Глава седьмая ВСТРЕЧИ НА ДОРОГЕ
Однажды трое играли в таверне против предсказательницы.
Первый из них бросил кости, и те голосом предсказательницы пообещали ему любовь, богатство, а после смерть.
Второй бросил кости, и те голосом предсказательницы пообещали ему славу, память и смерть.
Третий бросил кости, и те встали на ребра, так, что предсказательница ничего не смогла пообещать ему. Лишь пожала плечами, да сказала:
– Ищи свою судьбу сам.
Первый вышел на тракт, повстречал прекрасную девушку, прожил долгую жизнь и умер богачом, встретив на пустой ночной дороге шаутта.
Второй вышел на тракт, повстречал таувина и после стал рыцарем света, известным на весь западный предел мира. Его уважали, любили и помнили даже после того, как на пустой ночной дороге он встретил шаутта и нашел смерть, вступив в бой с ним.
О третьем я ничего не знаю. Разве что он ушел по пустой ночной дороге и много лет спустя встретил на ней богача, а затем таувина и после пошел дальше.
Автор неизвестен
Дэйт повернулся на шум.
Мильвио, Тес и Гарджина, пригибаясь так, чтобы стать незаметными в высокой траве, спешили обратно.
Лицо треттинца измазано грязью и соком растений, на одежде пучки все той же зелени. Тес и Гарджина, две лучницы их маленького отряда, узкоглазые уроженки Соланки, собиравшие волосы в конские хвосты, перетянутые толстыми нитками с бирюзовыми бусинами, были двойняшками, отмеченными Шестерыми, и Дэйт до сих пор не знал, кто из них кто.
Постоянно путался, ошибался и негромко ругался в бороду.
Соланки лишь хохотали, тыкая друг друга в худые бока острыми локтями. Иногда у Дэйта появлялась мысль, что им просто интересно потешаться над ним и потому каждый раз они меняются именами, даже если он угадывает.
Дэйт не возражал против этой игры. Они, потерявшие свои семьи во время захвата Велата, пережившие нападение шауттов на колонну беженцев, переходивших Розовые топи, могли себе позволить хоть какую-то радость в жизни. А ему ничего не стоило подыграть и услышать их звонкий смех. В последнее время Дэйт слышал его преступно мало.
– Двадцать всадников, – сказал Дэйту Мильвио, передавая заряженный арбалет невысокому Мату, парню, который присоединился к ним неделю назад, возле сожженного Шарта.
– Что у них на флажках? – Редик, фихшейзец возраста Дэйта, с лысой головой, круглой, точно шар, опирался на короткое копье. Повязка на его левой ноге снова начала намокать.
– Голубая птица, – ответила Тес или Гарджина. – И белый водоворот.
– «Синие воробьи». – Редик, как бывший солдат, знал многих из тех, кто теперь сражался на стороне горного герцога. – Их хорошо потрепали под Месасине. Но несколько рот из этого полка, как говорят, уцелели. Вторых не знаю.
– Кто-то из наших, – буркнул Дэйт и укорил себя, поймав насмешливые взгляды. – Вы поняли. Кто-то с моей родины. Новый отряд, не знаю, кем они были раньше, но сменили на эмблему Вэйрэна.
– Что делать-то будем? – Мату с вопросом посмотрел на Дэйта, а тот в ответ покосился на Мильвио.
Но треттинец едва заметно пожал плечами, и было понятно, что он хотел этим сказать.
Ты командир. Тебе и решать.
Он командир. Командир чего? Восьми человек, связанных друг с другом лишь тем, что все хотят выжить, прорваться через Сожженную полосу, перейти границу Ириасты, оказаться от войны как можно дальше и быстрее?
Мильвио мог командовать сам, но предпочел этого не делать. Дэйт не стал выяснять причины, но, на его взгляд, у великого волшебника, прошедшего войну Гнева, опыта куда больше, чем у других.
После услышанного в Балке разговора Дэйт в конце концов вспомнил сказки, которые когда-то нашептывала ему кормилица. О Четвертой, Рыжем, Вихре, Кошке, Крысе и многих других. О прозвищах, что носили великие волшебники. Он задал прямой вопрос треттинцу, и тот, чуть грустно улыбнувшись, не стал отпираться.
И воин поверил. Он устал удивляться, устал неделя за неделей встречать то необычное, что окружало его. Синий огонь, асторэ, шаутты, другие, мэлги, некромант, оживший конь, странная старуха, крылатые львы и путешествие через ничто. Отчего бы и не уцелеть кому-то из учеников Скованного?
Ну, уцелел и уцелел. Дэйт принял этот факт. Разве что назвал себя тупым ослом, который не догадался сразу, еще в ту ночь, когда слушал беседу Мильвио и Нэ. Да пожалел, что никакой магии у друга не осталось.
Он больше не задавал вопросов о его прошлом. Прошлое пусть останется в прошлом. В темных годах. Особенно если никак не поможет им сейчас.
Сперва, сразу после Балка, они направились к восточному побережью Жемчужного моря, но там война нагнала их. Все чужеземные корабли оставили порты Фихшейза, а те, что еще стояли на якоре, не могли никуда отплыть – по приказу герцога. Мильвио, стремившийся в Кариф, лишь сжимал кулаки да смотрел в сторону невидимого отсюда берега Алагории.
– Обстоятельства задерживали меня непростительно долго, сиор. Я давно должен был вернуться. И теперь снова не могу этого сделать.
– Есть ведь не только корабли. – Дэйт мало что понимал в море. – Лодки рыбаков. Контрабандистов. Маленькие торговые суда.
– Я уже пытался нанять нескольких. Все отказываются. Горло перекрыто. Блокада протянулась вдоль всего восточного берега. Алагория закрыла свое побережье. Там опасаются шпионов и проповедников Вэйрэна. И беженцев. Сейчас никому не нужны лишние рты.
– Пройти по побережью на север не удастся. Там мои соотечественники и все та же Алагория, которая укрепляет замки и стягивает армию. Когда Эрего разберется здесь, он ударит туда.
Треттинец несколько секунд молчал, затем принял решение:
– Попробуем переправиться южнее, а не получится – тогда в Ириасте.
– Нет, – не согласился Дэйт. – Неизвестно, сколько дней алагорцы продержат сплошную блокаду и кого потом станут пускать. Я бы на месте герцогини допускал лишь самые необходимые торговые суда. Для нас попасть на нужный корабль станет проблемой. Мы можем просидеть на берегу долго. А ты торопишься.
– Очень тороплюсь, сиор. Предлагаешь Лентр?
– Да. И по реке спуститься до западного побережья. А там искать подходящее судно в Кариф или Дагевар.
– Это лишние месяцы пути.
– Но не ожидание на берегу. Скорее мы дождемся прихода Рукавички, чем корабля.
– Мудрый совет. Я слишком устал, чтобы видеть очевидное, – кивнул Мильвио. – Что ж. Так и поступим.
Он в последний раз посмотрел на море, ставшее преградой для их планов.
Но и тут они опоздали.
Война все равно накрыла их, словно волна протухшей, смрадной воды. И им пришлось отступать – через плодородные равнины и живописные холмы, все время видя на горизонте дымы пожаров, встречая перепуганных, растерянных фермеров и окровавленных воинов в пропыленных одеждах.
Кто в одиночку, кто отрядами, кто в спешке, кто без паники отходил или бежал все дальше и дальше. Чтобы выйти, спастись или соединиться и попытаться дать отпор снова.
О, сколько раз уже это пытались сделать!
Брод Трех Дорог. Розовые топи. Лес Шершней. Мельница. Ситоу. Красное поле.
Битвы, окончившиеся поражением всех, кто пытался задержать Горное герцогство, и заставлявшие людей ежедневно присоединяться к сторонникам Вэйрэна. Некоторые так поступали из страха перед силой, что пришла с гор, или перед существами, что ей подчинялись. Другие ради выгоды, чувствуя, куда задул ветер, и понимая, что старый мир в их стране уходит слишком стремительно. Третьи из-за тьмы, спящей в сердцах. Четвертые – ради истинной веры в Темного Наездника и лучшего будущего для всего человечества.
В спасение от шауттов, что подчиняются лишь одной воле: мощи асторэ и его голосу. Той, кого называют Рукавичкой.
Три армии горного герцога, увеличивающиеся с каждым днем, стальными клиньями разрывали Фихшейз на части. С неспешной поступью свирепых быков бронированные кулаки баталий ломали любые выставленные перед ними преграды, став повелителями полей сражений.
Их пытались останавливать, наносить быстрые удары на маршах, уничтожать обозы и обрезать жирные ручьи подкреплений легконогими отрядами конницы, которой всегда славился Фихшейз. Но все оказалось зря.
Наемные кавалеристы дарийцев и сотни даворских лучников, а потом и целые полки Давора, заключившего союз с Горным герцогством и отринувшие Шестерых, помогали баталии продвигаться на юг.
С каждым днем, отходя от горного хребта, враги наступали все быстрее, захватывая города, уничтожая или осаждая замки. Множа страх, панику, неуверенность, сомнения.
Там, где случались заминки, когда люди проявляли стойкость и задерживали стремительное продвижение, появлялись другие. Твари Вэйрэна и их магия были тем молотом, что пробивал любую оборону.
Кое-где в частях, еще не захваченных горными, в городах, принадлежащих богатой знати, в их замках и дворцах – появлялись шаутты. Они вырезали людей с безжалостностью волков, попавших в неохраняемую отару.
Кого-то просто предупреждали. И знать, забыв о клятвах своему герцогу, с распростертыми объятиями встречала тех, кто нес флаги с водоворотами, приносила клятву Темному Наезднику, молилась синему огню – и шаутты в страхе отступали, чтобы больше уже не возвращаться к тому, кто теперь был с Эрего да Монтагом, отдавая ему свои отряды и обращая оружие против недавних братьев, сюзеренов, вассалов и земляков.
Они двигались подобно лавинам, и не было того, кто мог бы их остановить. Уже через месяц самые опытные полки Фихшейза оказались выбиты из боев. Затем уничтожили гвардию. И новости, приходящие с севера, становились все хуже с каждым днем.
Двенадцать тысяч пикинеров разбиты под Глумсом, погиб родной брат герцога. Третья армия пала, проход через Медовую дорогу больше никто не защищает. Младшая сестра его светлости леди Малэ призвала свои отряды принести клятву новым богам. Дир, великий замок Земляничных равнин, твердыня, построенная еще учителем Скованного, переживший Войну Гнева, ни разу не взятый, пал, и теперь открыт путь на Вестер. Велат сожжен, герцог убит. Шаутты уничтожили порт и корабли в Устричном заливе. Армии больше нет.
Армии больше нет!
Фихшейза больше нет.
Нечего защищать. Не за что бороться. Если ты не принимаешь Вэйрэна, то твой единственный путь – на юг. В Ириасту.
Чтобы выжить. Оправиться от ран. И, быть может, отомстить.
И дороги, тракты, тропки, броды наводнили беженцы. Те, что шли из Горного, убегая от закона асторэ. Те, кто теперь покидал Фихшейз. Крестьяне, солдаты, горожане, не успевшие взять ничего из нажитого добра, и конечно же чудовища в человеческом обличье.
Убийцы, мародеры, садисты и все те, кто воспользовался хаосом, чтобы творить темные дела.
Этот живой поток тысяч и тысяч усталых, голодающих, больных, раненых, умирающих, отчаявшихся людей казался нескончаемым, пускай и оставлял после себя сотни тел – на обочинах, в полях и рощах – тех, кто больше не мог идти.
В Ириасте выставили кордоны, но поток прорвал их, порой насаживаясь на копья и не боясь стрел. Смял, разметал и двинулся дальше. Его гнала война, которая отставала иногда на неделю, а иногда и на день.
Армия Ириасты не встречала врага у границ. Отошла к Лентру и ждала его, собравшись в огромное войско за Ситой – широкой рекой с обрывистыми берегами и коварным течением.
Дэйт и Мильвио отступали, как и многие другие. Треттинец знал пути, тайные тропы и проходы через дикие рощи и непролазные болота. Они успевали опережать то, что шло с севера, но все равно уже несколько раз оказывались в битвах.
В первый раз это случилось под стенами Тугста, города в центральном Фихшейзе, атакованного дарийскими отрядами. Тогда пришлось туго, и они вместе с еще тремя сотнями солдат из совершенно разных отрядов до полуночи защищали перекресток, понимая, что, если побегут, им ударят в спину и перебьют по одному.
Уходили во мраке, рассредоточившись по лесам и не появляясь на трактах еще неделю.
Затем был бой с ротой мародеров в безымянной деревеньке, и в живых осталось всего шестеро. Потом схватка в лесу, на поляне, заросшей папоротником, с людьми фихшейзского барона, решившего повесить тех, кто пришел на его земли и убил его оленя. А после, уже на границе Фихшейза, они угодили в мясорубку Ситоу, в которой на земле остались лежать шесть тысяч славных бойцов, пытавшихся защитить отступавших беженцев, продержавшихся на высотах у города два дня и павших, только когда по ним нанесли удар другие.
В той битве Дэйт выжил лишь благодаря Мильвио и Редику, фихшейзцу, присоединившемуся к ним за два дня до разгромного поражения. Они пробились, смогли вырваться из окружения, провожаемые кровавым закатом.
– Так что? – Мату повторил вопрос, выдернув Дэйта из тяжелых воспоминаний.
– Двадцать всадников против восьми пеших, один из которых ранен, – дурной расклад, – сказал плечистый кузнец Лесос, баюкая на коленях огромный молот.
– Это разведка. – Редик поморщился из-за раны в ноге. – Они уходят от авангарда далеко вперед, порой на лигу-две. Здесь безлюдные места, никто из них не ждет нападения. Уже привыкли, что ириастцы сдают все, что севернее Ситы. У нас есть шанс.
Сухонький жилистый треттинец Нацио разгладил жиденькие усики над тонкой губой:
– Ты ходишь как подстреленный гусь. Толку от тебя в бою, прости, мало. Лесос может из кого-нибудь выбить дух кузнечным молотом, но, будем честны, сила и умение – вещи разные, мой друг. Очевидно, что опытный мечник или пикинер на коне не даст себя так просто укокошить тому, кто никогда не был солдатом.
– Я был солдатом, – проворчал кузнец. – Давно. Но интендантом.
– Ну, мои извинения и сожаления, любезный. – Нацио чуть поклонился, придерживая широкий, измаранный царапинами и выбоинами фальчион. – Мату стреляет неплохо, и у него еще два болта. Одного всадника, если повезет, он снимет. Девки с луками управляться умеют, но если к ним подберутся вплотную, то плакали их красивые головы.
Тес и Гарджина одновременно и совершенно одинаково хищно усмехнулись.
– Признаем, – сказала Тес. Или Гарджина. – Отец учил нас охоте на оленей, но не бою с латником. Здесь наша помощь будет… сомнительна.
– Да, – поддержала сестру Гарджина. Или Тес.
– И что в итоге, сиоры? – Нацио обвел всех присутствующих взглядом, его блекло-зеленые глаза оставались печальны. – Лишь три бойца, в которых можно быть уверенным, да простят меня все остальные. Мастер Дэйт, мастер Мильвио и ваш покорный слуга. Даже если наши стрелки выбьют троих-четверых прежде, чем все завертится, это слишком мало, чтобы выступать против двадцати.
– Нам нужны лошади. – Доводы Нацио не убедили Редика. – Если мы не уберемся отсюда поскорее, то через два дня окажемся в сердце армии мать его светлости да Монтага. Пешком мы не успеем добраться до Друмстага. Со мной точно. Быстро я идти не могу.
– Никто тебя не оставит, – заметил Мату, перебрасывая арбалет за спину и подтягивая кожаный ремень, широкий, потертый и с отметинами чужой крови. – Понесем, и все дела.
– Лошади нам нужны, – негромко произнес Дэйт, и все замолчали. – Но мастер Нацио совершенно прав – в открытом бою нас перебьют, как глупых курей. И вместо одного раненого, Редика, мы ляжем все в эту траву.
– Впереди, в четверти лиги отсюда, колодец и ферма. Сейчас, полагаю, заброшенная. Будь я на их месте, остановился бы, дал отдых и себе и лошадям, прежде чем отправляться назад, – сказал Редик. – У нас будет час, может, полтора, чтобы приготовить им ловушку.
– Ферма? – спросил Дэйт.
– Раньше, когда я ездил по этой дороге, была. Людской поток идет западнее, она могла уцелеть, даже если разорена и хозяева оставили ее. Когда всадники будут отдыхать…
– Их все еще останется двадцать против восьми, – напомнил Дэйт. – И, как я уже сказал, лошади нам нужны, но не ценой наших жизней. Мы оставим этот отряд в покое.
Нацио довольно заулыбался, снова провел пальцами по усам, Редик помрачнел, но спорить не стал. В глазах Мильвио читалось одобрение.
– Пропустим их, сиоры. Когда они отправятся назад, пойдем по дороге. Так будет быстрее, чем по лесу. А пока нам следует сделать носилки для мастера Редика.
Отряд не отправился назад.
Миновал час, затем другой, но на дороге так никто и не появился.
– Прошли дальше? – Дэйт положил рядом с собой на траву страшный дарийский бердыш с вытянутым лунообразным лезвием.
– Гарджина? – Мильвио посмотрел на соланку.
Та с обидой прищурила узкие глаза, произнеся тихо, но четко:
– Мы с сестрой смотрели. Ждали. Не возвращались. Нельзя не заметить двадцать всадников. Если только шаутты не перенесли их мимо нас.
– Редик остается. Мы за тобой вернемся. Укройся в леске. – Дэйт принял решение и не обращал внимания на недовольство фихшейзца. – Остальным проверить оружие. Идем к ферме. Мастер Нацио, будьте любезны, не отходите далеко от стрелков. Им может понадобиться помощь, если это ловушка.
Меч у Мильвио остался за спиной, в руки треттинец взял рунку, которую добыл во время последней схватки у Ситоу, и это был куда лучший вариант для встречи с всадниками, чем полуторник.
Ферма – два дома с желтыми крышами, стоявшие под одиноко растущим в поле огромным вязом, – издалека походила на красивую картинку. Дэйт, щуря глаза из-за солнца, теперь уходящего к западу и светившего в лицо, силился рассмотреть, что там происходит.
– Слишком безмятежно, – сказал Мильвио.
Мату, потевший, как это всегда бывало, когда он волновался, быстро кивнул, а затем начал взводить арбалет.
– Тес, Мильвио, вы со мной, зайдем со стороны дерева. Мастер Нацио, вы с Гарджиной, Лесосом и Мату – от дороги. Вон там, за изгородью, хорошее укрытие. Ждите сигнала.
Пригибаясь, они поспешили через траву, мимо редких кустарников бузины к внушительному вязу. Дэйт все время смотрел на угол дальнего дома, ожидая, что в любой момент оттуда появятся враги.
Наконец оказавшись возле дерева, они увидели ухоженный двор, колодец, выложенный белой керамической (дорогой для такого хозяйства) плиткой, а также людей и лошадей.
– Проклятье, – проворчал Дэйт, поднимаясь в полный рост. – Вот ведь проклятье.
Тес сняла стрелу с тетивы, и вид у нее был такой, будто ее вот-вот стошнит от облегчения, что не придется ввязываться в тяжелую и безнадежную схватку.
Мильвио, используя рунку как шест, ловко перепрыгнул через высокий плетень, приземлившись на закиданном сухим сеном пространстве:
– Тес, сосчитай тела. Но не трогай их.
Дэйт, опершись на бердыш, мрачно смотрел на валявшиеся вокруг них трупы.
– Колодец отравлен.
– Вне всякого сомнения. – Глаза у Мильвио были жесткими. – Хозяева, а может, кто-то другой, не захотели, чтобы здесь брали воду. Солдаты напоили лошадей и напились сами.
Он присел на корточки рядом с одним из мертвецов, изучил серые губы, оттянул веко, заметив порозовевшие белки.
– Совиная трехцветка, овечья трава и ягоды зимовника. Сонная постель – яд крестьян. Им травят крыс в амбарах, а крысы – хитрые создания. Хитрее людей. Если крысы не чувствуют яда, то люди и подавно. Милосердно и просто.
– Что же тут милосердного? – Дэйт отравителей не жаловал, и в Шаруде с ними разбирались быстро и без всякого сострадания. Если поймали на попытке отравления, скидывали прямо в Брюллендефоссен. А если человек кого-то убил, то сварить преступника, постепенно опуская в кипящее масло, считалось вполне достойной наградой за злодеяния.
– Просто засыпаешь. – Мильвио серьезно посмотрел на него. – Смерть во сне – благословение для многих. Уж поверь мне, эта отрава не идет ни в какое сравнение с ядом алой тихони.
– Предпочитаю честную сталь.
– Не все люди способны сражаться сталью, мой добрый друг. И вот перед тобой пример – фермеры смогли победить там, где опытные воины, вроде нас с тобой, обязательно бы проиграли.
– Ты словно оправдываешь их.
Треттинец развел руками.
– Я бы так не поступил. Но ты сам знаешь, сколько всего плохого творится на войне. Я рад, что пили из колодца не мы.
Подошли остальные члены отряда. Тес вернулась, ведя двух лошадей, ее сестра тянула еще одну, своенравную и упирающуюся на каждом шагу.
– Все двадцать, – сказала соланка. – Двенадцать человек здесь и в поле, остальные в доме. Пятеро животных издохли, другие квелые, на ноги не встанут до вечера. Эти единственные, кто нам подходит.
– Вполне достаточно. – Дэйт был рад уже и этому. – Мату, проверь седельные сумки. Еда, вино, деньги, лекарства, нитки и иголки. Нам все это понадобится, если опять пойдем лесами. Мильвио, что будем делать с колодцем? Сюда могут прийти и другие люди.
– Ага. Враги, – посулил Нацио. – Ну и пусть травятся.
– Сонная постель недолговечна, – объяснил Мильвио. – Через несколько дней яд перестанет быть опасным, а вода станет очень горькой. Ее не смогут пить еще несколько месяцев.
– Вы вчетвером возвращайтесь к Редику, ведите туда лошадей, – сказал Дэйт сестрам, кузнецу и Нацио. – Мы вас нагоним через десять минут.
Мильвио не задавал вопросов, спокойно ждал среди мертвецов, опершись спиной о плетень, да слушал, как шумят молодые листья старого вяза. Мату возился с сумками и карманами, ссыпая все найденное в подхваченную с крыльца корзину, сплетенную из ветвей черемухи.
В доме Дэйту не понадобилось много времени, чтобы найти старый молоток и три длинных гвоздя.
Грубые доски валялись возле корыта, все еще полного воды. Дэйт перевернул его, хмуро кинул доски на колодец крест-накрест, начал забивать гвозди.
– Гроза идет, – произнес Мильвио. – Первая сильная гроза в этом году.
Дэйт мельком взглянул на чистое небо, на далекий горизонт, не увидел никаких признаков скорого ненастья, загнал двумя сильными, точными ударами последний гвоздь.
– Ветер тебе сказал?
– Да.
– Я до сих пор еще ловлю себя на том, что не могу поверить во все… подобное. Хотя давно пора это сделать, и как можно скорее. Значит, гроза. Ну что же. Мокнуть мне не впервой. – Он положил молоток и подхватил бердыш. – Мату! Заканчивай.
– Я еще не все.
– Заканчивай, говорю. Пока еще кто-нибудь не появился.
Это решило дело, и парень высыпал все найденное из корзины к себе в сумку. Мелкие монеты, мясо, фляга с белым терпким вином и несколько баночек с порошком и мазями.
Обратный путь Дэйту показался гораздо длиннее и неожиданно тяжелее. Лес за полем, куда они шли, словно пятился от них и не собирался приближаться.
А затем на дороге появились всадники.
Кирст не уставал поражаться благости Вэйрэна. Его щедрости, милосердию, вниманию к тем, кто принял его и умылся синим огнем.
Темный Наездник сделал то, что не могли сделать для Горного герцогства Шестеро. Хотя им поклонялись веками, верили в них и боготворили. Они заперли народ Кирста в горах, не давая ему никаких великих побед. Пока не появился Эрего да Монтаг, истинный герцог, первый асторэ за тысячу лет, обещавший всем, кто нашьет водоворот на свою форму, богатство, славу, будущее.
И он усилиями Вэйрэна, милостью Рукавички сдержал слово.
В бесконечно долгом противостоянии с Фихшейзом впервые за сотни лет произошел перелом. Баталии вышли через Драбатские Врата и за зиму подчинили себе страну извечного врага. Велат пал. Вестер сожжен. Кирст плакал от счастья, видя, как пылают башни и как преклоняют колена враги, роняя знамена.
Но на этом Вэйрэн не остановился и собирался отдать им Ириасту. Эти южане оказались куда трусливее фихшейзцев и не принимали боя. Бежали все дальше и дальше. Говорят, за саму Ситу, а может, и к горам Бирюзового Веретена.
Кирст ненавидел фихшейзцев, но теперь, после стольких боев, после кровавой битвы Ситоу, после леса Шершней, он уважал их. Мужи. Бойцы. Они дрались и проиграли. Стоило воздать им по заслугам, как воин воинам. А те, кто избавился от тумана Шестерых и принял Вэйрэна, теперь и вовсе с армией Горного герцогства.
Ириастцы по сравнению с прежними, уже побежденными, врагами – жалкие черви. Их не стоило уважать. Лишь пачкать мечи в южной крови.
Кирст был уверен – после того как армии возьмут Лентр и Ириаста падет, настанет черед следующего герцогства. Треттини. Вэйрэн обещал отдать им весь мир, а треттинский герцог не заключит союза с владетелем. Он не прикажет разрушить храмы ложных богов. Слишком гордый народ живет в Рионе, слишком глупый, чтобы не бояться шауттов и тьмы, что несут отродья мрака.
Да. Гордый. Не то что дарийцы и даворцы. Все же северяне всегда были умнее, практичнее и прозорливее, чем эти щеголи. А там, глядишь, и Варен подтянется, и Тараш с Кулией.
Как говорит командир Кирста, лейтенант второй роты полка «Снежных медведей» господин да Гренн: «Ни к чему спешка в войне. Мы пройдем все земли, с севера на юг, а потом с запада на восток. И те, кто не придет к Вэйрэну, вынудят нас прийти к ним».
Мудрые слова. Кирст был с ними совершенно согласен.
Победа будет за ними, и синее пламя укажет им путь.
Сейчас он с пятью своими братьями по роте ехал к какой-то забытой всеми шауттами ферме, чтобы встретить там человека в зеленом плаще, не докучать вопросами, слушаться его приказов и со всем уважением (господин да Гренн так и сказал: «Со всем уважением!») доставить в расположение полка.
Кирст знал, что ранее в этом же направлении отправился один из летучих отрядов их армии, чтобы разведать местность, поэтому в первое мгновение не удивился, когда увидел на узкой дороге, проходящей через поле, троих людей.
Западное солнце било в глаза, и никто из его товарищей сразу не понял, что эта троица не имеет никакого отношения к «Синим воробьям». Пешие и идут навстречу.
До них было еще довольно далеко, но сержант, ехавший чуть впереди Кирста, щурясь, сказал:
– Вооружены.
– И не наши. Ириастцы. – Чернобровый Дакел скривился.
Не только Кирст презирал этих жалких трусов.
– Поймаем их? – спросил он у сержанта.
Тот молча отстегнул притороченный топор с длинной рукояткой, и Кирст понимающе ухмыльнулся. Вся эта голытьба, разбежавшаяся и не желавшая драться или же принять силу Вэйрэна в свою душу, достойна лишь того, чтобы ее хорошенько напугали.
Перед смертью.
Лошади послушно перешли с шага на рысь, и Кирст вытащил из ножен клинок.
Дорога была узкой, и атаковать, растянувшись в одну широкую цепь, было нельзя – по обочинам сплошные ямы от прошедших дождей, лошади повредят ноги. Так что все развлечение должно было достаться первой тройке – сержанту, Кирсту и Дакелу.
Трое других всадников держались позади.
К чести тех, кто оказался на пути «Снежных медведей», они не побежали, и Кирст решил, что пешие либо застыли от страха, либо не понимали, что совсем скоро рысь перейдет в галоп. Он думал так до тех пор, пока самый мелкий не поднял что-то перед собой.
Кирст действовал на инстинкте, вскинул щит, и прилетевший болт вместо того, чтобы пронзить шею, ударил о край щита, изменил направление и пробил левую щеку. Наконечник разворотил зубы, повредил язык и, расколов нижнюю челюсть, вышел из правой щеки.
Солнце полыхнуло так, что Кирст, ничего не соображавший от боли, откинулся назад, одновременно натягивая поводья. Лошадь начала крутиться вокруг своей оси, а тем, кто скакал позади, пришлось резко остановиться, чтобы не врезаться в живую преграду.
Боль была чудовищная. Кирст плохо видел, потерял всякие разумные мысли и даже не чувствовал вкуса собственной крови, наполнившей рот, стекающей с губ и затекающей в горло. Он попытался закричать, но лишь забулькал и застонал, заливая себя и конскую гриву алым.
Мату попал, довольно ловко выведя из игры первого всадника. Тот был то ли убит, то ли тяжело ранен. Он не удержался в седле, рухнул, его нога запуталась в стремени, но вышколенная лошадь послушно стояла на месте.
Задние всадники замешкались, а двое передних рванули в атаку.
– Правый! – гаркнул Дэйт, предупреждая товарищей, кого из врагов берет на себя.
Отшагнул и поднял бердыш, ловя на него сокрушительный удар кавалерийского топора, усиленный галопом пронесшейся мимо лошади. Руки заныли, а сам он пошатнулся и, поняв, что не может сохранить равновесие, упал на спину, но, благодаря собственной инерции легко перекувырнувшись через голову, вскочил.
Слева шел бой, звенело оружие, но Дэйт даже не посмотрел туда, понимал, скоро налетят еще три противника и тогда станет совсем не весело. А еще он молился, чтобы хоть кто-то в лесу заметил, что тут происходит, и вернулся помочь им.
– Вэйрэн! Вэйрэн! – заорал воин в белом плаще, вскинув руку с топором, прежде чем вбить шпоры в лошадиные бока.
– Кивел да Монтаг! – дико проревел имя погибшего друга Дэйт, тараща глаза и отведя бердыш назад, готовясь к встрече, а затем прокричал клич баталии: – Сильна единством!
Его рык испугал животное, заставил сбиться с темпа, отвернуть чуть в сторону, хоть немного подальше от огромного страшного бородатого двуногого. Воин, услышав клич панцирной пехоты своей страны, тоже замешкался и вместо того, чтобы обрушить удар, так и остался с занесенным над головой топором.
Дэйт шагнул прямо к нему, и бердыш совершил в воздухе плавный полукруг, вылетая вперед благодаря длине рукояти.
Широченное лезвие прорвало кольчужные кольца рукава, прошло плоть, кость и отсекло руку чуть выше локтя, заставив ее кувыркаться в воздухе и все еще сжимать топор. Всадник подавился воплем, унесся прочь, в поле, и Дэйт сразу же забыл о нем.
До того как налетела следующая троица, он проверил, как дела у Мильвио и Мату. Их противник лежал на земле, и невысокий арбалетчик, всем весом навалившись на рунку, приканчивал сбитого треттинцем белоплащника. Тот, не издавая ни звука, даже раненый, в ответ пытался дотянуться до Мату кинжалом.
Мильвио уже встречал оставшихся. Стоял, расставив ноги на уровне плеч и подняв меч над головой, в странной, незнакомой Дэйту стойке.
Дэйт в три шага подошел к парню с кинжалом и опустил бердыш тому на голову, разваливая ее на две части.
– Проклятье! – тяжело дыша, сказал Мату, буквально сползая с древка оружия, которое ему отдал треттинец. – Чуть меня не зацепил! Проклятье!
– Перезаряди арбалет! Живо!
Парень бросился туда, где уронил самострел, Дэйт же, оставив бердыш, вырвал рунку, застрявшую между ребер покойника, и успел как раз в тот момент, когда лошади налетели на них.
Опять все завертелось. Крики, звон стали, чей-то вопль.
Кровь ударила слева, попала Дэйту на лицо горячей росой, он ткнул рункой всадника, но тот сместился в седле, рубанул мечом по древку, сбивая. На второй удар уже не хватило времени, лошадь унесла его вперед. Дэйт крутанулся на месте, проверяя, что происходит слева. Увидел, что Мильвио убил одного и теперь сражается со вторым, спешившимся. Проворным малым при круглом щите и булаве.
Он не стал помогать треттинцу, знал, что тот справится. Следовало защищать мальчишку. Тот как раз укладывал очередной болт в ложе, и это заметил ловкий всадник. Дэйт, сунув пальцы в рот, оглушительно свистнул, предупреждая Мату.
Удалось.
Парень вскинул голову, чтобы увидеть приближающуюся угрозу. Он упал на колено, поднял арбалет, одновременно нажимая спусковой рычаг.
Болт юркнул под выставленный щит, войдя в левую подмышку. Дэйт закончил дело, загнав рунку глубоко под подбородок таким сильным тычком, что ремешок открытого шлема мгновенно умершего всадника не выдержал и лопнул.
– Перезаряди! – снова приказал бывший начальник охраны герцога, забыв в горячке боя, что болтов у парня больше нет.
Мильвио уже справился со своим противником и с меланхоличной скукой аккуратно протирал пучком сорванной травы верхнюю треть клинка Фэнико.
– Шестеро спасите. – Руки у Мату дрожали. – Шестеро спасите. Почему мы еще живы?
– Потому что ты не побежал. Конные всегда ждут, что пешие побегут.
Он сходил за бердышом, вытирая рукавом испачканное в крови лицо. Лошадь всадника, которому он отрубил руку, стояла далеко в поле. Ее хозяина нигде не было видно. Возможно, он прятался в высокой траве, возможно, умер.
Тот, кого Мату подстрелил первым, сидел точно выпотрошенная кукла, вытянув ноги, склонившись вперед так, что голова едва не касалась земли. Он был все еще жив, Дэйт видел, как иногда воин пытается выпрямиться.
Он сделал шаг к нему, но Мильвио остановил:
– Оставь его.
– Он мучается.
– Он борется за жизнь, друг. Рана тяжелая, но есть шанс выжить. Хватит на сегодня крови. Оставь его судьбу на милость Шестерых.
Дэйт тоже сорвал траву, протер лезвие своего оружия:
– Полагаю, он теперь не верит в Шестерых. Посмотри на их плащи – на всех водоворот. Я знаю этот полк: «Снежные медведи». Они хороши.
– Были. – Мильвио, хмурясь, смотрел в поле. – Иначе трое пеших никогда бы не расправились с шестью всадниками. Что там происходит?
Дэйт повернул голову и увидел маленькую женскую фигурку, бредущую через море ярко-зеленой травы. Шла она странно, спотыкаясь, останавливаясь, пошатываясь, а затем рухнула.
– Это Тес? – обеспокоенно спросил Мату.
Дэйт уже бежал следом за Мильвио, и на крик сзади:
– А что лошади?! Что с лошадьми?! – лишь отмахнулся.
Соланку они нашли лежащей на земле, лицом вниз, и Дэйт прежде, чем перевернуть ее, уже понял, что все очень плохо. Вокруг головы женщины расползалось красное пятно, и в нем плавали растрепанные черные волосы.
Мильвио, наклонившись, взял за плечо, легко перевернул.
Дэйт сжал зубы, но взгляд не отвел. Нагнавший их Мату охнул и закашлялся, почти сразу же отошел, борясь с рвотой.
– Это Гарджина. – Мильвио сел перед ней на корточки, аккуратно убрал пряди с лица, тут же испачкав пальцы в крови.
Она продолжала течь из страшной раны. Нижняя челюсть женщины отсутствовала, вместо нее какое-то алое месиво, язык, часть трахеи. Кровь все еще текла, но глаза уже стекленели.
Дэйт склонился, смотря из-за спины Мильвио.
– Очень грубо, – сказал он и посмотрел в сторону леса. – Молот или палица превратили бы все в кашу. Меч… меч бы сделал все ровно.
– Челюсть вырвали. Рукой. – Треттинец выпрямился.
– Шаутт.
– Верно, мой друг. Не знаю людей, обладающих подобной силой.
– Шаутт? – проскрипел Мату, покосился на тело женщины. – Но… наши…
– Мертвы. – Дэйт помнил, как действуют демоны. – Или же теперь в их телах лунные люди. Что будем делать?
– Что делать?! – вскрикнул Мату. – Бежать конечно же!
– Иди. – Мильвио не обернулся. – Я серьезно, парень. Иди. Возьми лошадь и направляйся на юго-восток, а на втором перекрестке сверни налево и после этого через пять часов окажешься в Друмстаге. Здесь ты совершенно ничем не поможешь.
Дэйт, видя колебание арбалетчика, сказал, постаравшись, чтобы голос звучал мягко:
– Иди. Это не предательство. Глупо умереть всегда успеешь.
Мату опустил плечи, сказал:
– Простите. Я… только не шаутт. Вы же знаете. Я бы с любым другим не…
– Уходи, пока он тебя не почуял. – Мильвио снял куртку, накрыл лицо погибшей женщины и обернулся к Дэйту. – Ты уверен, что не хочешь уйти с ним?
– Я уже сражался против демонов.
– И как?
– Едва выжил.
Несмотря на ситуацию, оба невесело усмехнулись.
– Опасно оставлять это у себя за спиной, иначе я бы пошел с Мату. К тому же есть шанс, что кто-то все-таки жив. Иногда шаутты склонны играть со своей едой.
– Он пришел за нами?
– За мной. Существует такая вероятность. Или же у него свои дела, никак не связанные с тем, кого я так удивил в Скалзе. В мире теперь много демонов, которые шатаются сами по себе. Да еще и там, где идут битвы.
– И мы пойдем туда? – Дэйт кивнул на лес.
– Пойдем. Не лезь в драку первым. Если я скажу бежать, ты бежишь.
– Ты справишься с ним?
– Не я. Фэнико.
Бывший телохранитель герцога покрепче сжал бердыш:
– Не вижу разницы.
– Этот меч умеет отправлять демонов на ту сторону, но в такие моменты я лишь приложение к нему, а не он ко мне.
Мильвио вдохнул ветер, налетевший с востока, пригнувший траву почти к самой земле. Свежий, пахнущий дождем. Грозой.
Ее призрак появился на горизонте темным синяком, расползающимся во все стороны.
А потом треттинец сделал первый шаг, и Дэйт, с удивлением понимая, как громко и судорожно стучит его сердце, последовал за ним.
Лес перед ними, сейчас казавшийся мрачной, зловещей старухой-людоедкой, пожравшей всякую надежду, затаившись, ждал их.
Лошади оказались надежно привязаны, и только это не позволило им сбежать. Они мелко дрожали, таращили глаза, и их шкуры были мокрыми от выступившего пота. Одна повредила губы, пытаясь вырваться, и теперь те кровоточили.
Редик больше не опирался на копье, и его не беспокоила рана в ноге. Взяв кузнеца (голова которого была расплющена) за руку, он легко и без труда тащил того через поляну к поваленному дереву. Левая часть лица у лунного человека оказалась содрана, и теперь видны были скуловые кости, зубы и глазница. Из нее, на зрительном нерве болталось глазное яблоко, раскачиваясь в стороны.
Дэйт увидел Нацио в дальней части их стоянки, на тропинке, возле самого кустарника. Треттинец лежал навзничь. Тес узнавалась с трудом, – бесформенный мешок плоти, в котором некие силы перемололи все кости.
Был и неизвестный. Человек в зеленом плаще, с туловищем деформированным ударом кузнечного молота. Из трупа торчало четыре стрелы.
Редик покосился на вновь прибывших зеркальным глазом, но ничего не сказал, слишком занятый телом Лесоса.
Наконец бросил его, сел на древесный ствол и погрузил руку в могучую грудь, словно и не было никакой преграды. Рука скрылась до половины предплечья. Демон сосредоточенно повозил ею туда-сюда, точно делая сложный выбор, вытащил печень и, глянув на них еще раз, любезно произнес незнакомым голосом:
– Я просто шел мимо. Даже сделать ничего не успел, а этот идиот убил тело. Одним ударом! – Он мотнул головой в сторону человека в зеленом плаще, и в шее Редика что-то сухо щелкнуло, а голова повисла под неестественным углом. Шаутту пришлось вернуть ее назад, потянув себя за волосы. – Потрясающе и очень необычно. Выбил дух. Бамс!
Последнее он визгливо выкрикнул, тихонько рассмеялся, заметив, что Дэйт вздрогнул.
– Ну, пришлось извиниться и найти новое вместилище. Теперь я несколько голоден. Вы просто так глазеете или хотите присоединиться к обеду?
Он дружелюбно протянул печень гостям, выждал несколько секунд, не дождался реакции и впился в нее зубами. Ел лунный человек, как дикий зверь. Жадно заглатывая куски сырой плоти и почти столько же роняя себе на грудь и на землю. Он неотрывно наблюдал за людьми, иногда покачивая головой из стороны в сторону, и глаз болтался туда-сюда.
Словно маленький зеркальный маятник, ловя на себе блики последних солнечных лучей.
Бам. Бам. Бам. Бам.
– Вы не боитесь, – наконец изрек демон и ткнул пальцем в Дэйта. – Ну разве что вот у этого сердечко чуть быстрее бьется. А ты так не человек, а камень, южанин. Уважаю.
– Засунь свое уважение на ту сторону, – произнес Мильвио.
– Грубо, – опечалился демон, отложив печень и снова засунув руку в разорванную грудь убийцы своего бывшего тела. На этот раз на свет появилось сердце. Он обнюхал его, остался удовлетворен результатом и сказал прежде, чем снова начал есть: – Грубо. Но я вас прощаю. Все мы сегодня перенервничали. Вы убили тех, кто должен был меня накормить, я вот ваших друзей. Мы в расчете.
Кусок сердца исчез во рту, и демон, жуя, схватился за висящий на щеке глаз, с раздражением выдернул его и выкинул назад, через плечо, как досаждающий предмет.
Мильвио сделал шаг к нему, и демон хохотнул:
– Ты странный, южанин. Возможно, встреча со мной так поразила тебя, что ты сам решил прыгнуть в мой рот. Но я уже сказал. Мы в расчете. Я потешил себя убийствами и насыщаюсь плотью. Прихлопнуть вас можно, но это не доставит мне никакого удовольствия. А в вашем мире не следует утруждаться даже на такую мелочь, если она не приносит удовольствия. Так что, – он пару раз презрительно пошевелил ладонью, точно прогоняя мух, – проваливайте, пока я добрый. И помолитесь своим Шестерым за то, что ушли целыми от доброго меня.
Дэйт скосил глаза на Мильвио.
– Он врет, – спокойно ответил треттинец. – Шаутты обожают разрушать надежды. Отпустит нас, а затем начнет охоту. Уверен, мы не доедем даже до фермы.
Демон сокрушенно покачал головой, и надгрызенное сердце упало с его ладони обратно в грудную полость мертвого кузнеца с неприятным чавкающим звуком.
– Умный. Не люблю умных. Сделаешь еще шаг, и я оторву твоему другу голову! – внезапно страшно рыкнул он, когда южанин преодолел еще ярд. – Что в тебе не так, треттинец?
Голова вновь «сползла» с шеи с неприятным щелчком, и в этот самый миг Мильвио, совершенно неожиданно для Дэйта и шаутта, метнул свой меч.
Он кинул его резким, пружинистым, взрывным движением, как копье – и узкий полуторник серебряной молнией сверкнул через поляну и вошел поднимающемуся демону в живот, пробив насквозь. Сила броска оказалась такова, что пригвоздила тело Редика к дереву.
Брызнула ртутная кровь, зашипела, испаряясь, и лунный человек, не издав ни звука, застыл изломанной насмешкой на человека. Из его рта закурился зловонный дымок.
– Сильный. – Голос треттинца остался ровным, словно он говорил о чем-то незначительном и вокруг не происходило ничего необычного. – После разрушения одного тела смог перетечь в другое благодаря ране. Очень сильный. Обычно они сразу уходят на ту сторону и могут захватывать только мертвых. Интересно.
– Он не заберется в следующего? – Дэйт подумывал отрубить Редику голову.
– Не после поцелуя Фэнико. Спасибо.
– Я ничего не делал.
– Вот за это и спасибо. Не совершать глупости – иногда бесценное качество.
– Мы будем их хоронить?
– У нас нет лопаты. И времени. Здесь все еще опасно. И гроза приближается. Я попрошу у Шестерых милости к тем, кто был с нами эти последние дни. Идем.
Они вернулись к успокоившимся лошадям и выехали на дорогу в тот момент, когда в траву упали первые капли.
Друмстаг, шахтерский город, расположенный в серповидной долине между двух выросших на лесистой равнине, порядком изрытых за тысячелетия холмов. Здесь добывали руду, которую потом, баржами, сплавляли по извилистому длинному руслу Мелки, впадавшей на западе в полноводную Ситу.
Два года назад внезапный оползень обрушил склон одного из холмов, захватив с собой целый квартал, утащил все это в реку, основательно запрудив ее и повысив уровень воды, которая теперь затопила окрестные поля, превратив их не то в озеро, не то в болото.
С утра Друмстаг, отошедший от свирепой грозы, продолжавшейся всю ночь, мокрый, точно пастуший пес, выглядел жалко и бедно. Часть улиц утопала в воде, часть оказалась запружена людьми, прибывающими сюда с севера, по куда более оживленному тракту, чем те лесные дороги, по которым путешествовали Мильвио и Дэйт.
На открытых каменистых площадках, среди гор выработок, располагались палаточные лагеря тех, кто пришел, и тех, кто уходил. Еще столько же – тянулось вдоль берегов. Многие в них ждали кораблей, чтобы уплыть как можно дальше и как можно быстрее. Куда-нибудь поближе к Лентру.
У Мильвио была точно такая же идея, но сейчас, глядя на пустую реку, Дэйт очень сомневался, что им удастся покинуть город в ближайшие дни, особенно учитывая количество ожидающих. К тому же этих дней у них нет.
Одна из армий его соотечественника, движущаяся вдоль восточного побережья, стремящаяся к осаде Гавека и связыванию там северных сил треттинцев, пока остальные войска разбираются с Ириастой, скоро пройдет здесь или же очень близко от Друмстага, а следовательно, ожидание у моря погоды, как говорят соланцы, может выйти (да нет! Выйдет!) боком.
Они так и не нагнали Мату. Возможно, потеряли его в грозе, возможно, он ошибся и свернул не туда. Дэйт надеялся, что парень жив, хотя в нынешние времена никогда и ни на что нельзя надеяться.
С Мильвио они не обсуждали то, что произошло в роще, и ехали почти всю ночь, под вспышки молний, освещавших путь, поля и кустарник. Они вымокли, и лишь к рассвету гроза, встревоженно рыкая, уползла южнее, оставив после себя пьянящий запах весны.
Тогда путники уснули на несколько часов, затем продолжили путь и наконец-то добрались до Друмстага.
– Нечего здесь ловить. – Дэйт довольно быстро оценил происходящее. – Много солдат, много беженцев, много сброда и, полагаю, никакого порядка. Время сильных, наглых и жестоких.
– Не все превращаются в зверей даже в столь суровые времена.
– Твое человеколюбие меня поражает. Особенно если учесть, что ты воочию видел Войну Гнева.
Он ответил серьезно:
– Именно потому, что ее видел, я стараюсь верить в людей. Хотя бы в некоторых из них. Они порой умеют удивлять. В хорошем смысле.
Спутники были одними из многих, кто проезжал город, и потому никто на них не глазел. Все заняты своими делами и решали проблемы: кто спал, кто пытался добыть еду, лошадей или купить место в очереди на лодку. Кое-где случалась толчея из людей, телег, животных, карет. Палатки, шатры, шалаши стояли в совершенно хаотичном порядке. Из-за огромного скопления людей и скота смердело так, что перебивало дыхание. И гроза еще вымыла Друмстаг за ночь, так что Дэйт представлял, что здесь бывает в худшие дни.
Слишком большое количество прибывших на не слишком большой город.
Им пришлось спешиться и взять лошадей под уздцы, чтобы идти среди хаоса.
Внезапно Дэйт рассмотрел один из флагов палаточного лагеря и указал на него Мильвио, все еще не веря.
На сером полотнище, в голубом кругу, была изображена коричневая заостренная палка.
Кол.
Стяг он видел впервые, но похожий рисунок встречал однажды. Тот был нарисован прямо на штандарте барона да Мере.
– Вряд ли совпадение. – Он все еще не верил.
– Не будем гадать, сиор.
Мильвио направился в ту сторону. Лагерь, состоящий из десятков палаток, телег, нагруженных добром, лошадей (поставленных в собранный из подручных средств загон), словно бы обтекали людские волны, что и неудивительно. Пятнадцать человек в полном вооружении и доспехах, с алебардами и полэксами, всем видом показывали, что не дадут поживиться чужакам их собственностью.
– Только для своих, – глухо сказал солдат в шлеме с опущенным забралом.
– Позови командира или сержанта, – сказал ему Дэйт.
– Больно ему надо говорить с каждым…
– Позови! – Второй солдат на страже, прислушивавшийся к разговору, подошел ближе, снял шлем, сияя.
Дэйт узнал его. Один из ребят Харги, второго сотника баталии.
– Шестеро, милорд! Мы думали, вы погибли! Мильвио! Клянусь светом! Зови всех, олух! Это милорд да Лэнг, командир «Дубовых кольев»! Простите его, милорд. Он новенький, присоединился к нам после пещер.
Новость разлетелась по лагерю, как пожар в сухом лесу. Солдаты поднимались с лежанок, оставляли дела, выбирались из палаток, улыбались, хохотали, приветствовали. Другие, незнакомые, новые, смотрели с интересом и любопытством, но и им передалось хорошее настроение товарищей.
К Дэйту подлетел Дикай, сгреб в объятия:
– Милорд! Но как, восславь вас Шестеро?! Вы не перешли тот мост!
Помощник и бывший оруженосец повел своего господина и Мильвио через толпу, а воины, осмелев, хлопали их по спинам и плечам. Отовсюду доносилось:
– Выжили! Чудо! Шестеро хранили! Невероятно!
Дикай привел их в просторную палатку, где ящик, служивший столом, был завален картами, а на земле валялось несколько перевернутых кубков и остались следы от вина и пролитого воска.
Появился невысокий чернявый капитан «Виноградных шершней», мастер Винченцио Рилли. У треттинца, как всегда, была улыбка до ушей и зубочистка во рту. Щегольской алый берет командира наемных арбалетчиков лихо натянут на голову, а топорик бился о бедро при каждом шаге.
Грязно и восхищенно ругаясь, он отвесил Дэйту изысканный поклон и пожал Мильвио руку.
– Что, сержант? Никак решил вернуться на службу?
– Увы, теперь не время для моих игр, – улыбнулся тот.
Капитан посерьезнел, поклонился, не обращая внимания на удивленного Дикая:
– Как скажете, сиор.
Почти следом за капитаном появился рыжеусый егерь барона да Мере, мастер Зидва. Они сели вокруг ящика, и Дикай, все еще восторженно блестя глазами, налил вина.
– Мне не терпится узнать, что с вами произошло, милорд. Всем нам не терпится.
– И мы расскажем. Но чуть позже. Кто командир?
Дикай и Зидва переглянулись, и оруженосец откашлялся в кулак.
– Да похоже, что я, милорд. Рука Тавера все же подвела его, и он не вышел из пещер, прими его душу та сторона. А Харги был нашим командиром до битвы под Диром, на Земляничных равнинах. Ну… мы и остались с Зидвой. Он мне помогает.
– Хорошо, – одобрил Дэйт. – Ты вырос, парень, и люди, как я смотрю, за тобой идут. Сколько вас?
– Всего сто шесть. Из стариков, что были у Улыбки Шаутта, нас осталось шестьдесят два, милорд. Двадцать шесть – капитана, все остальные наши. Гвардейцев из них двенадцать. Мы прошли пещеры и вышли в Даворе. За это время многое изменилось. – Молодой воин пожал плечами. – Сами знаете что. Некоторые из наших решили вернуться и дать присягу молодому герцогу. Остальные… Хотели помочь вашему свояку, но быстро поняли, что не пересечем Горное герцогство. Восток далеко, а после узнали, что барон да Мере сгинул где-то в Скалзе. Ну, и пахло все это… Так что скинулись, наняли корабль и оказались в Фихшейзе. Любезный капитан Рилли позвал нас всех в Треттини и… а куда еще идти, милорд? Если их герцог примет людей, то мы будем сражаться против того безумия, что происходит в нашей стране. Быть может, еще не все потеряно.
– Мы, – Зидва подкрутил ус, – влезли в несколько боев, пока шли сюда. Некоторые воины остались в земле, но есть и те, кто к нам присоединились. В основном из нашего герцогства. Но даже несколько человек из «Серебряных алебард» Ириасты. Они под командованием капитана.
– Сукины дети, – улыбнулся чернявый треттинец. – Те еще хитрецы, прожженные наемники, но дело свое знают и бузить не будут. Мы сильны, пока идем все вместе. Нас никто не задирает и обоз не грабит.
– Идете к Гавеку? Не через Лентр?
– Ну… не уверен, что хочу сражаться на стороне ириастского герцога. Он всегда был жадным малым. Пока «Виноградные шершни» вместе с «Дубовыми кольями». Большая часть моего отряда давно ушла в Гавек и ждет меня там. Когда их капитан присоединится к ним, будем искать нового нанимателя, но только не эту паскуду, юного да Монтага.
– Я заплачу вам, – негромко сказал Мильвио. – Сумму за год вашей работы, с условием, что твои три сотни будут рядом с «Кольями», пока не поймем, что дальше.
Капитан восхищенно цокнул языком:
– Всегда рад с вами работать, сиор. Мы же тут прямо как братья теперь.
В его словах звучала ирония наемника, но он не слишком кривил душой. После Улыбки Шаутта многое изменилось.
– Вы тоже шли к Гавеку, милорд?
– Нет. Мы направлялись в Лентр. – Дэйт не стал объяснять, что они с Мильвио планировали оставить войну и плыть в Кариф. Счел, что сейчас это прозвучало бы совершенно неуместно.
– Разве вы не слышали новости?
– Какие? Мы несколько дней пробирались через сельскую местность и леса. Что происходит? Как идет война?
– Сторонники Вэйрэна захватывают западное побережье Ириасты. Очень быстро. Фихшейз теперь – это равнинные кантоны с протекторами Эрего да Монтага. Рукавичка в Велате. Как говорят, правит, и сестра герцога Фихшейза ей помогает. Или подчиняется. Или служит. Синие огни ползут по землям все дальше на юг, – тяжело произнес каждое слово Зидва. – Но самое главное, владетель Ириасты приказал уничтожить все мосты через Ситу. Они готовятся к сражению, которое случится через месяц-полтора, как до них докатятся враги и смогут создать переправу. Но для тех, кто сейчас здесь, путь в Лентр отрезан. Так что большинство солдат в Друмстаге собираются идти в Треттини и присягнуть герцогу Анселмо. Или вовсе переплыть Жемчужное море, надеясь, что блокаду снимут.
– Есть и те, кто поворачивает назад, – презрительно усмехнулся капитан Рилли. – Они либо сдались, либо сочли Вэйрэна не таким уж плохим вариантом, либо считают, что их беда не коснется. А есть те дураки, кто верит сказкам из Рионы и боится ведьмы.
– Ведьмы? – не понял Дэйт.
– Да выдумали сказочку, что теперь в Рионе некромант. Настоящий, а не как указывающие. Но тоже откуда-то с Летоса. Как ту леди зовут, а, мастер Зидва? У тебя хорошая память на эти северные имена.
– Шерон из Нимада.
– Ну вот. Якобы Шерон из Нимада, некромант, и подняла целое кладбище да заставила плясать покойников перед окнами герцога. Теперь ждем новостей, что у его милости появились гиганты, асторэ, таувины и самолично Скованный.
Дэйт увидел, что Мильвио улыбается, а его глаза сияют.
– Что? – спросил он.
– Похоже, мне больше не надо в Эльват, мой друг.
