XIV
Следующий день начался с неожиданного визита. Вскоре после завтрака в номер заглянул поручик Шереметьевский. По просьбе Николая он патрулировал коридор, встречая возможных гостей еще у лестницы.
– Тут полковник английский, – шепнул он Николаю, – просит принять.
– Мария Николаевна, – Николай повернулся к великой княжне, – к вам полковник Уорд.
«Откуда он знает фамилию полковника?» – подумала Теглева.
На Маше в этот момент были серая прямая юбка и белоснежная блузка с отложным воротником. В нечто подобном Николай помнил ее на фотографиях. В этом наряде Маша была ослепительно хороша даже со своей слишком короткой прической.
Полковник Уорд оказался высоким мужчиной с чисто английскими пушистыми усами и безукоризненными манерами британского джентльмена. Отдав честь, он представился:
– Ваше высочество, разрешите представиться – полковник Джон Уорд, командир двадцать пятого батальона Мидлсексского полка.
Полковник держался подчеркнуто невозмутимо, но было видно, что красота великой княжны стала для него неожиданностью. Знаток манер не обнаружил в ее поведении ни одной помарки.
«Да, царская дочь, несомненно!» – подумал полковник.
Он в почтительной и вежливой форме высказал как соболезнования в связи со смертью семьи великой княжны, особенно подчеркнув, что это была семья монарха, так и радость в связи с ее чудесным спасением. Он сообщил, что соответствующая телеграмма уже отправлена во Владивосток для передачи далее в Лондон, дабы уведомить его величество короля Георга V как о смерти его двоюродного брата, так и о спасении его племянницы.
Николай, не подававший виду, что понимает по-английски, испугался, что при этих словах Маша вспомнит, что Георг V отказался принять семью своего свергнутого двоюродного брата, обрекая ее тем самым на смерть, и выскажется по этому поводу. Но нет, Маша даже бровью не повела. А вообще, он с интересом наблюдал за британцем, пытаясь понять цель его визита. Скорее всего, не более чем знакомство, так сказать, на княжну посмотреть и себя показать. И скорее всего, это не самодеятельность – его послал Нокс. Николай отметил, что полковник явно сбит с толку красотой Маши и ее отличным владением английским языком, что эмоции и у него начинают преобладать над здравым смыслом.
Неожиданно он услышал свою фамилию.
– Я хотел бы увидеть господина Мезенцева, – произнес Уорд.
– Пожалуйста, полковник. – Маша жестом руки подозвала Николая.
– Мистер Мезенцев, по просьбе генерала Болдырева я имею честь вручить вам, спасителю великой княжны, необходимые вам пистолеты. – Полковник подозвал своего адъютанта, который все это время стоял у дверей с каким-то ящиком в руках.
Полковник раскрыл ящик – в нем в специальных зажимах покоились два новеньких вороненых пистолета «Кольт» М1911. У Николая даже дух захватило – об этом он даже не мечтал, это даже лучше, чем браунинг: 45-й калибр, коня на скаку остановит! Он бережно взял из ящика пистолет – ну да, кольт раннего выпуска, чистый М1911, не А1. Ромбики в местах крепления щечек винтами, больше выступает спусковой крючок, рукоятка чуть менее удобная, но все равно в руке лежит отлично. Гартфорд, США, выпуск 1913 года. А вот и маркировка «АНГЛ. ЗАКАЗЪ» на левой стороне рамы, перед спусковой скобой и рычагом затворной задержки. Кольты для России закупались через Англию, и союзнички поставили их меньше половины. Не торопились! Ну а теперь на подарочные сувениры пустили.
Николай широко улыбался и благодарил. Полковника слегка шокировало, что в качестве переводчика выступила великая княжна, но выхода не было, так как сам он о переводчике не позаботился.
Наконец, произнеся еще несколько ничего не значащих слов и откланявшись, полковник Уорд отбыл.
– Зачем он приходил? – шепотом спросила Маша. – Пистолеты можно и с адъютантом отправить.
– Смотрины, – усмехнулся в ответ Николай. – Сейчас побежит докладывать Ноксу и Элиоту.
– А почему они сами не пришли?
– Слишком жирно! Ты пока лицо неофициальное, частное, никого, кроме себя, не представляешь. А англичане щепетильны в этих вопросах. Ну и потом, думаю, они пребывают в растерянности.
– Растерянности?
– Ну да! Твое появление путает им карты. Они рассчитывали на Колчака, а тут ты. И потом, их вполне устраивает, если Россия развалится, скажем, на два государства – Советскую Россию и Белую Сибирь, например. Если на большее количество, то еще лучше. Реставрация империи им совсем не нужна. Вспомни слова Ллойд-Джорджа!
– Сволочи! Какие они все сволочи! – Голос Маши задрожал.
– Тише, Шурочка смотрит!
– Она, кажется, все уже поняла! Но ты не беспокойся, Шурочка скорее пойдет на смерть, как Настенька, но не предаст.
Александра Александровна с интересом наблюдала за Машей и Николаем. То, что они влюблены друг в друга, она уже поняла. А вот о чем они шепчутся, ей было неясно, явно не любезничают. Похоже, обсуждают визит этого англичанина, то есть политику. Но что тут может понимать простой рабочий, причем настолько, что Маша с ним явно советуется, было за гранью понимания Александры Александровны.
«Загадочный человек», – подумала она.
Размышления Теглевой были прерваны появлением владельца гостиницы Григория Евлампиевича Грязнова. Расшаркиваясь перед великой княжной, прижимая к груди руки, он просил извинения за все те неудобства, которые она претерпела. Выяснилось, что все последние дни его просто не было в Омске, а управляющий проявил нерасторопность.
– Я, изволите ли видеть, скотопромышленник-с, моя скотобойня самая большая в Омске. С нее и мой основной доход-с, ей и первое внимание. Но как я узнал про вас, ваше императорское высочество, то все бросил и примчался.
– А кого вы мясом снабжаете? – поинтересовалась великая княжна.
– Так что, магазины в Омске-с, но в первую голову – Сибирское казачье войско, поскольку сам казак-с.
– А армию?
– Армию – нет-с. Мы со всей готовностью, но они не заказывают-с. А так скота много, на всех хватит-с. Год этот был хороший.
– Вот интересно, – развела руками великая княжна, – продовольствие есть, а войска на фронте полуголодные. Как же так?
– Воруют-с, – вздохнул Грязнов, – как же без этого, Россия-с…
Потом встрепенулся и, торопясь и как бы оправдываясь, стал рассказывать, что уже распорядился освободить еще два номера на этом этаже, один из них шестикомнатный, специально для великой княжны. На все ее возражения отрицательно мотал головой.
– Никак не можно! Не подобает-с! Августейшая особа! Это честь для меня!
Пришлось уступить.
Николаю шестикомнатный номер понравился. По сути это была квартира с прихожей, гостиной, столовой и спальнями. Николай с Андреем остались в прежнем номере, а все женщины переселились в шестикомнатный. Третий предоставленный в их распоряжение номер Маша решила использовать как приемную. Стараниями Грязнова его обстановку дополнили еще один диван и несколько стульев, которые хозяин гостиницы называл полукреслами. Услышав это определение, Николай поинтересовался, не гарнитур ли это братьев Гамбс, и, услышав утвердительный ответ, затрясся от смеха. А потом пожелал узнать, в каком стуле зашиты бриллианты мадам Петуховой. Совершенно ошарашенный Грязнов ответил, что он не знает никакой мадам Петуховой и тем более ни о каких бриллиантах, чем вызвал у Николая новый приступ смеха. Впрочем, не только хозяин гостиницы при этом смотрел на Николая как на подвинувшегося умом, но и все остальные. Только Маша быстро поняла, что Николай вспомнил что-то смешное из будущего, связанное с этими стульями. Ей бы смолчать, но она с искренней непосредственностью поинтересовалась, кто такая мадам Петухова.
– Теща уездного предводителя дворянства Кисы Воробьянинова! – выдал Николай и, уже неприлично заржав, добавил: – Гиганта мысли и отца русской демократии! Союз меча и орала! В общем, заграница нам поможет!
После чего он предпочел укрыться в своем номере и там отхохотаться вволю, до слез, до икоты.
– Это нервное, – пояснила остальным Маша, – все-таки Николаю тоже досталось за последнее время.
День как-то незаметно прошел в хлопотах с переселением из номера в номер. Потом Маша захотела сходить в Успенский собор на вечерню. Николай пытался ее отговорить – на улице уже стемнело, а Омск был освещен не то чтобы очень. Но Маша стала настаивать, мотивируя это тем, что в церкви бывает редко, а надо каждый день. Пошли втроем – Маша, Катя и Николай, сунувший в карман своего бушлата кольт.
Выйдя из гостиницы, свернули направо, а не налево, как предлагал Николай. Он считал, что надо идти по Любинскому проспекту, который худо-бедно был освещен, и людей на нем было больше. Но девушки уперлись. С одной Машей он бы справился, но присутствие взбалмошной, постоянно хихикавшей над ним сестры выбивало его из колеи.
В общем, пошли направо, мимо синематографа, у которого еще было людно, какого-то сквера с павильончиками, а потом… Потом стало темно и неуютно, причем так неуютно, что обе девушки притихли. Справа по улице возвышались дома, а слева кучковались невысокие строения явно нежилого вида, за которыми возвышалась темная громада какого-то завода с одинокой высокой дымовой трубой.
У Николая противно засосало под ложечкой. Им бы пройти еще квартал, и они бы оказались возле Военного собрания, в котором находилось Военное министерство. Наверняка увидели бы чуть дальше и Воскресенский собор, и их путешествие на этом окончилось бы. Но дурных девок, даром что одна из них царская дочь, опять понесло направо. Пройти успели совсем немного, как из какой-то подворотни вынырнули пятеро.
– Оп-па! Фраер и две марухи!
Николай толкнул девушек в спины.
– Бегом на другую сторону! – И потащил из кармана кольт.
Бандиты, а судя по жаргону, это были они, особо не торопились – на пустой темной улице, освещенной парой керосиновых фонарей, деться было некуда. Один Николай, может быть, и ушел бы от них, но девушки… И расходившаяся веером улюлюкавшая гопота это хорошо понимала.
Девушки вжались в арку какого-то запертого подъезда, а Николай вскинул пистолет.
«Эх, черт, ни разу не потренировался», – подумал он, нажимая на неожиданно мягкий спуск.
Кольт грохнул, заложив уши. Отдача оказалась значительно сильнее, чем у браунинга. Первая пуля ушла в молоко. Николай снова выругался, страшно, матерно. Так ругались грузчики в овощном магазине, где он работал после ухода жены. То ли площадная брань, то ли выстрел, но бандиты чуть запнулись. Впрочем, это ничего не меняло, и Николай выстрелил снова, и опять мимо.
Вспышка ответного выстрела ослепила его, по лицу и виску что-то больно чиркнуло и звонко ударило в стену. Девушки завизжали.
«Из дробовика, что ли, вдарили?» – мелькнула мысль.
Он выстрелил на вспышку, а потом стрелял не переставая до тех пор, пока затвор не встал на задержку. Троих он завалил, одного, кажется, ранил. Попал в руку. Впрочем, пулей калибра 11,43 миллиметра в руку – мало не покажется!
Свою ошибку он осознал быстро – тот, кого он считал раненым, бросился вперед и был уже в двух шагах. Бандит размашисто полоснул ножом, целя в лицо. Николай присел, пропуская удар над собой, и сильно пробил своему противнику левой в печень. Потом, уже на одних рефлексах, распрямляясь и вкладывая в удар всю тяжесть тела, добавил ему ногой в лицо. Финка полетела в одну сторону, а бандит, отброшенный ударом, что-то крича разбитым в кровь ртом, мешком рухнул к ногам девушек.
«А где пятый?» – подумал Николай и тут же увидел бандита. Тот метнулся куда-то вбок, за угол, и сразу же оттуда выбежало едва ли не столько же бандюков.
«Да что у них тут, малина, что ли?»
С тоской глядя на набегавших бандитов, он рвал из кармана вторую обойму, но она, как назло, зацепилась за подкладку. Как в кино!
– Все, п***ц! – в отчаянии крикнул Николай, готовясь принять первого, бывшего уже в трех шагах, и поскользнулся.
Стараясь удержать равновесие, он как-то совсем по-дурацки раскорячился, расставив в стороны руки, но не удержался и упал на колено.
– П***ц! – повторил он, холодея от ужаса.
За его спиной, видимо, от понимания того же, закричали девушки.
Четкий щелкающий выстрел нагана ударил бандитам в спину. Один из них упал сразу, второй – после следующего выстрела, остальные брызнули врассыпную. Неожиданная помощь позволила Николаю таки вырвать обойму из кармана вместе с куском подкладки, перезарядить пистолет и выстрелом в упор прикончить ворочавшегося у его ног бандита, которому он, по-видимому, сломал челюсть.
К ним приближалась плохо различимая в темноте фигура, в которой было что-то необычное, но что, Николай понять не мог. Один из бандитов, видимо раненый, попытался приподняться, но человек, не останавливаясь, выстрелил ему в спину. Вспышка выстрела добавила чуть-чуть света, и Николай понял, что показалось ему необычным в подходившем к ним человеке: у него не было руки.
– Ваше императорское высочество! Мария Николаевна! Вы целы? – крикнул человек.
– Господи, Костя! – ахнула Маша, и Николай узнал поручика Попова.
– Я прозевал, когда вы вышли из гостиницы. Увидел только, что вы идете на Шпрингеровскую. Зачем вы пошли сюда?
– В Успенский собор мы шли, – зло ответил Николай.
– Но зачем сюда? Шли бы по Любинскому! Так ближе и безопаснее! В Омске бандитов полно, стрельба каждую ночь.
– А вы пробовали спорить с двумя глупыми бабами?! – вне себя от ярости прорычал Николай, надвигаясь на девушек.
Поручик, приоткрыв от неожиданности рот, растерянно наблюдал за происходящим. Ладно бы если Николай обозвал глупой бабой свою сестру (а ее Попов узнал), но под раздачу попала и ее августейшая спутница. При этом великая княжна не возмутилась, а, наоборот, стояла с виноватым видом.
За углом раздался топот сапог – появился патруль, как всегда, к шапочному разбору.
– Чехи, – сказал поручик, – эти никогда не спешат на выстрелы. Зачем?
Картина происшедшего была, как говорится, налицо. Никаких особых пояснений не требовалось, да и сделать их было довольно затруднительно – чехи плохо понимали русский язык. Однако документы проверили. И вот тут возникло затруднение: ни у кого, кроме Попова, их не было. Чешские солдаты проявили завидное рвение и объявили Николая и обеих девушек задержанными. Пистолет у Николая отобрали и повели всех троих в комендатуру, которая, по словам поручика, находилась в крепости. По лицам солдат было видно, что они только ждут удобного случая двинуть Николаю по голове прикладом и вплотную заняться хорошенькими и чистенькими барышнями. Громадье их планов ломало лишь присутствие поручика Попова, который демонстративно продолжал держать в руке наган.
Пройдя квартал, вся компания оказалась рядом с двухэтажным зданием, у дверей которого стоял часовой с винтовкой, причем не чех.
– Подождите минутку, – крикнул Попов чешским солдатам и заскочил в дом.
Судя по кислым выражениям лиц патрульных, это не сулило им ничего хорошо. И действительно, спустя буквально пару минут на улице вновь появился поручик в сопровождении нескольких русских офицеров.
В итоге патруль отправился восвояси, а Николай с девушками оказался в дежурке Военного министерства, которое как раз и находилось в этом здании. Группа молодых офицеров окружила их и, стараясь угодить великой княжне, угощала чаем с какими-то вкусными крендельками. Усилия их, впрочем, пропали даром, так как Маша, увидев на лице Николая кровь, бросилась оказывать ему первую помощь.
– Повезло, – сказал Попов, взглянув на рану, – если бы чуть правее…
Действительно, только две дробины зацепили Николая, скользом чиркнув по правому виску. Осознав, что значит «правее», Маша пришла в ужас, у нее затряслись руки, и бинтовала брату голову уже Катя. Остальные присутствовавшие, да и сам Николай, отнеслись к ране как к не заслуживавшей внимания ерунде. Вот если бы действительно правее…
Выяснив причину вечерней прогулки великой княжны, несколько офицеров вызвались проводить ее и Катю в Воскресенский собор, находившийся по соседству. Николай идти отказался, сославшись на недомогание, а главным же образом из-за того, что злился на Машу. Маша же, как ей ни хотелось остаться вместе с ним, не стала обижать офицеров.
Когда девушки ушли, к Николаю подсел высокий худощавый капитан с щегольскими усиками. Понимающе глядя на Николая, которого после пережитого уже начал бить отходняк, он достал из кармана фляжку.
– Держите, отличный коньяк. То, что вам надо. Не стесняйтесь, пейте!
Коньяк действительно помог, слегка отпустило.
– Позвольте представиться, – сказал капитан, – капитан Деллинсгаузен. Летом я с группой офицеров пытался добраться до Екатеринбурга, чтобы спасти государя, но, увы, ничего не получилось. Мы не успели. А вы, насколько я понял, тот самый спаситель великой княжны?
– Тот самый.
– Рад познакомиться с человеком, в отличие от нас, сумевшим сделать хоть что-нибудь. – Деллинсгаузен протянул Николаю руку.
– Так получилось. – Николай пожал протянутую руку. – Учтите, я не дворянин.
– Это не имеет значения. Вы фронтовик?
– Да, унтер-офицер, Тридцатый Полтавский пехотный полк, команда разведки, три «Георгия».
– Как же сегодня-то так получилось? Ведь кончиться могло плохо!
– Да, если бы не поручик Попов…
– Вам не кажется, что великой княжне нужна охрана? Одному вам явно не справиться.
– Я об этом говорю с первого дня. Это дело поручили полковнику Кобылинскому, но он явно не тот человек, который должен этим заниматься.
– Но вы-то тоже не профессионал?
– А кто профессионал? – парировал Николай. – Просто охранять великую княжну должны люди, готовые не раздумывая заслонить ее своим телом.
– Пожалуй, да, – согласился капитан. – Знаете что, – сказал он, подумав, – моя группа сохранилась, хоть и в несколько уменьшенном виде. Что вы скажете, если мы возьмемся за это дело? За своих людей я ручаюсь: мы не сумели спасти государя и его семью, тем более для нас дело чести оберегать его единственную уцелевшую дочь. А опыт – это дело наживное, сами знаете.
– Я не против, – ответил Николай, – думаю, и Мария Николаевна согласится. Начальство-то вас отпустит?
– Да я тут кисну при штабе! Скоро мхом порасту! Отпустят, куда они денутся!
За разговором время прошло незаметно. Вернулись из церкви девушки, и Николай представил Маше Деллинсгаузена.
– Ваше императорское высочество! – сказал тот. – Я виноват перед вами! Я и мои товарищи пытались пробраться в Екатеринбург, дабы спасти государя и всех вас, но не получилось, – он развел руками, – мы не успели!
– Вам не в чем себя винить, – Маша сделала паузу, подняв на капитана глаза, – э…
– Николай Александрович! – щелкнул тот каблуками.
Маша вздрогнула. Капитан смутился, поняв, что является тезкой покойного государя, и покраснел.
– Да, – вздохнула великая княжна, – и так бывает. Так вот, вам не в чем себя винить. Вы сделали все, что могли, и я благодарна вам за это. На все остальное была Божья воля!
– Ваше императорское высочество! Я и мои люди хотели бы взять на себя вашу охрану!
– Я не против, капитан, особенно в свете происшедшего, – ответила великая княжна и указала на Николая. – С моим спасителем и телохранителем Николаем Петровичем Мезенцевым вы уже знакомы. У него есть какие-то интересные идеи на этот счет. Обсудите с ним все и договоритесь о взаимодействии.
– Давайте завтра, – сказал Николай, – подходите с другими офицерами. Все обсудим и обо всем договоримся. А сейчас нам пора в гостиницу.
Когда девушки вошли в свой номер, они попытались было сразу юркнуть в свою спальную комнату, но их остановил окрик Николая:
– Стоять!
Он подошел к обернувшимся девушкам, смотревшим, потупясь, в пол. Находившиеся в гостиной Шурочка Теглева и Лиза Эрсберг испуганно молчали. Николай, зло сопя, постоял несколько секунд перед Машей и сестрой, а потом его прорвало.
– Вы, две… дуры! Вертихвостки! Искательницы острых ощущений! Если еще раз вы, нет, ты, – он повернулся к Маше, – посмеешь ослушаться меня, я уеду к чертовой матери!
Не зная, что еще сказать, он отвесил Катюхе увесистый подзатыльник, несколько секунд с поднятой рукой постоял перед Машей, но не ударил, а плюнул на пол и, бросив им напоследок: «Давленные м***вошки!» – пошел прочь.
Катюха, шмыгая носом, потирала голову. Маша, как нашкодивший подросток, молча водила носком ботинка перед собой. Шурочка же Теглева вся трепетала от праведного гнева. Еще в самом начале этой совершенно безобразной, по ее мнению, сцены она затолкала Лизу в спальню и закрыла дверь. Но сама осталась в гостиной, все видела и слышала, и сейчас дала волю своему гневу.
– Маша, да как он смеет! – воскликнула она. – Как он смеет так кричать, так оскорблять тебя? Кто ты – и кто он? И ты молчишь? Не ставишь его на место? Нет, я все понимаю, он твой спаситель, ты ему благодарна! Но это не дает ему права так обращаться с царской дочерью! Он тебя чуть не ударил! Возмутительно! Какими бы ни были ваши отношения, а я не дура, я все вижу, но это просто возмутительно! Что ты улыбаешься? Что улыбаешься?
– А что вы видите, Шура?
– Ну, – Александра Александровна немного смутилась, – я вижу, что вы влюблены друг в друга. Вы молоды, вы вместе много пережили, и ваши чувства естественны, но это не основание так кричать на тебя! Как он может? Мужлан!
Маша шагнула к Теглевой, обняла ее и прошептала в ухо:
– Он все может, он может даже ударить меня! Потому что он – мой муж!
