Глава 21

Я был готов к такому ответу, он не стал для меня неожиданностью. Что ж, раз по-хорошему не получается, придется немного поднажать.

— То есть как «не будем»? — сказал я с нажимом, стараясь вложить в свой голос максимум актерского мастерства и праведного возмущения. — Игорь Степанович, это же человек! Живой человек, который страдает! У нее камни в протоках, хроническое воспаление, диабет! Если ей не сделать операцию, она же просто умрет от осложнений! Или будет всю оставшуюся жизнь по больницам мыкаться, глотая обезболивающие горстями!

Шаповалов поморщился, как будто я предложил ему съесть тухлую рыбу. Ага, я бью ему по больной мозоли. Видимо, совесть у него все-таки не до конца атрофировалась.

— Разумовский, ты меня что, не слышишь? — он начал откровенно беситься. — Я тебе русским языком говорю: СТРА-ХОВ-КИ у нее НЕТ! Точнее, есть, но самая базовая, муниципальная, которая покрывает только самые дешевые манипуляции, и даже за экстренные случаи придется платить! А плановая лапароскопическая холецистэктомия с ревизией протоков, да еще и у пациентки с таким букетом сопутствующих заболеваний, — это, извини меня, дорогое удовольствие! Больница не будет работать себе в убыток!

Да, я проверил страховку Захаровой, как раз когда заходил в ординаторскую. Такая страховка была редкостью в этом мире. Не сказать, чтоб прям большой, но все же редкостью. В основном люди умудрялись купить что-то более приличное к пенсии, но получалось не у всех. Увы.

— Да какая, к черту, разница, есть у нее страховка или нет? — я уже вошел в раж, чувствуя себя как минимум Станиславским на сцене МХАТа. — Она же умрет, если ей не помочь! Вы что, этого не понимаете?

— А ты думаешь, я этого не понимаю, Разумовский? — Шаповалов тоже повысил голос. — Ты думаешь, мне приятно отправлять пациентов домой, зная, что им нужна операция, а мы не можем ее сделать? Но что я, по-твоему, должен предпринять? Из своего кармана ей операцию оплатить? Или, может, ты сходишь к ней в палату и спросишь, нет ли у нее случайно под подушкой десяти тысяч имперских рублей на «небольшое хирургическое вмешательство»? Но я, если честно, очень в этом сомневаюсь! Она же простая пенсионерка, откуда у нее такие деньги?

— А как же клятва целителя? — я с вызовом посмотрел ему в глаза, выходя на финишную прямую своего маленького спектакля. — Как же жизни людей? Разве они не дороже всех денег и страховок?

Шаповалов тяжело вздохнул и как-то устало потер переносицу.

— Вот в таком мире мы живем, Разумовский! Денег нет — но вы держитесь! Назначим ей желчегонные, спазмолитики, обезболивающие. Может, на лекарствах и магических зельях еще какое-то время продержится. Походит, помучается.

— Да ваши лекарства и зелья помогут ей ненадолго! — я уже почти кричал, входя в образ наивного и отчаявшегося идеалиста. — Качество жизни у нее все равно будет на нуле! Она же будет постоянно госпитализироваться с этими своими приступами! Это же не жизнь, а сплошное мучение!

— Значит, будем госпитализировать, — пожал плечами Шаповалов. — Прокапаем, снимем обострение, и дальше пойдет.

— Куда пойдет? — я не унимался, чувствуя, что он почти дозрел. — Умирать потихоньку? Что это за порядки такие? Что это за медицина?

— А это, Разумовский, не благотворительная организация! — отрезал Шаповалов, и его голос снова стал жестким и холодным. — Ты разве этого не знаешь? Это государственное медицинское учреждение! И мы работаем по тем правилам, которые нам спускают сверху! А правила таковы: нет соответствующей страховки или денег — нет и дорогостоящего планового лечения! Хочешь, чтобы у тебя все было в порядке, — покупай нормальную страховку! А не можешь — ну, извини, твои проблемы! Все, Разумовский, ты меня уже бесить начинаешь своей наивностью! Вали отсюда! И да, кстати, за твою сегодняшнюю инициативу — дежуришь сегодня ночью! Чтобы было время подумать над несовершенством этого мира! Все, разговор окончен! Пойдем, Слав, у нас еще дел по горло!

Он повернулся к своему молчаливому спутнику, с которым он разговаривал до моего прихода, и они оба вышли из коридора, оставив меня одного. Я еще несколько секунд стоял, для вида сжимая кулаки и имитируя кипящую злость и бессилие. Но как только они скрылись за поворотом, я тут же успокоился и мысленно усмехнулся.

Отлично! Ночное дежурство получено, как я и хотел. Будет время во всем разобраться без лишних глаз и суеты.

Да, конечно, система, где человеческая жизнь ценится меньше, чем строчка в страховом полисе, вызывала у меня искреннее омерзение. В моем прошлом мире такого откровенного цинизма почти не было, хотя и там свои проблемы с финансированием имелись. А здесь приходилось с этим мириться и искать обходные пути.

Нужно было что-то делать. Система. Проклятая система.

Но для начала стоило все-таки поговорить с самой Захаровой. Вдруг у нее действительно есть какие-то сбережения или родственники, которые могли бы помочь? Хотя откуда у простой пенсионерки могут быть такие деньги? Но попытаться стоило. Это был первый и самый очевидный шаг, который нужно было предпринять, прежде чем переходить к более… радикальным методам.

Я глубоко вздохнул, сбрасывая с себя роль возмущенного идеалиста, и с холодной решимостью профессионала направился в палату к Антонине Павловне. Пора было начинать действовать.

Где-то в коридорах Муромской Центральной Городской Больницы

Игорь Степанович Шаповалов и его коллега, заведующий отделением анестезиологии и реанимации, Мастер-Целитель Вячеслав Игоревич Кравченко, шли по больничному коридору, направляясь в операционную.

Кравченко, высокий, сухой мужчина с умными, немного печальными глазами, всю дорогу молчал, только иногда бросал на Шаповалова вопросительные взгляды.

— Это что еще за фрукт у тебя в отделении завелся, Игорь? — наконец не выдержал он, когда они отошли на безопасное расстояние от ординаторской. — Первый раз такого вижу.

Шаповалов только отмахнулся.

— Да так, Слава, не бери в голову. Вручили мне тут на днях подарочек со скорой помощи. Адепт еще совсем зеленый, а гонору — как у заслуженного Магистра Гильдии. Талантливый, зараза, ничего не скажешь. Диагнозы ставит такие, что я сам иногда диву даюсь. Но уж больно въедливый и сердобольный какой-то. Прямо как ты в молодости.

Кравченко поёжился.

— Но так-то парень прав, Игорь. Меня вот всегда бесили наши порядки со страховками. Как я могу отправить пациента домой, зная, что ему нужна операция, и что без нее он, по сути, обречён? Я же клятву давал… «Не навреди»… А тут получается, что мы своим бездействием как раз и вредим.

Шаповалов тяжело вздохнул.

— Да знаю я всё это, Слава, знаю. И парень прав, тысячу раз прав. И мне самому тошно от всего этого. Но что мы можем сделать? Мы — всего лишь винтики в этой огромной, бездушной машине. В моих силах — только подлатать немножко пациента, снять острое состояние, облегчить страдания. А дальше я бессилен. Такой вот мир вокруг нас, такие правила игры.

Кравченко только покачал головой.

— Отвратительно всё это, Игорь. Просто отвратительно. Иногда мне кажется, что мы не лекари, а счетоводы какие-то. Считаем, сколько стоит человеческая жизнь, и выносим вердикт. И от этого становится по-настоящему страшно.

Когда все ушли, я остался один в ординаторской. Сел за компьютер и задумался, как решить сложившуюся ситуацию с Захаровой. Вариантов было немного. И все они были не особо рабочими.

Можно было, конечно, попытаться спровоцировать у нее острый приступ и взять ее экстренно в операционную. Но даже в этом случае, ей потом выкатят такой огромный счет, что она трижды пожалеет о своем спасении.

Я слышал истории, как люди здесь квартиры продавали, лишь бы заплатить за экстренную помощь. Нет, это был не выход.

Пациенты в отделении спали. В коридорах было тихо.

Эту больничную идиллию нарушало лишь мерное тиканье настенных часов да мое собственное недовольное урчание в желудке.

Мои мысли снова и снова возвращались к разговору с Шаповаловым и к бедной Антонине Павловне.

Естественно, у нее никаких «десяти тысяч под подушкой» не оказалось. Она слушала меня, своего лечащего лекаря, который с умным видом рассказывал ей про необходимость дорогостоящей операции, и только тихо плакала, вытирая слезы краешком старенького платочка.

Без этой операции ее ждало сплошное мучение. Постоянные боли, строжайшая диета, страх перед каждым приемом пищи. Риск внезапного обострения и экстренной госпитализации. А там, глядишь, и до более серьезных осложнений недалеко — механическая желтуха, острый панкреатит, перитонит… И все это могло закончиться очень печально.

Хотя сама операция по удалению желчного пузыря, даже с ревизией протоков, если ее делать вовремя, не представляла из себя ничего сверхсложного. Обычная, рутинная процедура для любого опытного хирурга.

Провел — и забыл. Непонятно было только, откуда такая заоблачная сумма за нее выросла в прейскуранте здешней «бесплатной» медицины.

Нужно было найти легальный, но, возможно, не самый очевидный способ помочь ей. Раз уж я остался на ночное дежурство, у меня было время и доступ к больничной сети. И я собирался этим воспользоваться.

Я с головой ушел в изучение внутренней документации. Отчеты, приказы, финансовые ведомости, протоколы заседаний Совета больницы… Большая часть информации была либо закрыта для моего адептского уровня доступа, либо представляла собой скучную бюрократическую муть.

Но я упорно, строчка за строчкой, продирался сквозь эти дебри. Я искал зацепку, лазейку, хоть что-то, что могло бы помочь Антонине Павловне.

Если бы Фырк был сейчас рядом, он бы наверняка не упустил шанса съязвить:

«Ну ты прямо хакер, двуногий, а не лекарь! Горе-хакер в белом халате! Пытаешься взломать систему с помощью мышки и клавиатуры! Смотри, не перегрейся от умственного напряжения!»

Что-то в этом духе…

Я мысленно усмехнулся. Да, без его комментариев было как-то непривычно тихо.

Прошел час, другой.

Глаза уже начали слипаться от мерцания монитора и бесконечных столбцов цифр. Я уже почти отчаялся найти что-то путное, как вдруг… вот оно! В одном из старых, заархивированных финансовых отчетов за прошлый год я наткнулся на очень интересную статью расходов.

Ага! Так я и думал!

Все было не так просто, как пытался представить мне Шаповалов.

Я откинулся на спинку кресла и потер уставшие глаза. Чувство удовлетворения от находки боролось с дикой усталостью. Теперь можно было и немного передохнуть.

Я завалился на старый, продавленный диван в ординаторской, теперь уже с новыми, гораздо более оптимистичными мыслями. Закинул руки за голову и с усмешкой уставился в обшарпанный потолок.

На часах было далеко за полночь. Мое почетное ночное дежурство, которым меня так «любезно» наградил Шаповалов, переставало быть томным и приобретало совершенно новый смысл.

В ординаторскую, тихонько притворив за собой дверь, вошла Кристина Волкова. Она сегодня тоже дежурила на посту.

— О чем задумался, герой-спаситель? — она подошла к дивану и с улыбкой посмотрела на меня сверху вниз. Ее светлые волосы были собраны в небрежный пучок на затылке, а несколько выбившихся прядей кокетливо обрамляли ее миловидное личико.

Я отмахнулся.

— Да так, Кристин, о всякой ерунде. О пациентке сегодняшней, Захаровой. Ей операция нужна как воздух, а ее, видишь ли, делать не дают. Страховка не та.

Кристина сочувственно вздохнула и присела на краешек дивана рядом со мной.

— Да, Илья, к сожалению, так часто бывает в нашей больнице. И не только в нашей. Деньги решают все. А если их нет… Ну, ты сам все понимаешь. Но не грусти. Я знаю, как поднять твое настроение.

Не успел я и глазом моргнуть, как она, ловко извернувшись, неожиданно для меня села сверху, прямо мне на бедра, обхватив меня ногами. Ее лицо оказалось в каких-то сантиметрах от моего.

— Эй, ты чего? — я ошарашенно уставился на нее. Мне, конечно, было приятно такое близкое соседство с красивой девушкой, но у меня же вроде как… Ну, не то чтобы серьезные, но все-таки какие-то отношения с Вероникой намечались. И это было как-то неправильно.

— А что «чего»? — Кристина хитро улыбнулась. — Разве я тебе сегодня не помогла? Я же ради тебя отложила всю свою важную работу. Бегала с твоими пробирками. Это, между прочим, была услуга. И я считаю, что за такие услуги полагается… благодарность. Очень личная благодарность. Вот я и пришла ее получить. Прямо здесь и сейчас.

Она медленно наклонилась ко мне, и ее губы почти коснулись моих. От нее пахло цветами и… желанием.

— Кристина, подожди! — я попытался ее немного отстранить, хотя тело мое уже предательски начинало реагировать на ее близость. — А вдруг кто-нибудь зайдет? Неудобно же!

— Не зайдет, — прошептала она мне на ухо, обдавая горячим дыханием. — Все спят. А если и зайдет… Значит, им повезет увидеть интересное шоу.

И она снова потянулась ко мне за поцелуем.

В этот самый неподходящий момент дверь в ординаторскую со скрипом отворилась, и на пороге нарисовался… Пончик.

Он тоже сегодня дежурил вместе со мной по распоряжению Шаповалова. Вид у него был заспанный и крайне удивленный.

— Ой! — только и смог выдохнуть он, уставившись на нас широко раскрытыми глазами.

— Я же говорил! — прошипел я Кристине, пытаясь высвободиться из ее цепких объятий.

Кристина неохотно сползла с меня, наградив Пончика таким испепеляющим взглядом, что тот, кажется, уменьшился в размерах раза в два.

— Чего тебе, Величко? — процедила она сквозь зубы, закатив глаза. — Не видишь, люди заняты?

— А чем это вы тут занимаетесь? — пролепетал Пончик, переводя испуганный взгляд с меня на Кристину и обратно.

— Анатомией, Семен, анатомией! — Кристина немного высокомерно хмыкнула. — Практические занятия проводим. По изучению мужского и женского организма. Не видишь, что ли? Или тебе тоже нужно наглядное пособие?

— Анатомией? — Пончик недоверчиво почесал затылок. — На рабочем месте? Прямо на диване?

Я не выдержал и встал.

— У тебя какие-то проблемы, парень? — я скрестил руки на груди и строго посмотрел на него. — Может, тебе тоже нужно срочно изучить какой-нибудь раздел анатомии? Например, строение кулака и его воздействие на челюстно-лицевой аппарат? Не задавай глупых вопросов, чтобы не получать на них банальные ответы. И вообще, Семен, тебе чего было нужно? Дело есть какое-то?

Пончик тут же сник и испуганно замотал головой.

— Н-нет, ничего, Илья, я просто хотел спросить «как дела». Я, наверное, пойду…

— И правильно сделаешь, — кивнул я. — И дверь за собой прикрой. С той стороны.

— А я ведь могу и доложить Игорю Степановичу! — вдруг осмелел Пончик, уже стоя в дверях. — О том, чем вы тут занимаетесь!

Я только махнул рукой.

— Да делай что хочешь, Величко. Хоть самому Императору жалуйся. Мне, если честно, глубоко фиолетово.

И тут, как по заказу, на стене над столом Шаповалова резко вспыхнул красный огонек сигнального артефакта, а из динамика раздался пронзительный, прерывистый писк. Кому-то из пациентов стало плохо!

Мы с Кристиной переглянулись. На табло высветился номер палаты и койко-место.

— Захарова! — вскрикнула Кристина. — Антонина Павловна! Да что ж такое⁈