«Нет ничего более естественного для женщины, чем стыдливость», — пишет Пьер Лемуан в своей книге «Женщины, скромность и христианское приличие» (1656). Эта общеизвестная истина укоренилась в сознании людей классической эпохи так же крепко, как и во времена, предшествующие ей. Больше, чем когда-либо, стыдливость считается преимущественно женским качеством. Она «неотделима от женщины»: если вечером, раздеваясь, женщина сбрасывает ее, чтобы исполнить свой супружеский Долг, то утром она вновь «обретает ее вместе с одеждой», — говорится в книге Жака Шоссе «Трактат о совершенстве брака» (1635). Стыдливость — мать всех других достоинств, так как она дает целомудрие: «стыдливая женщина красива, прелестна, благородна, плодовита, нежна и исполнена всех добродетелей». Стыдливость перевешивает многие недостатки: «существуют замечательные качества, за которые можно простить людям многие недостатки, — это крайне выраженное чувство собственного достоинства у мужчин и стыдливость — у женщин», — пишет Анна-Тереза де Маржена де Курсель в книге «Советы матери своей дочери» (1747). По мнению Жана-Бенжамена де Лаборда, женщина, не обладающая этим качеством, пресна, как блюдо без соли. XVI–XIX века — это период, давший огромное количество свидетельств в пользу такой стыдливости, которая составляет сущность женственности. Без сомнения, это великая похвала полу, которому долгое время приписывалась похотливость, но эти восхваления не без подвоха: существует длинный список запретов, которым должна подчиняться целомудренная женщина.

Естественная женская стыдливость не заменяет собой разом старую концепцию стыдливости, обретенной после потери первородной невинности, но философия классицизма постепенно откажется от этой идеи, доминировавшей в Средние века. Разумеется, христианская мысль еще основана на вере в блаженную наготу, в «платье первородной справедливости», которое мы вновь обретаем на короткий период во время крещения и, конечно, в раю. Стыдливость остается для христианина «наименьшим злом», а одежда — это следствие и печать первородного греха, как отмечает Тимоте Филалет в книге «Скромность христианских жен и дочерей в их одежде и внешнем облике» (1686).

Стыдливость, появившаяся вследствие утраты первородной невинности, отныне является законом природы, религии и разума. Она поддерживает в «состоянии виновности» достоинства, которые «человеческая природа» использовала в состоянии невинности, причем эта «разница для женщины очень унизительна», так как теперь она должна краснеть от того, чего раньше не стыдилась. Мятеж тела против духа привел к тому, что отныне люди несут на себе это «клеймо позора», которое необходимо прятать. Таким образом, человек сохраняет «власть, которую разум должен иметь над телом». Этот переход от поражения силы воли (которая больше не в состоянии владеть половыми органами) к триумфу разума (который осознал свою ошибку и стремится ее исправить) смягчает пессимизм святого Августина по поводу стыдливости. Отныне это качество подпитывает чувство превосходства западной цивилизации над другими. «Благодатная власть разума, которая характеризует человека и, главным образом, Христианина, ставит человека выше всех животных, а Христианина — выше всех остальных людей», — такую точку зрения высказывает Анри-Жозеф Дюлорен в работе «Философские записи, или Собрание сочинений по философии, политике, критике, сатире и правилам вежливости» (1770).

Такая реабилитация человека характерна для культа разума во времена классической эпохи: это средство, изобретенное после потери невинности, способствует возвышению человека над неразумным животным или над язычником, не знающим Бога. Путешественники, информирующие нас о наготе женщин в племенах дикарей, также сообщают о строгом покрове у мусульманок. Поэтому не может быть и речи о том, чтобы заходить слишком далеко в вопросах, касающихся культурного превосходства людей, носящих одежду. «Разумеется, у неверующих женщин мы тоже можем замечать какие-то признаки стыдливости, но в ней тем не менее больше недостатков, чем совершенств, и в поведении таких женщин всегда много распутства», — пишет Франсуа де Гренай в книге «Женская библиотека» в 1640 году. На них покрывала? Это просто кокетство. Они верны? Разумеется, они грешат в мыслях, потому что только закон природы запрещает им соблазн. Они не обладают совершенством, и та малая добродетель, которую они проявляют, запятнана злом.

Недостаток материального покрова укрепляет веру в покров стыдливости, который Средневековье приписывало лишь редким святым, а теперь он считается уделом всех женщин. Рассуждения о ненужных законах вызывают живой интерес к этой теме. Один из этих законов, опубликованный в 1577 году, противопоставляет «истинные украшения женщин — скромность и стыдливость — кольцам и драгоценностям, которые не могут сделать ее целомудренней». Об этом можно прочитать у Иерозма де Шатийона в работе «Краткий и полезный трактат о нескромности и излишествах в одежде». Разумеется, речь идет не о том, чтобы запретить слепое и неумеренное следование моде, а о том, что надо уметь находить золотую середину, и покров стыдливости играет в этом большую роль.

Подобная эволюция взглядов возникла впервые у пастора Дано в его «Трактате о христианском приличии и одежде»: для протестанта реформа идей непременно сопровождается реформой нравов. Долг настоящего христианина — «осуждать порок, стремиться служить свету чистоты для других людей». Не является ли лицемерием говорить о реформе, не меняя при этом своих «прежних привычек к роскоши, расточительству, вольности»? Пьер Перез, который переписал работу Дано в 1654 году (его книга называется «Трактат о христианском приличии и одежде христиан в согласии со словом Божьим»), демонстрирует религиозную осмотрительность: он намеревается теперь уже не «реформировать», а «корректировать» женскую нравственность. Он объединяет идею своей модели с католической правоверностью, подчеркивая роль первородного греха. И если, например, Дано говорит о необходимости наиболее тщательно укрывать самые срамные места, Перез добавляет, что подобает прятать то, что стало постыдным из-за греха.

И тот и другой признают, что одежда играет определенную социальную роль. Петр и Павел запретили женщинам носить жемчуг и драгоценные камни, но в этом запрете нужно видеть призыв к женщинам одеться в добрые дела и добродетели, «страх, стыд, скромность, целомудрие». Покров стыдливости не является ни исключительной одеждой, ни украшением: согласно идеям обоих авторов, не следует забывать о ней под тем предлогом, что на нас надеты драгоценности.

Классическая эпоха эпизодически расширяет понятие этой нематериальной пелены на стыдливую наготу, приписывая ее только женскому телу. Сезар де Рошфор, по-видимому, считает, что эта «последняя рубашка добродетели, которую мы никогда не снимаем с себя и которую мы не будем готовы переодеть ни в какой вид порока», является как мужским, так и женским качеством. Однако он признает, что у женщин существует «непостижимый инстинкт стыдливости», данный им от Бога. Об этом он пишет в своем «Общем и занимательном словаре». Согласно мнению святого отца Ле Мойна, высказанному им в книге «Женщины, скромность и приличие христианки», стыдливость для женщины — это «покрывало, которое она никогда не покупает, которое ей ничего не стоит. Оно рождается, растет и формируется вместе с ней. Ее волосы прорастают из-под этого покрывала, и оно остается на ее голове после того, как они выпадут. Оно с ней всегда и везде, при любых условиях и в любом возрасте». Женская нагота больше не является синонимом соблазна. Несмотря на эту переоценку стыдливости, новая теория остается женоненавистнической, потому что природной стыдливости женщины отвечает божественная скромность мужчины, он и только он получает вдохновение от Святого Духа.

Для поэта Стыдливость — это богиня, дочь Гебы, нимфа, которая раздает нектар на пиршествах богов. Споткнувшись однажды, она упала, ее платье задралось, и она, краснея от стыда, убежала. Позже ее находят с ребенком «результатом ее падения»: это Стыдливость, которую Любовь сразу же признает своим «роковым врагом». Большинство из богов с опаской относятся к малышке, ее воспитывают Диана и Минерва, но в дальнейшем она изгнана из Олимпа. Боясь оставаться на земле после окончания Золотого века, она находит прибежище в детских сердцах. В этой наивной до фальши легенде Диана развивает тему покрова в довольно оригинальной манере. Эта непроницаемая материя — одежда чрезмерно стыдливой девушки — возбуждает любопытство, тогда как порок в своей наготе внушает отвращение и сам по себе не опасен. Фальшивой притворной добродетели легче обмануть мужчин, чем это сделала бы куртизанка, потому что она вызывает у них неприятные чувства: «Часто для того, чтобы полюбить добродетель, достаточно показать неприкрытый порою». Покидая землю, Стыдливость предсказывает, что в будущем законы сохранятся, лишь высеченные в бронзе, а не в нравах:

«Женщины, едва одетые в такую Скромность, которую раньше посчитали бы возмутительной, не найдут ничего, что могло бы их удивить в пороке, кроме того, что его трудно скрыть, и скоро они задушат малейшие надоедливые правила приличия», — говорится в книге Шевалье де Нефвиль-Монтадора «Стыдливость, аллегорическая и нравственная история» (1739).

Уход с земли античной богини стыдливости и целомудрия Айдос соответствует в христианском учении, пронизанном идеей первородного греха, помутнению невидимой пелены стыдливости.

Эти безапелляционные заявления тем не менее противоречат действительности: нет, обнаженная женщина отнюдь не всегда укрыта естественной рубашкой, придающей ей стыдливость. Напротив, женская нагота шокирует все больше и больше. В 1741 году двадцатишестилетний маркиз Вовенарг, проходивший лечение на водах в Пломбьере, расценивал как признак болезни тот факт, что совместное купание обнаженных мужчин и женщин не производило на него никакого впечатления. «С тех пор, встречая человека, которого не трогает ничем не прикрашенная природа, я повторяю себе: “У него больной вкус”», — пишет Люк де Клапье, маркиз де Вовенарг в книге «Размышления и максимы».

Естественная стыдливость — это штамп, который уже ничему не соответствует в повседневной жизни.

В таком случае для чего она нужна? Может быть, как раз для того, чтобы создавать нарушения, вызывать чувство вины, демонстрировать неприличие. Так, Марию Магдалину сначала защищали против соблазна ее стыдливость — это «украшение» женского пола — и ее гордость, «которой она обладала от рождения»: благодаря частице «де» в ее имени (Мария де Магдала) ее принимают за женщину благородного происхождения. Тем тяжелее ее вина, состоящая в том, что она предалась своей страсти: она «подняла покров» и на челе ее проступило имя Тайна — это имя проститутки из Апокалипсиса (Откр. 17:5). Ее покров скрывал Вавилонскую печать, мать всех непристойностей: можно понимать это так, что все женщины, приподняв покров стыдливости, обнаружат у себя этот стигмат первородного греха.

На основе этого можно судить о наготе или вызывающем поведении: так как сама по себе нагота не должна шокировать, то женщины, смущающие мужской взгляд, — бесстыдны. Можно заставить их соблюдать строгие правила приличия, принятые обществом взамен утраченной природной стыдливости. Так, чтобы приблизиться к алтарю, нужно, разумеется, одеться в «свадебное платье невинности и смирения». Не может быть и речи о терпимом отношении к декольте, заставляющем викариев краснеть! Их возмущения достаточно, чтобы доказать, что женщины потеряли свой естественный покров. Все возвращается на круги своя: пелена стыдливости и материальный покров отныне смешались.

Идеализация женской наготы вовсе не является решающим завоеванием для женщины. Существует превосходный пример, демонстрирующий замешательство Франсуа Пулена де Ла Бара (1647–1725), признанного праотца феминистского движения. После выхода в свет его книги «О равенстве двух полов» (1673) и бесед о женском образовании этот картезианский философ с озадачивающим цинизмом опровергает свои же собственные тезисы в книге под провокационным названием «Превосходство мужчин против равенства полов» (1675).

Быть может, он почувствовал угрозу, высказав свою точку зрения, противоположную общепринятому мнению и заветам Священного Писания? Некоторое замешательство, которое ощущается при прочтении его работ, наталкивает на такую мысль. Как настоящий картезианец, он исходит из постулата о том, что общественное мнение, являющееся постоянным на протяжении веков, должно быть верным, но наряду с этим он не доверяет ему, поскольку оно не является объективным. Истинность Священного Писания не подлежит сомнению: длинный отрывок, в котором высказываются идеи женоненавистничества, написан апостолом Павлом по меньшей мере запутанно. Чувствовал ли этот доктор из Сорбонны и священник угрозу своему приходу в Фламенгри? В 1688 году он отказывается от него, а затем переходит в протестантство и женится. Быть может, он, наоборот, представлял, что, высмеивая идеи своих противников, он их тем самым дискредитирует? А может быть, нужно видеть в этих двух книгах что-то вроде упражнения или своего рода развлечения, когда поочередно защищаются два противоположных тезиса?

Наиболее обоснованными представляются три объяснения. Несомненно, правда лежит посередине: Пулен доказывает, что нет никакого природного превосходства мужчины над женщиной (следовательно, автор остается на позициях равенства полов, которое он еще недавно защищал), но существует привычное для человеческого сознания превосходство мужчины (именно он получил от Бога власть над женщиной, и это восстанавливает правоверность рассуждений Пулена). В случае необходимости природное превосходство одного из двух полов должно брать верх над привычной властью: например, когда женщина права, мужчина должен подчиниться ей. Этот поиск невозможного компромисса доказывает, по моему мнению, что автор испытывал затруднения, связанные с тем, как были восприняты в философской среде его первые труды.

Как бы то ни было, некоторые страницы этого трактата являются шедеврами лицемерного мачизма, который под предлогом восхваления «прекрасного пола» заточает его в добродетель, которая является обязательной только для женщин и не касается мужчин. «Стыдливость запрещает женщинам многое из того, что разрешено мужчинам, и так как именно Природа наделила женщин этим качеством, чтобы оно служило им уздой, она их отдаляет от всех этих вещей». Но сразу же проявляется важный нюанс: равенство полов установлено Природой, тогда как неравенство поведения может исходить только из обычая. Стыдливость — «это не что иное, как страх того, что другие будут порицать и презирать тебя за твои действия или слова, которые они не одобряют», — пишет Франсуа Пулен де Ла Бар в книге «Превосходство мужчин против равенства полов». Чтобы преодолеть эти противоречия, он почти приходит к идее об относительности стыдливости, которую нельзя назвать естественной. Этот смелый анализ является предвестником критики, которую философы эпохи Просвещения, а затем феминизм XX века направят против стыдливости: это изобретение мужчин, чтобы позволить себе то, что они запрещают своим подругам. Обилие описательных выражений и витиеватость стиля Пулена де Ла Бара не позволяют сделать однозначных выводов.

Так как естественной стыдливости не достаточно, на смену ей пришли нравы и обычаи, предписывающие, как следует себя вести, появились специальные книги, обучающие правилам хорошего тона, и руководства по воспитанию, которые заключили женщину в корсет приличия. Поколение, родившееся в первой половине XX века, завершило этот процесс обезличивания женщины, которое уже воспринимается ими как должное. Тем не менее даже от краткого изложения этих запретов по спине бегут мурашки. Стыдливая девушка не просто должна быть укрыта с головы до пят. Ее одежда должна быть простой, «строгой, украшенной скромно» и без излишеств. Она не подрумянивает лицо и не меняет цвет своих волос. Она разговаривает сдержанно, не выражая ни восхвалений, ни критики, взвешивая свои слова, «чтобы они были правильно поняты, чтобы ничего не упустить, не сказать двусмысленности, просторечия, не нарушая при этом девичьего стыда». Она поет тихо и смеется сдержанно. Ее глаза всегда опущены вниз, взгляд мягок и кроток, стыдлив, не надменен и не злобен. Она не должна вертеть головой ни вправо, ни влево. Короче говоря, «будьте всегда преисполнены стыдливости, это верный признак добродетельной девушки». Эти советы позаимствованы из «Книги о воспитании христианской женщины» Пьера де Шанжи и книги Жана Буше «Советы о семье и нравственности» (глава «Девственницам и девушкам на выданье»). Такова традиция, которая существует с давних пор, и такое большое количество правил поведения стыдливой женщины определил еще Аврелий Августин. Верх совершенства для девушки — быть неприметной. Как для XX века патриотизм ассоциируется с образом неизвестного солдата, так руководства по правилам хорошего тона в XVI веке поют дифирамбы неизвестной девушке. Быть заметной, даже в чем-то хорошем, — это вызывать зависть, которая порождает клевету, и репутация девушки оказывается запятнанной навсегда. Поэтому женщина обязана «жить незаметно» и выходить из дому как можно реже. Образованные люди считают, что девушка должна стремиться к тому, чтобы «быть неприметной, уметь слушать, ее глаза должны быть опущены, а взгляд должен быть целомудренным или робким», — пишет Пьер де Шанжи. Актрисы, одно имя которых уже является вечным пятном на их репутации, задевают стыдливость одной лишь дерзостью, с которой они представляют себя публике. Напротив, «большое достоинство» женщины «всегда состояло в том, чтобы избегать посторонних взглядов или показываться людям со скромным и сдержанным видом, благодаря которому их будут ценить и уважать», — говорится в книге аббата Жозефа Рейра «Школа благородных девиц» (1786).

Все книги по правилам хорошего тона повторяют одно и то же: стыдливая девушка должка «избегать посторонних взглядов», девичье «очарование» происходит от сдержанности — «плода деликатной скромности и нерешительности», — пишет графиня Б. в книге «Правила хорошего тона во Франции девятнадцатого века» (1838). Стыдливость в поведении необходима, чтобы у женщин не было возможности обмануть своих мужей. Когда мужчина наносит женщине визит, она не закрывает дверь своей комнаты. Садиться следует на почтительном расстоянии: мужчина не может «расположиться рядом с женщиной на диване». Платье с фижмами отдаляет от нее потенциальных претендентов, а краска для ресниц, смоченная слезой, разоблачает малейшие признаки растроганности. Для того чтобы поведение благородной женщины стало неподобающим, «было абсолютно необходимо, чтобы она приняла твердое решение вести себя именно так». Впрочем, молодая жена никогда не появлялась одна ни в каком публичном месте, кроме церкви, отмечает Кузен де Куршамп в книге «Воспоминания маркизы де Креки».

Эта стыдливость — неотъемлемая черта женщины, которая выражается в подавлении всего, что может считаться вызывающим, — имела удивительные последствия, достойные отдельного исследования. Женское тело, эпилированное и лишенное сексуальности, более прилично, чем мужское: его можно изображать в произведениях искусства, не вызывая возмущенной реакции публики. Обнаженная женская натура занимает львиную долю всех картин начиная с XVII века. Эта идея, эксплуатируемая до наших дней в рекламе и не лишенная цинизма и отношения к женщине как к низшему, в сравнении с мужчиной, существу, оправдала появление эротического искусства, потребителем которого стал мужской пол. Еще более удивительным, но отвечающим тому же принципу является тот факт, что по причине стыдливости изображение обнаженных мужчин на анатомических иллюстрациях, бытовавшее во времена Ренессанса, постепенно будет уступать место изображению женского тела, отныне считающегося менее эротичным. Во всех сферах жизни на протяжении трех веков мы наблюдаем обезличивание женщины.