Глава 8. ЛОГОВО УСНУВШЕЙ ЛЖИ
Сожаление присуще человеческому роду. Оно такая же часть нас, как любовь или ненависть. Зависть, доброта, злость и радость. Мой учитель, последний из заставших Милосердную, спросил у нее, сожалеют ли волшебники о содеянном.
Она ничего не ответила ему. Лишь отвернулась. А после вернулась в Аркус, чтобы исчезнуть без следа. До дня, что был предсказан.
Но я полагаю, волшебникам присуще сожаление. Ибо они тоже люди.
Первый жрец Храма Мири.
Подъемник шел вниз очень медленно. Он то и дело вздрагивал, скрипел и едва дышал, словно старая крестьянская телега, слишком перегруженная, чтобы проехать целой еще хотя бы сто ярдов.
Уникальная постройка прошлых эпох доживала свои последние дни, и Тэо подумал, что, возможно, это путь в один конец.
Сверху сыпались мелкие камешки. Один из них ударил Бланку по руке, и она поморщилась от боли. После этого Мильвио поднял над ее головой круглый щит, и тот принял на себя еще несколько ударов. Несмотря на подпорки, поставленные строителями, груда кирпича, которая теперь была на месте прежнего входа в шахту, буквально висела над головами спускающихся, и оставалась крайне ненадежной.
Треттинец, отказавшийся от бастарда, в качестве оружия выбрал, кроме малого щита, кинжал-квилон и сторту — широкий треттинский фальчион с s-образной гардой.
Бланка в темной мужской одежде, подогнанной по размеру на скорую руку, опиралась на плечо дэво.
Саби, так его звали, напоминал Тэо пестрого пустынного филина. Старик с кустистыми бровями, в сером платье, с лицом отрешенным и безразличным.
Глаза у него тоже были совершенно безучастными, словно два стальных шарика. В них появлялась жизнь, тепло, лишь когда взгляд дэво падал на Бланку. Пружине иногда казалось, мутец вот-вот заплачет от счастья, что стоит рядом с ней, дышит одним и тем же воздухом, ощущает тепло ее пальцев.
— Что нас ждет за зеркалом? — спросила госпожа Эрбет.
— Если говорить о моем посещении, то тогда в этом месте можно было найти странную красоту, — сказал Мильвио. — Но за время Войны Гнева, когда шаутты прибрали его к рукам, там все стало быстро ветшать. Так говорил Тион. Он назвал его заброшенной кладовкой, в которой хранится пропыленная, поеденная молью одежда. Марид создал ложь для своих игр, и в итоге она обманула даже его. А шаутты довершили дело, получив сильный козырь в войне. …Время там течет иначе. Впрочем, последний, кто был в этом мире и может рассказать, что внутри, Тэо.
— Я видел множество зеркальных осколков. Очень острых.
Платформа, тоскливо проскрежетав, остановилась. Сухой холодный воздух, квадратный зал, в котором едва светились чудом уцелевшие стеклянные артефакты-светильники величиной с пуговицу и… завал, за которым скрылось помещение, где погиб Гвинт.
Взгляд Тэо приковало стоявшее в углу тусклое зеркало в тяжелой, показавшейся ему неаккуратной, темно-зеленой бронзовой раме.
— Мир Марида разрушается с тех пор, как Тион забрал волшебство, и срок жизни этого пространства давно подошел к концу. Оно нестабильно, опасно. В первые минуты… а может и часы, ибо время там шутит странные и злые шутки… исчезают звуки. Так что пытаться говорить друг с другом бессмысленно. Поэтому давайте обсудим сейчас несколько условий, которые нам следует соблюдать. Общаться придется жестами. Сиора, — обратился Мильвио к Бланке, — ты окажешься в самом сложном положении. Держись своего спутника. Что бы ни случилось, единственная задача дэво — защитить Бланку и не отвлекаться ни на что другое.
Саби не счел нужным сотрясать воздух лишними словами. Ему и так было ясно, что судьба госпожи Эрбет — важнее всего в мире.
— Тэо, — между тем продолжил Мильвио. — Твоя основная цель провести нас внутрь, а после вывести. Я помню пути, они сложные и запутанные. Но в них все еще скрыты следы магии, как и во мне. Так что мы не заблудимся. Однако, если что-то случится со мной, ищи самую яркую точку света — это ближайший выход.
Акробат на мгновение задумался:
— В прошлый раз я видел их пять. Значит, это зеркала? Два в Рионе, а где оставшиеся?
— Одно точно на Талорисе. Другое… Пубир, полагаю, — Мильвио усмехнулся. — Нэко не тот человек, который не припрятал бы подобную игрушку. Еще одно, как говорят, было в наследии у Горного герцога, где-то в Шаруде. Но его я не смог отыскать в свое время. Впрочем, возможно, оно — в Каренском университете… Неизвестно. Сейчас это не важно. Нас интересует ближайшее. То, что за рекой. И вот, еще.
Он сунул руку в правый карман куртки, вытащил оттуда горсть мелких, темно-темно-бордовых — почти черных — разногранных камешков.
— Возьмите по несколько штук, — предложил треттинец. — Я одолжил их у Дэйта, прежде чем он уехал.
— Альмандины? — Бланка ловкими пальцами ощупала камни. — Для чего они нам?
— Это не совсем обычные камни. Мы с милордом нашли их в пещерах, я предложил взять на удачу и, вполне возможно, сами Шестеро тогда подтолкнули меня к этой мысли. Когда-то Тион, в тех же пещерах, собрал альмандины и сделал браслет Лавьенде. Позже мы узнали, что в мире Марида это лучший проводник сквозь ложь. — Мильвио с какой-то горечью добавил: — Он любил подшутить над теми, кто шел через его пути. И порой шутки получались слишком уж жестокими. Но минералы из пещеры видят правду. Во всяком случае, так говорила Лавьенда… Я хочу, чтобы вы помнили. Зеркальные осколки — не худшее, что может нас ждать.
— А что худшее? — поинтересовалась Бланка.
— Шаутты. …Там могли застрять шаутты, когда мой друг запер выходы.
— С этой проблемой я сумею справиться. Моих сил хватит, — у Тэо не было сомнений.
Мильвио испытующе глянул на него, кивнул одобрительно и взял руку Бланки, положил на свое плечо, сам опустил ладонь на плечо Тэо.
— Пойдем так. Пальцы не разжимайте, пока не перешагнем «завесу». Мы все зависим от асторэ. Сейчас он наш проводник.
И Тэо шагнул к зеркалу.
Все было, как прежде. Рука по локоть провалилось в нечто, так похожее на прохладную, густую сметану. Затем движение уже без всякого сопротивления. Темнота. Мерцание синих искр…
Он знал, что надо остановиться, чтобы глаза привыкли к мраку и стали видны детали. Пещера из обломков зеркал без конца и без края. Острые грани торчали повсюду, словно ребра человека, упавшего с высоты, пробившие его плоть.
Меж пальцев потек слабый красный свет, и Тэо разжал кулак, рассматривая мягко мерцающие, переливающиеся световыми волнами гранаты.
У всех остальных минералы светились точно также, создав вокруг людей пятно радиусом в ярд. В нем лица из-за алого свечения стали старше, грубее. Губы Бланки шевельнулись, затем, ощутив то, о чем предупреждал Мильвио, она поморщилась, не скрывая раздражения. Коснулась рукой сумки, в которой пряталась статуэтка.
Акробат крутил головой по сторонам, пока не заметил первую светлую точку. Затем еще одну. И еще… Как и прежде, их было пять. Но какая ближе? Тэо не мог угадать, разбросанные в разных направлениях, совершенно одинаковые по размеру, они никаким намеком не давали ему шанс выбрать. Кроме того, казалось, все они расположены на потолке, и следует взлететь, чтобы добраться до них.
Однако, треттинца это ничуть не смутило. Указав на одну, он направился вперед.
В первый раз Тэо показалось, что здесь лишь полумрак и осколки колоссальных зеркал, торчащие под разными углами.
Но теперь, благодаря слабому свету, угадывалась узкая пыльная тропка, буквально пробитая чьими-то ногами среди пожухлых кочек травы. Они миновали единственную свободную площадку, где, уже за спиной, волнами переливалось серебристое окно — их дверь в настоящий мир. И вошли в лабиринт зеркальных обломков.
Те нависали над головой. Торчали из высохшей земли, словно иглы. Маленькие, в рост человека, большие, с целое здание.
И еще больше.
Бесконечный лес.
Мильвио вел всех по петляющей тропе, держа на раскрытой ладони россыпь гранатов. За ним шагал дэво, поддерживающий Бланку. Тэо замыкал их маленький отряд, то и дело оглядываясь назад, на крадущуюся за спиной тьму, не спешащую переступить границу рубинового света.
Время тут, и вправду, тянулось едва заметно. Казалось, прошло не больше двух минут, а они уже затерялись в этом странном месте. Открытая площадка давно скрылась из глаз, а точки «сползли» с потолка и стерлись вершинами осколков.
А еще акробат внезапно осознал, что в зеркалах нет отражений. Там не было ничего, кроме густой смолистой черноты, как когда-то на Талорисе. Мысль о прошлом пробудила в крови каплю оставшейся от яда шаутта боли, и Тэо помассировал плечо, чтобы она скорее прошла, спряталась, превратившись в далекого призрака.
Бланка, словно чувствуя его дискомфорт, обернулась и ободряюще улыбнулась.
Кельг, ее старший брат, огромный и жестокий, которого многие считали больше животным, чем человеком, хранил тайну, известную лишь семье. С самого детства он страшился темноты и не мог спать без свечи. Великана сковывал ужас, стоило ему лишь оказаться во мраке. Да что там. Стоило его скудным мозгам подумать о ночи, как маленькие свинячьи глазки расширялись от ужаса и он потел точно… свинья перед бойней.
Хотя госпожа Эрбет и сомневалась, что свиньи перед тем, как их закалывают мясники, вообще успевают вспотеть.
В душе она постоянно потешалась над братцем за подобную слабость. Какая странная глупость — дрожать из-за отсутствия света! Но потом настал ее черед, и стало не до веселья. Потому что после того, как ее ослепили, Бланка стала бояться темноты ничуть не меньше, чем Кельг.
Это случилось не в первое мгновение. Сначала была только боль, словно в ее глазницы воткнули два докрасна раскаленных штыря, которые и не думали остывать.
Но они остыли и началась пытка иного рода. К ней вернулась способность мыслить и осознавать будущее. То, что ее ждет через час, день, год, десятилетие, до конца жизни.
Мрак, который никогда не разогнать никаким светом.
Кошмар длился и длился, пока не появилось то, что стало новой частью ее жизни. Бланка «прозрела» пускай это и было странным, необычным зрением.
Но теперь вокруг снова растекся мрак. Другой. Мягкий. Словно колыбель. Он обволакивал ее бархатом бесконечной непроглядной ночи, без луны и звезд, но столь теплой, ароматной, весенней, что не хотелось, чтобы она заканчивалось.
А еще здесь была тишина.
Глубокая.
Сонный мрак пожрал звук шагов и дыхания. Бланка не слышала слов. Она обратилась к Мильвио, но не различила даже собственного голоса.
Та сторона пожирала все, чего касалась.
Но пока у нее не было ни зрения. Ни слуха. Она лишь чувствовала, как Саби держит ее под локоть, выступая поводырем, и шла за ним, доверившись дэво.
Тропа петляла, словно они обходили бесконечное множество наваленных как попало гигантских камней. И это монотонное медленное движение тоже удивительным образом убаюкивало Бланку.
А после раздался шепот:
— …Абрикосы цвели. Абрикосы.
Это прозвучало столь внезапно, что она вздрогнула. Только теперь в полной мере осознав, насколько тишина давила ей на уши.
Шепот вернулся через время:
— Или яблони? Столько цветов на деревьях в тот день… Розовый. У чего розовые цветы? У абрикосов?
Она прислушивалась к этим фразам. Они то повторялись, то затихали надолго. Пыталась понять смысл, но безрезультатно.
Тэо перестал обращать внимание на голос. Когда вкрадчивый ровный шепот прозвучал впервые, он заметил, как дернулось плечо Мильвио.
Было очевидно, что происходящее ему неприятно, ибо это место, точно попугай, повторяло слова своего умершего хозяина, которого великий волшебник некогда хорошо знал.
Голос появлялся и исчезал. Словно бы пробуждался, с трудом стряхивал с себя тяжелый сон, а затем внезапно затихал, когда тот, точно голодный медведь, наваливался на него снова.
Речь шла об абрикосах. И яблонях. О поздней весне. О солнце над морем. Шепот взывал к Львице, оправдывался, что не виноват. Что Рыжий ошибся. Скрипел после этого зубами от ненависти, грозил расквитаться за унижение. Убеждал, что его никто и никогда не обманет. Что он хитрее. А затем снова возвращался к абрикосам и так по бесконечному кругу, порой срываясь на сухой кашель, похожий на треск грома, без дождя и молний.
Впереди, у самого горизонта, постепенно росла в размерах светящаяся точка. Опустившись с потолка, она стала уже размером в половину ладони. Теперь Тэо не потерял бы ее из виду и не перепутал с другими.
Зеркала расступились, перестали грозить ранами каждую секунду, стебли травы вытянулись, шелестели под ногами, касались рук серебристыми пушистыми венчиками.
Женщину, возле которой остановился Мильвио, Тэо сперва принял за какой-то нелепый искореженный кустарник.
Вскинутые руки, искривленная шея, выгнутая спина, ноги по колени закопаны в песок. Черные волосы ниспадали на опущенное лицо, закрывая его так, что был виден лишь подбородок. Тэо с удивлением увидел, как грудь женщины слабо дрогнула. Вдох был не глубокий, скорее призрак вдоха.
Мильвио показал им, чтобы оставались на месте, опустился перед ней на колено, аккуратно, будто перед ним была змея, открыл лицо этой странной не умершей незнакомки.
Ничего необычного. Уже не очень молода, глаза глубоко посажены, похожа на уроженку Ириасты. Треттинец несколько секунд рассматривал ее, затем выпрямился.
— Это шаутт? — спросил Тэо.
Мильвио не услышал — прочел по губам. Отрицательно мотнул головой, и после мгновения колебаний решил, что требуется объяснение. Поманил Пружину, приглашая подойти ближе. Южанин оттянул правое веко женщины, и даже в слабом свете от гранатов акробат увидел, как радужка блеснула насыщенным золотом.
Не шаутт.
Тэо выдохнул, подался вперед с колотящимся сердцем. Она такая же, как он! Асторэ!
Женщина была жива, она очень медленно, не чаще раза в минуту делала неглубокий вдох. Но ее глаз, глядящий прямо на Тэо, был пуст. Никаких эмоций. Если ее разум и сохранился за эту тысячу лет, то он витал очень далеко отсюда.
На лице ее застыло искаженное страдание, тело было выгнутым, изломанным и Тэо, подчиняясь наитию, положил руку ей на плечо, словно желал поддержать.
Что-то случилось. Словно свежий ветер пролетел по пещере, всколыхнув траву, волосы, одежду. В ушах тонко неприятно зазвенело.
— А! — очень четко, кристально чисто произнесла Бланка, морщась, как и все другие, от боли, и тут же выпрямилась, с изумлением поняв, что слышит свой голос. — Тэо. Это ты сделал?!
Мильвио потряс головой, словно желал выбросить звон из ушей:
— Возможно, это временный эффект. Но ты бы не хватал все, что видишь.
— Она асторэ!
— Да. Одна из тех, кто пришел к Тиону.
— Что с ней?
— Она отдала силу, — немного грустно сказал южанин, — и попала в ловушку, когда шла вместе с моим другом на Талорис. А может быть, когда гнались за Маридом. Теперь это место стало ее могилой.
— Она жива.
— Нет. Тело кажется не мертвым, но разум заблудился в ловушках шауттов. Этот мир был очень лжив в последние дни Войны Гнева. Сейчас в ней больше той стороны, чем чего-то живого.
— Мы можем ей помочь?
— Полагаю, только Шестеро могли бы. — Он понял, что сказал, и обратился к Бланке: — Прости. Это всего лишь выражение. Нет, Тэо. Здесь мы бессильны.
— Надеюсь, она знала, что Скованный проиграл.
— Идем. Не стоит оставаться здесь подолгу на одном месте.
Пружина поколебался несколько секунд. Он рвался к этой женщине, не разумом, скорее сердцем. А, может, это нашептывала ему его кровь?
Тэо несколько раз обернулся, пока мрак не скрыл изломанную асторэ, застрявшую в мире давно сгинувшего волшебника.
Теперь вокруг появилась жизнь, вместе с речью, звуки понеслись к Пружине пускай тонким, но бесценным ручейком. Он слышал, как дышит Саби, как скрипят под подошвами мелкие камушки, как сухо и злобно, точно раздраженная старуха, шелестит трава. И как с холодной мелодичностью лезвий перезваниваются зеркальные осколки.
— Далеко нам еще?
Мильвио, не оборачиваясь, пожал плечами:
— А этот голос? Он все время звучит. Кто такая Львица?
— Марид, и только он, так называл Лавьенду. И я не знаю, в чем он не виноват перед ней. С Маридом я последний раз говорил за несколько лет до Войны Гнева. Мы не были дружны.
— Как и с Гвинтом?
— Нет, здесь другое, сиор. Гвинт назначил меня в соперники. Он завидовал, был обидчив. Марид же… Старше него только Нэко. Марид считал нас глупыми подростками, занимался своими делами и редко участвовал в пирушках. Мы не были врагами, пока не началась война. Просто у нас оказались разные стороны.
Они опять шли, слушая то шелест травы, то шепот. Этот бесконечный проникновенный шепот словно бы проникал в кости Тэо, и выкинуть его из головы, как прежде, не получалось.
На очередное тело они наткнулись, когда до ворот осталось всего ничего.
Оно тоже вросло в песок, была видна лишь спина, плечи и часть светло-русого затылка.
— Еще один асторэ?.. — Тэо боролся с желанием откопать его, вытащить, перевернуть. Сделать хоть что-то правильное, но на этот раз Мильвио просто не остановился, и акробату, скрепя сердце, пришлось отправиться дальше. — Сколько их было с Тионом?
— Десять, может больше, — ответ волшебника прозвучал глухо, и он не обернулся. — Это была лазейка, лисья нора, крысиный лаз, если угодно. Прямо в сердце нашей школы. Опасная уязвимость, которую Марид не смог закрыть, несмотря на приказ Скованного. Зеркала оказалось легко построить, но после союза с шауттами невозможно сломать. Единственное, что придумали на Талорисе — заткнуть брешь с помощью демонов. Их было здесь… много. Даже Тион с ними в одиночку бы не справился. Потому с ним и пошли твои соплеменники.
— И все они полегли здесь, чтобы он дошел и нанес Скованному последний удар, — заключила Бланка.
— Ты видишь их?
— Увы. Я слепа в этом месте, как в первые дни моей новой жизни, и нити недоступны мне. Это была просто догадка.
— Да. Они все остались здесь, чтобы мой друг прошел. И про тот бой и подвиг никто не сложил песен. О нем даже не узнали. Помню только я, благодаря рассказам Тиона.
— Перескажешь мне?
— Позже, сиора. Для подобной истории требуется совсем другое время и место.
— Я спрашивал немного о другом, — снова вернулся к интересующей его теме Тэо. — Сколько было асторэ с Тионом в самом начале? Когда вы стали проигрывать войну, и они пришли к вам.
— Тот день, сиор… Меня уже выжгли. Что тут сказать? Армия Лавьенды оставила поле битвы за собой. Это случилось под… а, впрочем, не важно. Прекрасный город тогда оказался стерт в пыль, и сейчас о нем нет даже записей в Каренском университете. Это было тяжелое ночное отступление, небо горело.
— Я видела картину, посвященную приходу асторэ. Как раз в Каренском университете.
— Да, — в голосе Мильвио впервые за столько дней послышалось веселье. — Тоже имел честь любоваться ею. Красивая и талантливая работа. Алое небо, синие ткани, блестящие латы, густые живые тени, втекающие в походный шатер, расшитый золотыми звездами.
— Но… — Бланка почувствовала недосказанность.
— Художник не присутствовал при тех событиях, полагаю, он родился лет через шестьсот, так что вы сами можете вообразить, сколько там всего… неточного. Тион в латах, развалившись на троне и опираясь на меч, встречает асторэ. Лик его грозен и прекрасен. Разумеется, он совершенно не похож на себя и старше лет на тридцать, чем было в действительности. Смешное зрелище, учитывая, что шатер пришлось бросить, доспехи Тион никогда не носил, ограничиваясь кольчугой, да и то когда его убеждали военачальники, а вместо свечей был костер, который он разжег из сырых чадящих веток, потому что тогда, по его рассказу, шел жуткий дождь и он замерз, точно собака.
— Но пламя загорелось синим?
— Верно, сиора. Не знаю, как асторэ тогда разыскали Тиона, но они явились. Все, кого не нашел Мелистат. Пришли под наши знамена.
— Тебе не кажется, что у них была своя цель? Без причины никто не ввязывается в чужую войну. Только ради выгоды. Не важно, о ком идет речь, о людях или таких существах, как асторэ.
— Конечно, мы это понимали. Да и те, кто пришел, не скрывали, чего хотят взамен. Их целью было не победить Мелистата, а уничтожить великих волшебников. Продолжить войну, затянуть ее, чтобы таких, как я, стало гораздо меньше. Чтобы мы вообще исчезли и больше не угрожали им. Никогда. Им очень повезло, что мы были проигравшей стороной и Тион принял помощь. Ему перестала быть важна магия, он хотел лишь мести. И остановить Мелистата. Скованный вряд ли бы пожал протянутую руку тех, кого ненавидел больше жизни из-за перчатки Вэйрэна. Так что все в итоге сложилось, как хотели асторэ. Волшебники добили друг друга. Магию забрал Тион, чтобы спасти остатки мира, который он когда-то так любил. Что же касается твоего вопроса, Тэо, то их было больше четырех сотен, и это был тот топор, что крушил шауттов. Но когда мой друг дошел до Талориса, последние остались здесь. Ты их видел.
— И все же кто-то выжил.
— Конечно. Те, кто не полез в мясорубку. Поэтому ты теперь с нами.
— Но, получается, асторэ обманули сами себя. Когда магия ушла, что-то изменилось в новой эпохе. Наш дар уснул. Рассчитывали ли они на такой исход?
— Я не знаю. Полагаю, да. Магия не так важна, как все привыкли думать, если она ведет к боли и смерти. Если когда она есть — не выжить. Так что, подозреваю, асторэ отдали ее Тиону с легким сердцем и ничуть не жалели.
— Но сами стали превращаться в пустых.
— По счастью, чем больше времени проходило, тем меньше пустых появлялось. Потому что магия в твоем народе проявлялась все реже. Лишь первые столетия это был новый бич новой эпохи. Большинство асторэ, уцелевших в Войне Гнева, исчезли именно в то время.
Тэо с грустью подумал об этом. Его народ. Народ, который он не знал. Народ, история которого практически не сохранилась. Народ, который до сих пор был не больше, чем сказкой.
Он для них чужой. И они, как ему виделось, для него тоже. Если бы сейчас им довелось встретиться друг с другом. Что может сказать Пружина, воспитанный людьми и сам считающий себя человеком, кому-то из прошлого?
Разве что: «мне так жаль, что с вами это случилось».
Ему, и вправду, было жаль. И их, и себя. Что он никогда не увидит тех, даже не первых, истинных, а вторых, обратившихся людьми, вырвавшихся из цепких лап той стороны и попытавшихся начать все заново. Не сдавшихся, не перешедших на сторону Вэйрэна, не сражавшихся с Шестерыми.
— Как они смогли отдать свою магию?
— Полагаю, точно также, как когда-то отдали упомянутым тобой Шестерым. — Бланка, прекрасно слышавшая их беседу, буквально пропела. Во всяком случае, голос у нее стал текучий, точно шелк, и она не стала прятать не то иронию, не то издевку.
— Ты живешь очень долго и знаешь о природе волшебства куда больше, чем мы все. Ты был одним из тех, кого называли «великими», — обратилась она к Мильвио. — Твой учитель мудрейший волшебник своего времени — Скованный. Твои друзья — легенды. Ты обучался в Талорисе, цитадели знаний, накопленных даже не за века, за эпохи. Ну, и самое важное — ты общался с Тионом уже после того, как все закончилось. Вы были рядом некоторое количество лет. Я очень сомневаюсь, что ты не спросил у него.
— Обоснованные сомнения, сиора.
Он не собирался продолжать, и Бланка фыркнула:
— Тебе не кажется, что мы сейчас вместе в одной дырявой лодке? На середине реки?
Мильвио вздохнул с усталостью человека, объясняющего очевидные вещи:
— Я могу вручить тебе лишь ручку от черпака. Она не поможет избавиться от воды или, тем паче, заткнуть пробоину. Ты хочешь узнать самую великую тайну Тиона? Представь себе — я тоже. Конечно же, я спрашивал. Много раз. И всегда получал один и тот же ответ. Хочешь его услышать? «Время не пришло».
— Секрет, который, скорее всего, передали ему асторэ, он счел нужным унести с собой в могилу, — Тэо вспомнил саркофаг в Туманном лесу. — И я вполне понимаю его. Он хотел забрать магию и не готов был довериться. Чтобы никто не попытался вернуть ее назад.
— Верно. Потому что в темные годы моей жизни, в моменты слабости, я думал об этом не раз и не два. Что, возможно, волшебство смогло бы погасить пожары и воссоздать разрушенное. Слишком долго меня окружали одни руины, — голос южанина звучал надтреснуто. — Поэтому Тион сделал верно, не рассказав мне.
— Уверена, у тебя есть догадки.
— Конечно есть. Пара десятков. Некоторые из них очень похожи на правду. Желаешь услышать их все?
— Я болтаю исключительно, чтобы хоть как-то занять время. Мне сейчас слишком темно и неуютно здесь. Прости, если повела себя грубо.
— Твои вопросы закономерны, прекрасная сиора. Но признаюсь тебе совершенно честно — если бы я знал истину, то доверил бы ее только Шерон.
— Ты все же куда больший человек, чем волшебник. Волшебник бы не рассказал никому.
— Ну, так я давно уже не волшебник, — весело откликнулся треттинец.
— Тогда скажи нам еще одну вещь. Ты ведь тоже сюда приходил. — Тэо помнил их прошлый разговор. — Почему лишь один раз? Почему не стал?
Мильвио вздохнул:
— Простой ответ, на самом деле. Мне не понравились мысли, которые у меня появились, когда я попал сюда. Не свойственные мне. Не понравились настолько, что я раз и навсегда прекратил игры с зеркалами.
— Это было связано с Арилой?
— Конечно. Идеальный способ — надавить на больное. Попытаться рассорить с теми, кого я считал друзьями. А еще пообещать не только ее, но и силу, если я буду на стороне моего «великого учителя». Маленькая ложь, которая способна наворотить множество бед. Полагаю, шаутты изначально подсунули Мариду после Аркуса идею создать все это, и Гвинт первым попался в сети. Он часто ходил этими тропами. А после потерялся в самообмане. Что он самый лучший, что Нейси любит его, что следует изучать искусство, которое долгие годы было под запретом у волшебников. Результат вам известен.
— Значит, для тебя важнее оказались друзья?
— Друзья всегда важнее магии, сиора, — серьезно и веско ответил треттинец. — Привязанности, дружба, любовь, слово, которое следует сдержать — именно это делает нас людьми, а не тварями, вроде шауттов. Пока есть те, ради кого стоит умереть, ты настоящий.
— А как же Тион? Как он выдерживал все, что ему показывали здесь? — Тэо осторожно перешагнул через зеркальный шип, торчащий из земли.
— Он мог видеть ложь. Она стекала с него, точно вода.
— …Кто здесь?!
В бесконечном непрерывном шепоте внезапная новая фраза была словно удар секиры. Тяжелый. Внезапный. Резкий.
Его нельзя было не заметить. Пропустить. Проигнорировать.
И поэтому они все остановились, словно врезавшись в стену.
— Кто здесь? — повторил голос, теперь в нем слышалось не сухое равнодушие, а испуг.
Мильвио обнажил фальчион, прищурившись, глядя куда-то во мрак.
— Ждите.
Он шагнул в сторону ближайшего висящего осколка.
Голос, исчезнув, породил зловещую тишину, опустившуюся на их плечи.
Мильвио не появлялся минуту. Две. Бланка нервно пошевелилась, облизнула губы.
— Ты слышишь его?
Тэо покачал головой, затем понял, что она не увидит ответа:
— Не слышу.
И решительно двинулся вперед, несмотря на приказ южанина остаться на месте. Семь быстрых шагов — и Мильвио вытянул руку, перегораживая путь.
Света в полумраке оказалось достаточно, чтобы разглядеть круг среди выжженной травы и сероватые обрезки лоскутов, похожие на лепестки мертвых увядших цветов. Ворох старого тряпья, покрытого седой пылью, оказался высоким, примерно акробату по бедро, и пах старым заброшенным домом.
Отталкивающе. Чуждо.
Тэо не сразу понял, почему Мильвио столь напряжен, до того момента, пока «тряпки» едва заметно не пошевелились. И тут точно пелена упала с его глаз, Пружина увидел то, что перед ним, совсем иначе. Не просто ворох старой ткани, о нет.
Мантия с капюшоном. Человек, сидящий на земле.
Он смотрел на них, а они на него.
— Ты… — прошелестел шепот из-под капюшона. — Ты.
Тэо ощутил на себе взгляд.
— И один из твоих прихвостней. Все же я не смог убежать… Все же не смог. Прятался, но ты нашел. Хоть сейчас послушай. Я не делал этого. Не убивал ее.
— Знаю, — голос у Мильвио был, точно вороний грай. — Теперь знаю.
— Тогда зачем тебе преследовать меня? Хочешь уничтожить всех, кто не встал под твои знамена, прежде чем пойти к Мелистату? Оставь. Забудь. Забери своего пса и пройди мимо, Тион.
Говоривший пошевелился, и капюшон сполз с его головы, обнажая череп, обтянутый морщинистой пятнистой кожей. Запавшие маленькие слезящиеся выцветшие глаза. Едва видимые губы, редкие зубы и бледное облако седых волос, липнувших к голове.
Человек, сидевший перед ним, был очень стар. Пожалуй, самый старый из всех, кого когда-либо встречал Пружина. Лишь призрак человека. Память о нем. Дым от задутой свечи.
Мгновение, и его не станет.
Из вороха поднялась рука. Истончившаяся, хрупкая, словно веточка. Дрожащие пальцы коснулись глаз, смахивая слезы.
— Я заблудился, — прошелестел он. — Потерялся в страхе и снах. Утратил магию, основу моей жизни. Это ведь ты. Только ты мог забрать ее.
— Я не Тион, Марид.
Старик подвигал челюстью в глубокой задумчивости, но его странные глаза не отрывались от Мильвио.
— Моя память. Уходит. Утекает. Я не смог найти дорогу назад, когда лишился волшебства. Кто-то запер все двери. Я стучал, бился, кричал. Обещал. Молил. Угрожал. Я готов был на все, лишь бы выйти. А потом забыл, зачем мне это надо. Ты Тион. Я чувствую в твоем сердце его силу.
— Лишь крохи, что дают мне жизнь.
— Я разбираюсь в том, как звучит ложь.
— Ты запутался в ней, старый враг.
— Я потерялся, но найду дорогу назад. Надо лишь вспомнить, что растет на Талорисе. Абрикосы? Я помню белые цветы. Или розовые? — старик наморщился, с усилием пытаясь ухватить ускользающее воспоминание. — Помоги мне. Или убей. Или… уйди.
Мильвио с некоторым сомнением убрал фальчион обратно в ножны.
— Ты оставишь его?
— Он жил здесь веками. Не собираюсь ничего менять. Для нас опасности нет.
Сухой кашель, точно горошины катятся по полу, ударил им в спину.
— Вихрь, — капюшон снова был у него на голове. — Я вспомнил. Ты похож на него. Только немного старше. Это, и вправду, твой призрак? Зачем ты взял его облик, Тион? Разве он не был верен тебе, твоей глупости, твоей мести? Правая рука, яростный ветер, убийца моих лучших армий. Наивный дурак.
Мильвио обреченно вздохнул, понимая, что ничего не докажет, а Марид продолжил:
— Я был у Ласориса, видел, как Войс и Лавьенда сражались в тот день, среди розовых колонн и хрустальных гребней ее башни. Она переиграла его, хоть и была тяжело ранена, выжгла и он пал с высоты вниз, на острые камни. И его мерзкий ветер не помог хозяину.
Смех был также тускл, как и голос. Призрак смеха.
— Абрикосы или яблони? — казалось, хозяин потерял всякий интерес к прошлой теме. — Помоги мне, Тион. По старой памяти. Только ты да я остались. Все мертвы. Я забываю их имена, образы смешиваются, тают. Сколько я здесь?.. Я слишком слаб и все чаще блуждаю в кошмарах.
— Яблони, — произнес Мильвио. — На Летосе всегда цвели яблони. И в тот год, когда в школу вернулся Тион, было также.
— Хм… Яблони и альбатросы. Да. Ты прав.
Его плечи затряслись, и Тэо понял, что старый волшебник плачет.
— Я так устал… Когда мы заблудились во тьме? В чем была наша ошибка? Скажи.
— Мы были молоды. Глупы. Нас сжигала ярость. Мы сражались за правое дело. Поддерживали друзей. Мстили за них. Считали себя всемогущими. Думали, что нам позволено все. Простые люди для нас были не больше, чем игрушки, а магия лишь удобным инструментом. Никто не думал о последствиях и не желал слушать противоположную сторону. Мы творили что хотели. Играли в войну, пока она не стала играть нами. Никто первым не сказал «стоп»! Выбери любой вариант из перечисленного. Или все. Не ошибешься.
— Я виноват больше других. Если бы я не поддался на уговоры Гвинта и сберег для тебя последнего д’эр вин’ема, как ты просил. Ты в тот день вернулся бы в Талорис, возможно она была бы с тобой, подальше от Мелистата. Возможно, ничего бы не случилось. Но я уступил. Его крыса всегда нервировала меня, она видит больше, чем должна, в наших сердцах. И ты устроил бойню ради красивых глаз.
— Да… он устроил. А я так и не решился спросить, жалел ли он о содеянном? Я бы тогда не жалел. И вот это самое страшное. — Мильвио достал кинжал, бросил его рядом с Маридом. — Тебе. Последний дар тому, кто был мне братом когда-то. Если поймешь, что больше не в силах существовать в этом отвратительном месте, поставь финальную точку.
И он пошел прочь, а Тэо отправился следом, к ждущим их Бланке и дэво.
Несколько минут все четверо продолжали путь в тишине, а после до них донесся шепот:
— Абрикосы цвели… Абрикосы.
