Глава четырнадцатая АБ СИОНТА!
Они – чудовища. Жестокие твари, не знающие жалости. Мы для них лишь звери. К нам нет никакого снисхождения. Они ищут нас по всему миру и убивают без всяких сомнений. Всех. И детей тоже. Их не трогают мольбы, слезы, доводы. Таувины – худшие среди людей.
Из речи асторэ
– Лето на носу, – произнес Эйрисл, и из его рта вырвалось облачко пара. – Какого же шаутта здесь все еще зима?
Нэ набрала в широкие ладони студеную воду из пробитой во льду полыньи, с шумом умылась, так что даже бледное лицо чуть порозовело. Настроение ее после прихода в Тараш оставляло желать лучшего. Она была разочарована тем, что шаутт, которого пришлось так долго заманивать, погиб из-за встречи с пустым. В том разрушенном таможенном пункте, Турлине, они провели больше суток, скрываясь в перьевом коконе от опасного существа.
Когда оно ушло в сторону границы Горного, силы Нэ оказались истощены.
– Слишком много картинок потрачено на поддержку моего убежища, – сказала она. – Теперь придется долго восстанавливаться. Я этого не планировала.
– Ты не стала с ним сражаться.
– Пустой порой сильнее асторэ. Он тянет через себя ту сторону – и драться? Зачем драться, парень, когда можно этого не делать? Меня учили сражаться, только когда не остается иных вариантов. Я советую тебе подумать над этим, тогда проживешь гораздо дольше.
Умывшись, старуха посмотрела на заснеженный постоялый двор, стену высоченных елей за ним, щурясь на ярком зимнем солнце.
– Это все Катаклизм. Разве ты не слышал, что иногда сезоны сходят с ума и задерживаются? На западе долгая зима, а на востоке, по границе Мышиных гор, продолжительное лето. В год начала такого было тяжело, но спустя века все привыкли. Уже знают, когда возникнет засуха или нельзя будет вспахать поле. Запасаются едой и дровами или водой. Или собирают несколько урожаев за сезон. Тебе, как южанину, подобное необычно.
– По сравнению с треттинцами я не такой уж и южанин.
– Все относительно, ты прав. – Она спрятала руки в перчатках. – Я договорилась с торговцами. Нас довезут до Заметок за небольшую плату, и завтра мы будем в предгорьях. Посмотришь на Мышиные горы.
– Не пора ли тебе рассказать, где этот ключ к победе, которую ты обещаешь? Новости с юга, что догоняют нас, с каждым днем печальнее. Фихшейз пал.
– Новости сильно запаздывают. Думаю, они уже в Ириасте и задерживает их лишь то, что приходится ровнять с землей храмы Шестерых. Так что существование Ириасты вопрос очень сомнительный. Нет, мой дорогой лейтенант. Я иду не за ключом к победе. Это было бы слишком просто, слишком легко и слишком… наивно. Я бы хотела, чтобы все сложилось именно так: просто, легко и наивно, но… – Нэ развела руками, повернулась в сторону выходящих из дверей постоялого двора стражников торгового каравана, переругивавшихся между собой, кто в какой последовательности поедет по заснеженной дороге, а после продолжила: – Один мой старый друг рассказал кое-что интересное про места в Мышиных горах. О том, что он видел, точнее, слышал. И я хотела бы тоже увидеть это собственными глазами, понять, пригодится ли такое знание в нашем деле. А ты идешь со мной за компанию. Смотришь мир, так сказать, и обучаешься.
Эйрисл сомневался, что он «обучается».
Чему?
Быть терпеливым с ней?
Да. Вполне.
Отвыкнуть от лошади и вырвать из себя заботы об отряде, который теперь не с ним?
Конечно.
Преодолевать долгий путь пешком или на перекладных, бредя непонятно куда, сперва через Горное герцогство, а теперь и Тараш?
Несомненно.
Но точно ему не удалось продвинуться в способностях, которые спали в нем. В проклятии Летоса, как однажды заметила Нэ.
С момента встречи с шауттом кости не подавали признаков жизни. И он даже не понимал, каким образом получился тот отвратительный ростовой щит из плоти, спасший его. Дар молчал. И не сказать, чтобы Эйрисла это печалило. Он часто думал о том, зачем и куда его ведет Нэ. И почему он следует за ней, словно пес. Иногда приходили неприятные мысли, что она втайне влияет на его волю. Но он знал, что сам идет за ней, с каждым днем, с каждой новостью, приходящей о войне, все больше укрепляясь в мысли, что старуха как-то связана со странными делами, творящимися в мире. И что она не врет и может помочь.
Не ему. Его стране, где убита вся герцогская семья, армия разгромлена, а у власти узурпатор из Шаруда. Приказавший разрушить храмы Шестерых, забыть о прошлом, поклоняться Вэйрэну и радоваться синему пламени, единственному, что может защитить человечество от долгой ночи и шауттов. Зараза новой веры, страха перед демонами, поиска инакомыслящих распространялась по миру, и даже здесь, в предгорьях Тараша, местах достаточно диких, с маленькими городками, зрела подозрительность и росло напряжение. На чужаков смотрели косо и расслаблялись хоть как-то, лишь когда слышали восхваление Шестерым.
За час до сумерек Эйрисл задремал в санях, укрывшись одеялом, сшитым из разноцветных собачьих шкур, вонявших дымом и вяленым мясом, и проснулся, когда обоз уже ехал по льду вытянутого озера к городу, расположившемуся меж двух низких холмов, заросших елями. За ними, лигах в трех, угадывались очертания сизых недружелюбных гигантов – Мышиных гор.
Они были совсем не такие, как те, что он видел в Горном герцогстве. Ниже, но казались массивнее, тяжелее, почти по макушки укрытые лесами. За ними еле виднелся следующий ряд – острозубый и едва различимый глазом, сливающийся с облаками.
Сам город производил странное впечатление. Невысокие дома с большими участками, разбросанные по вилкообразной долине. Много места, мало жителей. Центральную часть огораживал деревянный частокол, пока еще недоделанный, а также строились две опорные башни и рыли ров (сейчас запорошенный снегом) к реке, впадающей в озеро.
Много домов оказались разрушены или вовсе сгорели – стояли лишь остовы без крыш. Словно какое-то время назад тут случился большой пожар. Новых строений тоже было достаточно, они сразу бросались в глаза чистыми стенами и свежими кровлями, а лесопилка у подножия холма работала даже несмотря на вечер.
Хозяин маленького постоялого двора, все еще пахнущего краской и свежей сосной струганых досок, был рад их принять. Путников, направлявшихся к перевалу через Мышиные горы, в этом году оказалось мало. Война, беспорядки в Граните, патрули на границе с Накуном, слухи о шауттах на ночных трактах – все это заставляло людей оставаться дома, а большинство торговцев чесать в затылках и… тоже не покидать домов, приберегая товар и деньги до менее лихих времен.
Нэ отказалась от еды и ушла спать.
– Ваша матушка не преодолеет горы в это время, – сказал трактирщик, человек с грустным лицом и макушкой, отражавшей свет свечей. – Тяжелый путь, если нет саней.
Он поставил на стол бутылку дешевого красного вина, лучшее, что нашлось в его полупустом погребе.
Эйрисл подумал, что «матушка», несмотря на свой внешний вид, вполне возможно, могла бы перейти горы, взвалив трактирщика себе на плечи. Лейтенант уставал куда быстрее, чем Нэ. Иногда в ней открывалась просто прорва силы, и он полагал, что в подобные моменты она вообще самый могучий человек из всех, кого он мог бы встретить за всю свою жизнь.
Татуировки давались таувину не для красоты.
Конечно же он ничего не сказал, лишь кивнул, показывая, что принял к сведению, и показал на пустой стакан, одиноко стоявший на соседнем из двух столов в зале.
– Присоединяйся, любезный. Угощайся.
Тот обрадованно присел напротив:
– Позвольте вопрос, добрый господин. Откуда вы? Ириаста? Фихшейз?
– Фихшейз.
– Далеко… Из вашего герцогства редко кто у нас бывает. Уж проще встретить дагеварца, вот они захаживали. Но с проклятущей войной у соседей все как-то стихло. В основном знакомые лица тут бывают. Этот Вэйрен, будь он неладен. Чего ему на той стороне не сидится? Шестеро не могли довести дело до конца и прикончить асторэ? Теперь его последователи жгут синее пламя да смущают людей. Один и сюда даже дошел этой осенью. Проповедовал о его силе и том, что спасет нас всех от шауттов в час, когда они придут.
– И как? Появились последователи?
– Нам такого добра и даром не надо. Скрутили его, да отправили с поклоном прямо в Гранит, к его светлости. Говорят, его там на площади перед дворцом и четвертовали, в назидание остальным. Больше подобной гнуси к нам не заходило.
Они обсудили погоду, войну, цены и слухи. Эйрисл поделился всем, что слышал на тракте во время долгого пути от границы Горного герцогства. Трактирщик же жаловался на то, что мастера неправильно справили крышу и к весне она, как пить дать начнет течь где-нибудь в комнатах постояльцев. И постройка нового здания вышла в звонкую монету, а толку чуть.
Суровые времена, дохода нет.
– А что случилось со старым трактиром? Я видел много новых домов в вашем городке. Пожар?
– Ловчие! – не сказал, а сплюнул хозяин маленького заведения. – Понимаете же.
Эйрисл не понимал.
– Дикари из ущелий Мышиных гор, господин. Неужели не слышали? Хотя Фихшейз далеко, а эти людоеды, они, почитай, только в Тараше и лютуют. Рейд устроили несколько лет назад, когда никто не ждал, пришли с гор, разорили город. Многих убили, многих угнали в рабство. У меня трактир был не здесь, там. – Он печально махнул в сторону гор. – На пути к перевалу, на Волчьей поляне. Это часа два отсюда, если пешком в хорошую погоду. Последняя остановка перед границей Накуна. Хорошее место, прибыльное. Они и туда пришли, сетями многих похватали, жену вот убили, я лишь чудом с дочкой спасся. Теперь здесь пытаемся что-то наладить, да все глухо. Сглазила меня та проклятущая баба.
– Какая?
– Была одна. – Трактирщик сплюнул. – Чужеземка. Курицу мою убила, глаза совершенно безумные. Ведьма. Она и навлекла небось ловчих-то. Век бы ее не встречать. До сих пор помню ее лицо и приговорку дурацкую. Рыба, понимаешь, полосатая. Какая, к шауттам, рыба? Не знаю.
Он продолжал жаловаться на жизнь, пока они не допили вино, а потом пошел готовить завтрак для постояльцев на следующий день, в раннюю дорогу.
Вышли до рассвета, в зябкое ледяное утро, когда солнце еще не показалось над восточными пиками. На заранее подготовленных снегоступах миновали жилые дома, лесопилку, казарму гарнизона, где жили двадцать солдат, которых прислал герцог после рейда ловчих, и по пологому подъему отправились в путь.
Через несколько часов сделали краткий привал перед остовом сгоревшего постоялого двора, того самого, которым владел трактирщик, с кем лейтенант пил вино.
– Так что же? Теперь ты идешь в Накун? – спросил Эйрисл.
Нэ повела плечами, сказав:
– Прости меня, парень. За то, что было, и за то, что случится дальше. Я не самая лучшая спутница, признаю это. А еще прости, что все время держу тебя в неведении. Поверь, я оценила твое безгранично долгое терпение. Полагаю, ты был очень хорошим командиром и люди тебя уважали. Я не из тех, кто привык делиться планами с другими, это моя плохая черта, за которую мне часто пеняли в прошлом. Иногда подобное приводило к трагедиям, но они так меня ничему и не научили. За жизнь я допустила много ошибок, но сейчас стараюсь поступить правильно, хоть это и непросто. Нет, лейтенант. Мы не покидаем Тараш, и перевал нам ни к чему. Хватит уже перевалов за эти месяцы. Идем прямо туда. – Она махнула на горы. – В дикие ущелья, на плато, куда люди забыли дорогу. К ловчим.
Она подождала с десяток секунд, но Эйрисл никак это не прокомментировал, и ее взгляд чуть потеплел.
– Жаль, что я неспособна сделать тебя своим учеником. Ты мог бы стать кем-то большим.
– Большим? В смысле таувином?
– Да. Но, к сожалению, твой дар иного свойства. Кровь слишком стара, чтобы перековать ее в нечто новое. Ты даже не представляешь, как я сейчас об этом жалею. – На мгновение она осунулась, словно тяжесть всех прожитых лет упала ей на плечи.
– Я не хочу быть таувином, Катрин. Не хочу быть некромантом. Указывающим. Асторэ. Я хочу вернуться домой, собрать свою роту, жить как прежде. Но, чтобы такое случилось, мне придется помочь тебе, пускай ты и не спешишь рассказывать как. Вэйрен – зло, я уверен в этом. И его следует остановить. Так что мы идем к ловчим. Скажи, что требуется от меня.
– Быть рядом и слушать меня. Ты и так делаешь очень много. Идти нам неделю, а потом еще столько же. Я давно здесь не была, новые реки и леса изменили местность. Но найду путь.
И они искали его. Среди снега, поземки, мрачных лесов, каменных осыпей, незамерзающих рек и разреженного воздуха, забираясь все дальше в сердце Мышиных гор. Ущельями, долинами, выше и выше.
Здесь не было никакого жилья, ночью они почти вплотную ложились к большому костру, и рюкзак Эйрисла, доверху набитый едой, с каждым днем становился все легче.
– Если мы тут умрем, то нас никогда не найдут, – как-то сказал он ей, слушая сход лавины, которая обрушилась туда, где путники проходили меньше часа назад.
– Нас и не будут искать. Разве что птицы.
Одна из них, хохлатый жаворонок, как-то прилетела к Нэ и, сев на плечо, прощебетала долгую череду звуков. Тогда старуха засмеялась. Смеялась она удивительно легко и открыто, он в первый раз слышал от нее такой смех. Будто бы в старой оболочке заключена молодая женщина.
– У Бычьей головы, клянусь Шестерыми, вышло… – словно не веря самой себе, произнесла Нэ. – Вы-шло!!
И на ее крик горы отозвались еще одной отдаленной лавиной.
После она заплакала, спрятав лицо в больших ладонях, а потом опять засмеялась.
И Эйрисл видел, что Нэ абсолютно счастлива.
– Значит, все сделано не зря, парень.
– Понимать бы еще, о чем ты.
Она махнула рукой, мол, не бери в голову. И он не стал больше спрашивать.
Место было красивым.
Впереди – отвесная стена высотой в пару тысяч ярдов, словно состоящая из поставленных друг на друга восьмигранных каменных столбов бледно-лилового оттенка. Со стены падала серебряная полоса металла – водопад. Узкий, ажурный и протяженный, похожий на фату фихшейзской невесты. Внизу «фата» распадалась белесым туманом, застывавшим наростами льда на скалах, и издали это напоминало огромный снежный замок.
Снег, кряжистые пихты с ярко-желтыми бугристыми стволами и пронзительно-голубые пятна незамерзающих озер, над которыми поднимался пар. Нэ оперлась на посох, подалась вперед.
– Т’елетэ ас навурро – Оплот синекрылой бабочки. Раньше здесь стоял красивый дом. Он встречал и волшебников, и таувинов. На тех карнизах приземлялись всадники. Видишь пещеры? Некоторые до сих пор сохранились.
Эйрисл прищурился и высоко-высоко заметил в лиловой скале нечто темное, вполне похожее на вход в пещеру.
– Да.
– Там отдыхали дэр’ вин’емы. Крылатые львы, как называют их теперь. Они скользили по Переходу миров из разных частей Единого королевства и привозили сюда своих седоков. Их крылья… – Нэ зажмурилась. – До сих пор вижу, как голубым сияют их маховые перья, как сверкают молнии, когда они появляются в небе.
– Кому принадлежал дом?
– Волшебникам конечно же. Его разрушили во время Войны Гнева. Многое разрушили. А что не вышло или не успели, добил Катаклизм.
Нэ повернулась к снежному полю, тянущемуся от одиноко растущей пихты с длинными иголками до первого из многих горячих озер, и, поднеся ладони ко рту, крикнула:
– Эр’эстэ лекоа! Аб сионта! Аб вилко’с нэкорэтта! Куалле таве ас! Нэко сионта!
Ее крик кинжалом пронзил безымянную долину, испугал птиц и потерялся где-то в синем небе.
– Аб сионта! Аб сионта! – еще раз прокричала она. И, повернувшись к непонимающему Эйрислу, сказала:
– Теперь надо немного подождать, пока они придут в себя и решат, что делать.
Он понял, что Нэ говорит о ловчих.
– Думаешь, они тебя услышали?
– Конечно, – степенно кивнула старуха. – Они уже часа два наблюдают за нами. Даже удивляюсь их выдержке. А ближайший к нам патруль в пятидесяти шагах от тебя.
Эйрисл был воином. Знал, как прятаться самому и как скрыть от чужих глаз даже коня, но сейчас он не видел никого. В особенности в пятидесяти шагах, на открытом пространстве.
– Аб сионта. Что это означает?
– Старое наречие. «Я пришла».
– А остальное?
– Не важно. Главное, чтобы они не забыли язык. А то выйдет совершенно глупая ситуация.
Она расстелила одеяло на выступающих из земли камнях, села:
– Достань немного еды. И вина. Во фляге что-то осталось?
– Да. Кто они?
– Люди. Их судьба незавидна, как судьба многих переживших страшную войну, прошедших сквозь горнило магии, а после и Катаклизм. Когда-то они были воинами и шли за одной из великих волшебниц. Эти люди были из ее гвардии. Верны, храбры, опытны и опасны в бою. «Волки Четвертой», такое было их прозвище.
– Четвертой называли Нэко.
– Да.
– Разве только что ты не произнесла что-то вроде «Нэко сионта»? Если «аб сионта» это «я пришла», то…
– Если ты будешь умничать, я не стану говорить! Узнавай все от белок!
Он выдержал ее колючий взгляд, но улыбнулся, сглаживая свое упрямство:
– Прости мое любопытство. Не хотел тебя прерывать.
– Нэко погибла у Мокрого Камня, а они выжили в бою с подобными тебе. Их забрал к себе Кам, другой великий волшебник. Хозяин страны, в которой мы теперь находимся. Он поддержал Скованного, и «Волки» были с ним, как и многие другие. Защищали Тропу Любви, крепость, что была костью в горле Тиона, но проиграли. Кам пал. Твердыня была взята, кости штурмующих и оборонявшихся лежали точно страшный ковер, пока не стали самой сутью этой земли. Но некоторые воины уцелели, пережили Катаклизм и дикие века, что пришли за ним. И эти некогда гордые бойцы, цвет рыцарства и доблести, забыли слишком многое. Изменились. Поверили в богов, которых не существует, и, чтобы выжить, стали нападать на соседей. Грабить, похищать женщин, приносить жертвы тем, кто, по их мнению, защищал их.
– Проще говоря, одичали.
– Ну, если не вдаваться в подробности десяти столетий, то можно сказать и так.
Он видел, что ей неприятны его слова об этих людях.
– Вопрос у меня только один: что их остановит от того, чтобы убить нас?
– Некоторые вещи ловчие помнят. В легендах, что рассказывают у костров. О том, кем были их предки и что духи будут злы, а боги разгневаны, если старые клятвы окажутся нарушены.
– Ты приходила сюда прежде?
– Да. Много лет назад.
– А если они не вспомнят тебя? Не вспомнят старые клятвы? Что тогда?
Ее лицо стало суровым.
– Тогда я убью их. И те, кто придут после них, возможно, окажутся с лучшей памятью.
Снег в пятидесяти шагах от них во множестве мест начал лопаться, и из-под него, ломая наст, поднимались фигуры в белых меховых плащах. Восемь человек, все с легкими топорами, щитами. Лица скрыты за масками, сшитыми из точно такого же меха. Еще четверо вышли из-за деревьев, вооруженные луками и копьями.
– Достойно лучших разведчиков в нашей армии, – оценил лейтенант, держа руку на купленном две недели назад коротком мече. – Что теперь?
Нэ сказала несколько фраз на старом наречии. Тон ее звучал как приказ. Один из мужчин поколебался, затем направился к ним, на ходу стянув с лица меховую маску.
Эйрисл ожидал чего угодно. Дикой раскраски, татуировок, проколотых губ и носа, выбитых зубов. Но перед ним был человек с худым, осунувшимся лицом, заросший бородой, со злыми недружелюбными глазами. Он, не опуская топор, дошел до узкого скального языка, на котором не было снега, и поднял левой рукой увесистый камень.
Лейтенант, чуть напружинив ноги, на дюйм вытащил клинок из ножен, но шедший к ним ловчий словно бы и не заметил этого.
– Спокойно, – попросила Нэ. Вид у нее был совершенно меланхоличный и расслабленный. – Убери.
Он послушался и с некоторым колебанием отпустил меч.
Ловчий протянул камень старухе, и та взяла его в кулак. Сжала. Раздался громкий треск, словно лопнул лед, затем хруст, а после гостья раскрыла ладонь, демонстративно наклонила ее, ссыпая каменную крошку себе под ноги.
Ловчий встал на оба колена, опустив голову. Его товарищи повторили это движение за ним.
Нэ не спешила их поднимать, выждала почти минуту, затем сказала новые фразы. Люди встали, начали снимать маски, и Эйрисл смотрел на их лица. Молодые, старые, бородатые, в шрамах. Они напоминали и тарашийцев, и кулийцев. Достаточно высокие, с крепким костяком, светлоглазые, с блеклыми волосами и узкими лицами.
Нэ шевельнула пальцем, и тот, кто принес камень, осторожно присел на корточки, вопросительно посмотрел на Эйрисла.
– Предложи ему хлеб и вино, – попросила Нэ.
Мужчина откусил корочку, сделал скупой глоток.
– Теперь ты.
Эйрисл сделал то же самое, и воины вокруг расслабились, заулыбались.
– Мы друзья?
– Отнюдь. Но они хотя бы не могут без предупреждения проломить тебе череп или швырнуть дротик из кустов. Держись рядом со мной, а когда придем в деревню, не влезай в неприятности.
– Неприятности в твоем понятии…
– Неприятности. Очень простое понятие, лейтенант. – Ее тон звучал бескомпромиссно. – Не разговаривай с ними. Не трогай их женщин. Не лезь в драку. Не пытайся кому-нибудь помочь.
Он кивнул, мол, понятно.
Двое ловчих ушли вперед. Остальные, сопровождая гостей, повели их в узкое ущелье, вдоль бледно-лиловой каменной стены.
– Они понимают наш язык?
Шли уже три часа, сквозь редкий лес, вдоль горячего ручья, пахнущего металлом и водорослями. За все время пути никто из ловчих не произнес и слова.
– Некоторые из них, несомненно. Рабы имеют такое свойство – обучать своих хозяев языку.
– И много у них рабов?
– Не могу знать. Все зависит от того, когда копья в последний раз ходили в рейд, как богата была добыча и как голодны их боги. Случается, что они убивают всех, кроме женщин, которых назвали женами и принесших им потомство. Спрашивай.
– Их много? Ловчих.
– Мышиные горы протяженные. Мы идем в один из поселков. Клан Синеволосых. Но кланов много. Я не знаю все.
– Зачем они нам?
– Требуется попасть в сердце гор, и для этого есть несколько путей. Выбранный мною самый быстрый и простой. На другие пришлось бы потратить больше времени, и не факт, что я бы не заблудилась. Да и подниматься на самый гребень то еще испытание, не для моих колен. Видишь?
Она указала посохом на вершину. Там, по гребню, едва видимая, вилась тоненькая серая лента. Ползла от пика к пику, покуда хватало глаз.
– Тропа Любви. Крепость Кама.
– Он построил ее?
Старуха хмыкнула:
– Нет. Это сделали те, кто жил до него. Но он последний владетель, поэтому теперь говорят, что она его. Здесь твердыня уцелела, а вот на севере ее хорошо отделали. Вместе с горами, которые расплавлены и превращены в жалкие холмики. Если бы не ловчие, нам с тобой пришлось бы идти до подъема, потом карабкаться, а после брести по стене, надеясь, что я не пропущу нужный спуск… Так проще.
– Значит, нам надо попасть на нее?
– Нет. Нам требуется оказаться внутри горы. Под крепостью всегда были обширные ходы, ими пользовались тысячелетиями.
Впереди запели рога, и Нэ еще раз напомнила:
– Держись рядом.
Они вышли из леса, оказавшись возле шести сооружений, похожих на двенадцатиступенчатые пирамиды, грубо высеченные из базальтовых блоков, неаккуратно прилегающих друг к другу. Нижняя ступень была больше двух десятков ярдов, в то время как верхняя не превышала ярда. Каждую из площадок пирамид уставляли человеческие черепа. Старые, уже черные, разваливающиеся. И новые, ярко-белые, совсем недавно бывшие чьими-то головами.
Эйрисл ощутил, как закололо в желудке, а кости в кармане потеплели. Нэ покосилась на него с высоты своего роста, но ничего не сказала.
Мертвых оказалось много. Сотни. И еще столько же приветствовало вдоль дороги, где на вкопанные в землю палки повесили все те же черепа.
– Кланы гордятся своей доблестью.
– Странная доблесть, Катрин, хвалиться добытыми головами.
– У каждого народа свой обычай. Но здесь не только гордость, но и предупреждение чужакам. Ловчие, если не собираются в рейд, часто сражаются друг с другом – и чем больше черепов встречает незваных гостей, тем сильнее они призадумаются, чтобы повернуть назад и не искушать судьбу оказаться среди костей.
За черепами открывался вид на серповидную долину, большую ее часть занимало вытянутое и узкое ярко-голубое озеро, из которого брал начало ручей – именно мимо него они и шли все это время.
Озеро не замерзало, дышало паром, облизывая подножие отвесной стены. Низкие длинные дома растянулись вдоль берега, засыпанного разноцветными гладкими камнями, украшенного стройными соснами. Черные крыши, серые бревна. Сваи ближайшего ряда облизывала теплая вода. На площади стояли высокие столбы из камня. Дальше, на скалистом поле, ползущем по дну долины, точно грибы, выбравшиеся из-под снега, росли шатры.
Кажется, их вышло встречать все население деревни. Почти две сотни мужчин, в мехах, скудных доспехах, с копьями, на которых были в спешном порядке намотаны синие ленты, а кое-кто успел намазать краской такого же цвета волосы. Женщины – в волчьих капюшонах, широких стеганых штанах, стояли в отдалении, не смешиваясь с воинами, наблюдая молча, без эмоций.
Детей нигде не видно.
Делегацию встречающих возглавлял сухой старик с тонкой, чуть ли не прозрачной кожей и белыми выцветшими глазами. На его голове красовался венец из колючих прутьев с синими засохшими ягодами, а на хрупких запястьях болтались костяные браслеты, украшенные необработанными содалитами, почти черными, с редкими проблесками кобальта, стоило лишь на них упасть солнцу.
Казалось, что он возраста Нэ, но в отличие от нее – едва дышащий, уже неспособный ходить, а потому его несли двое юношей, крепких и сильных, точно волы.
Они поставили старикана перед Нэ, поддерживая его, и тот дрожащей рукой протянул ей извлеченный из сумки гладкий камень. Повторился ритуал с крошкой, ссыпанной с ладони.
И снова все опустились на колени, склонили головы, а где-то за шатрами завыли столь пронзительно и жалобно, что по сердцу словно ножом резануло. Но лишь Эйрисл повернул голову в ту сторону.
Нэ сказала несколько фраз, затем обратилась к нему:
– Не наступай на сети, но иди рядом. Помни о неприятностях и не лезь, даже если тебе что-то не понравится. Сегодня будешь есть и отдыхать, а я стану петь им песни, как предсказано. Завтра с утра они отвезут нас, куда я скажу.
Пока они шли к домам, женщины стали бросать под ноги старухи ловчие сети, те, какими хватали и опутывали пленников, чтобы отнести их в горы. Она наступала на каждую, вызывая этим одобрительные крики.
У домов Эйрисл наконец-то рассмотрел то, что сперва принял за каменные столбы. Массивные, в три человеческих роста глыбы были неаккуратно обтесаны не слишком-то умелыми мастерами. Но все равно понятно, что здесь изображены боги ловчих.
Те, кому они поклонялись десять веков, и те, ради кого охотились на людей в землях Тараша.
Первая фигура – женщина в чем-то похожем на доспех, но без шлема. Широкое плоское лицо, плоский нос, руки точно лопаты. Короткие волосы, липнущие к высокому лбу. На ее поясе висел топор, в руках она держала камень.
Другая фигура, почти квадратная, походила на вставшего на дыбы массивного медведя. Медведя в кольчуге, с шипастыми наголенниками, чья голова была не человеческой, а птичьей.
Орлиной.
Третий, некто на четвереньках, с запрокинутым вверх лицом урода. Он то ли выл, то ли рычал, придавливая ладонями маленькие человеческие тела.
Эйрисл ощутил слабый укол в желудке, присмотрелся внимательнее и понял, что темное основание памятников все в засохшей человеческой крови.
К нему подошли две женщины, уже немолодые. Та, что пониже, коснулась плеча, позвав за собой.
– Иди, – сказала Нэ. – О тебе позаботятся. Накормят и дадут вымыться. А потом запрут до утра. Не беспокойся. А мне надо совершить то, что они ждут.
– Смотри не забудь меня здесь, – сказал он ей на прощанье, и она фыркнула, прежде чем уйти.
Его привели в дом, стоявший прямо у озера. Единственная комната была длинной, с высоким потолком, на стропилах сушились травы, огонь плясал в очаге, кое-как сложенном из каменных блоков, обтесанных так же небрежно, как и идолы на улице. Шесть лежанок из сухого сена, укрытого оленьими шкурами, стол, стулья и человеческие черепа на дальней, темной стене.
Женщины оставили его, ушли, вернувшись к исходу часа. Принесли воду, какой-то горьковатый напиток, напоминающий плохое пиво, уже остывшее мясо, зерновой хлеб, мед, кислые ягоды. И рабыню.
Бледная, исхудавшая тарашийка. Ей отрезали левое ухо, и теперь на голове осталась грубая, плохо зажившая рана. Она была старше Эйрисла лет на десять и смотрела на него, как затравленная собака.
Одна из ловчих подтолкнула пленницу в спину, показала на нее жестом, произнесла на старом языке несколько фраз, обращаясь к гостю.
Он хотел отказаться, но рабыня произнесла с мольбой:
– Прими меня. Пожалуйста. Я сделаю все, что ты прикажешь.
И он кивнул.
Когда они остались одни, она долго смотрела на него, затем начала расстегивать рубашку.
– Нет, – попросил он. – Нет.
Та опустила руки, убрав их от завязок.
– Как тебя зовут?
– Светти. Я из Ганцтва, это… – Та покачала головой. – Не знаю, как далеко отсюда. Меня захватили во время последнего рейда три года назад. Кажется. Как ты здесь очутился, фихшейзец? Почему они тебя не убили?
Он вместо ответа показал на еду:
– Ты можешь поесть и отдохнуть. Времени у тебя до утра.
Она не спорила и больше не задавала никаких вопросов. От еды отказалась, стянула с лежанки шкуру, бросила у огня. Легла, сказав:
– Спасибо, что спас меня сегодня.
Когда через несколько часов, вслушиваясь в тишину поселка, он засыпал, то видел, что женщина так и не уснула. Она просто лежала под одеялом, и ее била дрожь.
Нэ разбудила его, самолично войдя в дом. Рабыни уже не было, шкура осталась брошенной у прогоревшего очага.
– Пора, парень. – Старуха стояла в дверном проеме сгорбившись, закрывая тусклый утренний свет. – Есть будешь в лодке.
Он вышел следом за ней, ежась. С гор тянуло ощутимым холодом, ветер поднял рябь на озере, дышащем паром.
Ветер пах кровью и пеплом, и Эйрисл, не обратив внимания на окликнувшую его Нэ, обошел дом и уставился на идолов, ноги которых оказались завалены телами. Сорок, а может быть, и пятьдесят мертвецов с перерезанными глотками остывали в наступающем утре, и промерзлая земля неохотно поглощала в себя их кровь.
– У ловчих свои традиции. Не мне их нарушать. – Он ощутил в словах Нэ нечто похожее на извинение.
– Они убили своих рабов, Катрин. Потому что ты пришла?
– Так они чествуют богов и прогоняют тьму. – Ее голос звучал ровно и равнодушно.
Он хотел сказать резкость, но понял, что его слова не имеют никакого смысла. Они не изменят ни Нэ, которая не остановила ловчих, ни ловчих, которые убили пленников из-за глупой веры. И пленников тоже не воскресят.
– Кто эти боги?
Старуха тяжело вздохнула, указав на женщину с камнем:
– Кандира, богиня смены сезонов. Ибо она умерла и воскресла, и так с приходом каждого года. Она мать надежды, защиты, крова, хранительница очага, опека всех ловчих. Незримая, но всегда возвращающаяся. Поющая песни, решающая споры, способная возродить мир, ибо слово ее – закон. Кандира на старом наречии означает Мокрый Камень. Так они стали звать Нэко после того, как та умерла. Этот, с орлиной головой, Гер’далес. Воин надежды. Тот, кто пришел, когда умерла Кандира, и сражался с тьмой, защищая ловчих. Он погиб в сердце горы, но все еще жив и жестоко наказывает любого отошедшего от пути воина. Ему молятся перед набегами, он смотрит, как молодые юноши становятся воинами, и забирает в свои подземные чертоги всех, чей срок пришел. Такой шлем, в виде орлиной маски, когда-то носил Кам.
Она отвернулась к озеру.
– А третий? – остановил ее Эйрисл. – Тот, что похож на чудовище?
– Тахес-да. Мрак. Огонь. Смерть. Повелитель костей и червей. Ужас. Тот, кто жесток и кого задобрить можно лишь кровью.
– Что означает Тахес-да?
– Рыжеволосый, – неохотно проронила она.
– Тион.
– А кто же еще, – ядовито произнесла та. – Они сражались против него и проиграли. А большинство погибло. Он причина их бед, олицетворение тьмы, повелитель шауттов, тот, кем пугают детей.
– Но задабривать кровью надо не только его.
– Не я установила здесь порядки, парень, – устало ответила Нэ. – Не мне их менять. Ты не знаешь, что такое Катаклизм и что им пришлось пережить, оставшись на поле яростной битвы. Нет. Не думай. Я не оправдываю их. Но судить тоже не буду. У меня другая задача.
– Со мной ночью была рабыня. Я хочу, чтобы ее отпустили и отвели назад, откуда взяли.
Старуха уставилась на него:
– Она избежала смерти этой ночью.
– Этой ночью. Но что будет следующей? Пусть ее отпустят. Если ты скажешь, они послушаются.
– Почему?
– Потому что «аб сионта». «Нэко сионта». Ты та, кто дробит мокрые камни руками. И та, перед кем встают на колени. Исполни мою просьбу.
Старуха поежилась и поплотнее запахнула серую шаль.
– Милосердие свойственно твоему имени. Каждый в жизни должен успеть совершить что-то подобное. Что же. Кто я такая, чтобы мешать добрым поступкам хороших людей? Я прикажу старейшине.
Они выехали на длинной лодке, которой шесть ловчих ловко управляли с помощью коротких весел. Еще одна, нагруженная факелами и провизией, шла следом. Под пронизывающем холодным ветром и песни тех, кто провожал их на берегу, лодки достигли каменной лиловой скалы, и Эйрисл заметил низкую пещеру, над которой были выбиты древние буквы.
– Что написано?
– Дом Гер’далеса. Эта дорога, подземная река, ведет в мрачные чертоги Тропы Любви. В самое сердце гор. Мы будем путешествовать три дня, а потом пойдем пешком. Лодочники же останутся ждать моего возвращения.
И они плыли чередой низких и высоких пещер, залов и проходов, по медленной, теплой воде, зажигая факелы, а потом зажигая новые. Дважды им пришлось выходить, и ловчие переносили лодки на руках через каменистые пороги.
Останавливаясь на площадках, они спали. Дикари боялись мрака, не уходили от маленького костра, старались держаться поближе к Нэ, реально веря, что из тьмы может выйти сам Гер’далес, Кам, и навечно оставить их в этих чертогах.
В один из недней (ибо Эйрисл не знал, какое сейчас время суток), он проснулся раньше всех и понял, что видит в пещере без всякого огня. Словно все в тусклом, очень неровном, скорее угадывающемся, чем реальном свете.
– Странно, что только теперь такое случилось. – Нэ ничуть не удивилась, когда он поделился с ней этим открытием. – Ты тзамас, а они, как и указывающие, прекрасно существуют в ночи. Твой дар хоть и слаб пока, но вполне может помочь своему хозяину в нынешней ситуации.
А после и ночное зрение ему не понадобилось.
Это уже были не пещеры, а жилые помещения, вырубленные мастерами и архитекторами. Их стены, вероятно из-за какой-то плесени, сияли тусклым лимонным светом, в воде вспыхивали белесые искры, и на плеск весел из глубины всплывали большие слепые рыбы, чья чешуя мягко мерцала. Утиные носы тыкались в борта лодок, хвосты громко били по поверхности, поднимая тучи брызг, и местные обитатели, как видно неопасные, поняв, что наверху нет ничего интересного, снова уходили на дно.
Свет их тел истончался, таял и гас, поглощаемый мраком глубины.
Наверху, в залах, на втором ярусе тянулись балконы, висели каменные люстры, а колонны то и дело вырастали тут и там, расширяясь, удерживая каменный потолок.
Две лодки причалили у лестницы, подтопленной водой, и Нэ выбралась на сушу. Один из ловчих протянул Эйрислу мешок из козьей шкуры, с едой, две большие и очень тяжелые фляги воды и вязанку факелов.
– Они тебе ни к чему, – напомнила старуха, когда Эйрисл взял последние.
– Не доверяю магии. Так спокойнее. Возьму несколько.
– Тебе нести.
– Ты знаешь дорогу?
– Отчасти, – уклончиво ответила та.
– Что мы ищем?
– Скоро увидишь.
Он давно перестал удивляться ее нежеланию рассказывать о своих дальнейших планах.
Этот путь вел чередой прямоугольных сырых коридоров, ничем не примечательных, никак не украшенных. Совершенно одинаковых и незапоминающихся. Лишь иногда появлялись ответвления в стороны, и однажды они прошли лестницу, уводящую куда-то вверх и проигнорированную Нэ.
Они вышли в огромный круглый зал без всякого намека на потолок – так далеко он был. Эйрисл понял, что впереди мертвые, за несколько минут до того, как здесь оказался.
На полу, в хаотичном беспорядке, лежали сотни истлевших скелетов, ржавые доспехи и оружие.
– Одна из опорных башен Тропы Любви, – сказала ему Нэ. – Точнее, самое ее основание.
– Там подъем.
– И нам он ни к чему.
Старуха оглядывалась, словно что-то искала. Наконец пошла в нужном направлении и встала над одним из доспехов. Судя по размеру рваной кольчуги, кольчужной юбки, наплечникам, шлему, тот, кто носил это при жизни, был таким же большим, как Нэ. И еще больше. Вместо останков внутри – лишь темное пятно на полу, контур, где когда-то лежало тело.
Эйрисл почувствовал сладкий привкус во рту, и он был… приятен?
– Я…
– Вижу. – Нэ не спускала взгляда с лат. – Ты ощущаешь остатки магии, которая приятна твоему сердцу. Здесь работал некромант, избавивший этого воина от долгих мучений.
Нэ, к его удивлению, встала над «останками» на одно колено и произнесла много слов на старом наречии. Он не знал, что было сказано, но звучало это печально.
Когда она поднялась, ссутулившаяся и мрачная, Эйрисл все же спросил:
– Кто это?
– Мой брат. Воин, как и я когда-то. Его последний бой был прекрасен, но другой мой брат снес ему голову, и я, представь себе, рада этому. Теперь нам туда. Еще глубже и еще дальше.
Ее посох показывал в зияющую мраком арку в ближней от них стене.
На середине пути к ней Нэ остановилась и наклонилась, поднимая что-то с пола. А после направилась назад, к доспеху, и положила находку рядом.
И Эйрисл не стал ничего говорить. Отвернулся.
Это был фрагмент шлема, забрало в виде латной маски, изображавшей орлиную голову.
Факел, который он все же зажег, сильно чадил и потрескивал. Иногда казалось, что огонь вот-вот погаснет.
– У тебя есть семья? – спросила Нэ, молчавшая уже несколько часов, пока они пробирались через влажный мрак подземелья, иногда идя по щиколотку в воде.
– Странный вопрос.
– Почему?
– Сколько я иду за тобой? Ты никогда не интересовалась тем, кто я. Где моя семья. Чем я живу и о чем мечтаю. Какой я человек. Что изменилось теперь?
– Мне скучно.
– Не верю.
– Быть может, я оценила твой поступок? Ты спас рабыню и тем самым заинтересовал меня.
– Тебе на нее плевать. Как и на других людей, которые для тебя бесполезны, уж прости за откровенность.
Она лишь печально улыбнулась, и ее лицо напомнило ему череп.
– К тому же я никого не спас. Не сделал ничего такого и не мог бы сделать. Просто попросил тебя помочь.
– Вот. – Нэ подняла палец. – Просто попросил. Знал бы ты, парень, сколько людей не могут даже попросить. А когда им пытаются отказать, попросить еще раз. Ты вправду хороший человек, и я еще раз, как и прежде, прошу простить меня за все это.
– «Все это»? – Он не понимал.
– Иногда у нас нет выбора, – ответила она странно. – Мир изменится, если не приложить усилия. Не быть решительной. Жестокой. Безжалостной. Черствой. Если поддаться эмоциям, падет то немногое, что смогло уцелеть. По сути, из всех городов мира в безопасности лишь Риния. Она построена на основании города эйвов, а в города эйвов, если в них не гадили некроманты, вход шауттам закрыт.
– Я не понимаю.
– И слава Шестерым. Так есть?
– Мать. И пятеро сестер. В маленьком городе, на границе с Ириастой.
– Жена? Дети?
– Я все время говорю себе, что еще успею.
– Я тоже себе так говорила. – Вновь ее слова звучали печально. – Не спешила жить, и жизнь решила все за меня. Жаль.
– Ты жалеешь себя или меня, Катрин?
– Себя. И тебя. Все человечество. Плохих, хороших, злых, добрых, глупых, умных, влюбленных и разочарованных. Каждый из нас допускает ошибки.
– Даже ты?
– Я их допустила больше, чем другие. И боюсь, продолжу в том же духе.
Впереди вспыхнуло алым. Не зло, мягко, но Эйрисл понял, что застыл как вкопанный, а сердце словно охватывают холодные металлические цепи.
– Сможешь идти? – Старуха наклонила голову, наблюдая за ним.
– Ты не чувствуешь? Не видишь?
– Не чувствую. Но вижу. А вот он ощущает тебя.
– Что это?
Нэ улыбнулась:
– То, что нашли здесь несколько лет назад. Тион заключил сделку с асторэ, и они, уж не знаю как, ибо некоторые вещи неподвластны моему разуму, научили его своей магии. Открыли волшебнику прямой контакт с той стороной. Ради уничтожения Скованного. Рыжий знал, на что шел, он обрекал себя на месть, на безумие. На риск стать чем-то вроде пустого, которого мы с тобой видели, но намного страшнее, ибо он был величайшим волшебником после своего учителя. А в последние годы, чем Шестеро не шутят, возможно, и превосходил его. И когда с помощью волшебства асторэ Тион победил, он отказался от магии. Забрал ее из этого мира, спрятал, закрыл для людей. Лишил мир многого, но и спас его тоже. Поэтому, с одной стороны, я его презираю, а с другой… наверное, могу признаться в этом хотя бы сейчас: я склоняю голову перед таким смелым решением. И магия ушла, парень. На века. Та истинная магия, что была получена от Шестерых, а они ее взяли от тех, кто создал их. Ну ты знаешь, о ком я говорю. Когда магия исчезла, таувины лишились своего истинного оружия. Не рисунков, нет. Рисунки – лишь часть их дара, но полностью он раскрывался с клинком таувина. Однако, как считалось до недавнего времени, все мечи рыцарей света умерли, когда Тион сделал то, что сделал. Сила утекла из них, потому что они созданы великими волшебниками, а после Катаклизма стали обычными железяками.
Эйрисл посмотрел на алое свечение.
– Там меч таувина. И в нем осталась мощь.
– Я сомневалась до этого момента. Меч чувствует того, кто был его врагом в то время. Некроманта. И защищает своего хозяина, пускай тот и мертв уже тысячу лет. Сделай шаг. Попробуй. Это не опасно.
Эйрисл сделал и ощутил, что словно движется через вязкое болото. Алый свет отталкивал его прочь.
Нэ положила большую ладонь ему на плечо, подтолкнула вперед, и теперь, пока ее рука сохраняла с ним контакт, он мог идти.
В комнате, где они оказались, потолка тоже не было. Круглая шахта уходила резко вверх. На полу лежали два тела. Одно – изломанная мумия с разбитым черепом, еще не сильно истлевшая, вполне возможно, что упавшая откуда-то сверху. Другое – человек в полных бронированных латах, латные перчатки сжимали широкий клинок с длинной рукояткой.
Меч пульсировал алым, и Нэ, наклонившись, одной рукой освободила его из мертвой хватки.
– И это ключ к победе над горным герцогом и его тварями? – Эйрислу было некомфортно рядом с ним.
– Козырь. Небольшой, но важный козырь, парень, – мягко ответила она, рассматривая оружие длиной почти в полтора ярда. – Не знаю его имени. А меч без имени не имеет своей души. Придется назвать его и дать душу. Ему требуется сила для будущих свершений, и сила не вполне обычная.
– Полагаю, ты уже придумала ему имя.
Она грустно и виновато посмотрела на спутника:
– Эйрисл. Твое имя на старом наречии означает «милосердие». Так пусть же он будет более милосерден, чем я.
Он успел угадать ее движение, отшатнулся, но опоздал, и тяжелый клинок упал ему на голову.
