Войти в систему
Войти с помощью соц. сетей:
Спиноза проложил новый путь для философии и наук: мы даже не представляем, говорил он, что может тело; мы говорим о сознании и духе, любим о них поболтать, однако не знаем ни того, на что способно тело, ни того, какие силы ему присущи, ни того, что они готовят в будущем . Ницше знает, что это будущее пришло: «Мы находимся сейчас в такой фазе, когда сознание становится скромным» . Призвать сознание к необходимой скромности означает принять его таким, каково оно есть, а именно как симптом, всего-навсего симптом преобразования более глубокого, чем духовное, и активности сил совершенно иного порядка, нежели духовный. «Быть может, во всяком развитии духа речь идет исключительно о теле». Что такое сознание? Как и Фрейд, Ницше полагает, что сознание есть область я (moi), которая подвержена воздействию внешнего мира . И всё же сознание определяется не столько в отношении экстериорности (extériorité) в терминах реального, сколько в отношении превосходства (supériorité) в терминах ценностей. Это различие является существенным для общей концепции сознательного и бессознательного. По Ницше, сознание всегда является сознанием чего-то низшего по отношению к высшему, которому это низшее подчиняется или с которым оно «сливается». Сознание никогда не бывает сознанием себя (soi), но — сознанием я (moi) в его отношении к себе, а «себя» сознательным не является. Это не сознание господина, а сознание раба по отношению к господину, не обязанному что-либо сознавать. «Сознание обычно проявляется лишь тогда, когда некое целое хочет подчиниться высшему целому… Сознание возникает в отношении к существу, функцией которого могли бы быть мы» . В этом заключается раболепие сознания: оно свидетельствует лишь об «образовании некоторого высшего тела».
Что такое тело? Мы не дадим ему определение, просто назвав его полем действия сил, питательной средой, которую оспаривает множество сил. Ведь на самом деле нет ни «среды», ни поля действия сил или битвы. Не существует никакого «количества реальности», всякая реальность уже есть некое количество силы. Ничего, кроме различных количеств силы, находящихся «в напряженных отношениях» между собой . Всякая сила соотносится с другими, иногда подчиняясь, иногда повелевая. Именно этим отношением между властвующими и подвластными силами определяется тело. Всякое отношение сил составляет тело: химическое, биологическое, социальное, политическое. Стоит любым двум неравным силам вступить в отношения между собой, как они составят тело; вот почему тело всегда является продуктом случайности в смысле Ницше и оказывается вещью совершенно поразительной, куда более поразительной, чем сознание и дух . Однако случайность, отношение силы к силе, является и сущностью силы. Поэтому не следует задаваться вопросом о том, как рождается живое тело, ведь всякое тело — живое, являясь «произвольным» продуктом сил, его составляющих . Тело — множественный феномен, составленный из множества несводимых друг к другу сил; его единство — это единство множественного феномена, «единство господства». Высшие или властвующие в теле силы называют активными, низшие или подвластные — реактивными. Активное и реактивное, строго говоря, являются изначальными качествами, выражающими отношение силы к силе. Так как силы, вступающие в отношения между собой, лишены количества, а значит, каждая из них одновременно лишена и качества, соответствующего их количественному различию как таковому. Это различие сил, квалифицируемых в зависимости от их количества, назовем иерархией: силы активные и реактивные.
Подчиняясь, низшие силы не перестают быть силами, хотя они отличаются от господствующих. Подчинение — качество силы как таковой, и к власти оно относится так же, как и господство: «Никакая сила не отказывается от свойственной ей власти. Коль скоро приказ предполагает уступку, можно предположить, что абсолютная сила противника не побеждена, не ассимилирована, не растворена. Подчинение и господство — это две формы поведения во время поединка» . Низшие силы определяются как реактивные: они нисколько не утрачивают своей силы, количества силы, они ее осуществляют, укрепляя механизмы и конечные цели, воплощая определенные условия жизни, функции, задачи сохранения, приспособления и извлечения пользы. Таков отправной пункт понятия реакции, важность которого для Ницше мы еще увидим: механические и полезные приноравливания, регуляции, выражающие всю мощь низших и подвластных сил. Однако нам приходится отметить неумеренную склонность современной мысли к этому реактивному аспекту сил. Понимание организма, исходящее из реактивных сил, считается достаточным. Природа реактивных сил и их трепет завораживают нас. Поэтому в теории жизни механизм и целенаправленность противостоят друг другу; однако эти две интерпретации значимы только для самих реактивных сил. Верно, по крайней мере, то, что мы понимаем организм, исходя из сил. Но верно и то, что мы не в силах постичь реактивные силы как таковые, то есть в качестве сил, а не механических устройств или конечных целей, если не соотнесем их с силой, которая над ними властвует и сама при этом не является реактивной. «Закрывают глаза на фундаментальное превосходство сил спонтанного, агрессивного, завоевательного, узурпаторского, преобразующего порядка — сил, которые беспрерывно отдают новые приказания, а ведь приспособление изначально подчинено их влиянию. Так отрицается верховенство благороднейших функций организма» .
Охарактеризовать эти активные силы, несомненно, труднее, так как по своей природе они ускользают от сознания: «Великая основополагающая деятельность бессознательна» . Сознание выражает только отношение некоторых реактивных сил к властвующим над ними активным силам. Сознание существенно реактивно ; поэтому мы не знаем того, что может тело, того, на какую деятельность оно способно. То, что мы говорим о сознании, мы должны также сказать о памяти и о привычке. А кроме того, и о питании, воспроизводстве, сохранении, приспособлении. Это — реактивные функции, реактивные специализации, выражения тех или иных реактивных сил . Сознание неизбежно видит организм со своей точки зрения и понимает его по-своему, то есть реактивно. Науке также пришлось следовать путями сознания, всецело опираясь на реактивные силы иного рода: организм всегда рассматривался с малозначимой стороны, со стороны его реакций. Согласно Ницше, проблема организма не сводится к спорам между витализмом и механицизмом. Чего стоит витализм, если он надеется раскрыть специфику жизни в реактивных силах, притом что в механицизме они получают другую интерпретацию? Подлинная проблема — в открытии активных сил, без которых сами реакции не были бы силами . Деятельность сил необходимым образом бессознательна — именно это и превращает тело в нечто высшее по сравнению со всеми реакциями и в особенности по сравнению с той реакцией Я, которая называется сознанием: «Весь феномен тела с интеллектуальной точки зрения настолько же возвышается над нашим сознанием, нашим духом, нашими сознательными способами мышления, ощущения и воления, насколько алгебра возвышается над таблицей умножения» . Активные силы тела — вот что делает тело самостью (soi) и определяет эту самость как высшую и поразительную: «…могущественный повелитель, неведомый мудрец — он называется Самость. В твоем теле живет он; твое тело есть он» . Истинная наука — это наука о деятельности. Но наука о деятельности есть также и наука о необходимом бессознательном. Абсурдна идея, согласно которой наука должна идти в ногу с сознанием и в том же направлении. За этой идеей скрывается указующий перст морали. На самом деле наука есть лишь там, где нет и не может быть сознания.
«Что активно? Стремиться к власти» . Присваивать, захватывать, порабощать, господствовать — вот характеристики активной силы. Присваивать означает навязывать формы, создавать формы, используя обстоятельства . Ницше критикует Дарвина, поскольку тот интерпретирует эволюцию и даже эволюционные случайности совершенно реактивным образом. Он восхищается Ламарком, ибо Ламарк предощущал существование некоей подлинно активной пластической силы, первичной по отношению к приспособлениям: силы метаморфозы. У Ницше она представлена в рамках энергетики, где получила название «благородной» энергии, способной к самопреобразованию. Способность преображаться, дионисийская мощь — вот первое определение активности. Но всякий раз, как мы таким образом отмечаем благородство действия и его превосходство над реакцией, нам не следует забывать: как и действие, реакция обозначает определенный тип сил. Просто реакции не могут быть ни уловлены, ни научно познаны как силы, если мы не соотнесем их с высшими силами совершенно иного типа. Реактивное является изначальным качеством силы, однако его невозможно интерпретировать в этом качестве иначе, чем через отношение к активному, исходя из активного.
Силы обладают неким количеством, но также и неким качеством, соответствующим их количественному различию: активное и реактивное являются качествами сил. Мы чувствуем, что проблема меры сил весьма тонка, поскольку в ней задействовано искусство качественной интерпретации. Проблема ставится следующим образом. 1) Ницше всегда полагал, что силы количественны и должны определяться количественно. «Наше познание, — говорил он, — стало научным в той мере, в какой оно может использовать число и меру. Нужно попытаться рассмотреть вопрос, можно ли построить научный порядок ценностей в соответствии с некоей числовой и количественной шкалой силы. Все остальные ценности суть предрассудки, наивность, недоразумения. Они повсюду сводимы к этой числовой и количественной шкале» . 2) Но Ницше также считал, что чисто количественная детерминация сил будет в то же время оставаться абстрактной, неполной, двусмысленной. Искусство измерения сил практически вынуждает пустить в ход интерпретацию и оценку качеств: «Механистическое мировоззрение стремится учитывать лишь количество, но сила коренится в качестве; механицизм может лишь описывать феномены, но не прояснять их» ; «Разве возможно, чтобы всевозможные количества были симптомами качества? <…> Желание сводить все качества к количествам есть безумие» .
Нет ли противоречия между этими двумя текстами? Если сила неотделима от количества, то еще больше она неотделима от других сил, с которыми соотнесена. Следовательно, количество как таковое неотделимо от количественного различия. Количественное различие — это сущность силы, отношение силы к силе. Грезить о двух равных силах, даже считая их разнонаправленными, — что может быть абстрактнее и одновременно вульгарнее подобных грез? Это грезы статистические, в которые погружается всё живое, но после их рассеет химия . Итак, всякий раз, когда Ницше критикует понятие количества, мы должны иметь в виду: количество как абстрактный концепт всегда по сути своей стремится к идентификации, к выравниванию составляющего его единства, к устранению различия в этом единстве; Ницше упрекает любую исключительно количественную детерминацию сил в следующем: в ней устраняются, выравниваются или компенсируются количественные различия. Напротив, всякий раз, когда он критикует качество, мы должны учитывать: качества — ничто вне количественного различия, которому они соответствуют, различия как минимум между двумя предположительно соотнесенными силами. Словом, Ницше никогда не интересовала несводимость количества к качеству; или, скорее, это его интересовало лишь во вторую очередь и в качестве симптома. Главный его интерес с точки зрения самого количества — несводимость количественного различия к равенству. Качество отличается от количества, но только потому, что оно — не уравнивается в количестве, неустранимо в количественном различии. Итак, количественное различие в одном смысле есть несводимый к чему-либо иному элемент количества, а в другом — элемент, несводимый к самому количеству. Качество — не что иное, как количественное различие, соответствующее этому различию во всякой силе, соотнесенной с другими. «Мы не можем помешать себе ощущать простые количественные различия как нечто абсолютно отличное от количества, то есть как качества, уже несводимые друг к другу» . Всё, что еще выглядит антропоморфным в этом тексте, следует скорректировать в свете следующего ницшевского принципа: существует субъективность универсума, но уже не антропоморфная, а как раз космическая . «Желание сводить все качества к количествам есть безумие».
Вместе со случайностью мы утверждаем также и соотношение всех сил. И, несомненно, в мысли о вечном возвращении мы разом утверждаем всевозможные случайности. Но, со своей стороны, все силы не вступают в отношение сразу со всеми другими. Их способность вступать в отношение осуществляется в соотнесенности с небольшим числом сил. Случайность является противоположностью континуума . Следовательно, столкновения сил, наделенных теми или иными количественными характеристиками, — это конкретные части случайности, ее утвердительные части, которые сами по себе чужды любого закона: это телесные члены (membres) Диониса. Итак, именно в этом столкновении каждая сила обретает качество, соответствующее ее количеству, то есть аффектацию, которая фактически осуществляет ее власть. Следовательно, в одном малопонятном тексте Ницше имеет право сказать, что мироздание предполагает «абсолютный генезис произвольных качеств», но сам этот генезис качеств предполагает становление (относительное) количеств . То, что оба эти становления неразделимы, указывает нам на невозможность абстрактного исчисления сил; мы должны в каждом случае конкретно оценивать соответствующее им качество и нюансы этого качества.
Проблема отношения Ницше к науке до сих пор не была правильно поставлена. Как будто это отношение зависело от теории вечного возвращения, словно Ницше был заинтересован в науке (причем пока смутно) в той мере, в какой она благоприятствовала идее вечного возвращения, и терял к ней интерес, когда она ей противоречила. Но дело обстоит иначе; исток критической позиции Ницше по отношению к науке следует искать в совершенно ином направлении, даже если это направление и дает нам определенную точку зрения на вечное возвращение. Ницше и вправду был мало компетентен в науке и не имел к ней особой склонности. Но от науки его отделяет не это, а определенная тенденция, определенный стиль мышления. Справедливо или нет, но Ницше полагал, что научный подход к количеству неизменно предполагает уравнивание количеств, компенсацию неравенства. Критикуя науку, Ницше никогда не ссылается на приоритет качества по сравнению с количеством; он ссылается на приоритет количественного различия по сравнению с равенством, привилегии неравенства по сравнению с уравниванием количеств. У Ницше возникает замысел «числовой и количественной шкалы», деления которой не являются, однако, ни кратными друг другу, ни делителями по отношению друг к другу. В науке он отвергает как раз научную манию поисков компенсаций, то есть сугубо научные утилитаризм и эгалитаризм . Вот почему вся его критика направлена против трех понятий: логического тождества, математического равенства и физического равновесия. Против трех форм недифференцированного . Согласно Ницше, наука неизбежно упускает и искажает подлинную теорию силы.
Что означает эта тенденция к редукции количественных различий? Она выражает прежде всего сопричастность науки нигилизму современной мысли. Борьба за отрицание различий составляет часть более общего набора действий, направленного на отрицание жизни, обесценивание существования, предвещание ее смерти (тепловой или иной), в результате чего вся вселенная погрузится в недифференцированное. Физическим понятиям материи, тяжести, теплоты Ницше ставит в упрек то, что они одновременно являются факторами уравнивания количеств, принципами «адиафории». Именно в этом смысле Ницше указывает, что наука принадлежит аскетическому идеалу и по-своему служит ему . Но мы также должны найти в науке то, что является инструментом этой нигилистической мысли. Ответ будет таким: наука, по своему призванию, понимает феномены, исходя из реактивных сил, и интерпретирует их с этой точки зрения. Физика реактивна в той же мере, что и биология; вещи всегда рассматриваются с малозначимой стороны, со стороны реакций. Триумф реактивных сил — вот инструмент нигилистической мысли. Это еще и принцип различных манифестаций нигилизма: реактивная физика — это физика ресентимента, как и реактивная биология — это биология ресентимента. Но почему к отрицанию различия в силе приводит именно рассмотрение исключительно реактивных сил и каким образом оно выступает в качестве принципа ресентимента — этого мы пока не знаем.
Науке, в зависимости от занимаемой ею точки зрения, приходится либо утверждать, либо отрицать вечное возвращение. Но механистическое утверждение вечного возвращения и его термодинамическое отрицание имеют нечто общее: речь о сохранении энергии, которое всегда понимается таким образом, что количества энергии не только составляют постоянную сумму, но и сводят к нулю свои различия. В обоих случаях переходят от принципа конечности (постоянства суммы) к «нигилистическому» принципу (аннулированию количественных различий с постоянной суммой). Механицизм утверждает вечное возвращение, полагая при этом, что количественные различия между начальным и конечным состояниями обратимой системы взаимно компенсируются или аннулируются. Конечное состояние тождественно начальному, а оно, в свою очередь, считается недифференцированным по отношению к промежуточным. Термодинамика отрицает вечное возвращение, поскольку обнаруживает, что количественные различия аннулируются только в конечном состоянии системы, в зависимости от свойств теплоты. Итак, когда тождество рассматривают в конечном недифференцированном состоянии, последнее противопоставляется дифференцированности начального состояния. Обе концепции объединяет одна гипотеза, гипотеза конечного или завершающего состояния, завершающего состояния становления. Бытие или ничто, бытие или небытие равно недифференцированны: обе концепции сходятся в идее становления с неким конечным состоянием. «Высказываясь в метафизических терминах: как если бы становление могло привести к бытию или к ничто…» Поэтому механицизм не доходит до того, чтобы постулировать существование вечного возвращения, а термодинамика не достигает его отрицания. И механицизм, и термодинамика проходят мимо цели, впадают в недифференцированное, а затем — в тождество.
Вечное возвращение, согласно Ницше, вовсе не является мыслью о тождестве, это мысль синтетическая, мысль об абсолютно различном, и требует нового принципа за пределами науки. Этот принцип является принципом воспроизведения различного как такового, принципом повторения различия, то есть противоположностью «адиафории» . И мы по-настоящему не понимаем вечное возвращение, пока считаем его следствием или приложением тождества. Мы не поймем вечное возвращение, пока некоторым образом не противопоставим его тождеству. Вечное возвращение не является ни непрерывностью одного и того же, ни состоянием равновесия, ни средоточием тождества. Не одно и то же, единое, возвращается в вечном возвращении, а само возвращение является единым, которое высказывается только о различном и о различающем.
Изложение учения о вечном возвращении, как оно задумано Ницше, предполагает критику завершающего состояния, или состояния равновесия. Если бы вселенная могла достичь равновесного положения, говорит Ницше, если бы становление имело цель или конечное состояние, то оно бы уже осуществилось. Но текущий момент, как момент преходящий, доказывает, что это конечное состояние не достигнуто: следовательно, равновесие сил невозможно . Но почему, если равновесие и завершающее состояние возможно, оно должно быть уже достигнуто? В силу того, что Ницше называет бесконечностью прошедшего времени. Бесконечность прошедшего времени означает только это: становление не могло начать становиться, оно не является чем-то ставшим. И вот, не будучи чем-то ставшим, оно тем более не является становлением чего-то. Не будучи ставшим, оно уже было бы тем, чем становилось, если бы оно было становлением чего-то. То есть прошедшее время, являясь бесконечным, позволило бы становлению достичь конечного состояния, если бы оно у него имелось. И в действительности он возвращается к тому же самому, говоря, что становление достигло бы конечного состояния, если бы оно имелось, и что оно не вышло бы из начального состояния, если бы оно было ему присуще. Если становление само чем-то становится, то почему же давно не наступил конец становления? А если оно есть нечто ставшее, как могло оно начать становиться? «Если бы вселенная характеризовалась непрерывностью и неизменностью и если бы во всем ее существовании имелось одно-единственное мгновение бытия в строгом смысле, то она не могла бы больше обладать становлением и, следовательно, какое-либо становление нельзя было бы уже ни мыслить, ни наблюдать» . Это мысль, которую, как заявляет Ницше, он нашел «у древних авторов» . Если всё, что становится, говорил Платон, вообще не в силах ускользать от настоящего и так или иначе в нем присутствует, то оно прекращает становиться и является тогда тем, чем было в процессе становления . Но Ницше комментирует эту античную мысль так: всякий раз, когда я с ней сталкивался, «она была обусловлена другими задними мыслями, в общем и целом теологическими». Ведь, упорно вопрошая о том, как становление могло начаться и почему оно еще не окончилось, античные философы ссылаются на hybris, преступление и наказание, выступая в роли лжетрагиков . За исключением Гераклита, они не допускают ни мысли о чистом становлении, ни повода для того, чтобы ее высказать. То, что нынешний момент не является мгновением бытия или настоящего «в строгом смысле», что он является моментом преходящим, заставляет нас думать о становлении именно как о том, что не могло начаться и не может окончиться в своем становлении.
Каким образом идея о чистом становлении обосновывает вечное возвращение? Этой идеи вполне достаточно, чтобы перестать верить в бытие как нечто отличное от становления; но ее достаточно и для того, чтобы поверить в бытие становления как такового. Чем является бытие того, что становится, что не начинает и не заканчивает становиться? Возвращение, бытие того, что становится. «Сказать, что всё возвращается, — значит максимально приблизить мир становления и мир бытия: вершина созерцания» . Эту проблему созерцания надо переформулировать на другой манер: как во времени может образоваться прошлое? Как настоящее может пройти? Преходящий момент вообще не мог бы миновать, если бы он уже не был одновременно прошедшим и настоящим, грядущим и настоящим. Если бы настоящее не проходило само собой, если бы нужно было ожидать нового настоящего, чтобы нынешнее настоящее стало прошедшим, то во времени так никогда и не возникло бы прошедшее, а нынешнее настоящее так и не миновало бы: мы не можем ждать, пока момент пройдет, уступая место другим моментам, нужно, чтобы момент одновременно был настоящим и прошедшим, настоящим и грядущим. Необходимо, чтобы настоящее сосуществовало с самим собой как с прошедшим и с грядущим. Таково синтетическое отношение момента к самому себе как настоящему, прошедшему и грядущему, полагающее основу его отношения к другим моментам. Следовательно, вечное возвращение является ответом на проблему преходящего . И в этом смысле его нельзя интерпретировать как возвращение чего-то, что есть, что есть единое или то же самое. Мы допускаем противоречие в самом выражении «вечное возвращение», когда имеем в виду возвращение того же самого. Не бытие возвращается, а сам возврат образует бытие в той мере, в какой он утверждается через становление и преходящее. Не единое возвращается, а сам возврат есть единое, которое утверждается в различном или во множественном. Иными словами, тождество в вечном возвращении указывает не на природу того, что возвращается, а, напротив, на факт возврата для того, что различает. Поэтому вечное возвращение должно мыслиться как синтез: синтез времени и его измерений, различного и его воспроизведения, становления и бытия, утверждающегося в становлении, синтез двойного утверждения. Поэтому вечное возвращение само зависит от принципа, который не является принципом тождества, но должен во всех этих отношениях отвечать требованиям некоего подлинного принципа достаточного основания.
Почему механицизм так плохо раскрывает сюжет вечного возвращения? Потому что он не подразумевает вечного возвращения ни с необходимостью, ни непосредственно. Потому что он извлекает только ложные следствия из идеи конечного состояния становления. Упомянутое конечное состояние полагают тождественным начальному и поэтому приходят к выводу, что механический процесс возобновляется благодаря одним и тем же различиям. Тем самым возникает циклическая гипотеза, которую так критиковал Ницше . Ведь мы не понимаем ни того, как этот процесс может выйти из начального состояния, ни того, как он может «оттолкнуться» от конечного состояния, ни того, как он может многократно проходить через одни и те же различия, даже не имея возможности однократно пройти через какие угодно различия. Есть две вещи, которые циклическая гипотеза не в состоянии объяснить: различие сосуществующих циклов и в особенности существование различного в одном цикле . Поэтому мы сможем понять само вечное возвращение, если будем считать его всего лишь выражением принципа, который лежит в основании различного и его воспроизведения, различия и его повторения. Этот принцип Ницше называет одним из важнейших открытий своей философии. Он дает ему имя: воля к власти. При помощи воли к власти «я выражаю характеристики, которые нельзя устранить из механического порядка без устранения самого этого порядка» .
Одним из важнейших текстов, написанных Ницше ради объяснения того, что он имел в виду под волей к власти, является следующий: «Это победоносное понятие силы, благодаря которому наши физики создали Бога и вселенную, нуждается в дополнении: ему необходимо придать некую внутреннюю волю, каковую я называю волей к власти» . Воля к власти, следовательно, придана (attribuée) силе, но весьма специфическим образом: она одновременно является и неким дополнением силы, и чем-то внутренне ей присущим. Она не придана силе как предикат. И действительно, если мы зададим вопрос: «Кто?» — то не сможем ответить, что сила есть тот, кто волит. Только воля к власти есть тот, кто волит, она не позволяет делегировать или отчуждать собственные функции другому субъекту, даже если он является силой . Но тогда как можно ее «придать»? Вспомним, что сила состоит в существенном отношении с другой силой. Вспомним, что сущностью силы является ее количественное различие от других сил и что это различие выражается как качество силы. Однако, таким образом понятое, количественное различие необходимо отсылает к различающему элементу соотнесенных между собой сил, а тот выступает одновременно как генетический элемент качеств этих сил. Поэтому воля к власти является генеалогическим элементом силы, одновременно различающим и генетическим. Воля к власти является элементом, из которого проистекают сразу и количественное различие соотнесенных между собой сил, и качество, выпадающее на долю каждой из этих сил. Воля к власти обнаруживает здесь свою природу: она является принципом синтеза сил. Именно в этом синтезе, соотносящемся со временем, силы многократно проходят через одни и те же различия, или, иными словами, различное воспроизводит само себя. Этот синтез является синтезом сил, их различия и воспроизводства; вечное возвращение — это синтез, принципом которого является воля к власти. Не стоит удивляться слову «воля»: кто, если не воля, способен быть принципом синтеза сил, обусловливая отношение силы к силе? Но в каком смысле следует понимать здесь слово «принцип»? Ницше всегда порицает принципы за то, что они являются слишком общими по отношению к тому, что обусловливают, за то, что они располагают слишком слабыми петлями для предметов, которые они стремятся поймать или упорядочить. Не потому ли Ницше так любил противопоставлять волю к власти шопенгауэровской воле к жизни, что последняя — слишком общая? Если воля к власти как раз является подходящим принципом, примиряющим принципы с эмпиризмом, если она создает некий эмпиризм в высшем смысле, то именно потому, что является по сути своей пластическим принципом, не более общим, чем то, что он обусловливает; он изменяется вместе с этим обусловленным, и всякий раз, когда он нечто детерминирует, он одновременно детерминирует сам себя. На самом деле воля к власти никогда не бывает отделена от тех или иных обусловливаемых ею сил, от их количеств, от их качеств, от их направлений; она никогда не возвышается над осуществляемыми ею обусловленностями сил, она всегда пластична и пребывает в процессе метаморфоза .
Неотделимая не значит тождественная. Волю к власти невозможно отделить от силы, не ударившись при этом в метафизическую абстракцию. Но еще бóльшая опасность кроется в смешении силы и воли: ведь тогда мы уже не воспринимаем силу как силу, снова ударяясь в механицизм и забывая о различии сил, обосновывающих их бытие, игнорируя при этом важнейший элемент, которой обеспечивает их взаимный генезис. Сила — это то, что может, могущее, воля — то, что волит. Что означает это различение? Вышеприведенный текст Ницше обязывает нас прокомментировать каждое слово. — Концепт силы по природе своей победоносен, потому что отношение силы к силе, как оно понимается в этом концепте, это отношение властвования: из двух соотнесенных друг с другом сил одна властвующая, а другая — подвластная. (Даже Бог и вселенная состоят в отношении властвования, сколь бы спорной ни казалась в данном случае интерпретация подобного отношения.) Но этот победоносный концепт силы нуждается в некоем дополнении, и это дополнение есть нечто внутреннее, внутренняя воля. Без подобного дополнения оно не было бы победоносным. Всё остается неопределенным, пока к силе как таковой не прибавить элемент, способный детерминировать ее с двоякой точки зрения. Соотнесенные силы отсылают к одновременному двоякому генезису: к взаимообусловленному генезису их количественного различия и к абсолютному генезису их соответствующих качеств. Выходит, что воля к власти прибавляется к силе, но как различающий и генетический элемент, как внутреннее начало собственного продуцирования. В ее природе не содержится ничего антропоморфного. Точнее говоря, она прибавляется к силе как внутренний принцип детерминации ее качества в отношении (x + dx) и как внутренний принцип количественной детерминации самого этого отношения (dy/dx). Волю к власти следует назвать генеалогическим элементом сразу и силы и сил. Поэтому сила всегда берет верх над другими, властвует над ними или повелевает ими именно посредством воли к власти. Более того, воля к власти (dy) также обозначает то, что определенная сила подчиняется в определенном отношении; и подчиняется благодаря наличию воли к власти .
Мы в определенном смысле подошли к отношениям между вечным возвращением и волей к власти, но не пояснили и не проанализировали их. Воля к власти является одновременно и генетическим элементом силы, и принципом синтеза сил. Но мы до сих пор не располагали средством, позволяющим понять, что этот синтез создает вечное возвращение и что силы в ходе этого синтеза и согласно своему принципу с необходимостью воспроизводятся. Но при этом наличие данной проблемы раскрывает один исторически важный аспект философии Ницше: его сложные отношения с кантианством. Понятие синтеза — это сердцевина кантианства, собственно кантианское открытие. Однако известно, что посткантианцы упрекали Канта за компрометацию этого открытия с двух разных точек зрения: с точки зрения принципа, управляющего синтезом, и с точки зрения воспроизведения объектов в самом синтезе. На их взгляд, требовался принцип, который не только обусловливал бы объекты, но и был бы подлинно генетическим и продуктивным (принцип различия или внутренней детерминации); в наследии Канта изобличались также пережитки чудесным образом гармонизированных терминов, которые оставались внешними по отношению друг к другу. К принципу или внутренней детерминации требовалось добавить основание не только для синтеза, но и для воспроизведения различного в синтезе как таковом . Если Ницше оставил свой след в истории кантианства, то именно потому, что он довольно своеобразным способом разделил эти требования посткантианцев. Он превратил синтез в синтез сил; так как из-за недостатка понимания того, что синтез был синтезом сил, полностью не понимали ни его смысл, ни его природу, ни его содержание. Он понял синтез сил как вечное возвращение, в самой сердцевине этого синтеза он открыл воспроизводство различного. Он ввел принцип синтеза, волю к власти, и определил ее как налично присутствующий различающий элемент сил. Оставляя более тщательную проверку этого тезиса на будущее, мы считаем, что у Ницше можно обнаружить не просто определенную преемственность по отношению к кантианству, но и полуявное-полускрытое соперничество с ним. Ницше не занимает по отношению к Канту схожей с Шопенгауэром позиции: в отличие от Шопенгауэра, он не предлагал интерпретацию, направленную на разрыв кантианства с его диалектическими воплощениями, чтобы открыть перед ним новые перспективы. Так как для Ницше все эти диалектические воплощения не приходят извне, их первопричина — в неудовлетворительности критики. Радикальное преобразование кантианства, новое изобретение критики, которую Кант предавал в момент ее создания, восстановление критического проекта на новых основаниях и в новых терминах — именно этого, судя по всему, искал Ницше (и нашел в «вечном возвращении» и «воле к власти»).
Предвосхищая дальнейшие рассуждения, теперь можно зафиксировать некоторые особенности терминологии Ницше. От этого зависит вся строгость его философских рассуждений, систематичность и определенность которых совершенно напрасно ставится под сомнение, — к радости или огорчению исследователей. Ницше действительно употребляет новые и весьма определенные термины для новых, весьма определенных концептов.
1) Ницше называет волю к власти генеалогическим элементом силы. «Генеалогический» здесь означает «различающий» и «генетический». Воля к власти — различающий элемент сил, то есть начало продуцирования количественного различия между двумя или несколькими силами, которые предположительно соотнесены друг с другом. Воля к власти — генетический элемент силы, то есть элемент, производящий качество каждой из соотнесенных между собой сил. В качестве принципа воля к власти не устраняет случайности, а, напротив, предполагает ее, поскольку без случайности она не обладала бы ни пластичностью, ни изменчивостью. Случайность — это соотнесенность сил; воля к власти — принцип, обусловливающий это отношение. Воля к власти необходимо прибавляется к силам, но она может прибавляться лишь к тем силам, которые соотнесены друг с другом случайностью. Воля к власти содержит случайность в своей сердцевине, она одна способна утвердить всякую случайность.
2) Из воли к власти как генеалогического элемента проистекают одновременно количественное различие соотнесенных между собой сил и соответствующее качество этих сил. В соответствии с их количественным различием силы называются властвующими или подвластными, в соответствии с их качеством — активными или реактивными. Воля к власти присутствует как в реактивной, или подвластной, так и в активной, или властвующей, силе. Однако, поскольку количественное различие в каждом отдельном случае оказывается несводимым, любая попытка его измерить будет напрасной без интерпретации наличных качеств силы. Силы существенным образом дифференцированы и квалифицированы. Их количественное различие выражается посредством того качества, которое выпадает на долю каждой. Проблема интерпретации состоит в том, чтобы оценить качество силы, которая наделяет смыслом данный феномен или событие, и тем самым измерить действительное соотношение сил. Не будем забывать, что в каждом конкретном случае интерпретация сталкивается со всевозможными трудностями и тонкостями: здесь необходимо «предельно утонченное» восприятие из разряда тех, что встречаются в химических телах.
3) Качества сил находят свой принцип в воле к власти. И если мы спрашиваем: «Кто интерпретирует?» — то нашим ответом будет: воля к власти; интерпретирует именно воля к власти . Но чтобы одновременно стать источником качеств силы, самой воле к власти необходимо иметь качества необыкновенно текучие и еще более утонченные, качества силы. «Царствует моментальное качество воли к власти» . Эти качества воли к власти, которые, таким образом, непосредственно соотносятся с генетическим или генеалогическим элементом, эти текучие, исконные, семенные и качественные элементы не следует смешивать с качествами силы. Также важен акцент на терминах, употребляемых Ницше: активное и реактивное означают изначальные качества силы, но при этом утвердительное и отрицательное означают исконные качества воли к власти. Утверждение и отрицание, наделение ценностью и обесценивание являются выражениями воли к власти, подобно тому как активность и реактивность являются выражениями силы. (Наравне с тем, что реактивные силы не перестают быть силами, воля к отрицанию, нигилизм принадлежат воле к власти: «…воля к уничтожению, враждебность жизни, отказ от признания фундаментальных предпосылок жизни — и однако это, по крайней мере, есть и всегда будет волей» .) Крайняя важность этого различения двух видов качеств состоит для нас в том, что оно всякий раз обнаруживается в самой сердцевине философии Ницше; между действием и утверждением, между реакцией и отрицанием существует глубинное сродство, сообщничество, но при этом они не смешиваются. Более того, для определения подобного сродства придется задействовать все приемы философского искусства. С одной стороны, очевидно, что во всяком действии присутствует утверждение, а отрицание — во всякой реакции. С другой стороны, действие и реакция зачастую выступают как средства или инструменты воли к власти, утверждающей или отрицающей: реактивные силы, инструменты нигилизма. С еще одной стороны, действие и реакция нуждаются в утверждении и в отрицании как в том, что их превосходит, но при этом необходимо для осуществления их собственных целей. Наконец, при более глубоком рассмотрении, утверждение и отрицание выходят за пределы действия и реакции, поскольку они являются непосредственными качествами становления самого по себе: утверждение — не действие, а власть активного становления, активного становления как такового; отрицание — не просто реакция, а реактивное становление. Словно утверждение и отрицание одновременно имманентны и трансцендентны по отношению к действию и реакции; они образуют цепь становления вместе с отдельными кадрами сил. Именно утверждение вводит нас в дивный мир Диониса, в бытие становления, именно отрицание затягивает нас в зловещую трясину, из которой лезут реактивные силы.
4) В защиту своих доводов Ницше может сказать: воля к власти не только то, что интерпретирует, но и то, что оценивает . Интерпретация означает определение силы, придающей вещи смысл, оценка — определение воли к власти, придающей вещи ценность. Следовательно, ценности теперь не абстрагируются от точки зрения, из которой они черпают свою ценность, равно как и смысл — из точки зрения, через которую он наделяется значением (signification). Воля к власти как генеалогический элемент является тем, из чего проистекает значение смысла и ценность ценностей. Именно о ней, не используя самого термина, мы говорили в начале предыдущей главы. Значение того или иного смысла заключается в качестве силы, которая выражается в вещи: активна она или реактивна и с какими оговорками? Ценность той или иной ценности заключается в качестве воли к власти, которая выражается в соответствующей вещи: является ли она утверждающая или отрицающая и с какими оговорками? Тем сложнее искусство философии, что подобные проблемы интерпретации и оценки взаимно отсылают друг к другу, продолжают друг друга. — То, что Ницше называет благородным, высоким, господским, выступает то как активная сила, то как утверждающая воля. То, что он называет низким, подлым, рабским, выступает то как реактивная сила, то как отрицающая воля. В дальнейшем мы поймем, почему используются именно эти термины. Но у каждой ценности непременно есть своя генеалогия, от которой зависит благородство или низость того, что она предлагает нам в качестве объекта веры, чувства и мысли. Только генеалог способен раскрыть, что за низость или благородство могут обрести выражение в той или иной ценности, так как он умеет обращаться с различающим элементом: он учитель критики ценностей . Мы лишим понятие ценности всякого смысла, если не увидим в ней сосуд, что необходимо пронзить, статуй, что необходимо разбить, чтобы найти самое благородное и самое низкое в их содержимом. Подобно тому как срастаются разбросанные члены Диониса, только благородные статуи могут быть воздвигнуты снова. Слишком общие рассуждения о благородстве ценностей выдают мысль, слишком заинтересованную в сокрытии своей низости; ведь ведутся они так, словно смысл и в особенности ценность всех без исключения ценностей — не в том, чтобы служить убежищем и манифестацией всего низкого, подлого, рабского. Если бы Ницше, создатель философии ценностей, прожил дольше, он увидел бы, как самые критические понятия служат самому заурядному, самому низкому идеологическому конформизму и переходят на его сторону; как удары молота философии ценностей оборачиваются взмахами кадила; как полемика и агрессивность подменяются ресентиментом, этим ворчливым стражем установленного порядка, этим сторожевым псом теперешних ценностей; как генеалогия попадает в руки рабов: забвение качеств, забвение истоков .
Различие между активными и реактивными силами возникает с самого начала. Действие и реакция находятся не в отношении последовательности, а в отношении сосуществования в самом происхождении сил. К тому же сообщничество активных сил и утверждения, реактивных сил и отрицания раскрывается в следующем принципе: негативное с самого начала находится на стороне реакции. И наоборот, утверждается только активная сила, она утверждает свое различие, она превращает свое различие в предмет наслаждения и утверждения. Когда реактивная сила ограничивает (пусть даже через свое подчинение) активную силу, когда она предписывает ей определенные пределы и ограничения, она уже одержима духом отрицания . Поэтому само происхождение сил некоторым образом предполагает перевернутый образ самого себя: с точки зрения реактивных сил различающий генеалогический элемент выглядит вывернутым «наизнанку», различие становится отрицанием, а утверждение противоречием. Перевернутый образ происхождения сопровождает происхождение сил: «да» с точки зрения активных сил становится «нет» с точки зрения сил реактивных, самоутверждение становится отрицанием другого. Ницше называл это «переворачиванием оценивающего взгляда» . Активные силы благородны, однако они оказываются перед плебейским образом самих себя, отраженным реактивными силами. Генеалогия — это искусство различия или отличия, искусство аристократии. Но в зеркале реактивных сил она видит себя «наизнанку». Ее образ в нем представляется образом «эволюции». Причем эволюция эта понимается то на немецкий лад, как диалектическая и гегельянская эволюция, как развитие противоречия, то на английский — как производное от полезности, как развитие пользы и интереса. Но образ генеалогии, представленный исключительно реактивным эволюционизмом, неизменно оказывается карикатурой: английский или немецкий, эволюционизм всегда остается реактивным образом генеалогии . Таким образом, реактивным силам из-за их происхождения свойственно отрицать различие, которое формирует их с момента происхождения, переворачивать различающий элемент, от которого они происходят, давать его искаженный образ. «Различие порождает ненависть» . Именно поэтому они не воспринимают себя в качестве сил, предпочитая скорее обратиться против себя, чем понять свою сущность и принять различие. «Посредственность» мысли, которую осуждает Ницше, всегда отсылает к одержимости интерпретацией или оценками феноменов, исходящих из реактивных сил, причем каждая национальная традиция мысли находит для себя что-то близкое. Но происхождение этой одержимости то же, что и происхождение сил, оно исходит из перевернутого образа. Сознание как таковое и отдельные сознания, предельная вульгаризация этого реактивного образа…
Следующий шаг: предположим, что благодаря удачному стечению внешних или внутренних обстоятельств реактивные силы одолевают и нейтрализуют активную силу. Теперь мы находимся за пределами происхождения сил: теперь речь идет не о перевернутом образе, а о развертывании этого изображения, переворачивании самих ценностей ; низкое помещается вверху, реактивные силы празднуют победу. Если они побеждают, то именно за счет отрицающей воли, воли к ничто, развивающей этот перевернутый образ; но их триумф совсем не воображаемый. Вопрос в том, за счет чего побеждают реактивные силы? То есть: когда они одерживают верх над активными силами, становятся ли они, в свою очередь, властвующими, агрессивными и подчиняющими, составляют ли они все вместе силу, превосходящую активную силу, которую они победили? Ницше отвечает: реактивные силы, даже объединившись, не составляют большей силы, чем побежденная ими сила активная. Они действуют совершенно иначе: они разлагают; они отделяют активную силу от того, что она может; они частично или практически полностью вычитают из активной силы ее мощь. Но после этого они не становятся активными, а, напротив, устраивают дело так, что активная сила присоединяется к ним, становясь реактивной в новом смысле. Мы чувствуем, что понятие реакции меняет значение по сравнению с ее происхождением и развитием; активная сила становится реактивной (в новом смысле), когда реактивные (в прежнем смысле) силы отделяют ее от ее возможностей. Впоследствии Ницше подробно проанализирует то, как возможно подобное отделение. Пока мы должны констатировать следующее: он всячески заботится о том, чтобы триумф реактивных сил представлялся не как формирование силы, превосходящей активную, а как вычитание и отделение. Ницше посвятит целую книгу анализу различных форм триумфа реактивного в человеческом мире: ресентимента, нечистой совести, аскетического идеала; в каждом случае он продемонстрирует, что реактивные силы побеждают не за счет формирования превосходящей их силы, а за счет «отделения» силы активной . И в каждом случае это отделение основано на фикции, мистификации или фальсификации. Это воля к ничто развивает негативный и перевернутый образ, это она занимается вычитанием. Но в вычитании всегда есть нечто воображаемое, о чем свидетельствует отрицательное использование числа. Итак, если мы хотим дать числовую запись победы реактивных сил, то должны прибегать не к сложению, за счет которого реактивные силы, вместе взятые, становились бы сильнее активной силы, а к вычитанию, отделяющему активную силу от ее возможностей, отрицающему в ней различие, чтобы превратить ее в силу реактивную. Начиная с этого момента, чтобы реакция перестала быть реакцией, ей недостаточно одержать верх в борьбе, — как раз наоборот. Активная сила отделяется от своих возможностей за счет фикции, и тем не менее она становится реактивной силой в действительности; она становится действительно реактивной силой благодаря фикции. Этим и объясняется использование Ницше таких слов, как «подлый», «гнусный», «рабский»: они обозначают состояние реактивных сил, когда те возвышают себя, завлекают активную силу в ловушку, ставя рабов, не перестающих быть рабами, на место господ.
Вот почему мы не можем ни измерить силы в абстрактных единицах, ни определить соответствующие им количество и качество, принимая реальное соотношение сил в системе в качестве критерия. Как мы уже заметили: активные силы — это силы высшие, властвующие, мощнейшие. Но низшие силы могут одержать над ними верх, при этом уступая им по количеству, являясь реактивными по качеству и рабскими по способу своего существования. Одна из самых важных фраз Воли к власти: «Всегда следует защищать сильных от слабых» . Для вывода о том, что вот эти силы активны, а те — реактивны, нельзя полагаться ни на фактическое состояние системы сил, ни на исход борьбы между ними. Критикуя Дарвина и эволюционизм, Ницше отмечает: «Допуская, что такая борьба существует (а она действительно имеет место), необходимо признать, что она, к сожалению, дает результат, совершенно обратный тому, какой желала бы видеть школа Дарвина и которого, быть может, мы желали бы вместе с нею: борьба эта, к сожалению, оканчивается неудачно для сильных, привилегированных, счастливых исключений» . Прежде всего в этом смысле искусство интерпретации столь сложно: мы должны судить о том, являются ли побеждающие силы низшими или высшими, реактивными или активными; одержат ли они верх в качестве подвластных или властвующих. В этой области нет фактов, есть лишь интерпретации. Измерение сил следует понимать не как процедуру из области теоретической физики, а как фундаментальный факт физики конкретной, не как безразличный технический прием, а как искусство интерпретации различия и качества независимо от их фактического состояния. (Ницше иногда говорил: «Вне существующего социального порядка» .)
Эта проблема возобновляет один давний спор, знаменитую дискуссию между Калликлом и Сократом. В каком-то смысле Ницше кажется нам близким к Калликлу, а Калликл непосредственно дополняет Ницше. Калликл пытается отличить природу от закона, он называет законом нечто, отделяющее силу от ее возможностей; в этом смысле закон выражает триумф слабых над сильными. Ницше добавляет: триумф реакции над действием. В действительности реактивно всё, отделяющее силу от ее возможностей; реактивно и состояние силы, отделенной от ее возможностей. Активна, напротив, всякая сила, которая доходит до предела своих возможностей. Достижение силой предела — не закон, а скорее противоположность закону . — Сократ отвечает Калликлу: нет оснований отделять природу от закона, ведь если слабые одерживают верх, то значит, объединившись, они составляют большую силу, чем сила сильного; закон побеждает с точки зрения самой природы. Калликл не жалуется на то, что его не поняли, начиная с самого начала: одерживая победу, раб не перестает быть рабом; слабые побеждают не потому, что составляют бо́льшую силу, а потому, что сила отделяется ими от ее возможностей. Нельзя сравнивать силы абстрактно; конкретная сила с точки зрения природы доходит до предела своей мощи или желания. Сократ повторно возражает: для тебя, Калликл, важно удовольствие… Всякое благо ты определяешь через удовольствие…
Мы видим, что происходит между софистом и диалектиком; мы видим, на чьей стороне искренность и строгость умозаключений. Калликл агрессивен, но лишен ресентимента. Он предпочитает замолчать. Ясно, что в первый раз Сократ не понял, о чем речь, а во второй ушел от темы. Как объяснить Сократу, что «желание» — это не сочетание удовольствия и боли, боли от возникновения желания и удовольствия от его удовлетворения? Что удовольствие и страдание — это всего лишь реакции, свойства реактивных сил, свидетельствующие об их приспособленности или неприспособленности? И как объяснить, что слабые не могут составить более мощной силы? Сократ отчасти не понял, отчасти не услышал — он был чересчур одержим диалектическим ресентиментом и духом мести. А ведь он был всегда так требователен к другим и так придирчив к любым ответам…
Ницше также попадаются свои Сократы. Это вольнодумцы. Они говорят: «На что вы жалуетесь? Как слабые смогли бы одержать верх, если бы сами не составляли превосходящей силы?»; «Преклонимся перед свершившимся фактом» . В этом состоял современный ему позитивизм: притязание на критику ценностей, на отказ от всяких апелляций к трансцендентным ценностям, провозглашение последних устаревшими — но только ради того, чтобы вновь обрести эти ценности в качестве сил, управляющих современным миром. Церковь, мораль, государство и т. д.: их ценность оспаривается лишь затем, чтобы выразить восхищение силой человека, его подлинным содержанием (contenu). Вольнодумцу свойственна своеобразная одержимость, состоящая в стремлении восстановить всё это содержание, всё самое позитивное, но он никогда не задается вопросом ни о природе «позитивности» этого содержания, ни о происхождении или качестве соответствующих человеческих сил. Именно это Ницше и называет «фактализмом» (faitalisme) . Вольнодумец стремится восстановить подлинное содержание религии, но никогда не задается вопросом о том, не содержит ли в себе религия тех самых низменных человеческих сил, даже малейшей причастности к которым следовало бы избегать. Вот почему никогда не следует доверять атеизму вольнодумца, даже если он демократ или социалист: «Нам противна Церковь, но не ее яд…» Именно это в первую очередь характеризует позитивизм и гуманизм вольнодумца: фактализм, неспособность к интерпретации, невежество в отношении качества силы. Стоит только чему-либо обнаружить себя в качестве человеческой силы или человеческого факта, как вольнодумец аплодирует, не задаваясь вопросом о том, не низкого ли происхождения эта сила и не противоположен ли этот факт факту высшего порядка: «Человеческое, слишком человеческое». Именно потому, что оно не осознает качеств сил, вольнодумство, по своему призванию, находится на службе реактивных сил и олицетворяет их триумф. Так как факт — всегда факт слабых, направленный против сильных; «факт всегда глуп, во все времена походя скорее на тельца, чем на Бога» . Ницше противопоставляет вольнодумцу свободного духом (l’esprit libre), сам дух (esprit) интерпретации, который вершит суд над силами в соответствии с их происхождением и качеством: «Фактов нет, есть только интерпретации» . Критика вольнодумства является основополагающей темой творчества Ницше. В этом можно не сомневаться, ведь эта критика дает точку зрения, заняв которую можно одновременно атаковать различные идеологии: позитивизм, гуманизм и диалектику. Пристрастие к факту в позитивизме, превознесение всего фактически человеческого в гуманизме, манию возвращать человеческие смыслы в диалектике.
Слово иерархия имеет у Ницше два смысла. Во-первых, оно обозначает различие активных и реактивных сил, превосходство активных сил над реактивными. Именно поэтому Ницше может говорить о «неизменном и прирожденном ранге в иерархии» и о том, что сама проблема иерархии является проблемой свободных духом . Но иерархия обозначает и триумф реактивных сил, заразительное действие реактивных сил и возникающую вследствие этого сложную организацию, когда слабые добились победы, сильные заражены, раб, не переставший быть рабом, одерживает верх над господином, который перестал быть господином: царство закона и добродетели. В этом втором смысле мораль и религия выступают как теории иерархии . Если сравнить оба смысла, можно заметить, что второй является «изнанкой» первого. Мы превращаем Церковь, мораль, государство в господ или учредителей всякой иерархии. У нас есть та иерархия, которую мы заслуживаем, ведь мы сугубо реактивны по своей сути, мы принимаем триумф реакции за метаморфозы действия, а рабов — за новых господ, мы признаем исключительно перевернутую иерархию.
Ницше называет слабым или рабом не менее сильного, а того, кто — вне зависимости от его силы — отделен от того, что он может. Если менее сильный идет до конца, он столь же силен, что и тот, кто намного сильнее, потому что хитрость, утонченность, одухотворенность и даже шарм, за счет которых он восполняет недостаток своей силы, принадлежат как раз этой силе и не позволяют ей быть меньше . Измерение сил и их квалификация нисколько не зависят от абсолютного количества этих сил, они зависят от их относительной реализации. Нельзя судить о силе или о слабости, принимая за критерий исход борьбы и успех. Ведь, повторим еще раз, триумф слабых — это факт, в каком-то смысле самая сущность факта. О силах можно судить лишь тогда, когда отдается отчет, во-первых, об их качестве: активны они или реактивны; во-вторых, об их сродстве с соответствующим — положительным или отрицательным — полюсом воли к власти; в-третьих, о нюансах качества, которые проявляются в силе в тот или иной момент ее развития, в соответствии с ее сродством. Таким образом, реактивная сила — это: 1) сила полезности, приспособления и частичного ограничения; 2) сила, отделяющая активную силу от ее возможностей и отрицающая активную силу (триумф слабых и рабов); 3) сила, отделенная от собственных возможностей, отрицающая саму себя или обращающаяся против самой себя (царство слабых и рабов). И одновременно активная сила — это: 1) сила пластическая, властвующая и подчиняющая; 2) сила, которая идет до предела собственных возможностей; 3) сила, утверждающая свое различие и превращающая его в объект наслаждения и утверждения. Конкретно и полно силы определяются лишь тогда, когда прояснены одновременно все три эти пары характеристик.
Нам известно, что такое воля к власти, — это различающий, генеалогический элемент, обусловливающий отношение одной силы к другой и определяющий качество силы. Но также воля к власти должна проявиться в силе как таковой. Изучение проявлений воли к власти следует проводить с максимальной тщательностью, так как от этого целиком зависит динамизм сил. Но что означает: «Воля к власти проявляется»? Отношение сил в каждом отдельном случае детерминировано в той мере, в какой одна сила подвергается воздействию других сил, низших или высших. Следовательно, воля к власти проявляется как способность подвергаться воздействию. Эта способность — не теоретическая возможность: во всякое мгновение она необходимо исполняется и осуществляется другими силами, с которыми данная сила соотнесена. Не следует удивляться двоякому аспекту воли к власти: она детерминирует соотношение сил между собой с точки зрения их возникновения или формирования; но с точки зрения собственного проявления она, в свою очередь, детерминирована силами, состоящими в отношении между собой. Вот почему воля к власти всегда одновременно детерминирована и детерминирует, квалифицирована и квалифицирует. Поэтому, во-первых, воля к власти проявляется как детерминированная способность силы самой подвергаться воздействию. — Здесь трудно отрицать влияние спинозизма на Ницше. Спиноза в самым тщательным образом разработанной теории стремился показать, что любому количеству силы должна соответствовать определенная способность подвергаться воздействию (être affecté). Тело обладает тем большей силой, чем бóльшим числом способов на него можно воздействовать. Именно эта способность служит мерилом силы некоего тела или выражает его мощь. С одной стороны, эта способность — не просто логическая возможность, она во всякий момент осуществляется при помощи тел, с которыми соотнесено данное тело. С другой — эта способность не была обычной физической пассивностью: пассивны только такие аффекты, адекватной причиной которых не было данное тело .
То же самое у Ницше: способность подвергаться воздействию не обязательно означает пассивность, это — аффективность, чувствительность, чувство. Именно в этом смысле Ницше еще до разработки понятия воли к власти наделял его всем его значением, он уже говорил о чувстве власти: власть рассматривалась Ницше как дело чувства и чувствительности до того, как стать делом воли. Но когда он разработал законченный концепт воли к власти, эта первоначальная характеристика вовсе не исчезла, она стала проявлением воли к власти. Поэтому Ницше постоянно говорит о том, что воля к власти есть «изначальная аффективная форма», из которой и происходят все остальные чувства . Или еще точнее: «Воля к власти не есть ни бытие, ни становление, это пафос» . То есть воля к власти проявляется как чувствительность силы; различающий элемент сил проявляется как их различающая чувствительность. «Дело в том, что воля к власти царит даже в неорганическом мире или, скорее, в том факте, что неорганического мира нет. Невозможно устранить действие на расстоянии: одна вещь притягивает другую, вещь ощущает себя притягиваемой. Вот фундаментальный факт <…> Для того чтобы воля к власти имела возможность проявляться, ей необходимо осязать вещи, которые она видит, она чувствует приближение того, что может ассимилировать» . Аффекты силы активны в той мере, в какой эта сила присваивает себе то, что ей сопротивляется, или в той мере, в какой она заставляет себя подчиниться низшим силам. И наоборот, они страдательны или, скорее, движимы извне, если эта сила подвергается воздействию высших сил, которым она подчиняется. Подчинение и является в данном случае проявлением воли к власти. Однако низшая сила может вызвать распад высших сил, их расщепление (scission), взрыв накопленной ими энергии. Ницше любит в этой связи сближать между собой феномены атомного распада, деления (scission) протоплазмы и репродукции живого . Но не только распад, расщепление, разделение являются обычными выразителями воли к власти, но и подверженность разложению, расщеплению, разделению: «Разделение возникает как следствие воли к власти» . Мы видим, как в каждой из двух сил — высшей и низшей — с необходимостью осуществляется способность подвергаться воздействию. Но эта способность не может осуществиться, пока соответствующая сила не войдет в историю, или в осязаемое становление: 1) активная сила, способность действовать или повелевать; 2) реактивная сила, способность подчиняться или приводиться в действие; 3) развитая реактивная сила, способность расщеплять, разделять, отделять; 4) активная сила, ставшая реактивной, способность быть отделенной от собственных возможностей, обращаться против себя .
Всякая чувствительность есть лишь становление сил: существует цикл силы, в ходе которого сила «становится» (например, активная сила становится реактивной). Существуют даже различные становления сил, которые могут бороться друг с другом . Таким образом, недостаточны ни провозглашение сходства, ни противопоставление соответствующих черт активной и реактивной силы. Активное и реактивное — это качества силы, проистекающие из воли к власти. Но и у самой воли к власти есть качества, sensibilia, напоминающие становления сил. Воля к власти проявляется, во-первых, как чувствительность сил, а во-вторых, как осязаемое становление сил: пафос — самый элементарный факт, из которого проистекает становление . Нельзя смешивать обобщенное становление сил с качествами силы, оно является становлением самих этих качеств, качеством самой воли к власти. Но, строго говоря, качества сил нельзя абстрагировать от их становления, как и силу — от воли к власти: конкретное изучение сил всегда включает в себя определенную динамику.
Но в действительности динамика сил приводит нас к неутешительному выводу. Когда реактивная сила отделяет активную от ее возможностей, активная сила, в свою очередь, становится реактивной. Активные силы становятся реактивными. Слово «становление» следует воспринимать здесь в предельном смысле: становление сил проявляется как становление-реактивным. Существуют ли другие виды становления? Как бы там ни было, мы этого не ощущаем и не в состоянии экспериментально проверить, не знаем иное становление, кроме становления-реактивным. Но мы не просто констатируем существование реактивных сил, повсюду мы вынуждены констатировать их триумф. С помощью чего они побеждают? С помощью воли к ничто, благодаря сродству реакции с отрицанием. Что такое отрицание? Это качество воли к власти, именно оно квалифицирует волю к власти как нигилизм, или волю к ничто, оно создает становление-реактивными сил. Не следует говорить, что активная сила становится реактивной вследствие триумфа реактивных сил; наоборот, последние триумфально побеждают именно потому, что, отделяя активную силу от ее возможностей, они отдают ее во власть воли к ничто как более глубокому, чем они сами, становлению-реактивным. Поэтому образы триумфа реактивных сил (ресентимент, нечистая совесть, аскетический идеал) являются прежде всего формами нигилизма. Становление-реактивной силы, нигилистическое становление кажутся главными атрибутами отношения силы к силе. — Существует ли другое становление? Возможно, всё и заставляет нас «думать» о нем. Но здесь нужна иная чувствительность; или, как часто говорит Ницше, иной способ ощущения. Мы пока не можем ответить на этот вопрос, поскольку едва приступили к его рассмотрению. Но мы можем задаться вопросом о том, почему мы чувствуем и осознаем лишь становление-реактивным. Не потому ли, что человек по сути своей реактивен? А становление-реактивным играет для человека конституирующую роль? Ресентимент, нечистая совесть и нигилизм — это не психологические черты, а нечто вроде основы человечности в человеке. Они составляют принцип человеческого бытия как такового. Человек, эта «кожная болезнь» земли, реакция земли… Именно в этом смысле Заратустра говорит о «великом презрении» к людям и о «великом отвращении». Иная чувствительность и иное становление — будут ли они по-прежнему человеческими?
Этот удел человеческий имеет огромную важность для вечного возвращения. Он как будто настолько компрометирует вечное возвращение или настолько заражает его, что оно само становится чем-то наводящим тоску, вызывающим отвращение и брезгливость. Даже если активные силы возвращаются, то они вновь становятся реактивными, вечно реактивными. Вечное возвращение реактивных сил, и более того: возвращение становления-реактивным сил. Ведь Заратустра говорит, что мысль о вечном возвращении — не только нечто загадочное и таинственное, но и нечто тошнотворное и невыносимое . Первое изложение концепции вечного возвращения сменяется странным видением — «задыхающийся, хрипящий, корчащийся, переменившийся в лице» пастух, изо рта которого свисает тяжелая черная змея . Позже Заратустра сам разъяснит это видение: «Великое отвращение к человеку — оно душило меня и заползло мне в глотку <…> Вечно возвращается человек, от которого ты устал, маленький человек <…> Увы! Человек так и будет вечно возвращаться <…> А вечное возвращение даже самого маленького из людей стало для меня причиной утомленности от всякого существования! Увы! Отвращение, отвращение, отвращение!» Вечное возвращение маленького, жалкого, реактивного человека не только делает мысль о вечном возвращении чем-то невыносимым; оно делает невыносимым само вечное возвращение, оно помещает в вечное возвращение противоречие. Змея — животное вечного возвращения, но змея раскручивается, становится «тяжелой черной змеей», которая свисает изо рта, готового произнести слова, — в той мере, в которой вечное возвращение есть вечное возвращение реактивных сил. Ведь как вечное возвращение, бытие становления могло бы утверждаться исходя из нигилистического становления? — Чтобы утвердить вечное возвращение, необходимо откусить и выплюнуть голову змеи. После этого пастух — более не человек и не пастух: «Он преобразился, излучал сияние, он смеялся! Никогда еще человек на земле не смеялся так, как смеялся он» . Иное становление, иная чувствительность: сверхчеловек.
Становление, отличное от известного нам: становление-активными реактивных сил. Оценка подобного становления затрагивает массу разных тем и должна послужить для нас последней проверкой систематической связности ницшевских понятий теории силы. — Вводится первая гипотеза. Ницше называет активной ту силу, которая доходит до крайних последствий собственной деятельности; активная же сила, отделенная от своих возможностей силой реактивной, в свою очередь, становится реактивной; но разве в таком случае эта реактивная сила в своей манере не доходит до предела собственных возможностей? Если активная сила превращается в реактивную, будучи отделенной от собственных возможностей, то разве реактивная сила, сила отделяющая, сама не становится активной? Не в этом ли ее способ быть активной? Конкретнее: не существует ли таких низости, подлости, глупости и т. д., которые становятся активными, доходя до предела собственных возможностей? «Неукоснительная и грандиозная глупость…» — напишет Ницше . Эта гипотеза может напомнить возражение Сократа, но на самом деле от него отлична. Сократ утверждал, что меньшие силы побеждают только тогда, когда составляют бóльшую силу; здесь же говорится, что реактивные силы побеждают, только доходя в своей деятельности до крайних ее последствий, следовательно — составляя активную силу.
Реактивную силу, разумеется, можно рассматривать с различных точек зрения. Болезнь, например, отделяет меня от моих возможностей: будучи реактивной силой, она и меня делает реактивным, то есть ограничивает мою деятельность тесными рамками, к которым я способен только приспосабливаться. Но, с другой стороны, она открывает во мне новую власть, наделяет меня новой волей, которую я могу сделать своей, дойдя до предела этой причудливой способности. (Эта предельная способность вызывает к жизни массу вещей и, между прочим, следующее: «Рассматривать с точки зрения больного более здоровые понятия [concepts] и ценности…» ) Нельзя не увидеть в этом столь близкую Ницше амбивалентность: он признается, что все те силы, реактивный характер которых он разоблачает, через несколько страниц и даже строк его очаровывают, что это силы возвышенные за счет той точки зрения, которую они для нас открывают, и той ужасающей воли к власти, о которой они свидетельствуют. Они отделяют нас от наших возможностей, но одновременно наделяют нас другой способностью — сколь «опасной», столь и «интересной». Они наделяют нас новыми аффектациями, учат нас новым способам подвергаться воздействию. Есть нечто восхитительное в становлении-реактивными сил, нечто восхитительное и опасное. Не только человек больной, но и человек религиозный предстают в этом двойственном аспекте: с одной стороны, человек реактивный, с другой — человек, обладающий новой властью . «История человечества была бы, по правде говоря, весьма глупой без духа, каким ее одушевили немощные» . Всякий раз, когда Ницше будет говорить о Сократе, Христе, иудаизме и христианстве, о той или иной форме декаданса и вырождения, он будет открывать эту амбивалентность вещей, существ и сил.
Но разве сила, отделяющая меня от моих возможностей, и сила, одаряющая меня новой способностью, на самом деле одна и та же? Больной, который находится в рабстве у своей болезни, и больной, который пользуется ею как средством, позволяющим исследовать, властвовать, быть могущественным, — разве это один и тот же больной, одна и та же болезнь? Разве одна и та же религия у верующих, подобных блеющим ягнятам, и у некоторых священников, подобных новым «хищным птицам»? В действительности реактивные силы не остаются прежними, а привносят новый нюанс в зависимости от большей или меньшей степени их сродства с волей к ничто. Реактивная сила, одновременно подчиняющаяся и сопротивляющаяся; реактивная сила, отделяющая активную силу от ее возможностей; реактивная сила, заражающая активную силу, ведущая ее к пределу становления-реактивной, к воле к ничто; реактивная сила, которая поначалу была активной, а затем стала реактивной, отделенной от своей способности, и далее была увлечена в бездну и обратилась против себя, — здесь мы найдем различные нюансы, различные аффектации, различные типы — именно их и должна интерпретировать генеалогия, так как никто другой интерпретировать не умеет. «Нужно ли говорить, что я обладаю опытом всех вопросов, касающихся декаданса. Я прошел его во всех направлениях, вдоль и поперек. Это филигранное искусство, это чувство осязания и понимания, этот инстинкт нюансировки, эта психология окольного пути (détour) — всё, что для меня характерно…» Проблема интерпретации: в каждом случае интерпретировать состояние реактивных сил, то есть степень развития, достигнутую ими в отношениях с отрицанием и волей к ничто. — Та же проблема интерпретации возникает и со стороны активных сил. В каждом отдельном случае необходимо интерпретировать каждый нюанс или состояние, то есть степень их развития в отношениях между действием и утверждением. Существуют реактивные силы, которые становятся мощными и очаровывающими, следуя за волей к ничто; но существуют и нисходящие активные силы, неспособные следовать власти утверждения (в дальнейшем мы увидим, что здесь имеет место проблема того, что Ницше называет «культурой» и «высшим человеком»). Наконец, в оценке может проявляться более глубокая амбивалентность, чем в интерпретации. Судить об утверждении как таковом с точки зрения отрицания как такового, а отрицание — с точки зрения утверждения; судить утверждающую волю с точки зрения нигилистической, а нигилистическую — с точки зрения воли, которая утверждает: таково искусство генеалога; генеалог — это врач. «Рассматривать с точки зрения больного более здоровые понятия и ценности и, наоборот, осознавая полноту и самоуверенность, коими обладает изобильная жизнь, погружать взгляд в таинственную работу инстинкта декаданса…»
Но как бы ни были амбивалентны смысл и ценности, мы не вправе делать вывод о том, что реактивная сила становится активной, доходя до предела своих возможностей. Так как у выражений «доходить до предела», «доходить до крайних последствий» два смысла — утвердительный и отрицательный, и в соответствии с каждым из них либо утверждают собственное различие, либо отрицают различающее. Когда развитие реактивной силы доходит до крайних последствий, то движущей силой этого процесса служат ее отношения с отрицанием, с волей к ничто. Становление-активным, напротив, предполагает сродство действия и утверждения; чтобы стать активной, силе недостаточно достижения собственных возможностей — она также должна превратить то, что может, в предмет утверждения. Становление-активным является утвердителем, оно утвердительно, равно как становление-реактивным является отрицателем и, значит, нигилистично.
Недоступное ни ощущению, ни познанию, становление-активным можно мыслить исключительно как продукт отбора (sélection). Причем отбора двойного: отбора активности силы и утверждения воли. Но кто может осуществить этот отбор? Что служит его принципом? Ницше отвечает: вечное возвращение. Едва успев само стать объектом отвращения, вечное возвращение способствует его преодолению и превращает Заратустру в «выздоравливающего», «утешенного» . Но в каком смысле вечное возвращение осуществляет отбор? Во-первых, оно само под видом мысли диктует воле практическое правило . Вечное возвращение устанавливает для воли правило не менее строгое, чем кантовское. Мы уже отмечали, что вечное возвращение как физическая доктрина стало новой формулировкой спекулятивного синтеза. Как этическая мысль, вечное возвращение представляет собой новую формулировку практического синтеза: Воли́ того, чего ты волишь, так, чтобы при этом ты волил также и его вечного возвращения. «Если во всем, что ты хочешь сделать, ты начинаешь с вопроса к самому себе: действительно ли я хочу проделать это бесконечное число раз, — то это и будет для тебя наиболее надежным центром тяжести» . Ничто на свете не вызывало у Ницше такого отвращения, как все эти ничтожные утешения, ничтожные удовольствия, ничтожные радости — всё то, что позволяют себе «один-единственный раз». Всё, что можно еще раз сделать завтра, только сказав себе накануне: я больше не стану этого делать, — вот рутина фанатика. Мы — как те престарелые дамы, что лишь однажды позволили себе излишества, мы поступаем и мыслим, как они. «Увы! Отчего вы не отбрасываете все эти полухотения и не отдаетесь либо лени, либо делу! Увы! Отчего вы не понимаете слов моих: делайте всегда всё, что хотите, но прежде станьте теми, кто может хотеть» . Лень, которая хотела бы своего вечного возвращения, глупость, низость, трусость, злость, которые хотели бы своего вечного возвращения, — не были бы привычными ленью и глупостью… Присмотримся пристальнее к тому, как вечное возвращение в этом случае осуществляет свой отбор. Отбор осуществляется мыслью о вечном возвращении. Она превращает волю в нечто целостное. Мысль о вечном возвращении устраняет из воли всё, что выпадает из вечного возвращения, она превращает воление в творение, она составляет уравнение хотеть = творить.
Ясно, что подобный отбор — ниже притязаний Заратустры. Он ограничивается устранением некоторых реактивных состояний, некоторых наименее развитых состояний реактивных сил. Но реактивные силы, по-своему доходящие до предела собственных возможностей и обретающие в нигилистической воле мощный двигатель, проходят этот первый отбор. Совершенно не выпадая из вечного возвращения, они вступают в него и как будто возвращаются вместе с ним. Поэтому стоит дождаться второго отбора, который сильно отличается от первого. Однако этот второй отбор относится к наиболее темным разделам философии Ницше и играет в его учении о вечном возвращении едва ли не роль инициации. Поэтому мы пока должны составить перечень соответствующих тем, затронутых Ницше, оставив на будущее их подробное концептуальное объяснение. 1) Почему вечное возвращение называется «крайней формой нигилизма» ? И если вечное возвращение является крайней формой нигилизма, то, со своей стороны, нигилизм, отделенный и абстрагированный от вечного возвращения, сам по себе является «неполным» , как бы далеко он при этом ни заходил и сколь бы могущественным ни был. Только вечное возвращение делает нигилистическую волю законченной и полной. 2) Воля к ничто, как мы ее рассматривали до сих пор, всегда предстает перед нами в союзе с реактивными силами. Именно в этом заключалась ее сущность: воля к ничто отрицала активную силу, приводила ее к самоотрицанию, к обращению против самой себя. Но тем самым она одновременно закладывала и основу для сохранения, триумфа и заразности реактивных сил. Воля к ничто была всеобщим становлением-реактивным, становлением-реактивными сил. Именно в этом смысле нигилизм сам по себе всегда незавершен: даже аскетический идеал противоположен тому, что обычно о нем думают, «это средство искусства сохранения жизни»; нигилизм — это принцип сохранения слабой, умаленной, реактивной жизни; обесценивание жизни, отрицание жизни создают тот принцип, в рамках которого реактивная жизнь сохраняется, выживает, побеждает и становится заразной . 3) Что происходит, когда воля к ничто сочетается с вечным возвращением? Только так она порывает с реактивными силами. Только вечное возвращение делает нигилизм чем-то законченным, потому что оно превращает отрицание в отрицание самих реактивных сил. Нигилизм, посредством вечного возвращения и в вечном возвращении, более не выражает себя как сохранение и победа слабых, но — как разрушение слабых, их саморазрушение. «Это исчезновение проявляется в виде разрушения, инстинктивного отбора разрушающей силы <…> Воля к разрушению, выражение еще более глубокого инстинкта, воли к саморазрушению: воля к ничто» . Вот почему Заратустра с первых страниц Предисловия воспевает «того, кто хочет своего заката»: «ибо он хочет погибнуть», «ибо он не хочет беречь себя», «ибо он без колебаний идет по мосту» . Предисловие Заратустры содержит вечное возвращение как пока еще недоношенную тайну. 4) Нельзя смешивать обращение против самого себя с этим разрушением себя, с саморазрушением. В обращении против самого себя, порожденном реакцией, активная сила становится реактивной. В самоуничтожении отрицаются и приводятся к ничто сами реактивные силы. Поэтому саморазрушение названо активным действием, активным разрушением . Оно, и только оно, выражает становление-активными сил: силы становятся активными по мере того, как реактивные силы отрицают себя, самоустраняются во имя принципа, который еще недавно обеспечивал их сохранение и триумф. Активное отрицание, активное разрушение — вот состояние свободных умов, разрушающих в себе реактивное, подвергающих его — а заодно самих себя — испытанию вечным возвращением, даже если для этого придется желать своего заката; «это состояние свободных умов и сильных воль, они не способны держаться за отрицающее суждение, активное отрицание составляет их глубинную природу» . Таков единственный способ, за счет которого реактивные силы становятся активными. Более того: именно таким образом отрицание, становящееся отрицанием самих реактивных сил, становится не только активным, но еще и трансмутированным. Оно выражает утверждение, оно выражает становление-активным как власть утверждать. Ницше говорит тогда о «вечной радости становления, несущей в себе еще и радость уничтожения (anéantissement)»; «утверждение уничтожения и разрушения — вот что является решающим в дионисийской философии…» 5) Поэтому второй отбор в вечном возвращении состоит в следующем: вечное возвращение производит становление-активным. Достаточно соотнести волю к ничто с вечным возвращением, чтобы понять, что реактивные силы не возвращаются. Как бы далеко реактивные силы ни заходили и каким бы глубоким ни было становление-реактивными сил, они не возвратятся. Маленький, жалкий, реактивный человек не возвратится. Посредством вечного возвращения и в вечном возвращении отрицание как качество воли к власти трансмутирует в утверждение, оно становится утверждением самого отрицания, властью утверждать, утверждающей властью. Именно это Ницше преподносит как выздоровление Заратустры, а также как тайну Диониса: «Нигилизм, побежденный самим собой» благодаря вечному возвращению . Таким образом, этот второй отбор сильно отличается от первого: речь больше не о том, чтобы обычной силой мысли о вечном возвращении устранить из воли то, что выпадает из содержания этой мысли, а о том, чтобы благодаря вечному возвращению ввести в бытие то, что не может в него войти, не изменяя своей природы. Речь теперь не об избирательной мысли, но — об избирательном бытии; так как вечное возвращение — это бытие, а бытие — это отбор. (Отбор = иерархия.)
Всё это следует воспринимать исключительно как опись текстов. Их необходимо прояснить в нескольких аспектах: через взаимоотношения обоих качеств воли к власти, отрицания и утверждения; отношения между самой волей к власти и вечным возвращением; возможности трансмутации как нового способа чувствовать и мыслить и в особенности нового способа быть (сверхчеловек). В терминологии Ницше переворачивание ценностей указывает на активное, а не на реактивное (собственно говоря, это переворачивание переворачивания, раз уж реактивное начало с того, что заняло место активного); однако трансмутация ценностей, или переоценка, обозначает не отрицание, а утверждение, более того — отрицание, возведенное в степень утверждения, в высшую дионисийскую метаморфозу. Все эти пока еще не проанализированные нами аспекты формируют вершину учения о вечном возвращении.
Эту вершину мы едва различаем вдалеке. Вечное возвращение — это бытие становления. Но становление двояко: становление-активным и становление-реактивным, становление-активными реактивных сил и становление-реактивными сил активных. Но только у становления-активным есть определенное бытие; мы впали бы в противоречие, если бы утверждали бытие становления через становление-реактивным, то есть через становление, которое само по себе нигилистично. Если бы существовало возвращение реактивных сил, вечное возвращение впало бы в противоречие. Вечное возвращение учит нас, что становление-реактивным не обладает бытием. И именно оно учит нас тому, что существует становление-активным. Оно с необходимостью производит становление, воспроизводя становление-активным. Поэтому утверждение включает в себя два момента: нельзя полностью утвердить бытие становления, не утверждая существования становления-активным. Вечное возвращение имеет, следовательно, двойной аспект: оно представляет собой универсальное бытие становления, но последнее сводится к одной-единственной разновидности становления. Но только становление-активным обладает бытием, которое является бытием становления как такового. Возвращение — это целое, но целое, которое утверждается в одном-единственном моменте. Если мы утверждаем вечное возвращение в качестве универсального бытия становления, более того, если мы утверждаем становление-активным в качестве признака и результата универсального вечного возвращения, то утверждение открывает другой нюанс и становится еще глубже. Вечное возвращение как физическая теория утверждает бытие становления. Но в качестве онтологии отбора оно утверждает это бытие становления как «самоутверждающееся» из становления-активным. Мы видим, что в самой основе соучастия (connivence), которое объединяет Заратустру и его зверей, возникает недоразумение, проблема, которую не разделяют и не понимают звери, которая заключается в отвращении и выздоровлении самого Заратустры: «О вы, проказники и шарманки, — отвечал Заратустра, улыбаясь, — <…> вы уже сделали из этого навязчивый рефрен» . Навязчивый рефрен — это цикл и целое, универсальное бытие. Но завершенная формула утверждения такова: да, целое, да, универсальное бытие, но при этом универсальное бытие выступает как единственная разновидность становления, а целое — лишь как один из его моментов.
Войти с помощью соц. сетей: