Глава IV
XIX ВЕК: ТРИ ПОКРОВА
Итак, мы расстались с XVIII веком, поговорив о жанре непристойного романа. С него же мы начнем рассказ о веке XIX. Женская стыдливость действительно проявилась в нем с новой любопытной стороны. Как это ни парадоксально, но работа над точностью языка в эпоху Возрождения к середине семнадцатого века привела к расцвету жанра эротической литературы, а в конце восемнадцатого столетия произошел настоящий взрыв спроса на нее. Кто читал эти книги? Распущенные аристократы, как мужчины, так и женщины. Романы предназначались и для тех, и для других в равной мере. Главные герои, низведенные до природных инстинктов, избавляются от стыдливости, считающейся банальной. Познав таинства половой жизни, женщина привыкает к ней, освобождается от предрассудков стыдливости и, руководствуясь своими чувствами, исполняет активную роль: возбужденная видом мужского полового члена, она умело берет его в руку и энергично освобождает от семени, которое, по мнению Гиппократа, в нем содержится. Мужчина всегда готов к атакам, которые женщина требует от него. Искусная манипуляция возвращает ему необходимые силы, по мере того как они его покидают. В отличие от вольного романа или официальной литературы, в непристойном романе женщина не оказывает мужчине сопротивления.
Это равенство отношений между мужчиной и женщиной отражает передовые концепции о равенстве полов, которые разделяет мадам д’Эпине в своей работе «Что такое женщина?» (1772): если не принимать во внимание женскую стыдливость, то «нет никаких сомнений в том, что у мужчины и женщины одна и та же природа и строение тела». Со времен Античности люди убеждены в том, что мужчина отличается от женщины лишь нижней частью тела. «Самая точная анатомия не сумела пока заметить никакой разницы между головой женщины и головой мужчины», — пишет мадам де Коаси в книге «Какими следует видеть женщин» в 1785 году. Идея смешения полов настолько широко распространена в обществе, подтверждает Руссо, что желание Эмиля и Софии быть мужчиной и женщиной кажется почти чудом. По его мнению, необходимо вернуться к четкой половой дифференциации.
Точка зрения Руссо совпадает с мнением врачей конца XVIII века, подтвердивших, что между двумя полами существует природное различие, которое отражается на их поведении. Вера в половой диморфизм — физический и психический — касается медицины, философии, теологии, непристойного романа. Речь не идет о резкой перемене ментальности: буржуазная мысль защищает эту идею начиная с XVII века. Но влияние Руссо является решающим в распространении этой концепции, противоположной взглядам, господствовавшим в его время.
Основные положения концепции, которой придерживаются ученые XIX века, заключаются в следующем: два разнополых человека отличаются друг от друга не только своими репродуктивными органами, «все другие системы их организма хоть и аналогичны, но несут на себе отпечаток их половой принадлежности». Эту точку зрения излагает Николя-Филибер Аделон в своей работе «Физиология человека» в 1824 году. У мужчин лучше развиты мышцы, а у женщин — нервная система, вследствие чего у них сильнее проявляются невротические реакции. Нервная система отвечает за чувствительность, поэтому выражение «она вся на нервах» употребляется только в женском роде. Даже законодательная власть признает это различие между людьми разного пола, закрепляя его в основах брака:
«Природа сотворила их такими разными только для того, чтобы их соединить. Различие, которое существует между ними, должно выражается в их взаимных правах и обязанностях. […] Мужчина должен проявлять со своей стороны силу и смелость, а женщина — скромность и стыдливость».
Женская стыдливость, которой энциклопедисты нанесли большой ущерб, возвращает свою силу и начинает играть первостепенную роль в возникновении сексуального желания у мужчины. «Самое действенное средство пробудить эту [мужскую] силу — дать почувствовать ее необходимость, оказывая сопротивление», — пишет Жан-Жак Руссо в романе «Эмиль». Непристойные романы времен французской революции 1789 года следуют этой тенденции: личность женщины низводится до исполнения пассивной роли перед сверхмужчиной, она снова действует в рамках так хорошо забытой стыдливости, присущей принцессам и королевам. Этот сверхмужчина, конечно, является «бесштанным» во всех смыслах этого слова: распутный аристократ уступает место санкюлоту — герою революции, который покоряет женщину, как Бастилию. Роман «Эхо сладострастия» (1792) доводит этот миф до карикатуры. Молодая женщина, которая замужем за патриотом, 14 июля 1789 года ожидает, что он вернется домой сильным и мужественным, как Геркулес.
По меньшей мере, кажется щекотливой мысль о том, что она представляет себе мужчину, который должен улечься с ней в кровать и приняться покорять ее сразу же после взятия Бастилии, обратив в бегство деспотизм: существует полная уверенность в том, что воспрянувшие духом мужчины-полубоги очень привлекательны в сексуальном смысле.
В жанре непристойного романа того времени существует тенденция изображать такого «мужественного полубога, подобного Геркулесу» противоположностью «обрюзгшему, постаревшему и хилому аристократу», — комментирует этот роман Антуан де Бек в своей книге «Работы неизвестных авторов XVIII века» (1987). Но по отношению как к одному, так и к другому женщина вновь проявляет стыдливость, предписанную законом природы.
Именно с этой точки зрения невидимый покров вновь допускает наготу. Но, в отличие от классических представлений предшественников, убежденных в том, что этот покров является неотъемлемым качеством женщины, XIX век считает, что он связан со взглядом другого человека, разделяя мнение тех, кто должен проникнуть в саму суть природы, независимо от хитросплетений цивилизации: высокообразованных людей (ученых, врачей и т. д.), людей, имеющих отношение к искусству (литераторов, живописцев или скульпторов), а также судей.
