Рыцари контршпионажа

Концепция национальной безопасности любого государства предполагает защиту своих национальных интересов от внешних и внутренних угроз. И чем последовательнее то или иное государство проводит в своей политике независимую линию, чем больше оно заботится о своих национальных интересах, тем сильнее становится вмешательство в его внутренние дела со стороны правящих кругов империалистических стран и их агрессивных блоков. Ярким тому примером является Советский Союз, против которого была развязана Третья мировая война, лукаво именуемая «холодной». Причина этой агрессии Запада проста – уже самим фактом своего существования первое в мире социалистическое государство бросало вызов западной гегемонии и показывало всему миру пример свободного альтернативного развития, основанного на совершенно ином способе производства и на иных духовно-исторических и культурных ценностях.

Для борьбы с неугодными режимами Запад использует все средства, начиная от экономических санкций и шпионажа во всех его формах и заканчивая тайными операциями, включая сюда организацию повстанческих движений и цветных революций, гибридными войнами и открытым военным вмешательством, как это было в Югославии, Ираке, Афганистане, Сирии и других странах. Собственно говоря, и Украина прошла через ряд цветных революций, вооружённый фашистский мятеж при прямой поддержке Запада и была превращена в плацдарм НАТО для развязывания военной агрессии против России.

Впервые вооружённой интервенции со стороны Запада молодое Советское государство, издавшее 8 ноября 1917 года Декрет о мире, подверглось уже 18 февраля 1918 года. За неделю до этого, 9 февраля, Германия и Австро-Венгрия подписали мирный договор с выскочившей как чёрт из табакерки Центральной Радой, не контролировавшей ситуацию на Украине. По этому договору Украина признавалась германским протекторатом и обязывалась в срок до 31 июля поставить Германии и Австро-Венгрии 1 млн тонн зерна, 400 млн яиц, 50 тыс. тонн мяса рогатого скота, сало, сахар, пеньку, марганцевую руду и другое сырьё в обмен на военную помощь, которую УНР запросила у Германии и Австро-Венгрии уже через три дня.

Для Советской России это был настоящий удар в спину. 18 февраля немецкие и австро-венгерские войска начали крупномасштабное наступление по всему фронту от Балтийского моря до Карпат. 19 февраля были взяты Луцк и Ровно, 21 февраля – Минск и Новоград-Волынский, 24 февраля – Житомир. Вскоре был захвачен Псков, 28 февраля немцы вышли к Нарве, которая была взята 4 марта. Немцы находились уже всего в 170 км от Петрограда, вынуждая советское правительство эвакуировать свою столицу в Москву. 2 марта немцы вошли в Киев, 13 марта войска УНР и австро-венгры захватили Одессу, 5 апреля немцы взяли под свой контроль Екатеринослав (Днепропетровск), а через 3 дня – Харьков. В апреле армия УНР оккупировала Донбасс. В том же месяце войска УНР совместно с германской армией захватили Крым. Таким образом, была захвачена вся Украина и даже некоторые территории за её пределами, включая Ростов-на-Дону.

В этих условиях большевики были вынуждены пойти на кабальный для себя Брестский мир, против которого выступали левые эсеры и левые коммунисты, в том числе и Феликс Эдмундович Дзержинский, который к тому времени возглавлял Всероссийскую чрезвычайную комиссию (ВЧК) по борьбе с контрреволюцией и саботажем при Совете Народных Комиссаров РСФСР.

Следует отметить, что ни функции разведки, ни контрразведки на ВЧК не возлагались. По сравнению с другими угрозами для новой власти шпионаж был далеко не на первом месте. Однако постепенно приходило понимание того, что враждебная деятельность контрреволюционных организаций и акции саботажа со стороны чиновников могут инспирироваться, финансироваться и даже непосредственно организовываться зарубежными спецслужбами. Но для борьбы против них нужны были профессиональные контрразведчики, которых у Дзержинского на тот момент просто не было.

В начале января 1918 года на Гороховую, 2 в Петрограде пришёл некий Шевара и предложил председателю ВЧК Дзержинскому свои услуги по созданию контрразведывательной службы. Оказалось, что в качестве секретного агента Шевару завербовал начальник разведывательного отделения штаба Варшавского военного округа Генерального штаба полковник, с 1915 года генерал-майор Николай Степанович Батюшин, известный ас секретных служб царской России. В период Первой мировой войны Шевара занимался подготовкой и заброской русской агентуры в немецкий тыл, неоднократно сам выполнял рискованные задания за линией фронта. В начале 1917 года Батюшин возглавил комиссию по борьбе со шпионажем при штабе Северного фронта. Шеваре была поручена борьба против немецкого шпионажа. Дзержинского это заинтересовало, и, согласно обнаруженным в Центральном оперативном архиве ФСБ документам, не позднее 13 января 1918 года «Контрразведывательное бюро ВЧК» (КРБ) начало свою работу.

Как пишет президент Общества изучения истории отечественных спецслужб генерал-лейтенант Александр Александрович Зданович, уже в январе КРБ располагало штатом не менее 35 человек. Именно столько удостоверений на право ношения оружия выдал Шеваре лично Дзержинский. Двадцать пять агентов КРБ имели специальные удостоверения без указания должности, что было необходимо в целях конспирации. Шевара предложил развернуть агентурные сети в обеих столицах, создать аппарат наружного наблюдения и направить агентов в Германию, Польшу и на оккупированные немцами территории. Он предпринял попытку выйти на немецкую агентуру через прогермански настроенных монархистов, в частности, с помощью доктора тибетской медицины Бадмаева, крестника императора Александра III, близкого в своё время к Распутину и семье Николая II.

Карьера Шевары и тем самым первая попытка создания контрразведки ВЧК оборвалась самым неожиданным образом. Зданович пишет, что для проведения операции в Петрограде, когда ВЧК уже переехала в Москву, Шеваре был придан отряд матросов во главе с неким Поляковым. Тот почему-то заподозрил Шевару в контрреволюционном заговоре и в Москву Дзержинскому ушла телеграмма: «Шевара нас продал, факты налицо, жду экстренного разрешения принять самые суровые крайние меры, как к нему, так и к его приспешникам и старым охранникам… Он желает меня убить… Ваш Поляков». Шевара был ликвидирован якобы при попытке к бегству. Поляков позднее рассказывал, что раненного в голову Шевару добили сорока винтовочными выстрелами в упор.

К этому времени чекисты столкнулись с целым рядом подпольных монархических и чисто офицерских организаций, однозначно ориентированных на Германию. Немецкие штыки для них являлись наиболее подходящей силой, способной восстановить «порядок и спокойствие» в бывшей империи. Как заявил в радиообращении к немецким солдатам главнокомандующий Восточным фронтом Леопольд Баварский: «Исторической задачей Германии издавна было: установить плотину против сил, угрожавших с Востока… Теперь с Востока угрожает новая опасность: моральная инфекция. Теперешняя больная Россия старается заразить своей болезнью все страны мира. Против этого мы должны бороться».

21 февраля Советом Народных Комиссаров РСФСР был принят и 22 февраля опубликован декрет «Социалистическое отечество в опасности!». Пункт 8 декрета гласил: «Неприятельские агенты, спекулянты, громилы, хулиганы, контрреволюционные агитаторы, германские шпионы расстреливаются на месте преступления».

9 апреля, накануне приезда в Москву германского посольства, член Коллегии ВЧК Иван Николаевич Полукаров, в свои 25 лет заведующий отделом по борьбе с контрреволюцией ВЧК (в декабре 1920 года он умрёт от тифа), представил на заседании президиума специальный доклад об усилении деятельности немецкой разведки, в том числе в прифронтовой полосе. При поддержке Дзержинского он предложил по согласованию с Троцким передать в ведение ВЧК все существующие органы военной контрразведки и создать единую контрразведывательную службу.

В те же самые апрельские дни в Петрограде, в громадном кабинете бывшего министра внутренних дел Российской империи уже работал человек, непосредственно приступивший к организации нештатного контрразведывательного пункта ВЧК, напрямую, минуя Петроградскую ЧК, подчинённого Дзержинскому. Звали этого человека Болеслав Орлинский. История его такова.

В 1914 году Владимир Григорьевич Орлов (именно таким было его настоящее имя) расследовал дела о шпионаже, на основании которых пришёл к выводу о неизбежности столкновения России с Германией и Австро-Венгрией. В начале Первой мировой войны его опыт следователя и знание польского языка потребовались в разведотделе штаба главнокомандующего Северо-Западным фронтом. 3 марта 1915 года по инициативе генерал-квартирмейстера Северо-Западного фронта Михаила Дмитриевича Бонч-Бруевича и начальника контрразведки штаба Северо-Западного фронта полковника Николая Степановича Батюшина был арестован и обвинён в шпионаже жандармский полковник Сергей Николаевич Мясоедов. Дело его вёл Орлов. 2 апреля 1915 года Мясоедов был повешен по приговору военно-полевого суда в Варшаве за шпионаж в пользу Германии. По делу Мясоедова было арестовано 19 его знакомых, а также его жена. Был уволен и затем арестован военный министр Российской империи генерал от кавалерии Владимир Александрович Сухомлинов, который был приговорён к бессрочной каторге. Поскольку отец Орлова был другом начальника штаба Верховного Главнокомандующего (ВГК) генерала от инфантерии Михаила Васильевича Алексеева, 2 апреля 1916 года Орлов был назначен военным следователем по особо важным делам при штабе ВГК. Он участвовал в разоблачении ротмистра Бенсена, двойных агентов разведотдела штаба 9-й армии Сентокоралли, Затойского и Михель, австрийской шпионки Леонтины Карпюк. Он же расследовал дело предателя штабс-капитана Янсена – коменданта штаба корпуса, бежавшего к австрийцам с секретными оперативными документами. Не без участия Орлова 10 июля 1916 года удалось добиться ареста крупнейшего банкира Дмитрия Леоновича Рубинштейна, обвинённого в пособничестве немцам и высланного в Псков. Деятельность Рубинштейна стала предметом расследования «комиссии Батюшина». Рубинштейн избежал более сурового наказания только благодаря личному заступничеству императрицы Александры Фёдоровны.

Но самое интересное, что Орлову, будучи судебным следователем, осенью 1912 года довелось допрашивать арестованного в Варшаве Феликса Дзержинского, и последний мог оценить корректное и где-то даже доброжелательное отношение к себе со стороны следователя. И вот спустя почти шесть лет в Петрограде происходит их новая встреча. Орлинский, занимающий должность председателя Центральной уголовно-следственной комиссии при Наркомате юстиции Союза коммун Северной области, рассказал своему бывшему подследственному, а теперь председателю ВЧК, о своей активной деятельности на ниве контрразведки в годы войны. Поскольку Орлова хорошо знал генерал Михаил Дмитриевич Бонч-Бруевич – брат управляющего делами Совнаркома и секретаря Ленина Владимира Дмитриевича Бонч-Бруевича, – он и походатайствовал о принятии Орлова на советскую службу, не предполагая даже, что оказывает услуги шефу подпольной организации, специализирующейся на переброске бывших офицеров в районы формирования белых армий.

Когда в сентябре 1917 года бывший Верховный Главнокомандующий (с 11 марта по 21 мая 1917 года), а затем начальник штаба Ставки ВГК генерал Алексеев вышел в отставку и уехал в Петроград, его под видом польского революционера Болеслава Орлинского навестил Орлов. До своего отъезда на Дон Алексеев поручил своему бывшему подопечному создать в крупных городах России подпольные резидентуры будущей Добровольческой армии, а также наладить прочные контакты с резидентурами французской и английской разведок в Петрограде. В феврале 1918 года Орлов установил связь с заместителем резидента французской разведки в России капитаном Фо-Па, а в конце весны познакомился с агентом английской разведки SIS Сиднеем Рейли.

Прекрасно владея обстановкой, зная обеспокоенность новой власти возможным наступлением немцев на Петроград и наличием в городе «пятой колонны» в лице многочисленных монархических прогерманских группировок, Орлов сумел вызвать доверие Дзержинского к себе. Остаётся только гадать, от кого исходила инициатива создания под крышей уголовно-следственной комиссии контрразведывательного пункта ВЧК.

Дзержинский поставил перед пунктом задачу по борьбе с немецкой агентурой и связанным с ней контрреволюционным подпольем. В одном из сообщений Дзержинскому Орлов пишет: «Здесь она [контрразведка] еле-еле существует, т. к. всё кустарно. Понятно, с таким налаженным аппаратом, каким является германская разведка, бороться нужно техникой и опытом. У меня наклёвывается отличная агентура… У здешних властей агентура страшно слаба и ненадежна, поэтому и результатов нет». По словам Здановича, своеобразным отчётом о работе пункта стали направленные Дзержинскому две статьи (из подготовленных двенадцати), где раскрывалась картина планов Германии по реставрации свергнутого революцией государственного строя.

28 апреля 1918 года на заседании Президиума ВЧК выступил заведующий отделом по борьбе с контрреволюцией Полукаров. Он указал, что отдел ведёт работу против внутренних и внешних (как со стороны союзников, так и со стороны Германии) посягательств на новую власть. Отдельно он отметил концентрацию контрреволюционных сил около германского посольства. «Приходится сознаться, – добавил Полукаров, – что для наблюдения и разведки за контрреволюцией, надвигающейся извне, нет соответствующего аппарата». Его поддержал Дзержинский, уже не в первый раз констатировавший необходимость сосредоточить всю контрразведку в руках ВЧК.

Однако военспецы, поддерживаемые Троцким, наотрез отказывались передать контрразведку в ВЧК. Более того, руководитель Высшего военного совета Бонч-Бруевич, в дни Октябрьской революции первый генерал, перешедший на сторону большевиков, с согласия Совнаркома отдал директиву о срочной организации «отделений по борьбе со шпионством» в частях, противостоящих немецкой армии. Военспецы, в том числе и контрразведчики, не только не хотели передавать всю борьбу со шпионажем в ведение ВЧК, но даже не желали контактировать по работе.

В мае между Дзержинским и Орловым возникает оживлённая переписка по поводу перевода последнего в Москву. В упомянутом уже письме петроградский борец с «контрреволюцией извне» напрямую обращается к Дзержинскому с просьбой «забрать к себе для организации работ по борьбе со шпионством». Орлов уже подготовил отъезд в Москву жены и детей, но выезду его самого воспрепятствовал комиссар юстиции Союза Коммун Северной области Николай Николаевич Крестинский, считавший Орлова незаменимым в деле борьбы с уголовной преступностью. Только благодаря этому повороту судьбы контрразведку ВЧК не возглавил непримиримый враг советской власти. Именно благодаря ему ценную информацию добывал известный английский разведчик Сидней Рейли.

В августе 1918 года Орлов скрылся из Петрограда. На него вышли чекисты, установившие, что он по фальшивым паспортам тайно переправляет офицеров за кордон. Орлов покинул город с помощью сотрудников германского консульства. Через Финляндию и Польшу он добрался до Одессы, где продолжил свою службу белым. Уже в эмиграции он возглавил контрразведывательную работу против разведки Коминтерна, доставляя массу хлопот Иностранному отделу (ИНО) ОГПУ СССР.

В мае 1918 года предпринимается третья попытка создать контрразведку ВЧК. Начальником секретного отделения по противодействию германскому шпионажу был назначен 18-летний левый эсер Яков Блюмкин. Произошло это не ранее 20 мая, поскольку в этот день заведующим отделом по борьбе с контрреволюцией, внутри которого создавалось секретное отделение, вместо Полукарова был назначен Мартын Иванович Лацис, а именно он в дальнейшем фигурирует как непосредственный начальник Блюмкина.

Вскоре ЦК левых эсеров приговорил к смерти немецкого посла графа фон Мирбаха. Там рассчитывали, что после этой акции Германия разорвёт Брестский мир, начнёт военные действия против России, а возмущённые этим немецкие народные массы свергнут кайзера, и рабоче-крестьянская революция охватит всю Европу. В качестве исполнителя выбор пал на находчивого и решительного Блюмкина, к тому же прекрасно подготовленного физически.

Готовясь к теракту, Блюмкин написал «Письмо к товарищу», своего рода предсмертную записку: «Черносотенцы-антисемиты с начала войны обвиняют евреев в германофильстве, и сейчас возлагают на евреев ответственность за большевистскую политику и за сепаратный мир с немцами. Поэтому протест еврея против предательства России и союзников большевиками в Брест-Литовске представляет особое значение. Я, как еврей, как социалист, беру на себя совершение акта, являющегося этим протестом».

6 июля 1918 года в 14 часов 15 минут перед особняком по адресу Денежный переулок, 5 остановился тёмного цвета «паккард», из которого вышли два человека и, предъявив мандаты сотрудников ВЧК, потребовали личной встречи с германским послом. Граф фон Мирбах принял их в 14 часов 50 минут. В ходе беседы, в которой кроме посла участвовали советник посольства доктор Курт Рицлер и адъютант военного атташе лейтенант Леонгарт Мюллер, Блюмкин предъявил Мирбаху бумаги, которые якобы свидетельствовали о шпионской деятельности его «племянника», австрийского военнопленного Роберта Мирбаха. Дипломат заметил, что с этим родственником он никогда не встречался. Тогда второй сотрудник ВЧК, тоже левый эсер Николай Андреев, поинтересовался, не хочет ли граф узнать о мерах, которые собирается предпринять советское правительство. Мирбах кивнул. После этого Блюмкин выхватил револьвер и открыл огонь. Он сделал три выстрела, соответственно, в Мирбаха, Рицлера и Мюллера, но ни в одного не попал. Посол бросился бежать. Андреев швырнул бомбу, а когда она не взорвалась, выстрелил в Мирбаха и смертельно ранил его. В 15 часов 15 минут граф фон Мирбах был мёртв, а нападавшие выпрыгнули через окно в сад и скрылись. Убийство Мирбаха послужило сигналом для вооружённого выступления левых эсеров против возглавляемого большевиками советского правительства.

За убийство графа фон Мирбаха Блюмкин был приговорен военным трибуналом к расстрелу. Однако в беседе с Натальей Луначарской-Розенель, женой Анатолия Васильевича Луначарского, и её двоюродной сестрой Татьяной Сац Блюмкин признался, что о плане покушения на Мирбаха знали и Дзержинский, и Ленин. Но никаких других исторических свидетельств этому признанию нет.

В своих показаниях следственной комиссии при ВЦИК, созданной в связи с попыткой левоэсеровского мятежа, Дзержинский прямо говорит, что «Блюмкин был принят в комиссию по рекомендации ЦК левых эсеров для организации в отделе по борьбе с контрреволюцией контрразведки по шпионажу». Однако буквально за несколько дней до покушения на графа фон Мирбаха Дзержинскому поступил компромат на Блюмкина, после чего тот был снят, а контрразведка распущена.

После провала левоэсеровского мятежа Блюмкин, который, выпрыгивая из окна посольства, повредил ногу, скрывался под фамилией Белов в больницах Москвы, Рыбинска и Кимр. Пробравшись в Киев, он находит там своих товарищей по партии и включается в эсеровскую подпольную работу. Он участвует в подготовке теракта против гетмана Скоропадского и убийстве главы администрации оккупированной Украины генерал-фельдмаршала Германа фон Эйхгорна (Hermann Emil Gottfried von Eichhorn). Впечатление киевлян от убийства, совершенного 30 июля 1918 года в Киеве эсером Борисом Михайловичем Донским, описано в «Белой гвардии» Михаила Булгакова: «Среди бела дня, на Николаевской улице, как раз там, где стояли лихачи, убили главнокомандующего германской армией на Украине фельдмаршала Эйхгорна, неприкосновенного и гордого генерала, страшного в своем могуществе, заместителя самого императора Вильгельма! Убил его, само собой разумеется, рабочий и, само собой разумеется, социалист. Немцы повесили через двадцать четыре часа после смерти германца не только самого убийцу, но даже и извозчика, который подвез его к месту происшествия. Правда, это не воскресило нисколько знаменитого генерала»…

В марте 1919 года близ Кременчуга Блюмкин попал в плен к петлюровцам. Его жестоко пытали, выдрали все передние зубы, бесчувственного и полуголого бросили на рельсы. Он очнулся до подхода поезда, дополз до станционной будки, где сердобольный стрелочник погрузил его на дрезину и отвёз помирать в богадельню. Но он выжил. Когда Киев в апреле 1919 года заняли большевики, Блюмкин пришёл к бывшему своему начальнику по Москве Лацису, ставшему председателем Всеукраинской ЧК, и попросил оформить ему явку с повинной, что и было сделано с согласия Дзержинского. Но теперь к смерти Блюмкина приговорили левые эсеры – как предателя. На Яшу объявили охоту. Разыскав его в Киеве, эсеровские боевики пригласили Блюмкина за город якобы для того, чтобы обсудить линию поведения в новых условиях. Там в него выпустили восемь пуль, но Яше удалось скрыться. Через несколько месяцев изменившего внешность Блюмкина два боевика обнаружили сидящим в кафе на Крещатике. Расстреляли оба револьвера. Истекая кровью, Яша упал, но… остался жив. Разочарованные эсеры отыскали его в больнице. Не доверяя больше стрелковому оружию, они бросили в окно палаты, где Блюмкин лежал после операции, бомбу, но за считаные секунды до взрыва тому удалось выпрыгнуть в окно и вновь остаться живым.

Через несколько лет, находясь с друзьями в «Кафе поэтов», Блюмкин заявил, что всего на него было совершено восемь покушений. Выдержав театральную паузу, он добавил: «И не убьют! У каждого еврея девять жизней, и пока я все их до конца не проживу, умирать не собираюсь!»

Лацис настоял на том, что органы ЧК должны безраздельно господствовать в сфере применения тайных средств и методов, поскольку были известны случаи перехода бывших царских контрразведчиков к белогвардейцам, контакты отдельных военспецов с подпольными контрреволюционными организациями и даже с представителями зарубежных спецслужб. Лациса поддержал Дзержинский, и в начале февраля 1919 года Президиум ВЦИК утвердил положение об Особых отделах при ВЧК, в задачу которых входила борьба с контрреволюцией и шпионажем в армии и на флоте. Первым начальником Особого отдела (ОО) при ВЧК стал Михаил Сергеевич Кедров.

Именно на базе ОО, т. е. военной контрразведки, и был создан 2 июля 1922 года Контрразведывательный отдел (КРО) Секретно-оперативного управления (СОУ) ГПУ – ОГПУ СССР. Таким образом, по словам Александра Александровича Здановича, «с четвёртой попытки» была создана советская контрразведка. Начальником КРО был назначен Артур Христианович Артузов, «крёстный отец» советских спецслужб. «Наша профессия в тени, – писал он. – И не потому, что она не почетна. Просто наш труд не афишируется. Часто наши победы и наши слезы миру не видны… Наш фронт незрим. Прикрыт секретностью, некой дымкой таинственности. Но и на этом скрытом от сотен глаз фронте бывают свои звездные минуты. А чаще всего геройство чекиста заключается не в единственном подвиге, а в будничной напряженной кропотливой работе, в той возвышенно-значительной борьбе, не знающей ни передышек, ни послаблений, в которой он отдает все, что имеет».

Артур Христианович Артузов родился 18 февраля 1891 года в селе Устиново Кашинского района Тверской губернии в семье швейцарского сыровара, итальянца по национальности Христиана Фраучи, перебравшегося в Россию, и Августы Августовны Дидрикиль, которая имела латышские и эстонские корни, а один из её дедов был шотландцем. В одной из анкет Артузов писал о себе: «Сын швейцарского эмигранта, мать латышка. Я себя считал русским».

Борис Игнатьевич Гудзь, чекист первого призыва, проживший на этой бренной земле 104 года – с 1902 до 2006, так вспоминал об Артузове: «Артур Христианович был невысокого роста. Коренастый крепыш. Шея крепкая, короткая, бицепсы рук и икры ног были почти одинакового размера с шеей. Особенно это было заметно, когда он носил сапоги. Кисти рук небольшие, но очень сильные. Его необычайная физическая сила сочеталась с крепкими нервами. Голова у Артузова была крупная, лоб широкий. Темные пышные волосы, но уже в 23–24 года с заметной проседью. Скулы широкие. Носил коротко стриженные усы и бородку клинышком. Когда задумывался, теребил кончик бородки. Брови широкие, с надломом. Глаза большие, темно-серые, очень умные и выразительные. Артур Христианович никогда не курил и не пил. Много раз я бывал в его доме, в том числе и по праздникам, но не видел на столе не то чтобы водки, но даже сухого вина. И вот что странно: Артузов не выносил ничего сладкого. Чай и кофе пил без сахара, не ел конфет, пирожных и сладких ягод, тем более арбузов и дынь. Вероятно, такова была особенность его организма. Характер у Артузова был ровный и легкий. Всегда был вежлив и корректен. Терпеливо и доброжелательно выслушивал человека. Всегда смотрел собеседнику в глаза прямо, с интересом и любопытством».

В доме Фраучи после поражения Первой русской революции 1905–1907 годов скрывались большевики Николай Ильич Подвойский и Михаил Сергеевич Кедров, женатые на сёстрах матери Артура – Нине и Ольге Дидрикиль. В 1917 году Подвойский, будучи членом Петроградского комитета РСДРП(б) и депутатом Петроградского совета, становится членом Военно-революционного комитета (ВРК), его бюро и оперативной тройки по руководству Октябрьским вооружённым восстанием, а в дни восстания – заместителем председателя ВРК и одним из руководителей штурма Зимнего дворца, а затем – первым наркомом по военным делам РСФСР, одним из создателей Красной армии и автором её символа – красной пятиконечной звезды. Артур, получивший к тому времени диплом инженера-металлурга, разыскивает его в Петрограде, вступает в РСДРП(б), берёт партийный псевдоним «Артузов» и посвящает себя революционной борьбе. С декабря 1917 по март 1918 года он работает секретарём ревизионной комиссии Наркомата по военным делам в Вологде и Архангельске, затем занимает должности начальника военно-осведомительного бюро Московского военного округа и начальника активной части отдела Военконтроля Реввоенсовета республики. По рекомендации своего второго дядьки Михаила Сергеевича Кедрова – к тому времени начальника ОО ВЧК и члена Коллегии ВЧК – в январе 1919 года Артузов был назначен на должность особоуполномоченного ОО ВЧК, выполняя ответственные поручения Дзержинского и Менжинского.

Первой серьёзной чекистской операцией, в которой Артузов принял непосредственное участие, было дело так называемого Национального центра. За спиной заговорщиков стояла английская разведка SIS в лице её резидента Пола Дюкса (Paul Henry Dukes), скрывавшегося в своих донесениях под псевдонимом ST—25. Он начал свою карьеру тайного агента, за которую в 1920 году Георг V посвятил его в рыцари, выступая пианистом в Петроградской консерватории. Чекисты установили его ещё в июне 1919 года. Современный английский исследователь Филипп Найтли пишет: «SIS засылала своих лучших агентов, свободно говоривших по-русски и хорошо знающих страну и её народ, в Москву и Петроград, предоставив им практически неограниченную свободу действий в создании агентурных сетей, финансировании контрреволюционной деятельности и возможность делать всё ради уничтожения большевистской заразы ещё в зародыше… Основными сотрудниками SIS, действовавшими в России, были Сидней Рейли, Джордж Хилл, Сомерсет Моэм, работавший также на американцев, и Пол Дюкс. Сюда же мы отнесём и Роберта Брюса Локкарта, агента британской дипломатической службы в Москве, который, не будучи офицером SIS, принимал активное участие в её деятельности в России».

– Феликс Эдмундович только что ознакомил меня с телеграммой РОСТА, – обратился Менжинский к Артузову. – Черчилль объявил против нас крестовый поход. Феликс Эдмундович говорил, что насчитал четырнадцать стран, которые по призыву сэра Уинстона – потомка герцогов Мальборо – двинутся против нас. Несомненно, поднимет голову и засевшая в Москве контрреволюция: офицерьё, буржуазия, вся нечисть, вплоть до охотнорядцев. Они постараются изнутри поддержать поход Антанты. В этом сомневаться не приходится.

Всероссийский национальный центр (ВНЦ) был образован в мае – июне 1918 года в Москве. Его отделения были созданы в Петрограде, Киеве, Харькове, Одессе, Симферополе, Тифлисе, Баку и других городах. На Урале и в Сибири действовал его филиал – Национальный союз. Общая численность ВНЦ составляла несколько тысяч человек, в том числе до 800 кадровых офицеров. В его состав входили крупные промышленники и финансовые воротилы, такие как Павел Павлович Рябушинский, активисты прогерманского «Правого центра», объединявшего кадетов, монархистов и крупных земельных собственников.

Летом 1918 года лидеры московского Национального центра – бывший московский городской голова Николай Иванович Астров, бывший министр торговли и промышленности Российской империи Михаил Михайлович Фёдоров и член Госдумы, управляющий министерством торговли и промышленности Временного правительства Василий Александрович Степанов выехали из Москвы через Киев и Одессу в Екатеринодар для переговоров с Верховным руководителем Добровольческой армии монархистом генералом Михаилом Васильевичем Алексеевым о координации совместных действий ВНЦ и Добровольческой армии. Именно по согласованию с представителями московского Национального центра командующим Добровольческой армии был назначен генерал Лавр Георгиевич Корнилов. Позднее эти представители вошли в Особое совещание при Главнокомандующем Вооружёнными силами Юга России (ВСЮР) генерале Антоне Ивановиче Деникине, а Астров стал его политическим советником.

Участник Добровольческой армии Алексей Алексеевич Суворин (Алексей Порошин), единственный, кто успел издать свой труд «Походъ Корнилова» в Ростове-на-Дону в 1919 году, «по горячим следам», пишет: «Первым боем армии, организованной и получившей свое нынешнее название Добровольческой, было наступление на Гуков в половине января. Отпуская офицерский батальон из Новочеркасска, Корнилов напутствовал его словами: “Не берите мне этих негодяев в плен! Чем больше террора, тем больше будет с ними победы!”»

О жестокости со стороны рядовых «добровольцев» во время Первого Кубанского («Ледяного») похода с 22 февраля до 13 мая 1918 года вспоминал один из его участников: «Все большевики, захваченные нами с оружием в руках, расстреливались на месте: в одиночку, десятками, сотнями. Это была война на истребление» (Федюк Владимир Павлович. Белые. Антибольшевистское движение на юге России, 1917–1918. М., 1996).

Русский писатель и журналист Георгий Яковлевич Виллиам, который в 1919 году работал в деникинской пропагандистской организации «ОСВАГ» (Осведомительное агентство при дипломатическом отделе при генерале Алексееве, реорганизованное в пропагандистский отдел при Особом совещании при Главнокомандующем ВСЮР генерале Деникине), оставил воспоминания об ужасах белого террора, моральном и военном крахе деникинщины («Распад добровольцев. (Побеждённые)». М. – Пг., 1923; то же под названием «Белые. Очерки». М., 1923). Вот один из эпизодов: «Посредине станицы врыли столб, привязали его (красноармейца) повыше; обвили вокруг черепа веревку, сквозь веревку просунули кол и – кругообразное движение! Под конец солдаты отказались крутить, господа офицеры взялись. И вдруг слышим: крак! – черепная коробка хряснула… Зрелище поучительное».

По заданию Национального центра в августе 1918 года в Сибирь был направлен член московского Национального центра Виктор Николаевич Пепеляев, который призвал там к установлению военной диктатуры и вместе с Иваном Адриановичем Михайловым («серым кардиналом Омского правительства») был одним из организаторов прихода к власти адмирала Колчака. Пепеляев стал председателем Совета министров Российского государства, а Михайлов – первым министром финансов. Пепеляев был казнён вместе с Колчаком 7 февраля 1920 года в 5-м часу утра по постановлению № 27 Иркутского военно-революционного комитета, а Михайлов в 1945 году после вступления Красной армии в Маньчжурию, был арестован Смершем, предан суду в Москве вместе с атаманом Семёновым и 30 августа 1946 года расстрелян.

Утром 30 августа 1918 года в вестибюле Наркомата внутренних дел Петрокоммуны на Дворцовой площади эсером Леонидом Каннегисером был убит первый председатель Петроградской ЧК Моисей Соломонович Урицкий. В тот же день в Москве было совершено одно из самых громких покушений в истории XX века. На столичном заводе Михельсона эсерка Фанни Каплан трижды выстрелила в председателя Совета Народных Комиссаров Владимира Ильича Ленина, тяжело ранив вождя мирового пролетариата.

В ответ на эти теракты и зверства белых 5 сентября 1918 года принимается Постановление СНК о «красном терроре». Расстрелу подлежали все лица, причастные к белогвардейским заговорам. Было принято решение брать заложников от буржуазии и их союзников. В районах для этих целей стали создаваться небольшие концентрационные лагеря. Предлагалось брать на учёт всё буржуазное население, которое могло служить заложниками: бывших помещиков, купцов, фабрикантов, заводчиков, банкиров, крупных домовладельцев, офицеров старой армии, видных чиновников царского режима и Временного правительства, а также их родственников, выступающих против советской власти.

С момента начала «красного террора» вступила в силу инструкция о компетенции районных ЧК, которая предоставляла им право расстрела, но только после утверждения ВЧК. Кроме того, ей предоставлялось право налагать взыскания, такие как: тюремное заключение до шести месяцев, штрафы, конфискация имущества (Центральный архив ФСБ РФ. Ф. 1. Оп. 2. Пор. 37. Л. 2).

После покушения на собравшихся в Московском комитете партии большевиков Пленум ЦК ВКП(б) 26 сентября 1918 года утвердил следующую резолюцию: «Заслушав на митингах 26 с[его] м[есяца] сообщения о политике контрреволюции уничтожить наших товарищей и представителей районных комитетов, собравшихся в московском комитете партии, рабочие районов призывают рабочих Москвы и всей России стать грудью на защиту своего дела, дела пролетарской революции… Рабочие Москвы над телами предательски убитых товарищей заявляют: тот, кто в этот момент не станет на защиту рабоче-крестьянского дела, тот враг рабочего дела, изменник, помощник царских генералов. Вечная память погибшим товарищам. Да здравствует борьба рабочих за укрепление своей власти! Да здравствует коммунистическая партия! Смерть врагам пролетарской диктатуры!»

В Положении «Об организации ВЧК» от 18 ноября 1918 года подтверждалось право ВЧК на применение внесудебных полномочий, в том числе и высшей меры наказания. В инструкции для районных ЧК подробно перечислялись категории лиц, в отношении которых можно применять расстрел. При этом указывалось, что данная категория дел должна обсуждаться обязательно в присутствии представителя районного комитета РКП(б). Тем самым РКП(б) предоставлялись особые полномочия. Расстрелы приводились в исполнение лишь при условии единогласного решения трёх членов ЧК.

4 февраля 1919 года на заседании ЦК РКП(б) было принято постановление о полномочиях ЧК и ревтрибуналов. Комиссии в составе Дзержинского, Сталина и Каменева поручалось подготовить проект Положения ВЦИК о ЧК и ревтрибуналах, в котором предполагалось, что право вынесения приговоров необходимо передать из ЧК в ревтрибуналы, а аппарат ЧК должен остаться в качестве розыскных органов и органов непосредственной борьбы с вооружёнными выступлениями. За ЧК предлагалось сохранить право расстрелов только при объявлении той или иной местности на военном положении.

Весной 1919 года с Юга России в Сибирь по заданию Национального центра были командированы: член «Правого центра» Павел Афанасьевич Бурышкин, который стал министром финансов Российского государства; председатель Экономического совета Временного правительства, член Особого совещания при главкоме ВСЮР Деникине Сергей Николаевич Третьяков – он стал заместителем председателя Совета министров и министром иностранных дел Российского государства; и член подпольных организаций «Девятка», «Правый центр» и ВНЦ Александр Александрович Червен-Водали, который в конце 1919 года принял на себя обязанности заместителя председателя Российского правительства.

Как вели себя белые каратели? «Развесив на воротах Кустаная несколько сот человек, постреляв немного, мы перекинулись в деревню, – повествовал Фролов, штабс-ротмистр драгунского эскадрона из корпуса Каппеля, – …деревни Жаровка и Каргалинск были разделаны под орех, где за сочувствие большевизму пришлось расстрелять всех мужиков от 18 до 55 лет, после чего пустить “петуха”». Далее ротмистр сообщает о расстреле двух-трёх десятков мужиков в селе Боровом, в котором крестьяне встретили карателей хлебом-солью, и сожжении части этого села.

Вадим Валерианович Кожинов пишет: «Бедствующих на Урале и в Сибири при Колчаке становилось не меньше, а больше. Раздражал произвол представителей военных властей. В массовом порядке стали применяться регулярные войска, особенно казачьи, а также японские, чехословацкие, польские и другие части. Нельзя не отметить, что черную роль сыграли многие казачьи карательные отряды. Существует множество документов, включая и колчаковские, свидетельствующих о жестокости казачьих отрядов по отношению к мирным жителям».

Американские историки Майкл Сейерс (Michael Sayers) и Альберт Кан (Albert Eugene Kahn) пишут: «Сотни русских, осмелившихся не подчиниться новому диктатору [Колчаку], висели на деревьях и телеграфных столбах вдоль Сибирской железной дороги».

Американский генерал Уильям Сидней Грейвс (William Sidney Graves), командующий американскими экспедиционными силами в Сибири (AEF Siberia), который прибыл во Владивосток 4 сентября 1918 года, в 1931 году написал книгу «Американская авантюра в Сибири», где описал преступления белых на Дальнем Востоке. В своих мемуарах он писал: «В Восточной Сибири совершались ужасные убийства, но совершались они не большевиками, как обычно думали. Я не ошибусь, если на каждого человека, убитого большевиками, приходилось сто убитых антибольшевистскими элементами».

В антисоветской литературе о Гражданской войне много и с надрывом пишется о «баржах смерти», которые якобы использовались большевиками для расправы над белогвардейскими офицерами. В книге доктора исторических наук Павла Акимовича Голуба «Белый террор в России (1918–1920 гг.)» приводятся факты и документы, свидетельствующие о том, что «баржи» и «поезда смерти» стали активно и массированно применяться именно белогвардейцами. В Приморье их посетили сотрудники американского Красного Креста. Один из них – Р. Бьюкели записал в своём дневнике: «Войдя в поезд… я видел трупы людей, тела которых еще при жизни разъедали паразиты до тех пор, пока они не умирали после месяцев ежедневной мучительной пытки от голода, грязи и холода. Клянусь Богом, я не преувеличиваю!..»

Главной задачей Восточного фронта белых осенью 1919 года было содействие силам Деникина в его генеральном наступлении на Москву, отвлечение на себя частей Красной армии. Большую роль в координации этих усилий играл Национальный центр, представители которого находились во всех основных белых правительствах. Верховный главнокомандующий адмирал Колчак лично планировал десантные операции последнего наступления трёх своих армий и действия Обь-Иртышской флотилии, рассчитывая доплыть до Тюмени. Красные были отброшены от реки Тобол на 100 км. Сентябрьские победы Колчака после длительных неудач расценивались как поворотный момент в Гражданской войне.

Одновременно с этим развернулось наступление Деникина на Москву по кратчайшему центральному направлению. Оно планировалось в два этапа. Вначале, во взаимодействии с поляками, предполагалось выйти на рубеж Днепр – Брянск – Орёл – Елец, и на втором этапе с этого рубежа начать концентрическое наступление на Москву. На рубежах Дона и Царицына была занята стратегическая оборона.

В течение 12 сентября – 19 октября 1919 года план Деникина осуществлялся с исключительным успехом. Создавалось впечатление, что Южный фронт красных разваливается. Большевики были близки к катастрофе и готовились к уходу в подполье. Был создан подпольный Московский комитет партии, правительственные учреждения начали эвакуацию в Вологду. На II съезде РКСМ 5–8 октября 1919 года была объявлена комсомольская мобилизация на Южный фронт.

Со своей стороны, московское отделение Национального центра («политическая комиссия») готовило вооружённое восстание в Москве, начало которого было приурочено к падению Тулы. Раскрытию этого заговора предшествовали события в Петрограде.

В июне 1919 года сотрудниками Петроградской ЧК была ликвидирована группа бывших офицеров царской армии, военспецов РККА, которые совместно с петроградским отделением Национального центра 13 июня, во время наступления на Петроград Северного корпуса генерала Александра Павловича Родзянко, подняли восстание в фортах «Красная Горка», «Серая лошадь» и «Обручев». Мятежники вели огонь по Кронштадту и кораблям красного Балтийского флота. 16 июня восстание было подавлено огнём и десантом с линкоров «Петропавловск» и «Андрей Первозванный», крейсера «Олег», а также эскадренных миноносцев «Гавриил», «Свобода», «Гайдамак» и «Всадник». Родзянко не сумел воспользоваться переходом форта на сторону белых, так как узнал о восстании только на третий день, когда мятеж уже был ликвидирован.

Со 2 по 16 июня ВЧК провела масштабные операции, в которых было задействовано около 15 тыс. красноармейцев и практически весь личный состав Петроградской ЧК. Были арестованы руководители петроградского отделения Национального центра В.И. Штейнингер («ВИК»); генералы М.М. Махов («Махров») и И. Дмитриев, князь М. Оболенский. В ходе следствия было установлено, что в обмен на предоставление разведывательной информации руководство Национального центра получало до 500 тыс. рублей в месяц от резидента английской разведки Пола Дюкса и его помощницы бывшей эсерки Надежды Владимировны Петровской (урождённой Вольфсон).

В 1896 году Надежда Владимировна носила в Петербурге передачи арестованному Владимиру Ульянову по просьбе его сестры Анны. По воспоминаниям Петровской, Анна попросила её ежедневно носить брату еду, что было разрешено тюремным врачом, а для разрешения свиданий она была записана как невеста Ульянова.

В 1902 году Надежда окончила Санкт-Петербургский женский медицинский институт и работала врачом в Кронштадте, где вышла замуж за преподавателя Минного офицерского класса Алексея Алексеевича Петровского, ученика и соратника изобретателя радио Александра Степановича Попова. В 1905 году Петровский был произведён в чин статского советника (что соответствует званию бригадного генерала), в 1910 году был приглашён в Николаевскую Морскую академию и в 1912 году стал первым в России профессором радиотехники.

Петровская была членом партии эсеров и в 1916 году работала в Иркутском полевом госпитале, размещавшемся в здании Николаевской Морской академии, а после Февральской революции – в Максимилиановской лечебнице, где принимала своих агентов под видом больных. 15 февраля 1919 года она из конспиративных целей вступила в РКП(б).

Петровская попала в поле зрения Петроградской ЧК после ареста двух бывших офицеров флота, которые сознались, что встречались на квартире Петровской с неким англичанином, и 2 июня 1919 года была арестована «за шпионскую деятельность».

Через два дня после своего ареста Петровская отправила телеграмму Ленину: «Срочная. Москва. Кремль. Товарищу Ленину. Многоуважаемый Владимир Ильич, прошу телеграммой мне подтвердить тот факт, что я 22 года тому назад Вас навещала в тюрьме как Ваша невеста. На меня сделан ложный донос, и Вы Вашим подтверждением нашего знакомства избавите меня от унизительного положения обвиняемой. Шлю сердечный привет. Мой адрес: Петроград, Васильевский остров, 4 линия, дом 5, квартира 4. Преданная Вам Вольфсон, по мужу Петровская».

В автобиографии, написанной 5 июня 1919 года следователю Петроградской ЧК Николаю Юдину, Петровская так описывает этот эпизод: «Помню нашу первую встречу. Владимир Ильич был худ и бледен. Только лучистые глаза смотрели прямо в душу… Ходила я к нему на свидание три раза в неделю в течение двух месяцев».

12 июня Ленин ответил ей телеграммой, в которой извинялся, что забыл многое из той поры, но «сестра подтверждает определённо, и я припоминаю, что посещения были, – прошу извинить, что забыл фамилию. Поэтому ни в каком случае на основании моей плохой памяти Вас-то упрекать никто не вправе. Искренно уважающий Вас В. Ульянов (Ленин)».

Вслед за этим Ленин отправил письмо следователю: «14 июня 1919 Петроград, Гороховая, 2. Следователю Юдину. Прошу просмотреть приложенное и сообщить мне, какие у Вас данные против Петровской и нет ли подозрений против неё. Приложенное прошу вернуть. председатель Совета Народных Комиссаров В. Ульянов (Ленин)».

8 июля Юдин ответил Ленину, что конкретных оснований обвинять Петровскую нет, поэтому никаких репрессивных мер к ней не принимается, дело прекращено и она выпущена на свободу.

После того, как в августе 1918 года Пол Дюкс, почувствовав за собой слежку, покинул Петроград, дальнейшее финансирование созданных им разведывательных сетей, в том числе Национального центра, осуществлялось через Петровскую.

К сентябрю 1919 года петроградское отделение Национального центра было почти полностью ликвидировано. На допросе у Дзержинского один из заговорщиков показал, что организация непосредственно связана со Штабом Добровольческой армии Московского района, который представлял собой военную организацию московского отделения Национального центра. Эта организация позиционировала себя как часть Добровольческой армии Деникина и имела разветвлённые структуры в различных военных учреждениях Красной армии.

До апреля 1919 года общее руководство Штабом осуществлял генерал-лейтенант Николай Николаевич Стогов. Первую мировую войну он встретил начальником штаба 1-й Финляндской стрелковой бригады, 25 сентября 1916 года был назначен начальником штаба 8-й армии, которой командовал генерал от кавалерии Алексей Алексеевич Брусилов. 2 апреля 1917 года Стогов стал командиром XVI армейского корпуса, после Октябрьской революции исполнял обязанности главнокомандующего армиями Юго-Западного фронта.

В январе 1918 года Стогов поступил на службу в Красную армию и с 8 мая по 2 августа 1918 года являлся начальником Всероглавштаба РККА. В октябре он был арестован ВЧК, но затем выпущен и с 25 ноября работал в системе Главархива и одновременно являлся главкомом Добровольческой армии Московского района. В апреле 1919 года Стогов был снова арестован ВЧК, заключён в Бутырскую тюрьму, но сумел бежать и добраться до Ставки ВСЮР в Таганроге. С мая 1920 года он был последним комендантом Севастополя в Русской армии генерала Врангеля и одновременно командующим войсками тылового района, организовывал эвакуацию белой армии из Крыма. В эмиграции Стогов был начальником военной канцелярии РОВС, вице-председателем Союза Георгиевских кавалеров и председателем Общества офицеров Генштаба в Париже.

С апреля 1919 года Штабом руководил кадет, депутат Госдумы III и IV созывов Николай Николаевич Щепкин, который в ноябре 1917 года был в числе организаторов одной из первых подпольных контрреволюционных организаций, т. н. «Девятки». В 1918 году Щепкин входил в состав «Правого центра» и «Союза возрождения России», а с мая 1918 года был одним из лидеров ВНЦ. Он руководил военной организацией, в том числе получением разведывательной информации в центральных военных учреждениях большевиков, лично готовил шифровки для руководителей белых с разведданными о стратегических планах, численности, вооружении и дислокации частей РККА. 28 августа 1919 года в результате провала колчаковского связника поручика Н.П. Крашенинникова Щепкин был арестован органами ВЧК. Как выяснилось в ходе следствия, Щепкин входил в состав группы из шести человек, которая пыталась координировать всё московское контрреволюционное подполье (т. н. «Тактический центр»).

Осенью 1919 года во главе Штаба Добровольческой армии Московского района находился полковник Всеволод Васильевич Ступин, начальник 6-го уставного отделения Всероглавштаба Красной армии, а бывший начальник Ступина – начальник Оперативного отдела Всероглавштаба генерал-майор Сергей Александрович Кузнецов снабжал Деникина и Колчака особо ценными секретными документами. В военную организацию входил также генерал-лейтенант Всероглавштаба Владимир Иванович Соколов.

По плану Штаба вся Москва была разбита на секторы. Была выделена особая часть связи, которая имела в своём распоряжении автомобили, мотоциклеты из разных, преимущественно военных, автобаз и гаражей. У Штаба имелись даже броневики, принадлежавшие Броневой школе, большинство преподавательского состава которой были членами московского отделения Национального центра. Штаб рассчитывал на участие в вооружённом восстании некоторых школ командного состава РККА – Высшей стрелковой школы, Высшей школы военной маскировки и Окружной артиллерийской школы, курсанты которой преимущественно являлись бывшими царскими офицерами. Штаб выработал детальный план вооружённого восстания, которое было назначено на 21 сентября 1919 года, когда войска Деникина подойдут к Туле. Деникин уже заготовил «Приказ № 1» о расстрелах большевиков и «Воззвание к населению Москвы».

Но накануне, 19–20 сентября, чекисты нанесли упреждающий удар и ликвидировали заговор. 23 сентября газета «Известия» опубликовала список из 67 главных организаторов заговора. В общей сложности было арестовано около 700 участников контрреволюционных организаций. Роль Артура Христиановича Артузова в ликвидации заговора была высоко оценена руководством ВЧК. Он получил должность заместителя начальника Особого отдела.

Надежда Петровская была арестована 18 ноября 1919 года в Петрограде как «участница контрреволюционной организации» и по обвинению в шпионаже в пользу английской разведки. Также выяснилось, что в шпионскую деятельность она вовлекла обоих своих сыновей, которые тоже были арестованы. В ноябре 1919 года арестовали также её мужа профессора Алексея Алексеевича Петровского и их дочь Наталью.

9 января 1920 года Петровская оказалась первой в расстрельном списке, утверждённом Петроградской ЧК. Однако приговор в отношении неё приведён в исполнение не был, хотя один из её сыновей – Павел был расстрелян уже 11 января. В Москве Петровскую допросил сам Артузов. Она раскрыла ему адреса всех конспиративных квартир в Москве, которые она посещала вместе с Полом Дюксом. В результате чекисты вышли на профессора Николая Николаевича Виноградского, бывшего предводителя дворянства Западного края, члена коллегии Главного топливного комитета (Главтопа). Он был арестован 10 февраля 1920 года «как участник нелегальной контрреволюционной монархической организации “Тактический Центр”» и выдал всех известных ему участников подполья.

6 февраля 1920 года Петровская была помещена в Бутырскую тюрьму, где работала врачом и негласным осведомителем, но вскоре её перевели во внутреннюю тюрьму на Лубянке. 29 апреля 1921 года она была возвращена в Бутырскую тюрьму, но уже с заключением в одиночную камеру и без разрешения работать врачом. Тогда она обратилась к Екатерине Павловне Пешковой, официальной жене Максима Горького, и 28 февраля 1922 года была помилована постановлением Президиума ВЦИК. Её муж профессор Петровский был освобождён вместе с дочерью 20 февраля 1920 года. Они с мужем развелись 30 июня 1925 года, и Петровская уехала в Красноярск «с целью оказать содействие к облегчению положения ссыльным, перебрасываемым в отдалённые места». В 1926 году она проживала в Новосибирске с дочерью, зятем и их новорождённым сыном. Умерла Надежда Петровская 27 сентября 1935 года в городе Горьком (ныне Нижний Новгород).

К началу 1920 года обстановка в стране изменилась. Пленум ЦК РКП(б) 13 января 1920 года принял предложение Дзержинского напечатать в прессе от имени ВЧК приказ о прекращении с 1 февраля 1920 года применения высшей меры наказания местными ЧК и о передаче дел на лиц, которым такое наказание грозило, в ревтрибуналы.

Касаясь масштабов проделанной ВЧК работы, кандидат юридических наук полковник Олег Борисович Мозохин на основании тщательного изучения архивных данных указывает, что число расстрелянных органами ВЧК в целом соответствует тем цифрам, которые приводит Мартын Иванович Лацис за 1918 год и семь месяцев 1919 года. Это соответственно 6 тыс. 300 человек (по данным 34 губерний) и 2 тыс. 89 человек (35 губерний). Причём за контрреволюционные преступления в 1918 году были расстреляны 1 тыс. 637 человек, а за семь месяцев 1919 года – 387 человек.

В начале 1920 года бандитизм в отдельных районах страны принял угрожающие размеры, а в апреле 1920 года против Советской Республики выступили войска буржуазно-помещичьей Польши, что вынудило Совет Труда и Обороны (СТО) объявить во многих районах страны военное положение. По статистическим данным, в 1921 году были расстреляны 9 тыс. 701 человек.

Таким образом, почти за три года из четырёх органами ВЧК были расстреляны 17 тыс. человек, причём в основном за уголовные преступления (без учета Кронштадтского мятежа). Исследование протоколов заседаний чрезвычайных комиссий (Мозохин О.Б. Право на репрессии. Внесудебные полномочия органов государственной безопасности (1918–1953). М., 2006) свидетельствует о том, что применение высшей меры наказания было скорее исключением, чем правилом.

6 февраля 1922 года по предложению Ленина IX Всероссийскому съезду Советов ВЧК была упразднена, и на её базе было создано Государственное политическое управление (ГПУ) при НКВД РСФСР – орган государственной безопасности в Советской России. 2 июля 1922 года в связи с окончанием Гражданской войны из Особого отдела ГПУ был выделен новый – контрразведывательный отдел (КРО), возглавить который поручили Артуру Христиановичу Артузову. Именно ему принадлежит идея проведения знаменитой контрразведывательной операции «Трест» – первой оперативно-стратегической игры по сковыванию разведывательно-подрывной деятельности белоэмигрантских объединений на территории СССР. Параллельно с ней проводилась операция «Синдикат-2» по выводу в СССР и аресту руководителя Боевой организации партии эсеров, несостоявшегося фюрера Белого движения, главы «Союза защиты Родины и Свободы» Бориса Викторовича Савинкова.

С этой целью была легендирована фиктивная Монархическая организация Центральной России (МОЦР), которую возглавил арестованный чекистами и перевербованный бывший статский советник, до революции чиновник министерства путей сообщения, высокопоставленный руководитель Наркомата внешней торговли Александр Александрович Якушев, который по работе выезжал за кордон и имел там широкие связи в белоэмигрантских кругах. В качестве военного руководителя МОЦР выступал бывший помощник начальника Главного штаба и генерал-квартирмейстер генерал-лейтенант царской армии Николай Михайлович Потапов. Он был прекрасно образован, знал семь языков, свободно говорил на французском, немецком и сербском. Потапов ещё с царских времён знал начальника Особого отдела ВЧК Михаила Сергеевича Кедрова. 8 декабря 1917 года Потапов был назначен начальником Генштаба и управляющим делами Наркомата по военным делам РСФСР, которым руководил Николай Ильич Подвойский. Как видим, круг замкнулся на Артузова, который, как уже говорилось, был протеже Кедрова и Подвойского. В 1924 году Потапов вместе с Якушевым по легенде (установление сотрудничества с зарубежными военными библиотеками) выезжал в Варшаву, Берлин и Париж, где дезинформировал руководителей РОВС относительно антисоветских настроений в верхушке РККА.

Якушев ещё несколько раз приезжал в Европу и встречался с видными монархистами, среди которых был и великий князь Дмитрий Павлович. В целом Якушеву удалось донести до руководителей белоэмиграции идею отказаться от попыток вооружённого захвата власти. Для руководителей операции «Трест» стало ясно, что главную угрозу представляет РОВС и лично генерал Кутепов, сторонник террористических действий в отношении большевиков.

В МОЦР подбирали людей как из числа сотрудников ГПУ – ОГПУ, так и работников различных советских учреждений, командиров Красной армии. Одним из них был боевой офицер, потомственный дворянин, бывший генерал от инфантерии Андрей Медардович Зайончковский, который после революции вступил в РККА. В 1918 году он состоял в Отчётно-организационном отделе Организационного управления Всероглавштаба, в 1919 году был начальником штаба 13-й армии, которая вела бои на Донбассе против ВСЮР Деникина, был в распоряжении и для особых поручений при начальнике Полевого штаба РККА, членом Особого совещания при Главкоме. 19 октября 1920 года Зайончковский был арестован ВЧК по делу об участии в антисоветской подпольной организации, но в декабре 1921 года был освобождён и с 1922 года являлся профессором Военной академии им. М.В. Фрунзе. Андрей Медардович Зайончковский умер 22 марта 1926 года, через пять дней после смерти главы Особого совещания при Главкоме, инспектора кавалерии РККА Алексея Алексеевича Брусилова. Оба генерала похоронены на кладбище Новодевичьего монастыря у стен Смоленского собора.

Большинство участников МОЦР, в том числе и подлинные контрреволюционеры, не подозревали, что, выполняя отдельные поручения, являются участниками уникальной разведывательной и контрразведывательной операции. В закрытой методической разработке ОГПУ указывалось, что «цель легендирования – принудить существующую реально подрывную организацию искать контакта с вымышленной, то есть заставить ее раскрыть постепенно свои карты». И далее: «Нужно помнить, что легенда имеет своей целью раскрытие существующих организаций или группировок, выявление ведущейся контрреволюционной или шпионской работы, но отнюдь не для вызова к такого рода деятельности кого-либо, что преследуется законом и принципами контрразведывательной работы».

Благодаря «Тресту» чекисты были в курсе всех основных контрреволюционных и шпионских акций белоэмигрантских организаций и западных спецслужб. Информацию, полученную КРО, реализовывали территориальные органы ОГПУ на местах. Так, в 1924 году на территории одного только Западного военного округа было задержано до сотни крупных агентов иностранных разведок.

Одним из опаснейших врагов советской власти был Борис Савинков. Единственной наживкой, на которую можно было его поймать – это предложить ему занять пост руководителя крупной контрреволюционной организации, будто бы существующей в Москве в лице МОЦР. Так было положено начало операции, вошедшей в историю под названием «Синдикат-2». Савинкову от лица «соратников» предложили немедленно приехать в Россию, чтобы возглавить организацию в решающий момент её перехода к активным действиям на всей территории СССР. Последняя фраза была сочинена Артузовым с тонким проникновением в психологию Савинкова. В ней был скрытый намёк, что отказ приехать в СССР накануне больших событий будет воспринят как проявление трусости. А для Савинкова это было равносильно политической смерти.

В начале августа 1924 года Савинков через Вильно нелегально приехал в СССР и был арестован в Минске вместе со своей последней возлюбленной Любовью Ефимовной Дикгоф и её мужем. В тот же день они были доставлены в Москву. Всю дорогу Савинков молчал, и только во внутреннем дворике здания на Лубянке, выйдя из автомобиля и оглядевшись по сторонам, сказал:

– Уважаю ум и силу ГПУ!

Всего одиннадцать дней понадобилось Артузову, чтобы склонить Савинкова к сотрудничеству со следствием, публичному раскаянию и разоблачению происков международного империализма и белой эмиграции в отношении СССР. 27–29 августа 1924 года в Военной коллегии Верховного суда СССР состоялось слушание по делу Бориса Викторовича Савинкова. Процесс был открытый. По всем пунктам предъявленных ему обвинений Савинков признал свою вину.

В заключительном слове он заявил: «Граждане судьи! Я знаю ваш приговор заранее. Я жизнью не дорожу и смерти не боюсь. Вы видели, что на следствии я не старался ни в коей степени уменьшить свою ответственность или возложить ее на кого бы то ни было другого. Нет. Я глубоко сознавал и глубоко сознаю огромную меру моей невольной вины перед русским народом, перед крестьянами и рабочими. <…> Как произошло, что я, Борис Савинков, друг и товарищ Ивана Каляева и Егора Сазонова, сподвижник их, человек, который участвовал во множестве покушений при царе, в убийстве великого князя Сергея и убийстве Плеве, как случилось так, что я сижу здесь на скамье подсудимых и вы, представители русского народа, именем его, именем рабочих и крестьян судите меня? За что? За мою вину перед крестьянами и рабочими. <…> После тяжкой и долгой кровавой борьбы с вами, борьбы, в которой я сделал, может быть, больше, чем многие и многие другие, я вам говорю: я прихожу сюда и заявляю без принуждения, свободно, не потому, что стоят с винтовками за спиной: я признаю безоговорочно советскую власть и никакой другой. И каждому русскому, каждому человеку, который любит родину свою, я, прошедший всю эту кровавую и тяжкую борьбу с вами, я, отрицавший вас, как никто, – я говорю ему: если ты русский, если ты любишь родину, если ты любишь свой народ, то преклонись перед рабочей и крестьянской властью и признай ее без оговорок»…

Военная коллегия Верховного суда СССР приговорила Савинкова к высшей мере наказания – расстрелу. Верховный суд ходатайствовал перед Президиумом ЦИК СССР о смягчении приговора. Ходатайство было удовлетворено, расстрел заменён лишением свободы на 10 лет. Однако, не зная этого, 7 мая 1925 года Савинков выбросился из окна пятого этажа здания на Лубянке, воспользовавшись отсутствием оконной решётки в комнате, где он находился по возвращении с прогулки.

На другой день после окончания сенсационного суда над Савинковым председатель ОГПУ СССР Феликс Эдмундович Дзержинский справился у Артура Христиановича Артузова:

– Как с Рейли? Пока не ответите на этот вопрос – покоя вам не будет. Буду спрашивать назойливо и требовательно. Беспокойно вам будет, ибо он покоя нам не дает.

Сидней Рейли (Sidney George Reilly), который родился, согласно досье ГПУ, 24 марта 1874 года в Одессе и при рождении получил имя Зигмунд Маркович Розенблюм, был международным авантюристом и агентом английской разведки SIS (кодовое имя ST-1), одним из прототипов Джеймса Бонда, консультантом Уинстона Черчилля по русским вопросам и главным организатором тайной войны против советской власти. Он писал, что большевики – «раковая опухоль, поражающая основы цивилизации», что «человечество должно объединиться против этого полночного ужаса».

В начале 1918 года Рейли прибыл в составе союзнической миссии в Мурманск и Архангельск. В феврале 1918 года он появился в Одессе в составе союзнической миссии Джозефа Бойля, в которую входил другой известный разведчик, Джордж Хилл, впоследствии учитель Кима Филби. Миссия вела переговоры о перемирии между румынским правительством и частями красных в Бессарабии и добилась возвращения румынскому правительству ценностей, эвакуированных в Москву во время Первой мировой войны. Одновременно Рейли занялся организацией в Одессе агентурных сетей с внедрением в круги красных комиссаров. По некоторым данным, здесь он сблизился с Яковом Блюмкиным и впоследствии спланировал убийство в Москве германского посла графа фон Мирбаха, поскольку Англия была заинтересована в продолжении войны России с Германией.

В начале марта 1918 года Рейли прибыл в Петроград и был прикомандирован к военно-морскому атташе капитану Кроми (Francis Newton Allan Cromie), а затем к главе специальной британской миссии при советском правительстве Брюсу Локкарту (Sir Robert Hamilton Bruce Lockhart) и вместе с ним организовал «Заговор послов». Заговорщики пытались подкупить находившихся в Москве латышских стрелков, охранявших Кремль, чтобы арестовать участников заседания ВЦИК вместе с Лениным, денонсировать Брестский мир и продолжить войну с Германией. Два полка латышей планировалось отправить в Вологду на соединение с высадившимися в Архангельске английскими войсками, чтобы помочь их продвижению к Москве. Для этого Рейли передал командиру 1-го лёгкого артдивизиона Латышской стрелковой советской дивизии Эдуарду Петровичу Берзину (Eduards Bērziņš), подставленному чекистами, 1 200 000 рублей (для сравнения: зарплата Ленина составляла 500 рублей). В июне 1918 года Рейли передал пять миллионов рублей для финансирования Национального и Тактического центров. Он же координировал левоэсеровский мятеж 6 июля 1918 года в Москве. Вполне возможно, что за покушением на Ленина 30 августа 1918 года в Москве также стоит Рейли.

В ноябре 1918 года в Москве Рейли, который бежал из России после разоблачения «Заговора послов», был заочно приговорён к расстрелу и объявлен вне закона. Однако уже в начале декабря 1918 года он появляется в Екатеринодаре в качестве офицера связи союзнической миссии в ставке Главкома ВСЮР генерала Деникина, а с 13 февраля по 3 апреля 1919 года находится в Одессе. Через белогвардейскую газету «Призыв» (№ 8 от 20 марта) он сдаёт деникинской контрразведке трёх чекистов, с которыми встречался в Советской России: Грохотова из Мурманска, Петикова из Архангельска и Жоржа де Лафара из Москвы.

Георгий Георгиевич Лафар, который родился 14 сентября 1894 года в Сестрорецке во французской семье, был одним из первых крупных советских разведчиков, с декабря 1917 года работал в ВЧК, был заведующим подотделом по борьбе с банковскими преступлениями, принимал участие в ликвидации левоэсеровского мятежа и вёл допросы французских офицеров по делу Локкарта («Заговор послов»). 28 декабря 1918 года Лафар под псевдонимом «Шарль» был направлен в Одессу с заданием начальника Особого отдела ВЧК Михаила Сергеевича Кедрова внедриться, используя легенду «дворянин, поэт, переводчик, богема», в одно из штабных учреждений французского командования, установить стратегические намерения союзников, их конечную цель, территориальные притязания, соотношения сил французов, англичан, добровольцев, петлюровцев, галичан и возможные пути невоенного прекращения интервенции на Юге России.

С января 1919 года «Шарль» служил в Одессе переводчиком у полковника Анри Фрейденберга (Henri Freydenberg), начальника штаба бригадного генерала Филиппа д’Ансельма (Philippe Henri Joseph d’Anselme), командующего союзными (французскими, греческими и белыми) силами Антанты на Юге России. По согласованию с Центром «Шарль» способствовал связи полковника Фрейденберга с «королевой синема» Верой Холодной. «Шарль» докладывал в Центр: «Я имел с ней беседу (“Апостол” представил меня). Фрейденберг души в ней не чает, льнёт к ней, хотя держит себя в рамках приличий. Дама эта наша. Влияние её на Фрейденберга безмерно. “Апостол” предлагает форсировать это дело в том направлении, в котором был заговор».

Однако это не устраивало командование Добровольческой армии в Одессе, которой стало известно, что весьма информированный резидент ВЧК активно влияет на судьбу французской оккупации Юга России. 13 февраля 1919 года в Одессу из ставки Деникина через Крым на крейсере «Кентербери» прибывает Рейли, который знал «графа де Ля-Фара» по «Заговору послов», и сдаёт его контрразведке белых. Это был приговор как для Веры, так и для Лафара. 16 февраля Вера Холодная была отравлена. Лафар был арестован деникинской контрразведкой между 18.00 23 марта (дата ареста Николая Ласточкина) и ночью с 1 на 2 апреля, когда Николай Ласточкин (настоящее имя Иван Фёдорович Смирнов), председатель Одесского подпольного обкома КП(б) Украины и другие подпольщики были расстреляны деникинской контрразведкой на стоявшей в Одесском порту барже № 4, а их трупы утоплены. 3 апреля Рейли исчезает из Одессы, а на следующий день Анри Фрейденберг отдаёт приказ об экстренной эвакуации союзников, которая была проведена за три дня с 4 по 7 апреля 1919 года.

Выполняя указания Дзержинского по пресечению шпионской деятельности Рейли, Артузов разрабатывает сложный, но безошибочно сработавший план, основанный на глубоком проникновении в психологию врага, тонком учёте политической обстановки и имеющемся раскладе сил. Советские газеты официально сообщили, что 28 сентября 1925 года в районе финской деревни Алакюля при переходе границы были убиты два контрабандиста. Но окончательно все детали стали известны лишь после распада СССР, когда были опубликованы дневники Рейли, которые он вёл в тюрьме на Лубянке.

«Председателю О.Г.П.У. Ф.Э. Дзержинскому

Сидней Рейли».

Однако это не помогло Сиднею Рейли спасти свою жизнь: приговор Верховного революционного трибунала РСФСР от 3 декабря 1918 года по отношению к нему был оставлен в силе…

Приговор был приведён в исполнение 5 ноября 1925 года в лесу в районе Сокольников, куда Рейли регулярно возили на прогулку. Как свидетельствует старейший чекист Борис Игнатьевич Гудзь, участник операции «Трест», исполнителями приговора были Григорий Федулеев и Григорий Сыроежкин. Тело отвезли обратно на Лубянку, где после осмотра врачом закопали на внутреннем дворе.

Операция «Трест» послужила прототипом для множества чекистских разведывательных и контрразведывательных операций. Одной из самых известных и результативных среди них является операция «Монастырь».

В один из морозных зимних вечеров в конце января 1942 года в Москве, от стен которой совсем недавно были отброшены немецкие полчища, два руководящих работника центрального аппарата НКВД СССР допоздна засиделись на седьмом этаже здания на Лубянке в кабинете начальника 4-го Управления НКВД СССР старшего майора госбезопасности Павла Анатольевича Судоплатова. Первый из них, майор госбезопасности Виктор Николаевич Ильин, являлся начальником 2-го отдела 3-го (секретно-политического) Управления НКВД СССР.

Это управление было правопреемником Отдела по борьбе с контрреволюцией ВЧК. Возглавлял его старший майор госбезопасности Николай Дмитриевич Горлинский (настоящая фамилия Дрищев). Его судьба во многом схожа с судьбой Павла Анатольевича Судоплатова. Он украинец, родился 24 июля 1907 года в городе Ахтырка Полтавской губернии в крестьянской семье, в 11 лет, не окончив среднюю школу, начал работать пастухом, учеником сапожника, рассыльным, в 13 лет устроился на работу в ЧК делопроизводителем, регистратором в ЧК – ГПУ Ахтырки, с 1930 года был на оперативной работе в Конотопе и Сумах. В марте 1932 года он окончил Центральную школу ОГПУ СССР, после чего работал в органах ГПУ – НКВД Харьковской области, с февраля 1937 года – начальником отделения УГБ УНКВД Харьковской, затем Черниговской областей УССР. В 1938 году он становится оперуполномоченным 2-го отдела ГУГБ НКВД СССР. 7 декабря 1938 года Горлинский был назначен 2-м заместителем наркома внутренних дел УССР. В этой должности он арестовал 2-го секретаря Ворошиловградского обкома партии, из-за чего вступил в затяжной конфликт с первым секретарём ЦК КП(б) Украины Никитой Хрущёвым. Это сразу же дало о себе знать, и Горлинский 22 августа 1940 года был переведён на должность начальника 3-го отдела ГУГБ НКВД СССР. 1 апреля его назначают начальником 3-го Управления НКГБ – НКВД СССР, в августе 1942 года, во время обороны Кавказа, он являлся уполномоченным НКВД СССР по борьбе с бандитизмом на Северном Кавказе и охране перевалов Кавказского хребта при Северо-Кавказском фронте, 7 мая 1943 года его назначают начальником УНКГБ СССР по Краснодарскому краю, 2 июля 1945 года ему было присвоено звание комиссара госбезопасности 3-го ранга и 9 июля – генерал-лейтенанта. В 1943 и 1945 годах Николай Дмитриевич Горлинский участвовал в организации безопасности участников Тегеранской и Потсдамской конференций. Затем он руководил деятельностью НКВД – МВД и НКГБ – МГБ Эстонской ССР, с 19 июня 1947 по 23 февраля 1949 года вновь был начальником УМГБ по Краснодарскому краю, затем министром госбезопасности Литовской ССР, с 21 апреля 1949 по 29 августа 1951 года – начальником УМГБ по Ленинградской области и в этой должности руководил арестами фигурантов «Ленинградского дела». После смерти Сталина и назначения министром МВД СССР Лаврентия Павловича Берии Николай Дмитриевич Горлинский становится начальником 5-го (экономического) Управления МВД СССР.

Сразу же после захвата власти Хрущёв, который никогда ничего не забывал, начал последовательно расправляться со всеми своими соперниками. 28 июня 1954 года Горлинский был уволен из КГБ по служебному несоответствию, затем обвинён в злоупотреблении служебным положением и казнокрадстве, а также организации «Ленинградского дела». 23 ноября 1954 года он был лишён воинского звания и 15 марта 1956 года исключён из партии. До 1957 года Горлинский работал заместителем начальника строительно-монтажного участка Министерства среднего машиностроения СССР и затем в 50 лет вышел на пенсию. Сразу же после снятия Хрущёва со всех постов Николай Дмитриевич Горлинский в конце 1964 года был восстановлен в звании генерал-лейтенанта, но было уже поздно – 15 января 1965 года в возрасте 57 лет он умер от инфаркта.

В конце 1941 года структура 3-го Управления НКВД СССР выглядела следующим образом:

• • секретариат,

• • 1-й отдел (борьба с остатками антисоветских политических партий и организаций),

• • 2-й отдел (борьба с антисоветскими формированиями среди интеллигенции и молодежи),

• • 3-й отдел (борьба с националистической контрреволюцией),

• • 4-й отдел (борьба с церковно-сектантской белогвардейской контрреволюцией и повстанчеством в районах РСФСР, работа по кулацкой ссылке),

• • 5-й отдел (розыск авторов и распространителей контрреволюционных листовок и анонимок, руководство работой СПО местных органов НКВД),

• • 6-й отдел (следственный).

По состоянию на 20 мая 1942 года существовали также Оперативная группа (регистрация, учёт, составление отчётов) и Группа по обработке поступающих агентурно-оперативных материалов.

2-й отдел, которым руководил Ильин, занимался борьбой с антисоветскими формированиями среди академической, научно-технической, гуманитарной и медицинской интеллигенции, работников искусств и литературы, советского управленческого аппарата и агентурно-оперативной работой среди молодежи:

○ 1-е отделение (разработка антисоветских формирований среди писателей, работников издательств и искусств),

○ 2-е отделение (разработка антисоветских формирований среди академиков, членов-корреспондентов и научных сотрудников научно-исследовательских институтов; руководство агентурно-оперативной работой по украинской, белорусской Академии наук и другим филиалам и базам, подведомственным Академии наук СССР),

○ 3-е отделение (разработка антисоветских формирований среди медицинской интеллигенции и студенчества; агентурно-оперативное обслуживание учреждений и предприятий органов здравоохранения; борьба с бактериологической диверсией),

○ 4-е отделение (разработка антисоветских формирований среди профессорско-преподавательского состава и студенчества высших учебных заведений, спортивной и учащейся молодежи),

○ 5-е отделение (разработка антисоветских формирований среди интеллигенции советского управленческого аппарата, плановых, торговых, кооперативных, юридических и финансовых учреждений и ВЦСПС).

Чекисты Ильина позволяли элитной группе московской богемы и представителям бывшей аристократии вести светский образ жизни, ни в чём их не ограничивая, но часть этих людей была завербована, а за остальными велось тщательное наблюдение с тем, чтобы использовать их в случае надобности. Теперь такая надобность настала – требовалось проникнуть в немецкую разведку абвер, передовые команды которой (Meldeköpfe) дислоцировались уже в Смоленске, с целью получения сведений о планах вермахта на весенне-летнюю кампанию 1942 года.

Вторым посетителем кабинета Судоплатова был его непосредственный подчинённый, заместитель начальника 2-го отдела (диверсионная работа на территориях СССР, оккупированных и угрожаемых противником) 4-го Управления (террор и диверсии в тылу противника) НКВД СССР и одновременно начальник 1-го отделения (Москва и Московская область) капитан госбезопасности Михаил Борисович Маклярский.

В тот январский вечер чекисты как раз завершили обсуждение основных деталей новой агентурной операции «Монастырь». Замысел её сводился к тому, чтобы создать активную прогерманскую подпольную организацию, которая могла бы предложить немецкому командованию свою помощь на условии, что её руководители после разгрома Красной армии получат соответствующие посты в новом правительстве России.

Павел Анатольевич Судоплатов, начинавший свою карьеру в органах госбезопасности в качестве контрразведчика, прекрасно владел искусством агентуриста. Кандидатуры же в «руководящий» состав легендируемой монархической организации «Престол» были отобраны чекистами из числа лиц, уже давно находившихся в поле зрения органов госбезопасности. Среди них бывший предводитель дворянского собрания Нижнего Новгорода Глебов, член-корреспондент Академии наук СССР, скульптор Сидоров и поэт Борис Садовской. Их объединяло многое – но главное, что все они до революции учились в Германии. А жена Глебова даже вращалась при дворе последней российской императрицы Александры Фёдоровны.

Глебов, Сидоров и Садовской проживали в приюте Новодевичьего монастыря. Они были уже людьми немолодыми и высказывали недовольство советской властью, о чём в НКВД хорошо знали, но не трогали их, поскольку реальной угрозы они не представляли. Наиболее яркой фигурой среди этой троицы был поэт Борис Садовской, которого в Советском Союзе как литератора мало кто знал, зато уже летом 1941 года Садовской написал стихотворение, в котором обращался к немецким солдатам как к «братьям-освободителям» и призывал их вернуть «самодержавие русского царя».

Борис Александрович Садовской (настоящая фамилия Садовский), поэт Серебряного века, родился 22 февраля 1881 года в городе Ардатов Нижегородской губернии в семье потомственного дворянина Александра Яковлевича Садовского, учился на историко-филологическом факультете Московского университета, входил в круг символистов и был связан дружбой со многими из них – с Александром Блоком, Андреем Белым, Валерием Брюсовым, Сергеем Соловьёвым и Владиславом Ходасевичем. Характерной особенностью личности и творческого образа Садовского является эстетический монархизм – его неизменным кумиром был Николай I, правые политические взгляды и романтизация дворянства. Страдавший сухоткой спинного мозга вследствие перенесённого в 1903 году сифилиса, Садовской с 1916 года был парализован и не мог ходить. В 1920-х годах он жил в Нижнем Новгороде, в 1930 году переехал в Москву и поселился вместе с женой в одной из келий Новодевичьего монастыря. Он публиковал разного рода воспоминания, выдумал дружбу своего отца с отцом Ленина – Ильёй Николаевичем Ульяновым, общался с Корнеем Чуковским и приехавшей в 1939 году в Москву Мариной Цветаевой.

Жена Садовского была дамой столь же экзальтированной, увлекалась спиритизмом и гадала на картах. Сеансы спиритизма мадам Садовской посещали даже жёны высокопоставленных московских чиновников. Захаживала к Садовской и супруга члена Политбюро ВКП(б) Анастаса Ивановича Микояна.

Наблюдение за поэтом и его женой вёл агент «Старый», имевший дворянское происхождение. Садовской ему доверял и однажды обратился за помощью в установлении связи с немецким командованием. Об этой неожиданной просьбе стало известно Судоплатову, который доложил об «инициативе» Садовского заместителю наркома госбезопасности СССР комиссару госбезопасности 3-го ранга Богдану Захаровичу Кобулову. В справке, подготовленной для доклада Кобулову, значилось, что «…в 1933 году органами НКВД была вскрыта и ликвидирована монархическая группа молодёжи, группировавшаяся вокруг Садовского. Сам Садовский арестован не был. Ликвидированная группа уже тогда ориентировалась на германский фашизм. Вторая группировка, созданная Садовским, была ликвидирована в 1935 году, и, наконец, третья группа (Раздольского) вскрыта секретно-политическим отделом ГУГБ НКВД СССР в начале 1941 года…».

Кобулов и Судоплатов решили «помочь» Борису Садовскому в установлении контактов с немецким командованием. Созданная с их помощью организация получила название «Престол». Поскольку идейные основатели «Престола» проживали в приюте Новодевичьего монастыря, операция, которую задумали чекисты, получила название «Монастырь». Ключевая роль в операции отводилась разведчику, который должен был перейти линию фронта, оказаться в поле зрения абвера и суметь убедить его руководителей в том, что в Москве действует тайная церковно-монархическая организация. На эту роль был выбран Александр Петрович Демьянов (оперативный псевдоним «Гейне»), который родился в 1910 году в Калуге. Дальнейший ход операции зависел от его умения войти в доверие к немцам.

Александра Демьянова познакомили с агентом «Старый», а тот представил его членам организации «Престол» как выходца из дворянской семьи. И это было правдой. Прадед Александра Демьянова, атаман Антон Андреевич Головатый, бригадир, войсковой судья и кошевой атаман Черноморского казачьего войска был одним из основателей столицы Кубанского края – Екатеринодара. Отец Александра – Пётр Демьянов, есаул Кубанского войска, погиб в Первую мировую войну. Саша воспитывался матерью Марией Николаевной, урождённой Кульневой, выпускницей Бестужевских курсов в Санкт-Петербурге. Более того, оказалось, что история семьи Демьяновых в общих чертах была известна предводителю дворянского собрания Глебову. Борис Садовской тоже был наслышан о госпоже Демьяновой – до революции она была хорошо известна в светских кругах Петербурга.

В середине 1920-х годов Демьянов переезжает в Москву и в 1933 году устраивается на работу в «Главкинопрокат», где в 1934 году он был завербован Секретно-политическим отделом ОГПУ СССР «для выявления антисоветских настроений среди интеллигенции и молодежи». Живя в Москве, Демьянов женился на Татьяне Березанцевой, дочери известного московского врача-невролога профессора Бориса Березанцева. В годы Великой Отечественной войны Татьяна, как и её отец, тоже станут участниками операций «Монастырь», «Курьеры» и «Березино». А пока Александр Демьянов, как и его коллега Николай Кузнецов, по заданию чекистов завязывает контакты в артистических кругах Москвы, вращается среди театрально-художественной богемы столицы и посещает светские тусовки с участием иностранных дипломатов, попадая тем самым в поле зрения немецкой разведки. Однако его вербовка абвером в тот раз не состоялась, зато ему представилась вторая попытка проникнуть в «абверкоманду 103» – разведывательный орган группы армий «Центр», имевший позывной «Сатурн».

Специальную подготовку Александр Демьянов проходил на базе Школы особого назначения (ШОН) в Балашихе. Заместителем начальника школы и инструктором Демьянова был сотрудник 4-го Управления НКВД СССР лейтенант госбезопасности Вильям Генрихович Фишер, который впоследствии стал известен под именем Рудольфа Ивановича Абеля. В феврале 1942 года Фишер быстро обучил Демьянова способам поддержания радиосвязи с Центром, а также другим важным навыкам разведывательной деятельности. Но главное, что Фишеру, опытному нелегалу, родными языками для которого были английский и немецкий, удалось вселить в своего ученика уверенность, что тот сможет выполнить трудное задание разведки. По крайней мере, с его слов в характеристике Александра Демьянова было записано: «…В течение всего времени, занимавшего подготовку к операции, “Гейне” чувствовал себя хорошо, настроение его было бодрое, приподнятое, чувствовалась твердая уверенность в успешном выполнении задания…»

В материалах дела «Монастырь» сохранилось и трогательное прощание Демьянова с Садовским перед отправкой за линию фронта. Жена поэта гадала разведчику на картах, а сам Садовской осенил Демьянова небольшой иконой и трижды его облобызал, благословив на служение делу восстановления монархии.

17 февраля 1942 года Александр Демьянов перешёл линию фронта в районе Можайска, оказавшись в какой-то момент на минном поле. Вскоре его задержал немецкий патруль. Для его допроса из Смоленска прибыл начальник контрразведывательной службы штаба группы армий «Центр» Кауфман, который был сотрудником «абверкоманды 103». Возглавлял абверкоманду подполковник Феликс Гёрлиц. Перед ним была поставлена задача активно внедрять агентов абвера в Москве с целью дезорганизации деятельности советских военных объектов. Для решения этой задачи Кауфман занимался вербовкой агентуры из числа русских эмигрантов и членов украинских и белорусских националистических организаций. Он внимательно выслушал «беглеца» из Москвы, но к его рассказу отнёсся с недоверием. Пытаясь сломить волю Демьянова, Кауфман инициировал процедуру его расстрела. Уже в Москве, готовя отчёт о проделанной работе, Демьянов подробно описал встречу с Кауфманом: «… Он требовал, чтобы… я сознался в том, что послан НКВД. На всё это я отвечал, что если бы знал, что со мной так будут разговаривать, да ещё обвинять в связях с НКВД, то ни за что бы сюда не пришёл. На это Кауфман заявил мне: “Вы будете поставлены к стенке, если не сознаетесь, даю полчаса на размышление”… Через некоторое время за мной пришел обер-лейтенант с двумя солдатами, вооруженными винтовками, предложил следовать за ним… Солдаты вывели меня во двор, поставили у стенки, а сами отошли к стоявшим неподалеку обер-лейтенанту и Кауфману. Так мы постояли минут десять, после чего меня привели в комнату, где раньше проводился допрос, предложили снять пальто, угостили сигаретами, а Кауфман достал бутылку французского коньяку и стал со мной выпивать…»

Вскоре Демьянова представили подполковнику Гёрлицу. Внимательно изучив все документы и выслушав мнение Кауфмана, Гёрлиц принял решение – провести подготовку Демьянова в разведшколе абвера «Сатурн» в Смоленске, а затем отправить его для сбора разведывательных данных в Москву. После того, как операцию одобрил шеф абвера адмирал Канарис, 15 марта 1942 года «Гейне», получивший в абвере псевдоним «Александр» («Alexander»), был в качестве радиста агентурной разведгруппы «Фламинго» («Flamingo») выброшен немцами с парашютом в одном из районов Ярославской области, и вскоре встретился в Москве с Павлом Анатольевичем Судоплатовым. Затем «Гейне» предстал перед Борисом Садовским. Шеф «Престола» одобрил действия своего связника и стал ждать указаний из-за линии фронта.

9 апреля 1942 года «Александр» вышел в эфир и доложил в «Сатурн»: «…Сбросили вместо Пушкино в районе Рыбинска, оттуда с трудом добрался… Ваши указания о работе переданы руководству. Никого сейчас не присылайте, ибо контроль всюду усилен. Слушайте меня между 15 и 20 этого месяца. А.».

30 апреля «Александр» получил указание немецкого разведцентра: «…Нам интересны формирование новых частей, транспорт с отметкой направлений, даты, грузовые колонны». Так начались интенсивные сеансы радиосвязи агента «Гейне» с «Сатурном». Чтобы немцы не заподозрили дезинформацию, Судоплатов обратился за содействием в Генштаб РККА. Взаимодействовать с чекистами было поручено генерал-майору Сергею Матвеевичу Штеменко. По его указанию «Гейне» был зачислен в Генштаб офицером связи, о чём было доложено в «Сатурн» в качестве важного успеха организации «Престол». Теперь задача Штеменко состояла в снабжении «Гейне» такими сведениями, которые должны были заинтересовать абвер. В ряде случаев эти сведения согласовывались с наркомом путей сообщения и даже с самим Сталиным.

Донесения «Александра» в основном касались перевозки войск и военной техники по железным дорогам. Чекисты понимали, что наблюдение за советскими железными дорогами могут вести и другие агенты немецких спецслужб. Поэтому по указанным «Александром» маршрутам под брезентовыми чехлами перевозились деревянные макеты танков, орудий и другой боевой техники. Чтобы у немцев не осталось никаких сомнений, «Александр» информировал абвер о совершённых его людьми диверсиях, а в советских газетах публиковались заметки о вредительстве на железнодорожном транспорте.

Но главным успехом радиоигры в рамках операции «Монастырь» явилась стратегическая дезинформация, переданная «Гейне» накануне контрнаступления Красной армии под Сталинградом. 4 ноября 1942 года «Александр» сообщил в «Сатурн», что Красная армия нанесёт удар 15 ноября не под Сталинградом, а на Северном Кавказе и под Ржевом. На карту было поставлено всё – победа немцев под Сталинградом привела бы к поражению СССР в войне. Советское командование напряжённо ждало, прошла ли дезинформация. И вот за две недели до начала операции «Уран», 7 ноября 1942 года, по каналам военной разведки из Швейцарии поступило сообщение от резидентуры Шандора Радо: «…Молния. Начальнику Главного разведывательного управления Красной Армии. ОКВ ожидает большое зимнее наступление Красной Армии на участке между Великими Луками и Ржевом. В ОКВ считают, что главную опасность для немецкой армии нужно ожидать именно в этом направлении…»

Это была победа на невидимом фронте, во многом предопределившая успех Сталинградской битвы. Недаром Судоплатов и Эйтингон получили высшие полководческие награды – ордена Суворова II степени, а Демьянов, уже награждённый немцами Крестом военных заслуг 2-й степени с мечами, получил орден Красной Звезды. Его жена Татьяна Березанцева была награждена медалью «За боевые заслуги».

Как вспоминал в своих мемуарах Павел Анатольевич Судоплатов, «немцы ждали удара под Ржевом и отразили его. Зато окружение группировки Паулюса под Сталинградом явилось для них полной неожиданностью. Не подозревавший об этой радиоигре Жуков заплатил дорогую цену – в наступлении под Ржевом полегли тысячи и тысячи наших солдат, находившихся под его командованием. В своих мемуарах он признает, что исход этой наступательной операции был неудовлетворительным. Но он так никогда и не узнал, что немцы были предупреждены о нашем наступлении на ржевском направлении, поэтому бросили туда такое количество войск».

Но, как говорится, «на войне как на войне». И без военной хитрости здесь не обойтись. Исход войны решался под Сталинградом. И если бы не отвлекающие манёвры, в том числе и подо Ржевом, резервов для успешного исхода Сталинградской битвы могло и не хватить.

Операция «Монастырь» набрала такие обороты, что из неё получились ещё две операции: «Курьеры» и «Березино». В рамках первой из них проводились дальнейшие оперативные мероприятия по задержанию немецких агентов, прибывавших в Москву в качестве разведчиков и курьеров. А вторая стала неожиданным поворотом операции «Монастырь» в конце лета 1944 года, после завершения операции «Багратион», в ходе которой была разгромлена немецкая группа армий «Центр».

Дерзкий замысел операции «Березино», идея которой принадлежит лично Сталину, состоял в том, чтобы легендировать перед немецкой разведкой наличие крупной немецкой воинской части, скрывающейся в лесах Белоруссии и пытающейся установить связь с командованием вермахта. Тем самым удалось бы отвлечь внимание и силы гитлеровцев на ложную цель.

9 июля 1944 года в результате разгрома группы армий «Центр» под Минском был взят в плен командир 36-го полка 286-й дивизии тыловой охраны подполковник Генрих Шерхорн (Heinrich Gerhard Scherhorn) и помещён в лагерь НКВД для военнопленных 27/1 в Красногорске под Москвой, где он был перевербован старшим оперуполномоченным 3-го отдела НКВД майором госбезопасности Игорем Александровичем Щорсом, троюродным братом легендарного командира 1-й Украинской советской дивизии Николая Щорса. Подполковнику Шерхорну присвоили оперативный псевдоним «Шубин» и поместили его в отдельную камеру внутренней тюрьмы на Лубянке, закрепив его за Щорсом. Была разработана легенда, согласно которой Шерхорн выступал в качестве командира сводной части численностью до двух тысяч человек, якобы сформированной из оказавшихся в окружении военнослужащих вермахта с целью прорыва в Восточную Пруссию на соединение с действующей армией.

Для непосредственного руководства операцией на месте 18 августа 1944 года в Белоруссию прибыли сотрудники 4-го Управления НКГБ СССР Эйтингон, Маклярский, Зобач (бывший агент немецкой разведки, перевербованный в ходе операции «Курьеры»), Фишер, Серебрянский, Мордвинов, Цимакуридзе, Гарбуз и Демьянов («Гейне»). Руководил операцией Эйтингон, а её план разрабатывал Маклярский. В группу вошли члены антифашистского Союза немецких офицеров из красногорского лагеря: взятый в плен под Бобруйском 28 июня 1944 года командир 519-го гренадёрского полка 296-й пехотной дивизии, кавалер Рыцарского креста Железного креста подполковник Вилли Эккардт (оперативный псевдоним «Олень»), 16 марта 1945 года произведённый в полковники; командир 52-го пехотного полка 6-й авиаполевой дивизии люфтваффе, кавалер Рыцарского креста Железного креста подполковник Ганс Иоганн Михаэлис (оперативный псевдоним «Мик»), взятый в плен 1 июля 1944 года в районе Витебска, и другие.

Работая под контролем, Шерхорн посылал в Берлин сообщения о диверсиях в тылу Красной армии, а «Гейне», которому немцы к тому времени полностью доверяли, подтверждал их достоверность. В результате Гитлер 23 марта 1945 года произвёл находящегося в советском плену Шерхорна в полковники и наградил его Рыцарским крестом Железного креста. До конца войны Шерхорн считался в Германии национальным героем и образцом солдата, в любой обстановке сохраняющего высокий боевой дух и верность фюреру. Операция продолжалась вплоть до 5 мая 1945 года. Попытки снабжения «группы Шерхорна» по воздуху и засылка в район предполагаемого прорыва разведчиков и диверсантов Отто Скорцени привели немцев к значительным материальным и кадровым потерям. Как пишет Судоплатов, «особо отличился В. Фишер, под видом немецкого офицера лично встречавший на полевом аэродроме диверсантов Скорцени».

После войны Александр Петрович Демьянов с 1946 года работал техническим руководителем дубляжной мастерской киностудии «Союзмультфильм», а позднее старшим инженером технического отдела в «Главкинопрокате». Он умер 6 октября 1975 года от инфаркта, катаясь на лодке по Москве-реке.

Однако 4-е Управление НКВД СССР было далеко не единственным органом госбезопасности, который имел отношение к радиоиграм. Во 2-м (контрразведывательном) Управлении НКВД СССР за организацию радиоигр с противником отвечал 1-й (немецкий) отдел, начальником которого был майор госбезопасности Пётр Петрович Тимофеев, а начальником 2-го отделения (учёт и разработка германских разведорганов и осуществление контрразведывательных комбинаций) 1-го отдела – старший лейтенант госбезопасности Владимир Яковлевич Барышников. По их инициативе для проведения радиоигр была создана специальная группа из четырех человек, в число которых входили: Николай Михайлович Ендаков, Григорий Фёдорович Григоренко, Иван Петрович Лебедев и Дмитрий Петрович Тарасов.

Одним из первых документов, относящихся к проведению радиоигр, было указание НКВД СССР № 64 «О задачах и постановке оперативно-чекистской работы на освобожденной от немецко-фашистских оккупантов территории СССР» от 18 февраля 1942 года. Этот секретный документ рассылался наркомам внутренних дел УССР и БССР и начальникам оперативных управлений НКВД СССР, в том числе 2-го (контрразведывательного) Управления, 3-го (секретно-политического) Управления и Управления особых отделов. В документе говорилось:

«В целях более четкой и правильной организации этой работы предлагается руководствоваться нижеследующим:

I. 1. Вслед за изгнанием оккупантов соответствующим НКВД – УНКВД наряду с восстановлением постоянного аппарата НКВД в освобожденных городах и районах немедленно направлять в эти города и районы заранее подготовленные оперативно-чекистские группы НКВД – УНКВД с задачей очистки их от ставленников и пособников оккупантов, выявления агентуры германских разведывательных органов и организации против них активных контрразведывательных мероприятий. <…>

2. Работу в освобожденных городах и районах начинать с арестов всех ранее выявленных ставленников и активных пособников немцев, с установления связи с агентурой, оставленной и оставшейся на временно оккупированной территории, с опроса заявителей и местных жителей.

При восстановлении связи с агентурой учитывать возможность ее перевербовки немцами. Поэтому, прежде чем устанавливать с этой агентурой доверительно-деловые отношения, необходимо тщательнее ее проверять, выясняя, как конкретно вел себя при немцах каждый агент.

Следствием по делам арестованных ставленников немцев, опросами агентуры, заявителей и местных жителей устанавливать и брать на учет:

а) личный состав разведывательных, контрразведывательных, полицейских и административных немецких органов, действовавших на временно захваченной противником территории, с указанием установочных данных и примет каждого лица;

б) владельцев и жильцов домов, в которых размещались упомянутые выше органы и проживали их официальные сотрудники или разведчики, а также обслуживающий их персонал;

в) агентуру германской военной разведки, гестапо и тайной полевой полиции, оставленную в данном городе-районе или переброшенную ранее немцами в наш тыл: резидентов, агентов-разведчиков, диверсантов, террористов, радистов, связников, содержателей явочных квартир, проводников и переправщиков;

г) членов магистратов, местных самоуправлений, старост, служащих полиции и других административных немецких органов;

д) изменников Родины, предателей, провокаторов и немецких пособников, оказывавших содействие оккупантам в проведении различного рода мероприятий (выявление коммунистов, партизан, военнослужащих Красной Армии, изъятие у населения продовольствия, фуража, скота, теплой одежды и др.);

е) участников контрреволюционных белогвардейских и националистических организаций, созданных немцами;

ж) участников созданных немцами банд, которые использовались для охраны населенных пунктов, выполнения карательных и реквизиционных функций, выявления и задержания партизан и военнослужащих Красной Армии, бежавших из плена и вышедших из окружения, а также для бандитских налетов в нашем тылу;

з) содержателей радиостанций, складов продовольствия и боеприпасов, оставленных немцами в нашем тылу для своей агентуры и бандитских групп;

и) членов и кандидатов ВКП(б) и ВЛКСМ, прошедших регистрацию у немцев;

к) женщин, вышедших замуж за офицеров, солдат и чиновников германской армии;

л) содержателей притонов и домов терпимости;

м) всех без исключения лиц, служивших в созданных немцами учреждениях и предприятиях, вне зависимости от рода обязанностей (исключая насильно мобилизованный контингент), а также всех лиц, добровольно оказывавших услуги немцам, какой бы характер эти услуги не носили;

н) лиц, добровольно ушедших с немцами, членов их семей, связи, оставшиеся на нашей территории.

Все перечисленные в пунктах «а», «в», «г», «д», «е», «ж», «з», «л» подлежат немедленному аресту.

Мелких служащих созданных немцами учреждений и организаций (истопников, уборщиц, сторожей, рядовых канцелярских служащих) арестовывать лишь при наличии материалов о предательской работе с их стороны при немцах.

Остальных подлежащих учету лиц обеспечить агентурным наблюдением.

Лиц, упомянутых в п. «б», тщательно допросить на предмет выявления официальных сотрудников разведки и советских граждан, посещавших разведорганы и квартиры офицеров разведки.

3. Организовать допрос всех прошедших у немцев регистрацию членов и кандидатов ВКП(б) и комсомольцев. При допросе каждого из них выяснять: почему он остался у немцев, что побудило его пойти на регистрацию, о чем его немцы спрашивали, кого он выдал, предлагали ли немцы ему сотрудничать с ними в той или иной форме. При изобличении допрашиваемого в сотрудничестве с немцами, это лицо арестовывать и вести следствие на выяснение всех обстоятельств дела.

4. Через агентуру, опросы заявителей и местного населения установить всех лиц, не являющихся местными жителями и появившихся в городе (районе) незадолго до оставления его немцами, и тщательно профильтровать их.

5. Организовать изъятие документов, характеризующих деятельность оккупантов на временно захваченной ими территории (обращения, листовки, приказы, распоряжения, образцы пропусков, расписок, печатей, штампов и др.).

6. Организовать при помощи частей войск НКВД и милиции тщательную проверку всех подвальных, чердачных и складских помещений (в том числе и в разрушенных зданиях) в населенных пунктах и отдаленных от них строениях на предмет выявления оставленных немцами радиостанций, складов продовольствия, оружия и боеприпасов, соблюдать при этом необходимую осторожность, учитывая возможность минирования этих помещений немцами.

Провести вербовки агентуры из числа лесников, объездчиков и охотников, поставив перед ними задачу вести наблюдение за отдаленными от населенных пунктов местами, где могут скрываться немецкие разведчики, радисты и банды.

7. Выяснить, какая конкретная работа проводилась в районе или городе русской белоэмиграцией и их союзами и обществами (НТСНП, РОВС, РФС, БРП и т. п.), были ли случаи приезда бывших помещиков, дворян и прочего белогвардейского элемента, выявить и взять в активную разработку их связи.

8. Восстановить учет и обеспечить агентурную разработку троцкистов, правых, бывших членов антисоветских политпартий, лиц, исключенных из ВКП(б), буржуазных националистов, представителей бывшей царской администрации и др. Через агентуру по этим контингентам выяснить, в чем выражалась их практическая вражеская работа перед приходом немцев, во время господства немецких захватчиков, в чем она выражается в настоящее время. При получении конкретных данных об этом виновных лиц арестовывать.

9. Выявить состав церковных и сектантских организаций, возникших при немцах, в чем выражалась их вражеская работа, как оккупанты использовали эти организации в интересах своей захватнической политики, какие мероприятия они проводили по этой линии (открытие церквей и молитвенных домов, принудительные церковные браки, крещение и т. д.), кто из местных жителей являлся проводником этих мероприятий. <…>

…вопросы ареста служителей культа и закрытия церквей, открытых немцами, без согласования с 3-м Управлением НКВД СССР не решать.

Выявить: привозили ли с собой немцы своих священников, епископов, сектантских проповедников, кого персонально, в ведении каких закордонных церковных и сектантских центров они состоят, где они сейчас, кто к ним близок из местных церковников и сектантов.

Какие новые сведения о местонахождении профашистских религиозных центров, их персональном составе и враждебной деятельности против Советского Союза получили местные церковники и сектанты в результате общения с немцами.

10. Проверить и обеспечить агентурным наблюдением личный состав медицинских учреждений с задачей выявления возможного проведения немцами бактериологической диверсии через свою агентуру в этих учреждениях. <…>

II. После тщательного изучения обстановки, контингента арестованных и агентуры принять меры к подготовке и проведению нижеследующих контрразведывательных мероприятий:

1. Подобрать из наличного состава надежных агентов и провести новые вербовки подходящих лиц для подставы их немецкой разведке, для внедрения этой агентуры в разведывательные школы немцев и центры антисоветских организаций в тылу противника.

2. При наличии известной гарантии (члены семьи и родственники в нашем тылу, наличие компрометирующих в глазах немцев данных, честное поведение на следствии и т. д.) производить перевербовку агентуры и пособников противника, в том числе:

а) агентов германской разведки, давших правдивые показания о своей причастности к немецкой разведке, структуре, дислокации и агентуре разведывательных органов противника;

б) содержателей явочных квартир, резидентов, связников, проводников и переправщиков германской разведки;

в) немецких агентов-радистов с целью использования их раций для дезинформации противника и выявления его агентуры.

Аресты радистов необходимо проводить таким образом, чтобы об их провале не знали окружающие лица. О каждом случае задержания агента-радиста немедленно ставить 2-е Управление НКВД СССР в известность, сообщая подробно обстоятельства задержания, коды, шифры и позывные рации задержанного и радиостанции штаба разведывательного органа немцев, условности, предусмотренные немцами на случай задержания нами агента и принуждения его работать под нашу диктовку.

Перевербовку крупной агентуры противника, а также комбинации с радистами проводить с санкции НКВД СССР.

3. Из намечаемой и подготавливаемой к заброске за линию фронта агентуры подобрать вербовщиков для вербовки агентуры в тылу противника.

Вербовку агентуры за линией фронта производить из числа служащих сельских и городских немецких учреждений, старост, членов самоуправлений, полицейских чиновников и других должностных лиц и пособников немцев из советских граждан, а также из числа обслуживающего персонала разведывательных органов противника, его окружения, содержателей явочных квартир и лиц, подготавливаемых немцами к заброске в наш тыл. <…>

4. Перебрасываемой в тыл противника агентуре поручать организовывать явочные квартиры в прифронтовой полосе и в глубоком тылу у немцев, а также доставать необходимые документы для проживания и передвижения в тылу врага.

Часть этой агентуры использовать для установления связи с агентурой СПО и КРО, оставленной в тылу противника со специальными заданиями.

Учитывая, что среди этой агентуры могут быть предатели, переориентировавшиеся на немцев, восстановление связи с ней проводить крайне осторожно, по заранее разработанному вместе со связником плану.

Перебрасываемой агентуре поручать также подыскание надежных квартир и людей для организации в тылу противника наших приемно-передающих радиостанций и предварительное выяснение необходимых для этого технических данных (источники электропитания, вольтаж электросети и т. д.).

5. В каждом отдельном случае переброски в тыл противника подставляемого немцам нашего агента тщательно отрабатывать легенду о причинах перехода на сторону немцев, обусловливать и обеспечивать связь с этим агентом. <…>

6. На основе тщательного изучения дислокации разведывательных органов противника, его личного состава, состояния охраны выяснять возможность и организовывать физическую ликвидацию данного разведывательного органа путем засылки в тыл противника для этой цели группы боевиков или использования действующих партизанских отрядов.

При наличии удобных обстоятельств организовывать изъятие отдельных офицеров разведки и доставку их живьем через линию фронта в органы НКВД.

III. По мере накопления материалов, но не реже одного раза в декаду по каждому освобожденному от оккупантов городу-району представлять в НКВД СССР докладные записки по нижеследуюшим вопросам.

1. Положение в городе (районе) при оккупантах:

а) режим, установленный немцами: система регистрации и учета населения, пропуска на право передвижения в прифронтовой полосе и в тылу германской армии, порядок получения пропусков и различного рода документов;

б) наиболее яркие факты насилия, грабежа и зверства, которые чинились немцами над местным населением, произведенных ими разрушений исторических, художественных ценностей и культурных учреждений.

Конкретно указывать количество разрушенных и сожженных домов из общего количества домов в отдельных селах и городах, культурных, медицинских и общественных учреждений;

в) деятельность разведывательных, карательных и административных органов;

г) политическая тактика немцев по отношению к различным слоям населения и отношение к немцам;

д) попытки немцев организовать сельское хозяйство и восстановить разрушенные промышленные предприятия, результаты этих попыток;

е) контингенты и социальное лицо местного населения, принимавшего участие в созданных немцами различного рода учреждениях и организациях, изменников, предателей и пособников немцам в проведении их мероприятий, роль и участие в этом местных коммунистов и комсомольцев.

В чем выражалось противодействие различных слоев населения политике и мероприятиям немцев на временно захваченной ими территории;

ж) какие антисоветские группировки (и как) использовались немцами в их попытках установить новый государственный строй на оккупированной территории;

з) использование немцами культурных учреждений (театра, кино, радио, прессы): какие постановки ставились, какой материал (каких авторов) давался в прессе;

и) как вела себя молодежь (особенно учащаяся) при немцах, какая работа среди молодежи проводилась немцами, какие явления наблюдались среди учащейся молодежи;

к) где и какие церкви были открыты немцами, как использовались церковь и сектанты в целях антисоветской пропаганды.

Какие документы – воззвания, обращения религиозного характера – распространялись при немцах, кто являлся их автором, как относилось к ним население.

Какие случаи надругательства над церквами, служителями культа и религий имели место при немцах.

2. Положение в городе-районе после изгнания оккупантов:

а) количество населения, оставшегося в городах и селах после изгнания немцев, количество и состав местных жителей, уведенных немцами;

б) материальный ущерб, нанесенный оккупантами городскому и сельскому хозяйствам;

в) степень обеспеченности населения жильем, продовольствием, живым и мертвым инвентарем, сельскохозяйственными машинами и посевным материалом;

г) мероприятия, проводимые по восстановлению городского сельского хозяйства, недочеты и причины, мешающие восстановительной работе;

д) настроение населения.

3. Итоги оперативно-чекистской работы:

а) количество арестованных: разоблаченных агентов разведывательных и контрразведывательных органов; лиц, подозрительных по шпионажу; работников полиции; служащих административных учреждений (старост, бургомистров, членов управы и др.); предателей и изменников Родины; прочего антисоветского элемента; дезертиров; мародеров; членов семей изменников Родины;

б) в числе арестованных: членов и кандидатов ВКП(б), членов ВЛКСМ;

в) социальное прошлое арестованных: кулаки, помещики, царские чиновники, дворяне, торговцы; служители религиозного культа; белогвардейцы; репрессированные советской властью и их родственники; лица без определенных занятий и уголовный элемент; единоличники; рабочие; служащие; колхозники;

г) количество учтенных пособников и ставленников немцев, бежавших вместе с немцами;

д) количество членов и кандидатов ВКП(б) и комсомольцев, прошедших регистрацию у немцев;

е) краткое содержание наиболее важных показаний арестованных, вскрывающих лицо предателей, изменников Родины, характер совершенных преступлений, мотивы и причины, толкнувшие их на предательство и измену;

ж) краткое содержание вскрытых дел по антисоветским формированиям и агентуре противника, оставленной для шпионской, диверсионной работы в освобожденных городах и районах.