Глава 14

То, что Шаповалов оставит меня на ночное дежурство, не стало для меня какой-то уж большой неожиданностью. Классический прием дедовщины от старого хирурга, который решил таким образом показать молодому да раннему, кто в доме хозяин.

Я даже возражать не стал. Пусть себе тешится, если ему так хочется поиграть в строгого начальника. В первый рабочий день в новом отделении, да еще и после такого моего триумфа с диагнозом Петренко, это было даже своего рода признанием.

По крайней мере, он начал воспринимать меня всерьез, а не как пустое место или очередного хомяка. И на том спасибо. Хотя, если честно, в дальнейшем я не собирался позволять ему так со мной обращаться.

Одно дело — проявить уважение к старшему по рангу и опыту (хотя насчет опыта я бы еще поспорил, учитывая их прокол с Петренко), и совсем другое — позволять садиться себе на шею.

Нужно будет при случае аккуратно, но твердо дать ему понять, что я не мальчик для битья и что со мной нужно считаться. А то так и останусь для них всех четвертым хомяком, вечно бегающим на побегушках и получающим самые неблагодарные задания. Такого я допустить никак не мог. Моя репутация, пусть пока и неофициальная, стоила гораздо больше.

Единственное, что меня немного беспокоило в связи с этим внезапным дежурством, — это Морковка, моя рыжая и наглая сожительница. Но и тут, к счастью, особых поводов для волнения не было.

Морковка была кошкой с улицы, дамой опытной и самостоятельной. Пропитание она себе находила мастерски, да и форточка на кухне у меня почти всегда была приоткрыта для ее вольных прогулок.

Так что с голоду она точно не пропадет. Разве что обидится на мое долгое отсутствие и в отместку погрызет мои любимые тапки. Но это уже издержки совместного проживания с независимой кошачьей личностью.

Как по заказу, тему моего особого положения тут же подняла Белочка-Борисова, главная ботаничка и, похоже, самая сообразительная из всей троицы хомяков.

— Игорь Степанович, — она посмотрела на Шаповалова своими огромными, наивными глазами, в которых, однако, уже читался недетский интерес. — А раз вы оставляете адепта Разумовского на ночное дежурство вместо нас, это значит… что он тоже претендует на одно из трех мест в вашей постоянной команде?

Шаповалов хмыкнул и одарил Борисову снисходительным взглядом.

— А ты у нас, Борисова, оказывается, не только в учебниках умные мысли вычитываешь, но еще и мои далеко идущие кадровые планы разгадывать научилась! — отвесил он ей очередной «любезностью». — Похвально, похвально! За такую проницательность тебе полагается… почетное право первой задавать Разумовскому каверзные вопросы на утренней пятиминутке! Шучу, конечно. Но мысль твою я понял. Да, Разумовский, как бы это прискорбно для некоторых ни звучало, — тут он выразительно посмотрел на остальных хомяков, — действительно рассматривается как кандидат в мою команду. Если, конечно, переживет сегодняшнюю ночь и не сбежит обратно на свою скорую, плакаться в жилетку Волкову.

Тут, кажется, и до Пончика-Величко наконец-то дошло, что к чему. Его круглое лицо вытянулось, а на лбу выступила испарина.

— Как это претендует? — пролепетал он. — Но ведь мест же всего три! А нас теперь четверо! Значит, кто-то из нас может и не попасть?

— Браво, Величко! — Шаповалов картинно похлопал в ладоши. — Да ты у нас сегодня просто гений дедукции! Шерлок Холмс в штанах на два размера больше! За такую невероятную сообразительность тебе полагается главный приз… — Шаповалов сделал паузу, обводя интерна насмешливым взглядом, — … ты будешь ответственным за то, чтобы кофе в ординаторской никогда не заканчивался! И чтобы он был всегда горячим и вкусным! Если я хоть раз увижу пустую кофеварку или, не дай бог, попробую какую-нибудь бурду, пеняй на себя, Величко! Будешь до конца ординатуры мне воду из кулера носить! Вручную! С первого этажа!

Пончик только жалобно пискнул и еще больше втянул голову в плечи, кажется, представив себе эту незавидную перспективу. Борисова и Фролов украдкой хихикнули.

Все трое — Борисова, Фролов и Величко — теперь смотрели на меня с нескрываемым интересом, смешанным с опаской и, возможно, даже легкой враждебностью. Шаповалов же, удовлетворенный произведенным эффектом, буркнул что-то вроде «развлекайтесь, детишки» и вышел из ординаторской, оставив нас переваривать новости.

— Ну что, двуногий, похоже, ты тут произвел фурор! — Фырк, который до этого сидел смирно, теперь не мог скрыть своего восторга. — Мало того, что диагноз гениальный поставил, так еще и местным «звездам» хирургии нос утер! А теперь еще и за место под солнцем будешь с этими хомяками бороться! Ох, чувствую, это будет весело! Я с удовольствием посмотрю, как ты их всех элегантно размажешь по стенке! Могу даже ставки принимать!

Я только вздохнул.

Вот только этого мне сейчас и не хватало — натуральные крысиные бега за место в команде Шаповалова. Не дай бог, еще кто-нибудь из больницы тотализатор устроит.

Сам-то я за это место не особо беспокоился, да и вообще, если честно, не слишком-то и стремился попасть именно к Шаповалову. Мне главное было зацепиться в хирургии, получить доступ к операционной, к сложным случаям, к знаниям. А уж с кем работать — это дело второе.

Но вот эти трое… они теперь видели во мне конкурента. И это могло создать определенные проблемы. Не хотелось бы, чтобы они из-за какой-то глупой зависти или страха потерять место начали мне пакостить. Это могло бы отразиться и на пациентах, а этого я допустить никак не мог.

Когда смена уже давно закончилась, и большинство сотрудников больницы разъехались по домам, трое молодых ординаторов — худенькая, но решительная Алина Борисова, нервный и долговязый Максим Фролов и полноватый, вечно чем-то озабоченный Семен Величко — вышли из главного корпуса больницы. На улице было сыро и промозгло. Мелкий, противный дождик, начавшийся еще днем, теперь превратился в настоящий летний ливень.

— Фух, ну и денек! — Фролов поежился и поднял воротник своей старенькой куртки. — Хорошо хоть, сегодня не мы дежурим!

— Я бы на твоем месте так не радовалась, Макс, — Алина Борисова хмуро посмотрела на него из-под капюшона. — Остался дежурить тот, у кого сейчас больше всего шансов попасть в команду Игоря Степановича. И это, увы, не мы.

— Да, этот Разумовский… — подхватил Семен Величко, вытирая мокрым рукавом очки. — Он же сегодня просто звездой был! Сначала этот Петренко с его аденомой, которую он так лихо в болезнь Кастлемана превратил. А потом еще и на УЗИ этот лимфоузел нашел, который Алинка полчаса разглядеть не могла. Шаповалов хоть и рычал на него в начале, но я видел — он впечатлен. Очень впечатлен.

Фролов только отмахнулся.

— Да ладно вам! Просто повезло ему разок! Обычный адепт, выскочка! Мало ли таких было! Завтра же на чем-нибудь проколется, вот увидите!

Алина резко остановилась и влепила Фролову такой увесистый подзатыльник, что тот чуть не выронил свою сумку.

— Ты что, совсем дурак, Фролов⁈ — возмущенно зашипела она. — Какое «повезло»⁈ Ты сам-то хоть одного такого «везучего» адепта видел, который бы в первый же день в хирургии ставил диагнозы, от которых у профессоров челюсти отвисают⁈ А история с мальчишкой Ветровым⁈ Он же ему жизнь спас на операционном столе! А биопсию как он сегодня брал, ты видел⁈ Я рядом стояла, ассистировала! Он же иглой орудовал, как заправский хирург! Каждый прокол — точно в цель! Он даже в такт дыханию пациента попадал, чтобы игла не смещалась! Этому в академии не учат, Максим! Это либо талант, либо… либо огромный опыт, которого у него, по идее, быть не должно! Так что этот Разумовский точно попадет в команду Шаповалова, можешь не сомневаться!

Фролов потер ушибленный затылок и жалобно посмотрел на нее.

— Бли-ин… И что теперь делать? Я так хотел к Шаповалову в команду… Это же так престижно!

— Да, — вздохнул Величко. — Я тоже очень хотел. Игорь Степанович, конечно, зверь, но хирург он от бога. У него есть чему поучиться.

Алина на мгновение задумалась, кусая губу.

— Может, у него и есть опыт и знания, о которых мы не знаем, — наконец произнесла она, и в голосе ее прозвучали какие-то новые, стальные нотки. — Но он один. А нас — трое. И в этом наша сила. Мы должны держаться вместе.

— Ты что, предлагаешь… против него как-то… действовать? — испуганно прошептал Величко. — Но ведь… ведь главное же пациент! Мы не можем из-за своих амбиций…

— Да, Семён прав! — тут же подхватил Фролов. — Пациенты не должны страдать из-за наших разборок!

— А кто говорит, что они будут страдать⁈ — Алина резко оборвала их. — Я не предлагаю ему палки в колеса ставить или диагнозы подтасовывать! Мы же не звери какие-то! Но и сидеть сложа руки и смотреть, как какой-то адепт занимает наше место, я тоже не собираюсь! Я пока не знаю, что именно мы будем делать. Но одно я знаю точно — я тоже хочу в команду Шаповалова. И я буду за это бороться. А этот Разумовский… он теперь мой конкурент. Такой же, как и вы двое. И я не буду восхищаться им и заглядывать ему в рот! Понятно⁈

Фролов и Величко только молча кивнули, испуганно глядя на свою обычно тихую и скромную коллегу, в глазах которой сейчас горел недобрый огонь.

Ночное дежурство в хирургическом отделении началось на удивление спокойно. Никаких экстренных операций, никаких внезапных ухудшений. И помимо горячих фото Вероники, которые она без устали мне отправляла, меня ничего не будоражило. Так она «заполняла пустоту», как она сама выразилась.

Я сделал плановый обход по палатам, проверил назначения, посмотрел на свежепрооперированных.

Из тяжелых был только тот самый Петренко Степан Захарович, которому мы с Фырком так удачно поменяли диагноз с «опухоли надпочечника» на «болезнь Кастлемана». Он, кстати, чувствовал себя значительно лучше, температура спала, и он даже пытался шутить с дежурной медсестрой, когда пришел в себя.

Остальные пациенты мирно спали или тихонько постанывали во сне, их раны заживали по плану, без особых эксцессов. В общем, тишь да гладь, да божья благодать. Если не считать Фырка, конечно.

Этот пушистый комментатор, кажется, решил наверстать упущенное за время своего отсутствия и теперь трещал без умолку, отпуская ехидные замечания по поводу каждого пациента, каждой медсестры и даже каждой капельницы, уныло висящей на штативе.

— Ну что, двуногий, нравится тебе такая хирургия? — не унимался он, пока я шел по полутемному коридору отделения, знакомясь с его планом и расположением палат. — Тоска зеленая! Ни тебе кровищи, ни тебе кишок наружу, ни тебе предсмертных хрипов! Скукота смертная! Я уж думал, тут у вас каждую ночь триллеры разыгрываются, а тут — тихий час, как в детском саду!

— Не каркай, Фырк, — мысленно остановил я его. — В медицине, знаешь ли, затишье — это хорошо. Значит, все идет по плану, и пациенты выздоравливают. А экшена мне и на скорой хватило.

— Ну да, ну да, пациенты выздоравливают! — передразнил он. — Как будто тебе это интересно! Тебе же подавай загадки, интриги, расследования! Чтобы мозг кипел, а «Искра» из ушей валила! А тут что? Померил давление, поменял повязку, пожелал спокойной ночи… Тьфу! Да в любом захолустном морге и то веселее!

Я только вздохнул. Этот Фырк был неисправим. Но, если честно, в чем-то он был прав. Такая вот рутинная работа, хоть и необходимая, не приносила мне того профессионального удовлетворения, к которому я привык. Мне нужны были вызовы, сложные случаи, где я мог бы применить свои знания и опыт в полной мере.

— Знаешь, Фырк, — сказал я, останавливаясь у окна и глядя на ночной город. — А ведь подход к медицине везде примерно одинаковый. Что в моем мире, что в этом. Только вот приоритеты у некоторых коллег иногда бывают немного смещены. Для меня, например, пациент всегда был и будет на первом месте. Его здоровье, его жизнь. А для некоторых важнее карьера, деньги, собственное эго…

— О, да ты у нас философ, двуногий! — Фырк удивленно посмотрел на меня. — «В моем мире», говоришь? А ты что, из другого мира, что ли?

— Мне казалось ты знал, что я не из этих мест, — я усмехнулся. — Расслабься Фырк. Я инопланетянин, замаскировавшийся под адепта. Или путешественник во времени.

— Да не может быть! — Фырк уставился на меня своими огромными синими глазищами, в которых плескалось наигранное изумление. Этот лохматый паразит притворялся! Похоже он прекрасно знал, что я из другого мира. — Ты серьезно⁈ Ты действительно из другого мира⁈ А какой он, тот твой мир? Там тоже есть такие же… э-э-э… больницы? И такие же… пациенты? А магия там есть? А бурундуки говорящие?

— Хватит увиливать, Фырк, — я скрестил руки на груди. — Давай начистоту. Ты что-то знаешь о других мирах, не так ли? Иначе откуда у тебя такие познания в человеческой натуре и такая осведомленность о том, что происходит в этой больнице еще до того, как я сюда попал? Я уж не говорю о твоем знании вещей которые в этом мире отсутствуют.

— А тебе-то какое дело, любопытный ты наш Варвара, которому на базаре нос оторвало? — Фырк нахохлился. — Мои знания — это мои знания! И я не обязан ими делиться с каждым встречным-поперечным адептом!

— Я не каждый встречный, Фырк. Я тот, к кому ты привязался, как ты сам выразился. И я действительно бывал в другом мире. И я знаю, что ты об этом знаешь. Так что, как видишь, ничего сверхъестественного в этом нет. Теперь твоя очередь колоться. Из какого ты измерения или, может, с какой планеты? Альфа Центавра? Туманность Андромеды? Или ты вообще местный, просто очень начитанный и обладаешь даром телепортации?

Фырк уставился на меня своими огромными синими глазищами, в которых плескалось такое неподдельное изумление, что я едва сдержал улыбку.

— Да не может быть! — пискнул он притворно. — Ты всё-таки был в другом мире?

— Не ломай комедию, Фырк! Я абсолютно серьезно, — кивнул я. — И, поверь, это гораздо интереснее, чем твои «совещания с главным бурундуком всея Империи». Так что, давай, выкладывай. Кто ты такой на самом деле?

— Ну… э-э-э… это совершенно секретная информация! — Фырк явно был в замешательстве, но все еще пытался сохранить хорошую мину при плохой игре. — Я дал подписку о неразглашении! Да-да! Самую страшную, магическую! Если я проболтаюсь, то превращусь в обычную, не говорящую белку! А это, знаешь ли, для такого гения, как я, хуже смерти!

— Ладно-ладно, верю, — я решил пока не давить на него. Все равно он сейчас ничего толком не скажет. Но то, что он так занервничал и начал выдумывать какие-то подписки, только укрепило меня в мысли, что я на правильном пути. — Можешь пока оставить свои тайны при себе. Но имей в виду, я все равно докопаюсь до правды. Рано или поздно.

Фырк что-то недовольно пробурчал себе под нос, но спорить больше не стал. Кажется, я его все-таки немного озадачил. Этот маленький хитрец явно что-то скрывал, и это «что-то» было очень интересным.

Тут я вспомнил про пациента, чья история болезни меня так заинтересовала еще днем. Ага, вот и его палата. Гераськин Семен Петрович, шестьдесят два года, послеоперационный период после резекции желудка по поводу язвы.

— Так, Фырк, хватит философствовать, — я прервал наш увлекательный диалог о множественности миров. — Давай-ка делом займемся. Вот этот пациент, Гераськин. Что-то мне его анализы не нравятся. Анемия нарастает, лейкоциты не снижаются, боли в животе непонятные… А ну-ка, слетай, посмотри, что там у него внутри происходит. Только очень внимательно.

Фырк недовольно фыркнул, но спорить не стал. Видимо, перспектива покопаться в чужих внутренностях его все-таки прельщала больше, чем абстрактные разговоры. Он метнулся в палату и уже через пару минут вернулся, на удивление, какой-то растерянный.

— Странно, двуногий, — пробормотал он, почесывая за ухом. — А я там ничего такого не увидел. Ну, то есть, конечно, послеоперационные изменения, отек небольшой, швы… Но ничего криминального. Кровотечения нет, гнойников тоже, анастомоз состоятельный. Все вроде бы в пределах нормы. Может, ты зря паникуешь?

Это было очень странно. Я был почти уверен, что у Гераськина что-то не так. Анализы намекали на это. Но Фырк… Фырк никогда раньше не ошибался. По крайней мере, в таких вот внутренних осмотрах.

Может, я действительно что-то не так понял в его анализах? Или Фырк что-то упустил? Такого не может быть… или все-таки может? Я задумчиво пошел дальше по коридору, а мысль о Гераськине никак не выходила у меня из головы. Оснований не доверять Фырку у меня пока не было. Но и своим врачебным чутьем я привык не пренебрегать.

Когда я проходил мимо сестринского поста, меня окликнула Кристина Волкова. Она, оказывается, тоже сегодня дежурила. Выглядела она, как всегда, сногсшибательно, даже в простом медицинском халате и без капли макияжа.

— О, Илья, а ты что здесь делаешь? — она удивленно посмотрела на меня. — Я думала, ты уже спишь без задних ног после своего триумфа.

— Какой уж тут сон, Кристина, — я улыбнулся. — Работа не ждет.

— Да уж, — она хихикнула. — О тебе сегодня вся больница говорит! Первый день в хирургии — и сразу такое! Шаповалов, говорят, до сих пор в себя прийти не может! Говорят, он даже в восторге от тебя, хоть и виду не подает! А это, знаешь ли, редкость! Он у нас обычно всех только критикует!

— Ну, не знаю, не знаю, — я пожал плечами. — По-моему, он просто решил меня немного повоспитывать, оставив на ночное дежурство.

— А может, он просто хочет, чтобы такой талантливый лекарь, как ты, был всегда под рукой? — Кристина кокетливо стрельнула в меня глазками. — Кстати, Илья… а у такого красавчика, умницы и, как выяснилось, героя… девушка-то есть? А то у нас тут на тебя уже очередь из желающих выстроилась!

Последний вопрос застал меня врасплох. Я даже немного растерялся. Приятно, конечно, такое внимание, но…

Я уже открыл было рот, чтобы что-то ответить, как вдруг на стене над сестринским постом ярко вспыхнул световой сигнал артефакта экстренного вызова, подсветив номер палаты и койко-место. И это была палата…

— Гераськин! — вскрикнула Кристина, мгновенно забыв про все свои заигрывания. — Да что ж такое⁈ Его же завтра выписывать собирались!

В небольшом, прокуренном баре на окраине города, за столиком в самом темном углу, сидели двое. Один, Григорий Сычев, фельдшер скорой помощи, уже изрядно налакался и теперь что-то громко и неразборчиво бубнил, размахивая руками.

Второй, Федор Максимович Волков, Старший врач смены той же скорой, пил медленно, с достоинством, но глаза его тоже подозрительно блестели.

Он умел пить и огромный опыт в этом деле позволял ему сохранять относительную трезвость даже после нескольких изрядных порций местного пойла.

— … И вот этот… этот хмырь… Разумовский, чтоб его! — Сычев стукнул кулаком по столу так, что подпрыгнули стаканы. — Выскочка! Салага! А гонору-то, гонору! Учит меня, старого волка, как работать! Да я на этой скорой… я еще до того, как он пешком под стол ходил… Я… ик… жизни спасал! А он… он меня перед бароном опозорил! Денег лишил! А теперь еще и в хирургию эту свою проклятую умотал! Из-за него мне теперь с этой… с этой соплюхой Яковлевой кататься приходится! Она же ни черта не умеет! Только глазами хлопает да хихикает!

Волков молча кивнул, подливая себе еще немного в стакан.

— Да, Гриша, ты прав, — его голос был на удивление спокоен, но в нем слышались стальные нотки. — Этот Разумовский… он и мне подгадил своим уходом. Панкратов теперь всю плешь проел — где, мол, я ему замену найду такую же талантливую? А то, что этот талант мне всю дисциплину в смене развалил, никого не волнует! Из-за него теперь и ты страдаешь, и мне головная боль.

— Вот-вот! — Сычев снова стукнул кулаком по столу. — Страдаю! Из-за него я теперь вкалываю за двоих! А он там, в своей хирургии, небось, не делает ничего! Несправедливо это, Федор Максимыч! Ох, как несправедливо!

Так, слово за слово, жалоба за жалобой, они и пришли к единодушному выводу: адепт Разумовский, этот наглый выскочка, должен понести суровое, но справедливое наказание за все свои прегрешения.

Волков подозвал официанта и заказал еще по одной. А когда им принесли выпивку, он поднял свой стакан, посмотрел на Сычева каким-то очень недобрым взглядом и произнес:

— Ну, ничего, Григорий. Не переживай. Есть у меня один проверенный метод давления на таких вот слишком умных и прытких персонажей. Не мытьем, так катаньем. Скоро он свое получит. Ой, как получит! Так получит, что мало не покажется! Размажу его и ни один Киселев его не спасет!