Глава восьмая ВСТРЕЧИ И ОТКРЫТИЯ
Дороги нашей жизни похожи на запутанный тугой узел. Никогда не знаешь, куда они приведут и с кем придется встретиться, когда начинаешь их распутывать. Хороший перед тобой человек или злой. И что он принесет тебе, какой секрет раскроет.
Тоже не знаешь.
Путешественник из Лоскутного королевства
Рынок Меркато ди Конкилье располагался непосредственно в порту, в том месте, где чуть мутные воды Пьины врезались в море, источившее берег широкими бухтами.
Их было три – Львиная, Соколиная и Акулья. Во всех трех располагался порт, считавшийся самым большим и самым протяженным на всем побережье Жемчужного моря.
Город в городе. Бесконечное количество кораблей, причалов, доков, судостроительных мастерских, верфей, таможенных постов, амбаров, складов, лодок, представительств Торговых союзов, таверн, ночлежек, публичных домов, моряцких притонов, ремесленных цехов, лоцманских постов и прочая, прочая, прочая. Здесь даже была собственная стража, не подчинявшаяся капитану Рионы.
Там, в настоящем «посто пер иль порто», а не здесь, «сул бордо», царили свои законы. Были тайные пути в лабиринте темных пакгаузов и якорных цепей и скрытая жизнь, которая часто никак не пересекалась со столицей Треттини.
Лавиани, в первый раз сопроводив Шерон на рынок, особо выделила это и предупредила, чтобы та не совалась дальше границы Меркато ди Конкилье.
– Верю, что ты выйдешь целой из большинства передряг, девочка. Но к чему эти передряги, если их можно избежать? Порт – вотчина не только моряков и торговцев, но и рыб, которые ходят у дна и всплывают, если видят свет. Гулять там – вопрос везения. Не ходи туда.
Шерон и не собиралась. Морем она могла любоваться отсюда.
Оно было живым, хоть и довольно грязным из-за многотысячного города, порта и реки. Но указывающая, любившая море, прощала ему столь незначительные для нее мелочи. Порой она выходила на ближайший пирс, далеко выдающийся вперед, встречая лицом свежий ветер, едкий от соли и необычайно теплый. Смотрела на огни маяков, стоило начаться вечеру, слушала крики мелких горластых чаек, поражалась опорам Крылатого моста. Высотой с башни Рионы, они остались единственным, что после Катаклизма уцелело от постройки. Мост, который раньше связывал Треттини и Алагорию, «летевший» над изменчивой и прекрасной соленой водной стихией, давно разрушен.
А еще Шерон изумлялась десяткам кораблей, стоявших на рейде, и еще большему их количеству у пирсов.
Она знала, что герцог Треттини строит новый флот, самый огромный в истории этой эпохи.
Но основной целью Шерон было, конечно, не море. Познавая Риону, ближайшие районы, сады, парки, площади и башни, она узнала и о рыбном рынке. Сюда девушка приходила уже не раз и не два.
Меркато ди Конкилье был уникальным местом. В прошлом он носил иное название, далекое от рынка Ракушек. До Родриго Первого его называли Меркато дели Скьви – рынок Невольников. Именно здесь до смены династии герцогов продавали рабов, отправляя их в южные герцогства. Теперь же, раз в сезон, четырежды в год, по традиции его светлости-наемника, прилавки Меркато ди Конкилье пустели, и место получало название Меркато Мерченарио – рынок Наемников.
Представители лучших наемных отрядов приезжали сюда со всего континента, чтобы найти новых клиентов или же пополнить свои роты отчаянными бойцами.
Но пока здесь торговали рыбой. И Шерон посещала торговые ряды, кои охранял древний символ Треттини – бронзовый кабан, и покупала все, что хотела.
Ее уже знали продавцы – белокожая северянка со странными светлыми глазами и в алом платке, повязанном на голову по рионской моде, с узлом на затылке. Она не боялась, что ее найдут, несмотря на привычное ворчание Лавиани. Здесь, в городе, да к тому же в припортовом районе, слишком много чужестранцев, и никто не показывал на них пальцем.
Шерон, выросшая на берегу моря Мертвецов, дочь рыбака и жена рыбака, любила выбирать дары водной стихии, ей нравился запах свежих морепродуктов, водорослей, гомон торговцев, холод льда, текущий с лотков.
Она умела их готовить, но ей давно не представлялось такой возможности. Не в походе, а дома, который Бланка предложила им всем считать своим. И вот теперь ей приятно забыть о том, кем она стала, и вспомнить, кем была когда-то. На далекой, ветреной, умываемой ледяными дождями улице Нимада. Когда стряпала на маленьком очаге для отца, потом Димитра и старой Ауши.
На севере указывающая привыкла к другой рыбе. Там вылавливали палтуса, зубатку, треску, сайду, семгу, лосося, люра, пикшу, камбалу, мольву, сельдь, морского шаутта и окуня. Привычные и обычные.
Здесь в первый раз у нее глаза разбежались. Рыбы ярких расцветок, с плавниками, иногда похожими на птичьи крылья. Огромные туши тунцов, угри и глубоководные твари, страшные на вид, но с нежным мясом. Десятки сортов ракушек, устриц, мидий и придонных улиток. Кальмары, каракатицы, осьминоги и существа, названий которых она не знала.
Шерон набирала в большую корзину всего понемногу, несла в дом или нанимала носильщика из рыночных мальчишек – и кормила друзей. Даже Лавиани не отказывалась, хотя и ворчала, что не чувствует вкуса.
В этот раз Шерон взяла с десяток крупных каракатиц и пять широких плоских рыбин с ярко-зелеными пятнами на красной чешуе. Пока выбирала, слушала разговоры. Кто-то обсуждал постройку флота и что первые корабли уже вроде должны направиться в Алагорию. Кто-то радовался, что блокаду с Горла наконец сняли для тех, кто прибывает в Риону или уплывает из нее. А значит, можно распродавать излишки товара или заказывать новые хоть в Карифе, хоть на Соланке. Обсуждали скорое начало фестиваля цирков, которые заняли множество площадей, и спорили о том, кто в этом году возьмет главный приз его светлости. Но больше всего говорили о войне на севере.
Которая незаметно, но слишком уж быстро приближалась к границам Треттини. Слухи о последователях Вэйрэна, о тварях-других, о шауттах, асторэ, Рукавичке, Темном Наезднике. О битвах, проходящих в неизвестных ей местах с названиями, которые ей ни о чем не говорили.
О тысячах погибших. О захваченных городах.
Война пока оставалась незаметной, люди старались не думать о том, что она уже к осени может прийти сюда. Пытались выбросить ее из головы. Думать о конкурсе цирков, о ценах на шелк. Да о чем угодно! Но они не могли обмануть себя в том, что ничего не происходит.
Видели, как строится флот. Как повышаются налоги. И как растет цена на ту же самую рыбу.
Шерон страшилась войны, возможно, больше, чем все торговцы, рыбаки, покупатели и праздношатающиеся зеваки, зацепившиеся языками за очередную новость о победе горного герцога. Она помнила слова Мильвио. Помнила о тысячах мертвых. О мотыльках, падавших, казалось бы, на прочное стекло.
Браслет, теперь ставший частью ее тела, шептал, что подобное грозит кому угодно, но не ей. Но Шерон не желала рисковать. Давать хоть малейший шанс тому, что изменит ее еще сильнее, чем сейчас.
Она не хотела войны. Быть рядом. Чувствовать, как гибнут солдаты. Знать каждого поименно и видеть, как рвутся их нити, уводя на ту сторону. И уже думала о том, что делать, если бои приблизятся к стенам великого города.
Думала, но пока никому об этом не говорила. Ни к чему разрушать дни отдыха друзей мрачными мыслями.
А после Аркуса они отдыхали. Лавиани, словно волчица, рыскала по Рионе, бывало, возвращаясь поздней ночью. Тэо спал при первой же возможности, часто выглядел рассеянным и даже растерянным, похоже иногда теряя связь с реальностью, и тогда его глаза пылали, точно расплавленное золото. Бланка проводила время с Шерон или же сидела в саду, слушая, как звенит протекающий ручей, или просила почитать ей. Книги указывающая покупала на свой выбор в двух найденных лавках, погружаясь в них с головой, с куда большим удовольствием, чем в учебник Дакрас.
И тогда ей казалось, что она снова в Нимаде, разве что море не гремит за окном и не надо закрывать ставни да запирать двери.
Думая об этом, Шерон печально улыбнулась. Несколько лет вне родины – и вот ей уже кажется диким, что на Летосе ночами может вспыхнуть синий огонь. Это стало так далеко от нее.
Так же далеко, как Найли, о которой она порой хотела забыть хотя бы на день. Ибо ощущала полное бессилие оттого, что ничего не может сделать.
Покинув рынок и отказавшись на этот раз от носильщика, она пошла вверх по тенистой улице с высокими платанами. Улица упиралась в оранжевую башню, но указывающая повернула раньше, к площади Лета, за которой через четыре квартала начинался ее район.
Здесь, среди маленьких тратторий, сейчас еще закрытых, ее встретили двое. Один высокий, с седыми висками, щеголял лихими усами. Его товарищ, круглолицый, улыбчивый, с крепкими кулаками, коротконогий, какой-то совершенно нескладный, заступил ей дорогу:
– Сиоре помочь с корзинкой?
– О, это так любезно с вашей стороны. – Она ответила на его улыбку и без колебаний протянула рыночные покупки. – Мне часто говорили, что треттинцы невероятно галантны. Ну же! Держите, сиор! Я порядком устала тащить эту тяжесть, и ваша помощь как нельзя кстати.
Тот оторопело протянул руку, забрал корзину и посмотрел на усатого. Товарищ негромко предложил:
– Ну неси, раз вызвался. Может быть, сиоре помочь и с кошельком? Я с удовольствием подержу его у себя. Улицы тут опасные.
– Не наговаривайте. Здесь чудесный район. – Шерон сделала шаг и пошла дальше, всем видом показывая, что не сомневается – они не отстанут. – А вот рыбный рынок полон жуликов. Один из них украл мои монеты. Так что о безопасности кошелька теперь можно не беспокоиться, милые сиоры.
– Незаметно, что вы расстроены утратой ултов. – Усатый шел рядом, его товарищ сердито сопел позади.
– Рен-марок, – поправила его указывающая. – Три рен-марки и восемь ултов, если быть точной. Но я сама виновата, слишком расслабилась, видя дружелюбие жителей вашего чудесного города. Я купила сегодня много еды, а вы так любезны. Возможно, я смогу вам отплатить приглашением на скромный ужин?
Ее собеседник искренне рассмеялся:
– Надо же! Не раз слышал, что северянок отливают из стали, а потом бросают в лед на тысячу лет, чтобы закалить посильнее. Оказалось, правда. Вы не боитесь, сиора.
– Бояться? – На ее лице появилось удивление. – В этом чудесном городе? На улице, далекой от трущоб? При свете дня? С такими милыми сопровождающими? Я не из трусливых, любезный сиор.
– Перестаньте, – укорил он ее. – Я вижу, что вы умны и понимаете, что происходит.
– Понимаю. – Шерон перестала ломать комедию. – Но если это все ради корзинки с рыбой и вы настолько голодны, то я с радостью отдам ее вам. Только попросите.
Он хотел сказать, и она даже знала что. Что, быть может, они хотят чего-то большего. Ее красивый алый платок. Или серьги. Или… Но усатый не стал говорить, посмотрев ей в глаза и увидев что-то, что заставило его улыбаться еще более учтиво.
– Нет, сиора. Мы не настолько голодны и просто хотели вам помочь да проводить по нашей улице. Иногда здесь встречаются настоящие мужланы. Но мы не из таких.
Они как раз дошли до перекрестка, где было куда больше людей, и, повинуясь жесту товарища, коротконогий возвратил корзину Шерон.
– От ужина нам тоже придется отказаться, но мы ценим вашу вежливость. – Усатый на прощанье легко поклонился, и указывающая, пряча улыбку, поклонилась в ответ.
– Что же. Быть может, в следующий раз.
– Всенепременно, сиора. Доброго дня. И следите за кошельком. Грабители плохо влияют на репутацию нашего замечательного города. Никто из жителей не желает, чтобы из-за таких неприятностей чужестранцы отзывались о них плохо.
Мужчины пошли прочь, а Шерон, следя за ними, постояла несколько минут возле платана, сказав негромко:
– Ты украл мой кошелек. И довольно ловко.
Вир появился незаметно и тихо, держа в руке короткую, длиной в локоть, палку.
– Недостаточно ловко, раз ты заметила. Кстати, когда?
Она не стала отвечать на вопрос, задала свой:
– Что ты собирался делать с этой штукой? Защищать меня, если бы они повели себя грубо?
– Были такие мысли. Два ограбления за день уже слишком.
Парень не торопился отдавать монеты, а она и не настаивала.
– Ты следишь за мной. И, полагаю, не в первый раз. Значит, знаешь, где мы живем.
– Я могу находить то, что мне интересно. Кстати, спасибо, что не бросили меня в какой-нибудь канаве или трущобах. Не люблю бродить по городу в чем мать родила.
– Зачем ты здесь, Вир?
Она видела, как он подвигал челюстью, ища ответ.
– Возможно, мне одиноко? Надоело быть одному. Иногда хочется с кем-то поговорить о том, чего не знают простые люди. К тому же я вспомнил, где слышал твое имя. Некромант… так говорят уличные слухи.
– В тебе нет сомнения. И отвращения. И страха тоже нет.
Вир пожал плечами, взял ее корзину, предлагая пройтись:
– В Пубире живет много разных людей. Очень разных. Я привык оценивать их не за то, что они умеют, а по тому, как себя ведут с другими и что делают.
– Достаточно взрослая мысль для твоего возраста. Некоторые не понимают таких вещей и в шестьдесят. Значит, ты сойка, которая не служит Ночному Клану?
– Я не сойка, – с достоинством ответил Вир, плечом оттесняя прохожего, глазевшего по сторонам и едва не врезавшегося в Шерон. – И не служу ни им, ни кому-то другому. Служить для свободного человека вольного города несколько… унизительно.
Шерон не согласилась с ним:
– Все мы чему-нибудь служим, в той или иной степени.
– И кому служишь ты?
– Раньше Летосу. Нимаду. Всем, кто живет рядом. Моя обязанность, долг, служба – защищать их от порождений той стороны. И в этом нет ничего унизительного.
– Раньше? А теперь?
– Своему долгу. Дару. Друзьям. Совести, какой бы дырявой она ни стала. Тем, кто зависит от меня и надеется на меня.
– Я обдумаю это.
Они подошли к площади Лета.
– Зачем ты пришел, Вир? – вновь спросила тзамас.
Он пожал плечами:
– Если я скажу, что это посоветовали мне мои невидимые друзья, ты поверишь?
– Зависит от того, каков их совет.
– Мне нужен учитель. Я слишком мало знаю, а твоя спутница… Она опытна. Я даже теперь не могу понять, что сойка тогда со мной сделала.
– Так приходи и попроси ее.
– Возможно, завтра, – подумав, отозвался он, ставя корзину на землю у ее ног.
– Ну, ты знаешь, где мы живем.
– Хочу спросить. Что не так с моим именем? Почему она такой сразу стала?
– Релго – так звали ее сына. Его убил Шрев.
Вир кивнул, принимая эту информацию, и, больше ничего не говоря, затерялся в толпе.
– Вместе с моим кошельком, между прочим, рыба полосатая, – усмехнулась указывающая, копируя тон Лавиани и думая, как та «обрадуется», если к ним заявится молодой савьятец.
Площадь Лета сейчас представляла собой настоящий цирк. Их здесь располагалось два или три. Расписанные золотом и синей краской шатры, яркие фургоны, несколько открытых сцен. Загоны, лошади, суетящиеся люди, запах свежих опилок и навоза.
Представлений пока не было, все ждали начала фестиваля.
Она остановилась у ближайших фургонов, перед заграждением, где не толпились зеваки, вспоминая, как совсем недавно тоже находилась по другую сторону забора, среди артистов. У нее был костюм, ее смелости аплодировала публика, а вечером все они собирались у одного костра, слушали песни Велины, пили дешевое вино и смеялись, рассказывая истории.
Хорошее время, пускай она тогда так и не считала, тревожась о том, где искать Тиона.
Что же.
Все познается в сравнении.
Ее мысли обратились к Мильвио, к Найли, Йозефу, родному городу. И, не желая поддаваться слабости, Шерон заперла эту калитку памяти, оставила на потом. Не хотела расклеиваться и думать о тяготившем ее.
Какая-то женщина из цирковых, с большими медными серьгами в ушах, с любопытством посмотрела на указывающую, и та сказала фразу, приветствуя:
– Легкого пути вашим фургонам.
– И тебе ветра в спину, милая, – заулыбалась женщина. – Нужна помощь?
Указывающая покачала головой:
– Просто иду мимо и вспоминаю прошедшее.
Цирковая серьезно кивнула, окинула девушку еще одним взглядом и направилась по своим делам. Свои видят своих. И не задают лишних вопросов. Иногда дороги артистов и цирка расходятся.
Маленькая черная кудлатая собачка, невесть откуда взявшаяся, с визгом начала прыгать вокруг Шерон и проситься на руки. Та несколько секунд смотрела на нее, пораженная, потом воскликнула:
– Салатик!
Песик, когда-то, во время первой встречи, облаявший ее, едва не сошел с ума от восторга, что его узнали.
– Просто обалдеть! – произнес сварливый голос за спиной указывающей. Там, с двумя полными ведрами воды стоял мускулистый карлик. – В жизни бы не узнал тебя, Шерон. А этот старый мешок собачьих костей увидел тебя от фургона.
– Рико!
Он хохотнул, раскрыл объятия:
– Иди сюда, девчонка! Когда в Рионе поползли слухи о… сама знаешь о ком, все сразу подумали о тебе. И не ошиблись!
Она, смеясь, присела, позволяя обнять себя. Девушку охватило счастье. То ли от встречи, то ли от того, что он, после Мокрого Камня зная, кто она такая, не испытывал к ней отвращения и страха.
Мьи, невысокая конопатая светловолосая эквилибристка с выбритыми висками по новой алагорской моде, увидев гостью, спросила:
– Он жив?
– Да.
Словно плотину прорвало, так внезапно дочь хозяина «Радостного мира» заплакала и обняла указывающую. Шерон, все понимая, гладила девушку по спине, затем, когда та чуть успокоилась, сказала:
– Он здесь. Хочешь увидеться?
Теперь они спешили к дому, и Мьи рассказывала новости:
– Ваш золотой орел спас нас тогда. Мы смогли продержаться, купить новые фургоны, лошадей. Закончили сезон в Накуне, потом переехали в Алагорию и по побережью сюда. Выступали, пришло несколько новых артистов. Теперь вот решили объединиться с «Яркими огнями» и «Зеленым попугаем» в Рионе. Война многих сюда привела. Хотели дальше двинуться на восток, а может, найти корабль и переплыть море, если заработаем хорошо. Семь фургонов не так-то просто переправить, отец уже всю голову сломал. Мне даже жаль, что ты решила не заходить. Рико сейчас им растреплет, они с ума сойдут.
– Я бы прошла мимо, если бы не Салатик. Все фургоны незнакомые. Зайду. Все зайдем. Просто…
Смешливая акробатка понимающе кивнула:
– Мы часто говорили о том, что произошло у Мокрого Камня. О том, что ты сделала с Велиной, Алином, Молике и ее братом. Как ты спасла всех нас. И детей тоже. Они, кстати, вымахали! Слушай. Если кто-то из наших и был напуган, то… Я хочу сказать, не беспокойся. Никто не посмотрит косо и не плюнет. Ты одна из нас.
Шерон, ощущая слабую боль от того, что было в прошлом, а еще внезапное облегчение от слов девушки, благодарно кивнула.
– Спасибо. Я это очень ценю. Все живы? Здоровы?
Мьи перестала улыбаться:
– Рехар умер полгода назад. Последние месяцы уже не мог передвигаться, таким старым стал. Не выходил из нашего фургона, ну и…
– Жаль.
– И Гит нас оставил. Уверовал в Вэйрэна и ушел в Горное герцогство, чтобы служить ему.
Шерон прекрасно помнила немногословного рыжеволосого фихшейзца с зубочисткой во рту. Вот уж про кого она не могла подумать, так это про него. Служить Темному Наезднику и Рукавичке по своей воле!
– Ливен счел это предательством и теперь пьет пуще прежнего, и от него никакого толку, но не выгонишь же. Мы давно вместе работаем, он почти что семья. У остальных все как прежде.
Лавиани, увидев кто пришел, округлила глаза:
– Девочка, ты привела привидение? Если оно будет снова просить кидать в тебя метательные ножи и заставлять меня надевать глупые вульгарные тряпки, то выгони его туда, где нашла!
Позже, когда Мьи и Тэо ушли на площадь, к цирку, а Шерон чистила рыбу ножом сойки, Лавиани сказала:
– Знаешь, я даже немного скучаю по тем временам.
Указывающая, руки которой были испачканы чешуей и кровью, подняла взгляд от таза:
– Я тоже.
– Планирую купить бутылку вина и сходить к недомерку и клоуну. Да и остальные были вполне неплохи. Все-таки мы вместе сражались. Да. Одной бутылкой не обойтись.
– Полагаю, они будут рады. Хотя на тебя это не очень похоже.
– Расчувствовалась. Признаю. И еще беспокоюсь за нашего прыгуна. Он в то время с девчонкой крепко сблизился. Как оно все сложится? Мужчины есть мужчины.
– О чем ты? – нахмурилась Шерон.
– Я о том, что вокруг нас может произойти все что угодно. Если ты не понимаешь, то я скажу очень медленно, веско и абсолютно доступно. Все. Что. Угодно. Война. Шаутты. Хрен знает кто еще. Как он поступит, чтобы защитить ее? Останется с ней?
– Как бы Тэо ни поступил, это будет его выбор. Не кажется ли тебе, что мы не вправе влиять на него?
Лавиани почти с минуту смотрела, как девушка режет каракатиц широкими кольцами и бросает в чистую воду.
– Быть может, ты и права. Я вряд ли что смогу изменить, – наконец согласилась сойка. – Разве что приглядывать и тащить за шкирку, если станет совсем худо. Хватит возиться в ледяной воде. Дай я сделаю. Пора уже нам нанять слуг, раз Бланка платит.
Внезапно она склонила голову, прислушалась и сказала:
– К нам гости.
– Что? Из «Радостного мира»?
– Ага. Держи карман шире. К воротам подъехала карета. Бланка! – крикнула она и усмехнулась, прежде чем сказать следующие слова: – Выгляни в окно!
– Карета! Четыре лошади! Шесть человек! – донесся ответ, а после и сама госпожа Эрбет пришла. – Стоят у ворот.
– Ну, хоть не ломают. – Лавиани забрала нож из рук Шерон. – Догадываешься, кто это, девочка?
Указывающая вытерла руки полотенцем:
– Полагаю, тебе самое время произнести фразу, которую ты заготовила. Давай. Настал твой час.
– А я тебе говорила, – с нескрываемым удовольствием произнесла сойка. – Герцог Треттини так просто подобную информацию не оставит. И нас нашли. А может, и не искали особо.
– И что мы будем делать? – спросила рыжеволосая.
– О, рыба полосатая. То, что обычно делает наша девочка – разговаривать. Пойду впущу их.
– Нет. – Бланка шагнула ей наперерез. – Уж лучше я.
Лавиани понимающе усмехнулась:
– Боишься, что, побеседовав со мной, они уже будут менее вежливы? Вполне возможно.
Пока Бланка отсутствовала, сойка посоветовала Шерон:
– Приведи себя в порядок и сделай грозное лицо. Ты все-таки страшный некромант.
– Я не буду никого пугать. Страх порождает проблемы.
– Или же не дает им случиться. Как ты хочешь поступить, девочка?
– Зависит от того, чего они желают.
– Согласишься стать игрушкой очередного правителя?
Шерон нахмурилась:
– Если это люди герцога, а не кто-то из благородных. Влиятельных родов в Треттини много. Я хочу задержаться в Рионе, пока не появится Мильвио, и на это может понадобиться и год, и два. Нам потребуются друзья.
Сперва раздался стук трости Бланки, затем шаги, и в сопровождении хозяйки дома в зал вошли трое.
– Эти люди ищут тебя, дорогая сестра, – милым тоном произнесла госпожа Эрбет.
Двоих Шерон знала. Мелкий кривоногий крепыш и его усатый товарищ, не далее как пару часов назад пытавшиеся украсть ее покупки. Вот только одеты они были уже не в платья обычных горожан, а в камзолы аметистово-сливовых оттенков. Широкополые шляпы, тяжелые кинжалы на превосходно выделанных поясах и жемчужные серьги в ушах.
Женщина, высокая, статная, с темными волосами, убранными под серебристую сетку, в платье цвета слоновой кости, обнажавшем шею и часть груди, выглядела привлекательно.
– Сиоры. – Шерон улыбнулась знакомым с видом радушной хозяйки. – Вы все же согласились принять мое приглашение на ужин. Я польщена вниманием. Кто ваша прелестная спутница?
Спутница и вправду была прелестна. Красива. В ней текла и треттинская и соланская кровь, а цвет платья прекрасно подходил к оливковой коже.
– Госпожа. – Женщина поклонилась, подобрав юбки. Голос у нее оказался столь же красив, как она сама. – Я Моника, и для меня честь служить вам.
– Служить мне? Интересно. Что же, Моника. А вы господа?
– Я Моти де Марри, – поклонился усатый, снимая шляпу. – А это сиор Бандесто де Гонци. Мы являемся доверенными людьми его милости барона де Рьи.
Шерон едва заметно пожала плечами, как бы говоря, что не знает такого человека.
– Это же треттинцы и интриги дворов, – буркнула Лавиани, не слишком-то добро разглядывая гостей. – Куча личностей, масок и этикетов, в глубинах которых запутается даже акула. Де Рьи – это тень де Бенигно. То есть одно и то же. Младший отпрыск, к примеру, идет на площадку учиться фехтованию. Или в армию, служить в один из полков да набираться опыта. Если он де Бенигно, то с него надо пылинки сдувать, обращаться «ваша светлость» или как там еще, и вообще непозволительно многое, что можно сделать с де Рьи. И то, что порой разрешено барону, недостойно герцога. При том что все знают, кто перед ними.
– Сиора, хоть и чужестранка, а хорошо разбирается в правилах. – Усатый сказал это учтиво, но в его глазах появилась некая жесткость.
Лавиани ответила ему гадкой усмешкой.
– И раз люди барона нанесли нам визит, это означает?.. – Указывающая заставила вопрос повиснуть в воздухе. – Что его светлость сперва хочет начать общение неофициально, – настал черед Лавиани пожимать плечами.
– Лишь для того, чтобы госпожу не смутил высокий титул и человек, наделенный подобной властью. – Моти де Марри расстегнул верхнюю пуговицу камзола и достал конверт плотной желтой бумаги.
Она хотела бы рассмеяться, но одарила их еще одной вежливой полуулыбкой. Скорее уж здесь вполне обоснованное опасение, что она мошенница и обвела вокруг пальца солдат, которые теперь рассказывают о ней небылицы. И герцог не желает напрямую афишировать свой интерес, пока не будет убежден, что она та, кто есть.
– Вполне понимаю его светлость, – ответила указывающая, собираясь забрать конверт, но Лавиани сделала это первой и понюхала бумагу под изумленными взорами гостей.
– Перестаньте, сиоры, – укорила их сойка. – Вам ли не знать, как легко можно пропитать бумагу ядом. Пока я лишь слышу слова, что вы от герцога.
– Мы пришли с добрыми намерениями, – негромко произнесла Моника. Она единственная не выглядела оскорбленной, протянула руку. – Как видите, я без перчаток. Могу вскрыть и прочесть.
Лавиани зыркнула на нее, но письмо не отдала. Оторвала краешек конверта, не тронув печать, развернула бумагу, пробежалась по строчкам, затем, все еще удерживая, показала Шерон, не собираясь выпускать из пальцев. Кажется, в первую очередь, чтобы позлить пришедших. Указывающая видела, что настроение подруги безнадежно испорчено.
Почерк был очень мелкий, но хорошо различимый.
«Дорогая гостья моего города. Мне будет приятно, если ты найдешь возможным побеседовать и выпить бокал вина. Знаю, что ты покупаешь книги, и, полагаю, тебя заинтересует моя библиотека. Кроме того, в ней есть несколько исторических трактатов о прошлом тзамас. Возможно, это интересно. Буду ждать тебя и тех, кого ты захочешь взять с собой, в любое время. Передай свой ответ через моих людей. Моника позаботится о том, чтобы сопроводить тебя.
Барон де Рьи».
– А если я не желаю? – вздохнула Шерон, движением век показывая Лавиани, что та может убрать письмо.
– Тогда мы передадим барону ваши сожаления и оставим конверт у вас. Если вы передумаете, печать на нем послужит пропуском в Каскадный дворец, – с некоторой печалью произнесла Моника.
Указывающая подошла к женщине, изучила ее лицо. Та не дрогнула, не отшатнулась, стояла, чуть опустив взгляд. Позволила обойти себя по кругу.
– Ты ведь не из благородных?
– Нет, госпожа.
– Ты знаешь, что обо мне говорят?
Небольшая заминка.
– Меня проинформировали.
– Ты веришь этому?
Наконец-то она получила то, чего добивалась – прямого взгляда карих глаз. Не было в них никакой скромности или услужливости. Скорее жесткость, чем мягкость. Вызов, чем подчинение. Моника играла роль, которую ей приказали играть, и только.
– Я…
– Ну же! – Ее приказ был хлесткий, точно пощечина. В карих глазах вспыхнул уголек и тут же погас. Вновь покорная служанка опустила взор.
– У нас есть… сомнения.
Возникла тяжелая пауза, во время которой Шерон прошлась из одного угла комнаты в другой.
– Я приму предложение его светлости… ах, простите. Конечно же барона. Если ему потребуются доказательства, я готова их предоставить. Или продемонстрировать. В качестве знака доброй воли, если его не пугает… не смущает подобное.
– В какое время вы желаете, чтобы вас забрала карета?
– Через несколько минут. Надеюсь, мой внешний вид никого не оскорбит.
– Это не проблема, сиора, – ответила Моника.
– Прекрасно. Я спущусь к вам вскоре. Подождите, пожалуйста, у кареты.
Мужчины колебались, но поклонились и ушли. Моника присела в реверансе и последовала за ними.
– Девка опасная. – Лавиани швырнула письмо на подоконник. – Очень ловкая и сильные руки. Не дай себя обмануть красотой и глупым видом.
– Я не мужчина, на меня ее прелести не действуют.
– И все же не поворачивайся к ней спиной. С ней что-то не так. Это не простая служанка или фрейлина. Не могу понять, что меня в ней смущает, рыба полосатая.
– Ну, за спину я не беспокоюсь. Ее обычно прикрываешь ты.
Лавиани потупилась, сказав небрежно:
– С тобой во дворец я не поеду.
– Есть причины? – Шерон не стала скрывать разочарования.
– Во-первых, Тэо будет удивлен, если, вернувшись, никого не найдет. Во-вторых, у меня кое-какие дела, и я очень сомневаюсь, что герцог желает тебя убить. Особенно на первых порах, так что тебе пока ничто не грозит. Он предложит остановиться во дворце, обдумай это. Не отказывайся сразу, по крайней мере. Я же смогу найти тебя с этим письмом. Соскучусь, покажу охране, скажу, что я твоя любимая матушка.
Указывающая нахмурилась. Слова сойки звучали несколько туманно, если не сказать фальшиво. Но она не стала выспрашивать.
– Бланка?
– Толку от слепой немного. – Госпожа Эрбет, все это время молчавшая, подняла руки вверх, потянулась. – Но я всегда хотела попасть в настоящий дворец.
Лавиани стояла у окна и смотрела, как отъезжает карета. Слушала отдаляющийся стук подкованных копыт, нервно расстегнула воротник рубахи, поняв, что пальцы на левой руке едва заметно дрожат, и сжала их в кулак, до боли, пока ногти не врезались в ладонь.
– Рыба полосатая! С удовольствием кого-нибудь убила бы.
Каскадный дворец, занимавший целый район в Рионе и плавно переходящий в Пьяные Сады, до того как стать вотчиной герцогов Треттини, был местом, в котором после гибели Аркуса собирались таувины.
Строили его не то известные архитекторы той эпохи, не то сами рыцари света, а некоторые поговаривали, что и великие волшебники, чьи имена затерялись, приложили к камням и раствору свое искусство.
Расположенный на трех холмах, поднимавшихся от Пьины, один выше другого, он каскадами забирался на склоны, сверкая медью крыш и серебром витых, тонких колонн. Мрамор, перламутровые лестницы, арки размером с морские гроты, невероятной конструкции беседки, казалось бы едва балансировавшие на самом краю искусственных террас и обрывов. Пруды, озера, каналы, водопады и конечно же башни. Самые высокие и острые. Они венчали Каскадный дворец, словно королевский венец, видимые из любой точки города.
Такие близкие и недоступные для большинства людей этого мира.
При всей внешней красоте дворца Шерон не могла не отметить высоту и толщину оборонительных стен и крепостных бастионов. Каскадный дворец был еще одним городом в городе, как и порт Рионы.
– Надеюсь, вы простите нам наше первое знакомство, сиора, – перед тем как оставить ее с Бланкой и Моникой, сказал усатый. – Уверяю, мы не желали вас задеть.
– Прощаю. И вас, и вашего молчаливого друга, – искренне ответила она, не видя причин для обид. Утренний эпизод показался скорее забавным, чем неприятным. Потом она вспомнила фразу, которую как-то слышала от Мильвио. – Пусть Шестеро хранят вас в служении вашему господину.
На этот раз их поклоны выглядели безупречно.
Моника отвела гостей герцога в большие покои, с балконом. Далеко внизу прекрасный сад. Здесь открывался вид на излучину Пьины, город, лежащий на противоположном берегу, бесконечные купола храмов и богатых особняков. Вечерело, и солнце садилось прямо перед окнами.
Появились пятеро служанок. Быстрых, аккуратных, сметливых, понимавших любой жест Моники, руководившей ими. Пришел портной с четырьмя помощниками, чуть испуганный срочным вызовом и постоянно извиняющийся, что не может сшить платье в такой срок, а лишь подогнать из тех, что у него есть.
Предложил ей на выбор: шерсть, лен, шелк, фастиан, дамаст, тафту.
Она, как дитя севера, выбрала шерстяное сукно, и перед ней спустя несколько минут выложили два десятка платьев разных расцветок и фасонов. Бланке понравился шелк.
В итоге Шерон остановилась на бледно-сером оттенке, с завязками на лифе и широкими, по моде Треттини, рукавами. Бланка, проведя по тканям пальцами, выбрала зеленый, и теперь, под придирчивым взглядом Моники помощники портного подгоняли на ней одежду.
Шерон отказалась от туфель, предпочла свои ботинки, мягкие и удобные, а когда Моника попросила не брать с собой сумку, ответила:
– И сумка, и пояс с сумочками останутся со мной. Под то, что я выбрала, они подойдут.
– Госпожа, к герцогу…
– Не кажется ли тебе странным бояться кинжала, когда у меня есть куда более опасное оружие? – спросила Шерон. – Открой сумку, открой подсумки. Убедись, что там нет ничего острее стилоса. Я разрешаю.
Черноволосая заколебалась и в итоге не стала этого делать. Указывающая благодарно кивнула, одобряя такое решение.
– Вашей сестре придется ждать здесь. С этим будут проблемы, госпожа?
– Если только Бланка не станет скучать.
– Ее окружат надлежащим вниманием.
– Тогда предпочитаю ожидать в библиотеке. И пришлите ко мне служанку, которая умеет читать, – попросила госпожа Эрбет.
– Я сама вас провожу, как только отведу госпожу. И прочту все, что вас заинтересует.
От драгоценностей Шерон тоже отказалась. Это был не Кариф, но она не видела причин вдевать в уши сокровища, а также украшать ими пальцы и шею. Ни к чему. Ее черно-белые волосы собрали в высокий хвост, закрепили тонкой металлической сеткой из серебра, украшенной мелкими, блестящими на закатном солнце темными камушками.
Перед выходом Шерон взглянула на себя в зеркало и втайне порадовалась тому, что увидела. Она все еще оставалась собой. Не та женщина, которая шла на встречу с Азимом Эш-Тали, с накрашенными глазами, умащенными маслом волосами и в серфо, облегающем фигуру.
Здесь же, несмотря на дорогую одежду, из зазеркалья на нее смотрела Шерон из Нимада.
– Буду ждать тебя, дорогая сестра, – на прощанье сказала ей Бланка, с помощью одной из служанок присаживаясь в глубокое кресло.
В отличие от Шерон она выглядела куда более эффектно и благородно. Что и неудивительно. Аристократка, пускай и не из герцогов, все равно остается аристократкой. Шелковое ли платье на ней или грязная и порванная за время пути через Мертвые земли юбка.
Моника провела ее через два крыла, а затем коридором, пол которого был выложен деревянным паркетом, отлаченным до зеркального блеска, а потолок словно сплетен из зимнего кружева. Вверх по лестницам, ступени которых укрыты алыми коврами, затем вниз. После – платформа, мягко движущаяся в прямоугольной шахте.
– Магия? – заинтересовалась Шерон.
– Не ведаю, госпожа. Подъемников во дворце много, иначе бы слуги и гости сбились с ног, поднимаясь в башни. Там очень высоко. Эти платформы существуют с тех пор, как здесь жили таувины. Во всяком случае, так говорят.
– Давно ты служишь герцогу?
Женщина если и удивилась вопросу, то ничем этого не показала:
– Уже больше десяти лет, госпожа. Когда-то я оказывала его светлости услуги, но сейчас работаю на одного из советников владетеля. Теперь мне приказано оказывать помощь вам.
– И ты этому рада?
– Я не вижу ничего оскорбительного, если вы об этом, госпожа. Тот, кто приходит служить во дворец Каскадов, обычно понимает, кто отдает приказы и кому следует подчиняться, если, конечно, желает, чтобы Ворота Печатей перед ним не закрылись. Служить здесь – достойная работа. И я хорошо ее исполняю.
В последней фразе была не похвальба, не гордость. В ней звучало достоинство человека, знавшего себе цену.
– Похвально. Я слышала, что у его светлости собственная цирковая труппа и она одна из лучших в мире.
– Вам нравятся представления цирковых?
Шерон отметила про себя слово «цирковые». Интересно, хотя, с другой стороны, это может быть всего лишь дань вежливости, или кто-то из хозяев Моники, увлеченный артистами, не терпит от слуг слова «циркачи».
– Те, что я видела – да. Бродячие цирки и люди, что выступают на площадях.
– В труппе его светлости лучшие. Победители фестиваля, звезды цирков. Каждый из артистов счастлив получить приглашение и остаться в Каскадном дворце, чтобы радовать владетеля и его гостей.
– А ты? – Шерон вспомнила кое-что.
– Простите, госпожа? – не поняла Моника.
– Ты больше не радуешь владетеля и его гостей?
Женщина в платье цвета слоновой кости запнулась, остановилась:
– Как вы?..
– Я выступала сезон в цирке. – И, видя недоверие в глазах служанки, добавила: – Один из перекати-поле, пять фургонов, маленькая труппа.
– И кем вы были? – Моника все еще сомневалась.
– Ассистентка метательницы ножей. И ты знаешь, что цирковые часто рассказывают обо всем, что видели, слышали от других коллег. От них мне известно о талантливой воздушной гимнастке Монике, которая поразила его светлость своим выступлением и была принята в труппу. Это ты?
Слышала она об этом от Тэо. О Монике, которая некогда была рядом с ним и выбрала золотую клетку вместо трясущегося фургона и дороги.
Маска спокойствия на мгновение оставила служанку, в первый раз появилось нечто похожее на искреннюю улыбку, пускай и печальную.
– В прошлой жизни, госпожа, когда мне было девятнадцать. Я выступала во дворце три года.
– А после?
Моника не хотела говорить, но ответила:
– Повредила запястье, и с выступлениями пришлось попрощаться. Но его светлость был благосклонен и позволил остаться. Меня научили другим… – пауза, словно она засомневалась в слове, – трюкам и остались добры ко мне. Я плачу, чем могу, госпожа.
Шерон подумала, что, возможно, Монике до сих пор больно от того, как сложилась ее жизнь. У нее был успех, она жила ради любимого дела. Ведь все цирковые дышат тем, что делают. И вот такой итог.
Из великолепной воздушной гимнастки, акробатки и эквилибристки, мастерством которая, по словам Пружины, ничуть не уступала ему, в служанки.
Она не собиралась ничего говорить сопровождающей о Тэо. Это не ее дело и чужая тайна. Он в городе и, если бы хотел, наверное, нашел бы способ связаться с той, с кем выступал когда-то и делил один фургон. Узнать что-то о ней, встретиться. Моника – это его прошлое и юность. А настоящее сейчас вместе с ним, возле новеньких фургонов «Радостного мира», балансирует у костра на деревянном шаре и смеется, взмахивая руками.
Оставшийся путь, занявший больше получаса, они проделали в молчании.
Дворец был полон слуг и вельмож, Шерон все время видела людей в перпендикулярных коридорах, освещенных залах. Слышала музыку, смех, разговоры. Не единожды проходила мимо гвардейцев, застывших на важных дворцовых перекрестках, у лестниц, подъемников, дверей.
Все, как один, высоченные светловолосые треттинцы с густыми бородами. Вид у них был лихой и пестрый, словно у какого-то отряда прожженных наемников: алые береты, бирюзовые куртки с дутыми рукавами и синими полосами на них, короткие штаны такого же цвета, кобальтовые гольфы и высокие сапоги. Вооружены «бычьими языками» – протазанами с невероятно широкими и длинными клинками – и узкими кинжалами, которым больше подходило название «мечи».
Треттинцы не напоминали истуканов, как стража в Небесном дворце Эльвата. Они следили за ней, провожали глазами, поворачивали головы, оценивали. Шерон не знала, известно ли им, кто она такая, или же солдаты проявляли такой интерес к каждому незнакомцу.
Зал, в который привела ее Моника, оказался размером с площадь Роз. Сотни, если не тысячи свечей освещали каждый угол. Окна распахнуты, закат догорал, а небо остывало.
Гвардейцы и здесь стояли вдоль стен. Человек двадцать, Шерон не считала. Моника остановилась у входа, сделала приглашающий жест, указав в дальний конец, туда, где полыхало три камина, расширяя оранжевый круг света.
Поняв, что дальше ее сопровождать не будут, указывающая направилась на встречу в одиночестве. Двое стражников, отделившись от стен, пошли за ней. Шерон слышала их тяжелую поступь в паре ярдов от себя, но не обернулась, и, когда до каминов оставалось шагов тридцать, они остановились, негромко стукнув пятками протазанов в пол.
Герцог Анселмо де Бенигно, невысокий, круглолицый, улыбчивый, с большими крепкими руками и чуть кривыми ногами, был лишь на полголовы выше ее, и для треттинца, пожалуй, считался низкорослым.
Разглядывая ее светло-салатовыми, умными глазами, он негромко хлопнул в ладоши. Слуга появился из полутьмы точно по волшебству, налил из графина с высоким горлышком золотистый напиток в два широких хрустальных фужера, украшенных серебряными змейками, оплетавшими ножки.
Владетель поднял бокал в молчаливом тосте, и Шерон сделала то же самое, думая, стоило ли кланяться или ей простят нарушение дворцовых правил, которых она совершенно не знала.
– Попробуй, – предложил он ей. – Родина этого винограда – Летос.
Она удивленно подняла брови, сделала осторожный глоток легкого, ароматного вина.
– Прекрасное. Вот только в моем герцогстве не растет виноград.
– Рос. Эпоху назад. Лозу перенесли в Треттини еще до Войны Гнева. Она здесь прижилась, и теперь в моих виноградниках прекрасный сорт. Ты не перестаешь меня поражать, Шерон. Ни капли удивления от встречи.
– Удивлена ли я, что сам герцог сегодня утром нес мою корзину с рыбой, а после посетил дом моей сестры? Нет, ваша светлость. Я не удивлена. Как я понимаю, сильные мира сего часто проделывают подобное. Проще доверять своему мнению, чем глазам и ушам посланников. Вы посмотрели на меня и, судя по тому, что я здесь, сочли вполне… какой? Надежной? Адекватной? Не чудовищной?
Он тихо рассмеялся и указал на кресло у огня, сам сел напротив, крутя бокал за ножку, и вино в нем ловило блики пламени.
– Кто еще из владетелей выдавал себя за другого? Полагаю, мой добрый гордый «брат» Азим?
– Его супруги.
– Слышал, слышал об их играх. Уважаю собрата по власти за то, что он не боится своих ядовитых скорпионов, а наслаждается ими. Я веду переписку с Карией время от времени. Она действительно так умна, как пишет, или это кто-то делает за нее?
– Умна. Даже очень.
– Прекрасно. Мои советники, все, кроме одного, считают, что мое время недостойно тебя. Или ты недостойна моего времени. Мошенница и лгунья, хотя каждый из них видел ту свинью из Риколи. Ее отказались есть даже черви. Так что я склонен считать, что слухи о тебе правдивы. Особенно после новостей из Карифа. Но любопытство все же терзает меня, и поэтому проверка. Скажи, сколько в этом зале мертвых?
– Четырнадцать, – ответила она не колеблясь.
Брови герцога чуть сошлись:
– Почти угадала.
– Я не гадаю, ваша светлость. Восемь замурованы в нишах. Там пятеро, а вот тут трое. Из них двое уложены в одну нишу, и возраст у них разный. Лет на двести. Остальные прямо под креслом, на котором вы сидите. Могу ли позволить себе спросить, кто они и почему здесь?
– Те, что в нишах, представители династии, свергнутые моим предком. Те, кто торговал собственным народом, как рабами. Пращур казнил прежнего герцога и велел похоронить в старом обеденном зале, в назидание потомкам. Родриго Первый, знаешь ли, считал, что носящие венец Шести звезд должны помнить, что случилось в прошлом, дабы не совершать подобных ошибок. А эти… – Хозяин Треттини пренебрежительно топнул ногой, указывая на находящихся под ним. – Несколько друзей моего отца, устроивших заговор против моей семьи. Большинство выступивших были казнены на городских площадях, эти же… Они предали доверие, я потерял среднего брата, сестер, отца. Если бы не они, моя жизнь бы сложилась иначе.
– Вы не стали бы герцогом. Ваш брат старше.
– Верно. Но как-то не испытываю к предателям благодарности. Я велел выбить здесь нишу, затем посадил в нее сукиных детей, выдал им шесть фляг воды и кинжал, а потом замуровал.
– Они задохнулись?
– О нет. Там, – неопределенный взмах рукой, – сделали слуховое окно в подвал. Так что меня извещали о происходящем. Последний протянул два с лишним месяца, насколько я помню.
Он был любезен и вел словно бы светскую беседу, но его глаза, пронзительные и цепкие, следили за ее мимикой. Раньше Шерон была бы шокирована и сочувствовала несчастным, ибо никто не заслуживает подобной смерти. Теперь же… ей было все равно. Нет смысла жалеть незнакомых мертвецов.
– Познавательно, – вот все, что ответила она на рассказанную историю.
– Прекрасный повод продемонстрировать человеку, который не знает меня, как я поступаю с врагами.
– Я поняла намек, ваша светлость. Желаете, чтобы я стала вашим другом?
Он рассмеялся:
– Как стала другом Азиму? Мои шпионы докладывают, что он не очень-то рад вашей дружбе.
– Дружба, ваша светлость, вещь обоюдная. Герцог Карифа, которого я бесконечно уважаю, допустил непростительную ошибку.
Владетель сделал глоток вина:
– Продолжай, любезная гостья. Я предпочитаю учиться на чужих ошибках.
– Он счел, что я прислуга, ваша светлость. Что можно посадить меня в прекрасную клетку, выдать чудесный поводок, и я буду счастлива.
– У нас, правителей, подобное обращение с простолюдинами и даже благородными в порядке вещей. Согласись, прекрасная клетка и чудесный поводок куда лучше, чем какой-нибудь каземат. Но да. Я тоже понял намек. И все же мне не нужна твоя дружба, Шерон из Нимада, если ты не готова ее дать. Бремя власти не позволяет иметь много друзей. Давай пройдемся.
Снова появились слуги, распахнули двери, и девушка, шагнув за герцогом, оказалась в маленьком саду. Всего-то ярдов тридцать. Несколько кустов жасмина, розарий и труп.
Его она ощутила еще из помещения и теперь смотрела на мертвую крупную собаку пастушьей породы.
Обернулась назад, окинув взглядом двух гвардейцев, проследовавших за ними.
– Покажи, чтобы я был уверен и мы закончили с этой частью беседы.
– Сколько человек это увидит, ваша светлость?
– Тебе так важны зрители?
– Мне важны слухи, а точнее, их отсутствие, ваша светлость. Если раньше времени начнут говорить, кто я такая, люди могут неверно понять и отнестись. Не ко мне, к вам.
– Если бы я боялся людей, которые могут меня не так понять, я бы не стал правителем, – отрезал Анселмо де Бенигно. – Пусть мои поданные понимают так, как я им прикажу. Те, кто откажутся понимать или станут упрямиться, будут наказаны.
С браслетом это не составляло никакого труда. Раньше она ощущала и отвращение, и боль, и дискомфорт. Теперь же… Все равно что шагнуть, повернуть голову, сделать вдох.
Слишком легко.
Слишком.
Кончики пальцев левой руки едва загорелись белым светом, а пес уже поднялся на ноги и, послушный команде, сел.
Один из гвардейцев резко втянул в себя воздух, перехватывая протазан, но проявил выдержку и остался там, где стоял, как видно заранее получив приказ от герцога.
– Каково это? – Анселмо неотрывно смотрел на мертвого пса, чья пасть стала больше, впрочем, как и зубы.
– Не понимаю, ваша светлость.
– Как ты ощущаешь себя в такие моменты? Становишься всесильной? Считаешь ли себя повелительницей мира? Равной Шестерым? Нравится ли тебе проделывать подобное?
Это были странные вопросы.
– Я не испытываю радости от того, что умею. Это неприятно. И я хотела бы использовать свой дар как можно реже.
Герцог опустился перед собакой на колено. Его лицо было очень близко от страшных зубов, и Шерон подумала: несмотря ни на что он очень смел, раз настолько доверяет незнакомке. Смогла бы она так, поменяйся они местами?
Пожалуй, что нет. Не с этим человеком.
– Я хотел убить тебя, – внезапно произнес он и, к ее немалому удивлению, протянул руку и погладил пса по голове, прежде чем подняться. – Мало того, почти все настоятельно рекомендовали убить тебя. Я не сделал это по двум причинам. Первая довольно прозаична. Никто не уверен, что получится. Какое-то время назад в проклятую Рукавичку вогнали болт, но, как видишь, она до сих пор жива и строит козни пуще прежнего. Она асторэ, ты некромант. Поговаривают, что некроманты живут и после смерти. Слишком рискованный шаг, не добиться результата и получить проблемы пока еще на пустом месте. Вторая причина довольно логична. Твои способности могут пригодиться.
Она «отпустила» пса, «усыпляя».
– Вы ожидаете войну, ваша светлость.
Герцог вернулся в зал, сел в кресло. Его бокал снова наполнили:
– Ожидаю. Фихшейз пал, Ириаста не выстоит. Новая вера докатится до наших границ, а я не желаю ее принимать. Слишком много вопросов, на которые нет ответов. Да и склонить голову перед этим сосунком, да Монтагом, непозволительно. Ты выгодна мне, Шерон из Нимада. Не знаю пока как, но в тяжелые времена следует искать союзников повсюду, даже если они вмещают в себя ту сторону. Я читал, что и раньше люди договаривались с тзамас. Юг был тому примером. Некроманты все же люди, а шаутты – нет. Предпочитаю объединяться с более-менее подобными себе. Поэтому мое предложение таково: помоги мне защитить страну и спасти не только мою власть, но и людей.
– Я…
Он, не терпя, что его перебивают, поднял ладонь, прося замолчать:
– Повторюсь, пока понятия не имею, чем и как ты можешь помочь. Мне достаточно знать, что ты будешь подле, когда все начнется, и, возможно, дашь подходящий совет или делом докажешь, что повелители мертвых не чураются спасать живых. Я же обещаю, что на тебе не будет поводка и ты не сядешь в клетку. Ты не станешь забавлять меня или моих друзей своими способностями. Не превратишься в дорогую игрушку. Никаких обязательств с твоей стороны, Шерон. Ты вольна остаться жить в Каскадном дворце либо вернуться к себе. Я не стану тебе приказывать, и ты можешь перечить мне в вопросах, связанных с твоей… работой, назовем это так. Если ты откажешься, я не сделаю попыток остановить или как-то мешать. Практичность и логичность, как ты помнишь, у меня на первом месте. Просто прошу обдумать то, что я сказал. Если же согласишься и тебе что-то потребуется от меня, а я смогу это сделать, просто скажи. Ты это получишь.
Она молчала, глядя за него, на стену зала, где в полумраке висели картины. Вздохнула, прежде чем ответить:
– Люди боятся смерти, ваша светлость. Они будут бояться меня. Ненавидеть, если только я начну действовать, даже защищая их. Никому не нравится, когда их мертвый товарищ поднимается и идет в бой, если вы будете использовать меня так. И эта ненависть легко перескочит с меня на вас. Герцог, который использовал смерть, тела своих подданных. Вот как подобное станет звучать.
– Как уже говорилось, это мелочь, если ты поможешь победить.
Мильвио просил ее держаться подальше от войны. И вот она все ближе и ближе. Затягивает в себя.
– Я останусь в Рионе, ваша светлость. По крайней мере на какой-то срок, – наконец произнесла она. – И помогу, если сумею.
– Большего мне сейчас и не требуется. – Его взгляд потеплел. – Что ты там увидела?
– Картины, ваша светлость. Могу я подойти?
– Вне всякого сомнения. – Он щелкнул пальцами, и двое слуг подхватили тяжелые канделябры, поднося их к полотнам, давая больше света. – Их повесила здесь моя мать, и я не стал возражать. Это только часть ее коллекции.
Из всех картин Шерон заинтересовала одна. Возле нее она и остановилась.
Изображение утопало в теплом, мягком свете, и босоногая девушка на нем смотрела на указывающую, чуть склонив голову. Она была совсем молодой, не больше двадцати, а может, и меньше. Острый подбородок, скулы, яркие голубые глаза и разметавшиеся по плечам рыжеватые волосы. Улыбка девушки получилась осторожной, даже немного неуверенной, но милой. Смотрела она чуть исподлобья, но не зло или напряженно, а с искренним любопытством и приязнью.
Все было белым, светло-оранжевым и бежевым. Светлым. Легким. Невесомым. Ее простое платье, нагретые за день солнцем волосы, изящные пальцы и пушистые ресницы.
Художник сделал очень нежный портрет.
– Красиво. Кто это написал?
– Мой старший брат. – Герцог чуть развернул кресло, наблюдая за гостьей. – Он очень хорошо рисовал, и мать хранит его работы.
– Очень красиво, – повторила Шерон и наконец-то отошла от портрета, на котором была изображена юная Лавиани.
