Глава пятнадцатая ОГНИ ФЕСТИВАЛЯ
Мы вынуждены блуждать во тьме с момента нашего рождения. Кто-то делает в ней лишь шаг и выбирается из ловушки своих терзаний за минуту. А кто-то обречен бежать во мраке всю жизнь. Прийти к свету так просто – и в то же время невероятно сложно.
Не все на это способны, даже если им дать такую возможность. Взять за руку и поставить на правильную дорогу.
Они не могут идти прямо и обязательно сойдут на обочину, заблудятся в лесу и будут сожраны волками.
Я часто думаю: почему мы рождены подобными? Испорченными. Да. Наверное, это самое подходящее слово. Испорченными. В нас есть изъян, которого лишены иные дети асторэ. Даже уины менее жестоки, чем люди.
Однажды я спросил об этом Богиню.
Но она лишь заплакала в ответ.
Первый жрец Храма Мири, удостоенный бесед с нею
Тэо не понаслышке знал, что такое – счастье. Его открытая душа и дружелюбный характер позволяли получать радость от жизни по множеству поводов.
Выступление перед публикой, тренировки, путешествия по герцогствам. Дороги, которые приводили его к перекресткам, а за ними ждали новые знакомства и дружба. Даже трудности не приносили ему уныние. Он всегда уверенно их преодолевал, решал проблему и двигался дальше. За новым счастьем, за всеми его возможными гранями и проявлениями.
За собственной жизнью и призванием.
Теперь же он понял: все прошлые его маленькие и большие радости – почти ничто, они не сравнятся с тем, что есть у него сейчас.
Здесь. В «Радостном мире». С Мьи.
До нее было много женщин, с которыми он делил фургон и выступления. Моника – любовь его юности, Энди, Марта, Класти. Он дорожил памятью о каждой, ибо это являлось частью его жизни, но, расставаясь и встречаясь после с некоторыми из них, никогда не хотел все оживить. Начать с самого первого шага.
О Мьи же Тэо вспоминал очень часто. Месяц за месяцем скучал, но даже не надеялся, что они встретятся так быстро и так внезапно. Словно Шестеро улыбнулись ему, протянули руку, и он смог получить желаемое, несмотря на все тревоги в мире.
– О чем ты думаешь? – спросила дочь хозяина цирка, чуть склонив голову, и два ее веселых хвостика качнулись из стороны в сторону.
– О тебе.
Она шутливо погрозила Тэо пальцем, глядя на его отражение в зеркале, сидя на большом барабане, в расстегнутом на спине трико, которое шила всю последнюю неделю.
– Великий цирковой фестиваль герцога Треттини стартует сегодня вечером. А ты думаешь о такой ерунде.
– Ты не ерунда.
Мьи посерьезнела:
– Спасибо.
– Я благодарен, что ты не испугалась меня.
Она, нахмурившись, повернулась к нему:
– Бояться асторэ? Лучшую сказку на свете? Вы добрые и пушистые по сравнению с человеком, носящим водоворот, способным переродиться в чудовище. Я не боялась того Тэо, не испугаюсь и этого. Странно, что ты вообще начал подобный разговор сейчас. Почему?
– Потому что хотел бы остаться в «Радостном мире».
– Но… – Эквилибристка почувствовала, что он оборвал фразу.
– Полагаю, обстоятельства мне этого не позволят. Не хочу, чтобы мы снова расстались.
– И я. Не кажется ли тебе, Пружина, что ты забегаешь вперед? Делай шаги поменьше в своей жизни – и начни с фестиваля. Когда он закончится, будем печалиться. А пока у нас праздник!
Она скрыла за беспечностью тревогу. Оба осознавали, что радость друг от друга не будет продолжаться вечно и дорога может развести их.
– Шерон и Лавиани придут?
– Насчет последней я не уверен. – Тэо несколько дней оставался в «Радостном мире», появлялся в доме Бланки лишь на пару часов и не всегда встречал друзей.
Они, словно понимая, насколько ему важен цирк и его желание хоть на миг задержать бегущее время, «отпустили» его. Не стали беспокоить делами и событиями, которые происходили вокруг них.
С одной стороны, Тэо чувствовал вину за это. Что не помогает им, не находится рядом. С другой – глубокую благодарность за поддержку.
– Она все такая же брюзга, – улыбнулась Мьи. – Но ножи кидает исправно. Надеюсь, указывающая уговорит ее выйти на арену. Отец мечтает, чтобы кто-то из распорядителей праздников его светлости оказался на площади во время номеров. Три цирка объединились под одной программой, и даже я довольна тем, что получилось. Несколько артистов достойны внимания.
– Зрителей? Или герцога?
– Ты знаешь, что я думаю об этом. – Мьи снова отвернулась к зеркалу, нет-нет да поглядывая на отражение Тэо. – То же, что и ты. Любой благодетель довольно быстро «сжирает» хорошего артиста, заставляя делать, лишь что считает правильным. А когда ему надоедает, он выбрасывает тебя, словно старую собаку, или продает какому-нибудь другу-барону, чтобы ты отправился в отдаленный замок, радовать тех, кто ни разу не видел, как человек жонглирует яблоками. Но отец в чем-то прав. Он, как и я, понимает, что никто из нас не хватает звезд с неба, а потому не стоит ждать приглашения в герцогскую труппу. Но конкурс Малых площадей, для странствующих цирков, мы вполне можем выиграть. Ну хорошо. Войти в пятерку лучших. Я знаю всех конкурентов и их способности. «Яркие птицы» Густава сильны, «Тыквы и колеса» уже пятый год гремят во всех городах. Но и «Радостный мир» может им ответить, особенно после объединения с другими. Победа в конкурсе принесет деньги, а они нам очень нужны. Переезд на восток, через море, требует много марок. На разбор всех фургонов, погрузку на корабли, перевозку людей, животных, нашего имущества. Отец дорожит цирком, но, боюсь, чтобы уйти от войны, придется многое оставить на этом берегу. Он страшится признаться себе в этом. Фургоны – вся его жизнь.
Тэо не хотел, чтобы Мьи уходила, но знал, что надо сделать, чтобы помочь.
– Я выступлю сегодня.
– Слушай, я не про это говорила!
– Знаю.
– Тогда…
– Я скучаю. По пляске. По балансу и риску. По аплодисментам. Столько времени уже прошло, как я не выступал. Только тренировался. И если могу помочь вам выиграть, то глупо не сделать этого.
«Пусть мое решение и приведет к тому, что ты уедешь от меня, – продолжил он про себя. – Но зато окажешься далеко от войны и жива».
– А как же герцог? Ты рассказывал, что в тот раз тебе пришлось спешно бежать из Рионы из-за отказа.
– Не думаю, что он помнит или узнает. Просто представите меня другим именем.
В дверь постучали, и Тэо, не став слушать сомнений Мьи, с улыбкой попросил ее повременить с беседой. Встал, пригнулся, чтобы не задеть подвешенный под потолком муляж тела уины, который на выступлениях выдавали за настоящий, сдвинул защелку.
Было раннее утро, и площадь, на которой расположился цирк, лениво отряхивалась от серых цветов, готовясь встретить солнце. Возле колес фургона, на соломенных мешках, расположились Рико, Ливен, Ремень и Мильвио.
Они сидели кружком, поставив в центр большую бутылку вина. Судя по стеклу и золотой каемке у пробки, стоил напиток баснословных денег.
Для цирковых.
И понятно, кто его принес в «Радостный мир».
– Сиор угощает. – Карлик, подтверждая догадку Пружины, отсалютовал треттинцу полным кубком, «золотым», который использовали в кукольных представлениях. Как раз для руки Рико. – Присоединяйся.
Мьи выглянула из-за плеча Тэо:
– Мильвио! Здравствуй!
Она с недовольством посмотрела на остальную троицу:
– Не рановато ли вы начали? Сегодня фестиваль вечером. Не забыли?
– По счастью, ты не моя благоверная женушка, – проворчал Рико, смешно сморщив рожицу. – Твоя задача шпынять Пружину, а не меня.
Она фыркнула, выражая тем самым свое отношение к этому утреннему «развлечению», и, подмигнув Мильвио, скрылась в фургоне, закрыв за собой дверь.
Тэо покачал головой, отказываясь от вина, за что заработал веселые смешки.
– У нас с Пружиной есть еще одно дело, сиоры. Увидимся вечером.
– Обязательно! – Ливен раскраснелся. – Будет непростительно, если вы, сиор, не придете на наше представление по старой памяти.
Тэо не стал ничего спрашивать у Мильвио, просто шел за ним в сторону Пьины, встречая утро и поднимавшееся из-за моря солнце.
– Хочу испытать тебя в том, что ты умеешь.
Он сразу догадался, о чем говорит треттинец.
– Я мало что умею.
– Ты умеешь убивать шауттов, – возразил Мильвио, останавливаясь у небольшой лавки, торгующей фонарями, свечами и маслом. – Сюда.
Человек за прилавком кивнул им, словно старым знакомым, не остановив, когда они прошли внутрь. Люк в подвал окован металлом, ступени скрипели, все дышало сыростью и пахло подпорченной капустой. Свет проникал лишь через квадрат сверху, а затем стена сдвинулась в сторону.
– Сюда?
Треттинец зажег висевший на скобе фонарь:
– Да.
Они оказались в небольшой комнате, откуда шахта и очередная лестница вели еще ниже.
– Объяснишь?
– Старая Риона. Те фрагменты, что уцелели после Катаклизма. Здесь недалеко. Этот дом когда-то принадлежал мне, и я все еще дружен с семьей, что его содержит. Так что есть легкий доступ в подземелья.
– Почему сюда?
– Лучше сам увидишь.
– Меня всегда интересовало: как Тион забрал магию?
Мильвио чуть нахмурился:
– Очень просто. Для Тиона просто. Для других же – совершенно непостижимо. Я так и не решился спросить у него, когда он еще был жив. Он сильно изменился с тех пор, как принял помощь твоего народа. Ваша магия пожирала его изнутри, причиняла боль. Но, полагаю, Тион провернул фокус с помощью перчатки Вэйрэна. Асторэ рассказали ему, как это можно сделать.
– Им было выгодно его решение. Волшебники веками считались угрозой, и вот магии больше нет.
– Верно. Но в то же время, если бы не их помощь, мы бы проиграли войну.
– А если бы вы проиграли?
Они посмотрели друг на друга, и уголок рта у Мильвио чуть дрогнул.
– Может быть, не было бы Катаклизма. Если бы война остановилась на несколько лет раньше. А может быть, шаутты, которых Мелистат осмелился призвать к себе в союзники, уничтожили бы все. Беда с «если бы», мой друг, состоит в том, что гадать и мучиться из-за того, что не случилось, мы можем вечность. Именно этим я занимался долгие годы. Но ответа так и не нашел.
– А силу асторэ передали Тиону тоже с помощью перчатки?
– Нет. Тогда ею владел Скованный.
– Точно, – пробормотал акробат. – Но получается, я мог бы, к примеру, дать тебе магию моего народа?
– А ты знаешь, как это сделать?
– Нет.
– Вот и отлично. Мне не нужна твоя магия, Тэо. Никому не нужна. Она убьет человека, ибо изгнанные на ту сторону асторэ научились новому волшебству взамен украденного. Оно темное и опасно для нас. К тому же я не могу ничему научиться, я выжжен.
– А двое других?
– Нэко скорее перережет себе горло, чем примет что-то от тебя. Кар? Надеюсь, он никогда не получит столь запретных знаний. Но, полагаю, даже если бы Гвинт захотел, то его талантов бы не хватило. Он не Тион. Никто из живущих не Тион. Тот был самым одаренным, как мне кажется, со времен появления Шестерых. Мой друг придумал, как принять в себя чужую для наших тел магию, удержать и выжить достаточно долго, чтобы победить. А также он понял, как забрать ее, и после этого в мире не родилось ни одного великого волшебника.
– Жаль.
Мильвио зацепил стену плечом, и на куртке остались клочья паутины.
– Иногда я тоже об этом жалею, – признал он. – Думаю о том, каким бы мог стать мир, вернись магия. А иногда радуюсь, что ее больше нет. Вечное противоречие, которое терзает множество людей.
Мильвио поднял фонарь повыше, освещая сырую, темно-бордовую, очень неровную кирпичную кладку с выступившей на ней каплями влаги и бледными волокнами плесени.
Зеркало в темно-зеленой раме, «погасшее», тусклое, круглой формы, стояло прислоненное к стене.
– Это одна из поделок Марида. Он был вторым по старшинству после Нэко и считался мастером в своем деле. Его волшебство показывало то, чего не было, и смущало умы. Зеркала помогали ему в… скажем так, фокусах. Все это непосвященным довольно долго казалось невинными розыгрышами и забавами, но на самом деле ложь – страшная вещь. Она может запутать человека и убедить в том, что никогда не являлось правдой. На Талорисе, во дворце Мелистата, таких зеркал было множество. – Мильвио нахмурился, вспоминая прошлое. – Кто-то считает, что Марид был казнен Скованным. Кто-то, что волшебник просто исчез. Правда чуть иная. Во время Войны Гнева он поддержал Мелистата и был с ним и Лавьендой до самого конца. И свои зеркала «настраивал» уже с помощью той стороны. Он считал, что управляет ими, хотя на самом деле их стали использовать шаутты, как ворота для быстрого перемещения по миру. Их стало невозможно разбить. Много чем пробовали. Начиная с камня и заканчивая осадным тараном. Их жгли магией, плавили – все бесполезно. Но, как выяснилось, Фэнико может уничтожать их с легкостью – и он истребил большую часть творчества Марида. Все, что мы смогли найти.
– Но не это зеркало.
– Его я обнаружил лет через триста после того, как мир выгорел. В какой-то лавке в Лобосе. Впрочем, я не закончил историю. В чем Мариду не откажешь, так это в верности своему учителю. В отличие от того же Гвинта, менявшего сторону несколько раз и искавшего большую выгоду. Когда началась высадка у Лунного бастиона, Марид убил Нейси по приказу Мелистата. Тион нашел нашего брата через несколько дней и загнал его в ловушку. Но Марид умудрился сбежать. – Мильвио похлопал по темно-зеленой раме. – Сюда.
Тэо молчал, осознавая информацию.
– Использовал зеркала как двери? И где он вышел?
– Нигде. Тион владел магией твоего народа, а это другая форма той стороны, как и та, что помогла шауттам подчинить подобные предметы. И мой друг запечатал все зеркала волшебника. Видишь, какое тусклое? Марид оказался заперт внутри.
– Хм. Надеюсь, ты не хочешь, чтобы я его оттуда выпустил? – с сомнением протянул Пружина.
– Нет… Нет, конечно. Не думаю, что он жив, пускай время там течет иначе, чем в реальном мире. Но существует небольшой риск, что Марид еще где-то там. Это только теория. Тион забрал магию у волшебников, но действуют ли эти правила для тех, кто в этот момент находился в несколько ином пространстве? Я не желаю проверять. Поэтому – нет. Ни чтобы ты кого-то выпустил, ни чтобы открыл засовы. Этим вполне могут воспользоваться шаутты или Вэйрэн. Мало ли где еще хранятся такие зеркала… Но дело в том, что одно я увидел в логове Кара, когда пришел за Шерон. И мне это не нравится. Он всю жизнь играет с той стороной и тьма знает до чего дошел в своих экспериментах. Мне не понять, сделал он что-то с зеркалами Марида или нет. А вот ты – увидишь.
– Как?
– Ты асторэ, а не я. Вот и скажи. – Мильвио приглашающим жестом указал на гладкую поверхность. – Коснись его. Левой рукой.
Пружина, не сомневаясь, положил ладонь на прохладную поверхность:
– И что должно слу… – Его рука по локоть провалилась куда-то.
Ощущения были такими, словно он сунул ее в крынку с прохладной, вязкой сметаной.
В глазах Тэо потемнело, вокруг вспыхнули синие искры. Акробат повертел головой и заметил, что тьма не абсолютная. Нагромождение острых граней, нечто похожее на пещеру, только из обломков зеркал, которые едва заметно шевелились.
Это напоминало дыхание спящего существа. Большого, ленивого, равнодушного ко всему окружающему.
Острые плоскости были везде, и если потерять осторожность, совершить неловкое движение, можно пораниться. Он прошел несколько ярдов и не услышал своих шагов. Крикнул и не услышал голоса.
Здесь властвовали иные законы, и Тэо пытался найти выход.
Среди почти полной темноты он увидел пять маленьких белых точек, разбросанных в совершенно разных местах. Но очень, очень далеко от него.
Свет? Другие зеркала?
Пружина не знал.
Шепот. Тихий. Пустой. Ровный. Раздался внезапно:
– Абрикосы цвели. Или яблони? Абрикосы. Абрикосы. Абрикосы. Или яблони? Кто помнит? Абрикосовый цвет. А может, вишни?
Тэо шагнул назад и зажмурился от яркого света. Когда он поднял веки, свет оказался не таким уж и ярким – всего лишь фонарь Мильвио. Затем он увидел свою руку без перчатки, застрявшей в зеркале. Длинные полупрозрачные пальцы дымились от клубящейся над ними тьмы.
– Что?.. – Он не понимал.
– И я хотел бы это знать. Тебя не было несколько часов. Ты прошел туда. Что ты видел?
Тэо рассказал, все еще ошеломленный. В ушах до сих пор шелестел шепот: «Абрикосы…»
– Раньше там было светло, – сказал Мильвио. – Похоже, магия постепенно уходит оттуда и зеркала разрушаются.
– Ты был там?
– Единожды. Мне не понравилось.
– А голос? Это же Марид?
– Да. И нет. Голос там жил всегда. Это лишь эхо, которое запомнило старые слова своего хозяина и повторяет их невпопад.
Тэо посмотрел на свои пальцы:
– Это означает, что зеркала открыты?
Мильвио постучал по поверхности рукояткой Фэнико. Звук вышел глухим и низким.
– Для асторэ точно да. Но, надеюсь, по-прежнему не для демонов. И для людей тоже нет, я не смог пройти за тобой. Это значит, что и Гвинт вряд ли сумел проникнуть внутрь.
– Это место скорее равнодушное, чем опасное. Потерявшееся.
– Не советую тебе туда возвращаться.
– Не желаешь его уничтожить?
– Не сейчас. Во всяком случае, до тех пор пока одно из них у моего бывшего друга.
Когда наступил ранний вечер, Вир вернулся в дом и нашел Бланку в саду. Он долго смотрел, как женщина сидит на невысокой скамейке и как краснеющее солнце заставляет ее волосы, брови, ресницы гореть расплавленной медью.
Очень красиво.
– Похоже, не я одна пропускаю фестиваль, – наконец сказала она, не отворачивая лица от солнечных лучей.
– Ты не любишь представления? Кажется, только мы вдвоем и остались дома.
– Мало радости слепой от цирка.
– Но ты видишь, – возразил он. – Я наблюдал за тобой.
– Это и так можно назвать. – Бланка чуть склонила голову. – Однако я никогда не ценила подобных развлечений. А почему ты до сих пор здесь?
– Хочу поговорить.
– Со мной?
– Тебя это удивляет? Думаешь сейчас: «Он мне и пары слов за все это время не сказал… Что изменилось?..» – Вир подошел ближе. – Может быть, я смелости набирался.
Она коснулась щеки, постаравшись скрыть улыбку.
– Слушаю тебя, Вир.
– Несколько лет назад гадалка предрекла мне, чтобы я держался подальше от рыжей женщины. Она увлечет меня в беду и принесет массу проблем.
Бланка явно не ожидала услышать подобное, но смеяться не стала:
– Ты же понимаешь, рыжих в мире много, а гадалки в большинстве своем мошенницы.
– Мири умела предсказывать судьбу. У нее был пророческий дар. Она предвидела будущее, и у некоторых женщин есть такие способности и поныне. Так говорила Нэ, а уж она-то должна в этом немного разбираться.
– Хорошо. – Госпожа Эрбет не стала спорить. – Положим, речь обо мне.
– Я не хочу держаться подальше.
Он сказал это твердо. Вир сразу понял, что она не удивлена. Но ответила Бланка другое:
– Я калека. И у меня странные способности, которые для всех загадка.
– Нашла чем удивить.
– Я старше тебя. Насколько? На десять лет? Пятнадцать?
– Тебе это важно? Сейчас? Серьезно? Со всем вот этим… – он покрутил кистью руки, очерчивая расплывчатую сферу, – вокруг.
– Сбавь напор, стремящийся к неприятностям. Ты не знаешь меня. А я тебя.
– Я думаю о тебе столько… что лучше бы тратил время на то, чтобы тебя узнать. И, уверен, ты не будешь разочарована, когда узнаешь меня.
– Тогда… – Бланка решительно встала. – Идем.
– Куда?
– В спальню.
Если он и опешил от скорости и эффекта, что произвели его слова, то не подал виду:
– Ты не станешь об этом жалеть.
Он сжал ее руку.
Бланка выпрямилась, и ее улыбка стала грустной:
– Конечно нет. Посмотри на мир вокруг нас, Вир. Его лихорадит, и он доживает последние спокойные дни. Я не знаю, что завтра случится с тобой или со мной. С городом. В последний раз я была с человеком, который ослепил меня. Довольно глупо, но хочется оставить в своей жизни более хорошее воспоминание. И я не хочу сожалеть о том, что могло бы случиться и не случилось. А ты?
Он кивнул:
– И я не хочу.
– Ну, значит, решено. Раз уж я человек, который принесет тебе проблемы…
Она не договорила, так как в саду появились чужаки. Восемь вооруженных мужчин: Орсио, Талетти с арбалетом, других ученик Нэ не знал. Просто отметил, что один из шести оставшихся закован в сталь.
Серьезные противники.
Они быстро взяли Бланку и Вира в полукруг, держа руки на оружии.
– Вир, мой друг. – Орсио дружелюбно улыбался.
– Нет, – сказал ученик Нэ. – Мы не друзья.
Седоусый прикинулся опечаленным и приложил руку к сердцу.
Парень не собирался разговаривать. Глупо беседовать с людьми, которые и так знали, что делают. Он сразу же применил талант… и ничего не случилось.
Это означало лишь одно. Где-то совсем рядом проклятущая собака.
– Сиора, мы приглашаем вас в Каскадный дворец.
Поняв, что им нужно, Вир встал перед Бланкой и почувствовал ее горячую ладонь у себя на плече. А после она потянула его на себя и… за собой. Отступая спиной к распахнутой двери в кухню, женщина вела его. Там, за кухней, была обеденная зала, где лежал клинок, который принесла для него Лавиани.
Очень близко.
И слишком далеко.
– Парень. – В голосе Орсио звучало едва ли не сочувствие. – Перестань. И я и ты знаем, что нас слишком много, и, если станешь упрямиться, мы тебя покалечим. Сиоре ничто не грозит. Она просто нужна, чтобы ее сестра пришла и побеседовала с господином Каром.
Бланка с Виром продолжали отступать, и тогда по одному жесту Орсио двое треттинцев, слева и справа, бросились к ним, не обнажая оружия.
Колокольчик преобразился в щит совершенно неожиданно для человека, уже тянувшего руки к Виру. Стальной край врезался в лицо, круша зубы и челюсть. Вир ловко выдернул кинжал из ножен упавшего под ноги противника.
Второй тут же остановился, не собираясь лезть на рожон, а арбалетчик, не выдержав, выстрелил. Вир угадал траекторию, и болт врезался в щит, словно конь копытом ударил, а после, с погнутым наконечником, отлетел в траву.
– Эй! – рявкнул Орсио, тоже не ожидавший выстрела. – Забыл, что приказано?!
Они достигли кухни, и Вир, понимая, что больше незваные гости мешкать не станут, навалятся все разом, втолкнул Бланку внутрь и захлопнул дверь. Она вскрикнула с той стороны, дернула за ручку, но он удержал. Не дал открыть.
– Уходи!
Он возблагодарил Шестерых, что та послушалась. Орсио, ругнувшись, кинулся в обход, крикнув:
– Один со мной! Остальные – разберитесь с щенком! Талетти главный! И осторожнее!
«Осторожнее» прозвучало не зря. Вира окатило холодом. Он еще никогда не испытывал такого гнева. Спокойного, расчетливого, не трогавшего разум. Ему все виделось четко и ясно.
Пятеро против одного.
Не имеет значения.
У него не было никаких сомнений, и первый, не успевший достать клинок, захрипел, когда кинжал подскочившего ученика Нэ рассек ему шею. Удар меча противника Вир принял на щит, отвел плечо, вновь скрылся за артефактом Мальта от бастарда.
Болт с лязгом врезался в преграду. Отлетел, как и предыдущий, оставив слабую ноющую боль в левом предплечье.
Вир сменил позицию, пляшущим шагом разрывая дистанцию, и бастард вместе с топориком третьего прошелестели мимо. Кинжал врезался в ребро бородатого малого, сломав кость, погрузился глубоко.
Человек вскрикнул.
Защитник Бланки кувырнулся, бастард свистнул над головой. Смертельно раненный пятился назад, выронив топорик, и Вир оживил в памяти, как пользоваться таким оружием. Земля медовых слив. То, что сейчас называют Лоскутным королевством, славилось в прошлые времена этой школой.
«Куница спасается от совы», «Куница тревожит росу» и после «Куница проскальзывает мимо капкана». Он поймал череду ударов на щит, когда двое бойцов его атаковали, а Талетти спешно перезаряжал арбалет. Продержался двадцать секунд против бастарда и корда, пытаясь придумать, как обойти их и добраться до стрелка.
Но не успел, и болт по летки вошел в правую ногу.
Его сознание все еще застилал холодный гнев, боль не тревожила. Вир лишь почувствовал, что в бедре слабо печет, а штанина мокнет.
Он со страшной силой швырнул топорик, и тот, размывшись в диск, врезался стрелку в лицо, застрял в костях черепа, опрокинул на спину.
Человек с бастардом неразумно сократил дистанцию, лишая себя замаха, Вир бросился к нему, врезался, взяв в клинч, заблокировав руку с оружием, потянул за собой, благодаря силе и росту защищаясь плененным от второго из уцелевших.
Они боролись, рыча и плюясь, словно рассерженные коты, пока ученик Нэ, помня совет Лавиани, не сделал должное. Он выдернул болт из своей ноги, все так же не чувствуя боли, и воткнул его мечнику в глаз, почти сразу же оглохнув от страшного воя.
Вир оттолкнул от себя врага, вырвал из его пальцев бастард, закинул руку со щитом за спину, угадав движение последнего противника. Корд, который должен был перерубить ему позвоночник, звякнул о металл, отскочил.
Он чуть замешкался, не закрылся от выпада, получил глубокую, сильно кровоточащую рану в грудь. Рубашка, кожа, мышцы были рассечены до костей.
«Куница гонится за своим хвостом», «Куница бежит по остывающим углям», «Куница отскакивает от дикобраза» и наконец, «Куница сжимает зубы на куриной шее».
Всё!
Бой продолжался меньше минуты, и теперь его окружало трое мертвецов, один умирающий и один тяжело раненный, отползающий к забору. Вир перешагнул через него, игнорируя и не собираясь добивать. Щит трансформировался в колокольчик, парень взял бастард двумя руками, припадая на раненую ногу, поспешил туда, где скрылись Орсио и воин в тяжелых доспехах.
Лестница оказалась вызовом его стойкости. Он оставлял на ступеньках частые алые капли. И прошло, казалось, четверть часа, прежде чем удалось подняться на второй этаж. Спутник Орсио бился в судорогах, на его губах выступила алая пена, в щеке все еще торчала заколка Бланки. Сам же старший мастер фехтовальной школы пытался высадить крепкую дверь, зло сквернословя. Увидев Вира, он сплюнул:
– Что ты устроил, парень?! Какого шаутта?! Все бы закончилось мирно, если бы ты немного помог мне, а не мешал!
– Отойди от двери. – Вир шагнул в сторону седоусого и поднял меч.
Лавиани чувствовала себя лисой, которая, вернувшись в нору, ощутила запах побывавших в ней охотничьих псов.
Смеркается, ворота едва прикрыты, входная дверь выломана, пахнет смертью. В саду она нашла мертвецов и одного живого. Он лежал на спине, хрипел, булькал, и на том, что было его лицом, то и дело надувались кровавые пузыри.
Она пошла в дом, по четким следам алой дорожки поднялась по лестнице. Мертвец в латах лежал навзничь возле распахнутой двери. Вир сидел там же, прислонившись к стене, в потемневшей одежде, опустив голову на грудь, и в первый миг сойка решила, что он мертв.
Но нет. Услышала, что дышит, хотя и без сознания.
Его противник стоял на четвереньках, распахнув рассеченный рот, поливал своей жизнью мраморные плитки пола. Затем он упал на бок, одежда разошлась, а вместе с ней разошлись и края страшной раны, открывая грудную клетку, перерубленные ребра, вяло бьющееся сердце. Седоусый, все еще не осознавая, что убит, попытался встать, поскользнулся на липкой луже, рухнул, крепко приложившись головой о пол.
И больше не шевелился.
Лавиани шагнула к Виру, когда ее сбили с ног и две огромные лапы опустились на грудь, придавив немалым весом. Страшное уродливое рыло склонилось над ней, в глазах плескалось злое алое пламя.
Попробовала применить талант, но, к ее удивлению, ничего не вышло.
– Ах ты, гадкое крысиное отродье! – прошипела она зверю.
Вес на нее давил такой, что дышать приходилось через силу, захватывая воздух лишь короткими вдохами.
Она собралась ударить ножом, но тварь быстро переставила одну лапу, прижав ее руку к полу. Лавиани готова была поклясться, что существо усмехается.
– Откуда я тебя знаю? – спросил скрипучий голос, и ей пришлось повернуть голову, скосить глаза, чтобы увидеть человека, стоявшего возле окна, на фоне далекого ярко-синего зарева.
Лапа на груди чуть приподнялась, давая ей возможность ответить:
– Мильвио убьет тебя за это!
– Хм… и ты знаешь, кто я… Нет. Не убьет. Когда сделаю, что задумал, и он поймет, что я прав.
– А Нэ прикончит за мальчика.
– Вот здесь ты куда ближе к истине, – с задумчивой печалью произнес Кар. – Проще обняться с ежом, чем выдержать ее гнев. Так откуда я тебя знаю? Где мы встречались?
– В первый раз тебя вижу, ублюдок!
Он присел перед ней на корточки, размышляя. Заметил нож. Потянул за лезвие, но она не разжала пальцы, и тогда зверь сильнее надавил лапой на ее предплечье. Она сопротивлялась еще несколько секунд, рыча, пока не поняла, что еще немного и у нее треснут кости.
– Нож Родриго? Ну надо же!
Кар цепко взглянул на нее и неожиданно улыбнулся с приветливостью людоеда, в ловушку которого попала очередная жертва.
– А ты постарела.
– Пошел ты!
– Удивительно. Сойка…
Тварь негромко рыкнула.
– Ничтожный противник для такого, как ты, – кивнул Кар зверю. И снова повернулся к Лавиани:
– …С какого кладбища тебя выкопал Войс? Бретто был без ума от той соплячки. Так вот кому он отдал клинок… Анселмо пришел в ярость, лишившись его.
Кар равнодушно бросил нож обратно на пол.
– Довольно забавно, что утрата железки послужила последней каплей, чтобы нынешний герцог решился действовать. Ведь ты понимаешь, о чем я говорю? Ты предупредила тогда Бретто, и с этим он пришел ко мне. Но из него вышел бы плохой правитель. Треттини нужна крепкая рука.
– Да плевать мне!
– Удивительно, сколько проблем после Бретто владетелю пришлось решать спустя десятилетия… Когда уже считалось, что ему ничто не грозит.
– Убери эту вонючую дрянь!
Она даже поверить не могла, что он это сделает. Сказала лишь для того, чтобы хоть что-то сказать. Но зверь снял лапы, сев и все так же следя за ней.
– Прикончить тебя ничего не стоит. Но твои слова о Нэ заставляют задуматься. Она спросит с меня. Мне некогда этим заниматься, но мальчишку еще можно спасти. Так что выбор у тебя очень простой. Или ты помогаешь ему, или Облако обедает.
Лавиани прожгла Кара ненавидящим взглядом и сделала свой выбор.
Город был наводнен мэлгами, шауттами, гигантами и заблудившимися. Они бродили по улицам, стояли на площадях, веселились, пели и пили. Плясали, дурачились. Большие и маленькие. Тэо шел среди них, улыбаясь, пробирался через толпу, стараясь не повредить восстановленную мастером лютню Велины.
Ее наконец-то отдали, и звук, который издавал музыкальный инструмент, вновь стал мелодичным.
Пружина спешил назад, к цирку, где меньше чем через час должно было начаться представление, а Риона утопала в цветах, смехе, улыбках, вине, предвкушении и «темных» созданиях.
Фестиваль циркового искусства был совмещен с более древним праздником – Карнавалом мрака, когда по старой традиции люди наряжались выходцами той стороны. Теперь множество горожан облачились в костюмы, надели маски и бродили по городу, «пугая» прохожих.
Веселье должно продлиться целую неделю, в конце которой награждали лучший цирк и артистов.
Какая-то девушка в плаще шаутта сунула Тэо полумаску из черной бумаги.
– Веселись, чужестранец! – сказала она. – На время можно забыть о бедах! Тьма не идет к тьме!
Так повелось из века в век. Жители Рионы перевоплощались в злобных существ, показывая «мраку», что место уже занято и пусть он проходит мимо. А Риона в этом году действительно желала забыть о беде. Хотя бы на время.
Не думать о том, что уже через семь дней первые корабли огромной новой флотилии его светлости пересекут море, чтобы привезти в страну армию чужеземцев, которая должна помочь остановить врага. Не думать о войне. О росте налогов, о том, что непонятно как все сложится и наступит ли для них будущее.
Или Вэйрэн и те, кто ему служат, всего их лишат?
За радостью и весельем южане прятали тревоги и страхи.
Когда Тэо добрался до цирка, начинались первые выступления. Трубили трубы, волновались на ветру флаги, на домах, улицах, фургонах и столбах зажигали дополнительные огни.
Мьи ждала его уже в костюме, в ярком гриме.
Она чмокнула акробата в щеку, выскользнула на улицу, захватив с собой пять ярко-желтых деревянных булав для жонглирования.
Он сел перед зеркалом, посмотрел на свое чуть осунувшееся лицо и глаза, к которым не мог привыкнуть. Снял перчатку с левой руки, пошевелил полупрозрачными призрачными пальцами. Ногти опять начали отрастать, превращаясь в когти, и их стоило подстричь.
Пружина ощущал необъяснимую тревогу и не мог понять ее причину. Нет. Он не тревожился перед выходом, наоборот, как никогда жаждал сплясать на канате. Но это странное чувство, поселившееся где-то глубоко внутри, заставляло то и дело хмуриться.
Ему казалось, что тени сегодня как-то по-особенному дрожат в свете свечей. Что воздух пахнет чем-то знакомым, чего он никак не может опознать, столь легким и незаметным был этот запах.
Готовясь к выступлению, он слушал зрителей. Смех, голоса, музыку, затем тревожную тишину, после аханье и испуганные вскрики. И восторженный рев вперемешку с аплодисментами. Пружина улыбнулся. Через несколько минут к нему заглянул Ливен, от которого разило вином так, что опьянеть могли даже пролетающие мимо мухи.
– Пора, Пружина! – сказал он. – Канат проверили.
– Надеюсь, не ты.
– Обижаешь. Ирвис с Ремнем проконт… проктр… Короче. Ждут твоей оценки, и еще через один номер ты выходишь. Поторопись.
Небо почти погасло, Тэо посмотрел на редкие облака, пытаясь оценить ветер. Канат был натянут довольно высоко, между двумя зданиями. Огней вокруг разожгли столько, что Пружину станет видно даже ночью. Стальные столбы с металлическими корзинами с бушующим пламенем находились на уровне каната.
Сегодня было лишь открытие. Короткое выступление-презентация. Грядущая ночь предназначалась для того, чтобы народ веселился, гулял и пил. Основное действо начнется завтра и не остановится до позднего вечера.
И так день за днем.
Только встав на канат, Тэо полностью ощутил, что он вернулся домой. Это получилось так же легко, просто и радостно, как во время других выступлений. Риона отдалилась, и он видел ее словно со стороны. Крыши, площадь, задранные кверху лица, далекая гавань, уже погружавшаяся во тьму.
Только здесь он осознал, что потерял, покинув цирк.
Часть себя.
Часть собственной свободы.
Он прошел половину пути, когда увидел, как в гавани вспыхнул огонек. Не мягкое теплое сердце фонарика стоявшего на рейде корабля, а красное злое пламя.
Тэо моргнул и остановился, понимая, что расстояние обманывает его и пламя размером по меньшей мере с дом.
Горел один из парусников. Через несколько мгновений появилось еще одно красное пульсирующее сердце, а за ним – сразу шесть, разгоравшихся.
В порту занимался пожар.
А еще через миг пламя вспыхнуло синим.
