Миллионы французов в строго определенное время наблюдают на экранах своих телевизоров, как группа молодых людей принимает душ или резвится в бассейне. Целый поезд наслаждается семейной ссорой пассажира по мобильному телефону. Семья живет под оком веб-камеры, которая транслирует их повседневную жизнь по всему миру. Но в подобном случае вас попросят подписать разрешение на телетрансляцию, чтобы защитить ваши неотъемлемые права, — уважение личной жизни налагает все более строгие ограничения. Кроме того, во Франции существует CNIL — независимая административная организация Франции, основной задачей которой является обеспечение конфиденциальности при сборе, хранении и использовании данных. Она будет наблюдать за передачей персональной информации. По крайней мере, можно сказать, что за последние десять лет границы интимности стали очень запутанными. Ключевое слово здесь — согласие. В течение двух веков мы жили в мире, основанном на различии двух пространств: общественного и частного. Они определялись правилами, внешними по отношению к индивиду. Общественное пространство могло стать частным, обратное было невозможно. Сегодня мы живем больше в «пространстве интимном», границы которого размыты, поскольку они зависят от того, с какой частью нашей личной жизни мы желаем ознакомить других.

Эти «защитные зоны» вокруг человека явились предметом изучения проксемики — новой области социальной психологии и семиотики. Это понятие ввел в употребление Эдвард Холл в своей работе «Скрытое измерение» (1966). Оно включает в себя «наблюдения и вместе с тем теории, касающиеся того, как человек использует пространство в зависимости от того, к какой культуре он принадлежит». В рамках этих исследований, затрагивающих в основном культурные различия между народами, изучается поведение людей, определяющее так называемое «надлежащее» расстояние, которое соблюдают между собой индивиды внутри данной культуры в соответствии с типом отношений, существующих между ними.

Расширяя и применяя к человеку наблюдения швейцарского зоолога Хейни Хедигера за тем, какие дистанции соблюдают между собой животные, Холл пытается определить зоны, соответствующие нормальному поведению в человеческом обществе. Первая зона — интимная. Это расстояние, на котором между людьми происходят, например, борьба или половой акт, составляет от 15 см до 40 см. В пределах интимной зоны присутствие другого человека является очень навязчивым, в результате чего искажается обзор, мы чувствуем его запах, тепло его тела и т. д. Вторая зона — персональная (или личная). Она соблюдается, например, во время разговора между людьми и составляет от 45 до 75 см для знакомого человека (супруга) и от 75 до 125 см — для незнакомого. Третья зона — социальная. Она подразделяется на ближнюю (от 1,2 м до 2,1 м) и дальнюю (от 2,1 м до 3,6 м) социальные зоны. В пределах ближней социальной зоны люди могут вести переговоры неличного характера, заниматься общей работой и т. п. Дальняя социальная зона — это, например, расстояние, на котором можно работать в присутствии другого человека, не считать себя обязанным вести с ним разговор, не нарушая правил вежливости, а также читать газету в присутствии своего супруга. Социальная зона определяет границу влияния на другого человека. Четвертая зона — публичная (от 3,6 м до 7,5 м). Она заставляет человека повышать голос или жестикулировать (например, актеры на сцене), но позволяет обратиться в бегство в случае опасности.

Чтобы заставить уважать свою интимность, человек ставит «экраны», которые он определяет с детства и на всю жизнь. Эти экраны различны для людей разных культур. Например, японцы размещают большое количество визуальных экранов, но в качестве слухового — довольствуются бумажной стенкой, как если бы они научились не слышать шум по соседству. Немцу или голландцу, наоборот, необходим толстый слуховой экран (стена, двойная дверь). Таким образом, существуют экраны материальные и нематериальные — невидимые и бессознательные, связанные с другими органами чувств (обоняние, слух). Они образуют «маленькую защитную сферу, которую организм создает вокруг себя, чтобы изолироваться от других». Если кто-то нарушает это соглашение, вторгаясь, например, в интимную сферу, человек располагает «средствами защиты». Так, в метро в час пик поведение человека адаптируется к тесному соседству незнакомых людей: неподвижность, избегание тактильного контакта, напряженность мышц, отказ встречаться взглядом с другими людьми.

Что касается истории стыдливости, то теорию Холла было бы интересно применить, в частности, к невидимому покрову, который позволяет терпимо относиться к запрещенной наготе. Стыдливость, например, объясняет молчаливое соглашение, по которому застигнутое врасплох интимное действие (удовлетворение своих естественных нужд) представляется невидимым, как если бы этот объект был окружен защитной сферой. Стыдливость определяет также изменения в поведении, когда не соблюдаются некоторые дистанции: незнакомец, вторгающийся в мою интимную зону, считается несуществующим. Отношения, описанные Холлом, в течение долгого времени ассоциировались с женской стыдливостью (опущенные глаза, напряженность тела и т. п.). Все выглядит так, как если бы в течение всей истории женщина имела дело только с интимной зоной, предпочитая во всех других сферах позицию отступления, которой человек должен придерживаться только в пространстве, ограниченном менее чем сорока сантиметрами.

В этом контексте революция, происходящая в интимной сфере в течение последних лет десяти, выражается в перераспределении пространства. Свободное общение в виртуальном мире посредством компьютерного или телевизионного экрана смешало границы, установленные в исследовании Холла. Так, виртуальное публичное пространство (веб-камеры, реалити-шоу на телевидении) измеряется уже не метрами. Поведение, характерное для публичной зоны (повышение голоса), проявляется на виртуализованном интимном пространстве, например во время разговора по мобильному телефону. Люди полагают, что правила стыдливости изменились: поменялась оценка места, где проявляется чувство стыдливости. К интериоризации ограничений, определенных Норбертом Элиасом, добавляется интериоризация «надлежащих дистанций» по теории Холла. То же самое относится к кодексу приличия: именно личная оценка каждого человека устанавливает эти правила.

Так, Серж Тиссерон в своей работе «Интимность, выставленная напоказ» (2001) вынужден переопределить пространство не внешними параметрами (длиной, выраженной в метрах), а параметрами внутренними (согласием каждого). Между пространством публичным (которое мы делим с множеством других людей) и пространством личным (которое мы делим только с избранными людьми) он определяет пространство интимное — «то, которое мы не делим ни с кем или делим только с очень близкими людьми… а также то, которое каждый из нас игнорирует сам по себе». Эта интимность — необходимая составная часть личности — принадлежит сфере частной. Но в нашем коммуникативном обществе ей необходимо общественное признание, которое Серж Тиссерон называет потребностью экстимности. Это «движение, которое толкает каждого человека на то, чтобы сделать достоянием общественности часть своей личной жизни, как физической, так и психической», может показаться парадоксальным. Наша интимность защищает то, что мы ощущаем как уязвимое: снятие с него покрова делает нас слабыми. Но когда мы предоставляем часть нашего интимного мира другим, это укрепляет нас, как если бы, совершая это действие, мы сами проникали на интимную территорию других. Итак, мы снова встретились с концепцией, напоминающей общественную стыдливость XVII–XVIII веков. Сфера интимности сегодня уже не соответствует личному пространству: она больше не защищена традиционным чувством стыдливости-стыда, которое возникает у людей, когда посторонний становится свидетелем этой интимности. «Стыдливости или, если хотите, неловкости — более слабого проявления чувства стыда — больше не существует». По мнению Тиссерона, эта потребность утверждать свою интимность перед большим количеством людей выражает наше сомнение в том, соответствует ли критериям нормальности наша собственная личность.

Психоаналитик Жерар Бонне в своей книге «Вызов стыдливости. Когда порнография становится способом просвещения молодежи в сексуальных вопросах» (2003) тоже отмечает потребность нашего общества в эксгибиционизме, которая выражается в предоставлении сведений и биографических данных о себе. Но предметом его анализа является в основном огромный рост количества порнографических изображений, особенно в рекламе. Если его рассуждения о влиянии порнографии на молодежь и выходят за рамки нашей темы, то его рассуждения о «страхе» нашей эпохи определенно имеют много общего с точкой зрения Тиссерона, согласно которой именно беспокойство по поводу нашей собственной нормальности побуждает нас к экстимности. Слово «страх» в работе Жерара Бонне прямо отсылает нас к книге Паскаля Киньяра «Секс и страх». В ней анализируется употребление в древнеримском обществе неприличного жеста — показа полового органа — в качестве средства, помогающего освободиться от страха. Согласно Жерару Бонне, страх современного общества основан на впечатлении, что мир стал неуправляемым. В этом смысле поворот в сторону сексуального наслаждения — к этому «острову всех удовольствий» — сродни фундаментализму, который пытается убежать от современной реальности, возвращаясь к ценностям предков.

Эксгибиционизм, также порожденный чувством беспокойства перед миром, все же отличается от экстимности, по Тиссерону. В отличие от последней, для эксгибиционизма необходимо чувство стыдливости, которое приходится преодолевать. Это не оскорбление, а «вызов стыдливости». Такой вызов является нормальной стадией развития индивида в переходном возрасте, особенно в подростковом, но он должен был бы исчезнуть в зрелом возрасте. Бонне задается вопросом: «Если в нашем обществе существует такой вызов в групповом масштабе, не переживает ли оно переходный период?» Опасность для общества, как и для молодого индивида, состоит в том, чтобы не остаться в таком состоянии вызова навсегда.

Я объединил эти три взгляда, потому что в каждом из них, со своей стороны, проанализирована узкая граница между невинностью и непристойностью — место, которое отведено стыдливости. Холл в 1966 году рассматривает нарушение этой границы как вторжение внешнего элемента в интимную сферу и изучает, как защищается объект этого вторжения. Бонне в 2003 году и Тиссерон в 2001 году, наоборот, рассматривают частичное нарушение этой границы со стороны объекта, который выставляет напоказ свою интимность, чтобы убедиться в собственной нормальности или освободиться от страха перед миром. Для них речь также идет об ответе на страх, вызванный внешней причиной. Но опасность в данном случае уже не связана с агрессией: непонятное чувство тревоги перед цивилизацией, которое человек ощущает постоянно, вызывает слепой ответ, как бутылка, брошенная в море. Интериоризация моральных норм, отказ от предопределенных правил поведения, возложение ответственности за определение границ приличия на индивида привели к смещению ориентиров. В результате прозрачности был потерян невидимый покров, который определял стыдливость.

В 1964 году мать Симоны де Бовуар сломала шейку бедра. Чтобы избежать анкилоза, массажистка каждое утро разрабатывала ее ноги. Задрав ночную рубашку, больная «с чувством безразличия демонстрировала свой дряблый морщинистый живот и облысевший лобок. “Я не испытываю больше никакой стыдливости”, — сказала она удивленно». Ее дочь, напротив, отводит взгляд, несмотря на то что она понимает ее правоту. «Такое легкое согласие» ее матери усиливает чувство отвращения перед нарушением табу. «Она отказывается от запретов, от правил, которые угнетали ее в течение всей жизни, и я одобряю это. Только это тело, превратившееся внезапно, с ее добровольного согласия, просто в плоть, почти ничем не отличается от оболочки», — пишет Симона де Бовуар в своей книге «Очень легкая смерть» (1964).

Различие между двумя видами стыдливости помогает понять суть этой сцены. Отказываясь от стыдливости-стыда, которая угнетала ее в течение всей жизни, мать отказывается и от стыдливости-уважения, благодаря которой она была «личностью». Тем самым она превращается лишь в «оболочку», в объект, над которым проводят манипуляции. Исключительное положение больного человека служило оправданием такого безразличия. Тем не менее Симона де Бовуар испытывает еще большую неловкость из-за того, что умом она одобряет такое поведение своей матери.

Принимая во внимание чувство комфорта пациента, медицинские работники все чаще задумываются над проблемой стыдливости. Действительно, насилие над ней может причинить душевное страдание, которое воспринимается людьми так же болезненно, как страдание физическое. Растущие требования к гигиене еще больше усугубляют эту проблему. Описать ощущения пациентов, используя лишь традиционные понятия стыдливости-стыда, женской стыдливости и исключений по медицинским показаниям уже невозможно. Все больше фактов свидетельствуют о появлении новых форм стыдливости. Действительно, во многих случаях речь идет о так называемой пассивной половой стыдливости: каким бы ни был пол пациента, он чувствует неловкость, когда за ним ухаживает мужчина. Несомненно, причина этого заключается в том, что на Западе существовала традиция, согласно которой подобную работу выполняли именно женщины. Поэтому в условиях, когда профессию сотрудника социальной помощи престарелым получают люди как мужского, так и женского пола, перед ними стоит важная задача устранить эту неловкость пациентов.

В Медицинском центре города Байон (Баскское побережье) руководитель учебного заведения по подготовке медсестер Мари-Анник Деломель и ее студенты столкнулись с проблемами престарелых людей, которые чувствовали себя еще более беспомощными, будучи оторванными от их привычной среды. Когда-то за больными ухаживали сестры милосердия, и в отношениях между ними и пациентами существовал не только медицинский аспект, но еще и покров религиозности, который символизировал собой бесполое отношение между ними. Поскольку ремесло медсестры стало светским, необходимо воссоздать этот нематериальный покрой. «Нужно стараться не думать о том, что я делаю; поместить экран между собой я пациентом; убеждать себя в том, что я просто помогаю больному!» — объясняет одна из студенток. Специальная униформа тоже воспринимается пациентом как «барьер», который помогает ему «защищаться» и «заставляет уважать себя», пишет Деломель в книге «Совершение туалета без прикрытия» (1999). Таким образом, мы остаемся в рамках чувства стыда, которое пытаемся смягчить или подавить.

Однако покров профессионализма, восходящий к старым представлениям об исключительности наготы по медицинским основаниям, является созданием нашего разума и плохо выдерживает испытания на практике. Брижит Торель-Беген, столкнувшись с этой проблемой в качестве санитарки, отметила наиболее часто встречающиеся признаки неловкости у больных: покраснение, молчание, взгляд, направленный куда-то вдаль. Она обратила внимание также на то, что пожилые пациенты часто проявляют ложную непринужденность, не соответствующую их воспитанию. «Смогли бы они ради медицинского ухода добровольно отказаться от своей стыдливости? Ведь пожилые люди переживали бы это так болезненно именно из-за ценности этого чувства», — вот вопрос, который волнует ее. В своей работе «От стыдливости к “бесстыдству” — разумный подход!» она определяет также две формы стыдливости. Чувство неловкости может проявляться как в виде провокационного бесстыдства, так и в виде отказа: и то и другое правомерно, и не следует внушать пациенту чувство вины за это. Открыто непристойное поведение свидетельствует о желании сохранить чувство самоуважения, а следовательно, о парадоксальной форме стыдливости, приходящей на смену стыдливости-стыду. Это напоминает нам тот факт, что в основе проявления стыдливости и непристойности в поведении человека может лежать одно и то же чувство стыдливости.

В этом смысле ценными являются свидетельства акушерок. Опрос пятидесяти пациенток и шестнадцати акушерок, проведенный в университетской больнице Дижона, продемонстрировал расхождения в их оценках. Молодые матери знают, что им нужно будет забыть о своей стыдливости-стыде, и не жалуются на условия родов. Зато они считают, что в женской консультации с ними обращаются не должным образом и еще хуже — после родов. Действительно: для специалиста роды — событие, во время которого стыдливость пациентки подвергается наибольшему испытанию. С его точки зрения, во время консультаций женщина испытывает гораздо меньше проблем. Кроме того, считается, что после родов все самое трудное уже позади и пациентка может вынести любые испытания.

Еще одно заблуждение: большинство акушерок полагают, что главной проблемой является нагота, тогда как пациентки больше жалуются на нехватку интимности во время визитов членов их семей. И здесь необходимо научить персонал именно стыдливости-уважению, а свой стыд пациентки преодолевают сами.

Итак, четыре наших критерия стыдливости ниспровергнуты во всех сферах. Во-первых, стыдливость (отныне она называется «приличием») становится относительной, а абсолютная — отодвигается на уровень, определяемый индивидуальным выбором. Во-вторых, стыдливость становится общим понятием, она не связана с сексуальностью и одинакова для мужчин и женщин. В-третьих, происходит индивидуализация отношений, когда от постороннего взгляда требуется только соблюдение приличия. В-четвертых, происходит замена стыдливости-стыда на стыдливость-уважение. Эволюция нравов в современном мире приводит к тому, что те люди, у которых сохраняется стыдливость-стыд, под воздействием постороннего взгляда становятся склонны к радикальному поведению: они либо впадают в чрезмерную стыдливость и становятся неприступными, либо начинают вести себя непристойно. В экстремальных случаях взгляд другого человека является необходимым стимулятором для определения своей сущности (эксгибиционизм, потребность в экстимности), вызывая настоящее пристрастие к непристойному поведению.