Таких любителей порассуждать, как Кэт, среди моих пациентов больше не было. У нее имелось мнение обо всем на свете, причем сформированное не вслепую, а на основе веских фактов. Кэт обожала философию и вообще любые знания, и в пятьдесят один год была необыкновенно образованна и эрудированна. Жила она в том же доме, в котором когда-то родилась. «Здесь родилась и умерла моя мать, и я планирую последовать ее примеру», – заявляла она решительно.

Еще Кэт очень любила принимать ванну, поэтому в первые два месяца мы с ней много времени проводили в ванной комнате – она в теплой воде, а я на табуретке рядом. Я и сама любила понежиться в ванне не меньше Кэт, поэтому делала все возможное, чтобы продлить ее удовольствие. К сожалению, она постепенно слабела, и вскоре ей перестало хватать сил, чтобы входить в ванну и потом выходить из нее – даже с моей помощью. Это было слишком рискованно: она могла упасть.

Когда Кэт узнала, что принимает ванну последний раз в жизни, она горько расплакалась, и слезы капали прямо в воду. «Все кончается, – плакала она. – Сейчас вот ванна… а скоро я не смогу ходить. Потом я и стоять не смогу, а потом меня и вовсе не станет. Все кончается. Моя жизнь кончается». Плач перешел в ничем не сдерживаемые рыдания. Хотя мне было бесконечно жаль Кэт, я радовалась тому, что она способна так искренне выражать свои эмоции.

Выплакав целое море слез, она успокоилась и молча сидела в ванне, обессилевшая от рыданий, глядя в воду невидящими глазами. Затем слезы хлынули вновь, и каждый всхлип был отчаяннее предыдущего. Кэт оплакивала все трагедии в своей жизни, всех, кого она уже потеряла, и всех, кого ей предстояло потерять, покинув этот мир. И конечно же, она оплакивала себя саму.

Когда я пыталась выйти, чтобы она побыла наедине с собой, Кэт трясла головой и просила меня остаться. Так что она плакала, а я просто сидела рядом и мысленно посылала ей любовь, ничего не говоря. Смотреть на нее было невероятно грустно, но я понимала, что она переживает целительный процесс смирения с неизбежным.

Прошло еще полчаса, и ванна стала остывать. Я предложила подбавить горячей воды, но Кэт отказалась. «Нет, не нужно. Пора», – сказала она, решительно выдернула пробку и обернулась ко мне, чтобы я помогла ей выбраться. Когда через десять минут я выкатила ее в кресле на солнышко, одетую в голубой халат и ярко-красные тапочки, она выглядела совсем успокоившейся.

«Послушай, как поет птица», – улыбнулась она. Мы немного посидели в тишине, радуясь птичьим трелям, и заулыбались еще сильнее, когда с соседнего дерева нашей птице ответила подружка. «Знаешь, каждый день – это подарок. Причем так было всегда, но только теперь я достаточно замедлилась, чтобы по-настоящему увидеть, сколько красоты несет в себе каждый день. Мы так многое не ценим! Послушай». С нескольких ближайших деревьев звенели разные птичьи песни.

Кэт сказала, что только теперь в полной мере оценила силу благодарности. Мы постоянно хотим от жизни всё большего, пояснила она, и это до какой-то степени нормально, потому что нельзя мечтать и расти, не развиваясь. Но мы никогда не получим всего, чего хотим, и никогда не перестанем расти, поэтому самое важное – не забывать ценить то, что у нас уже есть. Жизнь проходит ужасно быстро, добавила она, независимо, сколько нам суждено пробыть на земле: двадцать, сорок или восемьдесят лет. Кэт была права. Каждый день – это подарок. Настоящий момент – вот все, что у нас есть.

Я уже двадцать лет вела дневник благодарности, куда каждый вечер записывала несколько вещей, за которые мне хотелось поблагодарить прошедший день. Иногда, в самые мрачные периоды моей жизни, писать в этот дневник было нелегкой задачей. Я была настолько измучена эмоционально, что мне было трудно найти повод для радости. Но я всегда преодолевала себя и придумывала, за что поблагодарить прошедший день: за воду и еду, крышу над головой, улыбку случайного прохожего или птичье пение.

Но даже привыкнув каждый вечер перечислять светлые моменты прошедшего дня, рассказывала я Кэт, я еще долго приучала себя ценить маленькие подарки жизни в тот самый момент, когда она их мне преподносит. Так я выработала привычку про себя произносить благодарственную молитву каждый раз, как происходит что-то хорошее.

Легче всего, конечно, было не забывать благодарить природу. Например, когда мое лицо гладил легкий ветерок, я говорила спасибо за то, что мне хватает здоровья выйти на улицу и ощутить его. Но мне хотелось еще больше осознанной благодарности. Хотя дневник помог мне развить это чувство, особенно мне помогло умение жить в моменте. Каждый час происходит что-то, за что можно говорить спасибо, решила я. Именно так мне и удалось выработать у себя стойкую привычку постоянно испытывать благодарность.

– Раз ты постоянно благодаришь жизнь, наверняка она все время преподносит тебе подарки? – спросила Кэт.

– Да, когда я ей не мешаю: когда помню, что я заслуживаю этих подарков и не блокирую их поток. Безусловно, мне доводилось получать от жизни прекрасные дары. Но иногда для этого мне нужно было не мешать себе – просто «отойти с дороги». Жизнь гораздо щедрее ко мне, когда я нахожусь в состоянии благодарности и потока.

Кэт посмеялась над моей теорией, но согласилась:

– Да, жизнь сама хочет дарить нам подарки, но без благодарности и открытости мы ей этого не позволяем. Большинство людей даже не понимают, как им повезло. Я, например, долгое время этого не понимала. К счастью, я начала работать над собой еще до болезни, так что мне удалось заранее встать на верный путь.

Мы еще посидели на солнышке, пока Кэт не пришло время обедать и отдыхать. На обед были мороженое и компот из фруктов – ничего другого она уже не ела. Все остальное слишком трудно жевать, говорила Кэт, и к тому же безжизненно на вкус. После обеда я устроила ее в кровати и задернула занавески. Недавно Кэт увеличили дозу обезболивающих, и она чувствовала себя лучше, но слабей, так что заснула она почти моментально.

Вечерами к нам часто заходила бывшая возлюбленная Кэт. Они расстались больше десяти лет назад, но остались близкими друзьями, их отношения были полны нежности и уважения. Появлялись и другие постоянные гости: старший брат Кэт с женой и детьми, а также ее младший брат. Каждый день заглядывали соседи, да и друзья и коллеги тоже навещали при первой возможности. Кэт многие любили.

Судя по рассказам гостей, на работе Кэт была очень целеустремленной, но по-доброму относилась ко всем окружающим. Теперь она, как и все умирающие, хотела как можно больше знать о том, что происходит в жизни ее посетителей, да и вообще в мире за пределами дома. Умирающие люди сами уже не могут жить обычной жизнью и наслаждаются каждой новостью. Часто друзья и родные теряются и не знают, о чем говорить во время посещений. Рассказы о чужой жизни не расстраивают умирающих, а помогают им не терять связи с окружающими и вообще хорошо на них влияют.

Так было и с Кэт: она хотела слышать только хорошие новости, и побольше. Но это не всегда легко давалось гостям, горевавшим о предстоящей им потере близкого человека. Поэтому по просьбе подруги Кэт, Сью, я решилась поговорить с ней о чувствах ее посетителей.

Сью приходила к нам почти каждый день и очень старалась казаться веселой ради Кэт, но на самом деле больше всего ей хотелось плакать. Перед тем как входить в дом, Сью подолгу сидела в машине и делала себе внушение: оставаться сильной и держать лицо. Через пару часов, выйдя от Кэт, она садилась обратно в машину и рыдала.

– Я, в общем-то, это вижу, – призналась Кэт. – Но я просто не знаю, как мне справиться с печалью Сью, когда я еще и со своей толком не справилась. Эта ноша мне не по силам.

– Ну и не надо взваливать ее на себя, – предложила я. – Просто дайте Сью высказаться, не меняйте тему разговора каждый раз, как она пытается поговорить о своих чувствах. Ей нужно выговориться, а от вас требуется только дать ей такую возможность. Не считайте это обузой. Она ни о чем вас не просит. Она просто хочет рассказать, как сильно любит вас, но не может этого сделать без своих слез и вашего согласия.

Кэт поняла меня, но сказала, что чувствует себя почти неловко, видя, как расстроены ее друзья.

– Господи, Кэт, неужели вас все еще беспокоит такая мелочь, как гордость? – спросила я. Она рассмеялась.

– Просто разрешите своим близким рассказать вам, как они вас любят.

Она улыбнулась и немного помолчала, а потом ответила:

– Когда до меня только дошло, насколько серьезно я больна, я решила научиться принимать свои чувства, а не отвергать их. Они возникают, и я позволяю себе их прожить. Вот почему я с такой свободой рыдала в тот день в ванне. Чувства – это всего лишь побочный продукт мыслей. Я знаю, что можно создавать новые чувства, концентрируясь на хорошем. Но те чувства, что у меня уже есть – это часть меня, и их лучше высвобождать, чем держать в себе. Такая у меня теория. Но при этом получается, что я не уважаю чувства других, а отвергаю их и мешаю их искреннему выражению!

Кэт покачала головой и вздохнула. Чуть подумав, она посмотрела на меня, улыбнулась и добавила:

– Похоже, пора мне набраться смелости и дать другим тоже выплакаться вволю.

Я согласно кивнула и заметила, что это вовсе не лишит Кэт обычных жизнерадостных посещений. Но прямо сейчас пора дать волю накопившимся эмоциям родных и друзей. Им нужна возможность выразить ей свою любовь – вероятно, даже сквозь слезы.

В следующие несколько дней Кэт и ее гости действительно пролили немало слез, но их беседы были наполнены любовью. Они раскрывали друг другу сердца, наполненные болью, и исцеляли их мощным потоком любви.

Один день выдался особенно эмоциональным. Последняя посетительница уходила, смеясь сквозь слезы одновременно горя и радости, перешучиваясь с Кэт, пока не скрылась из вида. Проводив ее взглядом, Кэт посмотрела на меня с любовью. «Да, очень важно дать чувствам волю и принять их. И моим друзьям это тоже полезно, – сказала она. – У них останутся только хорошие воспоминания, не омраченные тяжелыми эмоциями».

Я согласно кивнула, восхищенная ее анализом ситуации. В тяжелый момент жизни мне тоже не без труда удалось отделить свои чувства от себя и понять, что они лишь эмоциональное выражение моей боли или радости, а не я сама. Как и все люди, я родилась с мудрой душой. Но, чтобы познать эту глубинную божественную мудрость, мне довелось дать волю чувствам, иначе они никогда не позволили бы мне реализовать мой потенциал. Поэтому мне так приятно было слышать, что Кэт пришла к похожему выводу, хотя и сформулировала его по-своему.

Кэт и раньше была худой, поэтому от потери веса быстро начала выглядеть больной и изможденной. «Мое время подходит к концу. Невозможно больше закрывать глаза на очевидное», – сказала она мне как-то утром, сидя на переносном туалете. Мне часто доводилось беседовать с пациентами, пока они сидели на горшке, а я рядом. Горшок нам не мешал – он был чем-то привычным, и не было смысла давать туалетным делам мешать интересному разговору. Укладывая Кэт в кровать, я согласилась: действительно, некоторые признаки указывают на то, что ей остается не так уж долго.

Удобно устроившись в кровати, она добавила: «Я не жалею о том, как жила, потому что я многому научилась в результате своих поступков. Но если бы я могла что-то изменить, прожить жизнь заново, я бы впустила в нее больше счастья». Это меня удивило. Конечно, я уже слышала подобные слова от других пациентов, но Кэт мне всегда казалась довольно счастливой женщиной – насколько это вообще возможно, когда ты смертельно болен и ужасно себя чувствуешь. Я спросила, что она имеет в виду.

Кэт объяснила, что любила свою работу, но слишком много значения придавала результатам. Она занималась программами для трудных подростков и считала, что вклад в общество просто необходим, чтобы чувствовать удовлетворение от жизни. «У каждого из нас есть полезные таланты. Неважно, кем ты работаешь. Важно только, что ты пытаешься внести в общество осознанный вклад, надеешься сделать мир лучше, – рассуждала Кэт. – Единственный шанс спасти ситуацию – это понять, что все люди связаны между собой. Ничего нельзя сделать в одиночку. Как было бы хорошо, если бы мы перестали уже соревноваться и бояться и начали работать вместе ради общего блага».

Хотя у Кэт оставалось совсем мало сил и она почти не вставала с кровати, ей все еще было что сказать. Я подозревала, что философ в ней умрет последним (и меня это совершенно устраивало). Пока я натирала ей кремом руки, она продолжала говорить: «Нам всем есть что дать обществу. Я свой долг выполнила. Но пока я искала свое предназначение, я забыла, что можно еще получать удовольствие от жизни. Сначала мне нужен был только результат: я искала смысл жизни. Однако даже найдя любимую работу, которая придала моей жизни смысл, я все равно продолжала думать только о результатах».

Эта история была мне знакома – я уже слышала ее от других пациентов. Идя к намеченной цели, мы часто забываем про настоящий момент. Кэт казалось, что ее счастье связано с конечным результатом работы, и она не получала удовольствия от процесса его достижения. Я заметила, что все люди склонны к этой ошибке, в том числе и я сама.

Она продолжила: «Да, но при этом я лишила себя возможного счастья. Именно это я имею в виду, когда говорю, что хотела бы кое-что изменить. Конечно, важно найти свое предназначение и внести вклад в общество, каким бы он ни был. Но не нужно считать, что счастье зависит только от конечного результата. Нужно быть благодарной за каждый день – только так можно быть счастливой прямо сейчас, а не когда добьешься цели, выйдешь на пенсию или случится еще что-нибудь». Кэт вздохнула, утомленная этой эмоциональной речью, но довольная, что ее услышали.

Выслушав ее и поделившись собственными мыслями на эту тему, я поправила на ней одеяло и отправилась на кухню за чаем. Срезая в саду стебель цитронеллы, я думала о словах Кэт. Мне вспоминались очень похожие слова других пациентов. В деревьях пели птицы, свежезаваренный чай наполнял кухню благоуханием цитронеллы, и было совсем не трудно жить в настоящем и быть благодарной.

Высказавшись, Кэт захотела немного отдохнуть и послушать меня, поэтому спросила, где я живу. Со смешком я объяснила, что этот же вопрос мне задают все мои друзья каждый раз, как звонят по телефону: «Где ты сейчас живешь?» Я рассказала Кэт о том, как в молодости постоянно переезжала с места на место, а в последние годы жила в чужих домах, и что только недавно мне перестало хватать сил на этот бродяжнический образ жизни. В Мельбурне у меня было не так много предложений присматривать за домами, как в Сиднее. Мне слегка надоело не знать, где я буду жить на следующей неделе, да и постоянно переезжать тоже. То, что раньше я так любила, теперь казалось утомительным.

Недавно я сняла комнату в доме у знакомой, чтобы жить там, когда у меня не было предложений по работе. Я была очень благодарна ей за возможность не переезжать каждые несколько недель, но все же это была чужая территория, и ощущения собственного дома у меня так и не возникло.

Казалось, все специально сложилось так, чтобы мне снова захотелось иметь свой угол, и это желание изо дня в день росло. Прошло почти десять лет с тех пор, как у меня была собственная кухня. Кэт, никогда не переезжавшая из своего дома, сказала, что даже представить себе не может мой образ жизни. Я ответила, что тоже не могу представить себе ее образ жизни: хотя сейчас мне хотелось оседлости, какая-то часть меня всегда будет стремиться к странствиям. В последнее время я обдумывала возможность иметь постоянную базу, куда можно будет возвращаться, вместо того чтобы переезжать со всем хозяйством каждый раз, как захочется сменить обстановку.

Годы странствий, в которых я провела половину своей взрослой жизни, во многом сформировали меня. Но теперь что-то изменилось, и у меня не осталось желания или сил поддерживать прежний образ жизни. Все, чего мне хотелось, – это иметь собственную кухню и личное пространство, которое никто не нарушит.

Кэт согласилась, что перемены – это единственное, что есть постоянного в жизни. Она добавила, что мы с ней идеально дополняем друг друга: я постоянно меняю свою жизнь, а она пятьдесят один год прожила на одном и том же месте. Мы расхохотались. Наши жизни были действительно очень разными, но нас сплотила общая любовь к философским рассуждениям, и теперь между нами установилась сильная связь.

Кэт захотела узнать, как я начала работать паллиативной сиделкой, и поразилась, услышав про годы работы в банке.

– Даже представить себе этого не могу, – удивленно сказала она.

– Я тоже, слава богу, – рассмеялась я.

Вспоминая то время, я с большим трудом могла представить себя в этом мире. Удивительно, сколько событий умещается в одну недолгую жизнь.

– Колготки, высокие каблуки и деловые костюмы мне никогда не нравились, Кэт, а с ними и упорядоченный образ жизни.

– Глядя, какую жизнь ты ведешь теперь, я не удивлена, – усмехнулась она, а затем внезапно посерьезнела и спросила, сколько еще я планирую заниматься этой работой и нет ли у меня других планов. Я не видела смысла от нее что-то скрывать. Я уже знала, как важна честность, и было очень приятно поговорить на эту тему откровенно. В последнее время я много об этом думала, и разговор с Кэт помог мне разобраться в собственных желаниях.

Уже год мне не давала покоя мысль о музыкальных курсах для заключенных. Я ничего не знала о тюремной системе, но мысль оказалась настойчивой и прорастала во мне медленно, но верно. Недавно я как раз познакомилась с замечательной женщиной, которая взялась помочь мне найти деньги для осуществления задумки.

«Правильно, Бронни, возвращайся в мир живых. Ты замечательно справляешься со своей работой, но наверняка ужасно устала от нее», – настойчиво сказала Кэт. Действительно, прошло почти восемь лет с тех пор, как я начала работать сиделкой. Подумав об этом, я вдруг поняла, что близка к выгоранию.

Видеть, как люди обретают душевный покой, любоваться их ростом на закате жизни было невероятной честью. Это была очень благодарная работа, и я ее любила. Но теперь мне хотелось поработать в области, где все же оставалась надежда на хороший исход, где у людей был шанс изменить свою жизнь до того, как они окажутся на пороге смерти. Стремление заниматься творческой работой тоже крепло, вместе с надеждой иногда работать из дома – как только у меня снова будет свой дом.

Вслух высказав все эти мысли Кэт, я почувствовала, как они буквально наливаются энергией. Мысли о работе с заключенными теперь не оставляли меня. Похоже, мое время в паллиативном уходе подошло к концу. Так было нужно – я отдала этой сфере почти все, что могла.

Незадолго до смерти к Кэт пришло второе дыхание, и пару дней она хорошо себя чувствовала. Я уже видела это с другими пациентами, поэтому обзвонила всех постоянных посетителей и посоветовала им зайти, потому что Кэт вот-вот вступит в заключительную фазу болезни. Придя в гости, некоторые из них усомнились в моих словах, потому что Кэт выглядела намного лучше прежнего и казалась заметно бодрей. Это последний подарок, который жизнь иногда преподносит людям после долгой болезни. Благодаря ему мы можем запомнить их с былым огоньком в глазах. Целых два дня в комнате Кэт звенел смех, она была в ясном сознании и прекрасном настроении, шутила и радовалась друзьям и родным.

Приехав на работу на следующее утро, я увидела перед собой умирающую женщину, которая уже почти не могла говорить. Тело Кэт совсем ослабло. Она прожила еще три дня, но почти все время спала. Проснувшись, она улыбалась мне, пока я меняла ей подгузник и мыла ее. Даже возможность пользоваться переносным туалетом теперь осталась в прошлом.

Друзья приходили и тихо уходили, зная, что в последний раз видели свою любимую Кэт. Под конец третьего дня стало очевидно, что до утра она не доживет. Закончив смену, я не поехала домой, а осталась с Кэт, ее братом и его женой. Ночная сиделка еще никогда не видела мертвого тела, поэтому для нее мое решение было большим облегчением. Вспомнив свой собственный первый опыт смерти пациента, я поняла, что очень многому научилась с тех пор. Тогда я даже представить себе не могла, сколько встречу потрясающих людей на этой работе и сколько мне выпадет бесценных жизненных уроков.

Кэт уже несколько дней получала обезболивающие внутривенно, потому что не могла больше глотать таблетки. Вечером приехала паллиативная медсестра с новой порцией лекарств. Кэт была без сознания. «Это последняя доза, – сказала медсестра мне и брату Кэт. – Она все равно не переживет эту ночь». Мы поблагодарили ее, и я пошла ее проводить. На прощание медсестра сказала мне: «Ее не станет в течение часа». В моей работе было столько радости и одновременно печали – печали от необходимости прощаться и радости за то, что кончились мучения Кэт. Это были сложные чувства, и я не сдерживала слез.

Кэт не дождалась моего возвращения. Она умерла, пока я шла обратно к дому. Ее дыхание замедлилось, а затем остановилось совсем. Глядя на нее, лежащую в кровати, я улыбнулась сквозь слезы, а в ушах у меня стоял ее голос. «Не отдавай всю жизнь умирающим людям, впусти в нее немного радости», – велела она мне слабым шепотом накануне утром.

Слезы хлынули у меня из глаз, и я не скрывала их. «Хорошего вам путешествия, моя дорогая подруга», – произнесла я про себя от всего сердца. Брат Кэт и его жена подошли ко мне, тоже в слезах, и по очереди обняли. Им нужно было идти заниматься формальностями. Я в последний раз взглянула на тело Кэт – тело, которое я так часто мыла и массировала. Кэт в нем уже не было; ее дух отправился дальше. Но она оставалась в моем сердце, и, чуть улыбнувшись, я окончательно простилась с ней и ее семьей. Ночная сиделка тоже простилась и уехала. Выйдя из дома Кэт в последний раз, я закрыла за собой калитку и остановилась на тихой улице, ярко освещенной фонарями.

Каждый раз после смерти пациента мир выглядел для меня нереальным. Я все воспринимала и ощущала особенно остро, и мне казалось, что я наблюдаю за всем откуда-то со стороны. Входя в трамвай, я не замечала людей вокруг. Мир жил своей жизнью, а я все думала о Кэт и о проведенном с ней чудесном времени.

Трамвай остановился на светофоре, и я увидела, смеющихся людей у двери в ресторан. Стоял мягкий, ласковый вечер, и все прохожие казались веселыми. Мои усталые слезящиеся глаза улыбались, глядя на чужое счастье. Внезапно я услышала разговоры других пассажиров, которых все это время не замечала. Все это были веселые, радостные разговоры. В тот вечер счастье, казалось, было разлито в воздухе. Мне было грустно, но я тоже чувствовала себя счастливой – ведь мне довелось узнать Кэт и подружиться с ней.

Отзвуки чужого смеха танцевали вокруг, наполняя счастьем и меня. Трамвай двинулся вперед, я посмотрела в окно и задумалась о добрых сердцах людей во всем мире и тех, которые были рядом прямо сейчас. От благодарности у меня на душе стало тепло, и я невольно улыбнулась.

Я не думала ни о прошлом, ни о будущем. Счастье всегда в настоящем – там же, где была я.