Часть вторая
Идентификация
Глава 1
Не могу сказать, будто я за последнее время стал таким уж великим знатоком бюрократических процедур, но в данном конкретном случае оказался прав на все сто процентов. Или даже двести.
Начать следует с того, что Евгений Крикун покинул территорию студгородка за четверть часа до инцидента, одного его подельника нафаршировало болтами и гайками, а другого поджарило при разрушении энергетической структуры — не выжил ни тот, ни другой. И настроения совокупность сих прискорбных фактов представителям контрольно-ревизионного дивизиона отнюдь не улучшила. Опрашивали меня с редкими перерывами до позднего вечера, под конец Георгий Иванович в сердцах ругнулся:
— В Айлу тебя отправить нужно, Петенька! Навёл бы там шороху!
Эдуард Лаврентьевич кивнул.
— Погулял бы вокруг королевского дворца пару деньков, полюбовался на шпили и всё — проблема решена!
— Ну вас! — буркнул я и отправился…
Правильно! На ночное дежурство в горбольницу, ибо схваток с бомбистами в списке уважительных причин для прогула не значилось. В итоге работать с десяти вечера до двух ночи мне даже понравилось, утром я договорился с Бедой о переносе своих смен на это время.
Ну а почему нет? Тишина и спокойствие в больнице, никто не дёргает и разговорами не отвлекает. Хочешь — учебники штудируй, хочешь — медитируй. А для сна и пяти часов за глаза. И весь день свободен, хоть по учёбе долги закрою.
Разумеется, столь серьёзный инцидент как очередной взрыв на территории студгородка утаить от общественности в тайне не получилось бы при всём желании, попытка скрыть детали происшествия лишь породила бы самые невероятные слухи о количестве жертв, поэтому в ректорате устроили собрание старост, на котором выступил герой дня — Касатон Стройнович. Моё имя там не прозвучало, чему я был рад просто-таки до невозможности, ибо в противном случае об учёбе в ближайшие дни и речи бы даже не шло. Замучился бы на расспросы отвечать.
Ну а как иначе? Студгородок гудел почище растревоженного улья, все только и говорили что о бомбистах, даже война на второй план отошла. Разумеется, и так ко мне приставали с расспросами, но отбрехался кое-как.
Куда большим испытанием оказалось общение с руководством Бюро оперативного реагирования, на ковёр к которому меня вызвали на следующий день. Поначалу я даже намеревался привлечь к беседе кого-нибудь с кафедры кадровых ресурсов, но от этой идеи отговорил Касатон.
— Сам с тобой схожу! — отрезал Стройнович, вытирая носовым платком выступившую на лице испарину.
— Зачем ещё? — удивился я.
— Как зачем? В момент нападения ты выполнял обязанности секретаря дисциплинарного комитета. Претензии к тебе — это претензии ко мне.
В аппаратных играх Стройнович определённо понимал больше моего, я сообразил это по выражению лиц исполняющего обязанности директора Бюро и его заместителей, когда мы предстали пред их ясны очи.
— При всём уважении, — нахмурился Владимир Михайлович, — но эта беседа — внутреннее дело Бюро!
Касатон к столу подходить не стал, уселся на стул у стены и заложил ногу на ногу.
— Речь пойдёт о вчерашнем инциденте? — вроде как уточнил он. — Раз так, это непосредственно касается студсовета, который я представляю здесь в качестве зампреда и руководителя дисциплинарного комитета!
Вяз отмахнулся.
— Ерунда! Мы собираемся опросить сотрудника Бюро!
— Который на момент инцидента выполнял обязанности секретаря дисциплинарного комитета! — возразил Стройнович.
— Вы вмешиваетесь в официальное расследование! — рыкнул представитель оперчасти, и вот этот аргумент он привёл совершенно напрасно.
— Михаил Игоревич, ну зачем вы так? — улыбнулся Касатон. — Официальное расследование ведёт контрольно-ревизионный дивизион. Вы самое большее можете рассмотреть вопросы дисциплины и этики, а это как раз мой хлеб. И я оспорю любые действия в отношении товарища Линя, если не буду принимать непосредственного участия в их обсуждении. Петя, ты чего встал столбом? Садись!
Я опустился на стул рядом с ним, устроил на коленях портфель, положил сверху кепку, приготовился внимать.
— Начинайте, господа! — разрешил исполняющий обязанности директора. — Что у вас, Михаил Игоревич?
Оперативник откашлялся, и взял лежавший перед ним до того листок.
— Выношу на рассмотрение вопрос о грубейшем превышении полномочий, повлёкшем за собой тяжкие последствия! — объявил он, кинул недобрый взгляд на Касатона и продолжил: — Сотрудники управления физической защиты не имеют полномочий проводить следственные действия, равно как не имеет права заниматься этим и секретарь дисциплинарного комитета. В результате непрофессиональных действий гражданина Линя была упущена возможность своевременно выявить террористическую ячейку и предотвратить жертвы среди преподавательско-студенческого состава! При возникновении подозрений он должен был незамедлительно уведомить об этом оперчасть Бюро, а не заниматься самодеятельностью!
Касатон хмыкнул и сказал:
— Петя, поясни!
Я переложил портфель с кепкой на соседний стул, сам встал и начал, не повышая голоса, доводить до собравшихся свою позицию:
— В отношении студентов Чертополоха, Крикуна и Крота мной не предпринималось никаких следственных действий. Всё моё общение с ними свелось к вручению повесток. Помимо этого, для прояснения мотивов я пригласил на собеседование лиц, принимавших участие в попытке переправки на территорию студгородка алкогольных напитков. И это тоже входит в обязанности секретаря дисциплинарного комитета. Информация о возможной причастности одного из фигурантов к запрещённому ныне политическому движению была почерпнута из его характеристики непосредственно перед инцидентом. Никому из подозреваемых озвучена она не была, а посему побудить правонарушителей к бегству не могла. При этом в предоставленных нам Бюро материалах никаких компрометирующих фигурантов сведений не содержалось, что ставит под вопрос качество проделанной оперчастью работы. На момент составления протокола об административном правонарушении «Правый легион» был уже запрещён!
Михаил Игоревич аж зубами скрипнул от бешенства, но исполняющий обязанности директора жестом велел ему молчать, и я продолжил:
— Также хочу отметить, что на сей счёт мной даны исчерпывающие пояснения контрольно-ревизионному дивизиону…
— Да это просто возмутительно! — всё же взорвался оперативник. — У нас этот Крикун просто свидетелем проходил!
— Предлагаю воздержаться от развёрнутой полемики и ограничиться обменом мнениями! — остановил его хозяин кабинета. — Андрей Сергеевич, вам слово!
Касатон легонько ткнул мой ботинок носком туфли и глазами дал знак сесть, я так и поступил. Ну а Вяз не стал ни откашливаться, прочищая горло, ни заглядывать в лежавшие перед ним бумаги.
— Выношу на рассмотрение вопрос о вопиющем непрофессионализме заместителя командира группы немедленного реагирования Линя. Неудовлетворительное исполнение им служебных обязанностей повлекло за собой как жертвы среди студентов, так и гибель двух подозреваемых. В силу этого обстоятельства мы лишены возможности допросить их на предмет связей с реакционным подпольем.
Тут уж поднялся на ноги Касатон.
— Поскольку в первую очередь это камень в мой огород, отвечу сам, — широко улыбнулся он присутствующим. — Начну с того, что в обязанности секретаря дисциплинарного комитета не входит физическая защита персонала, учащихся и материальных ценностей, числящихся на балансе института. Так же это не предусмотрено должностными инструкциями Службы реабилитации, в которую на момент инцидента был откомандирован товарищ Линь.
— Он остаётся сотрудником Бюро! — возразил Вяз.
Стройнович его будто не услышал.
— Далее хочу отметить, что товарищем Линем был предотвращён подрыв одного взрывного устройства из двух, первое же было активировано в момент, когда о его наличии никто в силу объективных причин даже не подозревал. — Касатон вынул из кармана платок и вновь промокнул им лицо. — Теперь что касается правонарушителей. Первый погиб в результате активации взрывного устройства соучастником, второй получил несовместимые с жизнью ранения из-за разрушения охранной структуры, завязанной напрямую на его внутреннюю энергетику. Данное разрушение повлекло моё вмешательство, в то время как товарищ Линь просто отвлекал злоумышленника, не позволяя ему скрыться до подхода подкрепления и не предпринимал при этом никаких активных мер к задержанию и не атаковал. Это подтверждается как показаниями очевидцев, так и данными аналитиков службы охраны.
Вяз недовольно поморщился, а Касатон перевёл дух и продолжил:
— Одновременно с этим хочу напомнить, что в соответствии с приказом ректора за номером сорок пять от тридцатого марта сего года предусмотрено усиление охраны общественных объектов особой значимости. Несмотря на предыдущий взрыв, занимаемые студсоветом помещения по неизвестной мне причине к таковым ответственными сотрудниками Бюро отнесены не были. И, как показали вчерашние события, совершенно напрасно!
Если до того я без всякого преувеличения мог сказать, что и сам бы использовал аналогичные формулировки и аргументы, то последний заход Стройновича оказался полнейшей неожиданностью. И не для меня одного! Вяза аж подбросило.
— Мы и так разрываемся! — вскочив на ноги, шибанул он кулаком по столу. — Легко рассуждать, когда…
— Довольно! — оборвал его исполняющий обязанности директора. — Наше судьбоносное время требует принимать ответственность на себя, а не перекладывать её на других! Михаил Игоревич, Андрей Сергеевич, жду от вас объяснительные по означенным фактам сегодня до конца дня. — После он глянул на меня с Касатоном и то ли с лёгким акцентом на первое слово, то ли просто с усмешкой произнёс: — Товарищи, вы свободны.
Ну мы и пошли.
— Спасибо, что прикрыл, — сказал я уже на лестнице. — Одного меня и слушать бы не стали, сразу заткнули.
— С них бы сталось, — кивнул Стройнович. — Видел, как Вяза от слова «товарищ» корёжит? На вид молодой и прогрессивный, а на деле этот старорежимный господин нам определённо не товарищ. Помяни моё слово, коллективу с ним окажется не по пути.
Мы спустились на первый этаж, встали на крыльце. Касатон шумно выдохнул, приложил ладонь к левому боку и запрокинул лицо, подставляя его лучам полуденного солнца. Я отметил бледность кожи и припухшие веки, сказал:
— Плохо выглядишь.
— Перенапрягся вчера, — пояснил Стройнович. — До сих пор толком не восстановился после ранения. С внутренней энергетикой порядок, а как на пределе мощности поработаю, так и прихватывает.
Я задумчиво хмыкнул и спросил:
— А не думал закалкой организма заняться?
Касатон презрительно фыркнул.
— И чем мне поможет эта ориентальная эзотерика?
— Не скажи, — покачал я головой, вспомнив отца Сергия, поймавшего ладонью пулю. — Есть хорошие практики. Если интересно, поговори с Горицветом. Знаешь же такого?
— Наслышан, — подтвердил Стройнович и с нескрываемым недоверием уточнил: — Думаешь, есть смысл?
— Уверен. Видел результаты.
Мы ещё немного постояли, потом двинулись к студсовету. Я поймал себя на том, что подсознательно стараюсь держаться подальше от мусорных урн, тяжко вздохнул и обратился к спутнику.
— Касатон, а что за конструкцию Чертополох задействовал?
Тот лишь отмахнулся.
— Да ерунда!
— Ерунда⁈ — опешил я. — Меня чуть не перемололо!
Стройнович пожал плечами.
— Этот двоечник от обороны действовать намеревался, но стандартную полусферу искажения и ту под контролем не удержал. Слишком много энергии в неё разом ухнул.
— Откуда там слишком много энергии взялось? — усомнился я. — Он в резонанс только-только вошёл!
— Загодя потенциал набрать успел. Они ведь акцию планировали, не с кондачка действовать начали. Наверняка второй портфель у нас в кабинете собирались оставить.
Я был уверен, что никто из приглашённых на беседу студентов серьёзных энергетических возмущений не производил, но спорить с Касатоном не стал, поскольку бомбист на какое-то время выпал из моего поля зрения, мог успеть подготовиться.
— А что за сфера искажения?
— Полусфера, — поправил меня Стройнович. — Искажает энергетическое поле, что приводит к разрушению чужих конструкций и гасит входящие воздействия. Но есть и против неё методы, а если переборщить…
Фраза осталась незавершённой, да только в особых пояснениях и не было никакой нужды. Сам всё своими глазами лицезрел.
Стройнович вдруг отсалютовал кому-то рукой, я повернулся и увидел направлявшегося в нашу сторону председателя студсовета.
— Ну, Касатон, ты просто герой! — приблизившись, хлопнул тот по плечу моего спутника, после чего похвалил и меня: — Тоже молодец!
— Брось, Сева, — отмахнулся Стройнович. — Какие тут могут быть герои? Пять человек погибло! Пять! И мы этого не предупредили, отреагировали лишь постфактум!
— Отставить похоронный тон! — потребовал Всеволод. — А что надо усиливать работу, тут ты совершенно прав, тут спорить глупо. — Он вновь похлопал Касатона по плечу и спросил: — Слышали последние новости?
— Слышали, наверное, — усмехнулся Касатон. — Знать бы ещё, какие из них последние! Наши добровольческий корпус за границу выдавили?
— Именно, — подтвердил председатель студсовета. — А ещё сегодня с датой выборов в совреспред определённость появиться должна.
Мы двинулись к административному корпусу, в котором размещался студсовет — на том вывесили транспаранты «Нет террору!» и «Нас не запугать!», а вокруг наблюдался явный избыток сотрудников службы охраны РИИФС. Прямо на улице напротив входа шло заслушивание инициативных групп: представители студенческого самоуправления доказывали собравшимся значимость собственных идей и несостоятельность всех прочих предложений, эмоции били через край.
Всеволод и Касатон ускорили шаг и вбежали на крыльцо прежде, чем кто-либо успел вовлечь их в дискуссию, ну а я задержался на улице и огляделся по сторонам.
Северянин цветом лица напоминал варёного рака, юноши и барышни из его группы вид имели хмурый и раздражённый — если их проект и не разнесли в пух и прах, то и широкой поддержки он точно не получил. Яков Беляк, который единственный из всех заместителей председателя студсовета почтил это сборище своим присутствием, от счастья тоже отнюдь не лучился, ему что-то втолковывал разгорячённый старшекурсник.
В этот момент короткая пауза между выступлениями подошла к концу, и слово взяла Марина Дичок.
— Мы собираемся открыть женскую вечернюю школу…
Продолжение потонуло в свисте и возмущённых криках.
— Женскую? Шовинизм!
— Давайте теперь ещё раздельное обучение восстановим!
— Старорежимная отрыжка!
— Институт тут при чём⁈
Собственно, на этом всё и закончилось. Нет, Марина пыталась спорить, но её банально переорали. На смену ей пришла брюнеточка Эля.
— Один дополнительный гипнокод увеличивает у первокурсников прогресс способностей на двадцать процентов! — выкрикнула она, потрясая какими-то листами. — И это не пустые слова, а реальность! Эти цифры были получены на практике! Любой желающий может ознакомиться с расчётами!
Но оппонентов так просто сбить с толку не получилось, долговязый Фёдор Острог немедленно гаркнул:
— А сколько дополнительных литров мозгов при этом вытекло через уши?
Взрыв смеха Элю ничуть не смутил, проигнорировав и его, и провокационный вопрос, она спокойно продолжила своё выступление.
— На пятнадцать процентов снизилась загрузка преподавательского состава! Подумайте только, на пятнадцать процентов! А разработка гипнокодов для соискателей…
Превосходивший всех ростом минимум на голову Федя Острог сунул в рот пальцы и пронзительно свистнул.
— А преподавателей на мороз, да? — выкрикнул он, после чего начал, активно работая локтями, пробираться к импровизированной трибуне. — Уволить? Или оклады порезать? Пусть за еду работают⁈
Представители студенческого сообщества загудели, но спихнуть брюнетку с импровизированной трибуны у Острога не вышло — его решительно оттёр в сторону знакомый мне по службе в зенитной роте старшекурсник. Впрочем, барышня в любом случае свою речь затягивать не стала и уступила место пухлому круглолицему живчику.
— Никто никого увольнять не будет! Это контрпродуктивно, я вам как экономист говорю! — выкрикнул он. — За счёт высвободившихся трудочасов мы повысим качество обучения, расширим институт кураторства и поддержку талантливых студентов! Правительством институту поставлена задача нарастить выпуск операторов в три раза, без более активного использования гипнокодов эта задача неминуемо окажется провалена!
Со всех сторон посыпались критические замечания, но всерьёз разгореться спору помешал регламент; на трибуну взобрался новый выступающий.
— Гипнокоды — это хорошо! — объявил представительного вида старшекурсник в пошитом на заказ костюме. — Очень хорошо! Но не стоит забывать и о побочных эффектах! Нервные срывы, психозы, самопроизвольные выбросы сверхсилы! Да вы и сами знаете, чему именно на самом деле мы обязаны введением лимита на удерживаемый потенциал!
— Андрей, жги! — выкрикнул кто-то из толпы.
— Клевета! — завопила Эля, и сразу несколько человек из её окружения принялись свистеть.
— Гипнокоды — это хорошо! — повторил выступающий, когда гомон немного поутих. — Но гипнокоды — это лишь форма подачи информации! Нельзя стричь всех под одну гребёнку, все люди разные! Неправильно каждому вколачивать в голову одно и то же! Нужен индивидуальный подход! Как минимум требуется корректировка по виткам и румбам! Лишь активное развитие схемотехники позволит безболезненно расширить использование методик подсознательного обучения!
— Андрей, чушь порешь! — крикнул Федя Острог, не сдержавшись.
Началось бурное обсуждение выдвинутого тезиса, и я решил не дожидаться выступления Инги, зашёл в корпус, кивнул вахтёру и поднялся на второй этаж. Кровь уже отмыли, сейчас бригада рабочих шпаклевала стены и белила потолок; я прошмыгнул мимо них и юркнул в кабинет.
— Чего там? — спросил Касатон.
— Диспутируют, — сообщил я, снял кепку и поздоровался с нашей машинисткой. — Привет, Ир!
— Привет! — отозвалась та, продолжая перепечатывать какой-то из подготовленных мной документов.
Кто другой на её месте после случившегося здесь бы неделю ещё не появился, а этой хоть бы хны!
Только подумал так, и Стройнович полез в шкаф, неудачно громыхнув его дверцей, Ирина аж подпрыгнула.
— Касатон! — возмутилась она, приложив ладонь к груди. — У меня чуть сердце не остановилось!
— Ну извини! — усмехнулся Стройнович и плюхнул на стол стопку листов сантиметров в пятнадцать толщиной, после достал ещё одну примерно такую же. — Петь, давай характеристики разбирать, а то сроки горят.
— Давай!
Если раньше я ориентировался исключительно на раздел с особыми отметками, то сейчас взялся просматривать весь текст от и до, и хоть большинство характеристик отличались лаконичностью, времени на каждую из них стало уходить несравненно больше прежнего. У Касатона дело продвигалось тоже не слишком быстро, да ещё он беспрестанно вытирал лицо платком, а потом и вовсе поднялся на ноги и снял со спинки стула пиджак.
— Идём обедать, Петь, — позвал он меня. — Ира, ты тоже перерыв сделай.
— Ага, только проект решения завтрашнего заседания подготовлю, — отозвалась барышня, не прекращая печатать.
Стройнович двинулся на выход, но вдруг замер на полушаге, после чего шустро скользнул за дверь.
— Меня нет! — шепнул он нам уже оттуда.
Мы с Ириной озадаченно переглянулись, и тут же в кабинет заглянула Эля.
— А где Касатон? — спросила брюнетка, оглядевшись.
Ответить я не успел, меня опередила Ирина.
— А вы по какому вопросу, гражданка? — поинтересовалась она на редкость противным голосом. — Записывались на приём?
Лицо Эли от изумления вытянулось, а нос будто бы даже стал ещё крупнее.
— Я по личному вопросу! — объявила она, совладав с удивлением, и подбоченилась. — А что?
— В рабочее время решение личных вопросов неуместно! — отрезала Ирина и раскрыла какую-то тетрадь. — Ну так что — на приём будем записываться или как?
Эля лишь фыркнула и отправилась восвояси, а Касатон выждал немного, выглянул из-за двери и показал Ирине большой палец, а мне предложил:
— Давай через чёрный ход.
Мы выбрались из корпуса и отправились в столовую, я с усмешкой спросил:
— Любовь-любовь?
Касатон досадливо отмахнулся.
— Да какой там! Если б действительно по личному вопросу пришла, то и бог бы с ней, но она ж точно свой проект рекламировать собиралась! У меня эти гипнокоды уже в печёнках сидят!
— Пробивная.
— Не то слово! Знал бы наперёд — вовек бы не связался!
От выражения сочувствия я тактично воздержался.
На вечернюю тренировку по рукопашному бою явились три калеки. Это не я придумал, это так нас Малыш обозвал. Ещё командой инвалидов поименовал, что тоже было не так уж далеко от истины.
— Клевец и Полушка, дуйте к Митричу на ножевой бой. Скажите, я распорядился. — Он обернулся и гаркнул: — Жёлудь, не спи! Два круга тебе!
— За что⁈ — возмутился вновь объявившийся на тренировках Митя.
— Бегом марш! — рыкнул Малыш, посмотрел на меня и махнул рукой. — Линь, ты со своими рёбрами на йогу иди. Пока не восстановишься, можешь не приходить. Смысла не вижу.
Я спорить не стал, поскольку был согласен с этим распоряжением на все сто, отсалютовал Карлу и в компании приятелей-пролетариев потопал с полигона в спорткомплекс. Сергей при ходьбе заметно припадал на левую ногу, Илья берёг правую руку, оба выглядели какими-то помятыми, на лицах хватало чуть подживших царапин.
— Это где вы так? — поинтересовался я.
— Да нас обратно в комендатуру на время забрали, — неопределённо отмахнулся Сергей Клевец и замолчал.
Илья оказался более разговорчивым.
— Кто-то наводку на грабителей инкассаторских фургонов дал, мы и сорвались. А в квартале от адреса на обочине фугас рванул. Если б щиты не держали, точно покрошило бы, а так ушибами отделались.
— Лихо!
— У вас, говорят, тоже жарко было?
Я рассказал о последних событиях, потом спросил:
— Матвей с вами был? А то его чего-то не видно.
— Не! — мотнул головой Илья, огляделся по сторонам и, понизив голос, произнёс: — Слышал, штурмовой взвод на захват айлийской миссии при институте отрядили. Но это секрет.
— Чего⁈ — опешил я.
— Ничего! — буркнул Сергей и толкнул приятеля. — Ты чего, блин, языком мелешь?
— А что такого? Все свои!
— Болтун — находка для шпиона!
— Иди ты знаешь куда?
Этим наше общение и ограничилось. Парни отправились на тренировку по ножевому бою, ну а я свернул к залу, отведённому под медитации. Сейчас его занимала группа Горицвета, сам гуру прохаживался от стены к стене, но вопреки обыкновению не наставлял своих учеников, а что-то негромко втолковывал шагавшему бок о бок с ним Льву. Мой бывший одноклассник всем своим видом демонстрировал почтительное внимание.
Я сел в дальнем уголке и погрузился в поверхностный транс, вот только состояния внутреннего равновесия не сумел достичь ни через пять минут, ни через десять. Всё время что-то отвлекало и не позволяло расслабиться. Голоса, шорох одежды, звуки шагов. Потом только сообразил, что дело не в окружении, а исключительно во мне самом. Раз за разом мысли возвращались к Барчуку, его покровителю и папке в кабинете Горицвета.
Просто наваждение какое-то!
Ладно хоть успел взять себя в руки до появления Федоры Васильевны, иначе непременно бы нагоняй получил. А так — отзанимался, делая упор в первую очередь на подстёгивании восстановительных процессов, затем отправился в раздевалку, где наткнулся на Карла, который тяжело отдувался, вытираясь после душа.
— Как-то сегодня совсем немилосердно нас гоняли, — пожаловался он.
— Тяжело в учении, легко в бою! — отозвался я, наскоро сполоснулся и спросил: — Чем сборище в итоге закончилось?
— По проектам-то? — уточнил Карл. — Наш, Феди Острога, Андрея Тополя и бесноватой Эли согласовали, остальных завернули.
— Совсем завернули?
— Кого совсем, кого на доработку отправили. Но от военной кафедры мы одни дальше прошли.
— Ясно, — кивнул я. — И что же — среди студентов евгенические идеи такой популярностью пользуются, раз Острог свой проект протащил?
Карл беспечно отмахнулся.
— Его мы обойдём! — уверил он. — Многие против его инициативы чисто из принципа проголосуют, она заведомо непроходная. Научный факт!
— А Тополь?
— Если подтвердим состоятельность своего предложения объективными расчётами, с Тополем тоже пободаемся. Слишком у него идея заумная. Схемотехника для большинства наших всё равно что тёмный лес. Он это тоже понимает, неспроста же на союз с мозгокрутами набивался!
— С Элей-то?
— С её компанией, — подтвердил Карл начал одеваться и сказал: — Мы сегодня решили всей инициативной группой в «Под пальмой» собраться. — Он усмехнулся. — Там наши суфражистки потом учредительное собрание вечерней школы проводить будут.
Распахнувший дверь раздевалки Лев услышал последнюю фразу и удивлённо приподнял брови:
— Суфражистки?
— Да девчонки из актива военной кафедры. Там среди главных заводил Маринка Дичок и ваша Инга, — пояснил Карл.
— Марина Дичок? — заинтересовался вдруг Лев. — Светленькая такая, стройная?
Здоровяк как-то очень озадаченно глянул в ответ и не слишком уверенно кивнул.
— Ну да. — И он тут же потребовал объяснений: — А что? Знаешь её?
— Видел с Эльвирой Генриховной пару раз, — сказал Лев и пояснил: — Это начальница моя. Они то ли родственницы, то ли просто семьями дружат. Я не понял.
— А-а-а! — понимающе протянул Карл и толкнул меня в плечо. — Так что, Петь, придёшь? Как у тебя со свободным временем?
Я без особого сожаления покачал головой.
— Нет, мне не до кафе. В десять на дежурство, так что давайте без меня.
— Как знаешь.
Карл попрощался и ушёл, а Лев попросил:
— Петя, подождёшь меня? Разговор есть.
Своего удивления я никак не выказал, не стал задавать и уточняющих вопросов, просто кивнул.
— Конечно!
Когда минут пять спустя мы вышли на улицу и Лев предложил присесть на лавочку, я поинтересовался:
— Ты домой сейчас?
— Да, а что?
— Да мне книги надо коллеге занести. Он в вашем квартале живёт.
— А! Приятелю Лии?
— Ему, — подтвердил я и помахал портфелем, который набил дипломными работами, посвящёнными разработке техник раздвоения потенциала.
Мы покинули территорию студгородка и зашагали по тенистой улочке. К вечеру воздух посвежел, но холодно не было, и барышни сплошь и рядом расхаживали в лёгких летних платьицах. Лев разговор начинать не спешил и с интересом поглядывал по сторонам, я его не торопил, хоть уже и начал испытывать нечто сродни беспокойству.
Только б не об Инге разговор зашёл! Ёлки-палки, только б не о ней!
— Да тут Антон в историю нехорошую влип, — сказал вдруг Лев, перехватил мой недоумённый взгляд и пояснил: — Ну Антон Пух, с которым мы инициацию проходили! Рыжий!
— А-а-а! — с облегчением протянул я, сообразив, о ком идёт речь. — И что с ним?
— Да на фронт сорвался, его в Зимске перехватили. Дело на рассмотрение в дисциплинарный комитет передали, а ты ведь там?
— Там, — подтвердил я. — Если дело нам спустили, значит, он при задержании не набедокурил и лишнего не наговорил, а при отсутствии порочащих отметок в личном деле беспокоиться вообще не о чем. Ещё и ускоренные курсы военной подготовки пройдёт.
— О том и речь, — кивнул мой одноклассник. — Если он занятия в апреле — мае пропустит, долги по сессии сможет только в сентябре закрыть. А у них распределение по итогам семестра. В пролёте окажется.
— Если так посмотреть, то — да, окажется, — согласился я.
— И ничего нельзя сделать? — спросил Лев. — Он ведь просто республике помочь хотел!
— Это вопрос дисциплины. Вот ты на фронт не сбежал ведь?
— Я рапорт на перевод подавал!
В голосе бывшего одноклассника прозвучала откровенная обида, и я вздохнул, попросил:
— Ладно, дай подумать.
Просто взять и потерять составленный на Антона протокол не было никакой возможности, не мог я и попросить о проявлении к нему снисхождения.
Ну в самом деле — с какой стати?
Он особенный, что ли?
Хм… А ведь и вправду — особенный! Он ведь с золотого румба! Ценный кадр!
— Пусть пишет ходатайство об отсрочке наказания до выхода на пик витка. И чем больше преподавателей его завизируют, тем лучше. Если характеристика чистая, проблем точно не будет. Только на меня не ссылайся, не нужно это.
— Спасибо, Петя! Выручил! — обрадовался Лев. — Зайдёшь? Михаил Прокопьевич специально для меня травяной сбор подобрал — лучше всякого зелёного чая!
Я немного поколебался и всё же решил не обижать бывшего одноклассника отказом, кивнул.
— Зайду. Только давай сначала книги занесём.
Жили Лев и Герасим чуть ли не в соседних домах, даже крюк делать не пришлось. Правда, минут пять куковали у парадного в ожидании, когда спустится Сутолока.
— Извини, Петя, — развёл тот руками. — У нас усиление режима, посторонних не пускают. Даже гостей пока приглашать запретили.
— Да ерунда! — отмахнулся я, раскрыл портфель и вручил Герасиму толстенную стопку дипломных работ и диссертаций. — Держи! — После легонько толкнул в плечо Льва и с усмешкой спросил: — Вам-то гостей не запретили приводить?
Тот лишь фыркнул:
— У нас жильцы попроще.
И точно — вахтёру моего студенческого билета оказалось вполне достаточно, он отметил время в журнале для посетителей, после чего разрешил проходить.
— У вас тоже гайки закручивают. Раньше просто так пропускали, — отметил я, начав подниматься по лестнице.
— Развели бюрократию на пустом месте! — поморщился Лев, доставая из кармана связку ключей. — Будто в общежитии теперь!
На звук распахнувшейся двери из своей комнаты выглянул его сосед.
— У нас гости? — спросил он и тут же прищёлкнул пальцами. — О, а я тебя помню! Пётр?
— Привет, Юра! — поздоровался я, протягивая руку. — Я ненадолго, просто заглянул чаю попить.
— Да хоть бы и надолго! — рассмеялся Юрий и снова прищёлкнул пальцами. — Слушайте! А идёмте-ка в «Лиру»! Эльвира Генриховна сегодня вечер поэзии устраивает!
Лев тяжко вздохнул и покачал головой.
— Мне бы ещё помедитировать сегодня…
— Брось! Ты так сутки напролёт скоро медитировать будешь! Жизнь-то мимо проходит!
— Достичь просветления непросто, но это реально.
— Да не слушай ты Горицвета! Пустая болтовня это всё!
— Юра, только не начинай опять! — не попросил даже, а скорее потребовал Лев.
Его сосед всплеснул руками и скрылся в своей комнате, откуда вскоре вышел уже не в домашнем халате, а в вечернем костюме.
— Пётр, Лев, доброго вечера! Если передумаете, подгребайте в «Лиру»!
Он ушёл, а мы не передумали. Заварили травяной настой, посидели, поговорили о всякой ерунде, точнее даже — говорил преимущественно мой товарищ, а я всё больше кивал в нужных местах и поддакивал, внимая пересказу эзотерических убеждений господина Горицвета.
А мысли были не о том. Мысли были о папочке в одном из шкафов Михаила Прокопьевича! До того дошло — она мне потом ещё всю ночь напролёт снилась. Немудрено, что назавтра я совершенно осознанно пожертвовал полноценным обедом, накупил пирожков и уселся неподалёку от корпуса, в котором располагалась бухгалтерия, а дабы не терять время попусту, развернул утренний номер «Столичных известий». Углубился в чтение, ещё и от прохожих газетным листом прикрылся.
Красота!
Новости тоже порадовали: столицу окончательно зачистили от разрозненных сил мятежников, а добровольческий корпус выдавили за границу. Имело место и серьёзное продвижение на западном фронте. Только не в угодившем между молотом и наковальней Средине, как того следовало бы ожидать, а в Окресте.
Ну а дальше у работников бухгалтерии начался обеденный перерыв. Вышел вместе со всеми и господин Горицвет. Дабы свести к минимуму риск его внезапного возвращения на рабочее место, я проследил за начальником сектора учёта нематериальных фондов до столовой, и лишь после этого поспешил обратно, точнее — к соседнему корпусу. У парадного крыльца там слонялся студент с красной нарукавной повязкой, на меня он внимания не обратил, а вахтёр лишь взглянул на удостоверение сотрудника Бюро оперативного реагирования и разрешил проходить.
Я и вошёл. Поднялся на второй этаж, огляделся. Соединивший два здания переход оказался заперт, но вскрыть простенький замок получилось без всякого труда — только приложил ладонь и почти сразу провернул ручку. Переборов неуверенность — дурак! ну зачем тебе это нужно⁈ — я быстрым шагом пересёк галерею и выглянул в коридор. Там — никого, двери всех кабинетов закрыты.
Красться я и не подумал, напротив — сунул портфель под мышку, постарался на случай неожиданной встречи с кем-нибудь из бухгалтеров придать себе до невозможности деловой вид и преспокойно зашагал к обиталищу господина Горицвета. На тип замка я обратил внимание ещё в прошлый визит сюда, работать с такими уже доводилось, так что схему воздействия сформировал заранее. Дверь открыл лишь с мимолётной заминкой, со стороны бы никто и не понял даже, что до того она была заперта.
Вот что значит — практика!
Хорохорился я исключительно по причине нервозности, очень уж мне было не по себе. Ну а как иначе? Взлом и проникновение в служебное помещение — это ведь самая малость из того, что мне при желании можно инкриминировать!
Вот именно из-за нервозности я и повременил распахивать шкаф с документами, из которого Горицвет извлекал заветную папку при последнем моём визите сюда. Для начала сделал несколько глубоких вдохов, заставляя себя успокоиться, заодно восстановил в памяти всё то, чему когда-то учили на курсах контрольно-ревизионного дивизиона. Дальше начал осмотр по всем правилам и — нашёл!
Небольшой клочочек папиросной бумаги оказался зажат дверцей таким образом, чтобы непременно выпасть сразу, как только её откроют. Ещё и неприметный, зараза! Не высматривай специально, ни в жисть бы не заметил!
И что делать? Открыть, а потом вернуть бумажку на место?
Но кто даст гарантию, что где-нибудь не уложен волосок или на самой папке не притаилась табачная крошка? Сразу ведь и не сообразишь — случайно так получилось или намеренно маячок оставили!
Вот именно — намеренно!
Получается, Горицвет имеет основание опасаться, что кто-то станет шарить в его рабочих документах? Или это я каким-то образом выдал свой интерес? Впрочем, не важно — главное, что при таком раскладе едва ли среди бумаг отыщется хоть что-то действительно стоящее. Всё действительно стоящее при таком раскладе определённо хранится где-то в другом месте, а этот шкаф и эта папка лишь для отвода глаз.
Зараза!
Я беззвучно выругался и выскользнул из кабинета, не став ничего трогать. Запер дверь и зашагал прочь. Нет, от своего намерения выяснить личность покровителя Барчука отнюдь не отказался, просто решил действовать не столь прямолинейно. Тут требовалось для начала всё хорошенько обмозговать.
Начав прикидывать возможные варианты, я так задумался, что даже вздрогнул, когда на подходе к студсовету послышался оклик:
— Линь!
Поднял взгляд на окно второго этажа, и высунувшийся на улицу Касатон Стройнович объявил:
— Тебя на военную кафедру вызывают, в двадцать пятый кабинет! Давай живее!
На военную кафедру? В двадцать пятый?
Это что же получается — меня Георгий Иванович к себе затребовал или кто-то из его коллег видеть желает? На кой чёрт⁈
Мысли сами собой вернулись к недавнему проникновению в бухгалтерию, и враз сделалось не по себе. Неужто проследили? Неужто я под колпаком⁈ Да нет — бред! Но вот за Горицветом запросто могли негласное наблюдение установить. Могли ведь?
Я усилием воли подавил приступ паники и потопал на военную кафедру. Постучался в двадцать пятый кабинет, дождался неразборчивого ворчания и приоткрыл дверь, заглянул внутрь.
— Вызывали?
Куривший у окна Георгий Иванович помахал рукой, разгоняя клубы дыма, и разрешил:
— Заходи!
Впрочем, судя по тону не разрешил, а всё же приказал. Он хмуро глянул на меня, вдавил окурок в пепельницу и обвёл рукой пустой стол.
— Знаешь, чего я тут не вижу?
— Никак нет! — отозвался я, прикрывая за собой дверь.
На кураторе был мундир с майорскими нашивками — как видно период недолгой конспирации подошёл к концу, — так что мой уставной ответ был вполне уместен, но Городец нахмурился пуще прежнего.
— Отчёта, Петя! Я не вижу отчёта! Где он?
— Так вас же не было!
— Ну вот я здесь! И уже не первый день, заметь, а отчёта до сих пор не наблюдаю!
— Я думал…
— Индюк тоже думал, да в суп попал! — отрезал Георгий Иванович. — Ну?
Я откровенно растерялся.
— Что — ну? Вам прямо сейчас докладывать?
— Нет, Петя! Завтра! — Куратор достал из портсигара новую папиросу и постучал ею о ладонь. — На бумаге — завтра. А сейчас устно изложи, во что ты в столице с подачи Альберта вляпался.
Я захлопал глазами.
— Почему сразу — вляпались?
— А чего б иначе тобой оперативники РКВД заинтересовались?
— Какие оперативники? — не понял я. — Что ещё за аббревиатура такая?
Городец страдальчески вздохнул, разве что глаза не закатил при этом.
— Вот и за новостями не следишь! Для твоего сведения: республиканский идеологический комиссариат со вчерашнего дня преобразован в республиканский комиссариат внутренних дел!
— Ого! — протянул я. — Получается, теперь и полиция под ними?
— Не только полиция, но и жандармерия на транспорте. Железнодорожный корпус упразднили в силу общей неэффективности. Подвижной состав со штатом армейцы забрали, а оперчасти и линейные отделы под себя Черник подгрёб. Он вообще на коне сейчас, интерес его сотрудников ничего хорошего не сулит. Ну так как?
Я замялся.
— Видите ли, Георгий Иванович, тут такое дело…
— Альберт велел язык за зубами держать? — предположил Городец, усаживаясь в кресло.
— Ага.
— Тоже мне умник выискался! — зло буркнул куратор, встопорщив усы и закурил. — Навертел, накрутил, а другим теперь расхлёбывать! — Он с усмешкой глянул на меня. — Что — глазками хлопаешь? Не смог Альберт шила в мешке утаить, попросил содействие оказать. Рассказывай давай! Хоть версии ваши сравню.
Георгий Иванович запросто мог брать меня на пушку, но я в любом случае запираться смысла для себя не видел и обозначил все ключевые события, ни о чём, по сути, не умолчав. Думал, Городец ухватится за ликвидацию заведующего первой лабораторией, но судьба господина Вдовца его нисколько не заинтересовала. Ну а раз так, я о причастности к убийству ренегата Альберта Павловича сообщать не стал. А вот о чём пришлось изложить во всех подробностях, так это о визите в «Асторию» и спасении Леонтия Горского.
— Так дело в Горском? — уточнил я под конец своего рассказа.
Георгий Иванович кивнул.
— Тут собака зарыта. Тут. — Он страдальчески вздохнул и помассировал подушечками пальцев виски. — И что самое паскудное — от допроса в качестве свидетеля тебе никак не отвертеться.
— И чего именно я свидетель, позвольте полюбопытствовать?
— Ты у нас, точнее — у них, свидетель гибели ответственного сотрудника. Машина сопровождения при транспортировке Горского в больницу взорвалась? Взорвалась. Оперативник при этом погиб? Погиб. Если б не главенство ОНКОР в Новинске, тебя бы взяли под белы рученьки и в столицу отправили. Черпанул бы лиха полной ложкой!
— Дело, надо понимать, не в оперативнике?
— Да в Горском дело, в ком ещё! — подтвердил мою догадку Георгий Иванович. — Значит, так! Расскажешь о нём всё без утайки.
— Но…
Майор Городец в сердцах хлопнул ладонью по столу.
— Никаких «но»! У Альберта был один шанс из тысячи, и его ставка не сработала. Он засветился и оказался под ударом, теперь остаётся лишь минимизировать ущерб.
Я оттянул от горла ставший вдруг слишком тесным ворот сорочки.
— Если разобраться, то я ничего и не знаю…
— Расскажешь обо всём, что происходило на отрезке от засады до операционной. Только об этом. И лишь о событиях, а не о мотивах и догадках. Никакой отсебятины, никаких интерпретаций! Ясно?
— Так точно!
Георгия Ивановича мой ответ, такое впечатление, удовлетворил. Он достал из портфеля стопочку каких-то листов и передвинул их мне.
— Ставь автографы!
Я принял у него автоматическую ручку, свернул стальной колпачок и принялся подписывать обязательства о неразглашении и прочие бумаги, оформлением которых в силу известных причин не озаботился Альберт Павлович. Городец откинулся на спинку кресла, зажмурился и помассировал смеженные веки.
— Вопросы?
— Что вообще в стране происходит? — полюбопытствовал я, продолжая ставить свои закорючки во всех предназначенных для того местах.
— За всю страну не скажу, а в Новинске творится бардак! — объявил куратор. — Реакционное подполье пытается раскачать ситуацию, обстрелы и подрывы стали обычным делом что в городе, что вблизи Эпицентра, а у комендатуры банально не хватает на все задачи людей. Придётся либо полицейских на службу возвращать, либо какую-то принципиально иную структуру охраны правопорядка учреждать.
— А как же РКВД?
— Новинск остаётся в полной юрисдикции корпуса. Зимск и, возможно, ещё какие-то территории тоже нам отдадут, но это пока в процессе согласования.
— Крикуна не поймали?
Георгий Иванович покачал головой.
— Как в воду канул. Та троица архаровцев из «Правого легиона» определённо не сама по себе действовала, а была лишь одной из ячеек.
— Одной из — это в Новинске или в институте?
— В институте, — сказал майор Городец, приглаживая усы. — О профессоре Орлике слышал?
Я озадаченно хмыкнул.
— Так это не примус взорвался?
— Да какой там примус! — фыркнул Георгий Иванович. — Ему гранату к дверной ручке примотали. И запал так укоротили, что рвануло без задержки. Опытный человек сработал.
— Не Крикун с подельниками? — насторожился я.
Городец покачал головой.
— Думаю, нет. У их примитивных поделок взрывателей вовсе не было, для детонации внешняя активация требовалась. Собирали на коленке из того, что было. И ко всему прочему от аналитиков пришла информация о причастности к подрыву профессора людей Гросса. По их сведениям, готовится некая серьёзная провокация, призванная дискредитировать институт в глазах научного сообщества не только внутри республики, но и за её пределами.
У меня по спине побежали мурашки.
Снова этот неуловимый Гросс!
— Определённо затевается что-то серьёзное, — с мрачным видом изрёк Георгий Иванович. — Раньше смежники наотрез отказывались признавать сам тот факт, что у них под носом уже несколько лет действует вражеская разведсеть и в пику нам называли Гросса мифом.
Я невесело усмехнулся.
— Аналитики теперь все свои просчёты и дыры в охране студгородка на происки Гросса спишут. Или вы уже установили, как взрывчатку через ограду переправили?
— Установили, — кивнул Георгий Иванович.
Я подался вперёд и спросил:
— Десятый студент, да? Был ведь и десятый? Крикун его расколол и что — втёмную использовал или шантажировать начал?
— Каждый должен знать лишь то, что знать должен, и не более того.
— Так это я вам наводку дал!
— Дал или нет — кто знает? — ухмыльнулся в усы Георгий Иванович. — Послушай, Петя, я одобряю твоё стремление подкузьмить коллег из Бюро, но это не тот случай. Забудь.
Я вздохнул и сказал:
— Там преемник Вихря с Вязом спелся, если ещё не в курсе.
Городец постучал пальцем по столу.
— Отчёт! Завтра!
— А допросят меня когда?
— Пока не известно. Будь готов.
— Всегда готов! — ответил я девизом скаутов, за сим и откланялся.
Голова просто пухла от новых вводных — сесть бы и всё хорошенько обдумать, но куда там! Бежать, бежать, бежать! То ли белый кролик, то ли белка в колесе!
