Глава 3
Кузьма Гордеев, осторожно постучал в дверь избы старосты, где сейчас расположился дознаватель. Учитель, известный в Угрюмихе, как Петрович, нервно переминался с ноги на ногу, ожидая, пока ему откроют. Он знал, что нарушает комендантский час, и, что хуже всего, рискует выдать себя перед односельчанами, но информация, которой он располагал, была слишком ценной, чтобы ждать до утра.
В голове роились мысли, одна другой мрачнее. Он ненавидел Угрюмиху и её жителей. Деревенщины, тёмный неграмотный сброд, не способный по достоинству оценить его талант, его недюжинный ум. Как же низко он пал — разменивать свой блестящий интеллект на этих недоумков, которые даже двух слов связать не могут.
Будучи жертвой трагических обстоятельств он против желания оказался в этом медвежьем углу и всеми фибрами своей души стремился покинуть его. Покинуть его во что бы то ни стало.
А ведь когда-то Гордеев преподавал в престижном лицее Владимира, купаясь в лучах славы и всеобщего обожания. Студенты записывали каждое слово, коллеги завидовали его острому уму и начитанности. Особенно его прельщало внимание юных дев из знатных семей. Как они восторгались его познаниями в искусстве, какими горящими глазами смотрели!
Одну такую, впечатлительную несовершеннолетнюю дурочку, он сумел пленить своей эрудицией и великолепным чувством юмора, отчего та легко рассталась со своей невинностью. Она единственная по-настоящему понимала глубину его натуры, ценила его утончённый вкус.
О да, девица влюбилась в него без памяти, и Кузьма умело держал её на крючке, точно рыбину, чтобы в назначенный час, после наступления совершеннолетия, подсечь её и вытащить на берег.
Дело уже шло к браку, но, увы, всё испортил отец девицы, грубый, но влиятельный боярин, чей примитивный ум не мог постичь масштаба всей свалившейся на него удачи. Да любой граф бы мечтал, чтобы его зятем стал такой человек, как Гордеев! Прознав о случившемся, боярин в гневе поклялся вздёрнуть «негодяя» на ближайшем суку. И это не были пустые слова.
Петровичу пришлось спешно бежать из города, спасая свою жизнь. Так он оказался в Угрюмихе, среди грязи и невежества. И вот теперь он вынужден прозябать здесь, в этой дыре, тратить свой дар на неблагодарных олухов, чьи дети едва могут читать по слогам. А всё из-за тупости и ограниченности тех, кто волею случая оказался у власти.
Взяв на себя роль учителя, он быстро завоевал расположение местных, считавших его чуть ли не святым, несущим свет знаний в их убогие жизни.
Втайне же Кузьма люто ненавидел всех и каждого из них, мечтая вырваться из Угрюмихи любой ценой. И лучшим способом добиться желаемого были доносы. Он и раньше не гнушался писать кляузы, чтобы избавиться от неугодных. Так, по его навету, арестовали другого учителя и соседку, посмевших критиковать княжескую власть.
Теперь Петрович решил повторить этот трюк. Сперва он настрочил донос на охотников, промышлявших в лесах добычей Реклитов и Эссенции. Увы, этого оказалось мало. Удача улыбнулась Кузьме, когда в деревне объявился новый опальный воевода. Категоричный, решительный, не от мира сего. Петрович сразу смекнул, что это его шанс выслужиться перед властями.
Учитель принялся втайне собирать сведения о Платонове. Подслушивал разговоры, выспрашивал у селян. Особенно словоохотлив оказался мельник, который жаловался, что воевода едва ли не силой отобрал у него лошадей. Петрович аккуратно сложил все факты в кучу, и, подав их под правильным соусом, состряпал убийственный донос. Осталось только сдать Платонова с потрохами и вернуть себе достойное место.
От этих благостных мыслей его отвлёк скрип открываемой двери. Укутанный в тёплую одежду мужчина торопливо просеменил внутрь. Там его уже ждал хмурый Волков. Он окинул Кузьму недовольным взглядом и процедил сквозь зубы:
— Какого чёрта тебе надо в такой час? Ты не знаешь, что всем велено сидеть по домам?
Петрович втянул голову в плечи и забормотал, заискивающе улыбаясь:
— Прошу прощения, господин дознаватель, но у меня есть сведения чрезвычайной важности. Я просто не имел права медлить. Поверьте, вы захотите услышать это!
Лука Северьянович скептически хмыкнул, но сделал приглашающий жест рукой, мол, выкладывай.
Учитель облизал губы, рассуждая про себя, как бы лучше подать информацию, но его размышления прервал резкий окрик Волкова:
— Ну, так что за срочность? Говори быстрее, не тяни кота за хвост.
Петрович поспешно вскочил и выпалил:
— Воевода собирается нарушить комендантский час! Нынче ночью он выберется за ограду. Платонов будто бы припрятал там клад купца Гривина и хочет его откопать, чтобы подкупить вас, господин следователь.
Волков недоверчиво прищурился:
— Откуда такие сведения?
— Так сам проболтался, — горячо зашептал Кузьма. — Меня вон тоже пытался подкупить. Обещал осыпать золотом, если на допросе я дам показания в его пользу.
Дознаватель задумчиво потёр подбородок. По лицу было видно, что новость пришлась ему по душе. Резко развернувшись, он рявкнул стоявшим за дверью драгунам:
— Слышали? Снять охрану с дома воеводы. Но глаз с него не спускать. Чуть дёрнется за околицу — немедля докладывать.
Солдаты вытянулись и гаркнули: «Есть!».
Петрович переступил с ноги на ногу и робко подал голос:
— А как же моя награда? Вы ведь обещали…
Лука развернулся так резко, что доносчик отшатнулся. Удар тыльной стороной ладони пришёлся вскользь по щеке.
— Когда Платонова вздёрнем, тогда и получишь своё, червь. И только тогда! А теперь пошёл вон, пока я не передумал!
Кузьма заюлил, заискивающе заглядывая в глаза дознавателю:
— Позвольте-позвольте, у меня ещё есть сведения! Вот, извольте: в деревне проживает некая Агафья, весьма подозрительная особа, якобы травница, а на деле — настоящая ведьма! Её микстуры неоднократно приводили к падежу скота и болезням среди населения. О, и ещё! Ткачиха Евдокия, совершенно безнравственная особа, та ещё блудница, соблазняющая честных мужчин.
Всех, кроме меня, а потому что знает шельма, что я лучше её!
— Рекомендую взять её в железо и пытать покуда не признается, все её грехи тотчас откроются! И охотники эти, сообщники Платонова… Они ведь Грвина вместе убивали!
— Не учи учёного, — осклабился Лука. — Каждый получит своё, не сомневайся.
С этими словами дознаватель больно ткнул Петровича кулаком в грудь, выпроваживая взашей. Кузьма не посмел перечить. Спотыкаясь, он выбрался на крыльцо, плотно притворив за собой дверь.
«Ну погоди, собака, — зло думал учитель, потирая ушибленное место. — Я тебе это ещё припомню».
В своём воображении он уже строчил новый донос, теперь на Волкова. Превышение полномочий, рукоприкладство, злоупотребления властью — о, у него найдётся, в чём обвинить зарвавшегося дознавателя.
Кузьма неторопливо зашагал прочь, то и дело оглядываясь по сторонам. На губах змеилась мстительная ухмылка. Скоро, совсем скоро он вырвется из этой глуши. И уж тогда все, кто унижал и недооценивал его, пожалеют. О, как они пожалеют!
Затерявшись меж покосившихся изб, Петрович растворился в ночной мгле. А над Угрюмихой по-прежнему висела тишина, нарушаемая лишь одиночным протяжным волчьим воем.
* * *
Я с шумом втянул в себя воздух, осознав, кто именно был тайным доносчиком. Треклятый Петрович! Вот уж от кого не ожидал подобной подлости. При нашей первой беседе он не произвёл впечатления мерзавца. Да, был слегка высокомерен и самодоволен, но в целом казался безобидным.
Лишь на казни Савелия и Гривина учитель показался мне странным. В отличие от прочих селян, он взирал на расправу с леденящим спокойствием. Ни следа страха, злорадства или хотя бы волнения. Даже на празднике люди веселились и пили как-то нервно, будто пытаясь заглушить смятение. И только учитель сохранял непроницаемость статуи.
Ну что ж, если хитрозадый лис думал, что сумеет безнаказанно подставить меня, то горько просчитался.
«Скальд, летим за ним! — мысленно скомандовал я. — Пора покончить с предателем».
Тот неспешно брёл по безлюдным улочкам, то и дело озираясь. Видать, боялся, что кто-то заметит его ночные похождения.
Когда он свернул в очередной проулок, Ворон камнем рухнул вниз и приземлился прямо перед ним.
— Здравствуй, Кузьма, — прозвучал из клюва ворона мой голос. — Решил прогуляться в комендантский час? Интересный выбор.
Доносчик отшатнулся, разевая рот в беззвучном крике. Ещё бы, не каждый день видишь говорящих птиц. Учитель затрясся, лицо его посерело от ужаса. Он попятился, беззвучно шевеля губами. Выглядел Петрович настолько жалко, что на миг мне стало противно.
— Я… я… — заблеял он, таращась на Скальда.
— Ты, ты, — согласился я. — Если бы ты злоумышлял только против меня, я бы подарил тебе быструю смерть. Однако ты покушался на жизни, здоровье и благополучие всей Угрюмихи. Подверг опасности стариков, женщин, детей. И кто знает, скольких невинных успел погубить до этого своими наветами.
— Нет-нет! Я не…
— Ты жил, как паршивый трус, — процедил я, игнорируя мычание, — и умрёшь, как паршивый трус. И пускай Хель не знает к тебе жалости!
В глазах собеседника мелькнула искра понимания. Он понял, что пощады не будет, и распахнул пасть для крика, но…
Мой резерв, едва восстановившийся на четверть после ритуала глушения магофонов, стремительно опустел. Я уже приготовился сжечь для подпитки чар один из двух оставшихся у меня средних кристаллов Эссенции, когда внезапно ощутил, как Скальд отдаёт мне часть своей силы. Её хватило впритык.
С тех пор, как он стал моим фамильяром, я получил возможность творить волшбу через ворона, как если бы он являлся источником чар. Хотя энергия всё ещё расходовалась моя собственная. Ровно так и произошло во время засады молодчиков Гривина, когда я воспользовался обзором компаньона, чтобы нацелить Каменный гейзер.
Раньше такое получалось лишь в пределах пары километров, но с обретением ранга Ученика дальность нашей связи существенно выросла — теперь я мог колдовать через птицу на расстоянии до пяти километров.
Потоки силы опутали Кузьму, и вдруг прямо из-под его ног выстрелили гранитные плиты. Они закрыли Петровича со всех сторон, смыкаясь в гигантскую шкатулку. Учитель засипел, не в силах даже закричать, но было поздно — тяжёлая крышка с лязгом захлопнулась над его головой.
Каменный саркофаг с узником начал погружаться в землю. Ни единого звука не проникло наружу, а когда гроб полностью скрылся в глубине, почва сомкнулась над ним, будто и не было ничего. Только примятый снег да взрытая земля напоминали о произошедшем. Мимолётное усилие, и почва разгладилась, стирая последние отпечатки ног учителя.
Вот и всё. Никаких улик, никаких следов. Отступник получил по заслугам. Жаль, что он задохнётся раньше, чем умрёт от голода или жажды, но испытанный им ужас станет достойным наказанием для того, кто сдал с потрохами собственных земляков, пытаясь подвести их под княжеский гнев. Ладно я — чужой человек, но он ведь не один год прожил бок о бок с этими людьми. И всё равно, как затаившаяся в траве змея, пытался отравить своей ложью деревню.
Ведь вместо меня Сабуров вполне мог сюда прислать отпетого мерзавца, который бы начал знакомство с жителями Угрюмихи с того, что перебил бы десяток самых строптивых, а остальных бросил бы с дрекольем против Бздыхов. Увы, такие правители тоже встречались…
Погребальный курган был весьма дорогим по затратам энергии заклинанием — 47 капель. И если бы не вмешательство Скальда, я потерял бы один из двух кристаллов Эссенции. Второй существенный минус этих чар заключался в том, что в реальном бою их использовать почти невозможно. Враг не будет стоять на месте, дожидаясь, пока его заточит в себя гроб. Третий недостаток — настоящему магу не так уж сложно разрушить каменные стенки.
«Спасибо, дружище, — с чувством произнёс я, переводя дух. — Ты здорово меня выручил».
Скальд что-то невразумительно каркнул.
«Да уж конечно выручил, — проворчал ворон, пытаясь скрыть смущение от похвалы. — А мог бы и не успеть. Знаешь, как тяжело держать равновесие, когда из тебя энергию тянут? Чуть на спину не опрокинулся!»
«Возможно орешки смогут возместить тебе моральный ущерб?» — мысленно улыбнулся я.
«Возместить? — в мысленном голосе прорезались жадные нотки. — Это сколько же орешков понадобится, чтобы компенсировать мои страдания? И ещё хотя бы парочку кристалликов. Нет. Лучше три!»
«Кристаллы почти кончились. Но орешки будут. Много орешков».
«Много — это сколько? — подозрительно уточнил Скальд. — Давай конкретные цифры. И чтобы солёные!»
Я не сдержал усмешку. Всё-таки невозможная птица.
Внезапно со стороны раздался топот множества ног. Встревоженные всплеском магии, которую не экранировал ритуальный круг, сюда бежали драгуны.
Скальд еле слышно хохотнул и, бесшумно взмыв в небо, растаял в ночи. А я с помощью его зрения продолжал наблюдать за воцарившейся в проулке суетой. Бойцы бестолково заметались, вглядываясь в землю в поисках хоть каких-либо следов, но там уже ничего не было.
Один из драгун вихрем ворвался в дом учителя, расположенный неподалёку, и вскоре вылетел оттуда с вытаращенными глазами. Никого не нашёл. Тогда солдат припустился будить дознавателя.
Вскоре Волков вывалился на двор, на ходу застёгивая мундир. Лицо его было красным от бешенства. Рявкая приказы, он заметался между домом Петровича и тем местом, где я разделался с предателем.
Драгуны своим шумом уже успели поднять на ноги половину деревни, и теперь встревоженные жители выглядывали сквозь приоткрытые ставни, пытаясь понять, что происходит. На улице же бойцы метались с фонарями, прочёсывая Угрюмиху сверху донизу.
Дознаватель, щурясь от света, искрящегося на утоптанном снегу, пытался найти хоть какой-то след. Он методично осматривал каждый сантиметр земли, но безрезультатно — моё заклинание не оставило ему ни единой зацепки.
— Проверить все дома! — рявкнул Волков. — Этот ублюдок не мог просто раствориться в воздухе!
Я усмехнулся, наблюдая через птаху за этой бестолковой суетой.
Ещё как мог, сударь. Ещё как мог.
— Найти его магофон! — через несколько минут прорычал дознаватель.
Магофон, с которого отправили донос, не так ли?
Лука уже смекнул, что учитель пропал не просто так. Только поздно хватился. Артефакт сгинул вместе с хозяином в подземной могиле. Поиски продолжались ещё не меньше получаса, прежде чем стало совершенно очевидно, что Петрович испарился без следа.
Видя через Скальда, как Волков решительным шагом направляется к моему дому, я неторопливо устроился в кресле с книгой. Ворон, посмеиваясь, комментировал происходящее:
«Слушай, а он забавный, когда злится — весь красный, как помидор! Ой, кажется, сюда идёт. Калитку пинком снёс… И чего это вы, люди, так любите всё крушить? Глупые создания, не то что мы, мудрейшие вороны!..»
Через минуту дверь в мою комнату с грохотом распахнулась. На пороге, тяжело дыша, стоял взбешённый Лука. Алые пятна на белых от холода щеках выдавали крайнюю степень напряжение, а глаза его метали молнии.
— Что ты с ним сделал⁈ — прорычал дознаватель, сжимая кулаки.
