Они встретились у входа в музей. Он стоял на верхней ступеньке, видел, как она поднимается и машет ему рукой, – и внутри него всё ринулось ей навстречу. Вот и встретились, соприкоснулись лбами, легко обнялись. Взяли музейный план, один на двоих. Когда вместе заглядывали в него, её волосы щекотали ему щёку. Но шли совсем не по плану, торопливо, не разбирая пути, чтобы поскорее прийти в себя и унять стук сердца. Потом, наоборот, старались подольше задержаться в каждом зале, невидящим взглядом окидывая картины. Впервые в жизни они оказались вдвоём. Раньше им доводилось быть рядом, даже заглядывать в одну книгу, вместе перелистывать её в поиске нужных строк, – но всегда на людях. А здесь, в многолюдных залах, они были как будто совсем одни.

Конечно, многие эти шедевры они уже знали: кто их создал, где, когда… Но сейчас это было неважно. Они просто смотрели на картины. Как первоклассники, впервые попавшие в музей. Что нарисовано. И близко это или не близко – им обоим. Они уже ощущали, что место им не здесь, а где-то там, куда можно ускользнуть, скрыться за рамой в ином пространстве, удостоверенном подписью художника и печатью музея: зарубежная виза в другой век, страну, уголок вселенной. Картины налетали на них, затягивали, впускали в себя, а некоторые отторгали, даже приближаться к ним было опасно. Их отталкивали батальные сцены и мифологические чудовища. Остановились на минуту перед огромным воинственным холстом «Персей освобождает Андромеду». Конь, крылья, латы, молнии…

– Ничего не понимаю, – сказал он.

– Я тоже.

Потом они стояли перед полотном, изображавшим просторный зал, увешанный картинами. Столы уставлены скульптурами, глобусами, астрономическими приборами. Люди в камзолах перелистывают книги, альбомы, атласы, рассматривают висящие по стенам холсты. Вглядевшись, можно увидеть на них сюжеты соблазна, греха, искупления, ада и рая. Словно маленький музей внутри большого.

– А вот это наше! – сказал он.

– Там нет ни одной дамы, – забеспокоилась она.

– Ничего, я тебя представлю. Они будут счастливы, им не хватает женского общества. А праздничный наряд мы возьмём у Вермеера.

Она согласилась с ним лёгким касанием пальцев. И спросила:

– Ты думаешь, картины ходят в гости друг к другу?

– Да, и не только по ночам. Посмотри на этого странного типа. Он явно сбежал с «Пира у Валтасара» и направляется к «Завтраку на траве».

Она улыбнулась:

– Мы тоже из какой-то картины?

– Да, но она ещё не дописана. Только эскиз.

Сначала они шли, нечаянно соприкасаясь пальцами. Потом, когда протискивались через толпу, она взяла его за руку. Отпустила и снова взяла. Ему нравилось, как у них соприкасаются руки. Без всякой настырности, не прилипая, но время от времени напоминая о себе касаниями с разных сторон. То беглой, ненавязчивой игрой пальцев, то мгновенным сжатием. Он уже чувствовал, как всё это у них будет, когда они останутся одни, и наполнялся счастьем. Никогда раньше не думал, что счастье может выражаться так просто: прикосновением именно там и тогда, когда его ждёшь, по нему скучаешь. Перебиранием пальцев. Лёгким сплетением и расплетанием. Словно это был такой разговор: пальцы понимали друг друга, соглашались, иногда шутили, дурачились.

Всё-таки его тревожило: вдруг кто-то другой уже имеет на неё права? Он не знал подробностей её жизни, да и не хотел выяснять, просто не мог не побаиваться той неизвестности, которая простиралась за ней. Но по своему опыту он знал, что у настоящего есть преимущество перед прошлым: сейчас она с ним, и так просто он её не отдаст. Теперь же перед ними уже воочию простирается и будущее. Как хорошо начинать общую жизнь в музее! – свободный выбор любых перспектив, куда они могут войти, держась за руки. Недаром Музей – это храм Муз: полный простор воображению.

Он вслушивался в её манеру произносить слова, слегка растягивая, а потом убыстряясь, и ему хотелось произносить их точно так же, враскачку, попадая в её ритм. Он любил и речевое столпотворение, когда слова наталкиваются друг на друга, не успев разойтись, и задевают друг друга локтями, а то и прижимаются вплотную, создавая сплетение мыслей и звуков… Они шли и шли, сцепляясь и расцепляясь пальцами, переговаривались, смеялись, и было так хорошо, что казалось, остаётся только перебраться через золочёные рамы, переселиться туда… Вот-вот они соединятся не только ладонями и словами, но и судьбами…

Навстречу им выплыла картина «Паоло и Франческа». Они замерли, долго всматривались, сопереживая. Прислонились плечами. За спинами двух любовников, прильнувших друг к другу, чернела зловещая фигура мужа, Джанчотто, вытаскивающего из-за пояса кинжал. Стало не по себе. Они переглянулись и двинулись дальше.

На переходе между залами кто-то стоял – и вдруг сделал шаг им навстречу. Его можно было принять за смотрителя: в тёмном костюме, светлой рубашке. Но одет не вполне по форме, без галстука. Поклонился, прижав руки к груди. Церемонный жест. Саркастическая улыбка. Это был её муж.

Время остановилось. Они не успел разомкнуть рук. Вокруг стоял всё тот же оживлённый гул. Ни одна картина не упала со стены, но все они неслышно вопили: сюда! сюда!

Дальше их версии происшедшего разнились. По его воспоминаниям, она схватила его за руку, они бросились вперёд, выбежали из музея и скрылись на близлежащих улицах, долго скитались, пока не оказались на набережной и не успокоились тихим течением воды.

По её версии, она схватила его за руку и потянула за собой, но не вперёд, а назад. Большое полотно, висевшее за их спиной, дрогнуло и незаметно для окружающих приняло их в себя. И вот они уже издалека рассматривают зал и публику, как недавно рассматривали галерею на картине, – и видят маленькую чёрную фигурку, метнувшуюся в соседний зал в поисках пропавших любовников. Переждав около часа и убедившись, что муж исчез, они выбрались из полотна, выскользнули из музея и ровно в то же самое время, что и по его версии, оказались на набережной.

Всё, что произошло потом, уже совпадало в их памяти. Видимо, время всего лишь на час разделилось на два русла, которые потом воссоединились. Они стояли над рекой, впереди виднелся мост, плыли две баржи, воздух полнился игрой разных оттенков серого и коричневого и намекал на рассеянный свет за туманом, который придавал зданиям почти сказочный вид.

– Тебе это ничто не напоминает? – спросила она.

– Клод Моне! – воскликнул он. – «Темза у Вестминстера». Мы только что видели это в музее!.. Как же нам отсюда выбраться?

Она сжала его руку:

– Давай останемся здесь! Будь что будет. По крайней мере, здесь мы не натолкнёмся на него.

Они шли по набережной, держась за руки, вдыхали влажный воздух и туман, пока не заметили впереди указатель с тремя стрелками, слева направо: «Выход», «Ресторан», «Продолжение осмотра». Не сговариваясь, они повернули направо.

– Послушай! – сказал он. – В одном из залов мелькнула картина: комната с уютным столиком и двумя стульями, пейзажи на стенах, окно выходит в сад. Нам нужно её разыскать.

Она сжала его руку, и они торопливо двинулись вперёд.

– А другая мебель там есть? – спросила она.