Глава девятая ЩИТ МАЛЬТА
Говорят, что он сиял, как звезды.
Нет, это ложь. Говорят, он был ржавым и невзрачным.
И это ложь. Говорят, что каждый из символов впитывал магию шауттов, загораясь.
И, быть может, правда, что луч, который он испускал, сжигал города.
Истина лишь в том, что однажды Мальт спас благодаря ему младшую сестру.
Домыслы об оружии Шестерых
Письмо Лавиани получила утром, мрачно приняв конверт от гвардейской тройки, приехавшей к опустевшему дому Бланки.
Вскрыла при них, увидела знакомый почерк, прочла, что все в порядке и пока друзья задержатся во дворце. Еще раз Шерон звала ее приехать, но бывшая убийца Ночного Клана уж лучше сунула бы руку в уголья, чем вернулась в Каскадный дворец. Она там не была уйму времени, всегда думала, что больше не побывает, и вот теперь – как над ней посмеялась судьба.
Обхохочешься.
– Будет ответ, сиора? – вежливо спросил сержант, молодой светлобородый симпатичный парень. – Нам приказано подождать, если вы захотите написать.
Сойка едва сдержалась, чтобы не нагрубить. Этот зеленоглазый уж точно не виноват в ее печалях. Впрочем, раньше ее подобное бы не остановило, а теперь поди же ты! Старая развалина начала думать о чувствах незнакомых мордоворотов.
– На словах, – сухо сказала она. – Передай, прочла.
Лавиани вернулась в дом, до сих пор еще не веря в то, что произошло вчера.
Разумеется, она его сразу узнала, пускай и прошло несколько десятков лет. Что с того? Щенок заматерел, но остался прежним умным, жестоким, расчетливым говнюком, каковым она его и запомнила. Все тот же холодный тяжелый взгляд, все так же поджимает губы волевого рта. Устроил тупой маскарад, и она не удержалась от грубых реплик.
Привлекла к себе его внимание, втайне опасаясь, что он вспомнит ее, пускай они и виделись всего дважды. Но нет.
Не вспомнил.
Она изменилась с тех пор. Сильно. И уже не была той, кого рисовал Бретто на веранде Закатной полосы. Он считал ее очаровательным, ранимым и нежным цветком азалии, и ей ничего не стоило ему подыграть. Ночью она убивала по заданию Клана, закрывая в Рионе вопросы, а днем была с ним. Сперва в городе, затем, когда узнала, кто он, даже во дворце. А потом…
Лавиани зло зашипела и швырнула подвернувшийся глиняный горшок в стену. По счастью, тот оказался пустым и разлетелся осколками, ничего не пролив и не просыпав.
– Бланка! – рыкнула сойка. – Когда, шаутт вас задери, ты уже наймешь служанку?!
Она не стала ничего убирать. Сердито прошла по черепкам, подхватила нож. Клинок одного из Шестерых, как утверждала Шерон. Клинок, который ей подарил Бретто, а она отдала сыну. Фамильная реликвия, после гибели Релго найденная у Шрева.
И вот клинок тоже вернулся в Риону.
– Рыба полосатая, – только и прошептала сойка.
Заперла дверь, потом ворота и вышла в ненавистный ей город.
Больше четырех часов она терлась в сомнительных местах у портовых таверн, заглядывая в притоны, бордели и опасные закоулки. Сойка умела дышать городом, растворяться среди людей, становиться незаметной и никому не интересной. Улицы, кварталы, переулки и тупики, подвалы, рынки и чердаки были ее охотничьими угодьями с ранней юности, и она ощущала себя здесь словно барракуда в морской воде.
Ее не видел никто, даже если она оставалась на виду, Лавиани же видела и слышала всех.
Неприметные непосвященным знаки на тавернах, сараях артелей, маленьких лавках говорили ей, что то или иное заведение находится под покровительством добрых братьев ловких рук, дубинок, удавок и прочих милых сердцу Ночного Клана инструментов.
Ее интересовали хоть какие-то новости из Пубира, возможно, подслушать нужный разговор, но шептались о другом. О ценах на продукты, о том, сколько еды на складах, о новом начальнике городской стражи западной стены, о сборщиках налогов на корабли и их маршрутах, о тяжелых временах и о том, что неплохо бы податься куда-нибудь в Аринию или хотя бы в Савьят. Подальше от войны.
Так и не узнав ничего конкретного, сойка пожалела, что Шерон далеко и нельзя бросить игральные кости. У нее был еще один вариант, старый друг, которого она не видела с тех пор, как уехала из Рионы, увозя еще не рожденного Релго.
Но вот стоило ли встречаться? К чему это приведет? Остался ли друг другом? Столько времени прошло. Она даже не знала, жив ли тот.
– Рыба полосатая. – Все еще колеблясь, сойка направилась сперва к верфям Зеленой ветви, туда, где днем и ночью кипела работа, но, не дойдя до них, нырнула в подворотню, прошла мимо груды бревен, равнодушно переступила через тело, которое уже было не живо с полчаса.
Шагов через двадцать, впервые за все время, ее остановили. Мужчина в фартуке на голое тело, жаривший на открытом огне на сковородке моллюсков с красным перцем, предупредил:
– Чужак. Топай, ты. Домой.
– К Мариусу топать, ты, – ответила она на языке дна. – Проблем? Да? Нет?
– Нет, – буркнул тот, отворачиваясь, и больше вопросов ей не задавали на всем пути между старым кладбищем и разваленными складами Дегтярного угла, в которых давно поселилось всякое отребье и каждое утро оттуда по доброй традиции выволакивали по два-четыре трупа тех, кто не пережил ночь по тем или иным причинам.
Очень удобное соседство с погостом – все лишние трупы, которые не стоило показывать страже, сразу подселялись в чужие могилы.
Дворик знакомого дома, в десяти шагах от маяка Пескарей, почти не изменился. Ну обветшал чуть сильнее, старый каштан срублен и на его месте потемневший пень. Во всем остальном – все тот же заваленный гнилыми, побелевшими от соли сетями пустырь. Даже лодка та же. Борта ее основательно рассохлись и выцвели, но Лавиани помнила, что раньше она была ярко-желтой, словно тропическая пташка.
Мариус тогда говорил, что обязательно ее доделает и отправится плавать по бухте да ставить горшечные ловушки на осьминогов. Киля как не было тогда, так не наблюдалось и сейчас, а значит, его мечты так и остались мечтами.
Лавиани подумала, что, возможно, это и неплохо. Некоторые ее мечты сперва исполнились, а потом разбились. Иногда она задумывалась о том, чем бы сейчас занималась, не встреть сперва Тэо, затем Шерон, а после всех остальных.
Ее мир разбивался слишком часто.
Сперва Бретто, которого она успела узнать так мало.
Затем ее учитель – Таллес, тот, кого она так боялась, когда он увозил ее из голодающего Нимада, и тот, кого стала считать отцом и своей единственной семьей на долгие годы. Не такой, как другие сойки, испорченный уроками Нэ, как он говаривал про себя. Тогда Лавиани допустила ошибку, роковую и непоправимую, а он сделал то, что не сделал бы никто другой из ее гадкого бездушного племени – спас ученицу и принял смертельный удар на себя. Яда алой тихони оказалось слишком мало, чтобы умереть быстро, и он угасал медленно, в мучениях, и она, не выдержав, облегчила его страдания.
Это до сих пор тяготило Лавиани. Ее ошибка, приведшая к страшной потере.
Потом Релго. Тогда весь мир рухнул, и она не могла найти никаких поводов жить дальше. Борг направил ее, и Лавиани отдалась работе, мотаясь по всему миру, побывав в каждом герцогстве, собрав кровавую жатву на благо Ночного Клана. Ее никто не мог остановить, а она и не желала останавливаться, все больше и больше погружаясь в пучину мрачного безумия, пока боль не превратилась в нечто обыденное, тупое и бесконечно тяжелое. Мучившее по ночам, пока не приходил рассвет.
С годами стало легче, но не сильно.
А после она узнала о том, кто стоял за смертью сына, и отомстила, как могла, пускай это не избавило ее от боли, а лишь умножило у других.
Лавиани знала ответ на свой вопрос, что было бы, если бы не Пружина. Не шаутт, будем уж честны с собою, отправивший ее на Талорис.
Она бы сдохла. От тоски. Скуки. Возможно, от петли на шее. Или же перестала прятаться, плюнула на все и бросилась в последний, безнадежный бой, чтобы достать Клеро, Сегу, Квинта, а может, и Шрева. Легла в землю где-нибудь в Аранте, и на этом история жалкой, разочаровавшейся в жизни, уже немолодой бабы закончилась.
Вышел бы довольно закономерный итог ее существования.
Но ей дали шанс побарахтаться. Лавиани уж не знала кто – Шестеро или шаутты. Да и плевать.
Из покосившегося дома вышла полная женщина. Она была похожа на Мариуса, каким его запомнила сойка. Те же отвисшие щеки, те же круглые глазки.
– Чего забыла?
– Твой отец дома?
– Умер еще семь лет назад.
– Ты мне песенки не пой. Будь он мертв, ты бы небось давно вышвырнула эту проклятущую лодку, как хотела еще твоя мать сделать.
Молчание.
– Подходящие у тебя руки, – продолжила Лавиани. – Как у него. Маленькие, аккуратные. Он передал тебе свое мастерство?
– Не понимаю, о чем ты.
– Он был лучшим, кто умел подделывать литые печати Торговых союзов, таможенных палат и даже дворцовой стражи. Без печати хорошую бумагу не выправить. Сложная работа и опасная, если поймают. Больше рискуют лишь те, кто чеканит монеты без разрешения владетелей. Судя по тому, что обе руки у тебя все еще на месте, ты достаточно осторожна.
Опять молчание. Наконец женщина негромко сказала:
– Не помню тебя.
– Разумеется. Когда я приходила в последний раз, ты болталась под потолком в плетеной люльке и орала, точно писклявый комар. Скажи ему, что Лавиани зашла в гости.
– Смотри, ничего не сопри, пока меня нет.
Сойка покрутила пальцем у виска:
– Я вроде пока не обдолбалась мутской пыльцой. А раз так, тебе придется заплатить, и немало, чтобы я хоть что-то отсюда украла.
Когда женщина вернулась, то сказала:
– Как меня зовут?
– Чего? – нахмурилась Лавиани.
– Отец говорит, ты слышала мое имя, когда приходила.
– Я понимаю, что Мариус гораздо старше меня и в мозгах у него еще большая каша. Раз он считает, что я запоминаю всех человеческих гусениц, что ором требуют мамку. Сколько времени прошло. Если я и слышала, то тут же забыла.
Женщина нисколько не обиделась на такие слова.
– Тогда как отец называл тебя?
Лавиани закатила глаза. Игры в вопросы и ответы невероятно тупы. Понятно, что Мариус в доме, и понятно, что она может дать пинка этому привратнику да войти. Могла бы дать, если бы стоявшая между ней и дверью не была дочерью старого друга.
– Рыба Полосатая он меня называл. Ну что? Закончили с глупостями?
Закончили.
Внутри было куда чище, чем прежде, хотя так же темно и сыро. Узкая лестница на второй этаж под ногами стонала не то от ужаса, что вот-вот развалится, не то от экстаза, что наконец-то по ней кто-то решился пройти, несмотря на плачевное состояние.
Крутая, с неудобными ступенями, она больше походила на пыточный инструмент. В этой части дома Лавиани никогда не была, заходила лишь в мастерскую, что пряталась в подвале.
– Как он сюда забирается?
– Говорит, что там воздух свежее и видно краешек моря. Отец почти не спускается вниз. Он плох.
В комнате были открыты окна, большую часть обзора загораживала туша маяка, и моря действительно был лишь краешек – лазоревое пятнышко, не больше.
Мариус сильно сдал. Ему было к семидесяти, и зубов у него почти не осталось, отчего губы западали и выглядел он еще старше. Он ссутулился, от некогда густых светлых волос остался лишь седой пушок. Глаза выцвели, стали блекло-зелеными, водянистыми, а кожа на шее вся в складках и пятнах. Но лицо осталось узнаваемым: живое, хитрое, с обвисшими щеками, чем-то напоминающее морду хомяка.
Правой рукой держа маленький ножичек с костяной ручкой, он вырезал на поверхности, закрепленной в тисках клише какой-то символ. Левая у него отсутствовала на уровне локтя.
Он попался, делая оттиск для Ночного Клана, и купцы Аринийского Торгового союза оттяпали руку, которой Мариус совершил преступление. Даже после этого треттинец оставался ценным специалистом, и Борг направил в Риону Лавиани, чтобы решить проблему.
В то время она была молода, полна сил и энергии. В итоге ей удалось вытащить мастера по поддельным печатям прежде, чем его повесили, оставив в филиале аринийцев с десяток трупов. Всех, кто что-то знал о человеке, потерявшем руку. Вроде в Эльвиле ее до сих пор ищут за то преступление.
Короче, она его вытащила, и Мариус принял сойку в своем доме в благодарность за спасение. Они сдружились, он показывал ей город, пока возле этого самого маяка она не встретила Бретто, делавшего набросок гавани и захотевшего нарисовать незнакомую девчонку, глазевшую, как он работает грифелем на бумаге.
Кто же, дери вас всех шаутты, мог подумать, что перед ней наследник герцога Ардо де Бенигно?
Там, на Талорисе, в зеркалах, она поняла, что даже шаутты не всеведущи. Демон считал, что художник младший сын знатнейшей семьи Треттини. Но шутка в том, что Бретто был старшим. А младший всегда и во всем – Анселмо, нынешний правитель.
– Оставь нас. – Мариус цепко глянул на Лавиани, на мгновение оторвавшись от работы. – И принеси вина.
– «Пожалуйста», как я понимаю, не услышу? – подбоченилась дочь.
– Я уже не хозяин в своем доме, – вздохнул тот, откладывая нож. – Пожалуйста, принеси вина.
– Так-то лучше, отец.
– Своенравная стерва, – сказал Мариус, когда женщина ушла, и добавил с гордостью: – Вся в меня. Думал, ты сдохла.
– Как видишь, живехонька.
– Ага. Но думал, что сдохла. И довольно долго пребывал в этом заблуждении. – Он пихнул ногой табуретку, и та, проехав по засыпанному стружкой обшарпанному полу, остановилась рядом с ней. – Всегда считал, что тебя прикончили вместе с наследником его светлости. Слишком уж ты ему мешала.
– Ничем я ему не мешала, – возразила Лавиани, принимая предложение сесть. – Очередная девка. Таких десятки. Ничего не знала, ничего не видела, ничего не понимала.
– Дите…
– Про него никто не знал. А ты молчал. Меня ни к чему было трогать.
– Мальчик? Девочка?
– Мальчик.
– Большой уже, наверное.
Лавиани вспомнила Релго, смертельную рану, бледное лицо, погасшие глаза, и сердце больно кольнуло.
– Ну да, – ответила как можно более небрежно. – Большой.
Они помолчали, разглядывая друг друга.
– Ты сильно изменилась. Была девчонкой. Не узнал бы тебя, встреть на улице.
– Зато ты не изменился. Левую руку, смотрю, так и не отрастил… зато научился работать правой, а то все ныл, что теперь-то ничего не выйдет.
– А ты злилась и требовала, чтобы я прекратил стенать да занялся тренировкой, Рыба Полосатая.
Она поморщила нос.
– Глупое прозвище.
– Но смешное. Помнишь, как ты получила от той медузы и ушла на дно?
Лавиани помнила. Лодку с ней и Мариусом протаранил корабль одних ретивых контрабандистов из Нейской марки, не желавших идти на поклон к Ночному Клану. И сойка, очень некстати уйдя под воду, почти сразу же запуталась в многоярдовых щупальцах, получила страшный ожог, парализовавший ее таланты.
Мариус нырнул за ней, пускай и однорукий, вытащил. Она неделю провалялась между жизнью и смертью, а мать мастера подделок поила ее какой-то приторно-сладкой дрянью и натирала спину мазью, вонявшей хуже кошачьего дерьма.
Вся спина Лавиани еще целый год, даже когда она вернулась в Пубир, была в розовых полосах, словно ее стегали многохвостой плеткой. Так что ничего странного, что Мариус, сам едва не утонувший, шутил про полосатую рыбу по поводу и без. Знал бы он, что эта проклятущая рыба так к ней привяжется…
– Ты здесь по делам Пубира?
– Нет. Наношу визит вежливости по старой памяти.
Он немного расслабился, покивал, и Лавиани решилась на откровение:
– Я теперь вольная птица.
Мариус откинулся на спинку стула:
– Тебя ищут?
– Время от времени. – Правдивого ответа она не знала. Судя по тому, что Мариус удивился, увидев ее, он не слышал этих новостей из Савьята.
– Тебе требуется помощь?
– Нет. Я хотела бы узнать хоть что-то о том, что творится в Пубире. Важные новости, если они есть. За этим и пришла. Ты все еще общаешься с заказчиками из моего города.
– Редко. В основном Альбертина ведет дела. Я лишь помогаю ей, если работа сложная. С какого времени тебе нужны слухи?
Вернулась дочь, поставила блюдце с зелеными оливками, кувшин с вином, два низких бокала, наполнила их, снова ушла.
– За последнюю пару лет.
– Ночной Клан борется с последователями Вэйрэна. Выжигают эту заразу, стоит лишь ей появиться в городе. Говорят, кто-то из твоих работает. За последние три месяца больше не появилось ни одного проповедника. И, как шепчутся, Савьятскому герцогу настоятельно рекомендовали не влезать в новую веру Горного герцогства. Если, конечно, он планирует править дальше.
– Даже так?
Мариус сделал уцелевшей рукой жест, говоривший: «А что тут удивительного?»
– Суровые времена. Борг умер. Слышала?
Лавиани до боли сжала зубы, прежде чем произнести:
– Это точно?
– Мы в Рионе. Какая может быть точность в том, что творится за тысячу лиг от нас? Прошел такой слух пару месяцев назад, но без всяких подробностей. Теперь кто-то новый. Ничего особо не изменилось.
Она могла бы сказать, что изменилось все. Проклятущий старый козел отбросил копыта, а вместе с ним исчезла последняя возможность узнать причину, почему он вместе с Шревом решил убить Релго. То, что ее сын мог встать во главе Ночного Клана, – чушь.
Мог. Но не собирался. В этом она была совершенно уверена.
Проклятье!
Сегодня просто день разочарований.
– Ты не пьешь вино, Рыба Полосатая.
– Нет настроения, и день слишком долгий, чтобы начинать сейчас.
Они проговорили еще с час, сидя перед открытым окном, через которое со стороны моря долетали тревожные крики плачущих чаек. Все остальные новости интересовали Лавиани мало. Смерть Борга засела в ее мыслях, закрыв путь в Пубир. Больше ей там нечего ловить.
Уже когда она уходила и была на лестнице, Мариус сказал ей в спину:
– В городе еще сойка.
Она сразу подумала о высоченном ученике Нэ.
С этим Виром следовало что-то делать. Лавиани, правда, сама пока не понимала, что и как. Но от его присутствия по спокойной воде Рионы уже пошли круги, а это приведет к тому, что те, кто водится на глубине, поднимутся на поверхность. Может, не мгновенно, но это случится. Например, когда новости дойдут до Пубира, станет известно, что в Рионе использует таланты сойка, которой здесь быть не должно.
А какой сойки быть не должно?
Единственной неучтенной сейчас в Ночном Клане.
Лавиани.
Борг мертв, Шрев мертв, но что там думают насчет случившегося Золотые и новый глава Клана – это еще большой вопрос.
– Есть подробности?
– Нет. Но источник надежный.
– Совсем никаких?
– Видели в районе Трещоток.
Лавиани думала начать поиски с Фехтовальщиц, где она почувствовала Вира в первый раз. Трещотки – куда более бедный, располагался следующим, забираясь на склон холма и оставляя его вершину голой, еще с тех пор, как в одну из башен ударила молния, сжегшая ее, а также парк вокруг. Что же. Можно поискать и там.
– Эй, Рыба Полосатая. – Мариус смотрел ей в глаза, улыбался по-доброму и с сожалением. – Рад, что ты жива. Но если у тебя проблемы со своими, не появляйся здесь, пока не решишь их. Подобные тебе обычно не отличаются дружелюбием к таким, как я. Моя дочь, может, и заноза, но рисковать ею не желаю.
– Береги себя.
– И ты.
На том они и расстались.
Она наняла лодку и проплыла на ней всю бухту до устья Пьины, больше не желая бродить по порту. Потом пошла пешком и в Трещотках была только через три с лишним часа. Места здесь не сказать что опасные. Люди жили небогато, но в основном честно. Этот район, с улицами, забиравшимися вверх, с домами, ютящимися на склонах, выглядел человеком, уже прожившим свои лучшие дни, а теперь доживавшим тот период, который располагался где-то между лучшим и худшим.
Еще все не так уж и плохо, но… Трещотки ветшали, разрушались, беднели, из них уходили прежние люди, и их место занимали те, кто раньше здесь отродясь не появлялся.
Район был достаточно протяженный, каскадный, с сотнями лестниц, получивших от Лавиани нелестную характеристику. Она не больно-то и надеялась, что ей повезет найти искомое. Но честно прошла до вершины, где кипело строительство, а точнее, реставрация сгоревшей башни, а затем спустилась по другой улице вниз, когда почувствовала Вира.
С ним явно было не все в порядке, потому что ощущение двоилось и даже троилось, словно эхо, дезориентируя ее.
Ей понадобилось больше часа, чтобы, то отдаляясь, то приближаясь, найти нужный дом. И даже сейчас сойка все еще сомневалась, что не ошиблась. Но сомневаться можно бесконечно долго, а она из тех, кто отбрасывал все, что мешало ей как можно быстрее и эффективнее приблизиться к цели.
– Сиора, – обратилась она к женщине, мывшей окно на первом этаже. – Я ищу друга. Он из Савьята, молодой парень, выглядит…
– Знаю! Знаю! – дружелюбно кивнула та, не глядя на нее и продолжая свое занятие. – На верхнем этаже. Дверь с дельфином.
Лавиани быстро поднялась на четвертый этаж, стараясь не слишком сильно скрипеть лестницей. Подошла, прислушалась. Разговора не было, но кто-то звенел не то столовыми приборами, не то чем-то еще.
Она осторожно потрогала ручку, толкнула, и дверь на хорошо смазанных петлях мягко распахнулась. Лавиани так и не придумала, что скажет, внутренне готовясь, что придется использовать что-то из оставшихся талантов, если мальчишка запаникует и снова начнет множить дырки невидимым огнем.
За столом сидел не Вир.
Жилистый, совершенно лысый старик в красной мантии ел салатные листья с сыром, неспешно орудуя ножом и вилкой. Лицо у него чем-то походило на обезьянье, но не злое, скорее комичное. Он поднял на вошедшую темные глаза, округлил их на мгновение и воскликнул глубоким, сокрушительным басом, абсолютно не подходящим этому телу и возрасту:
– Ба! Сама Лавиани! Вот это неожиданность так неожиданность!
Она и сама, пораженная встречей, застыла, и это сыграло с ней роковую шутку. Из соседней комнаты вышел мужчина с темными волосами, рассыпавшимися по плечам. Стоял он спокойно, но…
Вот это самое «но».
Почувствовав движение, Лавиани обернулась. Невысокая, чуть пухловатая девушка с печальным лицом обезьянки, почти копией лица старика в алой мантии, перегородила дверной проем, держа в руках маленький арбалет. Болт, заряженный в него, вызвал бы дрожь даже у самого закаленного сражениями бойца. Широкий зубчатый наконечник – такой только в самый черный день своей жизни можно получить в кишки. Да так и сдохнуть.
Лавиани быстро просчитала варианты. Трое соек. У старика четыре рисунка, у парня два или три. Сколько у девчонки, она могла только гадать. В любом случае расклад не в ее пользу.
Впрочем, на нее не спешили нападать.
Очередной укол. Еще один друг Краза где-то очень близко.
– Краз, – произнесла она. – Действительно, неожиданность.
– Садись. – Он махнул на стул рукой, которая была вся во вздувшихся старческих венах. – Ты голодна?
– Не особо. – Она пока не собиралась исполнять его приказы, слыша, как девчонка закрыла дверь и щелкнул замок.
– Судя по твоему лицу, ты пришла не к нам и не за нами. Удивлена не меньше меня. Да садись ты, право Шестеро! Ничего я не собираюсь тебе делать, если ты не станешь тут все разносить.
Краз был старейшим из нынешних соек Ночного Клана, близкий по возрасту к Таллесу, ее учителю. Вполне неплох, как по умениям, так и… по всему остальному. К нему она относилась ровно, они никогда не сталкивались лбами и даже четырежды работали вместе. Противник опасный, ее уровня, но если его не вынуждать, то вполне можно разойтись миром. Во всяком случае, к голосу разума он прислушивается куда чаще, чем к жажде крови.
Второй, мужчина лет тридцати, с белой кожей, как у всех алагорцев, бывший дружок Шарлотты, звался Урьи. Про этого она ничего не знала и видела от силы раза три.
Девчонка для нее оставалась загадкой. Она родственница Краза, без сомнения.
– Что за молодое поколение? – спросила она, чтобы хоть как-то потянуть время, и чуть повела плечами, стараясь расслабить напрягшиеся мышцы спины. Прямо вот чувствовала, как болт целит ей под левую лопатку. – Для дочки ты как-то староват.
– Ну не скажи, – усмехнулся сойка, сунув лист в рот. – Я еще многое могу. Но это внучка. У сына талантов не было, а вот у нее – хоть отбавляй. Закончила обучение год назад. Итак. Какими судьбами?
– Ты не поверишь. – Она и сама не верила, что оказалась такой дурой. – Ошиблась дверью.
Краз сокрушенно покачал головой:
– Нет. Я верю, ты не думай. Достаточно пожил, чтобы помнить, Шестеро еще не такие шутки устраивают. Дела… Вообще не предполагал, что когда-нибудь увижу тебя после того, что ты наворотила в Пубире.
– У тебя с этим проблемы?
– В смысле с тобой? Нет. – Краз достал из левого рукава шелковый платок, с рассеянным видом протер лысину. – Признаюсь, если бы убили моего сына и у меня имелась возможность, я поступил бы точно так же, если не хуже.
Урьи, когда он говорил это, нахмурился.
– Твой спутник не согласен.
– У него нет детей, так что простительно.
– Она нарушила основы, разве такое можно прощать? – возразил Урьи.
– А мы не судьи, – беспечно ответил Краз, но смотрел он только на Лавиани. – Мы заточены на то, чтобы исполнять приказы Золотых, а не вершить правосудие. Смекаешь разницу? Вот то-то.
– Ну, раз у тебя нет проблем, я собираюсь найти нужную дверь и войти туда, – поднялась сойка, но Краз печально вздохнул. В его глазах она прочла настоящее сожаление.
– Что касается меня, то иди на все четыре стороны. И, будь я здесь один, так бы и вышло, полагаю. Но, видишь ли, свидетели. – Он указал на Урьи и девчонку, все еще торчавшую за спиной Лавиани. – А значит, с меня спросят, если я тебя отпущу. Никаких личных мотивов, коллега. Исключительно забота о собственной шкуре.
– Борг мертв. Золотым все еще есть до меня дело? Кстати, кто главный теперь?
– Тенета. Марионетка Шрева.
– Не знаю ее, да к тому же Шрев давно кормит червей.
– Кто тебе такое сказал? – удивился Краз.
Лавиани хмуро изучила ладонь, словно искала в линиях на коже ответ.
– Сама видела, как с него содрали лицо.
– Лицо у твоего бывшего ученика, конечно, пострадало, но не до такой степени, чтобы отправиться на ту сторону. Он жив. И был в Вьено, когда я получал сообщение от него в последний раз. Скоро он появится здесь, и мы ждем его. Так что ты сама понимаешь… – Старик развел руками в жесте «рад бы, да ничего не могу сделать». – Против Шрева я не выступлю.
– Это какая-то неделя разочарований, рыба полосатая, – проворчала Лавиани, которую новость о живом главе соек едва не припечатала к земле.
С Шревом она встречаться не хотела. Во всяком случае, на его условиях.
– Он с Шарлоттой?
– Шарлотта мертва. Нэ ее прикончила. Стянула кожу, как со змеи.
Все чудеснее и страннее.
– И что теперь?
– В смысле, Нэ? Сбежала. Ее ищут. Говорят, Золотые ее уже простили. Должен же кто-то продолжать рисовать.
Старик прочел по глазам сойки, о чем она думает, и попросил, поднимая ладонь:
– Вот не надо. Знаешь же, что мы тебя все равно переборем. Только зря прольется кровь.
– Я все же рискну, – сказала сойка, и в этот момент комната взорвалась.
– Мне пора, – прошептала Катрин в голове у Вира, когда он менял пропотевшую после тренировки рубаху на свежую.
В корзине для грязного белья скопилось уже большинство его вещей, но отнести прачкам или постирать самому времени не было. Он снова начал пропадать в чужих грезах, чужих снах, чужих историях, проживая жизни людей, которых давно нет.
Застыв, Вир прислушивался. Голос Катрин, единственной, кто остался, уже несколько дней слабел, и его с трудом можно было различить и спутать со звуками ударов сердца.
– Дверь закрывается, дорога почти не видна. Все ушли, осталась лишь я. Но теперь и мне пора.
– Мне жаль, – искренне произнес он. – Без вас я останусь совсем один.
– Возьми колокольчик. Возьми.
Он взял.
– Сожми его. Крепко-крепко. Вот. Мы здесь. Звони в него. Ты встал на путь, судьба показала тебе шанс, так что лети, юный Вир. Зови светлячков, и они помогут, как помогали мы.
– Сперва меня выгнала Нэ. Теперь уходите вы. Я мало что понимаю.
– Колокольчик. Он твое оружие. Твои знания. Твоя сила. Храни его.
– Куда ты уходишь? Где ты живешь? Как я найду вас?
– Найдешь. Если станешь достойным. Все таувины уходят туда, когда их путь здесь завершен, – сонно прошептала она. – Мир Трех Солнц и Двадцати Лун.
– Разве он не сказка?
– Теперь – пожалуй, что сказка. Прежде – нет. Туда ушли оставшиеся Шестеро после победы на бледных равнинах Даула, после того как Мальт открыл им путь. Туда уходим все мы. И они и мы иногда можем возвращаться. Мы – чтобы помочь самым достойным. Шестеро… я давно не знаю, на каких лунных или солнечных тропах они потерялись. Но Мальт говорит, что его сестра сумеет проделать такое. Она предсказала это. И никак не успокоит свою совесть. Быть может, она и сейчас где-то рядом, среди людей. Передавай ей привет. Мне пора, маленький Светлячок. Береги себя. Возроди надежду. Вернись к учителю.
– К Нэ? Но она…
– Нет. К другому учителю. К той, что никогда не станет одной из нас, но все же так близко. Так близко… Жаль, что она не познает нас, как познал ты. Ты едва не убил ее. Вернись к ней. Твой полет связан с этими людьми. Я же сказала – ты уже полетел. Теперь просто не упади. Лети в Трещотки, прямо сейчас. Лети и ищи. Прощай, брат. И до встречи.
И она замолчала.
Вир с удивлением ощутил вовсе не свойственное ему пощипывание в носу и ком, подступивший к горлу, словно только что он потерял старшую сестру.
Или, быть может, не потерял, просто она уехала в далекое долгое путешествие, и теперь совершенно непонятно, когда они увидятся снова.
Его научил Оглен: надо всего лишь на всплывший в памяти облик человека наложить свое желание увидеться в реальности. Таувины прошлого использовали это, если знали, как выглядит асторэ, видели его лицо, а после пытались найти.
Вир импровизировал.
Вернулся в дом, где его когда-то держали, но строение стояло пустым и запертым. Проторчав час, никого не дождавшись, он решил, что хуже в любом случае не будет, и решил, что стоит попробовать.
Первый болезненный удар палкой по лопатке не принес никакого результата. Вместо Лавиани ученик Нэ очень некстати подумал о рыжеволосой леди, и сформировавшаяся перед его глазами картинка Каскадного дворца оказалась развеяна ветром, стоило лишь парню смутиться.
Он внезапно понял, что думает о рыжей не в первый раз. И даже не во второй. Мысль о том, что она сейчас во дворце герцога, его ничуть не удивила.
Вир потерял одного из своих светлячков. Со времен встречи с Лавиани не все вернулись обратно, и теперь их оставалось десять. Пришлось начинать с самого начала.
Перед его взором появился обшарпанный дом, улица, забиравшаяся куда-то вверх, несколько старых деревьев. Помня, что Катрин говорила ему о Трещотках, он поспешил в этот район. Незнакомый, хоть и расположенный сразу за Фехтовальщицами.
Он бродил по нему в течение часа в поисках нужного дома. И увидел Лавиани случайно, когда она кружила по улицам, а он стоял на смотровой площадке, ярдах в пятистах от нее. Расстояние было большим, но ее растрепанные седые волосы, которые раньше она собирала в косу, теперь сожженную его талантом, узнал. Так же как и походку, и сутулую осанку.
Пока он искал лестницу и обходил квартал, она пропала из виду, улица, ведущая под уклон, оказалась пуста. Вир кинулся вперед, нырнул в один переулок, затем другой. Никаких намеков на Лавиани. Тогда вернулся обратно, поспешил вниз, в сторону Фехтовальщиц, и наконец нашел искомый дом.
У входа в него треттинка старательно и неспешно мыла оконное стекло.
– Я ищу… – начал он, но та мотнула головой вверх, сказав:
– Дверь с дельфином. Все ваши уже там. Последний этаж.
«Все ваши», скорее всего, означало компанию, которая его пленила. Странный Тэо, серьезная Шерон, злая Лавиани и, возможно, эта Бланка, хотя он и видел ее в совершенно другом месте. Так что, оказавшись перед дверью, он уже собирался постучать, когда услышал разговор.
И слышал достаточно, поняв, что сойку надо выручать, если, конечно, он хочет, чтобы она его чему-нибудь научила.
Лететь, а не расшибиться в лепешку, как советовала Нэ.
Очень необычное ощущение.
Лавиани словно бы смотрела со стороны. Время замедлилось, и не она была причиной тому – оба ее таланта оставались на лопатке.
Но… вокруг происходило нечто странное.
Комната взорвалась, а затем начала неспешно разлетаться. Во все стороны. Перекрытия вздыбились, лопнули миллионами длинных щепок. Балки постигла та же участь, черепица рассыпалась в мелкую крошку – и все это устремилось куда-то в небо.
Стены пошли трещинами, отряхнулись от штукатурки, развалились на кирпичи, а те, в свою очередь, превратились в песок, широкими крыльями рассеявшийся по двору. Пол ушел вниз, и все четверо находящихся в комнате внезапно остались висеть в воздухе.
Висеть без всякой опоры.
Лавиани видела изумленные глаза Краза и полагала, что у нее они не меньше.
А затем наконец-то сойки начали движение, устремившись в разные друг от друга стороны со все возрастающей скоростью. Лавиани видела, куда она врежется – в толстый ствол платана, находившегося в пяти десятках ярдов от нее. Попробовала извернуться, словно пловец, но ускорившееся время не оставило никаких шансов.
Кто-то крепко схватил ее за правую голень, сойка, уже понимая, что все кости превратятся в крошево, все же оскалилась, намереваясь перед ударом отвесить противнику тумака, но увидела Вира.
Он играл по правилам, которых Лавиани не понимала, но они миновали дерево и приземлились относительно мягко. Позади раздался запоздалый грохот – крыша, долетев до наивысшей точки, рухнула вниз.
– Бежим! – сказал ей Вир.
– Что?! Ты сдурел, парень?! От этой неприятности нельзя бегать! Ее можно только закопать!
Она дернула его на себя, и широкий зубчатый наконечник арбалетного болта вместо шеи мальчишки воткнулся в платан.
Окровавленная внучка Краза отбросила арбалет, взялась за кинжал, и Лавиани, презрительно хохотнув, обнажила нож и ринулась к ней.
– Меня зовут Урьи, – сказал тот, кто встал напротив Вира, держа в руках два широких мясницких топора с короткими рукоятками. – А ты тот, кого мы искали.
– Ну, видишь, как тебе повезло. – Он бы многое дал, окажись у него сейчас в руках клинок.
– Я не могу тебя убивать, друг. Ты нужен Шреву.
– Это одновременно и хорошая новость, и плохая.
Усмешка.
– Но за то, что ты сделал, я срежу твою кожу со спины. И отрублю ноги. Рисовать-то для других соек можно и без них.
– Много разговоров, – сказал Вир и ударил так же, как когда он столкнулся с Лавиани на чердаке.
Нэ однажды сказала ему, что колебания в серьезной схватке – это смерть. Нельзя замирать, надо действовать и все время двигаться. И потому ее ученик не сомневался.
Тот, кто назвал себя Урьи, был куда менее расторопен, чем сойка. Он не смог увернуться.
Сквозная дыра величиной с кулак появилась в его груди – так что через нее стал виден двор, заваленный обломками верхнего этажа несчастного дома.
Оплавленные края не давали течь крови, дымились, и от них затлела одежда.
Сойка зашатался, упал сперва на колени, выронив топоры, а после лицом ткнулся в землю. Его левая нога хаотично дергалась в судороге, которая с каждой минутой ослабевала.
Вир смотрел на только что убитого им человека, слыша, как за его спиной идет бой и звенят нож и кинжал.
И в этот момент на него налетел Краз.
Эта проклятущая девка даром что выглядела дура дурой, ленивой скучной апатичной мартышкой, но драться умела.
В другое время можно было бы удивиться, однако Лавиани была готова к такому повороту событий – все-таки у соплячки опытный учитель. И она хороша.
Для соплячки.
Не Клеро, конечно, но очень достойная техника.
Они двигались на пределе человеческих возможностей, пока не тратя таланты. Лавиани получила два глубоких пореза на левом предплечье и смогла ответить, отрезав противнице лишь самый кончик носа.
– Ничего, – сказала она девчонке в первую очередь, чтобы позлить. – Ты так уродлива, что это вряд ли тебя испортит.
Та наконец-то использовала талант, разлетевшись ослепившей Лавиани золотистой пыльцой и собравшись в человека, но уже за спиной противницы.
Они могли бы уйти.
Вир был в этом совершенно уверен. Его талантов вполне на такое хватало. Ускориться и бежать, тратя светлячка за светлячком. Никто из них его бы просто не догнал, но сойка решила влезть в драку.
Она всегда лезла в драку. А он, спасая ее, увяз в этом вместе с ней.
И теперь ему приходилось тратить рисунки, чтобы выжить. Проклятый лысый старик оказался не чета Урьи. Хладнокровный, цепкий, целеустремленный.
Вот уж кто не собирался уступать и, единожды увидев, как его подельник свалился с дырой в груди, легко увернулся от точно такого же удара.
Вооруженный простой короткой палкой, оббитой с обоих концов металлом, он махал ею как заведенный.
Удивительно, но старый сойка превосходил по скорости, силе, опыту, оценке ситуации и умению любого из фехтовальной школы мессерэ Менлайо, включая и самого мастера. А эта палка так и мелькала, выстраивая в воздухе невероятные конструкции, грозные в своей простоте и эффективности.
Было видно, что старик, как и погибший сойка, тоже планирует взять Вира живьем. Вот только не собирался разговаривать и угрожать.
Слова будут потом.
Если будут.
У Вира осталось пять рисунков. Три. Два.
И все же он не смог увернуться от последнего удара, быстрого, плеточного, столь резкого, и палка обязательно влетела бы ему в лоб, если бы парень не подставил предплечье, используя талант.
На миг оно стало тверже алмаза, и дерево, треснув, развалилось на две части. Один конец остался в руке старика, другой крутанулся в воздухе, сойка ловко поймал его, а после атаковал растерявшего таланты ученика Нэ двумя еще более короткими дубинками.
Единственное, что было у Вира под рукой, – колокольчик да чужой инстинкт, чужая память, память человека, которого некогда звали Мальт. И предмет, уже так давно бывший у мальчишки, считавший его своим владельцем, откликнулся на неслышный зов и преобразился.
Колокол выгнулся, раздулся, словно глина под пальцами гончара на круге, и, к удивлению Вира, превратился в круглый щит среднего размера, отлитый из уже знакомого металла. На рукояти тянулись символы Шестерых, а по внешней поверхности щита танцевали люди с распахнутыми ртами и тянулась фраза на старом наречии.
Оба кованых конца палок ударили в щит, закрывший Вира, а после он ткнул им вперед, разбив лицо старика и сломав ему нос. Тот использовал талант, и тело Вира с чужими инстинктами снова сработало быстрее. Парень сместился, принял страшный удар ногой все на тот же щит. Крутанулся, закидывая руку за спину и снова избегая ранения от ускорившейся сойки.
Он ловил движения противника лишь краем глаза и, не имея в запасе талантов, все же отражал атаки благодаря измененному колокольчику.
Молокосос, несмотря на то что был полнейшим идиотом и не умел самых простых для сойки вещей, оказался полон сюрпризов. И это если не упоминать, что он развалил целый этаж, и до ушей Лавиани доносились крики жителей квартала, спешащих на шум и грохот.
Некоторые уже были здесь и смотрели, но она плевать хотела на зрителей. Краз вошел в раж, потратив уже второй талант, но Вир сдерживал его мощный напор невесть откуда взявшимся щитом, да еще и, похоже, ранил сойку. Кровь алым веером разлетелась в воздухе, стоило только старику ускориться.
Лавиани ловко подгадала момент, когда он вернулся в обычную форму, и теперь, уже используя свой последний талант, что есть силы швырнула в противника отрезанную голову девчонки.
Она, словно выпущенный из требушета камень, врезалась ему в правый бок, заставляя отлететь на пять ярдов. Сойка оказалась рядом с Кразом быстрее, чем тот понял, что вообще произошло. Лежал полуоглушенный, пытаясь вдохнуть, а из его порванной одежды торчали бело-красные фрагменты ребер.
– Я мог бы его спасти. – Вир остановился рядом, сжимая едва гудящий щит. – Но, кажется, потратил все рисунки.
Этот странный гул, словно затихающий колокольчик, был приятен уху Лавиани.
– Я могла бы просто уйти. – Сойка пропустила мимо ушей слова мальчишки, обращаясь только к Кразу.
Ее нож глубоко вошел в его покалеченную грудь. Сойка поймала себя на мысли, что ей жаль. Кажется, впервые жаль противника из себе подобных. Но у каждого решения есть последствия, и Краз, человек, бывший когда-то другом ее учителя, сделал свой выбор.
Ей оставалось лишь поставить финальную точку.
– Не спи! – сказала она Виру. – На нас пялятся все Трещотки. Шевели ходулями, Вир, пока не загребла стража.
Они смотрели друг на друга долго, ничего не говоря. Торчали на крыше мавзолея Родриго Первого, а на улицах шла облава, и стражники, а также примкнувшие к ним солдаты из ближайшего городского бастиона искали подозрительных, приметных и хоть как-то похожих на Лавиани и Вира.
Или совершенно не похожих. Все зависело от того, какого свидетеля спросить.
Пока же беглецы пережидали, чтобы вернуться в свой район. Для этого следовало пройти по одному из мостов через Пьину, а сойка здраво полагала, что все они сейчас находятся под пристальным вниманием служб правопорядка.
На небе уже зажглись звезды, и Риона расцветала огнями, словно ночные бабочки Черной земли, чьи кружевные крылья горели в джунглях разными оттенками пламени. Эти кружева раскручивались, распутывались, охватывая район за районом, превращая все центральные, включая те, что шли вдоль набережной, в настоящую сказку. Вполне можно было представить, что не прошла тысяча лет, что все еще время Единого королевства, а великие волшебники то и дело посещают южный город, расцветший после падения Аркуса и встречавший на старых плечах очередной год своей бесконечно долгой жизни.
Но они не видели этой красоты. Изучали друг друга придирчиво, словно коты, оценивающие соперника, или же… жители трущоб Пубира.
– То, что мы там устроили… – наконец произнес Вир, пробуя каждое слово на вкус.
– Перестань скромничать, рыба полосатая. То, что ты там устроил. Развалил дом, привлек всеобщее внимание. Оставалось раздеться догола да сунуть факел себе в задницу и бегать с ним, призывая герцога, чтобы уж окончательно всех удивить. Но ты продолжай свою мысль, – благосклонно разрешила она. – То, что ты там устроил…
– Кар узнает. Поймет из всех немыслимых слухов. Он будет недоволен.
– Да пошел к шауттам этот кривоглазый козел!
– Он сказал, что сойкам запрещено появляться в Рионе. Почему?
– Когда я была молода, этого правила не существовало. О чем там потом договаривался Борг, не ведаю.
– Его собака…
– Что? Собака? Ты совсем тронутый, если думаешь о какой-то шавке? Выброси из головы этого торговца. Дай.
Ее тон не допускал сомнений или каких-то иных толкований. Как и протянутая рука.
Вир усмехнулся:
– Прости, конечно. Но с чего бы это мне делать? И где твое «спасибо» за спасение?
Сойка прожгла его взглядом, затем линия ее губ немного смягчилась:
– Признаю, что ты влез в чужие дела очень вовремя. А теперь – дай.
Он даже не сделал попытки подчиниться, чем вызывал у Лавиани новую волну раздражения, впрочем, как и мысль о том, что этот Вир хотя бы не тряпка и не бежит исполнять первый же приказ не слишком-то знакомого ему человека.
– Ты идиот, – безапелляционно заявила она. – Тупая, упрямая дубина. Без всякого воображения. Довольно точно тебя назвала Нэ – упрямый бычок. Сила есть, но мозгов нет.
Он негромко рассмеялся, и она отметила, что в этом смехе нет ни капли обиды. Ей это тоже понравилось.
– Тебе не кажется, что ты начинаешь знакомство не с того?
– Ты дослушай сперва. А знакомство у нас давно уже состоялось, когда твой дар подумывал прикончить Тэо, а я тебя остановила. Ты тогда проделал в чердаке дыру и спалил дом. Кстати, забавно! У тебя просто какой-то пунктик по поводу зданий. Ты их разрушаешь легко и походя, дай только повод. Рыба полосатая, о чем я говорила?
– Я идиот… – напомнил он ей.
– Прекрасно. Ты уже встал на путь осознания проблемы.
Снова негромкий смех, и Лавиани с некоторым странным облегчением для себя поняла, что смеется он не так, как ее сын. Совсем не так. Это хорошо, что вся их похожесть лишь в одинаковых именах. Большее она бы вряд ли смогла выдержать.
– Когда мы с Тэо притащили тебя к Шерон, я довольно сильно сглупила и не сделала самую простую и, казалось бы, логичную вещь – не спросила, сколько у тебя татуировок. Я насчитала восемь. Но сколько ты потратил до встречи со мной? Так что ответь-ка, дружок. Сколько у тебя всего рисунков?
Она видела, что тот раздумывает, стоит ли вообще говорить на эту тему.
– Четырнадцать.
– Прекрасно. А теперь не мог бы ты не корчить из себя клоуна, поверь, я видела и повеселее, и ответить, как нормальный человек.
– Четырнадцать. Но сейчас было девять. Остальные я потратил раньше, и они пока не вернулись.
Серьезность его тона говорила сама за себя. Но Лавиани все еще сомневалась. А точнее, была просто оглушена цифрой.
– Четырнадцать. Эм… Я так, на всякий случай интересуюсь. А ты умеешь считать и там понимаешь разницу между «шесть» и «одиннадцать»?
– Умею. И их все еще четырнадцать.
– Охренеть, рыба полосатая! – В этой короткой фразе смешалось потрясение и восторг. – Старая цапля для тебя расщедрилась…
– Ты не любишь Нэ.
– Не люблю. Эта ворона хорошо подгадила мне в свое время. Не отрицаю, что она это могла сделать не специально, но мне не легче. Впрочем, к шауттам твою Нэ и наши с ней дела.
– Если ты хочешь продолжать разговаривать со мной, то повежливее говори о моей учительнице.
– Вот ведь наглый молокосос, – проворчала сойка. – Ладно. Вообще не буду о ней говорить, кроме последнего замечания, что она ни хрена ничему тебя не научила. Что взять с татуировщика. Ну так вернемся. Четырнадцать рисунков, и ты те, что у тебя были, сегодня потратил совершенно бездарно. Лупил дубиной буквально вслепую. Зачем? Тьма тебя знает. Растратил весь свой потенциал, хотя, правильно подобрав таланты, мог ограничиться четырьмя или пятью. Ты не носишь оружия. Это глупо. Ты не умеешь использовать то, что тебе дали, – это преступно. Ну-ка. Начинай взрослеть, парень. А теперь дай посмотреть.
На этот раз он вложил ей в руку колокольчик.
Лавиани хмуро повертела предмет, придерживая язычок, чтобы тот не издавал звуков.
– Помню его. Учитель забирал звенелку у Нэ, когда рисовал мои татуировки, а потом относил назад. Тот фокус. С щитом. Как ты это проделал?
– Просто.
– Покажи.
– Я не знаю как.
– А говоришь «просто». Ладно. Разберемся.
– Разберемся? – Он поднял брови.
– Разумеется. Я научу тебя паре фокусов, малыш. И не смотри так. Я не добрая тетушка, и у меня на твой счет свои планы.
– Хотелось бы узнать какие, прежде чем давать согласие.
– В Риону едет Шрев. Что-то мне подсказывает, что эта паскуда рано или поздно найдет меня. А я с ним не могла бы справиться даже в свои лучшие годы. Но вот у тебя есть шанс. Если я тебя поднатаскаю.
