Говорят: конфликт чувства и долга. Но один долг может противоречить другому. А бывает и так, что чувство пересиливает – и тогда ради победы долга мы перекладываем его исполнение на другого человека. Это сложно объяснить, но вот история, простая и печальная.

Я с группой туристов оказался в столице Болгарии. После обязательной программы оставался свободный день. В магазине русской книги я познакомился с женщиной из Москвы, которая остановилась в той же гостинице. Поговорили о книгах, о болгарских впечатлениях, о том, кто где живёт в Москве, – оказалось, мы почти соседи. Вместе вернулись в гостиницу, и я пригласил её к себе продолжить разговор.

Она пришла в мой номер через час. Нарядная, весёлая, в коротком платье, на каблучках. Лет тридцати, но по типу не дама, а девочка: стройные быстрые ножки, подтянутая фигурка, открытое, чуть удивлённое личико и, прямо по Бунину, фиалковые глаза – очень мне по сердцу. Допили оставшуюся у меня бутылку хорошего вина, закусили фруктами. Расслабились, расположились друг к другу. И тут, стыдно признаться, я поспешил. Положил руку ей на плечо. Она дружески потрепала её ладонью, но чуть отодвинулась. Всё-таки я чувствовал её расположение и надеялся достичь успеха прямо сейчас. Уже не оставалось сомнения, что мы ещё увидимся в Москве, возможно, и не раз. Но почему-то хотелось, чтобы это произошло сейчас, в удобном месте и в удобное время. Чтобы уже возникли те отношения, с которыми мы вернёмся в Москву. Там ещё надо будет крутиться, создавать благоприятные условия для встречи, – а здесь они уже сложились сами собой.

Ну и просто: очень хотелось поцеловать её коленку, погладить подколенную чашечку… здесь для меня возник фокус притяжения к ней. Такие стройные ножки, так резво ступают, изящно сгибаются и выпрямляются! Мой приятель называл такие чёткие и звонкие женские коленки – «чок-чок». И иногда спрашивал – а у неё чок-чок? Так вот, у этой женщины всё было чок-чок, не только коленки.

Я распахнул штору, стал показывать ей панораму Софии, она подошла, я ещё раз попытался ее обнять, – она опять отодвинулась, но при этом не уходила, продолжала разговор о книгах и достопримечательностях. И эта непрояснённость стала досаждать нам обоим. Я убеждал её, что нам будет хорошо вместе, мы взрослые люди, понимаем друг друга, у нас общие интересы, мы здесь одни, нам никто не мешает. Эти день и ночь, вплоть до отлёта, – пусть они будут наши. Кажется, в порыве красноречия я даже повысил голос.

Она собралась уходить, я пошёл её проводить.

– Господи, – сказала она в коридоре, – я-то думала, что встретила своего человека. Что мы будем видеться в Москве. Как-нибудь устроимся (она так и сказала, поскольку была замужем). Я уже придумала маршрут, по которому мы будем ходить друг к другу. А теперь вы всё разрушили своим нетерпением или, правильнее сказать, бесчувственностью. Нам надо было лучше узнать, войти в доверие, ощутить друг друга. Тогда получилось бы и всё остальное. Вы сами всё разрушили.

В этот момент я понял, что, да, сам разрушил наше прекрасное будущее в Москве, но – сознательно. Я был столь настойчив именно потому, что не хотел заводить отношения с замужней женщиной. Такой у меня был, как говорится, бзик: можно всё что угодно, но не это. В то же время у меня был долг «вести себя по-мужски», оценить по достоинству её прелесть, наряд, весеннее платье… и меня действительно влекло к её коленкам. Получилась распялка чувств: желая этого, я этого не желал. Стараясь поспешно завязать узел этой связи, я одновременно разрубал его. Уж лучше не добиться своего, чем добиться чужого. Не исключаю: если бы она согласилась, я был бы даже готов разыграть внезапный мужской провал. У меня не было сил отказаться от влечения к этой женщине, но хотелось сделать так, чтобы она сама отказала мне, – переложить на нее ответственность за нашу невстречу. Вот в такие игры иногда играют сами с собой взрослые мужчины. А бремя ответственности – за уход, за срыв ожидания, за обман надежды – опять-таки ложится на женщину. Стыдно? – Стыдно.

– Понимаю, – сказал я на прощание, в конце длинного коридора. – Мне очень горько, я сожалею и прошу прощения. Всё должно было сложиться иначе.

Наверно, сильной и жаркой мольбой, встав на колени, еще можно было что-то исправить, а в дальнейшем, добившись новой встречи, загладить вину. Но я не хотел вовлекать ее в двойную жизнь, а своей силы прямо это сказать не было. Еще не хватало мне, пригласив ее в свой номер, учить морали. На мне лежал мужской долг выразить ей, насколько она желанна, – и одновременно человеческий долг не вести подкоп под её семью. Мне казалось, что женщина скорее простит избыток и нетерпеливость желания, чем отсутствие такового. Я попал в капкан двух долженствований, одно из которых ещё и подогревалось чувством…

Когда она уходила от меня, я не сводил глаз с её чеканно сгибавшихся коленок. Чок-чок – как вошла она в мою жизнь, так и ушла.

Телефона я не попросил. И вскоре пожалел об этом. Мы могли бы бродить по набережной Москвы-реки, говорить что-то нежно-несуразное, и я ещё хотя бы раз заглянул в её фиалковые глаза…

Я не знал точно, где она жила, но полюбил прогулки по окрестностям, которые сближали нас. По Шаболовке или к Нескучному саду, к Калужской заставе, где, кстати, происходит действие тургеневской «Первой любви». Не то чтобы я искал встречи, но было приятно бродить по тем местам, где, может быть, час назад проходила она.

А потом она сама стала меня навещать. Так же чётко стуча каблучками. Она приходила ко мне в предрассветные часы – и за полночь, когда я пытался заснуть. Меня тревожил вопрос: зачем она пришла в мой номер такой нарядной? Какой знак хотела мне подать? И почему на мои не такие уж оскорбительные прикосновения ответила столь резко – уходом?

И вдруг я понял: ею руководило то же самое, что руководило мной. Передать другому эстафету долга, когда нет силы исполнить его самому. Она выполнила свой женский долг: быть красивой, желанной. И я выполнил свой мужской: выразил ей своё желание, восхищение. Мы оба честно отдали дань своей природе. А дальше начинался гораздо более тяжёлый и неприятный долг – противодействия этой природе. У нас обоих не было сил выполнить его самим – и мы переложили его на другого. Мы, словно в зеркале, повторяли жесты друг друга. Милая, родная! Если бы мы вовремя поняли друг друга! Мы могли бы, невинные и воздушные, как шагаловские пары, летать над Москвой-рекой…

Но какая женщина! Одной фразой она и распахнула будущее, и закрыла его. Ловушка – от слова «love» – отворилась и захлопнулась, вот теперь и бейся в ней. Может быть, женская мудрость и есть равнодействующая соблазна и его преодоления? И тогда недаром это случилось со мной в Софии.

Когда я осознал это, мне стало и тяжелее и легче. Я потерял близкого по духу человека, с которым могли бы завязаться другие отношения. Не дружеские, конечно, но ангельские. Дуновения ветра, звуки воздушной свирели, поля фиалок, летим, слегка касаясь друг друга крыльями… Но трудно двигаться по краю, не смея его переступить, – и поэтому всё-таки легче. Одним ударом разъединить две жизни, если они не могут срастись.

И снова мне послышался чёткий шаг, чок-чок, звук разрыва и исцеления. На этот раз я дал ей возможность уйти и больше уже не ходил по нашим общим местам в надежде на встречу.