Глава 50
В очаге все так же игриво и весело плясал огонек. Будто рыжий, задиристый мальчишка, он выбрасывал сложные коленца, попутно пощелкивая сухой древесиной. В поклонах снимал шляпу, размахивая гривой оранжевых волос, искрами разлетавшихся по очагу, а затем мыском сапог вздымал черную землю, золой опускавшуюся вниз. И, чарующим и странным образом, вокруг него порой взмывали хлопья снега, чтобы тут же выстелиться широким ковром хрустящего пепла. И десятки восторженных зрительниц, вытягиваясь длинными тенями, наблюдали за танцем.
А Арди сидел и смотрел на письма, лежавшие перед ним на полу. Он так долго хотел узнать, хотел услышать слова своих отца и прадеда, а теперь… Теперь не знал, хватит ли у него сил, чтобы поднять конверты и распечатать их.
За окном выл ветер. Назойливым псом он скребся о стекло, оставляя длинные царапины белых узоров, сливавшихся неясными силуэтами и очертаниями.
Ардан прикрыл глаза и попытался успокоить бешено стучащее сердце. Получалось не очень. На мгновение ему показалось, что нечем дышать и он даже хотел погрешить на камин, но тот лишь пыхтел внутрь широкой трубы, не делясь с гостиной ни каплей дыма.
— Надо как пластырь, — сам себя убеждал Ардан. — Раз и…
И… что? А что если там…
Нет. Теперь уже поздно. Да и вообще — когда было не поздно? Тесс сказала, что Ардану повезло. Что он волен сам выбирать свою судьбу, вот только два конверта на полу перед ним пытались намекнуть на обратное.
Первым он взял в руки письмо дедушки.
Оно пахло снегом и дубом, некогда могучим и крепким, а затем согнувшимся и одряхлевшим под тяжестью даже не жуков и ненастий, а времени. Неумолимого шага извечного судьи, решающего судьбы даже гор и морей.
Кажется, так о времени говорилось в одной из поэм Атта’нха. Фае любили стихи и музыку. И приобрели в подобного рода искусствах мастерство ничуть не меньшее, нежели в чарах.
— Не отвлекайся, — буркнул Арди и сорвал восковую печать.
Та раскрошилась мелкими, рыжими осколками. Внутри оказался всего один единственный лист, исписанный мелким, убористым почерком. Почти как у самого Ардана. Только буквы более витиеватые и каллиграфически верные.
' Здравствуй, правнук.
Сегодня ты родился. Это хороший, зимний день. Дует ветер с восточных пиков наших гор. Солнце сегодня немного ворчит и то и дело прячется за облаками. Я сижу в тени и пишу тебе это письмо.
Я не знаю, когда ты его увидишь и увидишь ли вообще. Но мы с твоим отцом и матушкой решили, что тебе не стоит знать… многого. Многого о своей семье и тех, кто тебя растит. Просто… зачем? И все же, мы с Гектором захотели оставить письма. На случай если ты когда-нибудь решишь узнать правду. Хотя правда, сама по себе, вещь очень непостоянная. Как портовая девка и… да, не важно, засранец ты эдакий.
Только я тебя увидел, увидел твои смешные, янтарные глаза с искоркой, как сразу понял — вырастет засранец. И, ты уж прости, полюбил тебя с первого твоего вздоха. Такой кроха. Маленький котенок, помещающийся у меня на ладони.
Люблю тебя, засранец. И потому пршсшти…'
… на этом месте на письме остались следы от слез, а Арди сдерживал свои собственные…
' …что не смог тебе рассказать всего, что хотел. Что никогда не мог поведать тебе как слышать пение ветров, как видеть в снегах и облаках то, что те скрывают в своих тенях; прости что ты не знаешь, как отличить одни травы от других и как нашептать слова, способные проложить тебе дорогу через водные глади и озера.
Но я расскажу тебе истории. Истории, в которых попытаюсь научить тебя хотя бы как слышать. Я начну выдумывать их уже сегодня. И, может, когда-нибудь, они помогут тебе, случись моему мелкому засранцу встретиться с одной сварливой волчицей.
Прости, что не могу рассказать большего. Если ты читаешь это письмо, то, возможно, знаешь, что сделки, заключенные с жителями Града на Холме, невозможно нарушить. Не могу нарушить их и я. И потому ты не узнаешь от меня ни искусства Эан’Хане ни Звездной Магии, хотя я в ней и не силен. Но, надеюсь, что однажды ты воспользуешься ключом и найдешь книгу моего хорошего друга.
Николас хоть и сбивчив с мысли, да и Звездной магией, относительно момента нашего знакомства начал заниматься не так давно, но он… В целом — хотя бы так.
Если к моменту, как ты читаешь это письмо, тебе уже известна моя история с Темным Лордом, то… так вышло. Да, знаю, звучит ужасно.
Так вышло.
Совсем не то, что хотелось бы услышать. Но я ничего не могу поделать, засранец.
Так вышло.
Так вышло, что я помог Якову (надеюсь для тебя не секрет, кто скрывался под личиной Лорда). Так вышло, что я научил его искусству, за что поплатился тем, что не смогу больше никогда и никого обучать таинствам Эан’Хане. Так вышло, что я создал из него сперва героя для всей Империи, а затем самую страшную из участей, из-за чего заплатил цену больше, чем кто-либо другой.
Так вышло, что я сперва убивал для него, а затем прикончил и его самого. Но слишком поздно. И чересчур напрасно.
Многие века я, засранец, провел в погоне за тем, что не имело значения. Ради тех, кто оказался безразличен ко всему.
Но — так вышло…
Мои руки в крови, засранец. И в день, когда ты родился, я всю ночь пытался отмыть их в реке, но, кажется, у меня не получилось.
Так вышло…
Большую часть моей жизни можно описать этими словами.
Так вышло…
Живи, засранец, так, чтобы, когда ты писал письмо своему правнуку, не сказать ему — « так вышло». Проживи так, чтобы с гордостью поднять на плечи уже своего мелкого засранца и, показывая ему Алькаду, рассказать, как слушать ветер, как говорить с лесами и как бежать среди птиц и барсов.
Люблю тебя всем моим черным, проклятым сердцем, маленький ты засранец.
Твой прадедушка… хотя длинно как-то.
Пусть будет просто:
Дедушка.
p.s. прости, что не смог сказать тебе этого лично, но… так вышло…'
Ардан несколько раз перечитал письмо и отложил в сторону. Он запрокинул голову, упирая затылок в край дивана, и вытянулся ногами по ковру, чуть ли не касаясь теми жалящих искр.
На потолке гуляли отсветы огня. Арди смотрел на них и ничего не видел. Взор застилали соленые слезы, не желавшие падать на щеки.
Такое короткое письмо. И столько боли и сожалений. И Ардана нисколько не заботили упомянутые прадедушкой… нет, действительно длинно… упомянутые дедушкой оговорки. Ни таинственный Николас, коим оказался Незнакомец; ни, тем более, сделки с Фае.
Дедушка не рассказал в письме почти ничего и этим сказал больше, чем мог любыми словами и рассказами. Дедушка не мог. Не мог говорить на темы, которые теперь так волновали Арди. А значит — что-то ему не давало.
Что-то…
Ардан поднял ладонь и вытер мокрые глаза.
Это не важно. Так незначительно. Он держал в руках первые слова, что дедушка сказал ему, но они, волей судьбы, стали последними. И теперь с Арди остались лишь выдуманные сказки, в которые старый Эан’Хане прятал отголоски искусства. А может, в какой-то момент, и просто полюбил их рассказывать непоседливому ребенку, вечно смотрящему за горизонт.
— Дедушка… — прошептал Арди. — Я тоже тебя люблю.
И его слова, сорвавшись с губ, подхватили искры и, сквозь дымоход, вместе с холодным ветром полетели в сторону родных гор.
А Ардан в этот момент уже вскрывал второй конверт. В нем, в отличии от дедушкиного, находилось куда больше листов, исписанных все тем же мелким и убористом почерком. Видимо — семейное.
' Здравствуй, сынок.
Сегодня я впервые стал отцом. И в тот момент, когда ты закричал от того, что зимний воздух порезал твои легкие; в тот момент, когда громко заплакал, хватаясь маленькими ручками за волосы мои и твоей матери, я понял что-то важное. Что-то очень важное. Но если спросишь меня что именно — сказать не смогу.
Просто жизнь, прежде невзрачная и бессмысленная, вдруг стала такой яркой и столь важной. И все, что меня когда-то тяготило, отступило в сторону.
Я хотел тебя обнять, но… не смог. И вместе с твоим прадедом отправился на реку — мыть руки. Там мы и договорились написать тебе эти письма. И, пусть меня услышат Вечные Ангелы, Спящие Духи, да хоть Старые Боги — я был бы счастлив, если бы тебе никогда не пришлось их прочесть.
Но если меня чему и научила жизнь, сын, так это то, что за все злодеяния нам рано или поздно придется расплатиться. Может это потому, что зло липнет друг к другу, как металлическая стружка к магниту, может так сводят счеты обиженные и убитые нами, а может это лишь совпадения.
Я не знаю.
Но что я знаю точно, так это то, что однажды ты захочешь узнать историю нашей семьи именно от нас, а не от тех, кто решит тебе её поведать.
Начать, стоит, с того, что твой прадедушка являлся одним из величайших Эан’Хане (ты, наверное, уже знаешь, кто это) не только нашей стаи, но и всех Первородных за последние несколько тысяч лет. Никто точно не знает, сколькими именами он владеет, но, увы, использовать их он давно уже не может. Частично из-за того, что состарился и ослаб, а частично потому, что заключил сделки, которые стоили ему слишком много.
Это первый мой совет тебе, сын — никогда не соглашайся на цену, которую не сможешь оплатить.
Твоя прабабушка — простая Матабар. Собирательница из числа учеников Леноса и его сыновей. Хотя теперь уже в Алькаде не осталось прочих духов, кроме самих Хранителей, так что эти слова тебе ни о чем не скажут. Да и сам я надеюсь, что ты никогда не узнаешь звериных троп и, если повезет, вырастешь бухгалтером. Твой дедушка всегда хорошо справлялся с цифрами, а прадед обладал очень пытливым умом.
Я сейчас говорю не о своей крови, а о крови твоей матери.
Почему же я не хочу, чтобы ты знал троп?
Давай, пожалуй, по порядку.
У твоего прадедушки и прабабушки совсем скоро появилась дочь — моя мама. Случилось это через едва ли не через век после того, как твой прадедудшка отправился на войну с Галесом. Да, давние времена, но что поделать.
Ту войну Эктас, как тебе известно, проиграл. А историю твоего прадедушки мы на этом отложим. Не мне её рассказывать.
Твоя бабушка сошлась с простым охотником из соседнего племени, которое мы… разграбили и захватили. Да, не заблуждайся, сынок. Мирный народ собирателей и охотников никогда бы не смог подчинить себе и своей воле горную цепь, пересекающую материк.
Мы захватили Алькаду вовсе не потому, что она была нам уготована Спящими Духами. А потому что, матабар были жестоки и безжалостны к тем, с кем бились. Мы сильны, быстры и хитры. Наши Говорящие слышат природу, а наши шаманы порой покидают Город на Холме, чтобы научить племя новым знаниями.
Так было раньше.
Наша стая множилась и расширяла владения, пока не подчинила себе все горы от запада, до востока. И мы осели. Разделились на племена. Разные стаи. И мы враждовали между собой, Ардан. Не стоит заблуждаться и на этот счет. Между матабар разных племен никогда не было мира. Как и между эльфами из разных лесов, дворфами разных гор, орков разных степей и всех прочих Первородных.
В этом мы не сильно-то отличаемся от людей. Или они от нас… по законам нашего народа имя стаи сохраняется за победителем, а стая Эгобар всегда славилась своими воинами. Из поколения в поколение мы учились у Эргара и его сыновей и за редким исключением — у Гуты и его сыновей.
Так мы захватили себе самые большие территории. В их центре сейчас стоит тот дом, в котором тебя родила Шайи, твоя матушка.
Мой отец, твой дедушка, погиб в одном из набегов на соседнее племя когда мне еще не исполнилось и двух лет. Я его почти и не помню даже.
Что до матушки, то…
Когда пришло время, сынок, явился шаман из Града на Холме и провел обряд, выбравший мне учителя. Меня выбирали Скасти и Эргар — это высокая честь учится среди Хранителей, а не их сыновей. Лишь самые лучшие из детей Матабар обретали такую возможность. Хранитель может обучить лишь одного ребенка за шесть лет, так что представь мою гордость, когда я увидел сразу двоих…
В итоге я ушел с Эргаром. Я учился быть воином и охотником. Свирепым и безжалостным. Учился убивать одним ударом. Терпеть боль. Бороться с холодом и голодом. Мои руки становились лапами, мои зубы клыками. Я учился надевать шкуру барса и ходить среди них на равных. Я бился со многими хищниками Алькады и не знал поражений. На моей шкуре имелись шрамы от когтей, клыков и бивней почти всех, кто ходил тропами охотников.
Я ведь Эгобар. Я воин из самой свирепой стаи матабар. Я внук могущественного Эан’Хане, что делал мне в детстве игрушки и рассказывал о путях.
А затем он исчез.
А в это время в горы пришли люди. С их пушками, ружьями, кавалькадой и Звездными Магами. И наши разрозненные стаи, лишь раз объединявшиеся под знаменами Темного Лорда, оказались разбиты и раздавлены.
И в тот день я, еще не закончивший обучение, услышал крик матери. И он напомнил мне, что я не барс, а матабар. Напомнил раньше времени.
Мы сразились с Эргаром, который не хотел отпускать меня прежде срока — это шло вразрез с законом. Мы сразились и я победил. Но не стал отнимать жизнь Духа Хранителя. И тот, взамен, отдал мне свой клык, как свидетельство победы, и пообещал исполнить одно желание.
Я вернулся домой, Ардан. Вернулся охотником, что снискал высшую доблесть — одолел собственного учителя в равном бою. Одолел Духа Хранителя, но…
Наше логово горело. Все были мертвы. И моя мать, разорванная артиллерийским снарядом, лежала на берегу пересохшего ручья.
Твой прадедушка так и не вернулся из Града на Холме, чтобы помочь нам. И, какие бы мотивы он не преследовал и причины не объяснял, этого я, как бы не хотел, не смогу ему простить никогда.
Меня обуяла ярость, Ардан. Страшная и жгучая. Такая, что заставила меня подняться на Гору Памяти и, как и мои предки больше века тому назад, зачерпнуть красок войны и украсить ими свое тело.
Я объявил охоту на людское племя и спустился с горы, чтобы отомстить за свой народ.
Но я не знал людских троп и путей и потому едва не погиб в первую же свою охоту. Меня пленили маршалы и повезли, словно диковинное животное, на продажу. Так бы и закончилась история нашего племени, если бы не банда орков Шанти’Ра.
Они уничтожили тех маршалов, а меня взяли к себе. Залечили мои раны. Как телесные, так и духовные. Они дали мне смысл в моей темной и беспросветной жизни. Смысл охоты.
Многие годы я ходил с ними. Носил их одежды. Пел их песни и говорил их языком. Я даже побратался с сыном вождя Шанти’Ра. Мы смешали нашу кровь и произнесли слова у костра Спящих Духов.
Я убивал, Ардан. Убивал столько людей, сколько только мог найти. А я хороший охотник. Как говорил Эргар — лучший за многие и многие века, что он обучал. Так что находил я много.
Стариков, женщин, слабых, сильных, здоровых, больных. Мне было без разницы, Ардан. Мои когти, клыки и нож неизменно находили себе добычу, а я, упиваясь кровью, пытался отыскать ответ на свой вопрос — кто я и что мне теперь делать. Последнему из матабар.
Да, я думал, что я последний. Не знал, что в Алькаде имелись и другие выжившие. А к тому времени, как выяснил, было уже слишком поздно. Они спустились с гор и растворились среди людского племени. И я действительно стал последним. И кто знает к чему бы привели эти годы разбойничества, если бы не один эпизод.
Мы узнали о том, что охотники за Громовыми Птицами из Дельпаса нанялись в сопровождение каравана переселенцев. Мы выдвинулись за ними. Выследили их и убили.
Мы не знали пощады и творили такое, что если и есть Вечные Ангелы, о которых вспоминает твоя матушка, то они рыдали. Рыдали как над убитыми нами людьми, так и над нами самими.
Мне нет прощения, Ардан. Увы, я понял это слишком поздно. И понял благодаря твоему прадедушке.
Тогда, в ту ночь, я ворвался в один из дилижансов. Меня ранил выстрел из револьвера, но мне было все равно. Я разорвал этого человека, а затем уже хотел порвать и его дочь, но тут мой взгляд упал на книжку в её руках.
« Легенды и мифы коренного народа Алькады. Истории Матабар»
Не знаю почему, но я не тронул её. Лишь взял книгу и прочел в той легенды и мифы, что рассказывали когда-то мне взрослые охотники в стаи. Я был удивлен. Зачем Империи печатать такую литературу, если же они сами нас истребили.
Девочка лежала без сознания и я обшарил все, что только мог найти в дилижансе. И нашел записную книгу Александра Таакова. Так звали твоего прадеда по линии матери. Того, кого я убил собственными руками.
Из-за пожара большая часть его дневника обгорела, но уцелевшую страницу, которая изменил мою жизнь, я отдаю тебе.'
Ардан, с бледным лицом и трясущимися руками бережно поднял желтую, местами протертую страницу походного журнала.
' 316ый день расследования. Запись оставлена старшим дознавателем второй канцелярии, капитаном Александром Тааковым.
Сегодня я, наконец, смог получить в Черном Доме достаточное финансирование, чтобы снарядить экспедицию в горы Алькады. Увы, моя драгоценная жена умерла от чахотки, так что отправлюсь вместе с дочерью. Меня отговаривают коллеги, но я не могу поступить иначе.
Разбирая дела в архиве, я наткнулся на нестыковки в записях о операции «Горный Хищник». Всего несколько расхождений в затратах, но этого оказалось достаточно, чтобы заставить меня задуматься. Повторяюсь. Запись окончил.
358 ой день расследования. Запись оставлена… сандром
…вым…' чернила из-за старости и вовсе местами невозможно было прочесть.
'Мы, наконец, добрались до предгорий Алькады. Вечные Ангелы, как же здесь красиво. Как свободно дышит грудь. Как ясно думает голова. И там, впереди, я вижу величественные пики гор. Они все ближе к нам. И, может, среди них, я найду разгадку того, почему случилась трагедия. Все больше я уверяюсь в том, что под самым носом у Черного Дома, пользуясь смутой после восстания Темного Лорда, плетется заговор. Вопрос — какой? Может быть, я найду в Алькаде подсказку? Нужно постараться отыскать потомков уцелевших матабар. Без их показаний мое расследование, и без того зашедшее в тупик, невозможно продолжать. Запись окончил.
373 ий день… Запись оставлена старшим дознавателем второй канцелярии, капитаном Александром Тааковым.
По дороге от Дельпаса нам встретилась группа патруля. В ней, по счастливой случайности, оказался внук одного из матабар. В его владении находится военный жетон шестой дивизии отдельного разведывательно-диверсионного корпуса третьей армии, снятый дедом с погибшего солдата. Что передовая группа с Фатийской границы забыла в операции «Горный Хищник»? Почему её отправили на западный рубеж, через всю страну, если ближе было выделить восточную часть? Эта дивизия славится своей безупречной работой и высокой эффективностью операций в тылу врага, но этого все равно недостаточно. В любом случае — первая зацепка, кроме бухгалтерских документов, за уже больше, чем год. Но я не теряю надежды. Я должен вскрыть этот гнойник. И, когда я выясню, кто стоит за истреблением наших горных братьев и сестер, мы уничтожим заговорщиков, подвергнув их самым жутким мукам. Таков наш долг, как потомков дружины Царей Прошлого. Немного громко звучит. Прерии и вид все растущих гор заставляют меня думать о возвышенном. Размышлять о единстве Империи. Я должен восстановить справедливость. Запись окончил.
375 ый день. Тааков.
На нас напали орки Шанти’Ра. Пишу под обстрелом. Не думаю, что выживу. Дочь спрятал в сундук. Кто бы не прочел этот дневник — отправьте его в Черный Дом. Вторая канцелярия должна завершить мое расследование! Во славу Имп…'
Последние слова оказались запечатаны под старым пятном крови, уже давно посеревшим из-за времени.
Ардан, кажется, забыл, как дышать. Перед глазами все плыло. В ушах звенело, а голова гудела. Он уже не понимал, что происходит. Где правда, а где ложь.
И, все что мог юноша, отложить в сторону страницу дневника прадеда и взять письмо отца.
' Такова правда, сынок. Я своими руками оборвал жизнь того, кто мог бы восстановить справедливость. Я убил человека, называвшего нас братьями и сестрами. И не желавшего ничего, кроме того, чтобы принести покой и очищение душам ушедшим на тропы Спящих Духов. Не ведая того, я убил человека, что мог бы стать мне проводником к искуплению.
И в этот момент что-то изменилось. Что-то треснуло во мне, Ардан. Я смотрел на эту девочку в сундуке, сжимавшую книгу с нашими сказаниями. И… больше я не мог видеть в ней своей добычи. Я видел ребенка. Маленькое дитя. Беззащитное и слабое. Такое же, как и десятки тех, кого я собственными руками…
Мне нет оправданий, сынок. Нет, не было и никогда не будет. Никто из тех, кто прежде пал от моих клыков, не заслуживал такой участи. На их руках не было ни капли нашей кропи. Их ноги не топтали наши священные земли и не попирали капища и святилища. В своей агонии я и сам стал тем, кого презирал.
Я не помню, как забрал девочку, её книжку и побежал. Кто знает, как долго ноги несли меня сквозь дни и ночи прерий. Очнулся я только в Кавесте. И там оставил дитя на попечение церкви Светлоликого. Твою собственную бабушку. Матушку Шайи. Но об этом позже.
Я сутками изучал дневник Александра, пытаясь найти в нем ответы на мучившие меня вопросы. Хотя, скорее — всего один единственный вопрос. Кто стоял за операцией «Горный Хищник». И чье сердце, а не тех десятков невинных людей, должны были вырвать мои когти.
Но ответа я не нашел. Я никогда не славился особенным умом, сынок. Мое тело крепче дуба, мои клыки прочнее стальных ножей, но разум… разум мой обычен и скромен. Вот только я охотник. Я приучен идти по следу.
Теми деньгами, что обзавелся за времена грабежа и разбоя, я расплатился с контрабандистами за поддельные документы. Так я стал рядовым в армии Империи. Не прошло и года, как я оказался на границе с Фатией в той самой дивизии, что упомянул в расследовании твой прадед.
Но простому рядовому никто не даст допуска ни к архиву, ни, тем более, к последним живым свидетелям операции. И я стал служить. Верой и правдой. Надеялся, что каждый мой выстрел, каждый удар ножа, каждая жизнь, отнятая у Фатийца, пытавшегося навредить Империи, сможет хоть немного успокоить плач, что я слышал из ночи в ночь.
Но нет. Тот не стихал. И по сей день, сынок, я каждую ночь вижу лица и слышу крики тех, кого убил. Они ждут меня, чтобы сопроводить в ад. Я знаю это. Но мне не страшно. Увидев тебя, маленького и беспомощного, я потерял этот страх, что преследовал меня с той самой ночи…
Во время службы, Ардан, я сталкивался с эльфами артиллеристами, орками разведчиками, дворфами инженерами, великанами штурмовиками и, даже, пара гоблинов подрывников в соседнем подразделении как-то раз спасли мою шкуру.
Мой дед, твой прадед, часто рассказывал мне об Эктасе, где Первородные жили вместе. А то, что я увидел на границе, среди грязи, крови и криков — были Первородные и люди, сражавшиеся плечом к плечу ради своей родины. Я словно оказался в Эктасе. Только в том Эктасе, что не порабощал людское племя. И вдруг понял, что прежде моя стая владела лишь частью Алькады, а теперь… теперь она могла бы, вместе со своими братьями и сестрами — эльфами, орками, дворфами и людьми, владеть одной шестой всей суши… но не об этом сейчас.
И я сам не заметил, как минули десятилетия моей службы. И так пока не произошел эпизод в старом заброшенном замке на сорок третьей высоте. Там нам пришлось выручить попавший в засаду кавалерийский отряд. И, в ходе отражения атаки Фатийцев, один из приставленных к нам связистов, старый ублюдок, проговорился о том, что однажды, в юности, уже попадал в подобную передрягу в горах Алькады.
После того, как мы выручили кавалеристов, я вызнал у этого старика все, что только мог. Из меня, за годы службы, получился отменный палач, Ардан. Я не горжусь этим, но на войне, как и на охоте, не чураешься никаких методов.
Старик поведал мне, что приказ, поступивший в Генеральный Штаб, был без подписи министра обороны, но глава штаба все равно одобрил его.
Это все, что мне удалось узнать. Немногое, но достаточно, чтобы подтвердить теорию твоего прадеда. В Империи зрел, а может и зреет до сих пор, заговор. И ради его исполнения почему-то потребовалось уничтожить наш народ.
Я не знаю для чего. Не знаю, кто именно спрятался в тенях. След оборвался, Ардан. Глава штаба, генерал-герцог Эфрим давно уже кормит червей. Может быть какие-то следы можно обнаружить в Черном Доме или Верхней Палате, но… мне туда нет пути. Я уже не молод. И на моих плечах слишком тяжелый груз.
В следующей вылазке я подстроил все так, чтобы армия сочла меня погибшим. Так закончилась история Гека Абара. А я, Гектор Эгобар, направился обратно. По дороге я навестил Кавест, чтобы узнать как дела у той девочки (к этому моменту она уже должна была обзавестись собственной семьей) и, заодно, раздобыть новые документы, благо что контрабанда это, обычно, семейное дело и моим вопросом занялся сын человека, делавшего мне предыдущий пакет документов.
Так я стал егерем с моим родным именем и родным наделом земли, которая, к слову, никому и не нужна. Богатства Алькады спрятаны под ней, а не в неприветливой и неподходящей для людей погоде горных пиков.
Увы, скорее всего, пока я находился в Кавесте, то привлек внимание. Уже вскоре после моего отбытия одна из групп Шанти’Ра разграбили его и сожгла. Они собирались свести со мной счеты за предательство, а у меня… не осталось сил и желания с ними спорить и что-то объяснять.
Я сбежал.
И, по случаю, вместе со мной сбежал и пастырь вместе с дочерью той девочки. Твой матерью. Шайи. Её мать и отец — бухгалтер, остались в городе. Я сопроводил выживших в Эвергейл, где повторилась судьба девочки. Пастырь даже сменил ей фамилию обратно на Таакову, чтобы спрятать от преследователей. Он думал, что нападение на Кавест связано со слухами о том, что в предках у Шайи работник второй канцелярии… говорливые контрабандисты…
Я поднялся на гору и, на останках нашего поселения, построил дом. В один из дней на пороге я встретил твоего прадедушку.
Кто знает, каких сил мне стоило, чтобы не броситься ему в лицо. Но вместо этого мы стали жить под одной крышей. На земле нашей стаи. Стаи Эгобар.
Шли годы. Я охотился. А твой дедушка… он редко покидал дом, а если и выходил, то только для того, чтобы посидеть у могил.
Шкуры я относил в Эвергейл. Ими неизменно занималась девушка подмастерье портной — Шайи. Она росла. Мы общались. Болтали. Она показывала мне прерии. Я ей — горы. И, как-то незаметно для всех нас, мы стали жить в доме втроем.
А вскоре на свет появился ты.
Мы с дедушкой всю ночь мыли руки. Но их не отмыть, Ардан. И наши грехи не замолить и не загладить.
Я бы хотел тебе сказать, что ты носишь фамилию гордой и достойной стаи Эгобар, но… мы часть нашего народа, сынок. Мы убивали себе подобных ради их угодий и троп. Мы проливали кровь тысячи лет. Один твой прадед — пособник Темного Лорда (уж не знаю, что у них там случилась за история, да мне и не интересно), другой — работник второй канцелярии. Один твой дед — охотник, другой — бухгалтер. Твой отец — убийца.
Наверное, было бы проще, если бы родилась дочка. Я бы ей рассказал, что её мать портная. Её человеческая бабушка — смелая и отважная девочка, самостоятельно построившая свою жизнь. Её бабушка матабар — добрая и ласковая собирательница, умеющая слышать шепот камней и ветров.
Но если так подумать, они ведь были женами убийцы, дознавателя, пособника Темного Лорда и… Да не важно это все.
Я не знаю, какие истории мы будем тебе рассказывать. Но если в этих историях появятся злодеи, то знай — у тебя с ними куда больше общего, чем с героями.
И я не знаю, сколько еще смогу прожить с тем, что сотворил собственными руками. Твоя матушка часто рассказывает мне о том, что Светлоликий готов простить любые прегрешения, стоит лишь искренне раскаяться и возжелать искупления.
Но сколько бы я не каялся, сынок, я все еще слышу их голоса. Они зовут меня. Зовут на суд. И, в эгоистичном порыве, я надеюсь, что когда-нибудь мне представиться шанс немного облегчить свою участь. Отплатить за отнятые жизни — жизнями спасенными.
А может я так думаю из-за того, что в религии Шайи сыновья несут ответственность за грехи их отцов. А мы успели нагрешить, Ардан. И я, и Арор, и все поколения Эгобар. Надеюсь лишь что твою судьбу уравновесят добродетели Тааковых.
Может быть я постараюсь вырастить тебя больше Тааковым, нежели Эгобар. И тогда ты избежишь той участи, что постигла нас.
Не знаю.
Может я просто говорю глупости. А может быть я не увижу тебя больше вновь. Завтра утром я покажу это письмо твоей матушке. Шайи. И она узнает всю правду. И я уверен, что она больше не захочет меня видеть. Потому что не сможет меня простить. Как я не могу простить себя.
Лишь молю Спящих Духов и Вечных Ангелов дать мне шанс искупить хотя бы каплю того, что совершил. Чтобы моя сила, чтобы мои когти и клыки, хоть однажды, не забрали чью-то жизнь, а спасли.
Люблю тебя, мой сын.
Ардан Эгобар.
Матабар и человек.
Люблю тебя такого, какой ты есть. Каждую частицу тебя. И надеюсь, что ты никогда не прочитаешь это письмо. А если и прочтешь, то…
Решай сам.
Искать ли правды. Или жить дальше. Этот выбор — вот мое скупое и нерадивое наследство, сын мой.
И, как говорили в нашей стае — пусть твоя тропа всегда приводит тебя домой. '
Последние слова были написаны на языке матабар, но буквами Галесского алфавита…
Ардан отложил письмо и прикрыл глаза. Он вдыхал аромат горящей древесины и слушал, как бьется собственное сердце. Прерывисто, с паузами, то ускоряясь, то вновь замедляя свой шаг.
— Господин Эгобар! — раздался знакомый, чуть шипелявый голос. — Я так рад, что смог вас отыскать! Великая Княжна уже начала переживать! Сперва вы были в какой-то тьме, где я никак не мог проложить к вам тропу, а затем двигались очень быстро… я не умею прокладывать тропы на поезда, а теперь… Господин Эгобар? С вами все в порядке?
Ардан посмотрел на Тополя. Тот сменил зеленый осенний китель на черный, длинный зимний, но белоснежные перчатки и красные ботинки остались при нем. Как и оловянные ордена с медалями, широкий пояс, алый воротник и золотые эполеты. Разве что штаны оказались чуть измяты, что портило безупречный внешний вид воина из дружины Хвоста и Лапки.
— Господин Эгобар… вы плачете?
Ардан пожал плечами. Он, если честно, не знал — плачет он или нет. А проверять не хотелось. Не было сил поднять руки.
Он просто сидел и смотрел в одну точку. В ту самую, где сходились тени от пляшущего на поленьях, беззаботного рыжего мальчишки, коим представало пламя камина.
Ардан различил звук коротких шагов, а затем что-то теплое и мягкое опустилось рядом с ним и прижалось к боку.
— Больно, господин?
— Очень, — не стал лукавить Ардан.
— Хотите рассказать?
— Нет… да… не знаю, Тополь… не знаю.
Ардан сидел рядом с говорящим котом в доме своих родных. Так глупо… там, всего двумя этажами выше, его родной брат и мать, единоутробная сестра и отчим. И ни с кем из них он мог обсудить того, что прочел.
Брату знать не стоит. Матушка… это сделало бы ей больно, а последнее, чего желал Ардан, причинить боль и без того настрадавшейся Шайи. А Келли и Кене — им ни к чему.
Борис и Лена… они не друзья. Так — хорошие знакомые, но не более. Тесс… Арди вообще не понимал, какое место в его жизни занимает Тесс. Вот и получалось, что во всем мире не существовало того, с кем Ардан мог бы поделиться мыслями и разделить эту боль. Такую сильную и жгучую, что становилось тяжело дышать.
Никого, кроме лесного кота, полукровки Вил в дурацком кителе и с ненастоящими медалями.
— Что случилось? — спросил, через некоторое время, кот.
— Я получил ответы, — спустя несколько секунд размышлений, ответил Ардан. — на вопросы, которые очень долго себе задавал. А теперь не знаю, хотел ли на самом деле услышать на них ответы. Или мне так только казалось. Может было лучше оставаться в неведении.
— Неведение всегда проще, господин, но не всегда лучше, — похлопал его лапой Тополь. — Поверьте старому дружиннику.
— Да… ты прав… наверное ты прав, Тополь.
Они еще несколько минут посидели в тишине.
— Что будете делать теперь?
Ардан снова пожал плечами.
— Не знаю, — в который раз повторил он. — Если останусь здесь, то, может, стану, однажды инженером, а если вернусь в Метрополию… не знаю, что меня ждет в Метрополии, но просто и легко — не будет точно.
— Это вас пугает?
— До дрожи.
— Понятно… — протянул Тополь и, неожиданно, вскочил на ноги… лапы и картинно поклонился. — Не ведаю, как принято у двуногих, но мы, в такие моменты, ищем поддержки у наших друзей, господин. А я, как раз, являюсь связным между вами и вашим другом — Великой Княжной. А что за друг, если не готов разделить боль и трудности с близким.
Ардан едва не поперхнулся.
— Рассказать маленькой девоч…
Его перебил щелчок каблучка, ударившего о пол.
— Не маленькой девочке, господин Эгобар, а вашему другу, — настоятельно поправил Тополь. — Запертому, с детства, в клетке. Которая, однажды, взвалит на себя все, что ей оставят в наследство её не самые простые родители.
« Я бы хотел сказать, что понимаю твои чувства, внук, но это будет ложью. На сотни километров вокруг не найдется того, кто бы понял тебя, Арди. Да может и дальше — тоже.»
Ардан невольно вспомнил слова, некогда сказанные ему дедушкой. Тот оказался прав. На всю предгорную губернию не отыскалось того, кто смог бы понять метания души Ардана.
И, чтобы найти такого человека, пришлось добраться до самой Метрополии.
Наверное, если бы Ардан отдохнул, все хорошо обдумал, то уже на следующий день и в мыслях бы не держал идею изложить свои метания в письме не просто тринадцатилетнему ребенку, а еще и наследнице престола.
Но… сейчас он находился не в лучшем своем состоянии, чтобы сохранять возможность трезво мыслить. И потому он написал письмо.
Написал и вручил Тополю.
— Я вернусь совсем скоро, господин Эгобар, — с поклоном произнес кот и, щелкнув каблуками, растворился во тьме.
А Ардан, отвернувшись к окну, так и смотрел на бьющую о стены метель, разметавшую хлопья снега.
Теперь он знал, кто он. Теперь он знал, почему его отец сделал то, что сделал. Знал почему они так… остро общались с дедушкой. И, наверное, и сам дедушка поступил так, как поступил, по той же самой причине, что и отец.
Гектор и Арор. Такие разные, а под конец, практически одинаковые.
В истории Ардана не осталось недомолвок. Только, как сказала тогда Тесс на крыше, нечто невообразимое, произошедшее однажды и заставившее встать на определенную тропу.
Арди пока не встал.
Лишь топтался на перепутье и смотрел на развилку. С одной стороны его ждала понятная, простая и широкая дорога посреди пшеничного поля. А с другой кривая, ухабистая тропинка, теряющаяся в темном лесу.
И, словно как и в прериях, с одной ему приветливо махал Март, а с другой хищно улыбался Йонатан.
Наверное, Арди встал перед выбором еще тогда. После нападения банды Шанти’Ра. Только сам не понимал этого.
— Ваше письмо, господин Эгобар, — возникший из мрака Тополь протянул небольшую записку.
На ней ровным, идеальным почерком было выведено:
« Вы для меня навсегда Ард Эгобар, мой первый друг. Остальное для меня не имеет никакого значения.»
Ардан сжал записку и глубоко вздохнул.
Не стоило себя обманывать.
Он ведь уже сделал этот клятый выбор.
Еще тогда.
В прериях.
— Что-то передать Великой Княжне?
— Да, Тополь, — твердо кивнул Ардан. — передай ей, что я скоро вернусь в столицу.
