«Наконец, братья мои, укрепляйтесь Господом и могуществом силы Его. Облекитесь во всеоружие Божие, чтобы вам можно было стать против козней диавольских, потому что наша брань не против крови и плоти, но против начальств, против властей, против мироправителей тьмы века сего, против духов злобы поднебесных», — писал апостол Павел (Еф. 6:10–12).

Старец Ипполит частенько называл духовную, невидимую брань, которую ведут христиане, «борьбой». Где, на каких «рубежах» он удерживал «фронт»? Беспредельно скромный и требовательный к себе, архимандрит Ипполит проявлял такое снисхождение к ближним, что немалое число внешне благочестивых (и вправду благочестивых) людей впадали в соблазн и ропот. В этом не было, конечно же, вины архимандрита Ипполита, а только беда тех, кто, вопреки законам благочестия и здравого смысла, просто не захотел смириться и получить укрепление за благодать истинного послушания. Трагедия первого десятилетия возрождения Рыльского монастыря — в непослушании. Абсолютно все, в чем обвиняли старца, — беды его «ослушников». А он имел ревность о своих чадах, зачастую его совершенно не понимавших… Клирик Серафимо-Дивеевского монастыря иерей Роман Наклицкий вспоминал о том, как испрашивал благословения батюшки Ипполита съездить к архимандриту Кириллу (Павлову): «Ну, просто познакомиться…» На это батюшка ему ответил: «Что, отец, прозорливых старцев ищешь?»

Несмирение перед настоятелем-старцем обретало страшные формы, показателен в этом смысле пример «благочестивого» юноши. Узнав, что отец Ипполит нездоров, двадцатилетний паломник дал старцу-архимандриту поучительный совет: «Хорошо бы вам причаститься, батюшка». Настоятель монастыря, как ни странно, не удивился этой рекомендации.

— А я причащусь, — спокойно и твердо ответил он. — Буду служить на Антония и Феодосия и причащусь.

В первые годы его настоятельства, когда старец лично исповедовал паломников, в монастыре жил инок, который «глубоко изучил» творения святых отцов, а вдобавок — апокрифическую литературу. О таких отец Ипполит говорил: «Начитался». Без смирения знание надмевает.

— Вы все здесь живете неправильно, не по святым отцам, не по уставу, — неожиданно начал поучать братию возгордившийся инок.

Он сочинил обличительный манифест, в котором обвинил настоятеля во всех смертных грехах. Каждый день приходил он в храм на литургию и просил старца принять его «покаяние». Отец Ипполит беспрекословно надевал поручи и епитрахиль, клал на аналой Евангелие и Крест и смиренно выслушивал «исповедника». Инок доставал из штанин свою пространную «исповедь» и начинал ее громко зачитывать. Архимандрит Ипполит терпеливо внимал всему и всякий раз кланялся «обвинителю».

Через несколько месяцев у инока возникли проблемы с психикой, и он покинул монастырь.

Когда отец Ипполит зашел в трапезную одного из скитов, там обедал другой «раб Божий».

— Отец, — обратился к нему батюшка, — сходи позови начальство.

— Вы что, не видите, что я ем?! — отвечал «смиренный» послушник и продолжал насыщаться.

Старец Ипполит, не говоря ни слова, пошел звать начальство сам.

Такие вот «борцы с духами злобы». Странно. Почему не вразумить зарвавшихся юнцов? Это было бы правильно, но — не в духе отца Ипполита. Батюшка действовал исключительно силой своей молитвы, своим любящим сердцем да, может быть, двумя-тремя словами, сказанными как бы невпопад.

— Да вот у нас послушники на послушании найдут яичко, разобьют в стаканчик и питаются, — батюшка ни с того ни с сего перевел разговор на неясную тему.

Стоявший рядом с ним послушник Роман Наклицкий сразу понял, что это о нем. Другие ничего не поняли.

— Перед этим он так строго на меня посмотрел, — вспомнил былое отец Роман. — Я шел из курятника, где из треснувшего куриного яйца сделал себе гоголь-моголь. Так захотелось — не смог себе отказать. Старец находился очень далеко от этого птичника и видеть ничего не мог. Ему Господь открывал.

Один из любимых батюшкой Ипполитом святых, преподобный Симеон Новый Богослов, писал, обращаясь к братии монастыря святого Маманта, игуменом которого он был: «Братья мои, умоляю вас, не презрите моего моленья… но так мне подарите вашу волю, чтобы посредством отречения от нее вы начали бы жизнь мучеников и страстотерпцев Христовых, я же от сегодняшнего дня буду вновь и вновь полагать за вас всю свою душу вместе с телом на добровольную смерть».

— Мы вас очень любим! — признавалась батюшке послушница Евгения.

— Кто исполняет послушание, у того истинная любовь, — ответил отец Ипполит. — Любовь заключается в послушании. Послушание — несение креста.

Очищать душу от страстей, страдать, бороться, падать, вновь вставать, опять сражаться… Такую духовную свободу выдерживали не все, и сознавать это батюшке было скорбно. Но его отличали врожденные чувство юмора и любовь к поэзии. То и другое доставляло радость, придавало силы ближним и помогало ему скрывать от любопытных взоров свои скорби и борьбу.

Молодые люди часто приезжали к старцу за благословением на брак. Настолько часто, что он, шутя, предлагал повесить на воротах обители объявление: «Братья и сестры, все, кто желает жениться или выйти замуж, обращайтесь к архимандриту Ипполиту». Но если бы только по этим вопросам к нему обращались! Никем не наученные необходимости отсечения своей воли перед старцем, паломники частенько приезжали в Рыльск с такими вот проблемами: «Батюшка, я завтра улетаю поработать за границу. Билет на самолет уже купил. Скажите, есть ли воля Божья. Благословите». Что оставалось ему делать? Он благословлял. Но воля Божья оставалась для вопрошавших неведомой.

Вот подсаживается к старцу молодая женщина, не успевает рта раскрыть, как слышит: «Раз, два, триста, полюбила я артиста, пила-ела, что хотела, обернуться не успела…» На мгновение она опешила, а потом поняла:

— Да-а, батюшка, я люблю актера!

Еще одна поистине благочестивая паломница во что бы то ни стало хочет сообщить отцу Ипполиту о том, как она его любит. Подходит к нему, а он, не дав ей слова молвить, говорит:

Для всех приходивших к батюшке у него было готово стихотворение или «рассказ из жизни». Парень во время паломнической поездки из Москвы в Рыльск влюбляется в девушку. Батюшка подзывает его и заговорщическим шепотом говорит:

Любвеобильному иноку он часто повторяет такие строки:

Прочтет и засмеется… Однажды в приемной у епархиального архиерея батюшка, широко улыбаясь, слегка поюродствовал, что вообще ему было не чуждо:

— Я все время смеюсь. Значит, я… болящий.

А одного богобоязненного монаха он озадачил четверостишием:

Монах, духовное чадо батюшки, долго не мог постичь духовного смысла стихов. Потом его осенило: это же душа взывает к Богу!

— Вы почему все время о любви стихи читаете? — поинтересовался монастырский послушник.

— А как же, отец? Бог есть любовь, — кротко ответил отец Ипполит.

Было очевидно: земная любовь, о которой читал стихи старец, есть образ любви неземной. Да и знали все: просто так батюшка ничего не скажет. Советовал: «Отец, потихоньку привыкай творить молитву по ночам. Мы на Афоне по ночам молились. Почему ты не учишься петь? Монах должен уметь петь. Отец, это ведь такое утешение. Я вот на Афоне, когда скучал по родине, выходил на берег моря, становился лицом к дому и пел какую-нибудь песню».

Радость любви озаряла не только душу, но и лицо подвижника. Светлая улыбка старца Ипполита, казалось, могла разрушить все козни ада.

Многим запала в душу эта печать непорочной юности, сиявшая на лице старика.

Рыльский авва имел свойство духовно отождествлять себя с теми, за кого он молился. Его лицо всякий раз выражало их чувства. Его натура вмещала в себя все характеры. Он воспринимал болезни, скорби, грехи приходивших к нему как свои собственные, и от этого он страдал и болел. Не о том ли пишет и апостол Павел: «Кто изнемогает, с кем бы и я не изнемогал? Кто соблазняется, за кого бы я не воспламенялся?» (2 Кор. 11:29)

— Что, матушка, в кого влюбилась? — спрашивал старец паломницу.

— Здесь ни в кого, батюшка.

— Ну да, а я, старый дурак, все влюбляюсь.

Он достиг бесстрастия, но представал перед нами чувственным человеком, обуреваемым житейскими страстями, чтобы привлечь к себе души, искалеченные грехом. И эти души тянулись к нему. А он открывал им радость о Господе.

Монахиня Николая (Чуйченко), в прошлом настоятельница монастыря во имя Казанской иконы Божией Матери в селе Большегнеушево Рыльского района:

— Одна его улыбка придавала силы жить. Радость отца Ипполита была совершенной, на такую радость не каждый способен. «Ой, матушка, какой я сейчас счастливый. Ко мне пришла мать с тремя детьми, коровка сдохла у них… Я дал им коровку». Слово «я» он говорил очень редко. Скольким он купил коров! Скольким дал кров! После его смерти видели горы расписок на каких-то клочках бумаги, с полмешка, на миллионы рублей. Но в этих расписках не долги — сердце батюшкино. Он везде, где был, в каждом, кому помогал, оставлял свое сердце. Однажды я собрала сумку и решила уйти… бросить все. Не было больше сил. Тут он мне явился: «Что Господь тебе дал, того ты никому не отдавай, матушка!» Говорил слово — и на всю жизнь: «Нам на Афоне похлеще было, не унывай!»

Вслед за апостолом Павлом, который взывал: «Всегда радуйтесь!» (1 Фес. 5:16), рыльский подвижник говорил, что «человек должен быть веселым». Потому что не подобает быть печальным тому, кому через страдания и борьбу предназначено войти в Небесное Царство. Как можно быть угрюмым и суровым, когда Христос воскрес!