же опасался Хрущёв? 17 февраля 1998 года «Независимая газета» опубликовала статью бывшего заместителя начальника Второго главка (контрразведка) КГБ СССР генерал-майора Вадима Николаевича Удилова под заголовком «За что Хрущёв отомстил Сталину». На вопрос корреспондента «НГ», можно ли найти в архивах КГБ какие-либо документы или фотографии, касающиеся событий, о которых он рассказывает, Вадим Николаевич ответил: «Нет, вы ничего уже не найдёте. Хрущёв, придя к власти, сразу же позаботился, чтобы никаких следов этой истории не осталось».

По версии Удилова, ещё в начале 1941 года Леонид Хрущёв совершил уголовное преступление на почве злоупотребления алкоголем и должен был предстать перед судом военного трибунала. Однако благодаря отцу отделался лишь лёгким испугом. Вторым преступлением Леонида Хрущёва было убийство сослуживца во время попойки, после чего, по свидетельству Степана Микояна, который дружил с Леонидом, его судили и дали восемь лет, разрешив искупить вину кровью на фронте. Однако, по словам Удилова, истребитель, пилотируемый Леонидом Хрущёвым, ушел в сторону расположения немцев и бесследно исчез 11 марта 1943 года в районе города Жиздра. Поскольку обломки самолёта найти не удалось, было высказано предположение, что Хрущёв совершил побег.

Когда Сталин узнал об этом, он приказал ГУКР «Смерш» и 4-му Управлению НКВД СССР разыскать сына Хрущёва и доставить его в Москву вместе с документальными уликами, подтверждающими факт его предательства. Жиздра находится на границе Дятьковского района, который контролировался брянскими партизанами, что облегчало решение поставленной задачи. По версии Удилова, Леонид Хрущёв был доставлен в Москву, и Военный трибунал приговорил его к высшей мере наказания – расстрелу.

Узнав об этом, Хрущёв немедленно вылетел в Москву с фронта. О том, что было дальше, рассказывает заместитель начальника 9-го Управления КГБ СССР Герой Советского Союза, генерал-майор Михаил Степанович Докучаев: «Поскрёбышев доложил, что товарищ Хрущёв прибыл и ожидает в приёмной… Хрущёв заплакал, а потом стал рыдать. Мол, сын виноват, пусть его сурово накажут, только не расстреливают. Сталин сказал: “В сложившемся положении я ничем помочь не могу”. Хрущёв упал на колени. Умоляя, он стал ползти к ногам Сталина, который не ожидал такого поворота дела и сам растерялся. Сталин отступал, а Хрущёв полз за ним на коленях, плача и прося снисхождения для сына. Сталин просил Хрущёва встать и взять себя в руки, но тот был невменяем. Сталин вынужден был вызвать Поскрёбышева и охрану… Когда сотрудники охраны и врачи приводили Никиту Сергеевича в чувство, он всё время твердил: “Пощадите сына, не расстреливайте…”»

Окончательное решение о судьбе Леонида Хрущёва принималось на заседании Политбюро ЦК ВКП(б). Начальник ГУКР «Смерш» комиссар ГБ 2-го ранга Виктор Семёнович Абакумов доложил материалы дела и удалился. Первым выступил первый секретарь Московского обкома ВКП(б), начальник Главного политуправления Красной армии генерал-полковник Александр Сергеевич Щербаков, который в своём выступлении сделал упор на необходимость соблюдения принципа равенства всех перед законом. Нельзя, сказал он, прощать сынков именитых отцов, если они совершили преступление, и в то же время сурово наказывать других. Что тогда будут говорить в народе? Щербаков предложил оставить приговор в силе.

Затем слово взял Лаврентий Павлович Берия. Он напомнил о прежних проступках сына Хрущёва и о том, что того уже дважды прощали. После этого выступили Молотов, Каганович и Маленков. Мнение у всех членов Политбюро было единым: оставить приговор в силе. Иосиф Виссарионович Сталин выступил последним. Ему было не просто принимать решение – ведь его сын Яков также находился в плену. Своим решением он подписывал приговор и собственному сыну.

Вадим Николаевич Удилов отмечает, что в заключение Сталин сказал: «Никите Сергеевичу надо крепиться и согласиться с мнением товарищей. Если то же самое произойдет с моим сыном, я с глубокой отцовской горечью приму этот справедливый приговор!»

Едва придя к власти, Хрущёв начал сводить счёты с теми, кто был причастен к бесславному финалу его сына. Берия и Абакумов были расстреляны. Едва избежал их участи Судоплатов, который отсидел 15 лет и вышел инвалидом. Там же, во Владимирском централе, содержался Василий Сталин – прославленного лётчика Великой Отечественной войны в буквальном смысле слова сгноили в тюрьме.

В 1999 году, разбирая архив министра обороны СССР Дмитрия Фёдоровича Устинова, обнаружили письмо лётчика Заморина, который в том последнем бою Хрущёва был у него ведущим. В письме говорится: «Я струсил и пошел на сделку с совестью, сфальсифицировав факты… Когда Фокке-Вульф-190 рванулся на мою машину в атаку, зайдя мне снизу под правое крыло, Леня Хрущев, чтобы спасти меня от смерти, бросил свой самолет наперерез огненному залпу “фоккера”… От бронебойного удара самолет Хрущева буквально рассыпался у меня на глазах!.. Вот почему на земле невозможно было найти какие-либо следы этой катастрофы».

Если человек, да ещё офицер, признаётся в сделке с совестью, то можно ли ему доверять? Как говорится, единожды предав – предаст не раз, единожды солгав – солжёт и дважды… Тем более что такие заявления, как «бросил свой самолёт наперерез огненному залпу “фоккера”» вкупе с рассыпающимся от бронебойного снаряда прямо на глазах самолёта, заставляют усомниться в адекватности писавшего.

Вячеслав Михайлович Молотов в беседе с писателем Феликсом Чуевым на вопрос: «Никита от сына отказался?» – ответил утвердительно.

К сказанному остаётся только добавить, что генерал-майор Вадим Николаевич Удилов имеет полное моральное право судить о степени вины Леонида Хрущёва – и не только потому, что Удилов заслуженный контрразведчик, а потому что на фронте он совершал реальные, а не вымышленные подвиги. Вот что пишет он сам: «Память до сих пор отчетливо сохраняет различные эпизоды из боевых действий. Особенно такие, как разведка боем. Обычно для этого выделяли три танка, которые, ворвавшись на немецкие позиции, должны были вызвать огонь противника на себя, чтобы выявить и зафиксировать огневые точки врага и избежать таким образом при наступлении лишних потерь. Очень суровый тактический прием! Кто шел в боевую разведку, либо погибал, либо был ранен. Мне повезло. Более того, оставшись целым, в дальнейшем, прорвав фронт, я шел в головном разведдозоре, о чем и сказано в наградной реляции».

Вот таким был Вадим Николаевич Удилов – потомственный чекист, контрразведчик с 40-летним стажем, возглавлявший розыск особо опасных государственных преступников и завершивший службу в должности первого заместителя начальника советской контрразведки.

Как рассказал автору этих строк генерал-майор Валерий Иванович Красновский, бывший заместитель начальника Управления КГБ БССР по Минску и Минской области и личный друг Вадима Николаевича Удилова, во время работы по розыску нацистских преступников ему довелось ознакомиться с подлинными документами и донесениями командиров партизанских отрядов и оперативных чекистских групп. Согласно этим документам, после своего перехода на сторону немцев Леонид Хрущёв активно привлекался к работе пропагандистских рот вермахта и РОА, ездил с ними вдоль линии фронта и агитировал переходить на сторону немцев. Именно тогда перед советскими спецслужбами и партизанскими частями была поставлена задача разыскать его и доставить в Москву вместе с документальными уликами, подтверждающими факт его предательства. «Одному из партизанских отрядов удалось захватить Хрущёва, – рассказывает Валерий Иванович, – но немцы организовали преследование отряда и в конце концов блокировали партизан. Командир отряда, видя, что уйти не удастся, передал по рации, что принял решение расстрелять Хрущёва».

Когда мы говорим о «золотом веке советской контрразведки», приходящемся на 1970–1980-е годы, нельзя не вспомнить о руководителях оперативных подразделений Второго главка, которые выполняли всю практическую работу по изъятию шпионской агентуры на широких просторах Советского Союза. Это были подлинные мастера своего дела, которые и сегодня ассоциируются у многих из нас с подлинными рыцарями без страха и упрёка. Прежде всего это генерал-лейтенант Евгений Михайлович Расщепов. Он родился в 1929 году и пришёл на службу в органы госбезопасности в 1949 году после окончания Московского государственного педагогического института иностранных языков (МГПИИЯ), пройдя путь от оперуполномоченного до начальника управления. С 1960-х годов и до 1979 года Евгений Михайлович был начальником 1-го (американского) отдела, затем заместителем начальника Второго главка КГБ СССР и с 1981 до сентября 1991 года – начальником 7-го Управления (наружное наблюдение) КГБ СССР. В большинстве операций по задержанию американских шпионов участвовали совместные оперативные бригады Второго главка и 7-го Управления, в состав которого входила недавно отметившая своё 50-летие Группа «А», более известная как «Альфа».

Ещё одним признанным «охотником за шпионами» является генерал-майор Рэм Сергеевич Красильников. Он родился 14 марта 1927 года в семье сотрудника ОГПУ, в 1949 году окончил Московский государственный институт международных отношений (МГИМО) и пришёл на службу в органы госбезопасности. Вначале он работал в Управлении МГБ по Куйбышевской (ныне Самарской) области, затем во 2-м (английском) отделе 2-го Главного управления КГБ при СМ СССР, а с 1955 года – в 14-м отделе (внешняя контрразведка) ПГУ КГБ при СМ СССР. Именно в это время агентами 14-го отдела являлись Джордж Блейк в английской разведке МИ-6 и Хайнц Фельфе – в западногерманской разведке БНД.

С 1957 по 1961 год Рэм Сергеевич в возрасте 30 лет занимает уже очень значительный пост. Он является заместителем резидента КГБ по линии «КР» (внешняя контрразведка) главной резидентуры КГБ в Канаде, а с 1965 по 1969 год находится на аналогичной должности, но уже в Бейруте. После этого с 1969 по 1973 год Рэм Сергеевич Красильников работает в центральном аппарате внешней разведки в качестве сотрудника Службы № 2 (внешняя контрразведка) ПГУ КГБ при СМ СССР.

В 1973 году в карьере Рэма Сергеевича происходит очередной взлёт – его назначают начальником 2-го (английского) отдела Второго главка КГБ при СМ СССР, которым до него руководил полковник Алексей Васильевич Сунцов. И, наконец, с 1979 по 1991 год генерал-майор Красильников возглавляет 1-й (американский) отдел Второго главка КГБ СССР – что называется, действует на острие меча против «главного противника». И этот период его работы оказался в высшей степени результативным. Под его руководством было задержано с поличным и выслано из страны семь американских шпионов, работавших под дипломатическим прикрытием, арестовано и разоблачено более двадцати агентов ЦРУ из числа советских граждан и более десятка инициативников, пытавшихся передать американцам секретную информацию.

В 1976 году США вывели на геостационарную орбиту три спутника связи Marisat в интересах своих военно-морских сил. Объект, помещённый на геостационарную орбиту, расположен в экваториальной плоскости и остаётся неподвижным относительно любой точки на Земле, поскольку период его вращения равняется периоду вращения Земли. Эти свойства геостационарной орбиты используются телекоммуникационными спутниками, которые, таким образом, могут служить в качестве постоянного ретранслятора между передающими и приёмными станциями. В этом случае для ретрансляции сигнала будет достаточно устройства, оснащённого фиксированной антенной, направленной в сторону геостационарного спутника. Наземные приёмные станции для спутников Marisat были расположены в Саутбери в штате Коннектикут и Санта-Паула в Калифорнии.

Естественно было предположить, что этой возможностью воспользуются американские спецслужбы, и прежде всего посольская резидентура ЦРУ в Москве, располагающая агентурой из числа советских граждан, имеющих доступ к сведениям, представляющим государственную тайну. Передача этих сведений американцам с помощью личных встреч или тайниковых операций и получение от них денег, шифроблокнотов и инструкций были сопряжены с немалым риском, поскольку сотрудники 1-го отделения 1-го (американского) отдела Второго главка КГБ СССР непрерывно вели оперативное сопровождение посольства США в Москве, противодейстуя установленным американским разведчикам в их шпионской деятельности.

Чтобы заложить контейнер, например, в виде ветки или булыжника, надо было оказаться вне поля зрения контрразведки, уйти от «наружки». Для этого применялись самые разные ухищрения типа переодевания или изменения внешности с помощью грима. Использовались и надувные манекены. По данным генерал-лейтенанта Валентина Григорьевича Клименко, который в начале 1980-х годов возглавлял оперативную группу по разработке резидентуры ЦРУ в Москве, всего их было изготовлено штук десять, в одежде и с чертами лица конкретных разведчиков. Например, супруги на машине выезжали из посольства, за рулём находилась жена. Маршрут прорабатывался так, чтобы обязательно возникали паузы в наружном наблюдении, мёртвые зоны. В этом случае разведчик выскакивал из машины и скрывался, а супруга нажимала на кнопку, и манекен появлялся, как чёрт из табакерки. У жены был тросик, которым она могла поворачивать голову манекена для создания видимости, что супруги беседуют.

Тем не менее риск провала постоянно присутствовал, что ставило под удар прежде всего агентуру. А потерять такого агента как, например, Адольф Толкачёв, который действовал именно в это время и передавал сведения о последних советских разработках в области ракетных комплексов, например, С-300, и радиоэлектронного оснащения новейших истребителей-перехватчиков МиГ-29, МиГ-31 и Су-27, было бы для американцев крайне нежелательно. Поэтому они схватились за идею оснастить шпиона компактным устройством, чтобы он мог спокойно передавать информацию не через тайники или личные встречи, а напрямую через американские спутники. Но вначале такое устройство нужно было испытать.

Но такого поворота событий ожидали и советские контрразведчики. В 1973 году на базе радиоконтрразведывательных подразделений 11-го отдела 8-го Главного управления КГБ при СМ СССР была создана Служба «Р», преобразованная в 1978 году в Управление «Р» (радиоконтрразведка) Второго главка КГБ СССР.

Впервые закодированный сигнал в УКВ-диапазоне, содержащий большой объём информации, радиоконтрразведка зафиксировала 21 января 1982 года. В ноябре того же года пеленгаторный пост засёк «радиовыстрел» с советской территории на частоте 311.150 МГц. Импульс шёл чуть больше пяти секунд. Определили и место работы передатчика – московский парк «Сокольники».

После этого во Втором главке была создана оперативная группа, в которую вошли офицеры 1-го (американского) отдела и Управления «Р». По словам Льва Михайловича Ермакова, начальника Управления «Р» в 1988–1991 годах, «это было непосредственной чёткой ежечасной, ежеминутной работой с американским отделом. Они нам говорили о передвижении дипломатов, мы им говорили о всех появлявшихся сигналах».

Вечером 31 декабря 1982 года был зафиксирован новый «радиовыстрел» с территории музея-заповедника «Коломенское». Туда сразу же была направлена оперативная группа. Но в этот предновогодний вечер вся Москва стояла в пробках, и когда оперативники добрались до Коломенского, они лишь смогли увидеть отъезжающую машину атташе посольства США в Москве Филиппа Рейнолдса с женой и маленьким сыном. Рейнолдс был установленным разведчиком-агентуристом посольской резидентуры ЦРУ.

В результате к февралю 1983 года стало ясно, что сигналы появляются в то время, когда сотрудники посольства выезжают вместе с семьями на прогулки в различные парки Москвы. «И они всегда из посольства выезжали с довольно приличной хозяйственной сумкой. На это с самого начала мы обратили внимание», – пишет генерал-лейтенант Клименко. Сомнения не оставалось – в Москве идут испытания новой шпионской спутниковой аппаратуры. Теперь, чтобы пресечь эти мягко говоря недружественные действия, требовалось захватить «экспериментаторов» с поличным.

Изучая расположение мест, откуда передавался сигнал, чекисты установили интересную закономерность. Оказалось, что сотрудники посольства США посещали парки и лесопарковые зоны Москвы по направлению часовой стрелки – начали с северо-запада и дошли до юга столицы. Следующим по направлению крупным парком был Филёвский, где и было решено установить наблюдение. Совместная контрразведывательная операция Второго главка и 7-го Управления КГБ СССР получила кодовое наименование «Капкан».

В выходной, 7 марта 1983 года, опять же накануне горячо любимого советскими людьми праздника – женского Дня 8 Марта, заместитель руководителя посольской резидентуры ЦРУ, 1-й секретарь экономического отдела посольства США в Москве Ричард Осборн выехал на автомобиле из дома вместе с женой и двумя дочерьми. Покрутившись по городу, он свернул в Филёвский парк. Женщина держала в руках хозяйственную сумку. В 17.03 пеленгаторы засекли радиосигналы в юго-восточной части парка. Тут же прозвучала команда «Капкан». Оперативники скрутили дипломата и попытались отнять хозяйственную сумку у его жены. «Но она ее так крепко держала, что у меня ни с первого, ни со второго раза не получилось. Кончилось тем, что ручка у этой сумки была оторвана», – вспоминает Валентин Григорьевич.

Всё семейство было доставлено в приёмную КГБ. Допрос американского дипломата и по совместительству шпиона вёл лично начальник американского отдела советской контрразведки Рэм Сергеевич Красильников. В качестве эксперта присутствовал и Лев Михайлович Ермаков. В присутствии американского консула Осборну были предъявлены улики его шпионской деятельности. Среди прочего на столе были разложены записи, сделанные почерком Осборна в блокноте из растворимой в воде бумаги. Из них была чётко видна подготовка к сеансу спутниковой связи. Кроме них был изъятый во время ареста компас для ориентирования аппаратуры строго на юг и новейшее техническое устройство для организации связи через спутник системы Marisat.

Общий вес аппаратуры составлял всего 2 кг 300 г. Она состояла из компактной клавиатуры, шифратора-накопителя, блока питания и пульта управления, к которому на специальном тросике крепилась кнопка включения передатчика. Устройство позволяло за 20 секунд передать порядка 1600 знаков, или ⅔ машинописного текста информации. Устройство было уложено в хозяйственной сумке таким образом, чтобы антенну можно было быстро сориентировать на спутник.

Юридическим основанием для задержания американского дипломата послужило нарушение закона, запрещающего использование на территории СССР незарегистрированного радиопередатчика. За действия, несовместимые со статусом дипломата, Осборн был объявлен персоной нон грата. 16 марта 1983 года он был выслан из Советского Союза.

Однако московские парки продолжали манить к себе американских шпионов, но вовсе не из любви к природе. Скорее это было инстинктивным желанием рыцарей плаща и кинжала проворачивать свои тёмные делишки вдали от дневного света, под покровом ночи или в зарослях джунглей, где бродили призраки «лесных братьев». Надеясь на их возрождение, американцы практиковали закладку тайников в виде камней, подброшенных в гущу кустов. Обычно такой контейнер содержал джентльменский набор: деньги, шифроблокноты, средства тайнописи, инструкции относительно дальнейшей связи, кассеты с микроплёнкой и сопроводительное письмо для человека, который нашёл закладку случайно, примерно следующего содержания: «Товарищ, возьми деньги. Но всё остальное забрось как можно дальше и глубже, чтобы не возникло проблем ни у тебя, ни у нас».

Но, как говорится в рассказе американского «короля ужасов» Стивена Кинга, «иногда они возвращаются» (Sometimes They Come Back). Вечером 20 июля 1983 года на берегу Серебряно-Виноградного пруда в Измайловском парке остановилась иномарка с дипломатическими номерами, из которой вышел молодой подтянутый мужчина со спортивной сумкой в руках. Это был помощник военного атташе посольства США в Москве Алекс Грищук. Невзирая на дождь, он решительно направился к зарослям кустарника и на мгновение выпал из поля зрения бригады наружного наблюдения КГБ. Вскоре он появился вновь, бросил заметно полегчавшую сумку в багажник и уехал. Осмотр мокрых кустарников выявил тайник, закамуфлированный под кусок булыжника, который содержал стандартный шпионский набор. Однако это не был «вклад на предъявителя», поскольку включал в себя опросник конкретному адресату. По словам ветерана КГБ полковника Юрия Ивановича Шаперина, вопросник содержал уточняющие вопросы: «Как Вы нам сказали, режим работы атомной установки крейсера “Киров” на таких-то скоростях такой-то. Просим подтвердить, так ли это».

По распоряжению начальника американского отдела Второго главка КГБ СССР Рэма Сергеевича Красильникова тайник был сфотографирован и быстро возвращён на место, а за кустами установлено наружное наблюдение. На следующий день у тайника появился высокий худощавый мужчина средних лет, нырнул в кусты и забрал контейнер. И тут же оказался в объятиях чекистов. Как выяснилось, это был начальник одного из отделов ленинградского Арктического и антарктического научно-исследовательского института (ААНИИ) Юрий Васильевич Павлов.

Он родился в 1935 году, окончил физико-механический факультет Ленинградского политехнического института по специальности «Экспериментальная ядерная физика», работал в закрытых институтах советского ВПК, до сентября 1981 года занимал должность главного инженера-инспектора атомной инспекции Главного управления морского регистра СССР. В лапы ЦРУ его привели непомерные личные амбиции и стремление к красивой жизни. В 1981 году Павлов перешёл на работу в ААНИИ Госкомитета СССР по гидрометеорологии и контролю природной среды, и только для того, чтобы осенью того же года отправиться в зарубежное плавание на научно-исследовательском судне (НИС) «Профессор Визе».

НИС «Профессор Визе» водоизмещением 7 тыс. тонн было построено в ГДР в городе Висмар по заказу СССР и стало вторым в серии из семи судов проекта 416, предназначенных для проведения метеорологических исследований. Головное судно серии получило название «Академик Курчатов». Дооснащение судна проводилось на Морском заводе в городе Лиепая в Латвии. В частности, там на судно был установлен ракетный комплекс для запуска метеорологических ракет. Кроме того, на судне имелись 29 лабораторий и ЭВМ для обработки данных гидрометеорологических наблюдений.

Когда в октябре 1981 года «Профессор Визе» зашёл в норвежский порт Олесунн (Ålesund), в кармане у Павлова лежало написанное им письмо, адресованное в генконсульство ФРГ, которое он бросил в почтовый ящик на берегу. В нём он привёл часть своей биографии, образование, прежние места работы и предложил сотрудничество, предусмотрительно описав свою внешность. В ходе следующего рейса, 23 марта 1982 года, когда «Профессор Визе» пришвартовался в порту Гамбурга, к Павлову, сошедшему на берег, подошёл высокий пожилой загорелый мужчина и передал ему конверт, в котором лежали 800 немецких марок. Это были сегодня уже изрядно подзабытые западногерманские марки. В дальнейшем агенты западногерманской разведки BND поджидали Павлова практически в каждом порту, куда заходило судно. С каждой встречей они задавали ему всё больше вопросов. Особенно их интересовали параметры ядерных силовых установок советских кораблей и подводных лодок, к созданию которых Павлов имел непосредственное отношение на своей прежней работе.

В столице Уругвая Монтевидео у Павлова появились новые кураторы. Им заинтересовалось в ЦРУ. Вначале шпион, выражаясь морским языком, слегка «сдрейфил». Но предложенная ему система оплаты шпионских услуг сняла все вопросы: 2000 долларов США ежемесячно на счёт в банке; 10 000 долларов США – премия по итогам года; и по 10 000 долларов США – за выполнение особо важных заданий.

В мае 1983 года в Копенгагене Павлов получил схему тайниковых операций для связи с американскими кураторами в Ленинграде. Техника здесь была следующей. Всякий раз по возвращении из рейса агент должен был выставлять цифру «2» на фасаде дома по адресу Кронверкская улица, дом № 16. Это знак готовности принять сигнал о закладке американцами тайника. 24 июля, уже после своего провала, он попросил отвезти его на улицу Пестеля. На левом углу дома № 11 он нарисовал цифру «2». Это означало, что контейнер в Измайлово изъят благополучно.

В конце августа на площади у Владимирского собора припарковалась Дениз Аугустенборг, жена вице-консула США в Ленинграде Лона Дэвида Аугустенборга, который, как выяснили чекисты, возглавлял разведгруппу ЦРУ в городе на Неве. Машину она поставила багажником к проезжей части. Это означало, что следующий тайник нужно оборудовать в Ленинграде (если наоборот, носом – то в Москве).

Условное место для закладки тайника было указано в инструкции и имело название «Сорок». Так был обозначен дорожный знак на 40-м километре Приморского шоссе. Место было выбрано не случайно: неподалёку находились дачи генконсульства, так что появление здесь машины с американскими дипломатическими номерами никого не могло удивить. Контейнером должна была послужить смятая консервная банка, завёрнутая в грязную испачканную смолой бумагу.

Санкцию на задержание американского дипломата с поличным давал лично Юрий Владимирович Андропов, в то время уже Генеральный секретарь ЦК КПСС. Для этого в Ленинград из Москвы выехала оперативная группа во главе с начальником американского отдела Второго главка КГБ СССР генерал-майором Красильниковым. Проблема заключалась в том, что место закладки тайника находилось в чистом поле, поросшем редким кустарником. Поэтому для захвата шпионов пришлось в срочном порядке вырыть два небольших бункера глубиной полтора метра и соединить их между собой и со штабной палаткой по другую сторону шоссе кабелем связи – эфир прослушивался американцами. Чтобы не повредить дорожное покрытие, кабель протаскивали под полотном дороги через дренажные трубы с помощью маленькой собачки одного из сотрудников – к ней привязали конец кабеля, а он звал её на другом конце трубы.

Вечером 10 сентября заложили тайник и выставили метку в виде двойки в условленном месте «Добро» – на стене в проходном дворе дома № 1/79 по проспекту Добролюбова. Все участники оперции заняли свои места. Ждать пришлось долго, почти 17 часов: кому-то в автомобилях, тщательно замаскированных в кустах, а кому-то – скрючившись в тесном бункере.

11 сентября в 11.30 на 40-м километре Приморского шоссе притормозил «мерседес». За рулём сидел Лон Аугустенборг, на заднем сиденье расположилась его жена Дениз с годовалой дочкой. Приоткрыв заднюю дверцу, Дениз вышла из машины, сделав короткое движение, будто бы вытряхивая плед. Внезапно она роняет его, затем снова поднимает, но уже вместе с контейнером – и в следующее мгновение слышит скрип тормозов и топот ног. От ужаса она садится на землю и обхватывает голову руками. Аугустенборг пытается скрыться и резко нажимает на газ, но безрезультатно – «мерседес» уже прижат к обочине служебными машинами, а сам он оказывается в руках оперативников. Через двадцать минут все уже были на Литейном, 4, в приёмной Управления КГБ по Ленинградской области. Девочка спокойно дремала на руках у матери.

Допрос вёл генерал-майор Красильников. «Вы сейчас для нас не американский дипломат, – сказал он Аугустенборгу, – а шпион, задержанный с поличным. Отягощающим обстоятельством является то, что вы в эту шпионскую акцию втянули свою жену и маленького ребёнка».

За незаконную шпионскую деятельность Лон Дэвид Аугустенборг и его жена Дениз Аугустенборг были признаны персонами нон грата и выдворены из Советского Союза в 24 часа. В апреле 1985 года Юрий Павлов был приговорён Военным трибуналом за измену Родине к 15 годам лишения свободы. Однако в октябре 1992 года он был освобождён новой демократической властью как «борец с режимом». Недолго думая, он отправился в США в надежде получить причитающиеся ему тридцать сребреников, а также компенсацию за годы пребывания в советской тюрьме. Но американские чиновники только пожали плечами.

В своей повседневной работе контрразведчики постоянно сталкиваются с самыми негативными проявлениями человеческой природы, такими как алчность, изворотливость и предательство, что безусловно накладывает определённый отпечаток и на их собственный характер, делая его более замкнутым и суровым. Они вынуждены буквально в каждом подозревать измену, что, конечно, лишает их мир многих красок и не располагает к излишней лирике. «Контрразведчик должен знать всегда, как никто другой, что верить в наше время нельзя никому, порой даже самому себе, – говорил известный персонаж из культового советского телесериала “Семнадцать мгновений весны”. – Мне можно».

Однако даже в этих экстремальных условиях, накладываемых профессией, шеф американского отдела советской контрразведки Рэм Сергеевич Красильников отличался интеллигентностью, прекрасным вкусом и изысканностью в одежде. Он больше походил на академического профессора, как, скажем, знаменитый начальник советской контрразведки 1940–1950-х годов Пётр Васильевич Федотов. Даже своим внешним видом эти люди как бы подчёркивали принадлежность к элите госбезопасности, призванной гарантировать нерушимость устоев советской системы. И тем не менее даже в этой среде завёлся крот.

В августе 1985 года в американских СМИ появились сенсационные разоблачения, авторы которых утверждали, что в СССР следят за западными дипломатами при помощи секретного спецсредства, которое в виде аэрозоля распыляют на одежду и в салонах автомобилей сотрудников зарубежных посольств и торговых представительств. При любом контакте «шпионская пыль» остаётся на коже или одежде контактирующих лиц и светится по типу флюоресцирующей краски, которую наносят на банкноты, чтобы выявить взяточников. Точно так же советские контрразведчики с помощью «шпионской пыли» могли, используя определённые датчики, отследить контакты установленных американских шпионов и контролировать круг их общения. Сам по себе спецпрепарат, который проходил под кодовым названием «Рубин», был абсолютно безвреден. Однако с подачи западных СМИ тут же стали расползаться слухи о губительном воздействии «шпионской пыли» на здоровье дипломатов. После тщательного анализа путей утечки секретных данных контрразведчикам стало ясно, что в их рядах действует предатель, работающий на западные спецслужбы.

Дополнительным подтверждением этой догадки стала информация, полученная от начальника советского направления внешней контрразведки ЦРУ Олдрича Эймса (Aldrich Hazen “Rick” Ames), который в апреле 1985 года предложил свои услуги советской стороне и в дальнейшем передал сведения не менее чем на 25 сотрудников советских спецслужб, завербованных американцами. Среди них, наряду с офицерами и генералами разведки КГБ и ГРУ, числился и один сотрудник центрального аппарата контрразведки. Однако ни его фамилии, ни должности Эймс не знал. Он лишь сообщил, что «крот» имел псевдоним «Cowl» («Капюшон»), называл себя «Стас» и выезжал в Ирландию в качестве сопровождающего по линии КГБ в составе одной из делегаций.

Поскольку в то время никаких служб собственной безопасности в КГБ не существовало, была создана оперативно-следственная группа во главе с 1-м заместителем начальника Второго главка КГБ СССР генерал-лейтенантом Виталием Константиновичем Бояровым. По предложению генерал-майора Красильникова в неё был включён старший оперуполномоченный майор Терехов. Сегодня полковник в отставке Сергей Степанович Терехов является вице-президентом Ассоциации ветеранов контрразведки РОО «Веткон», и автор этих строк с ним очень хорошо знаком.

По словам Сергея Степановича, в кабинете Боярова он впервые увидел документ особой важности, написанный от руки. О том, что ведётся внутреннее расследование, во всём КГБ знали не больше десяти человек. Такие меры предосторожности были необходимы для того, чтобы не спугнуть «крота».

Терехов начал с отработки ирландского следа. Вместе со своим напарником они около четырёх месяцев просидели в Консульском управлении МИД СССР. «Сложность была ещё в том, – говорит он, – что в этих журналах, амбарных книгах было написано, например: “Иванов Иван Иванович плюс два, плюс десять”. Нужно было выписать фамилию, а потом ещё поднять на эту фамилию дату выезда, кто эти “плюс десять” или “плюс два”».

Одновременно уточнялись списки сотрудников, имевших доступ к спецпрепарату. К сожалению, их тоже оказалось достаточно много, несколько сот человек. Но среди них не было тех, кто выезжал в Ирландию. Тем самым расследование зашло в тупик.

Но недаром Глеб Жеглов в знаменитом фильме «Место встречи изменить нельзя» говорил в подобной ситуации своему молодому сотруднику: «А ты, Шарапов, не впадай в отчаяние. Не имей такой привычки!» В самом деле, не может быть, чтобы человек, вставший на путь предательства, чем-то себя не выдал. Он обязательно должен был себя как-то проявить. Так оно и случилось.

Вскоре по линии внешней разведки пришла информация от Олдрича Эймса. Как оказалось, агент «Cowl» в погоне за дополнительным вознаграждением выдал американскому куратору своего информатора из числа обслуживающего персонала посольства США в Москве, которым оказалась русская горничная. Именно от неё в КГБ узнавали детали жизни американских дипломатов. Шифртелеграмма о работающем в посольстве агенте КГБ была незамедлительно отправлена в штаб-квартиру ЦРУ и попала к… Олдричу Эймсу.

Это была ошибка, стоившая «кроту» жизни. При наличии в КГБ отработанной системы учёта агентуры остальное было делом техники. Подняли карточку на расшифрованную американцам агентессу и прочитали фамилию её куратора. Им оказался бывший заместитель начальника 2-го отдела (контрразведка) Управления КГБ СССР по Москве и Московской области майор Сергей Яковлевич Воронцов.

Он родился в 1947 году в Москве в рабочей семье, работал в органах внутренних дел, затем старшим оперуполномоченным во 2-м отделе УКГБ по Москве и Московской области. В возрасте тридцати с небольшим лет его назначают начальником отделения, а затем и заместителем начальника отдела контрразведки в престижном московском Управлении КГБ, что свидетельствовало о его высоком профессиональном уровне и хороших перспективах для дальнейшего карьерного роста. Однако вместо того, чтобы и дальше работать над собой, он начал пить, используя для попоек конспиративные квартиры. В конце концов он растратил оперативные средства и был понижен до старшего оперуполномоченного.

Обладая завышенной самооценкой, заслуженное взыскание Воронцов воспринял как личную обиду и решил во что бы то ни стало отомстить начальству. В 1984 году около антикварного магазина на Пятницкой он подбросил в машину 2-го секретаря политического отдела посольства США в Москве Джона Финни письмо с предложением своих услуг. Для доказательства серьёзности своих намерений Воронцов приложил к письму секретный информационный бюллетень Второго главка КГБ СССР, который украл со стола своего начальника. В нём были описаны известные советской контрразведке методы, применяемые ЦРУ для маскировки своей шпионской деятельности в Москве. При этом сам Воронцов представился именно сотрудником американского отдела Второго главка, поскольку этот отдел в посольской резидентуре ЦРУ считали своим главным противником. Так, резидент ЦРУ в Москве Бертон Ли Герберт, как утверждается в ряде источников, держал на своём рабочем столе фотографию Рэма Красильникова. Все совещания он начинал с того, что показывал это фото своим подчинённым со словами: «Вот человек, который идёт за вами по пятам». Воронцов полагал, что, представившись сотрудником Красильникова, он непременно заинтересует американскую разведку – что, собственно, и произошло.

Для связи Воронцов предложил использовать сложную схему. Нужно было поставить в одном из центральных районов Москвы автомобиль с американскими дипломатическими номерами (D 004). После этого Воронцов на стене одного из домов написал семь цифр, легко считываемых из автомобиля. Эти цифры нужно было прибавить к ранее переданному им номеру телефона. В результате получался искомый номер для связи с ним.

На первую встречу с Воронцовым в один из московских парков пришёл уже известный нам по делу Павлова сотрудник резидентуры ЦРУ Алекс Грищук, работавший в посольстве под прикрытием должности гражданского помощника атташе по вопросам обороны. Воронцов представился ему как «Стас». Грищук провёл с ним разведывательный опрос и передал ему 15 тыс. рублей. Сумма немалая, если учесть, что новенькая «Волга» ГАЗ-24 стоила порядка 9 тыс. рублей.

На следующую встречу пришёл молодой сотрудник ЦРУ Майкл Селлерс. Он прибыл в Москву в начале 1984 года под видом 2-го секретаря посольства США. Селлерс родился в 1954 году и был завербован ЦРУ во время учёбы в киношколе Нью-Йоркского университета, затем проходил подготовку в учебном центре ЦРУ «Ферма» в штате Вирджиния, в течение десяти лет выполнял задания ЦРУ в Восточной Европе, Африке и на Филиппинах, свободно владел русским языком. В Москве Селлерс стал завсегдатаем московских театров, сам играл на гитаре и неплохо пел. Это был настоящий мастер переодевания и перевоплощения, прирождённый актёр.

Однако Воронцов с самого начала ограничил личные встречи и общался с американцем в основном по телефону, во время своих дежурств по городу. В результате переданных им сведений ЦРУ стало известно, какие из используемых ими ухищрений по уходу от наружки в КГБ известны, а какие – нет. Тем самым американцы могли корректировать свои действия в направлении повышения их эффективности. Кроме того, Воронцов передал им ещё ряд документов КГБ, касающихся методов контроля за передвижением американских шпионов по городу и планируемых спецмероприятий.

В апреле 1985 года Воронцов внезапно вызвал Майкла Селлерса на встречу. В одном из скверов Москвы после непродолжительной беседы Воронцов достал из кармана баллончик, распылил часть его содержимого в полиэтиленовый пакет и передал пакет Селлерсу. В ответ он получил от американца плотно набитый конверт, в котором были 30 тыс. рублей. Всего через несколько часов пакет со «шпионской пылью» отправят за океан. Вскоре с официальным заявлением выступит Госдеп США, обвинив Советский Союз в использовании против граждан высокотоксичного канцерогенного вещества. Разразится международный скандал, сведения о вероломстве советских спецслужб попадут на первые полосы мировой печати. Воронцов же будет возмущён поступком Белого дома, ставящим его под удар, и оборвёт контакты с ЦРУ. Но это не спасёт его от разоблачения.

Майор Терехов быстро установил, что попавший «под колпак» Воронцов имел отношение к спецпрепарату «Рубин» и несколько лет назад выезжал в Ирландию. Не совпадала лишь одна деталь: майор Воронцов служил не в центральном аппарате контрразведки, как сообщал Эймс, а в Управлении КГБ по Москве и Московской области.

Тем не менее генерал-лейтенант Бояров принимает решение завести дело оперативно-розыскного сопровождения. В московском районе Чертаново, в здании напротив дома, где жил Воронцов, разместили пост наблюдения. Сразу же стало ясно, что он живёт не по средствам. Деликатесы на столе, норковая шуба жены, дорогие подарки дочери… Но окончательную точку поставил обыск в его рабочем кабинете. В его сейфе в присутствии трёх генералов обнаружили полупустой пузырёк с остатками спецпрепарата «Рубин». После этого было принято решение о задержании Воронцова. Его взяли в начале 1986 года по пути с работы на улице Малая Лубянка, недалеко от клуба Дзержинского. Через неделю Воронцов сознался, что работал на ЦРУ, и согласился сотрудничать со следствием.

К этому моменту американцы были уже обеспокоены исчезновением своего агента. И вдруг «Cowl» вышел на связь. Его встречу с Майклом Селлерсом запланировали на 10 марта. Покидая посольство, американец смог уйти от наружки, изменив свою внешность, и несколько часов катался по городу. «Когда я подошёл и начал говорить с ним, – рассказывает Селлерс в фильме “Шпионская пыль” из серии “Следствие ведёт КГБ” на канале ТВЦ, в котором автор этих строк также принял участие, – я заметил, что он, очевидно, потерял много веса, его пошатывало. Он дрожал и всё время пытался опереться о стену. Как только я увидел это, я понял, что сейчас должно произойти». В следующее мгновение его блокировали сотрудники Группы «А» 7-го Управления КГБ СССР, которыми командовал подполковник Владимир Николаевич Зайцев, усадили в машину и доставили в приёмную КГБ на Лубянку. Майкл Селлерс был объявлен персоной нон грата и выдворен из Советского Союза. На память он оставил чекистам свою пластинку. Воронцов был приговорён Верховным судом СССР за измену Родине к расстрелу. Приговор был приведён в исполнение.

В 1988 году руководством КГБ СССР было принято решение о проведении оперативной игры с целью окончательного сковывания активности американской разведки на территории Советского Союза. Непосредственное руководство этой операцией, получившей кодовое наименование «Фантом», было поручено генерал-майору Рэму Сергеевичу Красильникову.

В ходе операции чекистами решалась ещё одна задача, поставленная лично председателем КГБ СССР Виктором Михайловичем Чебриковым в связи с бегством на Запад 20 июля 1985 года уличённого в шпионаже сотрудника внешней разведки КГБ Олега Гордиевского. К тому же в 1988 году стало известно, что ещё один сотрудник КГБ, Виктор Шеймов, исчезнувший вместе с семьёй в 1980 году, вовсе не погиб, как считалось долгое время, а совершил предательство и был тайно вывезен американской разведкой в США. Поэтому срочно требовалось выяснить каналы, по которым западные спецслужбы вывозят своих агентов за пределы СССР.

Необычность предстоящей операции заключалась в том, что под видом инициативника на контакт с американской разведкой, причём сразу с её резидентом в Москве, должен был выйти сотрудник 1-го (американского) отдела Второго главка КГБ СССР Александр Васильевич Жомов. Заместитель начальника отдела Валентин Григорьевич Клименко характеризует его как «вдумчивого, исполнительного, находчивого, в меру артистичного, талантливого и преданного нашему делу оперработника».

Как позднее вспоминал Клименко, это была сумасшедшая идея – предложить действующему сотруднику контрразведки стать инициативником и раскрыть перед резидентом ЦРУ место своей работы. Ведь реакция американцев могла быть самой непредсказуемой: они могли заподозрить провокацию и пойти на физическую ликвидацию агента противника. Для сравнения предположим, что сотрудник уголовного розыска приходит на воровскую малину и заявляет, что он мент – мол, ребята, давайте жить дружно. Много у него шансов уйти оттуда живым? Я думаю, пятьдесят на пятьдесят.

В качестве примера можно привести убийство сотрудника 8-го Главного управления КГБ СССР майора Вячеслава Васильевича Афанасьева сотрудниками линейного отделения милиции на станции метро «Ждановская» в Москве 26 декабря 1980 года. Они втроём затащили Афанасьева в служебное помещение, где отняли у него продовольственный паёк с дефицитными продуктами, а его самого сильно избили, хотя Афанасьев заявил им, что он – сотрудник КГБ, и предъявил удостоверение. Один из милиционеров ночью доложил о происшествии своему начальнику, который немедленно прибыл в отделение. Понимая, что дело плохо, он принял решение избавиться от Афанасьева, инсценировав бытовое убийство. Находившегося без сознания Афанасьева вывезли на служебной «Волге» за город и, нанеся ему несколько ударов железной арматурой, оставили в районе посёлка Пехорка, где располагались дачи сотрудников КГБ. Утром Афанасьев был обнаружен случайными прохожими и доставлен в больницу, но 1 января 1981 года скончался, не приходя в сознание.

За полгода до этого, 16 мая 1980 года, бесследно исчез ещё один сотрудник 8-го Главного управления КГБ СССР, майор Виктор Шеймов, причём вместе с женой Ольгой и их пятилетней дочерью Еленой. В ходе следствия убийцы майора Афанасьева заявили, что убили находившегося в розыске майора КГБ СССР Виктора Шеймова, его жену и дочь – что, однако, оказалось самооговором.

Информация о том, что Шеймов с семьёй был вывезен американцами в США, поступила в КГБ в 1985 году, а достоверное подтверждение этого факта Москва получила лишь в 1988 году благодаря сведениям, полученным от сотрудника ФБР и агента КГБ Роберта Ханссена (Robert Hanssen). После 1990 года информация о Шеймове стала появляться в печати США. Как выяснилось, операцию по вывозу Шеймова и его семьи из СССР подготовил сотрудник ЦРУ Дэвид Ролф (David Rolph), впоследствии резидент ЦРУ в Москве.

Операцию решено было проводить в пятницу 16 мая 1980 года – на работе не хватятся до понедельника. Семью Шеймовых тайно переправили в здание посольства США в Москве. Шеймова загримировали, переодели в форму военного пилота и доставили в аэропорт Внуково как второго пилота – члена экипажа военно-транспортного самолёта ВВС США C-130, прибывшего накануне в Москву, чтобы забрать из американского посольства несколько тонн отработавшей электронной аппаратуры. Сюда же к самолёту подвезли и небольшие посольские контейнеры, которые досмотру не подлежали. В них находились жена Шеймова и их усыплённая дочь. В 22 часа 30 минут самолёт благополучно стартовал, увозя «счастливое семейство» за океан.

В американском отделе Второго главка КГБ СССР контрразведчики прекрасно понимали, чем могут закончиться подобные игры с рыцарями «плаща и кинжала». Как писала Агата Кристи: If you place your head in a lion’s mouth, then you cannot complain one day if he happens to bite it off – «Если ты суёшь свою голову в пасть льва, то не жалуйся, если однажды случится так, что он её откусит». Но поскольку согласие Жомова было получено, причём в ходе дружеской неформальной беседы «без галстуков», оставалось решить, где и когда он выйдет на контакт с резидентом ЦРУ. Контрразведчики знали, что Джек Даунинг совершает регулярные инспекционные поездки на ночном поезде «Красная стрела» в Ленинград, где действовала разведгруппа ЦРУ, и при этом имеет привычку выходить под утро в тамбур покурить. Поскольку он будет один, то в этот момент можно передать ему письмо с предожением о сотрудничестве. Но очень важно так составить это письмо, чтобы оно наверняка заинтересовало матёрого разведчика.

Письмо, подписанное псевдонимом «Эдвин», было составлено на английском языке. Окончательные правки в него вносил лично Рэм Сергеевич Красильников. Это письмо и сделанное «наружкой» оперативное фото Даунинга и его супруги решили вложить в пачку сигарет. В июне 1988 года, когда резидент вышел в тамбур, Жомов, выйдя вслед за ним, достал из кармана пачку и глазами указал на вложенное в неё послание.

В письме «Эдвин» представлялся действующим сотрудником контрразведки и давал понять, что ему известен «крот», работающий в центральном аппарате ЦРУ. А американцы уже сбились с ног, разыскивая у себя того, кто выдал русским всю их агентуру в советских спецслужбах – не менее 25 человек, десяток из которых к тому времени уже расстреляли. Конечно, они клюнули на предложение «Эдвина».

Но, как оказалось, «Эдвин» готов раскрыть сведения о «кроте» только в штаб-квартире ЦРУ в Лэнгли. Это было резонно, учитывая стоящий перед глазами пример Воронцова. Ведь если «Эдвин» расшифрует американцам «крота», находясь в Москве, то где гарантия, что «крот» не получит компромат на себя первым? Тогда он постарается руками Москвы уничтожить выдавшего его «Эдвина», а для ЦРУ представить дело так, как будто это всего лишь провокация КГБ.

«На одном из начальных этапов Эдвин вручил американцам сфабрикованный нами документ – план организации контрразведкой серии подстав агентуры московской резидентуры ЦРУ, – пишет Клименко. – Это был исполненный мною от руки черными паркеровскими чернилами на нескольких листах – с отпечатками моих пальцев и подписанный моими реальными установочными данными, с указанием должности и звания, – псевдочерновик плана проведения подстав и оперативных игр против ЦРУ, рассчитанный на несколько месяцев вперед. Листы мы намеренно порвали пополам.

Эдвин пояснил американцам, что после того как напечатал полученный от меня черновик плана, при мне этот черновик порвал пополам и должен был уничтожить его, но не сделал этого и оставил рукописный вариант для последующего информирования американцев.

Планом предусматривались активные мероприятия против ЦРУ с подводом к американцам большого количества инициативников (ежемесячно) из Москвы и других регионов страны, указывались сроки и ситуации, как и когда это будет сделано и какая информация будет передаваться».

И машина закрутилась. В автомобили американских дипломатов действительно начали подбрасывать письма, записки и номера телефонов. Тем самым подтверждались сведения, переданные Жомовым, и чуть ли не всё посольство было брошено на их демонстративную перепроверку, чтобы не скомпрометировать свой источник в контрразведке. В результате на какое-то время сотрудники резидентуры были настолько загружены работой, что и не помышляли о новых агентурных комбинациях.

Своему новому суперагенту американцы присвоили псевдоним «Пролог», как будто в предвкушении большой удачи. Но тем не менее решили подвергнуть его серьёзной проверке. 6 августа 1989 года неподалёку от станции метро «Спортивная», в сквере на улице Усачёва, с «Прологом» встретился специально для этого откомандированный в Москву оперативный сотрудник ЦРУ Гарри Монтроул, который фактически допросил его по заранее составленному списку вопросов, записывал ответы на диктофон. Позже их тщательно проанализировали психологи ЦРУ. Мнения их разделились, так что окончательное решение пришлось принимать путём голосования. И всё же с небольшим перевесом победили те, кто считали слова «Пролога» искренними и полагали, что ему можно доверять. Вскоре был дан старт подготовке «Пролога» к выезду из СССР.

8 июня 1990 года во время очередной встречи в поезде Москва – Ленинград новый резидент ЦРУ Майкл Кент Клайн, сменивший Джэка Даунинга, передал «Прологу» подробный план его эвакуации на пароме «Эстония» через Таллин в Финляндию под видом американского туриста. Для этого специально подобранный сотрудник ЦРУ Роджи Фредерик, внешне похожий на Жомова, должен был стать его двойником. Фредерик въехал в Советский Союз с паспортом на имя гражданина США Гринмонта, в который была вклеена фотография Александра Жомова. Передав паспорт в московскую резидентуру ЦРУ, он вскоре вылетел в США по своему американскому паспорту.

Таким образом, Жомову предстояло покинуть страну с паспортом на имя Гринмонта. Однако теперь в этом не было необходимости, поскольку цели операции в основном были достигнуты. К тому же в КГБ быстро выяснили, что в середине 1980-х годов Фредерик, установленный сотрудник ЦРУ, уже приезжал в Ленинград, и как раз по документам Гринмонта. Таким образом Гринмонт уже дважды был скомпрометирован перед контрразведкой в связи с тайными операциями ЦРУ. Это было веским аргументом для того, чтобы отказаться от американского плана и не подвергать «Эдвина» ненужному риску быть задержанным и уличённым в сотрудничестве с ЦРУ.

В один из дней летом 1990 года по набережной Хельсинки медленно прогуливались двое мужчин. Они явно ждали кого-то, тихо переговаривались и поглядывали в сторону порта, откуда должны были появиться пассажиры прибывающих судов. А ждали они прибытия парома из Таллина, который должен был доставить важного для них человека.

Паром «Эстония» прибыл в Хельсинки точно по расписанию, но «Пролога» на нём не оказалось. Ожидания американцев не оправдались, и они поняли, что тщательно подготовленная в Лэнгли тайная операция провалилась.