Пятое сожаление
Жаль, что я не позволяла себе быть счастливей

Розмари занимала высокую должность в огромной международной корпорации. Для того времени это было неслыханно: она взлетела по карьерной лестнице задолго до того, как женщины стали занимать руководящие посты. К сожалению, до этого Розмари жила по законам общества, принятым в ее время, и вышла замуж очень рано. Брак оказался неудачным, и ей часто приходилось терпеть брань, оскорбления и побои. Когда однажды муж избил ее до полусмерти, она поняла, что пора спасаться.

Хотя избиения были уважительным поводом расторгнуть брак, развод в те дни считался чем-то скандальным. Чтобы уберечь репутацию семьи в родном городе, где их все знали, Розмари уехала оттуда и начала все сначала.

Жизнь ожесточила ее сердце и образ мыслей. Благодаря своему успеху в мире мужчин она обрела уверенность в себе и уважение семьи. Строить новую семью ей даже в голову не приходило. Вместо этого Розмари принялась со свирепой решимостью строить карьеру. Благодаря острому уму и невероятному трудолюбию она стала первой женщиной в своем штате, занявшей столь высокую должность.

Розмари всю жизнь раздавала другим приказания и получала удовольствие от своей власти и жесткой манеры поведения. Теперь она в этой же манере обращалась с сиделками. Розмари меняла их одну за другой, вечно недовольная, пока не появилась я. Я ей понравилась, потому что когда-то работала в банке, а это в ее глазах гарантировало, что я не дура. Мне, безусловно, этот ход мыслей был не близок, но я решила, что Розмари может думать обо мне все, что ей угодно, – в конце концов, ей было далеко за восемьдесят и она была смертельно больна. И вот Розмари решила, что хочет сделать меня своей основной сиделкой.

По утрам с ней бывало особенно тяжело, она ко всему придиралась и постоянно меня шпыняла. Сначала я терпела, но знала, что рано или поздно этому поведению придется положить конец. В один прекрасный день, когда у Розмари было особенно противное настроение и она осыпала меня колкостями, я выставила ей ультиматум: или она станет ко мне добрей, или я увольняюсь. В ответ она закричала, чтобы я убиралась прочь из ее дома, добавив еще несколько нелестных эпитетов – все это сидя на краешке кровати.

Пока она кричала, я подошла к ней и тоже села на кровать.

– Давай, убирайся! Проваливай! – вопила она, указывая мне на дверь. Я просто сидела рядом и смотрела на нее, мысленно посылая ей свою любовь, дожидаясь, пока она успокоится. Наконец, наступила тишина. Мы обе еще немного посидели в молчании.

– Это все? – спросила я с ласковой улыбкой.

– Пока что все, – фыркнула она. Я кивнула, ничего не говоря. Тишина продолжалась. Наконец я просто обняла ее, чмокнула в щеку и отправилась на кухню. Когда через несколько минут я вернулась с чайником чая, Розмари все еще сидела на кровати, как потерянный ребенок.

Я помогла ей встать, и мы вместе перебрались на диван. Чайник стоял рядом на маленьком столике. Розмари смотрела на меня снизу вверх с улыбкой, пока я укрывала ей ноги пледом и устраивалась рядом.

– Мне страшно и одиноко. Пожалуйста, не бросай меня, – сказала она. – С тобой мне кажется, что я в безопасности.

– Я никуда не денусь. Все хорошо. Обращайтесь со мной с уважением, и я буду рядом, – честно ответила я.

Розмари улыбнулась, как маленькая девочка, которой нужны любовь и ласка.

– Тогда, пожалуйста, останься. Я хочу, чтобы ты осталась.

Кивнув, я снова поцеловала ее в щеку, и она просияла.

После этого эпизода наши отношения резко улучшились. Розмари рассказывала мне о себе, о том, как она всегда отталкивала от себя людей, и я понемногу начала лучше понимать ее. Этот шаблон поведения был хорошо знаком мне самой, и, поскольку я по себе знала, как полезно от него избавиться, я предложила Розмари попытаться впустить людей в свою жизнь. Она сказала, что не знает, как это сделать, но хочет попробовать стать более приятным человеком.

Болезнь развивалась постепенно, но каждый день я замечала ее новые признаки, особенно растущую слабость. Вначале изменения шли медленно, и, хотя я отчетливо их видела, Розмари иногда делала вид, что ничего не происходит. Она в подробностях планировала, как я приведу в порядок ее бумаги и инвестиционные портфели. Я слушала, зная, что до этого не дойдет. Розмари объясняла: когда у нее появятся силы, она вместе со мной сядет и займется делами. Я уже видела подобное с другими пациентами – иногда люди продолжают планировать будущее, хотя их силы с каждым днем убывают.

Она также требовала, чтобы я назначала для нее встречи по всему городу, причем заставляла меня звонить с телефона в ее спальне, чтобы слушать разговор и постоянно в него вмешиваться. Потом мне приходилось каждую встречу переносить, но ни в коем случае не отменять. Безусловно, Розмари очень любила контролировать происходящее. Одни ее необязательные поручения я охотно выполняла, а другие нет: например, я отказывалась тратить время и силы, разыскивая вещи, в поисках которых мы уже обыскали весь дом.

Каждый день стена, которую Розмари возвела вокруг себя, понемногу разрушалась, а наша близость росла. Ее родные жили далеко, хотя регулярно ей звонили. Довольно часто заходили в гости друзья и бывшие партнеры по бизнесу. Но в основном мы были с ней вдвоем в ее тихом доме с прекрасным садом.

Однажды, глядя из своего кресла на колесиках, как я складываю постельное белье, Розмари велела мне перестать напевать. «Меня бесит, что ты постоянно такая счастливая и непрерывно что-то напеваешь», – объявила она капризно. Я закончила с бельем, закрыла дверь шкафа, повернулась и с любопытством уставилась на нее.

«Что? Все так и есть. Ты всегда что-то напеваешь, и ты вечно такая счастливая! Хоть бы раз ты пришла ко мне грустная».

Это высказывание было так характерно для Розмари, что я ничуть не удивилась. Я вовсе не всегда была счастлива, но, когда приходила в хорошем настроении, Розмари воспринимала это как повод для жалоб. Ничего не отвечая, я посмотрела на нее, сделала пируэт, показала ей язык и, смеясь, вышла из комнаты. Ей это понравилось, и, когда я вскоре вернулась, у нее на губах играла озорная улыбка. Больше она никогда не ругалась на мое хорошее настроение.

– Почему ты счастлива? – спросила Розмари как-то утром вскоре после этого. – Не сегодня, а вообще. От чего ты чувствуешь себя счастливой?

Я улыбнулась этому вопросу. Немало пришлось мне поработать над собой, чтобы кому-то пришло в голову спросить меня об этом. Вопрос был довольно актуальным с учетом событий, происходивших в моей собственной жизни.

– Потому что я приняла решение быть счастливой, Розмари, и стараюсь помнить об этом каждый день. У меня не всегда получается. Моя жизнь совсем не похожа на вашу, но она тоже была непростой. Я пытаюсь не думать слишком много о том, что пошло не так и как мне довелось тяжело, а находить радости или уроки в каждом дне и ценить настоящий момент – насколько это возможно, – сказала я честно. – Мы свободны выбирать, на что обращать внимание. Я стараюсь обращать внимание на положительные моменты, такие как мое знакомство с вами, любимая работа, тот факт, что мне не нужно больше ничего продавать, да и просто то, что я жива.

Не сводя с меня глаз, Розмари улыбалась, впитывая каждое слово.

Она не знала, что совсем недавно у меня возникли собственные проблемы со здоровьем. Некоторое время назад я перенесла небольшую операцию. Когда мне позвонили рассказать о результатах, врач сказал, что они неоднозначные и мне срочно нужна новая операция, уже более серьезная. Я сказала, что подумаю.

«Тут не о чем думать, – заявил он решительно, – если вы не сделаете эту операцию, то можете умереть в течение года». Я повторила, что подумаю. Мое тело уже преподнесло мне немало уроков, что неудивительно, ведь именно в теле хранится наше прошлое. Вся наша боль и радость так или иначе проявляется на уровне организма. Мне уже случалось избавляться от недомоганий, исцеляя разные болезненные эмоции, и я решила попробовать применить свой метод и к этой болезни.

Мне было так страшно, что я никому не рассказывала о своей болезни, за исключением одного-двух человек. Я знала, что мне понадобится вся сила, чтобы пережить это испытание и не терять из виду свою главную цель: здоровье. Поэтому я не хотела отвлекаться на чужие мнения или страхи, даже высказанные из любви ко мне. В моем путешествии к исцелению не было места для чужих страхов. Теперь мне стало особенно важно выражать свои эмоции, высвобождать очень глубинные чувства и воспоминания, и какое-то время я пребывала в очень неприятном состоянии. Из глубин моего подсознания поднималось множество тяжелых воспоминаний.

В какой-то момент процесс сделался настолько тяжелым и эмоционально болезненным, что меня начала даже привлекать мысль о смерти, и я попросила болезнь забрать меня. Когда мне пришлось всерьез задуматься о своей жизни и принять то, что, несмотря на все усилия, я действительно могу умереть, не дожив до старости, я внезапно ощутила поразительный покой. Я поняла, что уже прожила замечательную жизнь, отважно следуя тем путем, каким вели меня мое сердце и призвание. Так что я смело посмотрела в лицо смерти и заранее приняла любой исход событий. Вместе с этим принятием ко мне пришло восхитительное чувство умиротворения.

Продолжая медитировать как обычно, я читала книги про самоисцеление и техники визуализации, а также высвобождала все эмоции, которые стремились наружу. Потихоньку во мне начали происходить перемены. Мне стало казаться, что худшее осталось позади, и я нахожусь на пути к исцелению.

Мне как раз предложили присмотреть за чудесным маленьким коттеджем, заросшим вьющимися растениями и скрытым за высоким забором. Он стоял в довольно оживленном районе, но был почти невидим и ужасно мне понравился. Кроме того, я обожаю принимать ванну, а в этом доме ванна была просто громадная. Оказавшись в такой благоприятной обстановке, я решила посидеть на соковой диете, как уже делала много раз, и пару дней провести в молчании и медитации.

Мой организм всегда был прекрасным индикатором эмоций. Если у меня возникало какое-то недомогание, я легко могла отследить, какие мысли или переживания в предыдущие дни и недели его вызвали. В результате этого у меня установился очень чистый и честный канал общения со своим телом, я всегда прислушивалась к тому, что оно мне говорит, и старалась исправить ситуацию. Нередко пациенты и друзья признавались мне, что заметили недомогание задолго до того, как начали лечение. Но я много раз видела, как падает уровень жизни, если нас покидает здоровье, и научилась чутко прислушиваться к любым сигналам своего тела и быстро принимать адекватные меры. Здоровье дает нам фантастическую свободу, которую очень легко потерять навсегда.

Одна из медитаций, которую я попробовала в этом коттедже, была основана на технике из недавно купленной мной книги. В этой книге говорилось об исцелении на клеточном уровне: о мудрости наших клеток и о том, как они работают сообща. Автор предлагал инструкции, как попросить свои клетки избавить организм от болезни. Однажды утром я села на свою подушку для медитации и погрузилась в глубокий покой. Следуя предложенным визуализациям и запросам, я попросила свои клетки избавить меня от остатков болезни.

В следующую секунду я уже мчалась в уборную, где меня долго и мучительно рвало. Рвота шла из самой глубины организма и продолжалась так долго, что мне стало казаться, будто у меня внутри не осталось совсем ничего. Я сидела на полу, прислонившись к ванне, полностью вымотанная, и ждала, не вернется ли приступ. Он вернулся, и не раз. Наконец, рвота закончилась. Я встала, держась за ванну, потому что сил у меня совершенно не осталось, а живот ныл от спазмов. Добравшись до комнаты, я легла на ковер, натянула на себя одеяло, свернулась калачиком и проспала шесть часов подряд.

Разбудил меня вечерний холодок. Через окно светили последние лучи солнца. Я лежала под одеялом, любуясь вечерним светом, и чувствовала, что у меня началась новая жизнь. Произнеся благодарственную молитву за то, что мне удалось достичь исцеления, я улыбнулась сама себе. Слабость еще не оставила меня, но, постепенно приходя в себя, я ощутила волну эйфории. Пока я готовила себе легкий ужин, лицо у меня ломило от счастья. Все кончилось.

Мое тело выздоровело, и с тех пор болезнь больше не возвращалась. Я бесконечно уважаю право каждого человека выбирать свой собственный метод исцеления, будь то хирургическое вмешательство, западные лекарства, восточная медицина, гомеопатия, остеопатия или траволечение. Я выбрала для себя подходящий метод. Мне пришлось приложить невероятные усилия, чтобы пережить это время, но я справилась.

Пациентам я эту историю никогда не рассказывала, потому что мои личные методы исцеления требовали почти сорокалетней жизненной подготовки и многих месяцев работы. Было бы нечестно с моей стороны предлагать им ложную надежду: к моменту нашего знакомства мои пациенты уже были слишком близки к концу своей болезни и жизни.

Благодаря опыту исцеления своей болезни я гораздо больше ценила свою жизнь, осознавая, какой это дар. Сознательно быть счастливой стало моей новой привычкой, которую я прививала себе каждый день. Бывали дни, когда мне не удавалось чувствовать себя счастливой, и я принимала это, считая, что только так можно обрести покой. Принимая тяжелые дни, мы соглашаемся, что и в них есть свои уроки и дары, и что тяжелые времена пройдут, и снова наступят счастливые дни. Сознательное решение замечать больше хорошего в жизни определенно помогало мне меняться к лучшему. Розмари спросила, почему я всегда счастливая и напеваю, – настоящая причина крылась в том, что я только что совершила чудо и чувствовала огромную благодарность и силу.

Розмари сказала, что тоже хочет быть счастливой, но не знает как.

– Попробуйте просто притвориться счастливой, хотя бы на полчасика. Может быть, вам так понравится, что вы действительно почувствуете себя счастливой. Улыбаясь, вы меняете свои эмоции, Розмари. Так что вот вам задание: не хмуриться, не жаловаться и не говорить ничего плохого в течение получаса. Говорите только хорошее, думайте о своем саде, но не забывайте улыбаться, – предложила я.

Кроме того, я напомнила, что не знала ее прежней, поэтому сейчас она свободна быть какой угодно. Иногда приходится прикладывать сознательные усилия, чтобы быть счастливым.

– Понимаешь, мне кажется, я никогда не чувствовала, что заслуживаю быть счастливой. Когда мой брак развалился, это опозорило всю мою семью. Так как же мне быть счастливой? – спросила она с искренностью, от которой у меня сжалось сердце.

– Просто позвольте себе быть счастливой. Вы прекрасная женщина и заслуживаете этого. Разрешите себе счастье и примите сознательное решение быть счастливой.

Сомнения Розмари были мне хорошо знакомы – я и сама когда-то так рассуждала. Поэтому я напомнила ей, что мнение или репутация ее семьи могут лишить ее счастья, только если она им это позволит, и разрядила обстановку парой шуток.

Вначале Розмари колебалась, но постепенно начала разрешать себе быть счастливой. С каждым днем она все больше расслаблялась и часто улыбалась – иногда эта улыбка даже превращалась в смех. Когда на нее находило прежнее сварливое настроение и она грубо приказывала мне что-нибудь сделать, я только смеялась и отвечала: «Пожалуй что нет!» Тогда вместо того чтобы продолжать грубить, она тоже смеялась и повторяла просьбу уже вежливей.

Ее здоровье ухудшалось каждый день, и теперь даже сама Розмари не могла этого отрицать. Хотя она продолжала обсуждать, как мы с ней будем разбирать бумаги, ее уже не удивляло, что я не поддерживаю эту идею. Постепенно она стала проводить все больше времени в постели. Ей пришлось согласиться даже мыться в кровати, потому что таскать ее в душ было очень рискованно и для ее здоровья, и для моей спины.

Если я слишком надолго покидала ее комнату по хозяйственным делам, она звала меня обратно. Сама Розмари теперь спала на специальной кровати для лежачих больных, а ее прежняя кровать стояла рядом пустая. Без специальной кровати было не обойтись, потому что Розмари больше не могла сама ни вставать, ни садиться, а нам с ночной сиделкой было слишком тяжело ее поднимать. Так что, когда Розмари нужна была не помощь, а только компания, я стала ложиться на ее старую кровать. Розмари удобней всего отдыхалось на боку, так что я укладывалась напротив, и так мы лежали лицом друг к другу и разговаривали.

Очень скоро у нас появилась привычка днем дремать на соседних кроватях. На улице в это время суток было совсем тихо, к тому же я была совсем рядом, если Розмари что-то было нужно. Так что я тоже засыпала, уютно устроившись под пледом. Проснувшись, мы рассказывали друг другу сны и продолжали валяться и болтать, пока мне не приходило время вставать и заниматься делами. Это было очень особенное и нежное время для нас обеих.

Однажды, когда мы так лежали и разговаривали, Розмари спросила меня, на что похожа смерть, непосредственно умирание. Меня спрашивали об этом и другие пациенты. Примерно так же люди расспрашивают друг друга о разном пережитом опыте: например, беременные женщины расспрашивают рожавших, на что похожи роды. Или люди, собравшиеся в путешествие, расспрашивают других, на что похожа та или другая страна. В случае смерти человек уже не может рассказать, что он испытал, поэтому пациенты часто интересовались моим опытом и мнением. Я всегда рассказывала им, как Стелла умерла, улыбаясь. Я также объясняла, что ни разу не видела долгой смерти: сам переход всегда бывал довольно быстрым. История про Стеллу неизменно успокаивала и моих пациентов, и меня саму.

В современном мире почти не уделяется внимания духовному и эмоциональному состоянию больных и умирающих людей. Если им не повезло попасть в медицинский центр, где заботятся о таких аспектах жизни, им остается только одиноко размышлять над своими вопросами. Это внушает человеку не только страх, но и потерянность. В нынешнем западном обществе образовался громадный разрыв: лечение направлено на болезни тела, при этом даже не признается их связь с духовным и эмоциональным состоянием. Если бы мы могли восстановить эти связи, людям у последней черты было бы куда проще примириться с происходящим.

Наши вечные попытки спрятать смерть от глаз общества в очередной раз обернулись провалом. Умирающие могли бы задать свои вопросы много раньше, если бы каждый загодя задумывался о том, что ему, как и всем остальным в этом мире, предстоит небытие. Тогда нашлось бы время на поиски собственных ответов и умиротворения, и не пришлось бы, как это часто бывает, из чистого страха отрицать свою надвигающуюся смерть.

Для Розмари настало время, когда она больше не могла отрицать неизбежное. Иногда она просила меня оставить ее в одиночестве, говоря, что ей «есть над чем подумать».

Однажды вечером, когда я вошла к ней в комнату, она объявила: «Как жаль, что я не позволяла себе быть счастливей. Какой же я всю жизнь была несчастной! Я просто думала, что не заслуживаю быть счастливой, но теперь-то я знаю, что это не так. Сегодня утром, когда мы с тобой смеялись, я поняла: мне не должно быть стыдно за то, что мне хорошо». Я присела на край кровати и внимательно слушала.

«Это ведь действительно наш собственный выбор. Мы можем мешать себе быть счастливыми под влиянием чужого мнения или потому что считаем, что не заслужили этого. Но чужое мнение – это еще не все, верно? Мы можем быть, кем хотим, главное – себе не мешать. Господи, ну почему я этого раньше не сообразила? Как много времени я потратила зря!»

Я с любовью улыбнулась ей:

– Я тоже себя за это корила. Но давайте относиться к себе с добротой и состраданием, это куда более здоровый подход. В любом случае теперь вы во всем разобрались и впустили счастье в свою жизнь. Мы очень неплохо провели время вместе.

Вспомнив, как часто мы смеялись дружно, Розмари согласилась, и хорошее настроение вернулось к ней.

– Мне начинает нравиться эта моя новая сторона, Бронни, более светлая и легкая.

Я ответила, что мне тоже она нравится.

– Ну и тиранила же я тебя, – хихикнула Розмари, вспомнив наши первые две недели вместе.

Впрочем, мы далеко не всегда смеялись. Иногда мы переживали моменты грусти и нежности и вместе плакали, зная, что предстоит Розмари. Но хотя бы в свои последние месяцы она стала немного счастливей. У нее была замечательная улыбка – она до сих пор стоит у меня перед глазами.

В последний день Розмари у нее началось воспаление легких, и в горле стояла густая слизь. Приехали несколько родственников и друзей. Нельзя сказать, что смерть Розмари была гладкой, но она была очень быстрой. Моя милая пациентка перешла в иной мир.

Через десять минут подоспела участковая медсестра. Пока друзья и родные Розмари разговаривали на кухне, мы с медсестрой помыли ее и переодели в свежую ночную рубашку. Медсестра, которая впервые оказалась здесь, спросила меня, что за человек была покойная.

Взглянув на тело своей подруги, на ее мирное лицо, я улыбнулась. Мне вспомнилось, как мы с ней лежали на соседних кроватях, как она смеялась и дразнила меня.

«Она была счастливой, – сказала я. – Да, она была счастливой женщиной».