Глава шестая Рыжая и остальные
Поймать его живым оказалось не так-то просто. Но девчонка Гвизи, ее новая ученица – Дакрас – придумала рабочую схему. У нас все вышло без потерь.
Потом мы его разобрали на куски, позаботившись, чтобы он не переставал дышать.
Было весело, и я отомстил за брата, которого убили такие, как он.
Экстракт надпочечников великолепен, крови хватит надолго, а из позвоночника выйдет невероятное количество нужных предметов. В первый раз такая удача за много лет. Все, что от него осталось, мы сложили в ящик, засыпали солью с озера Харум-Та и отправили через континент, в Риону. Во дворец таувинов. Дакрас сказала, что это глупо и будут последствия. Она, конечно, талантлива, но слишком юна и много на себя берет. Это пройдет. Естественно, если маленькая зазнайка выживет.
«Об охоте на таувина». Письмо тзамас
Вир вернулся в зал через сутки после той неприятной ночной встречи, когда милое Облако легко лишило его талантов и едва не съело.
Мессерэ Менлайо никак не прокомментировал пропуск предыдущего занятия. Он учил высокому танцу со смертью и считал, что у всех есть своя голова на плечах. Если кто-то не понимает, зачем нужна регулярность в познании меча, то он рано или поздно этой головы лишится.
Мастер поставил Вира в пару с Эннио, заставив обоих шагать зеркально основным путям «Дороги Тиона» и сражаться из низких соланских стоек, где каждый укол перетекал в режущее движение, а обратный хват был столь же распространен, как и обычный.
Орсио на приход Вира не отреагировал. Если седоусый толстяк и был удивлен появлению гостя из Пубира после той беседы с Каром, то эмоций не проявил. Вир тоже ничего не сказал. Он не обижался на старшего мастера, сдавшего его непонятному и странному разноглазому человеку. Нельзя обижаться на малознакомого, который тебе не друг и даже не приятель. Да и обида – вещь совершенно непродуктивная. Виру она ничего не даст, лишь помешает тренировкам.
Просто для себя он решил, что его основная задача – учиться мечу. Точнее, дать телу окончательно подстроиться под те знания, что просыпались в нем каждый день. А все остальное на площадке не важно.
Как говаривала Нэ: обида – песок, который мешает смотреть вперед, когда попадает в глаза.
Но несмотря на это, разумеется, Вир думал о случившемся с ним.
О том, кто такой Кар, что ему надо и почему изображения светлячков остановили его от того, что он хотел сделать? Почему поверил, что Вир – не сойка? Что за соглашения с сойками? А самое главное – к чему эта встреча теперь приведет?
Расскажет ли Кар о нем Пубиру? Какой шаг сделает следующим и как поступить Виру?
Он худо-бедно мог ответить лишь на последний из вопросов. Бежать или скрываться не имело смысла. Отчего-то Вир ни секунды не сомневался, что играть в прятки можно с кем угодно, но не с Облаком. Тварь найдет его, и, стоит ей только захотеть, он мгновенно потеряет свои недавно обретенные способности, как это уже случилось в храме Шестерых.
– Ожидание, – сказала ему Катрин. – Научись ждать. Иногда решения приходят со временем. И порой все случается вопреки твоим действиям и воле.
– Разве это правильно – отдавать себя на милость Шестерым?
Она рассмеялась.
– Тот, кто ждет, выигрывает у того, кто торопится. Торопливость никогда не приносит удачи, а ожидание должно заканчиваться решением и действием. Но только в нужный момент. Понимаешь эту грань? Нет. Не понимаешь. Но поймешь.
И он решил оставить все как есть. Хотя бы пока у него не появится больше информации. Ходил на площадку, звонил в колокольчик и слушал то, что ему говорили светлячки.
Порой с ним случались вещи очень важные, а бывало, и странные.
К примеру, в один из дней ему жутко захотелось куриных яиц, он съел дюжину прямо сырыми, и показалось – ничего вкуснее в жизни не пробовал, хотя спустя несколько минут Вир со все возрастающим ошеломлением смотрел на оставленную на столе скорлупу и думал, что вообще на него нашло.
В другой раз он проснулся с ясным пониманием того, что теперь точно знает, как делать татуировку. Вернее, какие ингредиенты и в каких пропорциях смешать, чтобы получилась краска, секрет которой хранила Нэ, больше не делясь им с учениками.
А после Вир осознал, что с закатом город изменился. Ему потребовалось несколько минут тупого созерцания, чтобы понять: вокруг глубокая ночь, на улице звенят цикады, луна все еще не вышла из-за туч, а он видит мир в разных оттенках серого.
Где-то темнее, где-то светлее. Но мрака для него больше не существовало.
Голоса, к которым Вир привык, с каждым днем звучали тише, и лишь иногда он слышал Катрин, которая пока не оставляла его. Она показывала ему прошлый мир. Свое время… Храбрые подвиги. Потерянная любовь. Отчаянные самопожертвования. Предательство. Верность. Неправильные решения, приведшие к катастрофе и гибели тысяч невинных людей. Сражения с мэлгами, битвы, о которых складывали легенды и про которые все успели забыть. История таувинов, живших в эпоху Катрин Золотой Искры, лишь малая грань, о которой он узнал, но она оказалась очень далека от сказок, а рыцари с рисунками на теле – от тех светлых образов непорочных воинов, к которым привыкли живущие ныне.
Таувины получались не богами, а людьми. Со своими страстями, целями, желаниями, мечтами и болью. Хорошими или… плохими. Они спасали Единое королевство и уничтожали его. Дрались с шауттами, мэлгами, армиями, асторэ, обычными солдатами и друг с другом.
Друг с другом они тоже сражались.
А иногда выступали и против волшебников.
Всякое случалось, но все это забыто. К добру или худу, Вир не знал.
Катаклизм стер историю прошлого и начал ее заново.
Он все так же ходил в зал, постигая «Дорогу Тиона» и уже не удивляясь, что порой видит, как бьется сердце Эннио, или может почувствовать, как ноет сломанная ключица мессерэ Менлайо.
Порой прохожие расцветали разными красками или «раскладывались» перед его взором на части, и тогда он видел кровеносную систему или вовсе голый скелет.
– Еще рано, – прошептала Катрин. – Рано учиться лечить. Позже. Если колокольчик продолжит звенеть и прилетят еще светлячки.
Иногда он забывал о Каре. Тот не действовал, не приходил и не продолжал свои странные разговоры. Но как-то в толпе он заметил плоское, неприятное лицо арбалетчика Талетти. А в другой раз женщина, очень похожая на Монику, смотревшая на него, отвернулась слишком быстро и так же быстро скрылась, чтобы он мог решить, следила ли та за ним.
Но он не сомневался – люди Кара где-то близко. Виру это не мешало жить, просто он считал, что они – вполне приемлемый вариант.
Уж лучше, чем Облако.
Вир решил узнать про чудовищную собаку хоть что-то и даже сходить в публичную библиотеку, открытую каждому, кто готов заплатить четверть рен-марки и умеет читать. Но занятия фехтованием, а после них колокольчик забирали все свободное время.
И так бы продолжалось еще долго, если бы в один из дней его не поразило необычное чувство.
Как молния.
Боль, от которой на мгновение Вир задохнулся, и стало понятно, что это совсем не боль, а гнев.
Он всегда, всю свою жизнь, был спокоен и контролировал эмоции. Нэ смеялась над ним из-за этого и… уважала именно за это. Гнев, обида, презрение – все эти чувства Вир считал лишними. Он никогда не обижался на грубые слова в свой адрес и никогда не лез из-за них в драку. Кулаки, дубинку или даже нож парень предпочитал использовать лишь в крайних случаях, когда начинается физическое насилие.
А злость, пришедшая к нему сейчас, пришедшая без всякой причины, ошеломляла.
Он понимал, что это чувство совершенно неестественное, а потому сохранял ясность мысли и пытался проанализировать происходящее. Вне всякого сомнения, это еще одна сторона его обременительного дара, но вот только к чему она? Ученик Нэ мог оценить полезность того же зрения в ночи, но столь яркая эмоция, да еще не к месту?
А после, прямо сквозь стену, он «увидел» раздражающе красный, слабо мерцающий уголек, движущийся по городу совсем недалеко от него. Вир выскочил на улицу, на бегу застегивая рубашку и закатывая рукава. Потерял «уголь», тут же нашел на соседней улице и очень удивился, когда тот принял облик человека.
В висках сильно заломило, и боль вместе с закипающими эмоциями заставила Вира осторожно вдохнуть.
Мужчина, старше ученика Нэ, чуть ниже, с виду сильный и ловкий, смотрел без страха и улыбался дружелюбно. В нем не было зла, но все инстинкты шептали, что этот незнакомец очень опасен. Смертельно. И его следует убить.
Прямо сейчас.
Открытое правильное лицо, темные, чуть жесткие волосы и странные глаза. То ли ореховые, то ли желтые. Но что точно – в них было множество золотых искорок.
А еще левая рука смущала.
Затянутая в перчатку, она не выглядела необычной, но Вир знал (знал!) что с ней что-то не так и весь этот необоснованный гнев, ярость и желание влезть в драку из-за нее.
Ученик Нэ не стал кидаться на незнакомца. Все же она хорошо воспитала найденыша с улицы. Первым делом, не видя прямой угрозы, он попытался понять, кто этот человек, а потом уже принимать решение.
Они успели обменяться короткими фразами, когда наваждение прошло, исчезло, отпуская виски и затылок. Смыло все негативные эмоции, а после в Вира врезалось нечто тяжелое.
Нападение оказалось неожиданным для него, и лишь удар палки Нэ по лопатке позволил ему сохранить кости целыми. Мягкая подушка обняла его, когда дерево, в которое врезалась спина Вира, лопнуло щепками, а ствол развалился на три части.
Скоротечный полет в небо, крыша, удар, крошево, треск, пыль, и он покатился по чердачному помещению, ломая старую, накрытую серыми тряпками мебель.
Немолодую женщину, пружинисто приземлившуюся недалеко от него, быстро приходящий в себя Вир сразу отнес в категорию «держаться подальше».
Среднего роста, худощавая, поджарая, немного сутулящаяся, с короткой седой косой, лицом резким и хищным. У нее были колючие, злые, бледно-голубые глаза, точно стеклянные пуговицы, которые отслеживали каждое его действие, вплоть до движения пальцев.
– Лучше лежи, малыш. – В руках у нее появился нож. – Мы просто поговорим.
Он никогда не видел ее, но понимал, кто перед ним. Сойка. Случилось то, чего так боялась Нэ: они нашли его. Или проклятущий Кар все же сообщил в Пубир о странном найденыше.
Вир поднялся и вытер рукавом кровь из разбитой губы.
– Ну и зря. – Неприятный был у женщины голос. Очень неприятный.
– Я уйду, – сказал он ей. – И это последняя кровь, которая сегодня прольется.
– Да ну? А отпущу я тебя, поскольку верю во всепрощение Шестерых?
Он понял: время разговоров кончилось. С такой не договориться. И знал – все закончить надо быстро. Настолько быстро, насколько это вообще возможно.
То, что возникло между ними, разом выжгло всю пыль, кружащуюся в воздухе, и заставило тряпки, укрывавшие мебель, загореться. Помещение медленно начало наполняться едкой вонью.
Женщина уклонилась. Вряд ли она увидела удар (Вир его тоже не увидел), но развернула корпус, а потому смерть прошла мимо, оставив позади сойки, в крыше, рваную, величиной с яблоко дыру, края которой слабо дымились.
– Неожиданно, малыш. – Женщина на миг скосила глаза и посмотрела на ровный срез своих волос. Большая часть ее косы теперь отсутствовала, а тлевшие волосы она сжала в кулак, гася последние искры.
Он ударил еще раз. Тем же самым, неизвестным ему, теряя следующего светлячка. На этот раз сойка не отступила, приняла удар на ладонь с рисунком бабочки на ней, стиснула пальцы на чем-то невидимом, с отвращением отбросила в угол, и стена там тут же занялась пламенем. От пола, по всему скату крыши, перепрыгивая на перекрытия.
Вир с нарастающим ужасом подумал, что только что поджег чей-то дом, отвлекся, и нового шанса сойка ему не дала.
Налетела, ударила ногой в голову, схватив за обе руки, крутанула, так что он совершил в воздухе дикий кульбит и со всей силы врезался головой в пол.
Голоса раздавались словно из-под воды.
Глухие, неразборчивые, низкие. Они то гудели над ухом, то удалялись, уходя на глубину, то снова всплывали.
Вир попробовал осторожно пошевелить пальцами рук. Затем ног.
Не вышло.
Тогда он сделал это уже совсем не осторожно, а в полную силу, но ни ноги, ни руки не ответили на его приказы.
– …тогда зачем ты притащила его? – Голос внезапно стал четким. Женский. Сильный. Властный. Спокойный. – Раз считаешь, что он опасен.
– Ну, ему же надо задать несколько вопросов. – Он узнал сойку.
– А что потом, Лавиани? Убьешь его? Он еще совсем мальчишка.
Лавиани. Это имя он слышал от Нэ. Сойка-отступница, за которой пару лет назад гонялись по нескольким герцогствам, потому что она умудрилась крепко досадить Боргу.
– Мальчишка, рыба полосатая, едва не прикончил меня.
– Но не прикончил. А ты ему едва череп не проломила. Мне пришлось лечить сотрясение.
– Твое стремление защитить всех убогих меня всегда умиляло, девочка. Повезло, что он совершенно неопытный. Хотела бы я знать, какой идиот его учил. Точнее, не учил. Чему ты улыбаешься, рыжая?
– Он такой, как ты. И не такой. – Голос глубокий, красивый, чувственный. – Твои нити – черная ночь, у него же встречаются те, что алее глаз эйвов.
– Не знаю, о чем мне это должно говорить, да и плевать, что ты там разглядела пустыми глазницами. Меня больше интересует, откуда взялся щенок. Ему семнадцать? Восемнадцать? Это значит, я должна была о нем знать. Но вот не знаю. Не знаю о молокососе, на спине которого пять рисунков. А в начале нашей встречи было восемь! Восемь, рыба полосатая! Как у Шрева! Ясно. По вашим рожам вижу, вы не понимаете, насколько это много. Долго он будет как медуза? Я, конечно, его шибанула, но не настолько сильно.
– Пока я этого хочу, – вновь произнесла первая женщина.
– Ну так расхоти, рыба полосатая. Сколько он будет разлеживаться в нашей гостиной?
– Ладно.
– И ты полностью уверена, что он не воспользуется талантами?
Она не стала отвечать.
– Рыба полосатая. Если ты такое проделала с ним, то, значит, можешь и со мной. Стоило все же прочитать книгу прежде, чем отдавать ее тебе. Я ведь могла вырвать несколько лишних страничек.
Негромкий голос женщины, в силах которой было сделать так, что Вир не мог открыть глаз, не мог шевельнуться, не мог использовать татуировки, прозвучал прямо у него над ухом:
– Вижу, ты слышишь. Что же. Сейчас сможешь видеть и говорить.
Действительно, через несколько минут он сумел поднять веки и осмотреться.
Ученик Нэ лежал на полу в просторном прямоугольном зале, потолок которого украшали старые мозаики из голубого агата и розового кварца, а в широкие окна заглядывали ветви садовых деревьев, и сквозь их листву проникал мягкий свет.
Женщина, сидевшая напротив, сразу же обратила на себя его внимание. Северянка. Бледнокожая. Невысокая. С красивым, правильным лицом, чувственными губами и большими глазами. Странными. Совершенно бесцветными. Со столь прозрачной бледной радужкой, что он не смог бы определить их цвет даже с третьей попытки.
Половина головы у нее была белой, не седой, а именно белой, точно снег, который Вир видел лишь два раза в жизни.
Смотрела она на него серьезно, внимательно, но в ее взгляде, да и лице, он не видел злобы или настороженности. Хороший взгляд. Прямой. Честный. Вир, который до встречи с Нэ был человеком улицы, вполне разбирался в том, как смотрят люди. В кварталах Пубира это основа выживания – понимать тех, кто рядом с тобой, прежде чем они сами поймут свои желания.
Она понравилась ему. Сразу и безоговорочно. Кем бы она ни была, есть шанс поговорить. А может, и договориться. Потому что пока Вир считал свою ситуацию не слишком-то обнадеживающей.
Из-за ее плеча выглядывала сойка. Сердитая и настороженная. Дальше, на подоконнике, подобрав под себя ноги, сидел парень, с которым он разговаривал до того, как началась та странная драка.
Последней в комнате была статная женщина в Элегантном, пускай и не кажущемся дорогим платье. Еще одна северянка. Хотя… третья северянка, сойка тоже была из них. Вир отметил соблазнительный вырез незнакомки, ее лебединую шею, губы. И волосы. Рыжие, собранные на затылке в высокую прическу, скрепленную несколькими заколками. От рыжих он старался держаться подальше – ему однажды нагадали, что одна рыжеволосая принесет ему множество проблем.
И вот те на.
Проблемы уже здесь. В полном составе и во всем разнообразии.
– Интересно, – произнес он.
Брови женщины с бесцветными глазами поползли вверх.
– Интересно? – Она явно ожидала от него иных слов.
– Как ты это сделала со мной? Не могу двигаться, только головой крутить.
Та продемонстрировала ему ладонь и длинную, очень тонкую, с виду гибкую иглу. Показала глазами, куда смотреть, и Вир увидел, что в его руке, между средним и указательным пальцами воткнуто три таких иглы, а еще две между безымянным и мизинцем. И если эти иглы так же длинны, как та, что держала незнакомка, они должны были заканчиваться где-то возле запястья.
Что удивительно, боли он не чувствовал.
– Еще несколько у тебя за ушами и в шее.
– И это не дает мне использовать талант? – Сейчас это интересовало его куда больше, чем «кто вы?», «где я?» и «что вы собираетесь со мной делать?»
– В прошлые эпохи такие, как ты, охотились или сражались с такими, как я. А у таких, как я, иногда возникала потребность взять… некоторые вещи, скажем так, у таких, как ты. Довольно сложно провернуть подобное, пока на вашей коже есть татуировки. Иглы, введенные в правильные точки, избавляют от драк с таувином. В данном случае с сойкой.
Возникла пауза. Как видно, женщина ждала вопроса, кто она, но Вир не спросил, и рыжая, крутившая в руках чашку с толстыми керамическими стенками, чуть улыбнулась.
– Я Шерон. А ты?..
Он чувствовал, как густой сироп течет по его жилам вместо крови. Отвечать не хотелось, даже несмотря на то, что Шерон ему понравилась. А еще он где-то слышал это имя. Совсем недавно. Возможно…
– Вы тоже служите Кару?
Она едва слегка нахмурилась, и Вир почувствовал, что северянка не понимает, о чем он.
Зато сойка внезапно встрепенулась:
– Кар? Массивный старый козлина, глаза у которого словно плясали на лице, да так и застыли на разном уровне друг от друга? Ты о нем?
– Описала ты его похоже.
– Рыба полосатая, малыш. Ты что-то путаешь. Он уже давно должен быть в могиле.
– Кто такой Кар? – поинтересовалась рыжая.
Сойка поморщилась, не скрывая раздражения, что ее спрашивают, но все же ответила:
– Купец. Из Торгового союза Великой руки. Я видела его тридцать пять лет назад, и уже тогда тот был довольно немолод. Удивлена, что он еще не на той стороне.
– Если ты с ним знакома, означает ли это неприятности для нас?
Теперь сойка задумалась, и Вир видел, как та опустила взгляд.
– Нет.
Она лгала. Ученик знал это. Или же… недоговаривала. Колючие льдистые глаза прожгли в пленнике дырку, и знавшая Кара процедила:
– Итак. У нас общие знакомые. Чего ему от тебя было надо?
– Погоди, – одернула ее Шерон. – Тебе не кажется, что очень невежливо не представиться, когда я назвала тебе свое имя?
Он хмыкнул:
– Она на меня напала первой, и теперь я ваш пленник. Это вам не кажется ли, что при таком раскладе просить о вежливости довольно самонадеянно?
– «Довольно самонадеянно»? – Рыжеволосая беззвучно хлопнула в ладоши. – Оказывается, юноши улицы еще могут меня поразить знанием сложных слов. Ты и читать умеешь?
– Умею. – Рыжая его раздражала и вызывала опаску.
Шерон печально вздохнула:
– Мы не с Каром. Мы сами по себе и до сегодняшнего дня не знали о твоем существования. Мы не враги, если ты не враг нам.
Он долго смотрел ей в глаза и произнес с большой осторожностью:
– Не враг.
– Я Шерон. Она – Лавиани. Там – Тэо и Бланка.
– Лавиани. Та, которую искал Борг.
Сойка хищно оскалилась:
– Как он поживает?
– Не знаю. Никогда его не видел. – И тут же, вновь посмотрев на Шерон, назвал свое имя: – Вир. Меня зовут Вир.
Лавиани громко фыркнула:
– Серьезно?! Вир?!
Она увидела, что никто, кроме него, не понимает, и пояснила:
– У дна Пубира есть свой диалект, свои слова и понятия. Вир – это не имя. Но так называют тех, кто упрям и упорен. Бык. Это прозвище.
– Да, прозвище. Мне сказали, что второй раз человек с моим именем – это уже слишком сложно. Для надежд. Я не знаю, что это означает. Поэтому меня назвали Вир.
– А как называла тебя мать? – мягко спросила Шерон.
– Релго.
Он не понял, почему они все застыли на мгновение и тишина стала настолько вязкой. Щека Лавиани резко дернулась, словно сойке отвесили неожиданную и болезненную пощечину, глаза превратились в узкие злобные щелочки.
Шерон порывисто встала, словно бы закрывая его от сойки.
– Ты же знаешь, что он не виноват? – Низкорослая северянка заглянула в лицо Лавиани. – Это просто имя.
– Просто имя, – словно убеждая себя, неохотно кивнула женщина после тяжелой минуты раздумий. – Скажи-ка… Вир. Какие у тебя дела с Каром и почему ты решил, что мы от него?
– Он думал, что я сойка, и когда появилась ты… – Ученик Нэ попытался пожать плечами, но вышло плохо. Точнее, совсем не вышло. Проклятые иголки Шерон, кем бы она ни была, работали надежно. – Я решил, что он отправил сообщение в Пубир и за мной пришли. Ты пришла.
Лавиани задумчиво потянула себя за мизинец на правой руке:
– Вопросов все больше. Какое дело Кару до соек? Ты скрываешься от Пубира? И ты – сойка.
– Не знаю. Да. Нет.
Бланка искренне рассмеялась этим лаконичным ответам.
– Ты – сойка, – с нажимом сказала Лавиани, вновь прищуривая глаза, что, кажется, означало у нее высшую степень не то злости, не то раздражения.
– К шауттам двигать, тетя ты! – Он почувствовал усталость от ее недоверия и, сам того не осознав, перешел на язык дна. Нищих, воров и необразованных людей. То, что Нэ выбивала из него палкой. Прервался. Закрыл глаза, чтобы восстановить душевное спокойствие, и сказал, обращаясь исключительно к Шерон, вложив в эти три слова всю свою искренность: – Я не сойка.
– Он не сойка, – подтвердила Бланка. – Я же говорила. Нити не как у Лавиани и…
– Да-да! – сказала та, кто заставил Борга искать ее по всему миру. – Слышали. Он просто мальчик из кварталов Сизой Слизи, выплывший со дна Ржавого канала. Всем известно, что татуировки есть на спине каждого жителя Пубира. Если подкинуть навозную лепешку в воздух на центральной улице города Ночного Клана, то обязательно попадешь в какого-нибудь молокососа с щедро расписанной спиной. Кто твой учитель, умник? Шарлотта? Григор? А может быть, Шрев? Где они тебя держали, если я о тебе совсем ничего не знаю? Кто дал тебе новое имя?
Он провел языком по губам. Очень хотелось пить, но просить Вир не стал и раздумывал, стоит ли отвечать на вопрос. То, что Лавиани пришла не из Пубира, уже понятно. Нэ рассказывала, что сойка-ренегат теперь никогда не пойдет на мировую с Боргом.
– Нэ.
Сойка с разочарованием надула щеки:
– Я спрашивала, не кто тебя рисовал, а кто учил. Ты разницу-то понимаешь?
– Нэ дала мне имя, и она же учила, пока не отпустила. Считала, что в Пубире мне опасно и, если кто-то из соек узнает о моем существовании, быть беде.
– Учила. Чему она могла тебя учить, хотела бы я знать? Звонить в глупый колокольчик, как когда-то хотела, чтобы делал мой сын?! – неожиданно зло выплюнула Лавиани. – Она старая, выжившая из ума ворона. Кар да кар. Вот и все, на что способна эта развалина. Кто тренировал тебя? Кто учил?
Он мог бы сказать кто. Перечислить имена, начиная с Катрин, но понимал, что его только поднимут на смех.
– Нэ, – снова повторил Вир.
– Малыш, моей особенностью является то, что я могу ощущать соек. Так я узнала, что по району Фехтовальщиц бродишь ты. Я виделась с Нэ не раз и не два. Она не сойка. Знает много, не спорю, но не сойка. Я бы почувствовала.
– Она рассказывала про тебя. И про своего ученика, который стал твоим учителем.
– Ну да. Научила его ставить черточки, и он разукрасил мою кожу с позволения Борга в обход Нэ. Это не делает ее сойкой.
– О чем мы спорим? – спросил молчавший Тэо, который все это время больше внимания уделял виду из окна. – Так ли сейчас важно, кто эта Нэ? Она далеко, в другой стране и ни на что не влияет. Нам надо принять решение насчет Вира и двигаться дальше.
– Принять решение? Только не говори, что ты решил его извести цирковыми фокусами и жонглированием, Попрыгун.
– Я говорю о том, что если он не опасен, не врет, пришел не ради тебя, то нет нужды держать его. Пускай идет.
– Мудро, – одобрила Бланка. – Но я бы не отпускала.
– А? – Лавиани и Шерон одновременно повернулись к ней, а Вир ощутил, что «взгляд» рыжеволосой обжигает его даже через черную повязку.
– Странно, что вы удивляетесь. Две сойки лучше, чем одна. У него есть определенные способности. И навык.
– Шаутты тухлые у него, а не навыки, – проворчала Лавиани. – Это была самая легкая драка в моей жизни. У него есть таланты, но пользоваться ими он неспособен. Никакого опыта боев, никакой хитрости.
– Так научи его.
– Ты совсем обнаглела, рыжая. Я не беру учеников, а этот дылда вообще не пойми кто. Он мог наплести нам с три короба, и что? Мы тут же обнимемся и станем добрыми друзьями? Хрена с два!
– Хрена с два, – поддержал ее Вир. – Хочу держаться от тебя как можно дальше. Так что отпустите меня, и я займусь делами, от которых вы меня отвлекли.
– Отпущу я тебя только… – взъерепенилась Лавиани, но ее оборвала Шерон:
– Хватит! Это ни к чему не приведет. – Было видно, что северянка приняла решение и показала ему иглу. – Сейчас ты уснешь. Не возражай. Ты уснешь, и тебя унесут отсюда. Если ты врешь, то хотя бы не найдешь место, где мы живем.
– Я не вру.
– И все же. – Она осталась непреклонна. – Это не больно.
– Хорошо, – вздохнул он, понимая, что у него все равно нет выбора и споры бесполезны.
– Увижу тебя еще раз, больше не буду добренькой, – пообещала Лавиани.
Вир хотел сказать, что если сейчас она считает себя добренькой, то довольно сильно заблуждается, но по привычке сдержался. Злые слова никогда не приводили ни к чему хорошему. В следующую секунду Шерон воткнула в него иголку, и последнее, что он запомнил, слабая улыбка на губах Бланки.
