Глава 9. ТЬМА ПРОТИВ ТЬМЫ
Некогда Даиратом именовали не кладбища, а первый город, основанный тзамас задолго до создания Единого королевства. Говорили, что это было место благоденствия, где ничто не напоминало жителям о страшной власти смерти. Где каждый проживал век и больше, ибо властители мертвых могли повелевать и жизнью. Лечить, защищать, поддерживать тех, кого они считали своими.
Когда все изменилось? Когда в Даират пришла тьма и населять его стали лишь кости и склепы? Полагаю, в год, когда некроманты обезумели и перестали быть людьми.
Из лекции по истории. Каренский университет.
Шерон не помнила, сколько раз за жизнь держала Фэнико в руках. Дважды? Трижды? Но точно ни разу не извлекала его из старых, потертых и совершенно непримечательных ножен.
Считала это… неприемлемым. Все равно, что зайти в чужой дом без приглашения.
Положив его себе на колени, она ощущала приятную тяжесть старого, если не сказать древнего оружия. И наконец решилась. Обхватила оплетенную рукоять, потянула, и меч, словно поколебавшись, решая, достойна ли она такой чести, слабо прошелестел.
Металл оказался у нее перед глазами. Близко-близко, и она прекрасно разглядела в его глубине знакомые черные прожилки. Точно так же выглядел ее браслет. Их создал один мастер, и теперь она это знала.
Шерон видела все царапины, щербинки и вмятины, оставшиеся на клинке.
Меч, который создала та, кого считают богиней. Им владел другой бог, названный брат Мерк. А после него череда таувинов, и затем двое великих волшебников.
— Столько войн. Столько крови, — прошептала Шерон, проводя ладонью по прохладному металлу. — Ты забрал многих. И все же я чувствую в тебе так много света. Гораздо больше, чем от друга на моем запястье.
Она с большой осторожностью взялась за рукоятку, широким хватом, ощущая вес оружия. Намного тяжелее клинка, что когда-то подарил ей Мильвио. Фэнико был создан не для ее роста и не под ее силу. Указывающая решительно сжала пальцы, сделала широкий шаг вперед и вправо, вскидывая меч, укладывая клинок на правое плечо.
«Цапля охотится на рыбу в камышах». «Цапля стоит на одной ноге». «Цапля вытягивает шею».
Одна стойка, два быстрых удара. Все оказалось гораздо сложнее, чем с ее одноручным мечом. Вес, длина, излишняя инерция. Двигаясь с таким оружием, приходилось вместо скупых ударов и уколов увеличивать амплитуду клинка и следить за балансом, чтобы он не «утащил» ее за собой, не выбил из равновесия.
«Цапля идет по высокой воде». «Цапля сушит перья в лунном луче». «Цапля приветствует журавля».
В зал, где она находилась, втекал рассеянный утренний свет. Удивительно холодный для этого времени года, хотя еще вчера ей казалось, что духота в Рионе прижимает к земле. Мильвио ушел, отправился в неизвестность через зеркало Кара, и Шерон не могла выбросить из сердца тревогу о друзьях.
Испытывала полное бессилие от своей бесполезности. И… ужас. От понимания того, куда они пошли и к кому. Когда Нейси (про себя Шерон называла эту сущность так) только появилась, тзамас ощутила себя жалкой мошкой перед мощью, что прошла мимо нее. Если бы это создание только захотело их прихлопнуть, оно бы это сделало.
«Цапля ломает медовые соты». «Цапля идет по кувшинкам». «Цапля прогоняет тень».
Она остановилась так резко, в длинном низком выпаде, с прямыми вытянутыми руками, что заныли плечи. Медленно выдохнув, Шерон осторожно выпрямилась, не слишком изящно из-за быстро накатившей усталости, вновь положила клинок на правое плечо.
В этот момент она увидела стоявшего в дверях мужчину в одежде цветов гвардии герцога.
Высокий зеленоглазый треттинец, с сединой уже давно поселившейся в усах, годился ей в отцы. Широкими плечами он закрывал дверной проем и чем-то напомнил Дэйта, с той лишь разницей, что уроженец Горного герцогства был еще массивнее и куда сильнее зарос бородой.
Мильвио представил его перед уходом, но ей пришлось приложить волевое усилие, чтобы вспомнить имя.
Альберто? Альфредо? Нет. Адельфири. Сиор Адельфири де Ремиджио. Лейтенант второй роты гвардии его светлости.
— Сиор де Ремиджио, что привело вас?
Указывающей показалось, что ей удалось смутить его этим вопросом.
— Пора покидать дворец, сиора, — голос у него не был голосом солдата. Скорее уж певца. Глубокий, чистый, тягучий. — Какие будут приказы?
Она неспешно, очень аккуратно, убрала Фэнико обратно в ножны, собираясь с мыслями. Мильвио говорил ей, ведь говорил, но в тот миг это было столь не важно…
— Приказы?
— Ваши вещи, сиора. Нам собрать их? Сколько человек с вами? Когда мы планируем выехать? Предпочитаете путешествовать в седле или найти вам карету?
Шерон вытерла рукавом мокрый лоб, ощущая, как ткань платья липнет к вспотевшему телу.
— Я не обременена вещами. Лишь сумка, да он, — она хлопнула по мечу. — Со мной одна женщина и двое мутцев. Нам достаточно четырех лошадей. Что до отъезда… — Шерон бросила взгляд в окно. — Через час мы можем выехать.
С сегодняшнего дня он начальник ее охраны по распоряжению герцога. Она не очень-то в этом нуждалась. Не видела причин для того, чтобы быть окруженной солдатами, но Мильвио сказал «не спорь с ним из-за пустяков», а Лавиани буркнула: «…охрана может быстро превратиться в надсмотрщиков или убийц, но Фламинго прав. Не спорь. В нынешние времена пригодятся».
— Вы командир роты, так?
— Да, сиора.
— Рота это сколько?
— Восемьдесят три человека, сиора, — ответ прозвучал невозмутимо, а она на мгновение зажмурилась, чтобы осознать количество незнакомых людей, которые должны охранять ее.
Де Ремиджио расценил ее реакцию совершенно иначе.
— Не волнуйтесь, сиора. Вы не обязаны платить нам жалованье. Это забота владетеля.
Шерон издала сдавленный смешок. Жалованье? Вот уж о чем она совершенно забыла. И зря. Ведь содержать роту дворян, восемьдесят с лишним солдат, стоит очень дорого. …Думала она о шауттах и людях, которые лягут, встав между демонами и ею.
Сколько еще чужих жизней рухнет к ее ногам?
Ужасная ответственность.
Мотыльки продолжают падать на уже треснувшее стекло. Она нисколько не заблуждалась в том, что еще ничего не закончилось.
Дар полон мрачных сюрпризов.
— Сколько воинов в роте недовольны решением герцога?
— Сиора? — он не понял или сделал вид, что не понял.
Она вздохнула с видом человека, которому предлагают принять участие в дворцовой игре — не замечать и не видеть то, чего не следует. Играть не хотелось. Не сегодняшним утром. Не в тот час, когда ей в руки попал Фэнико. Не тогда, когда где-то в тенях происходит то, на что указывающая никак не может повлиять.
— Сколько ваших людей считают, что охранять тзамас недостойно для них?
— Сиора… — воин смутился. — Мы солдаты и…
Она посмотрела на него, и он осекся. Шерон подумала, когда у нее появился такой взгляд, что перед ним бледнеют люди, способные свернуть ей шею одной рукой?
— Давайте, лейтенант, не станем начинать наше знакомство с недоговоренностей, — она постаралась, чтобы ее голос звучал дружелюбно. Так, словно разговаривала с рыбаками в Нимаде, которые знали ее с колыбели. — Люди, которым нельзя доверять, могут подвести в самый неожиданный момент. Так сколько?
На этот раз он выдержал ее взгляд и ответил твердо:
— Ни одного, сиора. Я буду ответственен перед вами за любые проблемы с моими воинами. Но их не будет. Гвардейцы знают свое дело. Не подведут.
— Хорошо. — Она не стала настаивать, предоставляя ему самому разбираться с этим. — Тогда не смею вас задерживать. Увидимся через час.
— Да, сиора, — он смог сохранить лицо безучастным, лишь в глазах промелькнула тень благодарности. — Позволите ли вы дать совет?
— Полезные советы всегда в цене, сиор.
— Меч сиора де Ровери не очень удобен для вас. Я бы советовал подобрать что-то более легкое, под вашу руку. Если прикажете, я найду в арсенале подходящий.
— Благодарю, добрый лейтенант. Но теперь меня охраняют восемьдесят три меча, и в восемьдесят четвертом нет нужды. А этот я лишь храню до возвращения хозяина.
Он поклоном показал, что услышал и принял сказанное:
— За дверьми, на часах, останутся шестеро моих людей, сиора. Просто позовите, если что-то понадобится.
Лейтенант ушел, и Лавиани, сидевшая все это время на карнизе, забралась в окно, немного удивив Шерон.
Сойка склонила голову сперва в одну сторону, затем в другую. Указывающей она напомнила грифа, который с интересом рассматривает невесть как оказавшуюся перед его клювом еду.
— Ты выбрала довольно странный способ визита. Через дверь было бы проще.
— Там полно гвардейцев и у них серьезные рожи. Проще стать королевой Пубира, чем пройти мимо них без трех десятков вопросов. А у меня голова болит, и я не выдержу даже дюжины от этих попугаев. Так что мой выбор — обходные пути. Ну и как твое самочувствие?
— Довольно скверное.
— Судя по тому, как ты крутила этой железякой, ты вполне крепко стоишь на ногах. Даже этот усатый пень выглядел впечатленным.
— Я смогла бы выиграть у кого-то из его людей?
— Ну… — Лавиани потерла подбородок словно бы в задумчивости. — Я никого из них не видела в деле. Но учитывая, что это гвардия герцога. Они треттинцы. Здесь лучшие школы фехтования в мире (хотя другие герцогства иного мнения)… Полагаю, тебе удалось бы справиться с одним из них.
— Только с одним?
— Если бы он вышел против тебя после жутчайшей попойки, с больной головой и желанием дать себя убить первому встречному.
Шерон рассмеялась. Лавиани, что удивительно, не стала сохранять серьезную мину и рассмеялась тоже.
Когда смех отзвенел, сойка вздохнула:
— Что-то мне тревожно в последние часы. Бланка верит евнухам в юбках, Мильвио тоже. Я же верю своим глазам и опыту. Облако был редкостной дрянью еще во времена мелкой собачковости. Теперь же эта тварь влезла в тело великой волшебницы… или кто там влез… Как справиться со львом, когда не мог совладать с крысой? Наша новоявленная богиня вообще понимает?
— Нет. Но, видишь ли… Ей это и не надо. Я помню, что случилось в Эльвате, когда она коснулась статуэтки. Помню ее в даирате. И в Аркусе. В Аркусе тоже прекрасно помню, что у нее получилось сплести с искари. В ней спит прошлое, пускай Бланка и не признает этого. И оно помогает.
— То есть, мы будем опираться на прошлое, рыба полосатая? Надеяться на то, что оно вывезет?
— Как говорит Мильвио, в прошлом скрыты бездны знаний. Почему бы Бланке не черпать из них, благодаря тому, кто она есть.
— Мири, — сойка скривилась, точно от горькой ягоды. — Вот мы уже несколько раз об этом говорили. Но все же. Ты веришь?
— Еще десять лет назад я не верила, что когда-нибудь покину Летос. Стану тем, кто я есть. Встречу великого волшебника. Полюблю его. А ты меня спрашиваешь, верю ли я, что рядом с нами Мири? Да, я хочу в это верить. Но во что я точно верю, так это в Бланку. Я видела, на что она способна, и эти дэво… Они обладают умениями, которые хранил Храм. И готовы ими делиться с ней. Так что очень надеюсь, у них все получится… Меня приглашает герцог.
— Я уже поняла, — Лавиани сразу насупилась. — Не горю желанием видеть этого ублюдка до поры до времени. Но придется пересилить себя. Есть подробности?
— Он в нескольких днях пути на запад от Рионы.
— А ты ему нужна в качестве ручной зверушки?
— Это была моя инициатива, увидеть его.
— Да, ну? — сойка сощурила глаза. — Ты решила его укокошить и сделать мне лучший подарок в жизни?
Указывающая посмотрела укоряюще, и бывшая убийца Ночного клана сказала:
— Ладно. Я помню, что обещала Мильвио. Не трону его, пока все не закончится. Так зачем тебе Анселмо?
— Хочу получить разрешение.
Сойка несколько секунд ждала продолжения, но Шерон не спешила ничего объяснять.
— Какая ты таинственная. Ну и ладно. Кстати, город, куда мы едем, называется Твечче и путь к нему тебе очень понравится.
— Отчего же?
— Тракт идет по самой границе Мертвых земель. Можно будет насладиться прекрасными видами пустошей и вспомнить, как мы радовались одному тощему кролику на троих.
Она не привыкла к конной езде, хотя и умела держаться в седле. Но столь долгое путешествие давало о себе знать: болью в спине, словно в низ поясницы забили маленький гвоздь, стертыми бедрами, судорогами в пальцах рук.
Они мчались на запад по пустому рассохшемуся тракту, и солнце здесь, далеко от столицы, непривычно яркое, первую половину дня жгло спину даже через одежду, а во вторую стало зло светить в лицо, слепя глаза, пока наконец не скатилось за низкие холмы.
День выдался тяжелым, пыльным и невероятно длинным. Шерон казалось, что, возможно, это самый долгий и мучительный день в ее жизни, но она понимала, что это лишь сиюминутное впечатление. Когда умер Димитр, было ничуть не легче. Когда исчезла Найли, или когда она пришла за костями в даират. Также указывающая знала, что в будущем подобных дней будет, вероятно, множество.
Она до сих пор ощущала сомнение в душе, верно ли поступает? Многие на ее месте остались бы недалеко от столицы, ожидая возвращения друзей. Правильный поступок. За который не стыдно.
Но также она знала, что порой следует оставлять за спиной самое дорогое, что у тебя есть, чтобы спасти его. Этим Шерон и собиралась заняться.
Хоть как-то шагнуть вперед, добавить щепотку шансов к их призрачной победе, в которую сейчас не верил даже Мильвио.
Тяжеловооруженный отряд скакал через пустоши приграничных областей Треттини, поднимая в воздух облако пыли, и Лавиани улучила минуту буркнуть через платок, повязанный на лицо, какое счастье, что они не плетутся в хвосте колонны и не жрут песок ложками.
Шерон не считала количество человек в отряде. Все ли там были, по уверениям сиора де Ремиджио, или все же кто-то решил не продолжать с ней путь. Видела сталь кирас, мечи, открытые кавалерийские шлемы, луки и копья.
Глаза.
Глаза она тоже видела.
Серые, серо-зеленые и зеленые. Всех оттенков этих цветов.
Смотрели они на нее кто с любопытством, кто с пристальным вниманием. Но злости не было. И страха тоже, не говоря уже об отвращении. Неплохо на первое время.
Кроме солдат были и слуги. Больше трех десятков. При коротких мечах и с арбалетами. Темп продвижения оказался не быстрым, вокруг никаких городков, лишь несколько оставленных приграничных деревушек и отсутствие возможности поменять лошадей на свежих, так что приходилось щадить этих, чтобы они сохраняли силы.
Лейтенант де Ремиджио вместе с двумя сержантами ехал рядом. А вот дэво оказались где-то позади, среди слуг, ничуть не чураясь таким соседством и не обращая внимания на пылевое облако, скрывавшее небо.
К вечеру, после нескольких остановок, во время которых в первую очередь заботились о лошадях, а не о людях, они добрались до приграничной деревушки, разбитой на небольшом скалистом холме. Змейки трех терракотовых улиц, петляя среди каменных одноэтажных домов, взбирались мимо свечей кипарисов на вершину, увенчанную маленьким храмом Шестерых.
— Флумери, сиора, — сказал де Ремиджио, стягивая с лица побелевший от пыли платок. — Здесь заночуем.
Лавиани скептически хмыкнула, сказав вместо Шерон:
— Сотня голодных рыл, еще столько же лошадей. Мы вообще поместимся туда?
— Здесь разводят овец, и жители проводят несколько ежегодных ярмарок для южных провинций, — лейтенант довольно быстро понял, что спутница тзамас не любит, чтобы ее называли «сиора». Не понять было сложно, особенно когда сойка кривилась, словно ее вот-вот хватит удар. — А приезжают сюда даже с севера. Много людей. Там, за холмом, целое поле, овины и фермы.
— Тут везде поля, рыба полосатая. Считай до Аркуса, а может и дальше. Овцы, значит. Тогда понятно, отчего здесь такая стена. Овцу-то она конечно остановит.
Стена, окружавшая деревушку, то и дела нырявшая в заросли жимолости и ярко пахнущего, нагретого солнцем самшита, была сделана кое-как, из первых попавшихся под руку строителям камней, и едва достала бы Шерон до подбородка, если б та спешилась.
— Здесь не от кого защищаться. Редкие разбойники если и захаживают, то их ловят люди местного барона.
— Далеко его замок? — Шерон отпустила поводья, и усталая лошадь сама пошла к пока еще не закрытым воротам.
— Два часа пути, сиора. Я решил, что вы вряд ли желаете провести это время в седле. А здесь живут гостеприимные люди. И мою роту хорошо знают.
Девушка лишь устало кивнула, соглашаясь с ним. Требовалось отдохнуть перед следующим днем пути.
Она проснулась в середине ночи. Резко. Мгновенно. Словно упала в ледяную воду.
Рывком села на узкой кровати, растеряв всякий сон, машинально собрала растрепавшиеся волосы, откинула назад.
Шерон опустила босые ступни на прохладные плиты пола, проходя мимо стола, взяла бокал с водой, куда перед сном добавила мед, с ногами забралась на подоконник, сев у открытого окна, вдыхая аромат горькой травы, теплой летней ночи, далекого костра.
Луна уже начала убывать, но светила ярко, заливая серебром бесконечную степную пустошь с редкими деревьями и далекими, едва угадывающимися каменистыми кряжами на юге. В деревне, сильно опустевшей после событий в Рионе, стрекотали сверчки, и их песню подхватывали ночные насекомые в полях.
Невозможно поверить, что всего лишь в дне пути отсюда последние дни доживал великий город. Мыслями Шерон обратилась к Мильвио, но горечь расставания быстро сменилась тревогой, стоило лишь ей сделать несколько глотков воды.
В голове прояснилось, и указывающая, нахмурившись, вернулась к своему пробуждению. Ее что-то встревожило.
Смерть.
Что же еще? Конечно, чья-то смерть.
Она вздохнула, закрыла глаза и потянулась вперед, к деревне и ближайшим окрестностям. Сразу же наткнулась на погост. Ее он тянул так, как ночную бабочку привлекает свет масляного фонаря. Древние могилы, старые могилы, свежие могилы.
Шерон заставила себя не вслушиваться в беспокойное перешёптывание мертвых. Раньше оно ее пугало и тяготило, теперь это был лишь постоянный фон. Привычный, словно шелест моря.
Стала исследовать дом за домом, нашла на вершине холма, совсем недалеко от храма Шестерых пожилого человека, который умирал. Но не умер. Его время ухода на ту сторону придет лишь через несколько дней.
Дальше. Еще дальше. Новая жизнь. Это она тоже теперь чувствовала. В овине родился ягненок.
Дальше…
Шерон проверила всю деревню, вслушалась в каждый дом, но… никто не умирал здесь в последние дни.
Она сжала правой рукой запястье левой, чувствуя под кожей границу чужеродного предмета. Браслет молчал. Указывающая лишь чувствовала спящую в нем великую силу, ту, которую из-за событий в Рионе она теперь не могла черпать.
— Помоги. Что меня тревожит?
Нет ответа. Он давно не лез к ней с советами, убеждениями и поддержкой. Они уже все обсудили друг с другом, решили. Заключили этот негласный союз, и артефакт Мерк принял указывающую, не убил, как множество других тщеславных тзамас до этого. Теперь его как бы не существовало. Он стал Шерон, отдав ей полное право решать их судьбу и действовать так, как посчитает нужным новая хозяйка.
Понимая, что не заснет, девушка оделась, вышла из дома, который предоставили ей и Лавиани, на ночную улицу. Когда скрипнул засов, силуэт сойки обозначился на серебристом прямоугольнике лунного света. Убийца Ночного клана ничего не спросила и не сделала попытки остановить.
Перед дверьми, на каменистой площадке, ярко горели два высоких факела, освещая шестерых гвардейцев. Те прекратили тихий разговор, когда вышла Шерон, подтянулись, подчеркнуто не глядя на нее.
Ей дали пройти не больше пяти ярдов, а затем она услышала шаги.
— В этом нет нужды, — обернулась Шерон. — Ни к чему охранять меня здесь. Останьтесь.
Один из них, самый низкорослый, с лихим васильковым беретом на курчавых волосах, посмотрел дерзко, но голос звучал очень вежливо. Подчеркнуто вежливо:
— Просим прощения, сиора. Но приказы нам отдает наш лейтенант и приказ был четкий: сопровождать вас и защищать, если что-то случится.
— Ваш лейтенант… — задумчиво протянула она.
Возможно, этот человек был из тех, кто не желал служить тзамас, но выполнял свой долг перед гвардией, в которую его приняли. А может он был просто дерзок из-за того, что именно ему выпало в эту ночь, после тяжелой дороги, охранять ту, кто не нуждался в охране там, где самым опасным существом были овцы. А, может, ей просто показалось скрытое недовольство.
Будь она мужчиной, командиром, следовало бы показать себя. Заявить, кто здесь главный, четко объяснить, что ее приказы не обсуждаются. Что-нибудь придумать, дабы заслужить их внимание. Понимание. Симпатию. Преданность. Или еще, рыба полосатая, пойми чего.
Но она не была мужчиной. Командиром. И не желала показать себя перед этими людьми. Хотят не считать ее главной — пусть так. Пока это не касается вопросов жизни и смерти она не станет им мешать в такой малости.
— Как ваше имя, сиор?
Он замешкался лишь на мгновение, снял берет перед поклоном:
— Никколо де Серро к вашим услугам.
— Что же, сиор де Серро. Я отмечу вашу верность приказам и поблагодарю лейтенанта за такую охрану.
Она вспомнила о Фэнико, о том, что не хотела оставлять меч без присмотра, даже если рядом Лавиани. Это была ее ответственность перед Мильвио, а не чья-то еще. Под взглядами солдат Шерон вернулась в дом, чтобы появиться с бастардом.
Нести его было неудобно из-за длины, девушка вполне понимала, что в глазах гвардейцев она выглядит по меньшей мере нелепо. И, конечно же, сиор де Серро не преминул спросить с наигранным уважением:
— Позволено ли мне спросить, зачем сиора носит с собой этот меч?
Она посмотрела ему в глаза и ответила со всей возможной серьезностью, ничуть не сомневаясь в реакции:
— Вы защищаете меня, а я буду защищать вас.
Треттинец не смог удержаться от ухмылки:
— Конечно, сиора. Простите мой вопрос. Я полагал, для защиты вы используете иные силы, не честный металл. Моя ошибка.
Шерон про себя порадовалась, что рядом нет Лавиани в дурном расположении духа, которая бы что-нибудь могла сделать с этим спесивым сиором.
Ее тянуло вниз. К воротам, на окраину. По узкой улице, мимо ароматных кипарисов, колодца, дворов, откуда их облаяли проснувшиеся собаки. Туда, к низкой каменистой ограде-стене, близко-близко к тракту, к полям, за которыми всего-то рукой подать до Мертвых земель.
Она остановилась возле стены, уколовшись о какую-то колючку, прислонила к камням меч и, забыв о гвардейцах, слушала ночь. Стрекот насекомых, редкие вскрики какой-то птицы, потрескивание факела за спиной.
Достала из сумки кости, подержала их в ладони, ощущая знакомую приятную тяжесть.
— Сиор де Серро.
— Да, сиора.
— Что не так?
— Сиора?
Она провела рукой, указывая на поле под звездным небом.
— Слабый запах костра из Мертвых земель. Он едва уловим, но я его ощутила у окна. Костер на юге. Это правильно?
— Пастухи, сиора. Они не подвержены предрассудкам и заходят чуть дальше, чем позволяют себе другие люди. Овец в этом краю великое множество, а там щедрая земля и сытная трава.
— Я не вижу огня.
— Полагаю, если подняться к храму, а еще лучше — забраться на его шпиль, огонь можно попытаться разглядеть, сиора. А отсюда — не получится.
— Там, где вы стояли на часах, высокое место. Хороший обзор. Кто-нибудь из вас видел огонь?
— Я, сиора, — помедлив, признался воин с крепким подбородком.
— А когда мы спускались?
— Не обратил внимания, сиора.
— Огонь погас. И запаха дыма нет, хотя ветер не изменился.
Гвардейцы, не понимая, переглянулись между собой.
— К чему вы клоните, сиора? — подозрительно спросил де Серро. — Чем вас так беспокоит костер пастухов? В конце концов они просто могли затушить его и лечь спать.
— Или нет, — раздался голос из темноты и все, кроме Шерон, видевшей Ради, вздрогнули. — Ты ведь чувствуешь, дитя белого пламени? Смерть подняла тебя с постели.
— Сейчас я не чувствую никакой смерти, дэво. Слишком далеко.
— Сон расширяет границы дара тзамас.
Она с тревогой посмотрела в ночь.
— А как почувствовал это ты?
— Никак. Я прочитал об этом в Медной книге Храма. Мири любит тебя и просила защищать.
— Твоя Мири или та, что ушла в зеркало?
— Разве есть между ними разница? — невинно поинтересовался тот, избегая прямого ответа. — Я лишь ее след. И подталкиваю тебя, словно ветер, который разгоняет туман сомнений. Доверяй своему дару. Он никогда не лжет.
Ради улыбался. Словно любимая богиня поцеловала его в лоб.
— Ты счастлив.
— Да. Ибо выполнил ее волю, которая ожидала тысячи лет.
Шерон вздохнула и приказала:
— Разбудите лейтенанта, сиор Серро. Пусть поднимает роту. Шаутт близко.
На этот раз никто спорить не стал.
Лейтенант Адельфири де Ремиджио выглядел мрачнее тучи. Взъерошенный спросонья, он стоял без шляпы, уперев большие кулаки в бока, не перебивая слушал Шерон.
— Шаутт, значит.
— Один. Может быть двое. Пастухи убиты, я почувствовала их смерть. Огонь погашен, чтобы его цвет раньше времени не поднял тревогу в деревне. Это сделали мэлги, полагаю.
— Сколько времени прошло с тех пор, как сиора вышла из своих комнат? — вопрос предназначался Серро.
— С полчаса, командир.
— Они не спешат.
— Это мэлги! — без всякого уважения фыркнула Лавиани, которая, пожалуй что, была куда более мрачна, чем треттинец. — Они не глупее нас с вами.
Последняя фраза прозвучала так, что можно было понять — уж сойка-то знала, кто рядом с ней умный, а кто непроходимый дурак.
— Они не имеют привычки бездумно ломиться вперед, даже ради такого лакомства, как человечина. У них есть разведчики и, если они поймут, что силы неравны, пройдут мимо. Найдут другое место. В противном случае сперва окружат, снимут часовых, поставят стрелков и метателей копий на удобные позиции, а после уже начнут сжимать клещи, чтобы никто из добычи не сбежал.
Сиор де Ремиджио, несколько удивленный такими познаниями у женщины, все же нашел в себе силы кивнуть, показывая, что принял к сведению услышанное.
— Не дожгла ты их. Эти твари все-таки полезли из Аркуса, — обратилась Лавиани к Шерон. — Скорее всего, разрозненными отрядами по всей линии границы Мертвых земель, иначе бы здесь уже все кишело. Где те патрули, которые обещал ваш герцог? Они должны были предупредить о появлении этих мразей!
— После того, что случилось в Рионе, отряды с южной границы отозваны. Они нужны у Лентра.
— Мне надо говорить, что теперь, если только их много, все ваши тылы уничтожат, и армия не будет получать припасы?
— Не учи меня военному делу, служанка.
Сойка увидела, что Шерон качает головой, прося прекратить эту ненужную сейчас беседу, и с сожалением прикусила язык. «Служанка» ее отнюдь не разозлила, а повеселила.
Если вообще хоть сколько-то уместно веселье в данной ситуации.
— Я не буду учить, но дам совет, сиор, — сказала указывающая. — Отправьте вестового к барону. И дальше, к герцогу. На самой свежей из лошадей.
— Отправил трех, сиора.
— Вы намерены дать бой?
— Не вижу иных способов, сиора. В деревне сейчас почти две сотни человек. Отступить к замку и оставить их без защиты, это обречь людей на страшную участь.
— Кто-то из них может помочь нам? — Шерон помнила, как весь «Радостный мир» сражался с мэлгами у Мокрого камня.
А еще она помнила тех, кто не пережил ту ночь.
— Здесь в основном пастухи, да ловцы зверья. Есть какое-то количество бывших солдат, но это не даст нам перевеса.
— Пастухи и ловцы зверья — хорошие лучники и пращники, рыба полосатая. А те, кто идет на кабанов, знают, как держать копья. Лучников на крыши, копейщиков на узкие улицы в поддержку к вашим воинам.
— Советую прислушаться к сиоре Лавиани. И она, кстати говоря, не моя служанка, а охотник на мэлгов.
Один из двух сержантов, которого, как слышала Шерон, в роте называли Мешок, до этого все время стоявший с каменным лицом, округлил глаза. Впрочем, стоит заметить, что сойка тоже едва сдержалась.
— Хоть я и никогда не видел мэлгов, но уже позаботился о том, чтобы разбудить всех в деревне, — Сиор де Ремиджио задумчиво глянул на Шерон, чуть прикрутил ус. — Надеюсь, сиора, вы ошиблись. Молю Шестерых, чтобы это было именно так. Но если вы не ошиблись, у роты есть к вам просьба, сиора. Как бы ни повернулось дело, не трогайте наши тела.
Она могла бы спросить: так ли ценны мертвые, если с их помощью можно спасти живых? И еще много чего, по ее мнению совершенно разумного, но не имело смысла влезать в диспут, когда рядом темные твари. К тому же указывающая знала, что сейчас она не в силах поднять ни одно мертвое тело. Она также, как и прежде, ощущала мертвых, также была уверена, что справится с некоторыми иными вещами, доступными ей после книги Дакрас.
Но основная, самая важная способность, теперь была ей неподвластна. Она утратила связь с той стороной и не могла повелевать теми, кто ушел туда.
— Даю вам слово. Слово тзамас.
— Благодарю, сиора, — он, все еще не до конца уверенный, что может полагаться на ее слово, сказал: — Мы были бы благодарны, если бы вы использовали мэлгов и обратили их против своих же.
Лавиани стала кашлять в кулак, а Шерон с сожалением сообщила:
— Увы. Таким, как я, подвластны лишь люди. Мэлги после смерти остаются мертвы навсегда. Получается, в этом бою я вам не помощник, любезный сиор.
— Ну, что ж, — ответил тот. — Справлялись же мы как-то без магов раньше.
Она сидела по-карифски на земле, безмятежно глядя в предрассветное небо, на манер Мильвио положив Фэнико себе на колени.
Маленькая, утрамбованная ногами площадка двора уютного деревенского дома, в шаге от стены храма Шестерых, где спрятались женщины и дети. Факелы. Горько пахнут, трещат. Шестеро гвардейцев стояли по периметру, охраняя Шерон.
Две тени в серых женских платья — дэво — не спеша прошли мимо кипарисов. Лавиани, правившая полотно фальчиона, оторвалась от этого занятия и окликнула их:
— От вас помощи не ждать?!
— Милостивая богиня призывает своих последователей к милосердным поступкам, — ответил Ради. — Нет никакого милосердия сражаться за тех, кто и так умеет держать меч. Мы идем в храм, дарить надежду слабым.
Они ушли, а сойка хмыкнула с некоторой задумчивостью:
— Хм. Стоило бы им сказать, что дэво запрещено входить в храмы Шестерых.
— Они это знают.
— Все равно стоило бы.
— Их простят.
— Шестеро? Угу. Проклятущие евнухи. Я зла, что не могу сказать, будто они струсили. Не люблю, когда неприятные мне люди ведут себя достойно. Сейчас бы я не отказалась от лука.
Шерон вскинула руку, прося ее ничего не говорить, закрыла глаза, слушая ночь.
Все тот же стрекот насекомых, теперь казавшийся ей далеким, пряный запах трав, ветер.
Сойка, оставшаяся с ней, чтобы защищать тзамас до последнего, сильнее, выносливее, опытнее любого из треттинцев, находящихся здесь же. Она не в первый раз сталкивалась с мэлгами, не боялась шауттов и может постоять за себя.
О ней думать не стоит.
Почти.
Жаль, что ее таланты спят.
А вот остальные люди. Указывающая понимала, что не сможет спасти многих. И мысленно, но быстро, листала в памяти страницы книги Дакрас, пытаясь найти, чем она могла бы быть полезна в этом бою.
Найти хоть что-то.
Вспышка. Оборванная нить. Смерть.
Не человек. Овца.
— Они здесь, — ее голос прозвучал глухо и безжизненно.
Шерон услышала, как гвардейцы пришли в движение. Бряцанье оружия, тихая команда старшего среди телохранителей.
Камешки зашуршали под подошвами Лавиани, когда та встала рядом. А затем сойка шепнула:
— Несколько дней назад ты балансировала где-то на тропке над пропастью. Едва не свалилась на ту сторону. Сейчас люди будут умирать. Как ты на это отреагируешь? Как пьяница, которому внезапно попал в руки кувшин с крестьянской настойкой? И что мне тогда делать? Снова пихать игральные кости в твой рот?
— Этого не случится, — в голосе Шерон звучала странная безмятежность.
— Потому что ты надеешься на такой исход, или есть причина для уверенности?
Тревожно и низко запел боевой рог, заглушая песнь ночной степи, и Шерон не ответила.
Мэлги пошли на штурм.
Указывающая примерно знала, что будет дальше. Стена вокруг городка слишком низкая и протяженная, чтобы держать ее таким количеством людей. Поэтому лейтенант даже не стал об этом думать, отдав без боя нижние кварталы, перегородив единственную улицу на середине подъема мебелью, телегами, камнями и выставив там основной отряд. С копьями, арбалетами, луками. Расположив стрелков на крышах и отправив два десятка перекрыть узкие переулки, через которые можно пробраться наверх, к храму, минуя основную линию обороны.
И даже она понимала, что этого недостаточно.
Знала мэлгов, помнила их упорство.
Бой начался внезапно. И сразу в нескольких частях деревни. Пришел к ним криками, ревом рогов, лязгом оружия и заревом. Одновременно вспыхнули овины, вместе с возросшим гомоном овец, оказавшихся в ловушке, и первые дома на южной стороне поселения.
Шерон ощутила болезненный укол. Первая смерть. И девушка знала, что не последняя.
Она с замершим сердцем стояла и слушала, как сталь бьет о сталь, как рычат люди и воют мэлги. Пожар разгорался, захватив еще несколько домов, перекинулся на сухую траву, пополз по ближайшему полю ломаной рубиновой линией.
Лавиани ходила по двору из угла в угол, словно дикая кошка в клетке. Воины, оставшиеся здесь, с ней, напряжены. Она вполне понимала их — там их друзья бьются насмерть, а они стоят без дела.
Пять минут. Десять.
Жизни вспыхивали. Гасли. Нити людей, которых она не видела, но чувствовала, рвались.
Гвардеец, появившийся на площадке, волок за собой раненого товарища. Шерон узнала Серро, бледного даже в этом оранжевом свете, почти выцветшего. Правая рука у него отсутствовала чуть выше локтя, культя была обмотана тряпкой. Та пропиталась кровью, набухла и уже не могла удерживать в себе алые капли.
— Куда вы его ведете?
— В Храм, сиора! Лейтенант приказал всех раненых туда.
— Сюда его. Ко мне. Освободите стол!
Гвардеец из охраны не мешкал. Ободранный старый деревенский стол под абрикосовым деревом, заваленный глиняными мисками и прочей утварью, был очищен одним широким взмахом.
— Помогите ему! — теперь Шерон распоряжалась, и на удивление ей повиновались.
Ну кроме Серро, который пытался возражать, но столь слабо, что его никто не услышал. Что не удивительно. По ощущениям Шерон, жить ему оставалось не больше получаса.
— Где его рука?
— Что? — принесший товарища воин опешил от вопроса.
— Где рука?! — она уже склонилась над раненым с одним из своих пузырьков с маслянистыми жидкостями, сохранившимися со времен Нимада.
— Т-там, сиора.
Она не видела, куда он указал, рявкнув Серро, терявшему сознание, но упрямо отказывающемуся пить жидкость:
— Прекратите, сиор! Иначе умрете быстрее, чем думаете! Крови в вас уже и так мало!
И тут же:
— Лавиани. Принеси, пожалуйста.
— Рыба полосатая! — сойка стояла за спиной. — А если там много рук валяется?!
— Неси только правые.
Та хохотнула, хотя Шерон и не шутила. Перемахнула через ограду, побежав в сторону алого зарева, туда, где был бой.
— Возвращайтесь обратно к лейтенанту. Всех, кто ранен — нести ко мне.
— Сиора…
— Я собираюсь их спасать, а не убивать.
— А что делать нам? — спросил гвардеец ее охраны, освободивший стол.
— Лично вы будете держать его, — она все же влила в Серро настойку и, не обращая внимания на то, как тот скривился, занялась повязкой.
Ладони тут же испачкались в крови.
— Не надо… — прошипел он, корчась от боли.
— Да держите же его! — Она пальцами, словно тисками, вцепилась в культю. — Вы истечете кровью, Серро. Очень быстро. Сейчас настойка подействует, и боль уйдет.
Он снова дернулся, простонал:
— Темная магия. Не хочу.
— Два варианта, — Шерон склонилась над ним и увидела в отражении суженных зрачков, что ее глаза стали прежними. Ужасно-белыми. Как у мертвой рыбы. — Я могу вернуть вашу проклятую руку. Или же вы умрете калекой. Быстро решайте, через минуту вы уже уснете. Ну?!
Раненый лишь слабо выругался и отвернул голову в сторону.
— Хуже теперь не будет.
— Тогда перестаньте мешать мне!
Она никогда не делала этого. Лишь читала в книге, видела нужные схемы и помнила, что и как надо делать. Чувствовала, что сил ее, благодаря браслету, с лихвой хватит на подобное. Тзамас, вопреки расхожему убеждению, могли не только поднимать мертвых, создавая из них гротескных чудовищ, но и лечить себя, друзей и союзников. Граней смерти слишком много, и знающие смерть порой создавали и жизни.
С рукой она справится.
Шерон была уверена.
Почти уверена.
Повязки давно не было, пальцы, скользкие от крови, горя бледным светом останавливали алый поток у края культи. Серро ничего больше не чувствовал, она видела, как расширились его зрачки, а он сам задышал медленно и ровно.
Настойка из волчьей ромашки и овечьих колокольчиков действовала.
— В сумке. Слева. На поясе. Длинный деревянный футляр. Достаньте.
Гвардеец, помогавший ей, достал, что было велено. Шерон отодвинула крышку, вытащила одну из своих длинных иголок, воткнула прямо в срез плечевой кости, глубоко, в костный мозг, и сталь, сияющая белым, зашипела, истаивая.
Лавиани появилась совсем не с той стороны, куда ушла. Выскочила из мрака, едва не получив копьем в бок от бдительного гвардейца. Она вся была в чужой крови, как и ее фальчион. Бросила на стол отрубленную руку:
— Там жара. И их до хрена. Мы не продержимся.
— Не сейчас.
Она старалась не думать ни о чем, кроме задачи. Ни о бое, что кипел на улицах, приближаясь с каждой минутой, ни о гаснущих огоньках жизней, ни о том, что им делать всего лишь через несколько минут, когда мэлги сомнут ряды обороняющихся.
Она делала дело. Прижала отрубленную конечность к обрубку, скрепляя длинными, раскаляющимися добела иголками, вливая через них то, что могла зачерпнуть из чужих смертей вокруг.
— Рыба полосатая! — довольно громко вскрикнула сойка, когда «пришитая» часть посерела, затем почернела, и от нее потянулся тяжелый гнилостный дух.
Шерон лишь стиснула зубы, поняв, что переборщила, ослабляя давление пальцев и вливая в умирающую плоть часть своей жизни. Маленькую толику. Просяное зернышко. Огромную ценность для любой настоящей тзамас, слишком эгоистичной, чтобы жертвовать хоть чем-то ради других. Но не для той, которая до сих пор считала себя указывающей.
Йозеф научил ее думать о людях и помогать тем, кто был соседом. Земляком. Другом.
Предназначение указывающих, ищущих в ночи синие фонари — спасать других. Даже рискуя своими жизнями. Сейчас этот гвардеец, защищавший ее и тех, кто прятался за стенами маленького храма, имел не меньше прав на помощь, чем любой из ее земляков.
Рука начала исторгать из себя мрак, кожа обрела привычный глазу цвет, ровные края обоих фрагментов, скрепленные лишь иглами, стали, словно воск, растекаться, объединяя потерянное в единое целое с телом.
Сойка, видя это все, недоверчиво выругалась.
— И все?
— Не так быстро. — Шерон не разжимала пальцы на левой руке, все так же стискивая плечо Серро, держа в памяти схему Дакрас и проверяя каждый фрагмент, чтобы ничего не упустить, не ошибиться, чтобы сделанное не пропало впустую. Кость, нервы, сосуды, мышцы. Она делала это в первый раз, не имея опыта, и старалась не допустить ошибки.
— Все! — наконец выдохнула Шерон. — Через неделю полностью приживется.
— Бесценное умение, — сойка потыкала пальцем в раскрытую дряблую ладонь Серро, ощущая тепло.
Принесли нового раненного. Жителя деревни с лицом, изуродованным ударом топора. Шерон занялась им. А затем следующим. И следующим.
Она работала иглами, стилосом и пальцами. Останавливала кровотечение, убирала боль, «сшивала» рваные края. Делала все, что могла, но куда больше, чем способен любой из ныне живущих лекарей.
Шаутт — тени, похожие на хищный цветок, выполз из мрака, с изяществом осторожной змеи, почуявшей тепло. Он, незамеченным, протек между двух гвардейцев, когда Шерон, сунув два пальца между ребрами солдата, пыталась остановить кровотечение и зажать артерию, перебитую стрелой.
Лавиани увидела, как за спиной указывающей формируется мрак, складываясь в фигуру мрачного паука. Сойка ринулась, на пять шагов опережая очнувшихся, заметивших опасность гвардейцев.
Фальчион ударил по лохматой лапе, уже тянущейся к Шерон, но прошел сквозь тень, не причинив демону никакого вреда. И все же создание той стороны развернулось к новому врагу, оплело сойку черными жгутами, приподнимая над землей.
В ладонях Лавиани вспыхнули яркие белые звезды. Столь ослепительные, что на них невозможно было смотреть, и этими странными руками она обхватила демона, вопя во все горло от нестерпимой боли.
Через мгновение кричала уже не только она. Надсадно выл шаутт, пытавшийся вырваться из этих объятий, корчась от солнечного света, что прожигал его там, где касались ладони Лавиани.
Он разжал лапы, отбросил сойку от себя, ковыляя, бросился прочь, ломанувшись с грацией обезумевшей коровы и подмяв под себя одного из гвардейцев, не успевшего отскочить с дороги.
Сойка, зажав ладони подмышками, рыдала от боли и не могла остановить непослушные слезы. Шаутт верещал, точно его резали, бился в конвульсиях, метался на маленьком пятачке, затем врезался в каменную стену, развалив ее.
Он был ранен, но отнюдь не убит. Дезориентированный, хватал лапами все, что попадется, и в итоге дотянулся до гвардейца, которого раздавил несколько секунд назад.
Черный дым стал втягиваться через ноздри, и огромный паук внезапно растаял, а тело село и распахнуло глаза из ртути.
Шерон отвлеклась от солдата, которому теперь не грозила смерть, и липкими, скользкими, горячими пальцами взяла рукоятку Фэнико.
Та точно приклеилась к ее коже, и угол зрения сузился до узкой трещины, через которую указывающая различала лишь одно — человека из тьмы, что вставал на ноги.
А еще ее левое запястье словно бы выворачивала невидимая сила, крутила незримыми клещами, возможно желая раздробить кости. И внезапно Шерон услышала в голове шепот:
— Смотри, Маленькая смерть!
Это не был браслет. Она уже успела запомнить его интонации и осторожную манеру общаться. Здесь было иное. Сразу много всего в одном предложении: ирония, неожиданное веселье, властность и обращение к неразумному ребенку. И предупреждение.
Предупреждение тоже звучало.
Фигура демона замерцала, пока она приближалась к нему. Раз. Другой. Многократно. Словно он собирался взорваться изнутри.
Ее предплечья, подчиняясь чужой воле, воле мощной, непреклонной, не готовой ни к каким компромиссам в миг опасности, взмыли вверх, защищаясь клинком в стойке «Цапля закрывается крылом от зноя».
Потом что-то случилось. Указывающая отметила это лишь частью своего сознания, не скованного удивлением от всего происходящего.
Голова шаутта исчезла на секунду, исторгнув из глубинного мрака ослепительную молнию, ударившую не в Шерон, а в большой стальной веер, раскрывшийся в ее руках.
Треск… и смертельная стрела, отбитая, ушла в светлеющее небо.
— А теперь вперед, Маленькая смерть, — подзадорил ее голос. — Покажи, чему ты успела научиться.
