Симона де Бовуар родилась в 1908 году и получила образование «благовоспитанной девушки», сделавшее ее «наивной глупышкой». В 1925 году ей исполнилось семнадцать лет, до этого она ни разу не была ни на пляже, ни в бассейне, ни в гимнастическом зале — «до такой степени я путала наготу с неприличием», — пишет она в своей книге «Воспоминания благовоспитанной девицы». Даже название естественных потребностей в ее среде выражалось с помощью эвфемизмов. «Разве в семье, где оторванные от реальной жизни взрослые общались, используя лишь культурные слова и жесты, могло найтись место грубому животному инстинкту, плотскому наслаждению?» Одна лишь мысль о браке вызывает взрыв в сознании, заставляя примерять на барышню в перчатках и шляпке «образ розового и нежного тела, покоящегося в объятиях мужчины».

В памяти молодой женщины, которая захотела освободиться от принятых в ее среде культурных традиций, предписывающих, как должна выглядеть и вести себя женщина, воспитанию в стыдливости может быть противопоставлена лишь «грубость животного инстинкта». Тем самым она остается продуктом эпохи, которая сотворила из женщины «явление природы», как нельзя лучше подчиненное инстинкту стыдливости. К счастью, этот инстинкт, ведущий свое начало от поведения самок животных, ограничен рамками «чувства стыдливости» — творения цивилизации, мужского по природе.

Споры о происхождении стыдливости, которые в XVIII веке привели философов к отрицанию женской стыдливости, в начале XX века закончились бы определением двойной сексуации, то есть разделением стыдливости на два типа, в зависимости от половой принадлежности: женская стыдливость — инстинктивная (или телесная), а мужская — духовная (или чувство стыдливости). Тот факт, что женская стыдливость соотносится с миром животных, приводит к тому, что значение стыдливого поведения женщин умаляется, а мужское чувство стыдливости, напротив, превозносится. У современного человека преувеличения этих теорий могут вызвать лишь улыбку. Тем не менее они внесли свой вклад в философию тем, что привлекли внимание к внутренним чувствам человека. Аналогичная тенденция возникла и в психоанализе, правда, в другом контексте.

На рубеже двух столетий понятия «стыд» и «стыдливость» настолько ассоциируются одно с другим, что люди стыдятся своей собственной наготы, даже когда на них никто не смотрит. Постоянное внушение самому себе чувства вины подготовило благодатную почву, на которой пустил ростки психоанализ.

Известного австрийского психолога Зигмунда Фрейда в дискуссиях о стыдливости, разгоревшихся между философами его эпохи, меньше интересуют вопросы ее происхождения, равно как и ее географических или исторических проявлений. Оригинальность его подхода состоит в том, что он обращает внимание на возникновение чувства стыдливости в сознании ребенка, проецируя историческую эволюцию на жизнь отдельного человека. Ему понадобилось около тридцати лет, чтобы его концепция окончательно сформировалась в стройную теорию.

Фрейд впервые задается вопросом об этом чувстве в приложении к письму Вильгельму Флиссу, так называемой «рукописи К», от 1 января 1896 года. В нем содержится анализ защитных неврозов (истерия, невроз навязчивых состояний, паранойя, острое состояние галлюциногенного бреда), возникающих в результате инцидента сексуального характера, который произошел с ребенком, не достигшим возраста полового созревания. Чтобы избежать того, что вызывает неприятные эмоции, в сознании человека срабатывают механизмы самозащиты. Сами по себе они не представляют вреда, но могут стать опасными, если пробуждают воспоминания об инциденте из прошлого. Таким образом, эти механизмы предназначены для того, чтобы предохранять человека от нового неприятного ощущения. Опасность состоит в том, что болезненное воспоминание, подавленное и вытесненное из памяти, может оказать эффект более значительный, чем сам инцидент. В таком случае могут возникнуть проявления сексуального характера, особенно если половое созревание произошло в период между двумя инцидентами. Следовательно, невроз или сексуальное извращение вызываются защитными механизмами, когда вытесненные из сознания образы из прошлого вновь вступают с ними в борьбу.

В случае сексуальных проявлений стыдливость и нравственность представляют собой «силы подавления», которые включаются в действие во время того, первого, инцидента в детстве. Действительно, дети испытывают чувство отвращения ко всему, что касается половых органов, вызываемое «окружением», которое природа им дала. Это отвращение проявляется особенно сильно у женщин из приличного общества:

«Там, где отсутствует стыдливость (например, у индивидов мужского пола), там, где отсутствует мораль (например, у низших классов общества), там, где чувство отвращения притуплено условиями жизни (например, в сельской местности), — внутреннего отторжения не происходит. Поэтому никакое сексуальное возбуждение ребенка не вызывает подавления в его сознании, а следовательно ~и невроза».

Таким образом, стыдливость, по Фрейду, имеет сексуальное происхождение. Безусловно, он тут же вносит поправку: «Я опасаюсь, однако, что такое объяснение не выдержит более глубокой проверки». Но это ограничение относится не к женской природе чувства стыдливости, а только к тому, что оно выступает в качестве подавляющей силы.

В 1905 году в своей книге «Остроумие и его отношение к бессознательному» Фрейд объясняет, почему естественная склонность детей демонстрировать свою наготу не превращается систематически в эксгибиционизм во взрослом возрасте. Он ссылается на то, что мужчины скрывают и подавляют внешние процессы, а женщины «проявляют грандиозную реакцию, которую представляет собой стыдливость в вопросах половых отношений». Таким образом, он подтверждает сексуацию стыдливости. Мужчина, по его мнению, подчиняется лишь соблюдению культурных приличий. Фрейд также поддерживает традиционный тезис об отвращении к естественным физиологическим процессам.

Но он уже ищет «более глубокую связь» между стыдливостью и сексуальным инцидентом, чем просто восприятие выделительной функции половых органов как чего-то грязного. Источником невроза может стать тревога: удовольствие без страдания и без отвращения действительно может быть подавлено чувством вины. Эту идею Фрейд высказал в письме, датированном 14 ноября 1897 года. Стыдливость и нравственность, как объясняет он, порождаются беспокойством на основе подавления. Если у мужчины сексуальные инциденты «никогда не вызывают невроза» и решаются «непреодолимой мастурбацией и либидо», то у женщин «источник внутреннего наслаждения трансформируется во внутреннее отвращение». Возможно, предполагает Фрейд, это следствие того, что у женщины сексуальная зона (клитор) скрыта, тогда как у мужчины она явно выражена (пенис). И если он решает «рассмотреть по отдельности факторы, определяющие либидо, и факторы, провоцирующие беспокойство», то отказывается видеть в либидо элемент, присущий мужчине, а в подавлении — элемент, присущий женщине. Хотя Фрейд и признает, что этот вопрос остается открытым, заслуга его состоит в установлении «связи между невротическим процессом и процессом нормальным». Это другая разновидность стыдливости, основанная на сексуальном желании, а не на отвращении.

Доклад на тему женственности, прочитанный им в Вене в 1916–1917 годах на конференции по введению в психоанализ, приписывает женской стыдливости изначальное желание женщины замаскировать ущербность ее генитального органа. Чтобы прикрыть эту зону, женщины изобрели ткачество, внеся этим небольшой вклад в технологические открытия. Но эта идея не кажется ему основательной. По его мнению, несмотря на то что стыдливость «считается преимущественно женским качеством, все это настолько условно, что не заслуживает доверия». Тема стыдливости появляется в его докладе мельком, в самом конце, среди прочих «психических особенностей», исследованных в экспериментах, по поводу которых он берется утверждать лишь, «что степень их достоверности посредственна». Он признает, что его можно было бы упрекнуть в приверженности идее о комплексе кастрации: иначе говоря, он верит в этот источник стыдливости не больше, чем в другие, защищаемые с такими же оговорками.

Это открыто выраженное чувство неловкости объясняется парадоксом стыдливости, которую западная культура пестовала со времен начала христианства: она подавляет сексуальные излишества (а согласно Фрейду — извращенные желания, к которым он относит эксгибиционизм (публичную демонстрацию своей наготы) и вуайеризм (подглядывание)), играя тем самым важную роль в усилении желания. Об этой двойной функции стыдливости Фрейд пишет в первом эссе своей книги «Три очерка по теории сексуальности» (1905). Ученый все больше склоняется к идее о том, что первоначальный сексуальный инцидент носит визуальный характер — желание посмотреть на наготу другого (уж если нельзя потрогать). «Зрительный способ возникновения сексуального возбуждения остается самым распространенным». Стыдливость противостоит этому «визуальному желанию»: стремясь избегать извращений эксгибиционизма и вуайеризма, люди все больше укрывают свое тело, и это способствует развитию цивилизации. У детей она позволяет сдерживать бесполезные и даже извращенные «сексуальные движения» (пока еще отсутствуют репродуктивные функции, и эрогенные зоны еще не определены). Таким образом, стыдливость выполняет функцию подавления. Но она также позволяет пробудить «сексуальное любопытство», заставляя фантазировать и представлять части тела, скрытые под одеждой. В связи с этим Фрейд использует образ «плотины» — знаменательный для его теории.

Оказывается, что стыдливость, которая с самого начала рассматривалась только в связи с процессом возникновения невроза, играет важную роль, способствуя развитию уравновешенной сексуальности и устанавливая преграды сексуальным отклонениям. Но эта двойная функция стыдливости порождает парадокс: с одной стороны, она подавляет желание смотреть на наготу другого человека (вуайеризм), а с другой — обостряет это желание (сексуальное любопытство). Стыдливость, являясь гарантом нормальной сексуальности, проявляется как плотина, возведенная, с одной стороны, против извращений, а с другой — против неврозов.

Плотина эта очень хрупкая. Но ее можно усилить с помощью некоторых средств. Во-первых, это одежда — своеобразный «выход» для женщины, позволяющий выразить ее эксгибиционистские наклонности. Это средство, дающее возможность объяснить ее «беззащитность» по отношению к требованиям моды. Во-вторых, это сублимация, которая направляет энергию сексуальных влечений на цели, лишенные сексуального характера, на создание произведений искусства. В-третьих, это запрет, который смягчает влечение, не подавляя его полностью (нежность, дружеское расположение). В-четвертых, это образование, которое подавляет влечение и подталкивает человека к тому, чтобы его скрывать, например бороться с желанием получить зрительное удовольствие.

Фрейдовская плотина формируется под влиянием двойных требований: внешних законов морали и внутреннего идеала, «супер-эго». Это разделение, возникшее в 1907 году, окончательно сформировалось в 1922-м, когда философ выдвинул концепцию «супер-эго». Стыдливость — не просто подавляющая сила, она позволяет сформировать психическую структуру личности. И все же главное, что потомки усвоили из учения Фрейда, — это то, что подавление (в частности, стыдливость) вызывает невроз. Без сомнения, это произошло благодаря тому, что образ плотины в его последних работах становится метафорой подавления. В 1929 году в работе «Кризис в культуре» он выступает против чрезмерного запруживания западной цивилизации «требованием того, чтобы сексуальная жизнь всех и каждого ограничивалась одинаковой природой». По его мнению, это лишает многих людей возможности получать наслаждение, и такая крайность представляется нереальной. Эволюция его идей, несомненно, внесла вклад в процесс обесценивания стыдливости в XX веке.

Остановимся на другом парадоксе Фрейда, который касается больше стыдливости женской. Это «преимущественно женское качество» отчасти связано с «супер-эго», н это «супер-эго» у женщин более эмоциональное и гибкое, менее безжалостное и обезличенное, чем мужское «супер-эго», поскольку его движущей силой выщупает тревога, связанная с кастрацией. Как объяснить это противоречие? Посмотрим, что дает словарь. Говоря о женском теле, Фрейд использует немецкое слово Leib, а когда он имеет в виду мужское тело, он называет его словом Körper. Существует две формы стыдливости: одна из них больше характерна для женщин, другая — для мужчин. Первая заключается в том, чтобы защитить себя от своего собственного тела (Leib), распущенности которого женщины опасаются, сдерживая ее приливы. Вторая состоит в том, чтобы прикрывать тело (Körper), половые органы которого «уязвимы к травмам». Эта концепция вновь опирается на старое женоненавистническое предубеждение о женской незрелости, так как Фрейд сравнивает детские отклонения в сексуальном поведении (когда плотина стыдливости еще не воздвигнута) с сексуальными отклонениями у женщин — жертв «умелого соблазнителя», проституток и «тех, у кого нужно признать склонность к проституции». Поздравляя своего друга Флисса с рождением ребенка, он приветствует того, кто сумел «оградить плотиной могущество женского пола».

Используя свой собственный, подходящий для его целей, словарь, Фрейд в своем оригинальном анализе присоединяется к размышлениям современников о двойственном половом характере стыдливости, который он находит в работах Ницше и Шелера. У женщины стыдливость возникает изнутри, из чувства стыда за сексуальные излишества своего тела (Leib), а мужчина испытывает страх, когда на его тело (Körper) смотрит другой человек, что побуждает его прикрыться. Этот анализ остается зависимым от понятия стыда, которое в то время связывали со стыдливостью, что находит свое отражение в немецком словаре (Scham). Кроме того, Фрейда будут упрекать за то, что образ плотины ставит слишком сильный акцент на социальном принуждении. Поверхностное прочтение его работ может создать впечатление, что он был великим борцом за освобождение подавленных инстинктов, хотя на самом деле он никогда и не помышлял об этом. «Любовное товарищество» анархиста Эмиля Армана, который связывает натуризм с сексуальной общностью, прямо ссылается на Фрейда. Другие авторы, приверженцы христианских идеалов, упрекают Фрейда за излишнее внимание к сексуальности, называя это его «основной ошибкой», которая на практике ведет к «разрушению всех плотин стыдливости», к смешению понятий «жить» и «удовлетворять сексуальный инстинкт». Об этом пишет Жюль де ла Весьер в своей книге «Инстинктивная стыдливость. Позитивная философия, образование» (1935). Напротив, неофрейдисты, в том числе Вильгельм Райх, упрекают его за то, что он развил понятие влечения к смерти в ущерб вопросам сексуальности, и они идут намного дальше в том, что отныне называют «сексуальной революцией».

Сто лет спустя психоаналитики вновь обратят внимание на теории Фрейда, слишком зависимые от стыдливости-стыда, и разовьют их в свете нового понятия стыдливости-уважения, сформировавшегося в 1990-е годы.

Фрейд — не единственный, кто пытается построить теорию стыдливости, возникающей из внутреннего чувства. Другие, менее новаторские, чем у Фрейда, теории используют высшие идеалы (Бога, абсолют, любовь и т. д.). Однако их заслуга состоит в том, что в их анализе присутствует образ себя самого, независимый от взгляда другого человека, и этим подготавливается почва для появления в 1990-е годы концепции стыдливости-уважения.

В 1904 году Людовик Дюга, профессор психологии и автор книг о нравственности, задается вопросом об абсолютности чувств, то есть о таких чувствах, которые не имеют градации. В своей книге «Абсолютное, патологическая и нормальная форма чувств» он выделяет патологические формы чувств, к которым относятся упрямство, фанатизм, аскетизм и нормальное чувство — стыдливость. Рассматривая эту проблему с точки зрения психологии, без какого-либо суждения, он приходит к выводу, что единственной законной формой абсолютного чувства может считаться только стыдливость.

Таким образом, его точка зрения диаметрально противоположна теории Фрейда и традициям христианства: стыдливость не является ни отказом от любви, понимаемой в сексуальном смысле, ни ее отрицанием. В улыбке невесты своему возлюбленному больше стыдливости, чем у святого Иеронима, когда он во время своего отшельничества в пустыне смотрел на танцующих обнаженными куртизанок. «Стыдливость защищает влюбленного человека от грубости желаний и вожделения его партнера по любви» и препятствует поспешному расцвету чувства, давая ему возможность существовать долго и осуществлять «свою сложную эволюцию». Стыдливость боится не любви, а ее последствий: это страх, что тебя разлюбят, страх, что ты сам не сумеешь полюбить или выразить свою любовь; это страх разочарования, неудовлетворенности, горечи… Противостояние идеала и реальности любимого существа — вот основа этого страха. Для того чтобы крепко любить, нужно не отказываться от своей стыдливости, а стало быть, от своего идеала, нужно рассматривать ее не как что-то изначально нереальное, а как «способ чувствовать», и чувство это должно пробуждаться постепенно, по мере того как в него вовлекается тело.

Дюга также предполагает, что существуют два типа стыдливости, соответствующих двум видам любви: разделенной и неразделенной. Женщина, отказывая мужчине, которого она не любит, испытывает стыдливость, «вызванную страхом, гневом, стыдом, возмущением и отвращением». Но перед любимым и любящим мужчиной она краснеет от любви, которую испытывает или хочет испытать. Эта стыдливость служит тому, чтобы любовь созрела, чтобы ома жила долго, чтобы желание становилось чище. Эта положительная стыдливость, которая вызывается сдержанностью, могла бы привести Дюга к понятию стыдливости-уважения, если бы он в своих рассуждениях сумел избежать старого понятия стыда.

В промежутке между двумя мировыми войнами, когда внезапная либерализация нравов молодого поколения стала вызывать серьезное беспокойство в обществе, приверженцы христианской морали задумались над этой проблемой. По их мнению, тем, кто размахивает знаменем с изображением Фрейда и призывает к либерализации нравов, необходимо отделить понятие стыдливости от сексуальности.

В 1929 году каноник Пьер Тиберген, профессор факультета католицизма в Лилле, заявляет, что общество, которому не ведомо чувство стыда, скатывается в язычество. Но молодые люди, отказываясь презирать все те положительные чувства, которые они испытывают, и объявлять постыдными части тела, которые служат для продолжения жизни, не понимают речей об инстинкте стыдливости. Поэтому, считает он, необходимо переходить к воспитанию «стыдливости разумной», по мере того как у ребенка этот разум формируется. Этому относительному чувству удается защитить, «несмотря на обстоятельства», основную и абсолютную ценность — чистоту. Трактат Пьера Тибергена «Чистота и стыдливость» (1929), основанный на учении Фомы Аквинского, объясняет изменения законов стыдливости, которые подчас кажутся свидетельством того, что ее не существует вовсе. Он ставит эти законы на службу высшей и абсолютной добродетели — чистоте. Ее классические свойства рассматриваются только в ограниченной области — сексуальной, и в рамках христианского воспитания она адресована прежде всего мальчикам.

Святой отец Жюль де ла Весьер выступает против «процесса над стыдливостью», начатого современниками, и обвиняет Фрейда в том, что все внимание сконцентрировано на сексуальном инстинкте. По его мнению, две формы стыдливости в теории Фомы Аквинского исключают аргумент относительности. Целомудренная стыдливость — это привычка, которая объединяет все аспекты приличия. Он ставит своей целью изучить инстинктивную стыдливость, иначе говоря, стыдливость чувственную, всеобщую, врожденную, которая служит для торможения сексуального инстинкта. Однако он не согласен с мнением большинства, утвердившимся после выхода в свет работ Дарвина, что стыдливость — это животный инстинкт. У всех животных есть инстинкты, но они не обязательно одни и те же! Инстинкт стыдливости присущ только человеку.

Жюль де ла Весьер строит свою теорию на основе двух понятий: первичной и вторичной индивидуализации. Суть их становится ясной из следующих рассуждений. Как и любой инстинкт, стыдливость выражается в действиях, соответственно двум процессам индивидуализации: первичной или вторичной. Вторичные индивидуализации многообразны, так как они касаются формы, а не сути. Укрывание своего тела, например, не является универсальным и имеет свои особенности в разных культурах: так, в Китае закрывают ноги, на Востоке — лицо. Таким образом, укрывание тела не может рассматриваться как первичная индивидуализация. Проявления стыдливости, выражающиеся в словах и взгляде, тоже могут быть разными. Тем не менее лишь абсолютная форма стыдливости проявляется в сдерживании сексуального инстинкта, в первичной индивидуализации, которую автор теории определяет как колебания динамизма сексуального инстинкта, претерпевающего влияние восприятия. И мы опять становимся свидетелями того, что попытка утвердить концепцию абсолютной и врожденной стыдливости, выделяя из нее все То, что составляет объект кодекса приличия, не может обойтись без понятия стыда. Эта абсолютная стыдливость, которую можно определить только путем разделения старого понятия стыдливости на две составные части, отныне не связана с полом и касается как мужчин, так и женщин.

После Второй мировой войны возникают другие теории, авторы которых стремятся пойти дальше традиционной психологии, и теперь уже, наоборот, акцент делается на то, как влияет взгляд другого человека на проявление стыдливости. Начиная с XX века понятие стыдливости касается непосредственно феноменологии: до сих пор никогда еще не проводился тщательный анализ взгляда другого человека. На основании имеющихся данных, однако, можно считать, что традиционная психология уделяла слишком большое внимание стыду, не замечая появления новых концепций. Тем не менее некоторые понятия экзистенциализма, например «грациозное действие», можно рассматривать как вклад, обогативший размышления на тему невидимого покрова стыдливости.

Согласно теории французского философа Жан-Поля Сартра, придерживающегося идей экзистенциализма, существует два типа стыдливости, основанных на открытии существования другого человека. В своей книге «Бытие и ничто» он пишет: «Сам человек может знать только свое бытие-для-себя, то, которое определяется сознанием, и знание это непременно ложное, потому что “бытие-в-себе” (как явление) постоянно остается для нас туманным. Однако взгляд другого человека открывает третье измерение бытия — “бытие-для-других”, “бытие-объект”, которое низводит человека до “наблюдаемого объекта”. Отсюда возникает первородный стыд, стыд “падения” в мир, стыд осознания того, что для твоего существования нужен другой человек: он является необходимым посредником между “я” и “я-в-себе”».

Стыдливость, и, в частности, страх того, что тебя застанут обнаженным, — лишь часть этого стыда: обнаженность выражает это состояние «беззащитного объекта». Значит, одеваться — это «отрицать право видеть другого, когда ты сам невидим, то есть отрицать право быть чистым субъектом». Сартр следует здесь традиции стыдливости-стыда, порожденной взглядом другого человека. В качестве примера можно привести осознание Адамом и Евой своей наготы. Но такая стыдливость-стыд выходит за пределы простого страха наготы и отражает «первородный стыд» того, что человеку для его существования необходим взгляд другого человека. Чтобы избавиться от этого стыда, недостаточно прикрыть свое тело. Человеку необходимо, в свою очередь, смотреть на другого как на объект: это дает ему возможность снова почувствовать себя человеком, потому что невозможно быть объектом для объекта.

Овладеть зрительно телом другого человека — значит сделать его предметом желания, пробудить в себе существо, обладающее плотью. Стало быть, в отсутствие желания тело становится непристойным, «абсолютно раздетым в своих действиях». Рассмотрим, например, ягодицы. Даже обнаженные, они не являются неприличными, поскольку их оправдывает желание, которое они возбуждают. Почему же они становятся непристойными во время ходьбы, даже прикрытые тканью? Дело в том, что в этом процессе участвуют ноги: их движения оправданны, а походка вразвалку, покачивая ягодицами, — лишь следствие неуклюжести, из-за которой эта «изолированная подушка» на бедрах, оживленная неоправданными движениями, становится неприличной. То же самое можно сказать и об обнаженном теле, которое не является желанным. Чтобы вернуть телу «грацию», ему нужно другое оправдание — эстетическое. «Грациозное действие, раскрывая тело как точный инструмент, дает ему оправдание его существования в каждый момент бытия». Ладонь, например, не нуждается в оправдании, поскольку создана, чтобы брать что-то. Обобщал вы ше изложенное, можно сказать, что высший вызов грации заключается в том, чтобы раздетое тело выглядело приличным, «не имея другой одежды, другого покрова, кроме самой грации».

Таким образом, грация, по Сартру, соответствует тому, что богословы Средневековья называли «стыдливой плотью», приводя в пример ту же руку, обнажение которой не означает бесстыдства благодаря невидимой пелене, которая покрывала все тело в земном раю. Сартр использует тот же образ: «Самое грациозное тело — это тело обнаженное, которое своими действиями окутывает себя невидимой одеждой, полностью скрывая свою плоть, даже если та целиком предстает перед глазами других». На этом сравнение заканчивается: оправдание необходимостью — неотъемлемая часть феноменологии, по Сартру. Но концепция «грации» предварила понятие стыдливости-уважения 1990-х годов.

Французский философ Морис Мерло-Понти также отмечает важность присутствия взгляда постороннего человека в определении стыдливости. Человек показывает свое тело с опаской, потому что посторонний взгляд раздевает его, превращая в объект. Но можно также показывать себя с целью очаровать другого человека, превратив его в раба. В своей книге «Феноменология восприятия» (1945) он отмечает: «Стыдливость и бесстыдство занимают место в диалектике “я и другой”, это диалектика хозяина и раба». Утвердить свое тело бесстыдством значит признать, что его можно рассматривать как объект, следовательно — быть рабом другого, желая при этом, чтобы тебя воспринимали как субъект, а следовательно ~ хотеть быть его хозяином. «Таким образом, стыдливость и бесстыдство выражают диалектику множественности сознаний и имеют большое метафизическое значение».

Экзистенциалистский подход позволяет четко обозначить отношения между стыдливостью и бесстыдством и оригинальным образом определить, что представляет собой эта невидимая пелена, связанная как с желанием, так и с эстетикой. Этот анализ выходит за рамки традиционной сексуации стыдливости, но низведение другого человека до уровня объекта желания затрагивает главным образом один из полов — женщину, что ярко проявилось в 1970-е годы.

Если в XIX веке понятие стыдливости относилось к внутренней жизни человека, то век XX, как никогда ранее, много внимания уделяет взгляду другого человека. Мы вовсе не обвиняем общество в том, что оно прониклось идеями феноменологии, мы лишь констатируем совпадение этой тенденции с общей восприимчивостью эпохи, в которой она развилась. Например, в тонком анализе философа Владимира Янкелевича стыдливость, основанная на уважении, «выражает все самое деликатное, что существует в нашем внутреннем мире». Тем не менее остается еще и социальное целомудрие, которое «уважает в Другом это начало — ночное, непостижимое, загадочное, где наша собственная личность познает саму себя», — пишет он в своей книге «Ирония» (1964). Эта мысль является важной вехой на пути к возникновению в конце XX века понятия стыдливости-уважения. Философ строит свои рассуждения на основе взгляда другого человека. В юриспруденции, а затем в реформе Уголовного кодекса Франции, в движении натуристов, а также в области спорта и развлечений именно взгляд будет играть определяющую роль в понятии стыдливости.