Глава 13
В ординаторской повисла напряженная тишина. Вся эта шайка-лейка — и сам Шаповалов, и его троица хомяков — уставились на меня так, будто я только что сообщил им о втором пришествии или, как минимум, предложил лечить геморрой припарками из крапивы.
И откуда столько удивления?
Шаповалов медленно, очень медленно, сделал два шаг в мою сторону. Его лицо все еще было багровым от гнева, но в колючих серых глазах мелькнуло что-то похожее на недоуменное любопытство.
— Повтори свою… гениальную мысль, — его голос был низким, почти рычащим, но меня это нисколько не смутило. Таких вот грозных начальников я в своей прошлой жизни перевидал столько, что ими можно было бы небольшой город заселить. — И постарайся, чтобы она хотя бы отдаленно напоминала медицину, а не сборник фантастических рассказов.
Я спокойно выдержал его взгляд. Никакого трепета перед Мастером-Целителем я не испытывал. Да, ранг, да, опыт в этом мире. Но мои знания и мой опыт из прошлой жизни стоили гораздо больше, чем все его регалии.
— Я сказал, Мастер-целитель, — мой голос прозвучал ровно и уверенно, без тени заискивания, — что у пациента Петренко, с высокой долей вероятности, не локализованная опухоль надпочечника, а проявление системного заболевания. Исходя из клинической картины и данных обследования, я бы предположил либо болезнь Кастлемана, либо один из гистиоцитозов.
Я сделал короткую паузу, давая им возможность осознать услышанное. Фырк на моем плече едва заметно кивнул — мол, правильно давишь, двуногий!
— Изучив историю болезни, — продолжил я тем же тоном, — я обратил внимание на несколько моментов, которые не укладываются в картину простой аденомы. Стойкий лейкоцитоз, высокая СОЭ, субфебрильная температура на протяжении нескольких месяцев, потеря веса — все это классические признаки системного воспалительного или неопластического процесса. К тому же, вы сами упомянули, что во время операции столкнулись с выраженной кровоточивостью измененных тканей и нетипичным видом самого образования. Это также может свидетельствовать в пользу моей версии. Некоторые системные заболевания, особенно на ранних стадиях, очень умело маскируются под локальную хирургическую патологию, вводя в заблуждение даже опытных клиницистов.
Хомяки слушали меня, разинув рты. Суслик, самый нервный из троицы, попытался возразить:
— Но… но, коллега, болезнь Кастлемана… это же такая редкость! Нас в академии…
— Редкость — не значит невозможность, коллега, — я слегка улыбнулся, глядя на него сверху вниз (в профессиональном смысле, конечно). — В медицине не бывает ничего невозможного. И если вы будете ориентироваться только на типичные случаи из учебников, то рискуете пропустить много интересного. И, что гораздо хуже, навредить пациенту.
Суслик тут же сник и уткнулся носом в свои записи. Пончик что-то пробормотал про «агрессивный рак», но Шаповалов так на него рявкнул, что тот подавился собственными словами.
— Молчать всем! — приказал он, не сводя с меня тяжелого взгляда. — Разумовский, продолжайте. Какие конкретно ваши предложения по дальнейшей тактике?
Ага, лед тронулся. Кажется, мои слова, подкрепленные уверенностью и профессиональной терминологией, заставили его задуматься.
— Я считаю, Мастер-целитель, — сказал я, — что прежде чем планировать повторное, заведомо рискованное хирургическое вмешательство, необходимо провести пациенту Петренко ряд дополнительных исследований. Во-первых, развернутый иммунологический анализ крови и определение специфических онкомаркеров, а также маркеров системных заболеваний. Во-вторых, крайне желательно получить гистологический материал не из самого очага в надпочечнике, который, как мы уже убедились, сильно кровит, а, например, из одного из увеличенных лимфатических узлов. Конечно если таковые будут обнаружены при более тщательном пересмотре КТ-снимков или при УЗИ-исследовании. Пункционная биопсия под УЗИ-контролем измененного лимфоузла может дать нам гораздо больше информации. И, разумеется, необходима консультация квалифицированного гематолога или онкогематолога.
Шаповалов несколько мгновений молчал, хмуро глядя на меня. Потом он резко выпрямился.
— Что ж, Разумовский, — его голос звучал уже не так агрессивно, но все еще очень жестко. — Ваша теория, конечно, смелая. Даже слишком смелая для адепта. Но, черт побери, в ней есть определенная логика! И она, по крайней мере, объясняет тот бардак, с которым мы столкнулись в операционной. Поэтому…
Он обвел взглядом своих понурых интернов.
— … Поэтому вы, Разумовский, лично и займетесь этим дообследованием! Раз уж вы такой умный, вот и докажите свою правоту на деле! Борисова! — рявкнул он на Белочку. — Отправляетесь с Разумовским! Будете ассистировать ему при пункции лимфоузла, если он его найдет! Фролов! Величко! — его взгляд впился в Суслика и Пончика. — На вас — все необходимые анализы крови! И чтобы к вечеру у меня на столе лежали полные результаты! Вы же у него уже брали кровь? Надеюсь, в этот раз обойдетесь без гематом на полруки и не перепутаете пробирки? Все! Вперед, работать! А вы, Разумовский, — он снова посмотрел на меня, и в его глазах мелькнул странный огонек, — если ваша болезнь Кастлемана не подтвердится… Я вам такой гистиоцитоз устрою, что вы надолго забудете дорогу в хирургическое отделение!
Я только усмехнулся про себя. Пугать ежа… ну, вы поняли.
Мы вчетвером — я и троица хомяков — вышли из ординаторской. И как только за нами закрылась дверь, они тут же обступили меня, как стая любопытных воробьев.
— Разумовский, ну ты даешь! — Белочка-Борисова смотрела на меня с нескрываемым восхищением. — Ты как это… ты откуда все это выкопал⁈ Болезнь Кастлемана! Да мы о такой и не слышали даже!
— Да-да, — поддакнул Суслик-Фролов, нервно теребя свой халат. — А как ты так Шаповалову ответил⁈ Он же у нас обычно после таких разносов звереет так, что все по углам прячутся! А ты… ты как будто и не испугался совсем!
— А ты что, его боишься? — я с легкой усмешкой посмотрел на Фролова. Тот густо покраснел и что-то пробормотал себе под нос.
— Да не, я не то чтобы боюсь… Просто он… он очень строгий, — попытался оправдаться он.
— Так откуда ты все-таки узнал про этот диагноз? — не унималась Борисова.
— Внимательно изучил историю болезни, — я пожал плечами. — Иногда самые важные подсказки лежат на поверхности. Нужно только уметь их правильно интерпретировать.
— Ну да, ну да! Интерпретировать! — тут же встрял Фырк, который до этого сидел тихо, но теперь не мог упустить момент. — Если бы не мой гениальный внутренний взгляд и тончайший анализ пациента, ты бы, двуногий, до сих пор бы гадал, аппендицит это или запор! А ты опять все лавры себе! Неблагодарный!
— Ты проделал колоссальную работу, Фырк, — мысленно похвалил я его, стараясь смягчить его обиду. — Ты подтвердил мои первоначальные догадки и помог мне собрать все кусочки пазла воедино. Без тебя я бы, возможно, и пришел к этому выводу, но гораздо позже. А время в нашем деле — это жизнь пациента. Так что твоя заслуга неоценима.
Фырк немного смягчился, но все еще дулся. Да уж, с этим фамильяром нужно быть начеку. Уж больно он ранимый и тщеславный.
Пока мы шли в кабинет УЗИ, где мне предстояло под бдительным надзором Белочки искать тот самый подозрительный лимфоузел, я решил немного поближе познакомиться с моими новыми коллегами.
— А вы, ребята, как давно в ординатуре у Шаповалова? — спросил я.
— Да вот, полгода уже почти, — вздохнул Пончик-Величко. — Как закончили свои обязательные шесть месяцев адептами на скорой, так нас сюда и определили. Игорь Степанович, правда, не очень-то нам рад. Говорит, что мы еще сырые и только мешаемся под ногами.
— А ты как сам-то сюда попал так быстро? — с любопытством спросила Борисова. — Ты же еще адепт, а уже в хирургии, да еще и на такие сложные случаи допускают! У тебя что, связи какие-то в Гильдии?
Я усмехнулся. Связи? Мои единственные связи — это мой мозг, мои руки и один очень наглый, но иногда полезный пушистый фамильяр.
— Да нет у меня никаких связей, — ответил я. — Хорошо учился, ну и интуиция иногда не подводит. Ну и толика везения. Куда без него… Вот, недавно был один случай… с мальчиком Ветровым… может, слышали?
Троица тут же оживилась.
— Ветров⁈ Арсений Ветров, мальчишка с опухолью легкого⁈ — глаза Пончика-Величко стали круглыми, как блюдца. — Так это ты тот самый салага, который ассистировал Преображенскому? Когда у пацана на столе случилась остановка из-за вагусной реакции, ты единственный понял, в чем дело, и смог его стабилизировать⁈ Нам рассказывали, что ты там чуть ли не сам реанимационные мероприятия проводил, пока все остальные в растерянности были!
— Ну, не то чтобы сам… — я усмехнулся, хотя приятное тепло разлилось по груди. Слава, оказывается, не только бежит, но и приукрашивает события. — Просто вовремя сообразил, что происходит, и немного помог мастеру-целителю Преображенскому. Командная работа, так сказать.
— Командная работа! — восхищенно выдохнула Белочка-Борисова. — Да о тебе же все отделение хирургии гудело! Говорили, что ты, будучи еще адептом со скорой, проявил невероятное хладнокровие и знания, которые не каждому целителю под силу! И что если бы не ты, мальчишка бы точно не выкарабкался! Мы думали, это уже почти легенда, а тут — ты! Живой и невредимый!
Суслик-Фролов только энергично закивал, подтверждая слова коллег. Они смотрели на меня так, что я даже немного смутился. Не привык я к такому вниманию.
— Ну вот, двуногий, а ты еще скромничал! — Фырк самодовольно распушил свой хвост у меня на плече. — Похоже, у тебя уже целый фан-клуб намечается! Скоро будут за тобой толпами бегать и автографы просить! Главное, не забудь потом со мной процентом от выручки поделиться! Я же твой главный пиар-менеджер и тайный советник!
— Не нужна мне никакая слава, Фырк, — мысленно осадил я его. — И уж тем более проценты. В нашей работе главное — не популярность, а результат спасенная жизнь пациента — вот лучшая награда. А все остальное — это так, приятные бонусы, не более.
А эти трое, хоть и числятся уже Подмастерьями, но по сути своей — еще совсем зеленые птенцы. Они ушли от меня по официальному рангу всего на одну ступеньку, но по реальному опыту, знаниям и умению мыслить клинически я их опережал на несколько световых лет.
Но этого им, конечно, знать было необязательно. Пусть пока считают меня просто удачливым адептом с феноменальной интуицией. Так даже интереснее.
Мы с Белочкой-Борисовой направились прямиком в реанимационное отделение, где сейчас находился пациент Петренко. Суслик и Пончик умчались в лабораторию организовывать срочные анализы крови.
Состояние Степана Захаровича после прерванной операции было стабильным, но тяжелым, поэтому о транспортировке его в обычный кабинет УЗИ не могло быть и речи. Портативный ультразвуковой аппарат уже подкатили к его кровати, и Борисова, явно желая продемонстрировать свою компетентность, тут же взяла дело в свои руки.
— Я все подготовлю, Илья, — деловито заявила она, разворачивая стерильные инструменты. — УЗИ-контроль — это мой профиль. Ты смотри внимательно.
Ну-ну. Синдром отличницы, помноженный на желание реабилитироваться после утреннего разноса от Шаповалова. Я лишь хмыкнул про себя и отошел чуть в сторону, давая ей пространство для маневра. Мне спешить было некуда, а понаблюдать за ее стараниями было даже забавно.
Белочка тщательно обработала пациенту живот антисептиком, нанесла гель и, сосредоточенно нахмурив свои тонкие бровки, принялась водить УЗИ-датчиком.
На мониторе мелькали неясные тени, петли кишечника, сосуды… Борисова что-то бормотала себе под нос, меняла настройки. Но лимфоузел в брыжейке, который на КТ-снимках выглядел таким подозрительным и который нам позарез нужно было пунктировать, никак не хотел показываться.
Минут через десять безуспешных попыток Белочка начала заметно нервничать. Ее движения стали более резкими, а на лбу выступила испарина.
— Странно… — растерянно пробормотала она, бросив на меня умоляющий взгляд. — На КТ он был так четко виден… А здесь… я его просто не нахожу! Сплошные артефакты от кишечника… Может, его там и нет вовсе? Илья, а ты уверен, что мы ищем то, что нужно? Может, на КТ была какая-то ошибка интерпретации?
— Ошибка⁈ Да она издевается! — тут же возмущенно взвился Фырк у меня на плече. — Мои глаза — это тебе не какой-нибудь допотопный томограф! Я этот узел видел, как свои пять пальцев! Он там, говорю тебе, двуногий! Просто твоя косорукая Белочка датчик держит, как грабли! Ей бы не УЗИ делать, а грядки полоть!
Я Фырку доверял. Да и своему опыту тоже.
Лимфоузлы в брыжейке, особенно если они не огромные, — та еще задачка для УЗИ-диагностики, особенно если оператор не слишком опытен. Тут нужны не только знания, но и чутье, и умение видеть сквозь помехи.
— Позволь, я попробую, Алина, — я мягко взял у нее из рук датчик. — Иногда эти мелкие пакостники очень любят играть в прятки. Тут нужен особый подход.
Я встал на ее место и взял датчик.
Вспомнил томограммы, мысленно сопоставил их с той картинкой, которую мне нарисовал Фырк. Пациент дышал ровно и глубоко с помощью аппарата ИВЛ, и я внимательно следил за движениями его диафрагмы, пытаясь поймать момент, когда петли кишечника смещаются оптимальным образом.
Я немного изменил угол наклона датчика, чуть сильнее надавил, аккуратно смещая мешающие обзору ткани. Мои пальцы двигались уверенно, почти на ощупь, но опираясь на четкое внутреннее знание топографии. Еще пара выверенных движений, и… вот он!
Притаился, негодник, за одной из артериальных дуг брыжейки, становясь чуть лучше видимым на пике аппаратного вдоха. Небольшой, овальной формы, с неоднородной структурой — именно то, что нам было нужно.
— Вот он, смотри, — я кивнул Борисовой на экран. — Видишь эту гипоэхогенную зону с нечетким контуром, чуть латеральнее верхней брыжеечной артерии? Это наш клиент. Ты его искала немного ближе к центру, да и петли кишечника тебе мешали. Тут важно поймать правильный срез и угол.
Белочка с открытым ртом смотрела то на экран, то на меня. В ее глазах читалось такое удивление, будто я только что достал кролика из шляпы.
— Ого… — только и смогла выдохнуть она. — А я… я его и так, и эдак… и совсем ничего не видела… Ты просто волшебник, Илья! Спасибо!
— Всего лишь опыт и знание анатомии, — скромно ответил я, хотя про себя поблагодарил Фырка за его точную наводку.
Дальше все было, как говорится, делом техники. Убедившись, что пациент адекватно обезболен (спасибо реаниматологам), я под контролем УЗИ-датчика, который теперь держал как продолжение собственной руки, аккуратно ввел тонкую биопсийную иглу точно в центр лимфоузла.
Несколько быстрых, точных движений — и у меня в руках были драгоценные столбики ткани, которые я тут же поместил в специальные контейнеры с фиксирующим раствором. Борисова ассистировала мне, подавая пробирки и предметные стекла, и ее руки уже не дрожали.
Кажется, она была под впечатлением. Да и я, если честно, тоже был доволен своей работой. Все прошло чисто и без осложнений.
Мы вернулись в ординаторскую с драгоценными образцами. Суслик-Фролов и Пончик-Величко уже были там, с результатами анализов крови пациента Петренко.
Как я и предполагал, диагноз, поставленный мною (и Фырком, конечно, куда же без него), полностью подтвердился. Лейкоцитоз, запредельная СОЭ, специфические изменения в иммунограмме… В общем, все сходилось.
Когда мы доложили обо всем Шаповалову, тот долго молчал, хмуро разглядывая результаты анализов и стекла с биоптатом. Потом он поднял на меня свой тяжелый взгляд.
— Что ж, Разумовский, — его голос был на удивление спокоен. — Должен признать, ты оказался прав. Диагноз подтверждается. Это действительно не хирургическая патология.
Он тяжело вздохнул. Кажется, признавать свою ошибку ему было нелегко. Но он был профессионалом, и умел это делать. Гнев на его лице сменился… ну, не то чтобы милостью, но чем-то вроде мрачной задумчивости. Максимальной милостью, на которую он, видимо, был способен.
— Так, хомяки! — рявкнул он на своих интернов, которые тут же подскочили, как ошпаренные. — Отменяйте все приготовления к повторной операции! Срочно вызывайте на консультацию гематолога господина Заславского! Пусть он решает, что дальше делать с этим Петренко! А вы, — он повернулся ко мне, — а вы, Разумовский, пока останетесь здесь, в ординаторской. Посидите, подумайте над своим поведением. Один правильный диагноз, пусть даже такой блестящий, — это еще ничего не значит! Это могло быть просто случайное попадание пальцем в небо. И не факт, что в следующий раз вам так же повезет. Так что не расслабляйтесь.
Я только пожал плечами. Меня его слова нисколько не задели. В опыте и профессионализме Шаповалова я не сомневался. Такую операцию, как у Петренко, если бы она действительно была нужна, он провел бы с блеском. Но сейчас главным было здоровье пациента, а не мои или его амбиции. И то, что удалось избежать ненужного и опасного вмешательства, — это уже была победа.
Хомяки умчались выполнять распоряжения, Шаповалов тоже удалился, бросив на меня мрачный взгляд, а я остался в ординаторской один. Ну, не совсем один, конечно. Фырк тут же материализовался на спинке кресла и принялся комментировать произошедшее.
— Ну, двуногий, ты просто звезда! Уничтожил их всех своим интеллектом! Шаповалов теперь будет тебя на руках носить! Или, наоборот, еще больше невзлюбит за то, что ты его так умыл!
Я не стал терять времени даром. Раз уж я теперь официально сотрудник хирургического отделения (пусть пока и в подвешенном состоянии), нужно было ознакомиться с контингентом отделения.
Я снова сел за компьютер и начал просматривать истории болезней тех, кто лежал сейчас в отделении. Их было немало, и большинство случаев были стандартными — аппендициты, грыжи, холециститы…
Но вот один пациент привлек мое внимание.
Мужчина шестидесяти лет, послеоперационный период после резекции желудка по поводу язвы. Вроде бы все шло гладко, но анализы у него мне категорически не нравились.
Нарастающая анемия, лейкоцитоз со сдвигом влево, непонятные боли в животе, которые списывали на послеоперационные… Лечение ему назначили стандартное, но, на мой взгляд, оно было не совсем адекватным.
Что-то там было не так.
Влезать в лечение, назначенное другим лекарем, было, конечно, неправильно и неэтично. Но и оставлять пациента без внимания я не мог. Нужно бы отправить Фырка посмотреть, что там с ним на самом деле. Но Фырк, как назло, куда-то запропастился. Опять, наверное, отправился по своим важным фамильярским делам.
Эх, надо бы наконец-то узнать, как его можно вызывать принудительно, а то вечно его нет, когда он так нужен.
Раз уж с пациентами пока все было неясно, я решил заняться другим важным делом — подсчитать, сколько же мне еще подвигов нужно совершить для официального получения ранга Подмастерья. Я снова залез в свой профиль в больничной системе.
Так, что у нас тут?
«Количество успешно завершенных случаев оказания помощи под наблюдением старшего целителя — не менее двухсот». У меня на данный момент было… семьдесят три. М-да, даже половины еще нет.
«Стаж работы в ранге Адепта — не менее шести месяцев». Тут еще хуже — я адептом без году неделя. Теоретический экзамен, практический экзамен… В общем, работы непочатый край.
Нужно было поднажать, во что бы то ни стало. Тем более, я заметил одну интересную особенность. Чем чаще я использовал свою «Искру», тем быстрее она восстанавливалась, и тем больше становился ее общий запас.
А после особенно сложных случаев, таких как реанимация Сеньки или вот этот диагностический штурм с Петренко, я чувствовал прямо-таки скачкообразный прирост силы.
Как будто мой внутренний аккумулятор не только заряжался, но и увеличивал свою емкость. Это было странно. По идее, чем больше тратишь, тем медленнее должно восстанавливаться. А у меня все наоборот.
Я подумал, что это, возможно, как-то связано с Фырком. Было такое ощущение, что его присутствие и его диагностика каким-то образом стимулируют рост моей собственной силы. Интересная теория, надо будет ее проверить. Пока я размышлял обо всем этом, мой телефон снова пискнул. Сообщение от Вероники.
Я открыл его и… моя челюсть натурально отвисла. На экране красовалась фотография Вероники. В униформе фельдшера, с расстегнутым на пару верхних пуговиц воротом так, что открывался весьма соблазнительный вид на ее грудь, и с такой озорной улыбкой на губах, что у меня сразу все напряглось в… ну, вы поняли.
Подпись гласила: «Скучаю по своему герою! Может, повторим вчерашний сеанс исцеления? Только на этот раз у меня дома. Обещаю быть очень послушной пациенткой!»
И снова подмигивающий смайлик.
Я усмехнулся. Ну, Вероника, ну, дает! Кажется, мои целительные способности произвели на нее неизгладимое впечатление. А где это она? Ого! Неужели прямо в карете скорой помощи. Надеюсь, Сергеич и ее новая напарница ничего не видят.
«Вероника, это очень заманчивое предложение, — быстро набрал я ответ, стараясь передать свой энтузиазм. — И я бы с огромным удовольствием. Но пока не знаю, во сколько сегодня освобожусь — первый день в хирургии, сам понимаешь, могут и задержать. Как только буду понимать по времени, сразу тебе напишу».
Ответ прилетел почти мгновенно. Еще одна фотография. На этот раз на ней было видно кружевное белье, и поза ее была еще более… откровенной.
«Буду ждать твоего сообщения, мой личный лекарь! И постарайся не слишком задерживаться, а то пациентка может начать скучать и придумывать себе новые болезни, требующие твоего неотложного вмешательства!»
Да уж, эта девушка умела держать в напряжении. Захотелось побыстрее разобраться со всеми делами, но я тут же одернул себя — пациенты превыше всего. И тут дверь в ординаторскую распахнулась, и на пороге появились Шаповалов и его хомяки. Вид у всех был уставший, но довольный.
— Ну что, Разумовский, — Шаповалов подошел ко мне и даже как-то по-свойски хлопнул по плечу. — Поздравляю! Твой диагноз полностью подтвердился! Мы только что закончили операцию — профессор Заславский настоял на повторной ревизии и удалении того лимфоузла. И это действительно оказалась болезнь Кастлемана. Так что ты, можно сказать, спас пациенту жизнь. Молодец!
Я лишь кивнул — сам факт, что пациент выжил, был лучшей наградой.
— Но, — тут же добавил он, и в глазах его снова мелькнул знакомый насмешливый огонек, — не обольщайся. Это была чистой воды случайность, попадание пальцем в небо. И не факт, что в следующий раз тебе так же повезет. В хирургии интуиция — это, конечно, хорошо, но главное — знания и опыт. А у тебя, как у адепта, ни того, ни другого пока нет. Так что, чтобы ты тут у нас от безделья не зачах и не возомнил о себе слишком много, я решил тебя немного простимулировать. В общем, Разумовский, за проявленную инициативу и нестандартное мышление ты награждаешься… Барабанная дробь! Та-дам! Ночным дежурством!
