Глава 18
Картина Репина «Не ждали», только вместо революционера — я, а вместо удивленных родственников — инквизитор и женщина, которой я, по идее, должен был сниться в самых радужных снах как ангел-хранитель.
Я быстро взял себя в руки. Удивляться в этом мире я уже почти перестал. Чего можно было ожидать от ситуации, которая с самого начала пахла какой-то грязной подставой? Правильно, еще большей подставы.
Фырк на моем плече негодовал так, что его серебристая шерстка стояла дыбом.
— Ну это уже вообще ни в какие ворота, двуногий! Спасаешь их тут, понимаешь ли, ночей не спишь, Искру свою драгоценную тратишь, а они тебе — нате, получите обвинение! Да я бы эту Ветрову… я бы ей… все ее чакры прочистил! С обратной стороны! И без анестезии!
— Успокойся, Фырк, — мысленно остановил я его. — Истерикой делу не поможешь. Посмотрим, что она скажет.
— Проходите, адепт Разумовский, присаживайтесь, — следователь Мышкин указал мне на стул напротив Марины.
Голос у него был все такой же вкрадчивый и маслянистый, как будто он собирался не допрос вести, а продать мне подержанный пылесос сомнительного качества.
Мне стало даже немного интересно. Я спокойно прошел и сел.
Марина Ветрова тут же вжала голову в плечи и постаралась сделать вид, что разглядывает потрескавшийся линолеум. В глаза мне она упорно не смотрела. Ага, значит, совесть все-таки не совсем чиста. Или боится чего-то.
— Итак, госпожа Ветрова, адепт Разумовский, — Мышкин обвел нас своим пронзительным взглядом. — Я понимаю, что ситуация для вас обоих не из приятных, но, надеюсь, нам удастся сегодня прояснить некоторые моменты. Дело в том, госпожа Ветрова, что ваше заявление на адепта Разумовского оно, скажем так, вызвало определенный резонанс в Гильдии. С одной стороны, мы имеем ваши показания, вызывающие серьезные опасения. С другой — адепт Разумовский, несмотря на свой юный возраст и невысокий ранг, уже успел зарекомендовать себя как весьма ценный специалист.
Он сделал небольшую паузу, давая нам возможность оценить всю глубину его мысли.
— Поэтому, прежде чем передавать это дело в Дисциплинарный Совет, я бы хотел, чтобы вы еще раз обсудили возникшие разногласия. Возможно, они не так уж и непримиримы, и нам удастся все уладить здесь и сейчас, без лишнего шума. В конце концов, обвинение лекаря, тем более подающего надежды, — тут он многозначительно посмотрел на меня, — это очень серьезный шаг. Лекари у нас в Империи на вес золота, особенно сейчас, когда в стране бушует эта проклятая «Стеклянная лихорадка». Так что, если есть хоть малейшая возможность разрешить этот конфликт мирным путем, мы должны ею воспользоваться.
Марина глубоко вздохнула, ее руки, сжимавшие сумочку, заметно дрожали. Она подняла на меня испуганный, но в то же время какой-то упрямый взгляд.
— Я уже говорила ранее… — начала она срывающимся голосом. — Когда мой сын, Сенечка, заболел и адепт Разумовский его осматривал. Я уверена, он что-то сделал! Что-то такое, от чего Сенечке потом стало только хуже! Гораздо хуже! Он начал задыхаться! Если бы не лекари в больнице… я боюсь даже подумать, что могло бы случиться! Я просто знаю, что это из-за него!
Я едва заметно нахмурился. «Что-то сделал»? «Просто знаю»? Это уже не обвинение, а какие-то домыслы и бабские страхи. Но откуда они взялись? И почему она так уверена?
— Двуногий, это правда? — Фырк, сидевший у меня на плече, удивленно пискнул мне в голову. — Ты там что, какие-то тайные ритуалы над ребенком проводил, пока мамка не видела? Или, может, порчу навел? Ай-яй-яй, нехорошо!
— Да, Фырк, я действительно дал ему немного своей мази, чтобы усилить симптомы, когда отвлекал его конфетой, — мысленно ответил я ему. — Но это была совершенно безобидная вещь, и она никак не могла вызвать такого резкого ухудшения. Тут кто-то явно постарался и внушил ей эту чушь.
Я внимательно посмотрел на Марину, стараясь сохранить на лице самое невозмутимое выражение. Вида я не подавал, что ее слова меня хоть как-то задели или удивили.
— Госпожа Ветрова, то, что вы говорите, — это очень серьезные, но, простите, совершенно голословные обвинения, — спокойно произнес я. — Вы утверждаете, что я «что-то сделал», но не можете сказать, что именно. Это больше похоже на домыслы или результат чьих-то недобросовестных внушений. Ухудшение состояния вашего сына никак не связано с моими действиями. Оно было обусловлено прогрессированием его основного заболевания, которое, как вы помните, оказалось гораздо серьезнее, чем мы все предполагали.
— У вас есть какие-то основания полагать, что адепт Разумовский совершил некие скрытые манипуляции с вашим сыном, госпожа Ветрова? — вмешался Мышкин, обращаясь к Марине. — Кроме ваших интуитивных ощущений?
Та на мгновение замялась, ее щеки покрылись предательским румянцем.
— Ну я просто чувствую, что это так! — почти выкрикнула она. — А еще Сенечка потом, когда ему стало получше, рассказал, что «добрый дядя лекарь» дал ему конфетку, а потом у него в носике стало как-то странно пахнуть, и немного щипало. И ему от этого стало трудно дышать! Я уверена, это было какое-то зелье! Опасное!
Я мысленно усмехнулся. Ну вот, хоть какая-то конкретика. «Странно пахнуть и немного щипало» — это, скорее всего, ментол или эвкалипт из моей мази. А «трудно дышать» — это уже, похоже, либо детское преувеличение, либо результат грамотно подведенных к этому выводу вопросов со стороны того, кто ее обрабатывал.
— То есть, вы утверждаете, госпожа Ветрова, — Мышкин задумчиво посмотрел на нее, — что адепт Разумовский сначала засунул в нос вашему сыну некое зелье, после чего ему стало хуже, а потом у него нашли опухоль в легких, верно?
— Н-нет, немного не так, — Марина совсем растерялась. — Адепт Разумовский он сначала сказал, что у Сенечки, возможно, не просто «Стеклянная лихорадка», а какое-то более страшное заболевание, и что его нужно срочно госпитализировать для обследования. А уже потом, когда мы были дома и ждали скорую, Сенечке вдруг резко стало очень плохо, он начал задыхаться. И я подумала, что это из-за того зелья…
— Понятно, — Мышкин кивнул и перевел взгляд на меня. — Адепт Разумовский, как вы можете это объяснить? Откуда вы, будучи всего лишь адептом, могли заподозрить у мальчика Ветрова столь серьезное заболевание, которое не увидели другие, более опытные целители? И почему его состояние так резко ухудшилось именно после вашего визита?
— Да-да, двуногий, мне вот тоже очень интересно послушать твою официальную версию! — тут же встрял Фырк. — А то я-то знаю, как все было на самом деле, но этим инквизиторам правду лучше не говорить. А то они нас обоих на опыты пустят.
Я, естественно, не собирался рассказывать ни про Фырка, ни про свой «Сонар». Пришлось импровизировать.
— При осмотре пациента Ветрова, — начал я, стараясь, чтобы мой голос звучал как можно более убедительно, — я обратил внимание на некоторые атипичные симптомы, не укладывающиеся в картину обычной «Стеклянной лихорадки». В частности, у него были очень сильные, нехарактерные для этого заболевания хрипы в легких, выраженная одышка и общая интоксикация. Я сопоставил все эти данные. У меня возникло подозрение, что у мальчика серьезное поражение легких, возможно, даже опухоль. Поэтому я настоял на немедленной госпитализации для дальнейшей диагностики. О том, что у него именно опухоль я на тот момент не знал. Его состояние позже резко ухудшилось. К сожалению, это было закономерным следствием его основной болезни, а не из-за какого-то зелья. Мои предположения оказались верны.
— Нет! Я точно помню, вы ничего не говорили про хрипы! — тут же возразила Марина. — Вы просто посмотрели на Сенечку, что-то там поделали своими руками и сразу сказали про страшную болезнь! К тому же, с вами был ваш напарник, фельдшер Григорий, он гораздо опытнее вас, и он никаких хрипов не услышал! И ничего страшного не заподозрил!
— А с чего вы взяли, госпожа Ветрова, что фельдшер Григорий Сычев более опытный и квалифицированный специалист, чем я? — я позволил себе легкую усмешку.
— Ну он же старше вас по возрасту! И по рангу он Целитель третьего класса, а вы — всего лишь адепт! — немного растерянно ответила Марина.
— Возраст и ранг, уважаемая, — я развел руками, — далеко не всегда являются показателем истинного профессионализма. Иногда и молодые адепты могут видеть то, чего не замечают убеленные сединами Целители.
— Так, достаточно препирательств! — Мышкин стукнул ладонью по столу. — Госпожа Ветрова, я так понимаю, вы хотите, чтобы мы провели экспертизу и выяснили, действительно ли адепт Разумовский применял к вашему сыну какую-то неизвестную мазь, и могла ли она вызвать ухудшение его состояния?
— Да! — Марина решительно кивнула. — Я хочу, чтобы вы провели полную диагностику моего сына! Взяли у него все необходимые анализы и выявили наличие в его организме каких-либо посторонних веществ! Я читала в интернете, что если этот Разумовский действительно давал ему проклятое зелье, то следы ее еще должны были остаться в организме! Я хочу знать правду!
«Проклятое зелье»? Ну, это уже слишком. Похоже, кто-то действительно очень хорошо обработал бедную женщину, внушив ей всякие глупости.
— «Проклятое зелье», говорите? — Мышкин задумчиво посмотрел на Марину, потом на меня. — Что ж, это очень серьезное обвинение. И мы, безусловно, проведем все необходимые проверки и экспертизы. А пока…
Мышкин тяжело вздохнул и, обведя нас взглядом, произнес:
— Что ж, адепт Разумовский, госпожа Ветрова, я вижу, что к консенсусу мы с вами сегодня так и не придем. Очень жаль. В таком случае, госпожа Ветрова, вы пока можете быть свободны. Благодарю вас за уделенное время и ценные показания. Мы с вами свяжемся дополнительно, если это потребуется.
Марина молча кивнула, быстро поднялась и, не глядя в мою сторону, почти бегом выскользнула из кабинета.
— Иди-иди, змея подколодная! — тут же злобно прошипел Фырк ей вслед. — Надеюсь, тебе твой Сенька потом спасибо скажет за то, что ты его спасителя под монастырь подводишь! Хотя… что-то мне подсказывает, что она не по своей воле это делает. Уж больно у нее вид был испуганный.
Когда за Мариной закрылась дверь, Мышкин снова повернулся ко мне. Его лицо стало еще более серьезным, а в глазах появился какой-то холодный блеск.
— А вот с вами, молодой человек, — он сделал многозначительную паузу, — нам нужно что-то решать. И решать кардинально.
— Вы же и так меня уже, по сути, посадили в камеру, — я усмехнулся. — Куда уж кардинальнее?
— Ну, во-первых, это была не камера, а всего лишь комната для временного ожидания и проведения следственных мероприятий, — Мышкин кашлянул. — А во-вторых…
— То-то я смотрю, слишком уж комфортабельно для обычной камеры! — тут же встрял Фырк. — Ни тебе крыс, ни паутины по углам, ни соседа-уголовника с фингалом под глазом! Скукота!
— То есть, вы хотите сказать, что отпустите меня? — я с надеждой посмотрел на следователя.
— Не совсем, адепт Разумовский, не совсем, — Мышкин загадочно улыбнулся.
— Ну что опять? — простонал Фырк. — Я так и знал, что все не может быть так просто! Сейчас он тебе предложит сделку с дьяволом или потребует, чтобы ты ему пятки почесал!
Я прыснул от смеха.
— Фы-ы-ырк! — с укором сказал я.
Хорошо Мышкин в этот момент поднялся из-за стола и не видел моего смешка. Он подошел к старому шкафу, который занимал почти всю стену, и, порывшись в его недрах, достал оттуда небольшую бархатную коробочку. Он открыл ее и извлек на свет два странных браслета, сделанных из какого-то темного, тускло поблескивающего металла.
— Видите ли, Илья, — он снова сел за стол и положил браслеты перед собой. — Ситуация у нас с вами, прямо скажем, неоднозначная. С одной стороны — серьезные обвинения, которые мы не можем игнорировать. С другой — ваш несомненный талант, о котором мне уже успела доложить сама главврач Кобрук. А лекари, как я уже говорил, нам сейчас очень нужны. Страна на пороге серьезной эпидемии, и каждый целитель на счету. Ваши знания и ваш нестандартный подход к диагностике могли бы очень пригодиться. Особенно в хирургии.
— Да-да, пригодились бы! — тут же поддакнул Фырк. — Он у нас хирург от бога! Первоклассный! Не чета тем вашим коновалам, которые аппендицит от беременности отличить не могут!
— Но, — Мышкин строго посмотрел на меня, — поскольку расследование по вашему делу еще не закончено, и мы не можем рисковать безопасностью потенциальных пациентов, а также свидетеля обвинения, госпожи Ветровой, мы должны принять определенные меры предосторожности. Вот, ознакомьтесь.
Он протянул мне официальный бланк, скрепленный внушительной имперской печатью Гильдии Целителей. Я быстро пробежал глазами по тексту. Суть сводилась к следующему: на время проведения расследования по моему делу мне предлагался выбор — либо добровольное заключение в следственный изолятор Гильдии (и думается мне это не то самое комфортабельное место, где я уже успел побывать), либо… либо я соглашаюсь носить вот эти самые браслеты.
Браслеты эти, как следовало из описания, были специальным артефактом, который полностью блокировал исходящую «Искру» носителя, то есть, лишал меня возможности использовать любую целительскую магию.
Кроме того, мне не позволяли подходить к свидетелю обвинения ближе чем на километр. За нарушение этого условия — немедленный арест и гораздо более суровое наказание. При этом, что самое интересное, формально я оставался на свободе и даже мог продолжать работать в больнице. Но без «Искры».
— Вот это поворот! — присвистнул Фырк. — Магические кандалы! Оригинально! И что ты теперь будешь делать, двуногий? В тюрьму пойдешь или согласишься стать не магическим лекарем? Интересный выбор, ничего не скажешь!
— Так, значит, если я надену эти браслеты, — я внимательно посмотрел на Мышкина, потом на протянутый им лист с имперским гербом, — моей «Искры» у меня больше не будет? Совсем?
Мышкин кивнул, и на его лице появилась едва заметная, но весьма неприятная ухмылка.
— Совершенно верно, адепт Разумовский. Эти артефакты обеспечивают полную блокировку любой исходящей магической активности.
— Тут сказано, что я не могу приближаться к Ветровой. То есть, я не смогу к ней даже случайно подойти, если она окажется, скажем, в той же больнице или на соседней улице? — уточнил я, пытаясь понять все нюансы этого «заманчивого» предложения.
— Браслеты весьма умные устройства, адепт, — Мышкин явно наслаждался ситуацией. — Они учтут и случайность вашего сближения, и, что немаловажно, ваши намерения. Так мы обезопасим и свидетеля, и себя от возможных эксцессов с вашей стороны. Главное — вам будет запрещено любое целенаправленное приближение или контакт.
Я задумался. Ситуация была патовая.
Лишиться «Искры», пусть даже на время, — это было очень неприятно. Мои целительские способности, хоть и невеликие, но все же не раз выручали меня и моих пациентов. А без них я буду как хирург без скальпеля.
С другой стороны, сидеть в четырех стенах, пока идет это расследование, и ждать у моря погоды — это было еще хуже. Это не только замедлит мое продвижение в ранге, но и просто сведет меня с ума от безделья.
— Понятно, — я потер подбородок. — Значит, Искры у меня не будет. Но лечить… лечить я смогу? Мои знания, руки — это останется при мне?
— Разумеется! — Мышкин даже как-то оживился, и в его глазах блеснул хищный огонек исследователя. — Ваши медицинские знания и практические навыки никто у вас не отнимает. Вы сможете продолжать свою работу в больнице, ассистировать на операциях, ставить диагнозы… Все, что не требует прямого применения целительской магии. Как я уже говорил, магия — это всего лишь инструмент. А нам как раз очень интересно посмотреть, как работает мастер без своего привычного инструмента. Настоящий лекарь, если он действительно талантлив, сможет помочь пациенту и без нее. Не так ли, адепт Разумовский?
Теперь его план был мне абсолютно ясен. Все это — не просто наказание или мера предосторожности. Это был следственный эксперимент в чистом виде.
Они подозревали, что мои успехи — это результат какой-то нестандартной, возможно, запрещенной магии. И теперь они хотели посмотреть, что от меня останется, если отобрать мою «волшебную палочку».
Превращусь ли я в обычного, ничем не примечательного адепта, или продолжу ставить свои «чудесные» диагнозы, используя только голову и руки? Ага, хотят проверить, где именно находится моя суперсила — в Искре или в мозгах. Ну что ж, игра обещает быть интересной. Посмотрим, кто кого.
Так у меня хотя бы останется возможность работать, лечить людей, пусть и без магии. Мои знания и мой опыт из прошлой жизни — вот что было моим главным оружием. А руки у меня, слава богу, росли из правильного места.
— Я согласен, — я посмотрел прямо в глаза Мышкину. — Надевайте ваши браслеты.
— Очень рад, что вы выбрали именно этот вариант, адепт Разумовский, — Мышкин заметно повеселел. — Это свидетельствует о вашей зрелости и готовности к сотрудничеству. Вот, подпишите, пожалуйста, этот документ. Это ваше официальное согласие и ознакомление с условиями.
Я взял ручку и быстро поставил свою подпись под казенным текстом.
— А что мне еще оставалось делать, господин следователь? — я криво усмехнулся. — Так я хотя бы смогу продолжать лечить людей. А это для меня самое главное.
— Похвальное рвение, адепт Разумовский, — Мышкин одобрительно кивнул. — Побольше бы нам таких лекарей, преданных своему делу. Может, тогда и эпидемий было бы поменьше, и работы у Инквизиции тоже.
— Ага, и поменьше бы таких неблагодарных мамаш, которые сначала благодарят за спасение сына, а потом бегут в Гильдию с доносами! — не удержался от ехидного комментария Фырк.
Мышкин подошел ко мне и защелкнул на моих запястьях тяжелые, холодные браслеты.
Я почувствовал, как внутри меня что-то изменилось. Привычное теплое ощущение «Искры», всегда присутствовавшее где-то на периферии сознания, вдруг исчезло. Как будто выключили свет.
Стало как-то пусто и неуютно. Но я постарался не подать виду. Ну ничего, прорвемся. Зато Фырк у меня останется, а это уже немало. Да и знания мои никуда не делись. Я и без «Искры» смогу лечить. Верно, Фырк?
Я мысленно обратился к своему пушистому компаньону.
Фырк?
Фырк, ты где?
Ответа не было. Фырк исчез.
